Шульгин Николай Иванович
Происхождение и развитие нищеты

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Histoire de la Misère, par Jules Lermina.)

   

ПРОИСХОЖДЕНІЕ И РАЗВИТІЕ НИЩЕТЫ.

(Histoire de la Misère, par Jules Lermina.)

I.

   Исторія, конечно, не можетъ дать вѣрныхъ указаній, когда именно возникла на землѣ нищета, когда въ средѣ человѣческихъ обществъ появились люди, лишонные возможности добывать себѣ вѣрное пропитаніе, имѣть пищу въ такомъ изобиліи, какое необходимо для поддержанія жизненныхъ силъ и энергіи. Но въ этомъ случаѣ на помощь исторіи являются легендарныя сказанія различныхъ народовъ и раскрываютъ тотъ замѣчательный фактъ, что нищета неизвѣстна племенамъ, совершенно незнакомымъ съ цивилизаціей. Но лишь только люди собираются въ одну группу, на извѣстномъ пространствѣ, лишь только въ этомъ зародышѣ общественной жизни обнаруживается какая нибудь организація и начинается столкновеніе взаимныхъ интересовъ этого человѣческаго муравейника, тотчасъ же нищета вступаетъ въ свои права и намѣчаетъ свои жертвы, и затѣмъ усиливается съ дальнѣйшимъ развитіемъ цивилизаціи. Люди входятъ въ историческій періодъ своей дѣятельности, уже достаточно знакомые со всѣми ужасами нищеты и голода.
   Кто же былъ первый отверженный бѣднякъ на землѣ?-- Вулканъ, сынъ Юпитера, говоритъ намъ античная мифологія.
   Почему же Вулканъ, а не кто другой?
   Потому что Вулканъ былъ только простой работникъ, ничтожный пролетарій, а у первобытныхъ народовъ идея могущества, богатства и почестей непремѣнно соединялась съ двумя фактами: съ недвижимой поземельною собственностію и физическою силой. Только собственникъ и побѣдитель возбуждаютъ страхъ и уваженіе. Работникъ же песетъ горькую участь, онъ находится въ жалкомъ положеніи и терпитъ оскорбленія -- онъ отверженецъ общества. Басня о Вулканѣ даетъ намъ указаніе, какимъ уваженіемъ пользовался этотъ рабочій и какія страданія выпадали на его долю.
   Слово Вулканъ въ языкѣ туманной древности происходитъ отъ глагола зажигать. Вулканъ -- это огонь, кузница, ремесленное заведеніе, гдѣ куютъ желѣзо, стругаютъ дерево; огонь господствуетъ надъ матеріей, которую онъ разрушаетъ или обработываетъ; Вулканъ -- сынъ Юпитера, насильно завладѣвшаго небомъ.
   Едва родилось это дитя, получившее имя Трудъ, Юпитеръ почувствовалъ къ нему пренебреженіе и даже презрѣніе. Дитя было некрасиво, съ нервно-подергивающимися ручонками, съ широкими плечами. Его конструкція показывала развитіе физической силы, но эта сила совсѣмъ не была похожа на силу воина, героя. Юпитеръ съ досады ударилъ чудовище ногою, и вотъ Вулканъ полетѣлъ съ неба (былъ лишенъ собственности) и упалъ, по однимъ сказаніямъ на островъ Лемносъ, по другимъ -- въ море.
   Что дѣлать бѣдняку, лишонному наслѣдства? Ему хочется жить, хочется ѣсть, а для этого необходимо подлаживаться къ своему господину. Вулканъ удалился въ пещеру, устроилъ тамъ наковальню и работа у него закипѣла. Цѣлыми днями онъ ударялъ своимъ тяжелымъ молотомъ по наковальнѣ и изъ-подъ его искусныхъ рукъ выходило оружіе и желѣзныя издѣлія. Производя роскошныя бездѣлушки изъ драгоцѣнныхъ металловъ,-- браслеты ожерелья и пр.-- онъ изучалъ и примѣнялъ къ дѣлу трудную пауку угождать своему капризному повелителю.
   Его женили на богинѣ красоты, Венерѣ,-- и въ этомъ бракѣ заключается глубокая иронія. Скоро воитель Марсъ показалъ бѣдному пролетарію, что брачныя утѣхи -- недоступная для него роскошь, и боги до упаду хохотали, наблюдая жалкую фигуру обманутаго работника. Вулканъ принизился, согнулся и, въ злакъ покорности, сработалъ на диво ожерелье для Гармоніи, дочери Венеры и Марса.
   Разъ и на его долю выпала радость: онъ выковалъ щитъ для Геркулеса, олицетворяющаго собою спасеніе, силу. Но онъ былъ пробужденъ отъ своихъ грезъ грознымъ приказаніемъ выстроить на Олимпѣ великолѣпный дворецъ для боговъ. Очнувшійся работникъ принялся за тяжелую работу -- и въ опредѣленное время дворецъ красовался на назначенномъ мѣстѣ.
   Поселившійся въ подземельи, Вулканъ имѣлъ своими эмблемами молотъ, топоръ и мракъ; праздники, ему посвященные, происходили при огнѣ: въ Афинахъ при свѣтѣ факеловъ, въ Римѣ -- лампъ.
   По мифологіи Нищета была дочерью Эреба и Ночи; Вулканъ освѣщалъ эту дочь Тьмы. Онъ жилъ среди ея, въ ея утробѣ; они были неразрывно связаны между собой, а подлѣ нихъ дрожалъ Голодъ, также дитя Тьмы, которое послѣдняя, по Гезіоду, родила сама собой.
   Самымъ выдающимся фактомъ организаціи первобытныхъ обществъ была іерархія. По индѣйской мифологіи судра или работники вышли изъ ногъ Брамы, а извѣстно, что ноги только служатъ другимъ членамъ и лишены самостоятельности и свободы.
   Первобытной формой, изъ которой развились деспотіи Востока, былъ патріархатъ. Племя обыкновенно раздѣлялось на семейства; каждое семейство управлялось своимъ естественнымъ главою; высшій законодатель всего племени, патріархъ, разбиралъ споры между семействами. Понятно теперь, какъ съ теченіемъ времени племена и разросшіяся семейства сдѣлались политически собственностью извѣстныхъ фамилій. Вражда между отдѣльными фамиліями и зародившаяся и развивавшаяся нищета были лучшими помощниками угнетателей и честолюбцевъ.
   Права отца были непомѣрны: онъ могъ продать своего сына, если ему приходила охота, въ еврейскихъ земляхъ, напримѣръ, на семь лѣтъ. Старшій сынъ получалъ изъ наслѣдства двойную часть противъ своихъ братьевъ и, въ свою очередь, становился патріархомъ.
   Слѣдовательно, первые бѣдняки должны были явиться изъ числа младшихъ членовъ семействъ.
   Постепенное развитіе іерархіи способствовало постоянному развитію нищеты. Въ Египтѣ, по словамъ Діодора сицилійскаго, существовали слѣдующія касты: жрецы, цари и воины -- высшія, управляющія: пастухи, земледѣльцы, ремесленники -- низшія, народъ.
   Первобытными обитателями Египта были невѣжественные варвары; они питались травами, кореньями и рыбой, которую Нилъ выбрасывалъ на берегъ. Каждый годъ, когда Нилъ выходилъ изъ береговъ, они удалялись на высокія горы, гдѣ жили во все время наводненія.
   Иноземцы, гиксосы, заняли эти земли, еще нетронутыя рукой трудящагося человѣка. Эфіопляне завладѣли Фиваидой. Ея первобытныхъ жителей завоеватели сдѣлали своими рабами. И чтобы узаконить это угнетеніе, пришельцы объявили, что они дѣйствуютъ во имя боговъ, которыхъ служатъ представителями. Каста жрецовъ своимъ моральнымъ вліяніемъ поддержала касту воиновъ.
   "Всѣ безъ исключенія члены касты воиновъ, говоритъ Теродотъ, посвятили себя военному дѣлу; ни одинъ изъ нихъ не занялся механическимъ ремесломъ,-- это имъ было строго запрещено".
   Механическія искуства, работа стали удѣломъ побѣжденныхъ, угнетаемыхъ первобытныхъ жителей. Побѣдители, почитатели силы, понятно, должны были презирать людей, которыхъ они угнетали и считали способными только на то, чтобы служить своимъ господамъ. Находя страну плодородной, удобной для жизни, они организовали изъ себя родъ постоянной арміи, предназначенной, будто бы, исключительно для зашиты отъ вторженій чуждыхъ народовъ. Земледѣльцы, обработывающіе землю, не подумали объ этой предосторожности и поплатились за то своей свободой.
   Конечно, какъ ни смирны были рабочіе люди, однакожъ угнетеніе не разъ побуждало ихъ къ возстанію, но что же они могли сдѣлать противъ сильно сплоченной, хорошо вооруженной касты воиновъ? Возстаніе обыкновенно кончалось истребленіемъ массы возставшихъ и ухудшеніемъ положенія остальныхъ. Если нищета была сильна и прежде, теперь она еще болѣе увеличивалась и вызывала на сцену голодъ, какъ необходимое послѣдствіе ея и войны.
   Часто приходится слышать и читать, что нищета происходитъ Отъ лѣности рабочаго люда, что первобытныя общества, будто бы, были заражены ею еще болѣе, чѣмъ современные. Такое мнѣніе не выдерживаетъ и самой легкой критики.
   Пастушескіе народы получали съ земли и съ своихъ стадъ болѣе продуктовъ, чѣмъ они были въ состояніи потребить. Такое благоденствіе доставалось имъ путемъ самыхъ ничтожныхъ усилій, а при этомъ условіи даже самый лѣнивый, по слабости ли своей комплекціи или по другимъ причинамъ, всегда могъ удовлетворить свои нужды, только пользуясь нравомъ, которое древность признавала за членомъ семьи. Голодъ, правда, часто тревожилъ пастушескіе народы, но онъ не произведилъ нищеты: Авраамъ передъ голодомъ снялся съ земли, которую онъ занималъ, и удалился въ Египетъ.
   Какое заключеніе можно вывести изъ этого факта? А то, что нищета въ началѣ поражала не индивидуумовъ, а группы. Отецъ, патріархъ, не могъ допустить, чтобы одинъ изъ членовъ его племени страдалъ въ то время, какъ другіе наслаждались изобиліемъ. Слѣдовательно тутъ о лѣности, какъ источникѣ нищеты, не можетъ быть и рѣчи.
   Далѣе. Авраамъ вышелъ обратно изъ Египта вмѣстѣ съ Лотомъ, они направились на югъ къ знакомымъ имъ мѣстамъ. Но придя туда убѣдились, что вслѣдствіе увеличенія у каждаго изъ нихъ имущества, т. е. скота, имъ вмѣстѣ жить невозможно,-- страна не заключала въ себѣ столько удобныхъ пастбищъ, чтобы могли пастись вмѣстѣ ихъ соединенныя стада.
   Оба патріарха, конечно, находились въ то время въ пустынѣ, имѣющей оазисы, иначе было бы нелогично толковать о невозможности найти пастбища для скота, какъ бы онъ ни былъ великъ. Пространство плодородной земли было слишкомъ ограничено; за нимъ начиналась безплодная степь. Куда приведетъ она племя, вынужденное перекочевывать? Не предстоитъ ли ему въ концѣ пути страшная нищета?
   Группа, оставляющая плодоносную почву, по согласію ли съ остающимися на прежнихъ пастбищахъ, или изгнанная ими, во всякомъ случаѣ, должна встрѣтить на пути много препятствій и едва одолимыхъ преградъ: послѣ долгихъ, тщетныхъ поисковъ незанятой области, она кидается на области, занятыя ея одноплеменниками или чуждыми народами; начинается война, взаимныя расхищенія, грабежъ вооруженною рукою; слѣдствіе -- нищета побѣжденныхъ.
   Здѣсь опять факты нищеты группъ; она еще не поражаетъ отдѣльнаго человѣка. Здѣсь она находится въ первомъ своемъ фазисѣ.
   Но лучшій мифъ, какой намъ оставила древность, есть мифъ о Прометеѣ. Онъ вѣрнѣе всякихъ другихъ легендъ и указаній даетъ понятіе о соціальномъ строѣ древнѣйшихъ обществъ и о началѣ и развитіи нищеты.
   Грандіозной эпопеей о Прометеѣ мы обязаны Эсхилу. Онъ говоритъ, что Прометей, по повелѣнію Юпитера, былъ приковалъ къ скалѣ одной изъ горъ Кавказа. Богиня Фемида (Правосудіе) возмутилась такимъ несправедливымъ рѣшеніемъ и рѣзкими словами высказала свое неудовольствіе противъ владыки боговъ. Вулкана только силой заставили сковать цѣпи для несчастнаго. Второстепенныя божества, Нимфы, Океаниды, явно высказали свои симпатіи жертвѣ деспотизма. Геркулесъ освободилъ плѣнника.
   Прометей олицетворяетъ собою первобытныхъ жителей Греціи, пелазговъ; Юпитеръ -- пришельцевъ, геленовъ, напавшихъ на аборигеновъ и завладѣвшихъ ихъ землею.
   Когда Океаниды, собравшись вокругъ прикованнаго Прометея, выразили ему свое сочувствіе и свое негодованіе противъ Юпитера, Прометей, по ихъ просьбѣ, разсказалъ имъ о своемъ спорѣ съ владыкой боговъ. Онъ сообщилъ имъ о войнѣ древнихъ боговъ, аборигеновъ, съ богами новыми, похитителями. Эта борьба окончилась пораженіемъ Сатурна и Титановъ. Побѣдитель Юпитеръ хотѣлъ истребить расу побѣжденныхъ; одинъ только Прометей осмѣлился ему сопротивляться. Титанъ былъ закованъ въ цѣпи за то, что не хотѣлъ допустить уничтоженія смертныхъ, т. е. первобытнихъ жителей страны, которымъ приходилось или жить, работая для своихъ повелителей, или умереть, сражаясь.
   Какъ и вездѣ, вторженіе завоевателей въ Грецію принесло съ собой нищету. Побѣжденный Прометей, у котораго отняли землю, принадлежащую ему по праву перваго занятія, изъ собственника становится рабочимъ, пролетаріемъ, ремесленникомъ: онъ учитъ людей, т. о. побѣжденныхъ, разнымъ родамъ ремеслъ ремесленниковъ ни къ какой государственной дѣятельности" и но давать имъ никакихъ общественныхъ должностей."
   "Природа создала насъ вовсе не для того, чтобы мы дѣлались сапожниками,-- восклицаетъ Платонъ; -- подобныя занятія унижаютъ людей, имъ предающихся; этимъ людямъ не слѣдуетъ давать никакихъ политическихъ правъ."
   Впрочемъ и въ наше время многіе мыслители недалеко ушли отъ знаменитыхъ греческихъ философовъ и ученыхъ. Вотъ, напримѣръ, что пишетъ Аллюри: "Уничтоженіе нищеты есть философскій камень новѣйшей цивилизаціи. Самъ Богъ допускаетъ, что нищета должна вѣчно существовать въ этомъ мірѣ, чтобы своимъ существованіемъ давать вѣчный предлогъ для проявленія симпатіи и естественнаго сожалѣнія человѣка къ своему брату человѣку? "
   Или, извѣстный краснобай Тьеръ, далеколи онъ ушелъ отъ вышеприведенныхъ философовъ, когда говоритъ: "Рядомъ съ нищетой, неизбѣжнымъ состояніемъ человѣка въ жизни человѣческихъ обществъ, помѣстилась благотворительность, плѣнительнѣйшая изъ добродѣтелей, которыми Господь надѣлилъ человѣка."
   Конечно, въ греческихъ республикахъ, точно также, какъ и въ патріархальныхъ азіятскихъ деспотіяхъ, нищета не могла поражать рабовъ; нищенство, какъ мы видѣли, было чѣмъ-то въ родѣ ремесла и не считалось особенно безчестнымъ. Но рядомъ съ этой категоріей бродягъ, туземцевъ или иностранцевъ, въ Афипахъ встрѣчаются дѣйствительно бѣдняки, многочисленная когорта людей, раззоренныхъ войною или неудачными торговыми оборотами, или, наконецъ, такихъ, которыхъ тѣлесные недостатки дѣлали неспособными къ добыванію хлѣба.
   "Въ первое время существованія своей республики, говоритъ Бекъ (Политическая экономія афинянъ), -- афиняне могли гордиться, что ни одинъ афинскій гражданинъ не терпитъ нужды и не протягиваетъ руки за милостыней; но послѣ пелопонезской войны бѣдность обнаружилась повсюду, и пришлось прибѣгнуть къ общественной благотворительности. Право на нее закономъ было даровано только тѣмъ, чье имущество оцѣнивалось менѣе, чѣмъ въ три мины (почти 69 рублей). Во времена Сократа собственность такой цѣны была ужь слишкомъ ничтожна, а получающіе общественную помощь доходили до послѣдней крайности нищеты. Нѣтъ основанія предполагать, чтобы афиняне были слишкомъ скупы; они дѣлали, что могли при ихъ соціальномъ положеніи... По словамъ, Эсхина, помощь бѣднякамъ назначалась въ размѣрѣ трехъ оболовъ (11 1/2 коп.) въ день; по словамъ Аристотеля, она простиралась до девяти драхмъ (2 р. 7 коп.) въ мѣсяцъ. Но, по всѣмъ вѣроятіямъ, эта помощь въ среднемъ своемъ размѣрѣ не превосходила одного обола (3 1/2 коп.) въ день."
   По вычисленію того же автора, тогдашняя семья, состоящая изъ четырехъ взрослыхъ людей, не могла издерживать на свое содержаніе въ годъ менѣе 100--125 руб.; и при этомъ расходѣ семья только-что но умирала съ голоду. Какую же дѣйствительную помощь при такихъ условіяхъ могла оказать общественная помощь въ 3 3/4--7 1/2 коп. въ сутки?
   Вотъ истинная бѣдность, вотъ настоящія жертвы ужаснаго чудовища -- нищеты, которое, подобно знаменитому спруту Виктора Гюго, своей сотней рукъ сжало въ своихъ страшныхъ объятіяхъ значительную часть человѣчества.
   Въ началѣ созиданія обществъ, конечно, было несравненно легче раздѣлаться съ нищетой, чѣмъ теперь. Тогда существовало очень удобное средство примирить враждебные интересы; тогда богатый не могъ сказать, что нищета есть необходимое зло, присущее самой природѣ человѣчества. Тогдашніе богачи иными глазами смотрѣли на происхожденіе своихъ богатствъ.
   -- Я сильнѣе, говорилъ воинъ,-- поэтому я имѣю право на богатство, на благосостояніе, на дѣятельность. Ты, котораго я побѣдилъ, я тебя презираю, и если дарую тебѣ жизнь, -- милость, за которую ты долженъ благодарить меня на колѣняхъ,-- то подъ однимъ условіемъ, что ты меня станешь кормить, одѣвать и давать средства для моихъ прихотей и пользованія всѣми наслажденіями жизни... Ты говоришь, что ты бѣденъ, страдаешь, голоденъ. Я это знаю безъ тебя, но что мнѣ за дѣло,-- погибай! Еслибы ты былъ сильнѣе меня, мы помѣнялись бы ролями. И это вполнѣ справедливо, ибо справедливость заключается въ силѣ... По праву сильнаго мы (воины) беремъ себѣ всю землю; но ты имѣешь нужду въ ней, чтобы поддерживать свое жалкое существованіе. Хорошо, мы позволяемъ тебѣ обработывать ее, получай съ нее десятую часть дохода, а остальныя девять отдавай вамъ.
   Такимъ образомъ, нищета, экспропріація были слѣдствіемъ права насилія. Завоеватели стали господами; а такъ какъ жертвы склонились слишкомъ низко предъ тѣми, кто держалъ ихъ жизнь въ своихъ рукахъ, то идея собственности тѣсно связалась съ идеей уваженія.
   Если лишенный своей собственности аборигенъ страны напоминалъ о своемъ правѣ на землю, надменный завоеватель обыкновенно отвѣчалъ, пожимая плечами:
   -- Исполосовать бичомъ этого негодяя, пусть онъ узнаетъ тогда: равенъ онъ намъ или нѣтъ...
   "Никакая исторія по представляетъ такой печальной монотонности, какъ исторія нищеты, пишетъ Карне.-- Безпомощныя слезы въ дѣтствѣ, недостатокъ работы въ лѣтахъ зрѣлости, отсутствіе крова въ старости -- вотъ факты изъ жизни бѣдняка, печальные факты, повторяющіеся во всѣ вѣка и у всѣхъ народовъ. Мученія голода и физическія страданія выражаются однимъ и тѣмъ же горестнымъ крикомъ какъ у народовъ, достигшихъ высшей цивилизаціи, такъ и у первобытныхъ, дѣтски наивныхъ племенъ..."
   Но наконецъ пришло время и люди поняли, что нищета но есть неотъемлемая принадлежность и необходимое зло въ существованіи человѣчества, что безчестно осуждать большинство людей на голодъ и страданія; что нищета своимъ существованіемъ обязана самымъ низкимъ и самымъ грубымъ страстямъ людей, и что тотъ былъ дикарь, въ самомъ ужасномъ значеніи этого слова, который первымъ рѣшился сказать своему брату:
   -- Посторонись! Этотъ солнечный лучь принадлежитъ мнѣ!
   

II.

   Но времена героическія, въ эпоху троянской войны, за 1300 до P. X., аркадецъ Эвандръ привелъ въ Италію колонію пелазговъ, у которыхъ дорійцы отняли ихъ землю въ Греціи. Пелазги остановились въ дикой странѣ, у палатинской горы, при сліяніи Тибра и Аніо, и основали здѣсь колонію.
   Исторія ни слова не упоминаетъ о томъ, что происходило въ новомъ поселеніи до 753 года до р. X. Мы не знаемъ откуда пришли Ромулъ и его товарищи, но можемъ навѣрное сказать, что они вторгнулись въ чуждую страну, отняли всю землю у первобытныхъ жителей, малочисленныхъ и плохо цивилизованныхъ.
   Въ имени первыхъ римлянъ, квириты (отъ quir, копье), находятъ символъ насилія, чтобы не сказать грабежа.
   Еслибъ могло существовать сомнѣніе относительно настоящаго характера захвата Ромуломъ территоріи первобытныхъ жителей, организація новаго общества, составившагося изъ завоевателей и завоеванныхъ, какъ нельзя лучше уясняетъ дѣло. Завоеватели постарались укрѣпить свое главенство учрежденіями, которыя его увѣковѣчивали.
   Въ старомъ латинскомъ городкѣ на палатинской горѣ патріархальная власть представлялась патриціатомъ, патронатомъ и сенатомъ. Ромулъ сохранилъ эту общественную организацію и въ новомъ обществѣ.
   Въ первыя времена существованія Рима, въ немъ было три касты: товарищи Ромула, рамнензесы, подъ именемъ патриціевъ завладѣли властію и поземельною собственностію; титіензесы,-- они также принимали участіе въ управленіи и пользованіи собственностію; къ нимъ безъ сомнѣнія, принадлежали тѣ изъ знатнѣйшихъ туземцевъ, которые, вслѣдствіе особаго договора своего съ римлянами, охотно согласились признать ихъ власть; и наконецъ люцересы, вѣроятно, старинные обитатели территоріи, побѣжденные пришельцами, лишенные своей прежней поземельной собственности, и потому неполучившіе въ новомъ обществѣ никакихъ политическихъ правъ.
   Между тѣмъ Римъ усиливался; побѣжденные имъ народы селились вокругъ вѣчнаго города и, не пользуясь никакими политическими правами, ни поземельной собственностью, оставались лично свободными, получали отъ царя въ пользованіе фермы, торговали и даже сражались вмѣстѣ съ римлянами противъ враговъ Рима. Число ихъ постоянно увеличивалось, и римскій царь Сервій Туллій понялъ, что если онъ не возьметъ на себя иниціативу сліянія этихъ безправныхъ людей съ дѣйствительными гражданами Рима, оно непремѣнно произойдетъ насильственнымъ путемъ. Но давая право гражданства своимъ безправнымъ подданнымъ, онъ, конечно, позаботился ввести такую систему раздѣленія общества на классы, которая бы оставляла за патриціями высшія общественныя должности и большую часть поземельной собственности; на долю же волнующейся опасной массы предоставлялись мѣста низшія и самое ничтожное политическое вліяніе.
   Сервій Туллій раздѣлилъ общество на шесть классовъ: къ первому принадлежали владѣльцы собственности, оцѣненной не менѣе, какъ въ 100,000 азовъ (2,000 руб.); ко второму -- владѣльцы собственности въ 65,000 азовъ; къ третьему -- 50,000; къ четвертому -- 25,000; къ пятому -- 11,000 азовъ. Кто же имѣлъ менѣе 11,000 азовъ или ничего не имѣлъ, тотъ причислялся къ шестому классу, получившему съ того времени названіе пролетаріевъ; этотъ классъ не песъ воинскихъ обязанностей и не имѣлъ права на занятіе какой либо общественной должности.
   Это еще не все: различными комбинаціями, излагать которыя мы не станемъ, всѣ важныя политическія мѣры вотировались исключительно одними патриціями. Своей реформой Сервій Туллій узаконивъ пролетаріатъ, какъ особую касту, вмѣстѣ съ тѣмъ далъ широкое поле для развитія нищеты, которая вскорѣ обнаружилась въ большихъ размѣрахъ и утвердилась въ Римѣ, развивъ, въ свою очередь, презрѣніе къ труду, составляющее характеристическую черту въ характерѣ римскаго народа.
   Замѣтимъ, между прочимъ, что антагонизмъ между классами богатыхъ и бѣдныхъ, противъ котораго такъ сильно возстаютъ въ наше время, происходитъ вовсе но по винѣ послѣднихъ. Исторія даетъ тому безчисленныя доказательства.
   Нетрудно понять, почему отъ римскихъ пролетаріевъ было отнято право нести военныя обязанности. Плебсъ, неимѣющій ничего, не долженъ быть вооруженъ. Можно ли расчитывать на самоотверженіе въ защитѣ имущества отъ тѣхъ, кто его не имѣетъ? твердили надменные, сытые, праздные патриціи.-- Оружіе въ ихъ рукахъ можетъ сдѣлаться для насъ опаснымъ. Кто знаетъ, можетъ быть, имъ придетъ охота обратить его противъ насъ. Разсужденія законодателей, впрочемъ, шли еще далѣе, и они находили, что, въ видахъ сословной пользы и прочимъ классамъ слѣдуетъ давать не одинаковое вооруженіе: высшіе, болѣе знатные и богатые, должны имѣть и болѣе сильное оружіе. Поэтому было постановлено, что первый классъ станетъ носить щитъ, кирасу, набедренникъ, дротикъ, мечь; второй лишается кирасы, четвертый станетъ располагать только мечомъ; пятый будетъ вооруженъ одной пращей.
   Хотя съ перваго взгляда реформой Сервія Туллія аристократія происхожденія уравнивалась съ денежной аристократіей, по но надо забывать, что законодатель постарался обставить свою реформу такими добавленіями, что за аристократіей происхожденія остались почти всѣ прежнія ея права. Только одни патриціи засѣдали въ сенатѣ; самый бѣдный патрицій, такимъ образомъ, имѣлъ нрава, которыхъ былъ лишенъ самый богатый плебей.
   Мы не станемъ останавливаться здѣсь на вѣчной борьбѣ между патриціями и плебеями, окончившейся допущеніемъ богатыхъ плебеевъ къ нравамъ, которыми до тѣхъ поръ исключительно пользовались одни патриціи; замѣтимъ только, что, благодаря общности происхожденія, плебеи привлекли къ себѣ и заставили служить своему дѣлу массу пролетаріевъ-бѣдняковъ, обѣщавъ имъ разныя льготы, которыхъ тѣ, конечно, не получили.
   Каково же было въ Римѣ положеніе плебеевъ и пролетаріевъ? Слѣдующій эпизодъ изъ римской исторіи выкажетъ его въ довольно яркомъ свѣтѣ.
   Это было въ 395 году до р. X. Многочисленная толпа народа собралась на форумѣ. На площадяхъ, у портиковъ храмовъ на импровизированные кафедры взмостились ораторы и держали къ народу жаркія рѣчи; по городу разносился страшный гулъ ропота, всегдашній предвѣстникъ возмущенія.
   Издали до форума доносился грозный крикъ; томъ двигалась толпа, состоящая почти исключительно изъ плебеевъ и пролетаріевъ. Лица плебеевъ были блѣдны, ярость блестѣла въ ихъ глазахъ, и они поднимали къ небу свои руки, какъ бы призывая боговъ къ себѣ на помощь.
   Среди этой группы шло нѣсколько патриціевъ, бросая вокругъ пренебрежительные взгляды.
   Толпа остановилась на форумѣ, образуя полукругъ, и изъ ея среды вышелъ сѣдой старикъ.
   Неужели это человѣкъ? Онъ одѣтъ въ лохмотья, онъ блѣденъ, изнуренъ; худоба его ужасна.
   Не говоря ни слова, онъ раздираетъ печальныя отрепья, едва прикрывающія его тѣло: обнаженная грудь его вся изборождена рубцами отъ ранъ. Глухой шумъ проходитъ по толпѣ:
   -- Это храбрецъ Децій, центуріонъ, -- слышится со всѣхъ сторонъ.
   Затѣмъ старикъ открываетъ свои плечи и спину; они испещрены ужасными рубцами; но эти рубцы сдѣланы не мечемъ, а плетью; они -- результатъ постыднаго наказанія.
   Гнѣвные крики раздаются въ толпѣ.
   -- Выслушайте меня! восклицаетъ старикъ.-- Выслушайте, римскіе граждане, столь гордящіеся своимъ славнымъ именемъ; выслушайте, и вы узнаете, что дѣлаютъ съ вашими защитниками, съ вашими отцами, что завтра же могутъ сдѣлать съ вами самими... Вы всѣ меня хорошо знаете, и мнѣ по настоящему небыло бы нужды говорить вамъ, кто я такой и что я сдѣлалъ.. Но однакожъ нужно, чтобы вы знали всю истину и я считаю полезнымъ напомнить вамъ о фактахъ, всѣмъ извѣстныхъ. Я есть... или скорѣе, я былъ владѣльцемъ небольшого поля; старательно обработывая его, я не терпѣлъ нужды. На насъ напали сабиняне, они угрожали нашей независимости... вашей, о, патриціи!... не колеблясь ни секунды, я всталъ на защиту страны... Припомните, мы совершили славную компанію и велика была наша побѣда... Я возвратился къ своему полю... Великое несчастіе! Въ то время, какъ я,-- вооруженный на собственный счетъ и покупающій во время компаніи пищу для себя на собственныя деньги,-- въ то время, какъ я отдавалъ Риму свою кровь и свою жизнь, знаете ли вы, что совершилъ непріятель въ глазахъ этихъ самыхъ патриціевъ, которыхъ мы защищаемъ?... Мой маленькій домъ былъ сожженъ, жатва затоптана, скотъ уворованъ... Я упалъ на землю и горько рыдалъ. Я призвалъ боговъ... Боги меня услышали. Ко мнѣ на помощь явился патрицій.
   На лицѣ бѣдняка выразились разомъ и гнѣвъ и иронія.
   -- Онъ пришелъ ко мнѣ на помощь, потомокъ Ромула, и ссудилъ меля деньгами... по двѣнадцати на сто.
   Несчастный не могъ окончить, силы его оставили и онъ упалъ на землю.
   Яростный крикъ прошелъ по толпѣ. Затѣмъ выступилъ молодой, гордый и смѣлый юноша; онъ помѣстился подлѣ умирающаго старика и, положивъ свою руку на его голову, твердо произнесъ:
   -- Чего не успѣлъ сказать несчастный, я за него договорю... Обремененный налогами, работавшій до упада силъ, гражданинъ не могъ заплатить въ первый срокъ и вынужденъ былъ согласиться на увеличеніе процентовъ,-- такъ милостивы и благодѣтельны патриціи и ростовщики. Онъ работалъ и плоды его трудовъ дѣлились на двѣ части: одна шла на поддержаніе его энергіи, другая для успокоенія заимодавца, но вторая постоянно увеличилась на счетъ первой, такъ что пришелъ, наконецъ, день, что бѣдняга не имѣлъ средствъ ни питаться, ни платить постоянно возрастающихъ процентовъ своего долга. Тогда... Но знаешь ли ты, о, народъ римскій, предъ какимъ закономъ ты преклоняешься, какую возмутительную эксплуатацію прикрылъ ты своимъ согласіемъ... Должникъ перестаетъ быть человѣкомъ, гражданиномъ; онъ становится вещью, жертвой заимодавца. Призови должника къ суду, говоритъ законъ. Если онъ отказывается явиться, призови свидѣтелей и принудь его. Если онъ старъ или боленъ, положи его на лошадь и все-таки представь предъ трибуналъ... На судѣ не допускаются никакія пренія. Признаешь ты свой долгъ? Да... Судъ оконченъ. Тридцать дней отсрочки. Прошли они, по долгъ все-таки не заплаченъ... о, преступленіе! веди его снова къ суду. И если онъ не заплатитъ, если никто за него не поручится,-- его личность принадлежитъ тебѣ, ты можешь, по своему выбору, затянуть его ремнями или наложить на него цѣни... законъ, впрочемъ, снисходителенъ къ несчастному, и требуетъ, чтобы вѣсъ цѣпей по превышалъ 15 фунтовъ... Но, по крайней мѣрѣ, заимодавецъ хорошо содержитъ своего должника-арестанта, посаженнаго въ эргастулумъ, мрачную, вонючую тюрьму? Да, онъ отпускаетъ ему фунтъ муки и удары плетью,-- законъ не запрещаетъ подобнаго безобразія.-- Проходитъ 60 дней, бѣднякъ все еще не очистилъ своего долга; заимодавецъ беретъ конецъ цѣпи, изъязвившей члены несчастнаго заключеннаго, и три раза и въ три различные дня выводитъ его на рынокъ, и продаетъ чужеземцамъ... И вотъ, граждане, предъ вами лежитъ старый центуріонъ, неутомимый работникъ, мужественный плебей, взгляните на кровавые рубцы отъ плети заимодавца, вдоль и поперегъ избороздившіе плечи и спину несчастнаго!..
   -- Месть, месть! вскричала толпа.
   -- Месть! повторилъ слабымъ голосомъ умирающій.
   Въ этой картинѣ, во всѣхъ своихъ подробностяхъ вѣрной исторіи, заключается ужасная драма страшной нищеты.
   Но пойдемъ далѣе и докажемъ, что Римъ квиритовъ и патриціевъ сознательно развивалъ на своей почвѣ пауперизмъ, что, руководствуясь особыми корыстными побужденіями, онъ холилъ у себя нищету, поливая кровью и страданіями это многолѣтнее растеніе, что Римъ, наконецъ, стоитъ въ исторіи, какъ мрачная статуя Притѣсненія и Эксплуатаціи.
   Квириты, рамнензееы, патриціи, отцы были весьма искусными политиками въ смыслѣ личнаго интереса и всѣ ихъ стремленія клонились къ тому, чтобы обезпечить себѣ заманчивую праздность. Свою страсть къ праздности они, конечно, съумѣли ловко прикрыть заботой объ общественныхъ дѣлахъ, которыхъ бремя они взяли на себя. Ничего-недѣланіе -- вещь очень хорошая, но еще лучше и полезнѣе утвердить его для себя и своихъ на вѣчныя времена и помощью закона гарантировать его отъ всякихъ внѣшнихъ посягательствъ.
   Но невозможно же было ввѣрить защиту территоріи рабамъ: съ одной стороны, по античнымъ предразсудкамъ, было безчестно для республики давать рабамъ, которыхъ даже не считали людьми, право говорить, что они помогли гражданамъ отразить непріятеля; съ другой, было опасно пріучать притѣсненныхъ обходиться съ оружіемъ, которое они, подобно Спартаку, всегда могли обратить противъ притѣснителей. Чтобы помочь горю, не безпокоя своей праздности, римскій сенатъ, состоящій изъ патриціевъ, принялъ весьма мудрую мѣру; поселяя въ самомъ Римѣ и въ его окресностяхъ колоніи лучшихъ людей изъ побѣжденныхъ народцевь Италіи, сенатъ давалъ имъ политическія права римскаго гражданства и съумѣлъ такъ возвысить это отличіе въ глазахъ итальянцевъ, что они всѣ стремились добиться чести быть принятыми въ составъ римскихъ гражданъ. Права, въ сущности, были ничтожны, но новые граждане привязывались къ новому отечеству и охотно шли на его защиту. Изъ нихъ сенатъ и составлялъ ту грозную армію, которая наводила ужасъ на враговъ вѣчнаго города.
   Различая классы по степени ихъ богатства и не нарушая характера божественнаго происхожденія патриціата, всегда можно было держать ихъ въ опекѣ; а нищета и ростовщичество помогали держать ихъ въ черномъ тѣлѣ.
   Но, скажутъ, вѣдь въ Римѣ существовалъ шестой классъ гражданъ, неимѣющихъ никакой собственности, который очень удобно могъ бы нести на себѣ воинскія обязанности, между тѣмъ онъ былъ вовсе избавленъ отъ военной службы.
   Вотъ тутъ-то и обнаруживается все коварство политики патриціевъ: предвидя, что, рало или поздно, плебсъ, владѣющій собственностью, почувствуетъ всю тяжесть, какая на него наложена, и захочетъ отъ нее освободиться, патриціи рѣшились создать у себя, подъ рукою, послушную себѣ массу, которая, гордясь обманчивымъ призракомъ свободы, связанной съ правомъ римскаго гражданства и въ тоже время получая всякую благостыню отъ патриціевъ, была бы имъ совершенно предана и, по ихъ слову, когда нужно, кидалась бы на плебеевъ и помогала патриціямъ усмирять ихъ. Такимъ образомъ плебеи шестого класса были преобразованы въ кліентовъ, т. е. въ нищихъ, которыхъ не только терпѣли, но еще льстили имъ; они составили армію наемниковъ, сгруппировавшуюся вокругъ привиллегіи и богатства, готовую яростно защищать тѣхъ, съ чьего стола перепадали имъ вкусныя крохи.
   Многіе сентиментальные историки, преклоняющіеся предъ величіемъ римскаго государственнаго строя, могутъ, пожалуй, паши положенія назвать голословными, фантастическими, неподтверждаемыми никакими серьезными фактами. Но мы спросимъ ихъ, почему же Ромулъ не хотѣлъ допустить, чтобы граждане, селящіеся вокругъ города, владѣли участками земли большими двухъ югеровъ (около 2/5 десятины или 960 квадр. сажень), и хотя норма этого ничтожнаго участка впослѣдствіи и была увеличена, но ее опредѣлили всего только въ семь югеровъ (одна десятина и 960 кв. саж.)? Отвѣтъ очень простъ: да потому, что онъ опасался, какъ бы эти солдаты-земледѣльцы впослѣдствіи не сдѣлались крупными собственниками. Допуская для нихъ лишь крошечную собственность, едва хватающую на пропитаніе, законодатели были убѣждены, что придетъ время, когда эти мелкіе собственники обратятся въ пролетаріевъ, но не кліентовъ, которыхъ и безъ того было много, а въ особое сословіе фермеровъ и римская земля будетъ принадлежать лишь нѣсколькимъ богатѣйшимъ семействамъ.
   Что оставалось дѣлать несчастнымъ, когда, раззоренные военной службой, ростовщиками и налогами, они доходили до нищеты? Они должны были выбирать между бѣгствомъ (ихъ гоняли, какъ дикихъ животныхъ), или добровольной службой у частныхъ лицъ, или наконецъ, пересѣленіемъ въ колоніи, гдѣ снова терпѣли нищету и погибали въ безчисленныхъ войнахъ республики.
   Въ то время, какъ эти несчастные граждане умирали съ голода въ окрестностяхъ вѣчнаго города или терпѣли муки въ тюрьмахъ, заключенные туда своими заимодавцами, или, наконецъ, продавались, какъ рабы,-- городскіе пролетаріи отказывались отъ всякой работы, считая ее безчестіемъ для свободнаго человѣка, продавали свои голоса, получали общественную милостыню, получали свою часть добычи, пріобрѣтенной мужествомъ воиновъ-земледѣльцевъ, и раболѣпствовали въ качествѣ: 1) salutatores, когда утромъ присутствовали при туалетѣ своего патрона; 2) assectatores, когда ходили съ патрономъ на форумъ, и 3) prosecutores, когда сопровождали его всюду втеченіе дня.
   А патриціи съ одинаковымъ пренебреженіемъ смотрѣли, какъ на свой кортежъ паразитовъ, такъ и на тѣхъ несчастныхъ мужественныхъ плебеевъ, которые сражались за нихъ и обогащали ихъ.
   Римъ обрисовывается весь словами Нерона: "Я лобызаю моего соперника, но лишь для того, чтобы его задушить."
   Римъ тоже лобызалъ своихъ италіянскихъ союзниковъ, но, лобызая, душилъ ихъ за горло.
   И когда эти бѣдняки пытались возставать, Римъ назначалъ диктатора и, подъ давленіемъ ужаснаго деспотизма, его стодесятитысячная армія летѣла на поля битвы, чтобы защищать мать-отечество и, сражаясь, отдохнуть отъ страшнаго террора, который та употребляла противъ своихъ милыхъ дѣтей.
   Такимъ образомъ, городскіе пролетаріи окончательно превратилось въ кліентовъ, лакеевъ знатныхъ патриціевъ и продали имъ свое человѣческое достоинство. Плебеи же, собственники участковъ вокругъ Рима, обѣднѣли до того, что большинство ихъ или бродяжничало и нищенствовало или находилось въ почти крѣпостномъ состояніи, получивъ отъ правительства въ наемъ государственныя фермы. И съ этой поры само-собой изчезло прежнее различіе классовъ и населеніе римской республики сложилось въ три, рѣзко отличающіяся другъ отъ друга группы: богатые, бѣдные, рабы.
   Первые не знали надъ собой никакого контроля. Они были абсолютными господами и управляли посредствомъ богатства, развращенія, насилія, находя оправданіе своихъ дѣйствій въ безвыходномъ суевѣріи своихъ согражданъ. Съ какимъ единодушіемъ возстали они, напримѣръ, противъ предложенія Спурія Кассія раздѣлить между особенно нуждающимися гражданами часть общественныхъ земель, принять дѣйствительныя мѣры, чтобы откупщики акуратно вносили свои платежи въ государственную казну, и опредѣлить часть дохода для уплаты жалованья войску.
   Сенатъ поддержалъ богатыхъ, онъ съумѣлъ такъ обмануть народъ, что Спурій Кассій, по сдачѣ своей должности, былъ высѣченъ розгами, за то, будто бы, что онъ своими предложеніями оскорбилъ права римскаго гражданина.
   Римъ, какъ мы уже замѣтили выше, но принципу распространялъ нищету, видя въ ней удобное орудіе для своего владычества. Въ то время, какъ въ Греціи рабство было въ нѣкоторомъ родѣ убѣжищемъ противъ нужды, у римлянъ, напротивъ, онобыло послѣдней степенью страданія и бѣдности.
   Цезарь и Помпей тщеславились, что они убили или продали болѣе двухъ милліоновъ людей. Цицеронъ, мудрецъ и философъ, хладнокровно разсказываетъ, что во время своего проконсульства въ Киликіи, онъ разомъ продалъ нѣсколько тысячъ народа, взятыхъ въ плѣнъ въ одномъ только городѣ.
   Женщинъ, дѣтей, даже мужчинъ хватали на дорогѣ, уводили и продавали: сила въ этомъ случаѣ вполнѣ замѣняла законный актъ на владѣніе.
   Продавали преступниковъ, продавали должниковъ; отецъ продавалъ своихъ дѣтей, чтобы имѣть возможность уплатить налогъ. Появился особый родъ промышленниковъ -- разводителей рабовъ, продавцевъ человѣческаго груза.
   Катонъ хвалился своими рабами, которые были отличными поварами, каменьщиками, писцами и пр. Всякое богатое семейство имѣло въ числѣ своихъ рабовъ ремесленниковъ всякаго рода. Могъ ли при этихъ условіяхъ представлять имъ какую нибудь конкуренцію трудъ свободный? Съ одной стороны, пролетарія угнетала дешевизна рабскаго труда, съ другой, онъ не имѣлъ никакой собственности, чтобы жить доходами съ нея. Какой же выходъ представлялся ему изъ его бѣдственной жизни?-- Одна смерть.
   Стада рабовъ работали, чтобы дать римлянамъ сродства проводить время въ праздности, и убивали другъ друга въ гладіаторской борьбѣ.
   Рабъ содержался въ домашней тюрьмѣ, то скованный, то работающій; онъ умиралъ подъ ударами кнута, а философы, вмѣстѣ съ Аристотелемъ, говорили: "рабу вовсе не нуженъ досугъ,; или съ Катономъ: "рабъ долженъ или спать или работать".
   Нищета пожирала Римъ. Мишле слѣдующими словами превосходно охарактеризовалъ римскую цивилизацію:
   "Независимо отъ значительной потери въ людяхъ, умирающихъ на полахъ сраженій или отъ болѣзней во время постоянныхъ войнъ, веденныхъ Римомъ, сама римская конституція должна была развить до крайней степени нищету и способствовать обезлюденію края. Въ денежной аристократіи безъ промышленности, т. е. безъ средствъ создавать новыя богатства, каждый ищетъ богатства въ единственномъ способѣ, который можетъ замѣстить производительность, -- въ грабежѣ. Бѣдный при этихъ условіяхъ становится все бѣднѣе и бѣднѣе, а богачъ постоянно богатѣетъ. Грабежъ иностранцевъ можетъ на время остановить грабежъ у своихъ согражданъ. Но рано или поздно эти послѣдніе будутъ раззорены, изнурены и умрутъ съ голода, если не погибнутъ на войнѣ".
   Единственнымъ средствомъ противъ увеличивающейся нищеты въ Римѣ, казалось, было бы принятіе аграрнаго закона. Но результатъ не оправдалъ бы ожиданій. Тѣми же самыми ухищреніями высшей политики мелкіе собственники были бы снова доведены до необходимости займа, а затѣмъ и до новой нищеты, ничѣмъ неуступающей прежней. Тутъ нуженъ былъ другой выходъ изъ этого заколдованнаго круга, очерченнаго невѣжествомъ и притѣсненіемъ! Требовался иной великій переворотъ, радикально измѣняющій соціальныя условія жизни римскаго народа.
   Сенатъ, конечно, не могъ рѣшиться на подобный переворотъ. Но видя неотложную необходимость заняться бѣдняками, которыхъ онъ опасался, римскій сенатъ предложилъ имъ переселеніе въ колоніи, т. е. новую нищету, новыя бѣдствія.
   Въ то время, какъ мелкіе собственники раззорялись и выселялись въ колоніи, гдѣ снова терпѣли нищету, отъ кото; ой бѣжали, богачи чрезмѣрно богатѣли. Грабя одного; покупая за низкую цѣну, подъ предлогомъ экспропріаціи въ видахъ общественной пользы, мелкій участокъ другого; давя въ тискахъ и раззоряя должника, платящаго непомѣрные, ростовщичьи проценты за занятые деньги, изгопяи родныхъ или дѣтей легіонера, завоевавшаго колонію, богачи соединяли поземельную собственность въ своихъ рукахъ, и нѣкоторые изъ нихъ владѣли такими громадными участками, что нужны были десятки тысячъ рабочихъ, чтобы только распахать землю. Видя постоянное и возрастающее поглощеніе мелкой собственности крупною и предвидя всѣ вредныя послѣдствія ея для Рима, Плиній съ отчаяніемъ вскричалъ: "крупная собственность погубила Римъ!"
   Поселенцы, притѣсненіями доведенные до отчаянія, бросали свои земли и спѣшили въ Римъ, чтобы жить тамъ на счетъ общественной благотворительности. При Цезарѣ 320,000 гражданъ изъ 450,000 получали пропитаніе насчетъ суммъ государственнаго казначейства.
   Масса земель оставалась заброшенной, культура изчезла, болота наводнили почву, а Катонъ не уставалъ повторять патриціямъ: "пріобрѣтайте, пріобрѣтайте земли, соединяйте ихъ въ большемъ количествѣ въ однѣхъ рукахъ!"
   Граждане-работники превратились въ нищихъ и, конечно, вскорѣ заразились всѣми пороками своего новаго положенія. Ко всеобщей нищетѣ присоединилось всеобщее развращеніе.
   И колоссъ съ глиняными ногами, называемый римской республикой, рухнулъ съ одного удара; пришли императоры, поставили на него ногу и окончательно разбили его остатки.
   Римскій народъ заключилъ исторію своей свободы, бросившись массами въ нищенство. Республику смѣнила имперія. Какую же роль игралъ въ ней римскій народъ?
   Ту же роль нищаго.
   Юлій Цезарь торжествовалъ пять разъ; пять разъ съ тріумфомъ онъ входилъ въ Капитолій; онъ далъ своимъ ветеранамъ по 24,000 сестерцій каждому; онъ роздалъ народу на каждаго человѣка по десяти четвериковъ зерна, по стольку же фунтовъ масла и по триста сестерцій; онъ давалъ народные праздники, на которыхъ кормилъ всѣхъ говядиной, безпрестанно затѣвалъ игры въ циркѣ, борьбу гладіаторовъ, и народъ восторженно рукоплескалъ ему, когда онъ говорилъ: "я, Цезарь, диктаторъ! "
   Это еще по все: 80,000 гражданъ были переселены въ колоніи за море, долги сокращены на четвертую часть... Какъ было народу не жечь домовъ Брута и Кассія.
   Августъ, видя возрастающую нищету и усиливающійся голодъ, нашелся вынужденнымъ изгнать изъ Рима рабовъ, которые не были проданы и находились еще въ рукахъ торговцевъ, а также выслать гладіаторовъ и иностранцевъ. Августъ обѣщалъ подарки римскому народу, и по этому поводу произошло событіе, доказывающее, какъ низко палъ римскій народъ, какъ онъ изподлился, излакейничался. Можетъ ли быть что нибудь постыднѣе для римскаго народа, какъ эти строки Светонія:
   "Когда у Августа потребовали, чтобы онъ роздалъ народу обѣщанные дары, онъ отвѣчалъ, что сдержитъ свое слово; но какъ народъ требовалъ болѣе, чѣмъ онъ обѣщалъ, то Августъ издалъ эдиктъ, которымъ упрекалъ пролетаріевъ за ихъ низость и наглость."
   Всякій разъ, какъ государственное казначейство пополнялось многочисленными конфискаціями, Августъ дѣлалъ народу подарки; во времена голода онъ давалъ народу хлѣбъ или даромъ, или по самой низкой цѣнѣ, и удвоивалъ обычныя денежныя выдачи бѣднякамъ.
   Въ своей духовной Августъ завѣщалъ римскому народу 40,000,000 сестерцій (20 милліоновъ рублей).
   Тиберій шелъ по стопамъ Августа; онъ далъ взаймы народу 100,000,000 сестерцій безъ процентовъ на три мѣсяца и вытребовалъ у сената указъ, которымъ съ должниковъ снималась одна треть ихъ долга.
   Калигула тоже не могъ остаться позади своихъ предшественниковъ: не одинъ разъ онъ раздавалъ всѣмъ гражданамъ по корзинѣ, наполненной говядиной и хлѣбомъ. Правда, находя, что говядина слишкомъ дорога для питанія животныхъ, предназначенныхъ для спектаклей въ циркѣ, онъ сталъ кормить ихъ преступниками, которыхъ хищныя животныя разрывали еще живыхъ. Но римскій народъ протягивалъ руку и получалъ золотыя монеты, которыя кидалъ ему Калигула съ высоты базилики Юлія Цезаря.
   Клавдій сперва не обращалъ вниманія на голодный народъ, но послѣдній остановивъ его на площади, напомнивъ ему о своемъ правѣ нищенства.
   Но истиннымъ отцомъ римскаго народа былъ развратникъ, чудовище, какъ его обыкновенно называютъ историки,-- Неронъ. При своемъ вступленіи на престолъ онъ отчасти уничтожилъ, отчасти уменьшилъ налоги; онъ роздалъ народу по 400 сестерцій на каждую голову; онъ безпрестанно учреждалъ новая игры. По словамъ Светонія, онъ раздавалъ народу втеченіе нѣсколькихъ дней и въ большомъ количествѣ съѣстные припасы и подарки всякаго рода: птицъ, зерно, платья, золото, серебро, жемчугъ, драгоцѣнные камни, картины, рабовъ, вьючный скотъ, корабли, цѣлые острова, земли на материкѣ.
   Народъ любилъ его и жалѣлъ объ немъ.
   Въ это время произошло полнѣйшее разложеніе римскаго общества: патриціи, впавшіе въ самый омерзительный развратъ, плебеи безъ стыда и человѣческаго достоинства -- таковы были представители общества, поклонявшагося силѣ и іерархическому давленію. Основами ему послужили -- неравенство, ростовщичество и грабежъ. Но могло ли общество держаться долго на такомъ фундаментѣ, -- оно еще при жизни стало гнить и умерло, насквозь проточенное червями.
   Патриціи изъ гордыхъ, надменныхъ, но твердыхъ въ своихъ убѣжденіяхъ воиновъ и сенаторовъ, во время императоровъ обратились въ гаеровъ, въ фатовъ или въ грязныхъ развратниковъ. Они стали забавлять своихъ владыкъ. Фабіи таскались по кабакамъ и самымъ грязнымъ публичнымъ домамъ. Мамеркусы полу. чали пощечины, занимая роли въ пантомимахъ. Неронъ, шатаясь ночью по кабакамъ, встрѣтилъ въ одномъ изъ нихъ Дамассипа, тогдашняго консула. Вотъ до чего пали правы.
   Отпущенники, т. о. обогатившіеся ростовщики, заняли высшія государственныя мѣста.
   Но, можетъ быть, отпущенники представляли собою трудъ, и ихъ возвышеніе было плодомъ ихъ индивидуальной борьбы противъ привилегій? Ничуть не бывало, хотя историки-септимепталисты и стоятъ горячо за это предположеніе. Римское общество сверху до визу было заражено гангреною, зародившеюся въ старинной рапѣ, которую оно имѣло у себя на ногѣ, -- въ раздѣленіи общества на ранги по степени богатства. Отпущенники были просто плуты, съумѣвшіе эксплуатировать въ свою пользу пороки патриціевъ, и когда Ювеналъ говоритъ о нихъ: "эти антрепренеры, для которыхъ все было легко, которые могли построить домъ, очистить русло рѣки, провести водопроводы...", онъ никогда не прибавляетъ къ нимъ эпитета -- работникъ. Отпущенники пользовались работой рабовъ -- и только.
   По пора покончить съ этой ужасной картиной разложенія живого организма. Еще нѣсколько строкъ, и мы разстанемся съ Римомъ.
   Нищета воцарилась вездѣ, на всемъ пространствѣ римской имперіи; она обнаруживалась на форумѣ, на дорогахъ, въ улицахъ, въ переулкахъ; она волочилась по землѣ, она пресмыкалась въ пыли; съ каждымъ днемъ она изобрѣтала новые виды нищенства... крали и уродовали малютокъ, выходили съ ними на дорогу и протягивали ихъ окровавленныя ручонки за милостыней. Въ то время, какъ кліенты выконючивали разные подарки отъ своихъ милостивцевъ, въ то время, какъ народныя массы бѣжали на площадь и протягивали къ Нерону умоляющія руки,-- въ это время крупная собственность постоянно сосредоточивалась въ меньшемъ числѣ семействъ и поглощала небольшіе участки пролетаріевъ; это была гидра, которую ничѣмъ нельзя было насытить, и очень часто можно было встрѣтить въ то время на дорогѣ "людей, оплакивающихъ свое родное поле". Черезъ нѣсколько дней эти люди становились уже кривляками и жонглерами, потѣшающими богачей у окопъ ихъ великолѣпныхъ дворцовъ.
   Скоро это прогнившее насквозь зданіе будетъ мало-по-малу разрушено варварами, начинавшими уже подавать свой голосъ.
   Въ то же время изъ Назарета раздался и другой голосъ, протестующій въ пользу бѣдняковъ.
   Послѣдніе оживились; въ ихъ сердца запала надежда, что участь ихъ перемѣнится и они увидятъ свѣтлые дни. Но ихъ надеждамъ не суждено было сбыться. За уничтоженіемъ римской имперіи, тотъ же мракъ снова воцарился на землѣ; рабство не изчезло, не изчезла и эксплуатація бѣдныхъ и слабыхъ богатыми и сильными; нищета водворялась всюду; люди попрежнему умирали съ голода, отъ заразительныхъ болѣзней и погибали во время непрестанныхъ войнъ.
   Но прежде, чѣмъ мы приступимъ къ изложенію причинъ, породившихъ страшную нищету во время среднихъ вѣковъ, остановимся недолго на одномъ эпизодѣ, который можетъ служить превосходной характеристикой императорскаго Рима.
   Въ 286 году, въ Галліи, подлѣ крѣпостцы, построенной Юліемъ Цезаремъ, собралась толпа людей. Трудно было сказать, кто они такіе: солдаты или нищіе? Судя по вооруженію, они были солдаты, но по одеждѣ, состоящей изъ лохмотьевъ, ихъ можно было принять за нищихъ. Ихъ лица были худощавы, волосы растрепаны, а изъ-подъ лохмотьевъ выглядывало изнуренное трудами и недостаточной пищей тѣло.
   Недалеко отъ этой молчаливой группы помѣстились два человѣка гигантскаго роста. Они также были худы, морщины ихъ лба говорили о страшныхъ страданіяхъ, вынесенныхъ этими людьми, но въ ихъ глазахъ блестѣла неукротимая гордость. Оба они были предводителями собравшейся толпы. Одного звали Эліанъ, другого -- Амандъ. На щитѣ послѣдняго было написано одно слово: надежда.
   Чего могли надѣяться эти люди?
   Предводители сдѣлали знакъ рукой и вся толпа окружила ихъ.
   "Братья Багоды, началъ Амандъ громкимъ голосомъ, -- вы, которыхъ имя означаетъ возставшіе, выслушайте меня! Наступила для насъ торжественная минута; намъ предстоитъ выборъ между жизнью и смертью, свободой черезъ смерть и рабствомъ цѣною жизни... Сегодня прибылъ патъ посланный и разсказалъ слѣдующее:
   "Вы не знаете, что императоръ Діоклетіапъ, этотъ угнетатель, рабы котораго убивали нашихъ женъ и дѣтей, мучили нашихъ братьевъ и отцовъ, -- Діоклетіапъ послалъ противъ насъ Максимина, достойное орудіе его низкихъ замысловъ. Римская армія приближается и скоро мы должны будемъ вступить съ нею въ безнадежную борьбу.
   "Максиминъ собралъ свои легіоны и, указывая имъ на нашу страну, какъ на легкую добычу, приказалъ выступать въ походъ. Эти рабы, радуясь, что имъ можно будетъ мучить и терзать насъ и на тихъ свободныхъ братьевъ, восторженными криками изъявили свое согласіе.
   "Одинъ только 22-й легіопъ не захотѣлъ исполнить приказаніе главнаго начальника. Маврицій, начальникъ этого легіона, собравъ своихъ солдатъ, спросилъ ихъ: желаютъ ли они, христіане, т. е. люди, считающіе себя свободными, идти противъ багодовъ, такихъ же христіанъ, какъ они, людей свободныхъ, ненавидящихъ рабство и притѣсненія и готовыхъ погибнуть всѣ до одного, но не сдаться врагу, который намѣревается обратить ихъ въ рабство?-- Римская знать сильно нуждается въ человѣческомъ товарѣ и посылаетъ свои легіоны добывать его. Солдаты, не колеблясь, отвѣчали, что они отказываются идти противъ своихъ братьевъ.
   "Когда объявили Максимину объ этомъ событіи, онъ пришелъ въ ярость и велѣлъ казнить десятаго. Имя каждаго солдата было написано на особомъ листочкѣ пергамента и всѣ они брошены въ урну; десятый солдатъ, когда прочитывали его имя, выходилъ изъ строя, и центуріонъ рубилъ ему голову мечемъ.
   "Долго продолжалась эта бойня; 22-й легіонъ былъ одинъ изъ самыхъ многочисленныхъ въ арміи.
   "Исполнивъ приговоръ, центуріонъ снова прочелъ приказаніе Максимина выступить въ походъ. Но Маврицій гордо произнесъ: "22-й легіонъ не пойдетъ противъ багодовъ".
   "Въ отвѣтъ ему раздались восторженные крики его подчиненныхъ солдатъ.
   "Максиминъ опять приказалъ казнить десятаго. За исполненіемъ приговора послѣдовалъ снова отказъ исполнить приказаніе главнокомандующаго. Новая казнь десятаго и новый отказъ сражаться противъ багодовъ.
   "Разъяренный Максиминъ велѣлъ истребить весь 22-й легіонъ. Убійцы начали свое дѣло, и когда солнце сѣло, земля покрылась трупами великодушныхъ людей, которые не пожелали быть палачами братій, выше всего цѣнящихъ свою свободу.
   "Побѣдители, гордые отвратительнымъ дѣломъ, спокойно усѣлись ѣсть и пить вино.
   "Въ это время подошелъ къ нимъ бѣднякъ, иностранецъ. Солдаты позвали его къ себѣ и предложили ему кусокъ говядины Онъ положилъ его къ себѣ въ ротъ, но замѣтивъ груду труповъ, спросилъ: что это за люди? Когда ему сообщили, за что погибли эти несчастные, онъ выплюнулъ говядину въ лицо убійцъ.
   "Его убили.
   "Вы всѣ слышали мой разсказъ, скажите же теперь: желаете ли вы покориться римлянамъ?"
   И старики, и дѣти, и взрослые бросились въ объятія одинъ.другого и изъ всѣхъ грудей раздался общій крикъ:
   -- Месть рабамъ и убійцамъ! Месть!
   Когда же голоса утихли, Эліанъ вскричалъ:
   -- Месть! таковъ вашъ отвѣтъ. Да будетъ такъ: месть нашимъ угнетателямъ и палачамъ! Месть!
   -- Да, месть! повторилъ одинъ старикъ, выступая впередъ.-- Я имѣлъ маленькую лачугу, которая, жалкая и ободранная, стояла въ небольшомъ разстояніи отъ роскошной виллы римскаго сенатора; сенатору не понравилось такое сосѣдство, и онъ снесъ мою избу. Положеніе нашихъ земледѣльцевъ не лучше положенія рабочаго скота. Отъ насъ требуютъ непосильной работы и, когда мы устаемъ, насъ бьютъ кнутомъ. Оскорбленіямъ, которыя мы терпимъ, нѣтъ границъ.
   -- Месть! сказалъ молодой человѣкъ.-- Паши угнетатели отняли у меня все наслѣдство, оставленное мнѣ отцомъ; я испыталъ ужасную нищету, я умиралъ съ голода, я ходилъ почти вагой и терпѣлъ сильныя мученія отъ холода.
   -- У меня отняли жену.-- У меня изнасиловали дочь.-- Мою жену, черезъ нѣсколько часовъ послѣ рожденія ею ребенка, заставили идти работать, и несчастная женщина умерла.-- Насъ угнетаютъ и большіе и маленькіе, господа и лакеи, чиновники и сторожа; насъ грабятъ въ городахъ и деревняхъ, на поляхъ и въ лѣсахъ.-- Насъ бьютъ, насъ терзаютъ, держатъ въ тюрьмахъ, и потомъ мы подвергаемся всѣмъ ужасамъ нищеты, голода и холода.-- Мы не находимъ защиты даже и въ духовенствѣ. Не имѣя возможности долѣе терпѣть ужасное обхожденіе со мною, я постучался въ монастырь, желая тамъ найти спасеніе, и что же?-- мнѣ отвѣчали: или прочь! ты рабъ и долженъ оставаться рабомъ!...
   Эти и подобныя жалобы раздавались со всѣхъ сторонъ, какъ вдругъ послышался крикъ прискакавшаго сторожевого:
   -- Римляне! Идутъ римляне!
   -- Хотите вы сражаться? спросили предводители.-- Борьба наша будетъ слишкомъ неровна. Вы знаете, что принять сраженіе, для насъ равносильно поголовному истребленію.
   -- Къ оружію! отвѣтили багоды.-- Мы хотимъ сражаться.
   На другой день багоды дали сраженіе римлянамъ и легли всѣ до одного. На томъ мѣстѣ, гдѣ наканунѣ возвышалась крѣпостца, теперь лежали груды каменьевъ, а подлѣ нихъ и но нолю были разбросаны тѣла храбрецовъ. Римскіе солдаты бродили по полю и грабили убитыхъ.
   Для бѣдняковъ, пережившихъ всѣ ужасы нищеты, смерть была единственнымъ убѣжищемъ отъ еще большихъ ужасовъ римскаго рабства. Нужны ли тутъ комментаріи!

Н. И. Ш.

(Окончаніе слѣдуетъ.)

"Дѣло", No 7, 1870

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru