Шуф Владимир Александрович
Владимир Шуф. Сварогов. Роман в стихах

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Владиміръ Шуфъ. Свароговъ. Романъ въ стихахъ. Съ иллюстраціями художниковъ Ризниченко и Сниргелло. Спб. 1898 г. Ц. 1 р. Романъ въ стихахъ даже въ наше время, столь обильное стихотворными произведеніями, представляетъ выдающееся въ литературѣ явленіе. Какъ одна изъ самыхъ трудныхъ формъ творчества, подобный романъ требуетъ такъ много силъ отъ автора, что послѣ Пушкина никто и не брался писать такіе романы. Г. Владиміръ Шуфъ или обладаетъ громаднымъ дарованіемъ, или же не менѣе огромнымъ легкомысліемъ. Съ первыхъ же страницъ романа исчезаетъ всякое сомнѣніе на этотъ счетъ, и личность г. Шуфа, какъ "поэта", выясняется сразу.
   
   Five о clock tea у графини.
   Безподобны... какъ не знать?
   Въ севрѣ чай, сиропъ въ графинѣ
   Сливки общества, вся знать!
   
   Этими четырьмя безподобными по звучности и красотѣ стихами начинается "романъ", весь выдержанный въ томъ же стилѣ. Четырехстопный хорей -- обычная форма, съ которой начинаютъ; свои попытка въ стихотворномъ родѣ гимназисты третьяго класса, и съ гораздо большимъ успѣхомъ, чѣмъ г. Шуфъ, у котораго риѳмы "графини" -- въ "графинѣ", "знать" -- "знать" принадлежатъ къ числу наименѣе пикантныхъ. Вотъ нѣсколько образчиковъ, выхваченныхъ наудачу:
   
   Да, "Безсмертный" обезсмертенъ!
   Вотъ Астье Регю, Додэ
   Педантиченъ и инертенъ,
   Онъ встрѣчается вездѣ!
   
   Или такая вдохновенная строфа:
   
   Легкій станъ обнявъ у талій,
   На балконѣ -- милый видъ --
   Сафочка съ Цирцеей стали,
   Анна съ книгою сидитъ.
   
   И такими стихами написанъ "романъ" въ двадцать листовъ, или слишкомъ 10.000 стиховъ, лучше сказать, рубленой прозы въ видѣ окрошки, въ которой потонула, не только здравый смыслъ "поэта", но и грамматика, и логика. Передать содержаніе романа нѣтъ возможности, потому что романа и нѣтъ, а есть нѣсколько плохо и безсвязно скомпонованныхъ отдѣльныхъ сценъ, въ которыхъ фигурируетъ нѣкій Свароговъ, неизвѣстно кто, невѣдомо откуда и зачѣмъ извлеченный г. Шуфомъ. Авторъ, повидимому, желалъ изобразить героя нашего времени, не то развинченнаго и разочарованнаго, не то прожигателя жизни, не то мелкаго мазурика. Но это лишь наша догадка, потому что, повторяемъ, ничего нельзя уловить въ этой массѣ хромыхъ стиховъ, трескучихъ, вихлявыхъ, безъ метра, съ невѣрными цезурами, съ смѣхотворными риѳмами. Мѣстами среди пошлостей, болѣе грубыхъ и плоскихъ, чѣмъ фривольныхъ, авторъ откалываетъ философскіе "норсо" въ родѣ слѣдующаго:
   
   Прописи мнѣ хуже казни.
   Скученъ нынче типъ людей.
   Этотъ типъ разнообразнѣй
   Въ табунѣ у лошадей --
   Пѣгихъ, съ крапинкой отчасти,
   Физьономій пестрый рядъ.
   А у насъ одной всѣ масти,
   И одно всѣ говорятъ.
   
   
   Въ заключеніе первой главы поэтъ жалуется на оскудѣніе у насъ поэзіи: Миѳъ исчезъ воздушной сказкой, На Парнасѣ риѳмъ не ткутъ,-- Знаменитый сыръ Парнасскій Нынче дѣлается тутъ.
   
   Такъ и мы забыли грезу,
   Измѣнился вкусъ у насъ.
   И готовитъ сыръ и прозу.
   Поэтическій Парнасъ.
   
   Мы извиняемся передъ авторомъ, но согласиться съ нимъ не можемъ: его "Свароговъ" даже и не "сыръ", а просто гиль, невѣроятная по тошнотѣ, скукѣ и тяжеловѣсности. Вѣроятно, передъ нами графоманъ. Иначе нельзя понять, какъ у человѣка, "въ здравомъ умѣ и твердой памяти", могло бы хватитъ терпѣнія вымучить изъ себя десять тысячъ коротенькихъ строчекъ, безсвязныхъ по формѣ и нелѣпыхъ по содержанію. Только болѣзненной извращенностью мысли можно объяснить всю странность этого чудовищнаго произведенія.
   Къ характеристикѣ его надо еще прибавить одну черту, подтверждающую наше предположеніе о болѣзненномъ состояніи автора. Графоманы, какъ извѣстно, всегда страдаютъ чрезвычайной мнительностью. Они считаютъ себя обыкновенно не понятыми геніями, которыхъ всѣ преслѣдуютъ завистью, и потому ненавидятъ всѣхъ, кто пишетъ и чьи произведенія печатаются. Г. Владиміръ Шуфъ проявляетъ такую же дикую ненависть къ писателямъ вообще и посвятилъ имъ цѣлую главу, въ которой обливаетъ ушатомъ помой всѣхъ и вся, такъ или иначе прикосновенныхъ къ литературѣ и печати. Описываются какіе-то миѳическіе обѣды, на которые ежемѣсячно собирается, будто бы, вся литературная братія, "петербургскій Пантеонъ". Нашъ графоманъ изъ себя выходитъ, не находя достаточно бранныхъ словъ, чтобы разнести этотъ "Пантеонъ". Нужно отдать ему справедливость: онъ разноситъ всѣхъ, ни къ кону не проявляя симпатій, ко всѣмъ равно пристрастный. Начинаетъ онъ съ "Вѣстника Европы" и кончаетъ символистами. Въ манерѣ онъ подражаетъ здѣсь Воейкову, только безъ его остроумія.
   
   Вотъ Европы скучный Вѣстникъ.
   Нашъ корректный публицистъ,
   Мысли западной прелестникъ
   И ея панегиристъ.
   Позабывъ "quod licet Jovi"
   И чего не долженъ быкъ,
   Онъ Европу, полнъ любови,
   Радъ похитить хоть на мигъ.
   Вотъ другой -- мудрѣе ста совъ
   И въ премудрости сугубъ
   Громогласный критикъ С--совъ.
   Онъ великъ, великъ, какъ дубъ...
   Вотъ, съ Брандесомъ сходенъ мало
   И совсѣмъ не новый Тэнъ,--
   Критикъ дамскаго журнала,
   У журнала дамскій тронъ.
   Декадентъ въ ермолкѣ, важный
   Философскій лапсердакъ.
   Рядомъ съ нимъ мудрецъ присяжный,
   Воробьевъ, аскетъ и магъ...
   Милословскій -- критикъ хмурый.
   Пишетъ онъ весьма остро,
   И невинные Амуры
   Подаютъ ему перо.
   Пышно дачамъ куры строя,
   Былъ со Спенсеромъ онъ строгъ,
   Но барана за героя
   Принялъ вашъ соціологъ...
   Передъ нами Скабичевскій,
   Слишкомъ низокъ, толстъ, тяжелъ,
   Все жъ и этотъ критикъ Невскій
   Свой имѣетъ ореолъ.
   Какъ Морфей, въ вѣнцѣ изъ маковъ,
   Онъ наводитъ скучный сонъ,
   Монотоненъ, одинаковъ.
   Вялъ, напыщенъ, углубленъ...
   
   И въ такомъ родѣ на десятка страницъ тянется канитель характеристикъ разныхъ писателей, возбудившихъ злой гнѣвъ г. Шуфа. Не припомнимъ, встрѣчалось ли гдѣ его имя и было ли что-нибудь напечатано за этой подписью. Не объясняется ли этотъ лотокъ брани тѣми неудачами, которыя могли постичь злополучнаго графомана при его попыткахъ найти прибѣжище для своего несуразнаго дѣтища? Впрочемъ, достается не однимъ лишь редакторомъ, критикамъ и публицистамъ, съ которыми г. Шуфъ могъ имѣть стычки.
   
   Вотъ историкъ и философъ.
   Взгромоздилъ на Оссу онъ
   Историческихъ вопросовъ --
   Компиляцій Пеліонъ
   Русскій Бокль,
   Koro Кирѣевъ,
   Опершись на горы книгъ,
   Лучезарныхъ эмпиреевъ
   Титанически достигъ.
   
   Ну что могло сдѣлать г. Шуфу столь безобидное существо, какъ г. "Коко Кирѣевъ"? Этотъ стихъ вполнѣ подтверждаетъ наше предположеніе, что мы имѣемъ дѣло съ графоманомъ, съ бѣднымъ маньякомъ, правда, неопаснымъ и жалкимъ, внушающимъ невольное сочувствіе своимъ горькимъ состояніемъ. Интересно, между прочимъ, что онъ иллюстрировалъ свой романъ рисунками художниковъ гг. Ризниченко и Скиргелло, столь же вдохновленныхъ людей, какъ и самъ г. Шуфъ, насколько можно судить по ихъ удивительнымъ иллюстраціямъ. И опять-таки черта чисто графоманская -- снабжать свои безумныя произведенія странными и непонятными рисунками.
   Есть только одно, что нѣсколько смущаетъ насъ въ окончательной постановкѣ нашего діагноза: на обложкѣ обозначено "цѣна 1 р.". Неужели г. Владиміръ Шуфъ полагаетъ, что его "романъ" можно покупать? Изъ всѣхъ его дикихъ мечтаній это, пожалуй, самое нелѣпое и неосновательное.

"Міръ Божій", No 5, 1898

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru