Шлёцер Христиан Августович
Ответ на Замечания о новгородских граматах

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Отвѣтъ на Замѣчанія касательно двухъ граматъ Новгородскихъ (*).

(*) См. Вѣстн. Евр. 1812. No 3.

   Позвольте мнѣ на Замѣчанія ваши, которыми вы почтили мои Объясненія двухъ граматъ Новгородскихъ, въ 23 и 24 книжкахъ Вѣстника Европы 1811 года напечатанныя, сообщить г-ну Издателю сего журнала нѣкоторыя мои прекословныя замѣчанія.
   Начнемъ изъясненіемъ о Князѣ Борхрамѣ. -- Дѣло сіе хотя постороннее и совсѣмъ непринадлежитъ къ истолкованію первой моей граматы; однакожъ можетъ статься грамата моя послужитъ къ объясненію, кто былъ етотъ Князь Борхрамъ, лице безъ сомнѣнія немаловажное въ Россійской Исторіи. Вотъ для чего я почитаю за нужное упомянуть объ ономъ. Изъясненіе имени Бархрама именемъ Бориса не есть мое собственное. Я сослался въ томъ на другихъ писателей, въ числѣ которыхъ находится и мои покойной родитель {См. Несторъ Russ. Annil. III. s. 90.}. Причинъ, для которыхъ они приняли сіе мнѣніе, немогъ я изслѣдовать по неимѣнію здѣсь наполненной великимъ множествомъ книгъ библіотеки, и потому что у меня самаго нѣтъ ни Дрейеровыхъ ни Гадебушевыхъ сочиненій. Признаюсь однакожъ, что и невѣдая оныхъ причинъ, а по одному только объявленію о договорѣ съ Княземъ Борхрамомъ, я подумалъ, что нахожу связь между тѣмъ договоромъ и моею граматою, и связь сія показалась мнѣ очень вѣроятною: во первыхъ, по названію Князь, котораго нельзя приписывать Посаднику; во вторыхъ, потому что въ упоминаемомъ трактатѣ открываются слѣды отдаленной древности; въ третьихъ, потому что Борхрамъ ни съ какимъ другими именемъ русскаго Князя неимѣетъ никакого сходства какъ съ именемъ Борисъ, хотя впрочемъ и оно неблизкое; наконецъ въ четвертыхъ, потому что въ моемъ подлинникѣ особенно, для отличія отъ Великаго Князя, упоминается еще о Князѣ, а Княземъ именно въ то время былъ въ Новѣгородѣ Борисъ, сынъ Великаго Князя Андрея.
   Какъ бы то ни было, самолюбіе мое нимало неоскорбится отъ того, что долженъ буду оставить свое многотрудное предположеніе, когда неосновательность онаго будетъ доказана. Еслибъ H. М. Карамзинъ, которому оба мы обязаны за отысканіе Посадника Варѳоломея, и которой нашелъ его не теперь только и не по слѣпому случаю, но послѣ долговременныхъ ученыхъ изслѣдованій своихъ о Князѣ Борхрамѣ и объ Варѳоломеѣ, -- еслибъ, говорю, Н. М. Карамзинъ въ пору сообщилъ мнѣ свое открытіе, по которому Борхрама и Варѳоломея почитаетъ онъ за одну и ту же особу; то я или тогда же отступился бы отъ своего предположенія, или же по крайней мѣрѣ къ изъясненію г-на Карамзина присовокупилъ бы свое собственное, дабы въ семъ случаѣ, какъ и во многихъ другихъ бываетъ, рѣшеніе дѣла предоставить читателю. Но изъясненія мои Новгородскихъ граматъ были уже въ типографіи, когда г. Карамзинъ по благосклонности своей объявилъ вамъ и мнѣ свою догадку.
   Изслѣдуемъ теперь причины, вами приводимыя. Рѣчь идетъ только объ одной, которая состоитъ въ сходствъ идей. Я согласенъ, что она имѣла бы великую важность даже при сильныхъ съ другой стороны доказательствахъ, и что можно бы два лица принять за одно, когда бы имена были совершенно сходны между собою. Но сходства сего вовсе не примѣтно. Отъ Борхрама до Вахромѣя разстояніе превеликое! ни чѣмъ не ближе какъ отъ Борхрама до Бориса. Въ етомъ случаѣ можно тоже сказать о вашемъ Посадникѣ, что угодно вамъ было замѣтить о моемъ Князѣ, къ сожалѣнію опровергается главнымъ именемъ." Признаюсь, что смыслѣ слова главнымъ для меня не совсѣмъ понятенъ. Рѣчь идетъ здѣсь не о многихъ именахъ, но только обѣ одномъ; а другое важное слово значитъ санъ, достоинство, титулъ. И сіе-то послѣднее, то есть названіе Князь, несравненно болѣе значитъ здѣсь, нежели можетъ быть случайное сходство двухъ именъ, изъ которыхъ одно обезображено простонароднымъ нарѣчіемъ, а другое изуродовано выговоромъ чужестранцевъ. Но между тѣмъ какъ первая причина говоритъ въ пользу вашего Вахромѣя не болѣе кань и въ пользу моего Бориса, другое доказательство, состоящее въ титулъ, сколько благоприятствуетъ моему предположенію, столько противится вашему. Здѣсь надобно обратить вниманіе еще на другое обстоятельство. Въ Любекскомъ трактатъ Борхрамъ названъ не только Княземъ, но даже Королемъ (Rex); что еще менѣе прилично званію Посадника, нежели титулъ Князя (Princeps).-- Вамъ угодно возражать мнѣ, что Новгородцы Князьямъ своимъ рѣдко дозволяли во внутреннія дѣла вмѣшиваться, и тѣмъ хотите мы доказать, что въ заглавіи трактата не могло быть поставлено имя Князя. Я предполагаю, что подъ внутренними дѣлами особенно разумѣете вы управленіе Государства; но замѣтить должно, что здѣсь рѣчь идетъ не о внутреннихъ дѣлахъ, а о внѣшнихъ. Извѣстно, что власть народоправителя можетъ быть весьма ограничена въ отношеніи къ дѣламъ внутреннимъ, тогда какъ дѣла внѣшнія отъ него единственно зависятъ. Ссылаюсь на должность Президента Соединенныхъ областей Сѣверо-Американскихъ. Къ томужъ вы сами признаетесь, что Новгородцы Князьямъ своимъ дозволяли вмѣшиваться въ дѣла рѣдко, то есть въ немногихъ случаяхъ. Намъ теперь надобенъ только одинъ такой случай, а что онъ былъ, тому служитъ документомъ моя грамата. Два раза упоминается въ ней о Князѣ, какъ отличной отъ Великаго Князя особѣ, имѣющей высокое право Государя, право быть первымъ покровителемъ и давать провожатыхъ. Предположимъ даже (хотя и не льзя на то согласиться), будто власть Новгородскихъ Князей уже въ концѣ 13 столѣтія была столько ограничена, что иностранцы не могли бы признавать ихъ въ семъ достоинствѣ при своихъ договорахъ; но наружная пышность ихъ безъ всякаго сомнѣнія была весьма блистательная, и по этому уже одному иностранцы могли приписать Князю Королевской титулъ.
   Всѣ сіи обстоятельства сколько благоприятствуютъ моему Князю Борису, столько -- и на это всякой безпристрастной согласится -- несотвѣтствуютъ вашему Вахромѣю. Никогда Посадники Новгородскіе не были окружены пышностію Королевскою, никогда не имѣли они Королевской власти. Тщетно увѣряете вы, что "имъ предоставлены были дѣла, касающіяся до распорядковъ внутреннихъ." Вразсужденіи употребленнаго здѣсь слова внутреннихъ я уже изъяснился выше. Дозвольте еще мнѣ прибавить, что въ какомъ бы смыслѣ ни было принято оное слово увѣреніе ваше совсѣмъ несправедливо и совершенно противно исторіи. Ничего, вовсе ничего немогъ дѣлать Посадникъ безъ согласія прочихъ старѣйшинѣ въ республикѣ. Могло ли статься, чтобы Любчане, хотя полуварвары однакожъ республиканцы, очень хорошо знавшіе отношенія между торговыми вольными областями, и при томъ люди отнюдь неглупые -- могло ли, говорю, статься, чтобы Любчане назвали Королемъ Посадника Новгородскаго, чиновника равнаго въ достоинствѣ ихъ Бургемейстеру, и котораго званіе (вѣроятно) разумѣли они подѣ именемъ Олдерманна?
   Если вы никакихъ другихъ неимѣете причинъ къ изъясненію, почему Посадникъ переведенъ Словомъ Rex, и почему Rex Borchram значитъ Посадника Вахромѣя; то дозвольте мнѣ оставить Князя моего Бориса при его значительномъ титулѣ.
   Какъ бы то ни было, правила исторической вѣрности возлагаютъ на меня долгъ упомянуть здѣсь обѣ одномъ обстоятельствѣ, которымъ по видимому разрѣшается загадка вразсужденіи названія, и по которому нахожу я не невѣроятнымъ, что титулѣ Короля, въ трактатѣ упомянутый, принадлежать могъ не Князю Новгородскому, но Посаднику. Сіе же обстоятельство можетъ быть и г-ну Карамзину дало поводъ вывести свое заключеніе.
   Въ ономъ трактатѣ, о которомъ узналъ я отъ H. М. Карамзина, кромѣ названія Rex Borchram, упоминается еще Dux и (если неошибаюсь) Seniores Новгородскіе. Изъ сихъ трехъ названій одно только не подлежитъ сомнѣнію, а именно послѣднее. Подъ именемъ Seniores безъ всякаго противорѣчія разумѣть должно сенатѣ Новгородскій, или сословіе тѣхъ людей, которыхъ (если только неошибаюсь; ибо мнѣ мало извѣстны подробности гражданскаго чиноначальства въ древнемъ Новгородѣ) называли старшинами. Слово Rex, при первомъ на него взглядѣ, не показываетъ никакого Значенія, ежели не приписать его Князю; но слѣдующее имя Dux можетъ служить жъ объясненію онаго. Въ Латинскомъ языкѣ первоначально означаетъ оно предводителя войскъ или воеводу. По сей причинѣ мало свѣдущій сочинитель договора вздумалъ достоинство. Новгородскаго тъісяцкого перевести словомъ Dux, хотя гораздо приличнѣе могъ бы онъ употребить другое Латинское слово Millenarius, которое, думать надобно, ему было неизвѣстно. Должно себѣ припомнить, что первоначальное значеніе слова Dux для тогдашней полу-ученой толпы было совсѣмъ потеряно, и что подъ онымъ разумѣла обыкновенно какого-нибудь знатнаго нѣмецкаго и французскаго Князя Имперій, то есть Герцога. Слово Герцогъ, на первоначальное происхожденіе коего въ обыкновенномъ разговоръ не обращается вниманія, теперь значитъ у Нѣмцовъ Князя средняго класса; но оно сперва Значило точно предводителя во искъ, воеводу. Имъ назывались воеводы старинныхъ Нѣмецкихъ Королей и Императоровъ. Извѣстно, что Герцоги въ тогдашнія смутныя времена воспользовались обстоятельствами, и мало по малу успѣли достоинство свое сдѣлать наслѣдственнымъ. Тогда же присвоили они себѣ въ наслѣдственное достояніе и тѣ земли, которыя сперва даны имъ были во владѣніе вмѣсто денежнаго жалованья. Но первое названіе Герцога, то есть предводители войскъ, осталось при нихъ. А какъ всѣ граматы были тогда сочиняемы на Латинскомъ языкъ, то Герцоговъ сихъ называли словомъ отъ котораго произошло и Французское Duc. Мало по малу терялось прежнее значеніе слова Герцогу и наконецъ совсѣмъ исчезло въ Латинскомъ Dux, съ которымъ начали уже соединять понятіе о сильномъ Князѣ Имперіи. Обратимъ теперь вниманіе на сочинителя онаго трактата. По всей вѣроятности онъ былъ человѣкъ духовнаго званія, и изъ числа всѣхъ находившихся при посольствѣ одинъ только онъ разумѣлъ языкъ Латинскій. Неимѣя объ Новгородской конституціи надлежащаго свѣдѣнія, какое могли имѣть Послы опытные въ дѣлахъ государственныхъ, онъ не посовѣтовался съ ними о титулахъ властей Новгородскихъ, а по тому и ошибки его остались имъ неизвѣстными. По неосмотрительности своей онъ выразилъ на Латинскомъ языкѣ званіе Тысяцкаго словомъ Dux. Онъ, услышавъ тогда же, что Посадникъ есть особа, имѣющая еще высшее достоинство; что иное осталось ему сдѣлать, какъ назвать сего чиновника по крайней мѣрѣ Королемъ, для соблюденія постепенности по тогдашнему разумѣнію сего слова Dux? Такимъ образомъ назвалъ онъ Посадника Rex, и одну ошибку свою поправилъ другою, еще большею.
   Иного нѣтъ способа изъяснить названіе Посадника Вахромѣя. Пусть читатели мои выберутъ сами, какому истолкованію о Королѣ Борхрамъ дать преимущество -- тому ли гдѣ разумѣется подъ нимъ Князь Борисъ, или гдѣ Вахромѣй Посадникъ. Но безпристрастные должны признаться, что безъ помощи выше предложеннаго мною способа дѣло сіе никакъ необъясняется, и что недостаточное сходство въ знакахъ между словами Борхрамъ и Вархомѣй изъ которыхъ одно изуродовано иностранцемъ, а другое простонароднымъ выговоромъ; ничего недоказываетъ.
   На 108 страницъ вы ставите три особы, упоминаемыя въ первой моей граматѣ, въ одинъ рядъ, касательно хронологіи. Это не соотвѣтствуетъ правиламъ исторической критики; ибо въ лѣтописяхъ, сколько мнѣ извѣстно, упоминается о перемѣнѣ Посадниковъ и Тысяцкихъ не съ такою опредѣлительною точностію, какъ о Великихъ Князьяхъ. Слѣдовательно имена тѣхъ особъ 1 е вообще немогутъ служить основаніемъ для хронологіи столь надежныхъ какъ имена Великихъ Князей, а 2 е ими только въ нѣкоторыхъ случаяхъ, и то посредственно, исправляется лѣтосчисленіе. Точно сіе послѣднее относится жъ моей граматѣ. Еслибъ одинъ только Былъ Великій Князь Андрей, то мнѣ вовсе не для чего было бы заботиться о Семенѣ Климовичѣ. И положимъ, что такой же Семенъ Климовичь отыскивался бы пятьюдесятью годами ранѣе или позже; изъ чего ничего неслѣдовало бы ни въ пользу ни вопреки моей граматы; ибо въ семъ случаѣ оставалось бы думать, что въ Новгородѣ не одинъ былъ Посадникъ сего имени. Но поелику находимъ нѣсколько Великихъ Князей Андреевъ, то изъ числа ихъ надобно намъ выбрать именно того, при которомъ жилъ Семенъ Климовичъ. И такъ сей Посадникъ служитъ намъ только посредственно къ исправленію хронологіи.
   Къ страницѣ 109. Имѣло ли понятіе о бояринѣ уже тогда, а особливо въ Новгородѣ, такое же опредѣленіе, подѣ какимъ разумѣли слово сіе въ позднѣйшее время, и можно ли сказать, что на степень Посадника, возводимы были только Бояре, этого я рѣшить неотваживаюсь, неимѣя достаточныхъ свѣдѣній, чтобы отвѣчать на такой вопросѣ, на которой безъ всякаго сомнѣнія и отвѣчать неможно по одному только легкому и поверхностному сужденію. Впрочемъ не отъ того ли возникли понятіе о бояринѣ и о родѣ боярскомъ, что люди одной фамиліи часто возводимы были на высокія степени? По крайней мѣрѣ таковъ былъ всегда естественный порядокъ въ дѣлахъ человѣческихъ, и онѣ подтверждается примѣрами исторіи другихъ земель Европы. Извѣстно, что еще въ 13мъ вѣкѣ въ Германіи титло свободнаго человѣка давало право на всѣ важнѣйшія должности въ государствѣ, и что мало по малу составилось изъ него понятіе о дворянствѣ или благородномъ званіи, мало помалу сдѣлалось примѣтнымъ различіе между простымъ дворянствомъ и высшимъ, къ послѣднему классу принадлежали Русскіе Бояре. Сказанное мною о знатности рода болѣе относится къ богатству его нежели къ боярскому происхожденію, о которомъ лѣтописи непредставляютъ намъ ничего яснаго и опредѣлительнаго; ибо наслѣдственное богатство, постоянно одной фамиліи принадлежащее, всегда и вездѣ имѣло свое право. Охотно признаюсь въ ошибкѣ своей, что я имя Посадника сего почелъ за доказательство знатнаго его происхожденіе, и подумалъ, что оно есть подлинное родовое прозваніе. Въ шестьнадцати-лѣтнюю бытность свою въ Россіи, къ несчастію, имени Клима ниоднажды мнѣ слышать не удавалось, а сходства между имъ и Греческимъ именемъ, которое дается при крещеніи, я совсѣмъ же примѣтилъ.
   Ни гдѣ не утверждалъ я, что имени Тысяцкаго Машка нѣтъ въ граматахъ Новгородскихъ. Мною сказано было, что я немогъ отъискать о немъ никакихъ извѣстій. Да и это можетъ рѣшительно утверждать, что о такомъ то происшествіи или о такомъ то имени вовсе не упоминается въ лѣтописяхъ? Многія лѣтописи до сихъ поръ еще неизданы въ свѣтъ; другія же хотя и напечатаны, но онѣ рѣдки. Сверхъ того замѣтить должно, что часто одинъ случай открываетъ намъ то, чего не могли мы найти, искавши со всевозможнымъ прилѣжаніемъ.
   Къ стран. 110 й, 111 и и слѣд. Касательно вашего истолкованія словъ оже будетъ нечистъ путь и проч., я долженъ вообще замѣиить, что благоразумная критика, въ случаѣ темноты и затрудненій, изъясненіе непринужденное и простое обыкновенно предпочитаетъ натянутому. Мое изъясненіе есть совершенно простое и непринужденное; всякой безпристрастной въ томъ долженъ признаться. Ваше же, напротивъ того, вразсужденіи главнаго слова "нечистъ" натянуто; 2 вразсужденіи состава періода несоотвѣтствуетъ словосочиненію, и 3 вразсужденіи смысла совсѣмъ противно существу дѣла.
   Изъясненіе ваше есть натянутое, относительно къ значенію слова нечистъ; ибо приличнѣе можно назвать нечистымъ такой путь на водѣ, которой неглубокъ, по причинѣ камней и отмѣлей, нежели такой, которой отъ разбойниковъ небезопасенъ {Всякому сверхъ того извѣстно, что Волховъ дѣйствительно во многихъ мѣстахъ имѣетъ подводные камни и отмѣли, и что для плаванія по сей рѣкѣ потребна осторожность и опытность. См. Географ. Словарь стр. 1026. Олеарій, съ Голстинскимъ посольствомъ около половины семнадцатаго вѣка ѣздившій въ Россію и въ Персію, въ описаніи своего путешествія; (Schleswig. 1665 fol. s. 21) упоминаетъ объ опасности, угрожавшей одному судну, которое набѣжало на подводные камни, и что за восемь дней передъ тѣмъ одна знатная духовная особа на томъ-же самомъ мѣстѣ потеряла жизнь свою. Олеарія провожали стрѣльцы; но они были ему не нужны, ибо нигдѣ неговоритъ онъ объ опасностяхъ отъ разбойниковъ. Гораздо лучте пригодились бы ему искусные лоцманы. Шл.}. Въ семъ послѣднемъ случаѣ нечистъ имѣло бы смыслъ метафорическій.-- По существу дѣла въ вашемъ мнѣніи содержится не иное что какъ -- слова нечистъ иногда значитъ небезопасенъ. На я спрашиваю, дѣйствительно ли имѣетъ оно въ семъ случаѣ точно тоже значеніе? Здѣсь заключеніе отъ возможности да 6аыпіх (а posse ad esse) совсѣмъ неслѣдуешІь
   Ваше изъясненіе во вторыхъ совершенно противно расположенію словъ въ періодъ. Гости, какъ вы говорите, должны были сперва подать вѣсть Князю обѣ опасности пути, а потомъ уже получить провожатыхъ; и такъ ясно, что, по вашему мнѣнію, прежде упомянутое дѣйствіе должно было предшествовать послѣднему. Соотвѣтственно тому надлежало бы словамъ Князь валитъ имъ вѣсть подати, стоитъ напереди, а за ними уже: своимъ мужемъ проводити. Не упоминаю, сколь неприлично и несообразно съ дѣломъ было бы чужестраннымъ посламъ (?) приказывать; неупоминаю также, что подъ нечистотою пути здѣсь, по видимому, разумѣется нѣчто извѣстное, опредѣленное, а отнюдь не сомнительное и неизвѣстное, и симъ-то именно обстоятельствомъ доказывается, что рѣчь идетъ объ опасностяхъ рѣки, а отнюдь не обѣ опасностяхъ отъ разбойниковъ.
   Ваше изъясненіе есть не только натянутое, не только логически несправедливое, но еще и совершенно противное существу дѣла. Ибо если предположить (на что согласиться не можно) будто нечисть дѣйствительно въ семъ случаѣ значитъ небезопасенъ отъ разбойниковъ; то вдругъ встрѣчаются непреодолимыя трудности вразсужденіи хода и порядка всего дѣла. Безъ всякаго противурѣчія надобно допустить только два случая, въ которыхъ гости за нечистотою пути могли просить себѣ провожатыхъ: или сія опасность была нечаянная и слѣдственно гости немогли ее предвидѣть отправляясь въ дорогу -- вы и сами конечно несогласитесь допустить возможность сего случая, ибо въ то самое время, когда напали бы на нихъ разбойники, и начали грабитъ ихъ, безъ сомнѣнія, поздно было бы просишь о помощи, обѣщанной имъ въ Новгородъ; или же опасность была всегдашняя и всѣмъ извѣстная -- но въ такомъ случаѣ къ чему служило бы предварительное извѣщеніе? Не лучше ли было бы дать провожатыхъ гостямъ тотчасъ при вступленіи ихъ въ область Новгородскую? Благоразумно ли предполагать, будто Глава республики могъ требовать, чтобы иностранцы, еще находясь за границею, прислали къ нему извѣщеніе объ опасностяхъ пути, о которыхъ самъ онъ будто бы прежде ихъ не вѣдалъ? Далѣе, какъ могло статься, чтобы сіи чужестранцы одного или многихъ изъ своей свиты послали въ Новгородъ просить провожатыхъ, неимѣвши бодрости всѣ вмѣстѣ отправиться въ путь столь опасный? не значитъ ли это осудить несчастныхъ на неизбѣжную погибель?
   Правда, что вы находите затрудненіе въ словѣ мужъ; вы не хотите разумѣть подъ нимъ лоцмана, Я согласенъ, что слово мужъ, равно какъ Нѣмецкое Mann и Латинское Vir, не рѣдко употребляется въ благороднѣйшемъ значеніи. Но изъ того не слѣдуетъ, будто бы не значило оно всякаго мущину. Довольно вспомнить, что отъ него происходить низкое слово мужикъ. Почему бы въ тринадцатомъ столѣтіи не могло оно быть употребляемо вмѣсто лоцмана въ случаѣ надобности? У Руссовъ не было собственнаго названія; доказательствомъ тому служитъ и нынѣ употребляемое Нѣмецкое слово лоцманъ. Ничего нѣтъ въ томъ страннаго; ибо, говоря о тогдашнемъ лоцманѣ, которой плавалъ можетъ быть только по Волхову, на надобно представлять себѣ нынѣшняго Лондонскаго лоцмана, и нѣтъ сомнѣнія, что въ нужномъ случаѣ всякой крестьянинѣ могъ исправитъ сію должность. И тако неоспоримо, что всякой крестьянинъ, воинъ, бояринъ, какъ въ тогдашнее время такъ и нынѣ былъ и есть мужъ.
   Далѣе упоминаете вы о насильственныхъ поступкахъ, которыми столь часто Новгородцы оскорбляли Ганзейскую контору, упоминаете для того, дабы сдѣлать вѣроятнымъ, что и въ нашей граматѣ рѣчь клонится къ разбоямъ. Но насильственныхъ поступковъ, на которые иногда отваживается народѣ буйный и раздраженный, не должно смѣшивать съ обыкновенными разбоями, которые приводятъ въ ужасѣ путешественниковъ. Первыхъ причиною рѣдко бываетъ корыстолюбіе, а большее частію политическія неудовольствья. Корыстолюбіе ли заставило чернь, передъ симъ лѣтъ за десять, напасть на домъ французскаго Посла въ Вѣнѣ? И можно ли было заключать по сему случаю, будто въ Австрійскихъ областяхъ весьма опасно ѣздить по дорогамъ? Но положимъ, на часъ, что упомянутое обстоятельство, дѣйствительно даетъ нѣкоторую вѣроятность вразсужденіи опасности дорогѣ въ области Новгородской. Что изъ того слѣдовало бы? То, что и въ пропускномъ видѣ могло быть упомянуто объ опасности. Сему никто и не противурѣчитъ. Но рѣчь идетъ у насъ не о возможности, а о дѣйствительномъ событіи.
   Наконецъ вы хотите словцомъ пакости придать мнѣнію своему нѣкоторую ясность. Но что доказывается приводимымъ вдали изъ Новгородской лѣтописи мѣстомъ въ пользу сего слова? Ничего болѣе какъ что пакость имѣетъ то же самое значеніе, какое дано ему во всѣхъ Словаряхъ Русскихъ. При томъ же ѣхати безъ пакосmu очевидно есть обыкновенная формула канцелярскаго слога. Въ пашпортѣ, полученномъ мною въ прошломъ году отъ Государственнаго Канцлера, Его Сіятельства Графа Николая Петровича Румянцева, между прочимъ написано было, чтобы вездѣ давать мнѣ свободной и безпрепятственной пропускъ. Кому придетъ въ голову думать, будто здѣсь рѣчь клонится къ опасностямъ отъ разбоевъ?
   Теперь позвольте мнѣ кратко представить здѣсь слѣдствіе предложенныхъ разысканій.
   Во первыхъ: пакость, статься можетъ, иногда преимущественно значитъ разбои; но здѣсь слово сіе разбоевъ не значитъ.
   Во вторыхъ: не чистъ, можетъ быть, иногда значитъ опасность отъ разбоевъ; но здѣсь слово сіе опасности отъ разбоевъ не значитъ,
   Въ третьихъ; очень сбыточное дѣло, что имъ относиться можетъ къ слову велитъ; но здѣсь оно вовсе туда не относится, а имѣетъ связь со словами; вѣсть подати.
   Въ четвертыхъ: мужъ иногда можетъ значить преимущественно особу высшаго состоянія; но здѣсь слово сіе того совсѣмъ не значитъ,!
   Нѣтъ сомнѣнія и въ томъ, что смыслъ, приписываемый вами послѣднимъ словамъ моей граматы, могъ дѣйствительно имѣть мѣсто въ какомъ нибудь пропускномъ видѣ. Но здѣсь его совсѣмъ нѣтъ и не бывало, и предложенное мною изъясненіе есть одно только, соотвѣтствующее правиламъ критики здравой, чуждой предразсудковъ.
   На страницѣ 112 вы приводите всѣмъ извѣстныя значенія слова гость. Тамъ же хотя и говорите вы, что гости иногда могли отправлять должность пословъ, но слово сіе у васъ чрезъ то неполучаетъ четвертаго значенія, ниже пятаго отъ званія пословъ дѣйствительныхъ. Вы ссылаетесь на одно мѣсто Нестора (стр. 38, 39 и 40), изъ котораго видно, что послы и гости получали неодинакія выгоды. Вы забыли, что и я самъ приводилъ то же мѣсто, дабы своей догадкѣ придать нѣкоторую вѣроятность. Въ примѣчаніи подѣ страницею {Вѣстн. Евр. 1811 No 23 стр. 200. Надобно знать, что въ примѣчаніи ошибкою напечатаны слова и здѣсь въ граматѣ. У меня въ рукописи было: и здѣсь въ лѣтописи, т. е. въ упомянутомъ мѣстѣ Нестора. Шл.-- Сія ошибка показана въ концѣ той же книжки, см. стр. 246. Изд.} также предложилъ я свое сомнѣніе, дѣйствительно ли объясняется приводимымъ изъ лѣтописи мѣстомъ различіе между званіемъ посла и гостя. Въ самомъ дѣлѣ я имѣлъ немаловажныя причины думать, что посолъ и гость суть лица по роду (generisch) не различныя, и что когда рѣчь идетъ не о торговымъ дѣлахъ, а о политическихъ, то гостемъ называется только особой видъ (species) посла. Вотъ мои причины: первая -- неоспоримо, что въ древнѣйшія времена гости употребляемы были, хотя и вмѣстѣ съ послами, при заключеніи мирныхъ договоровъ {Смотри вышеприведенное мѣсто изъ Нестора объ Игоревомъ мирномъ трактатѣ; гдѣ гости являются быть участниками въ заключеніи договора. Шл.}; вторая -- особенное обѣ гостяхъ попеченіе Князей Русскихъ, которые упоминали объ нихъ въ договорахъ съ Византійцами, какъ то видно изъ договора Олегова, гдѣ выговорено для нихъ содержаніе; третья нерѣдко замѣчается въ исторіи, что у полупросвѣщенныхъ народовъ купцы отправляли посольскую {И Гарунъ Алрашидъ отправлялъ купца Синдбада въ качествѣ посла къ Королю Серендибскому см. Тысяча и одна ночь Нѣмецкаго перевода Фассова Ч. 2. стр. 92. Можетъ быть иному покажется смѣшно, что я ссылаюсь на сказку. Однакожъ и сказкою можно иногда воспользоваться для показанія, ежели не историческихъ происшествій, по крайней мѣрѣ обычаевъ народныхъ Тысяча и одна ночь представляетъ занимательную и самую вѣрную картину обычаевъ востока, равно какъ въ Донъ Кишотѣ и Жилблазѣ иногда прекрасно описываются обычаи Испанцевъ. Шл.} должность (смотри о-семъ въ Шлецеровомъ Несторѣ на Нѣмец. яз. III, стр. 281). Такъ на примѣръ въ древнѣйшія времена въ Италіи купцы бывали послами. По принятіи христіанской вѣры возлагали уже тамъ посольскія препорученія на людей духовнаго званія; четвертая -- неоспоримая истина, что гости у древнихъ Норвежцовъ (точно какъ и у древнихъ Руссовъ; у которыхъ, вѣроятно оставался старинной сей обычай Норманновъ) назывались Gestir, состояли въ Королевской службѣ и получали жалованье {См. Hyerup Schilderung von Dännemark. І. s. 96. Шл.}; пятая -- равномѣрно всѣмъ извѣстная истина, что и при Царяхъ Всероссійскихъ въ семнадцатомъ столѣтіи гости, отправляли казенную службу {Несторъ Шлецеровъ на Нѣмец. яз. III. Стр. 231. Хотя сочинитель и не упомянулъ о своихъ источникахъ; однакожъ извѣстная внимательность его и осторожность въ показаніи происшествій предотвращаетъ всякое сомнѣніе. И Олеаріево свидѣтельства о гостяхъ подтверждаетъ справедливость сего показанія. Бывши на аудіенціи у Царя Михаила Ѳеодоровича въ храминѣ со сводомъ онъ видѣлъ и вокругъ стоящихъ сановитыхъ мужей, съ длинными сѣдыми бородами, въ парчевыхъ платьяхъ и съ высокими на головахъ собольими шапками". Сіи люди -- прибавляетъ Олеарій -- были Его Царскаго Величества гости или знатные купцы; платье принадлежитъ Казнѣ Царской, и выдается имъ при подобныхъ торжественныхъ случаяхъ, а потомъ опять отбирается, Olear. Reisebescheibung. Schleswig. 1663. fol. s. 32. Шл.}; наконецъ шестая -- мнѣніе достопочтеннѣйшаго писателя, Князя Щербашова, которой равномѣрно названія послы и гости почитаетъ однозначительными {Русс. Ист. Кн. Щербатова. I. 204. Здѣсь упоминаемые у Нестора гости, для противуположности Руссамъ въ договорѣ Олеговомъ, именно за пословъ почитаются. Ненужны съ моей стороны замѣчанія, сколь важно свидѣтельство такого мужа, каковъ Князь Щербатовъ, когда дѣло идетъ О Русскихъ обычаяхъ. Шл.}.
   Впрочемъ я готовъ согласиться, что между послами и гостьми было существенное различіе, хотя и думаю, что дѣло сіе за недостаткомъ въ подробныхъ извѣстіяхъ никогда совершенно быть объяснено не можетъ. Что же касается до вашихъ замѣчаній, то я долженъ чистосердечно признаться, что они вовсе необъясняютъ сего темнаго предмета, что ими нимало не доказывается мнимое различіе между гостями и послами, и что наконецъ они неслужатъ ниже къ малѣйшему изъясненію слова гости въ моей граматѣ. Ваши замѣчанія во первыхъ совсѣмъ необъясняютъ темнаго значенія слова гости, ибо предлагаемое вами истолкованіе, какъ я уже сказалъ выше, есть всѣмъ извѣстное, между тѣмъ какъ весьма важное значеніе онаго слова, то есть что гостьми назывались и нѣкоторые отъ двора зависѣвшіе должностные люди, вамъ вовсе неизвѣстно. Далѣе: замѣчанія ваши нимало не доказываютъ мнимаго различія существеннаго между гостьми и послами, ибо приведенное вами изъ Нестора мѣсто даетъ разумѣть не болѣе, какъ что тѣ и другіе пользовались не одинакими выгодами. Явствуетъ ли изъ того существенное отличіе по роду (generischer)? или примѣтно ли здѣсь что нибудь иное, кромѣ различія въ видахъ (species)? При нынѣшнихъ Европейскихъ дворахъ Посолъ (Ambassadeur) имѣетъ большія преимущества нежели Министръ, или Посланникъ (Envoyé)j можно ли заключать изъ того, что оба послѣдніе въ дѣлахъ политическихъ не имѣютъ полномочія отъ своихъ государей, и не очевидно ли, что первымъ предоставляется только высшая степень достоинства? Могло статься, что старинные Послы имѣли преимущество передъ гостьми, какъ нынѣшніе послы же передъ министрами, Такого мнѣнія былъ и Шлецеръ {Несторъ Ч. IV. стр. 50.}. Надобно ли же изъ того выводить заключеніе, будто гости были только купцы, и ничто болѣе? Наконецъ ваши замѣчанія неслужатъ -- и это есть самой важной для насъ предметъ -- ниже къ малѣйшему изъясненію моей граматы; ибо какъ по естественному порядку дѣлъ и по собственному вашему признанію гости (то есть купцы) не рѣдко исправляли посольскую должность, то все еще остается недоказаннымъ (повторю слова свои, написанныя мною въ изъясненіи граматы, см. Вѣст. Евр. 181 No 23 стр. 199), были ли трое оныхъ гражданъ, въ граматѣ упомянутые, простые только прикащики, присланные по торговымъ дѣламъ, или же послы отправленные въ Новгородъ по препорученію политическому, и проч." Разысканіе ваше о значеніи слова гости, могло имѣть цѣну свою, когдабъ оно сколько нибудь относилось къ объясненію сего допроса; во всякомъ же другомъ случаѣ оно совсѣмъ безполезно въ нашемъ дѣлѣ.
   Справедливо замѣчаете вы (на стран. 113), что надобно читать Бѣлый, а не Бѣлынъ. Безъ всякаго противурѣчія буква Н отъ И въ граматѣ моей совершенно отлична, и мнѣ остается винить самаго себя, если я по оплошности не примѣтилъ маленькой черточки, которую могъ бы примѣнить всякой, знающій Русскую азбуку. Впрочемъ Бѣлый и Бѣлымъ отзываются точно Славянскимъ звукомъ, а по сей-то причинъ я замѣтилъ, что имя бѣлымъ должно быть или нѣмецкое, Новгородцами {Въ моемъ изъясненіи (см. Вѣст. Евр. No 13. 1811. стр. 209) ето не совсѣмъ понятно. Можетъ быть я неправильно выразился. Шл.} изуродованное (vestümmelter, то есть перемѣненное Славянскимъ выговоромъ), или настоящее Славянское. Но вы толкуете иначе. И здѣсь опять я долженъ напомнить правило, которымъ требуется изъясненіе простое и легкое предпочитать трудному и натянутому. Мое изъясненіе, какъ я думаю, и легко и просто. Возьмемъ первой случай. Дѣло очень возможное, что было тогда въ Любекѣ Bohl, Behle, или тому подобное Нѣмецкое имя, которое весьма удобно превратиться могло въ Славянское Бѣлый. Если же возьмемъ другое предположеніе и признаемъ имя его за настоящее Славянское, то изъясненіе будетъ еще простѣе и правдоподобнѣе {Исторія свидѣтельствуетъ, что въ Любекѣ и подлѣ онаго жили тогда Славяне и что ихъ было тамъ очень много. А посему начнется вѣроятнымъ, что правительство города Любека могло препоручить посольскую должность природному Славянину, именно для того чтобъ онъ употребленъ былъ въ качествѣ переводчика въ сношеніяхъ съ Новгородцами. Равнымъ образомъ возможно и я уже весьма вѣроятно, что упомянутое обстоятельство было одною изъ главныхъ причинѣ старинной, тѣсной связи между Славянскимъ Новгородомъ и полуславянскимъ Любекомъ. Шл.}. Мнѣ самому удавалось въ Любекѣ слышать о фамиліи Плесковыхъ извѣстной тамъ весьма съ давняго времени. Очевидно, что въ семъ названіи есть сходство съ названіемъ Русскаго города Плескова, или по нынѣшнему выговору Пскова. Не упоминаю о великомъ множествѣ Нѣмецкихъ обитающихъ въ сѣверной Германіи фамилій, имѣющихъ Славянскія прозванiя, какъ на примѣрѣ Müder (Русск. Мудръ, Мудровъ); я могу увѣрить, что во многихъ фамиліяхъ сохранилась еще память объ ихъ Славянскомъ происхожденіи. Ваше же напротивъ того изъясненіе весьма натянуто и чрезвычайно странно, во первыхъ: переводить, собственное Нѣмецкое имя на Славянской языкъ было бы весьма не прилично. Хотя же иногда и выражаются чужестранныя прозванія словами равнозначущими; но ето дѣлается только въ шутку и для насмѣшки. Можетъ быть также случается, что чужестранная фамилія, поселившись въ какой- либо землѣ, сотвѣтственно обыкновенно новаго своего отечества принимаешь другое имя, имѣющее одинакое значеніе съ прежнимъ. Я вспомнилъ теперь о Польской фамиліи Дубененскихъ, которая съ французскою Du-Chestie происходитъ, какъ сказываютъ, отъ одного начала. Но ни сей послѣдній примѣръ, ни прежде упомянутый случай сюда вовсе не принадлежать. Любезные предки наши были хотя и варвары, но люди преисполненные важности и гордившіеся своимъ достоинствомъ; для шутки и притомъ для ребяческой шутки, переводишь Нѣмецкое прозваніе на Русской языкѣ, да еще и въ публичномъ актъ не могло придти на мысль ни Новгородцамъ, ни жителямъ города Любека {Можетъ быть возразятъ мнѣ тѣмъ, что вмѣсто Нѣмецкаго Iohann въ обѣихъ граматахъ поставлено Русское Иванъ. Но сіе возраженіе былобы несновательно; ибо Иванъ есть имя у обоихъ народовъ употребительное, а не прозваніе. И теперь на французскомъ языкѣ, вмѣсто Петръ, Иванъ, говорятъ Ріеrrе, Jean, и на оборотѣ.} -- неупоминаю уже, что первые, по всей вѣроятности, не разумѣли Нѣмецкаго языка. Во вторыхъ: въ тогдашней Германіи родовыя имена, цѣлымъ фамиліямъ принадлежавшія, были еще рѣдки. И наши граматы служатъ тому доказательствомъ. Если же я были собственныя прозванія родовыя, то они всегда имѣли видѣ существительныхъ именъ, а отнюдь не прилагательныхъ Weissman, на примѣрѣ, въ тогдашнее время казалось никому страннымъ: напротивъ того Weiss (бѣлый), Schwarz (черный), Gross (великій), Klein (малый) и проч. были прозванія неслыханныя. Уже въ позднѣйшіе вѣки, стали употреблять имена прилагательныя вмѣсто прозваній. А если и называли тогда для отличія нѣкоторыхъ людей въ особенности (но не цѣлыя фамиліи) прилагательными, каково на примѣръ ваше weiss, то такія имена оставались прилагательными безъ всякой перемѣны. Нѣмцы говорили der weisse Iohann, а Славяне Бѣлый Иванъ. Пусть знатоки въ Русскомъ языкѣ скажутъ рѣшительно, можно ли сей случай примѣнить къ нашей граматѣ. По моему мнѣнію, если только я не ошибаюсь, должно бы въ такомъ случаѣ быть написана Бѣлый Иванъ а не Иванъ Бѣлый.

Шлецеръ

(Окончаніе въ слѣд. Нум.)

-----

   Шлецер Х.А. Ответ на Замечания касательно двух грамат новгородских [К.Ф.Калайдовича] / Шлецер // Вестн. Европы. -- 1812. -- Ч.62, N 8. -- С.281-310.
   

Отвѣтъ на замѣчанія о Новгородскихъ граматахъ.

(Окончаніе.)

   Съ 14й страницы продолжаются замѣчанія ваши на мое изъясненіе второй граматы. Вы начинаете обѣщаніемъ тщательно вникать въ знаменованіе каждаго слова, охотнѣе нежели мѣста темныя и съ перваго взгляда невразумительныя слагать на писца. Намѣреніе ваше есть весьма похвальное; ибо оно согласно со здравымъ разумомъ человѣческимъ. Но причина, которая заставила васъ на то рѣшиться, кажется довольно странною. По вашему мнѣнію писецъ упомянутой граматы, долженъ быть непогрѣшительнымъ, потому что онъ есть человѣкѣ служащій, и что сочиненіе имъ переписываемое есть дѣло государственное. Къ сожалѣнію, могу я доказать вамъ противное а priori общими доводами; могу доказать вамъ грубыми ошибками, какихъ множество находится въ рукописяхъ вѣковъ среднихъ, и дѣло сіе довольно извѣстно всякому, кто только знаетъ хотя начала дипломатики. (Я самъ имѣю одну Папскую буллу тринадцатаго столѣтія; въ ней поставлено dampnis вмѣсто damnis.) А чтобы Русскія рукописи тогдашняго времени отличались исправностію отъ Южно-Европейскихъ, тому повѣрить нѣтъ ниже малѣйшей причины. Доказываю a posteriori самою граматою, о которой идетъ дѣло; ибо въ ней очень ясно видны грубыя ошибки. Объ нихъ я упоминалъ уже въ прежнихъ своихъ замѣчаніяхъ, и для того почитаю излишнимъ пространнѣе изъясняться какъ о дѣлѣ очевидномъ. Одно только вамъ замѣчу: упоминаемое въ граматѣ словцо на зень что, какъ-бы вы ни толковали его, можетъ быть останется навсегда неизъяснимымъ, и въ такомъ случаѣ оно служитъ достаточнымъ свидѣтельствомъ невѣжества и небрежности того, кто писалъ грамату.
   Въ словахъ вашихъ (стран. 116): то не будетъ страннымъ казаться, въ видимому, скрывается упрекъ за то, что я какъ будтобы изъявилъ удивленіе свое вразсужденіи отличной власти Новгородскаго Архіепископа. Я всячески старался найти причину сей укоризны въ своемъ. Сочиненіи и однакожъ ненашелъ ниже намека, по которому догадываться было бы можно объ удивленіи. Да и надобно ли дивиться случаю обыкновенному? Впрочемъ достойно особливаго примѣчанія обстоятельство, до сихъ поръ, какъ я думаю, недовольно изъясненное, что Архіепископъ Новгородскій при духовной власти своей имѣлъ еще и свѣтскую. Вразсужденіи сего у меня заключались два вопроса: 1. Какъ далеко простиралась свѣтская власть Архіепископа, и 2. Какимъ образомъ она мало по малу возникла и утвердилась въ Новгородѣ? Ваши слова: "Изъ Россійской Исторіи видимъ, что духовныя особы, не рѣдко вступались въ дѣла гражданскія, совсѣмъ ничего не изъясняють. А сверхъ того всякому читателю мыслящему понятно, какъ мало заключать можно о власти Новгородскаго Архіепископа по дѣйствіямъ другихъ Архіереевъ, управлявшихъ своими епархіями въ Княжествахъ Русскихъ.
   На страницѣ 117 вы сообщаете намъ замѣчаніе о Тысяцкомъ Матвѣѣ. Оно имѣло бы достоинство, еслибы вы прежде меня предложили свое изъясненіе моей граматы. Но теперь оно есть уже безполезное и излишнее; ибо я написалъ оное въ своемъ мѣстѣ {См. Вѣст. Евр, 1811, No 24 стр. 293.}.
   То же могу сказать и о замѣчаніи нашемъ вразсужденіи словѣ іесмя и доконцялѣ. Нимало неудивительно, если такія: слова мнѣ, какъ человѣку иностранному, кажутся трудными и темными, Чтожъ касается до природнаго Россіянина, то едва ли нужно для. него и упоминать обѣ оныхъ -- не говорю уже, что это опять излишне повтореніе.
   По-моему слово правда значитъ справедливость; вы изъясняете его словомъ истина; чему отдать преимущество оставляю на рѣшеніе читателей, искусныхъ въ языкѣ.-- Впрочемъ истинна и справедливость, по существу дѣла, кажется, одно и тоже.
   Изъясненіе слова творить, которое значитъ у васъ товарить, есть изъясненіе весьма остроумное. Жаль только, что оно вовсе неосновательное и противное правиламъ словопроизводства. Коренное слово творить, то есть дѣлать, производить, schaffen, machen, hervorbringen, creare, fabricare, producere, заключаетъ въ себѣ самое простое понятіе, какое только можетъ родиться въ головѣ младенчествующаго человѣка. Отъ него происходишь уже товаръ (eine Waare, ein Product). Сіе понятіе отвлеченнѣе прежняго; слѣдовательно товаръ должно производить отъ творили,) а не на оборотъ. Далѣе: сдѣлать что нибудь посредствомъ силы и достать себѣ что нибудь посредствомъ мѣны, или купли, суть понятія весьма близкія между собою. Скажу въ доказательство, что на Нѣмецкомъ языкѣ глаголъ schaffen при маловажнымъ измѣненіяхъ представляешь оба упомянутыя понятія. Говорятъ, на примѣрѣ Gott hat die Welt erschaffen (Богъ сотворилъ мірѣ) и -- ich habe mir dies Buch an geschafft d. i. gekauft (я досталъ себѣ ету книгу, т. е. купилъ). По сему легко можно себѣ представить, какимъ. образомъ въ старину глаголѣ Русской творить могъ значить и дѣлать, и покупать. Вы производите слово творить отъ товара; у васъ оно отдѣлено отъ кореннаго значенія дѣлать и даже представлено сокращеннымъ изъ слова товарищъ: такое производство не можетъ быть одобрено изслѣдователемъ языка. Сверхъ того, что должно сказать, о значеніи приобрѣтенія посредствомъ обоюдной, мѣны которое неимущественно приписываете вы оному слову, и на которое не льзя найти ниже отдаленнѣйшей причины?
   Объ неизвѣстности значенія слова что не можетъ быть никакого сомнѣнія. Спрашивается только, имѣетъ ли какое-нибудь знаменованіе словцо зенъ, или оно есть по небрежности писца испорченное. Еслибъ я, какъ иностранецъ, могъ положиться на справедливость своего мнѣнія, то. сказалъ бы рѣшительно, что упомянутое словцо вовсе незаключаетъ въ себѣ никакого смысла. Статься можетъ, что есть сложныя старинныя Русскія слова, коихъ значеніе теперь остается неизвѣстнымъ; однакожъ нѣтъ ни одного слова односложнаго, слѣдственно кореннаго, которое было бы невразумительно. Еслибы мнѣ, опять какъ иностранцу же, позволено было предложить догадку свою, единственно къ языку относящуюся; то спустилъ на зенъ что я растолковалъ бы не иначе какъ словами спустили за ничто и сказалъ бы, что сіе мѣсто испорчено писцомъ-невѣждою. Мы и теперь ежедневно видимъ подобныя ошибки, въ письмѣ людей простыхъ, невоспитанныхъ и едва научившихся граматѣ.
   На страницѣ 119, касательно содержанія второй граматы, пишете вы, что, по разсмотрѣніи частныхъ обстоятельствъ ходъ всего дѣла представляется, для васъ весьма понятнымъ и это вы не находите Двоесмыслія въ граматѣ. Признаюсь вамъ, что для меня слова сіи кажутся невразумительными, и что онѣ, если только я правильно толкую ихъ, для меня очень странны. Вовсе ненринадлежитъ сюда ходъ дѣла, которой по мнѣнію вашему будто бы непонятенъ. Сверхъ того намъ неизвѣстны подробности упоминаемаго вами ягода дѣла, ну мы можемъ только вообще выводишь обѣ ономъ свои догадку, хотя впрочемъ догадки сіи съ перваго взгляда представляются сами собою, Темное мѣсто граматы состоить съ трехъ словахъ: намъ, мы и наши; онѣ поставлены для соотвѣтственности предъидущему іесмя, и изъ нихъ явствуетъ, что кромѣ Новгорода говорится еще о какой то другой области, имѣющей участіе въ спорѣ. Вотъ и весь ходъ дѣла, какой только открывается въ словахъ упомянутыхъ; однакожъ онымъ ходомъ самыя слова, ни мало необъясняются. Теперь спрашиваю: 1. Какъ надобно раздѣляла знаками препинанія сіи четыре слова, которыя относительно въ предъидущимъ кажутся невразумительными? и 2. Къ кому относить должно словцо и наши? Здѣсь опять рѣчь идетъ объ изъясненіи словъ, а отнюдь не объ ходѣ дѣла. Я непоставилъ никакого раздѣленія между словами какъ мы и наши, и разумѣлъ подъ мы Новгородское правительство, а подъ наши Новгогродскихъ купцовъ, которые лишились своихъ шоваровъ. И такъ мнѣ ничего болѣе не осталось какъ предъидущее іесмя или почесть совсѣмъ за излишнее, ничего не значущее, и доконцялѣ, отнести въ союзникамъ; или же, буде іесмя въ надлежащемъ своемъ мѣстѣ поставлено, предположить, что оно относится къ Новгородцамъ и союзникамъ ихъ вмѣстѣ, но что въ словахъ мы и наши, рѣчь клонится только къ Новгородцамъ; и я изъ приведенныхъ словѣ могъ понять о ходѣ дѣла, не болѣе какъ что Новгородцы одни еще прежде начали вести переговоры, и что теперь вмѣстѣ съ союзниками своими окончили оные {О томъ см. Вѣст. Евр, 1811, No. 24, стр. 278 и слѣд. Шл.}.
   Впрочемъ я предполагалъ весьма сбыточнымъ дѣломъ, что несвѣдущій писецъ, поставившій въ граматѣ другія слова излишнія и неисправныя, могъ написать и іесмя безъ всякой надобности.
   Вы напротивъ того, ставите препинаніе, за вторымъ словомъ какъ мы, и наши, и сіе послѣднее относите къ союзникамъ Новгорода.
   И такъ ходъ дѣла въ сущности остается тотъ же; только способъ вашъ выводить оной изъ вышеупомянутыхъ словъ съ моимъ несходенъ.
   Смѣшное было бы съ моей стороны притязаніе, когда бы я захотѣлъ оспорить васъ въ изъясненіи нѣкоторыхъ словѣ Русскихъ, по значенію своему и положенію, какъ я уже и признался, для меня несовсѣмъ вразумительныхъ -- оспорить васъ въ такомъ дѣлѣ, въ которомъ не приобрѣтенныя знанія даютъ рѣшительной приговорѣ свой, но единственно природное чувство. И такъ я со всею охотою готовъ признаться, что предлагаемое вами раздѣленіе словѣ можетъ быть справедливѣе, нежели мое. Но дозвольте мнѣ сдѣлать слѣдующее замѣчаніе:
   Вы упрекаете меня, что обвиняю писца въ нерадивости и невѣжествѣ, и что темноту смысла въ граматѣ ему приписываю, между тѣмъ какъ по мнѣнію вашему слова написаны правильно и смыслѣ ясенъ. Положимъ, что это правда; я думаю однакожъ, что и моя вина невелика. Писецъ на многихъ мѣстахъ сдѣлалъ очевидныя ошибки. Одно мѣсто совсѣмъ невразумительно въ граматѣ, и въ етомъ по всей вѣроятности виноватъ онъ же. При такихъ обстоятельствахъ очень простительно человѣка, сдѣлавшаго нѣсколько явныхъ ошибокъ, подозрѣвать еще и въ такой ошибкѣ, которой можетъ быть онъ совсѣмъ несдѣлалъ.
   Но я спрашиваю однакожъ, точно ли правда, что въ словахъ какъ мы и наши писецъ нимало не затемнилъ смысла? Рѣшеніе сего вопроса предоставляю природнымъ Россіянамъ. А между тѣмъ скажу свое мнѣніе, что, еслибъ и принять изъясненіе ваше, едва ли можно обойтись безъ частицы А (намъ мы и наши). Всякому извѣстно, какъ часто словцо сіе встрѣчается въ старинномъ Русскомъ языкѣ при такихъ случаяхъ, когда мы болѣе уже его не употребляемъ. Въ доказательство ссылаюсь на великое множество примѣровъ въ Несторѣ, ссылаюсь и на самую грамату, въ которой писецъ нашъ довольно щедро разсыпалъ частицы да, и. Не смотря на то, упомянутаго словца недостаетъ въ такомъ мѣстѣ, гдѣ ему быть надлежало бы, для отвращенія невразумительности. Положимъ, что мое замѣчаніе справедливо; въ такомъ случаѣ и темноту четырехъ очень важныхъ словѣ въ граматѣ относить должно винѣ писца. Для объясненія темнаго мѣста сего я предполагалъ одно слово лишнимъ въ граматѣ; а вы напротивъ того догадываетесь,, что одного слова не достаетъ. Какое изъясненіе правильнѣе, мнѣ неизвѣстно; однакожъ небрежность писца для обоихъ служитъ основаніемъ.
   Теперь еще нѣсколько словъ о ходѣ дѣла. Я уже выше замѣтилъ, что ходъ дѣла вообще открывается изъ словѣ граматы, а отнюдь не смыслѣ оныхъ словѣ объясняется ходомъ дѣла; замѣтилъ также, что по главному содержанію ходъ дѣла весьма ясенъ и не подлежитъ сомнѣнію. Но все, что вы о постороннихъ обстоятельствахъ въ ходѣ сего дѣла, также о Новгородскомъ посольствѣ въ Любекъ и о предварителѣной граматѣ предполагаете, совсѣмъ не у мѣста; все сіе основано не на событіи, а есть единственно плодъ вообразительной силы; сверхъ же того еще предположенія ваши довольно далеки и отъ правдоподобія. Они, говорю, не у мѣста и безполезны; ибо отправлялиль сперва Новгородцы по сему дѣлу пословъ своихъ въ Любекѣ, или неотправляли, въ томѣ нѣтъ никакой нужды, для уразумѣнія граматы. Далѣе: предположенія ваши не основаны на событіи; ибо хотя и согласимся, чему иначе и быть нельзя, что они возникаютъ изъ вашего словотолкованія: однакожъ въ сихъ словахъ нѣтъ ни чего такого, что хотя издали оправдывало бы ваши предположенія. Они не только выдуманы произвольно, да еще и невѣроятны въ высочайшей степени; ибо у Сарторія нигдѣ не упоминается о Новгородскомъ посольствѣ, отправленномъ въ Любекъ. Очень вѣроятно что не было тому ни одного примѣра, или же если были, то чрезвычайно рѣдко, а здравой разумъ говоритъ намъ, что на случаи необыкновенные ссылаться не должно, когда подробности въ ходѣ какого либо происшествія опредѣляются по выкладкамъ силы воображенія. Обыкновенно бывало, что Новгородцы, когда имѣли причину жаловаться на Гаязу, объявляли о томѣ въ Нѣмецкомъ дворѣ и спокойно дожидались прибытія въ Новгородѣ Ганзейскаго посольства. О подобныхъ событіяхъ находимъ множество показаній въ Нѣмецкихъ лѣтописяхъ. Отношенія между Новгородомъ и Ганзою были почти таковы, какія, въ новѣйшія времена видимъ между Англичанами и многими полуобразованными народами Азіи, которые хотя и принимаютъ у себя Англійское посольство, но сами никогда неотправляютъ. Наконецъ, что касается до упоминаемой вами предварительной граматы, то и ето сказано безъ всякаго основанія. Въ старину не такъ много занимались письмоводствомъ какъ нынѣ. Да и къ чему бы служила ета предварительная грамата? Очень вѣроятно и съ дѣломъ сообразно, что со стороны жителей Любека за отнятые товары сдѣлано какое нибудь удовлетвореніе, и въ такомъ случаѣ моя Грамата служила къ подтвержденію возстановленнаго согласія.
   На Страницѣ 221 въ имени Посадника Юрьи находите вы причину опредѣлить время, къ которому относится грамата, но сія причина неосновательна. Въ лѣтописяхъ Новгорода, сколько мнѣ извѣстно, упоминается о перемѣнѣ главныхъ правительствующихъ особъ не со всею точностію; а по тому имя Посадника Юрьи хотя бы и въ послѣдній разъ упомянуто было подъ 1380 годомъ, то нимало еще не слѣдуетъ, будто послѣ того года не было уже Посадника, имѣвшаго такое же имя. Юрій могъ быть и въ четвертый разъ посадникомъ, или же могъ быть выбранъ въ посадники другой какой нибудь Юрій, о которомъ нечего было бы внести въ лѣтописи и котораго имя по сей причинѣ могло быть неупомянуто.
   На страницахъ 222 и 223 стараетесь вы доказать, что упоминаемыхъ въ граматѣ разбойниковъ можно почитать и за другихъ, а не за Братьевъ съѣстныхъ припасовъ; ето такая истина, о которой никто не сомнѣвается и о которой я самъ упомянулъ въ своемъ изъясненіи. А приводимой вами случай, что въ Русскихъ лѣтописяхъ о Братьяхъ съѣстныхъ припасовъ упоминается подъ именемъ разбойниковъ, могъ бы служить къ подтвержденію моего же собственнаго мнѣнія, то есть что въ граматѣ подѣ именемъ разбойниковъ должна разумѣть Братьевъ съѣстныхъ припасовъ. Что же касается до другаго мѣста, найденнаго въ одной лѣтописи г-мъ Тимковскимъ, и которое приводите вы, какъ рѣшительное въ семъ дѣлѣ, дабы показать, что между 1З84 и 1З91 годами безпрерывно продолжалась вражда между Новгородомъ и Ганзою, что слѣдственно моя трактата написана не въ сіи годы и не въ послѣднее время правленія Архіепископа Алексія, и что подъ упоминаемыми въ ней разбойниками можно разумѣть Братьевъ съѣстныхъ припасовъ; то я хотя и признаю важность онаго мѣста, однакожъ за нужное почитаю прибавить, что имъ не всѣ сомнѣнія уничтожаются. Ибо во первыхъ мѣсто сіе испорчено, доказательствомъ тому служатъ ошибки въ языкѣ (гороцкого берега) и пропускѣ частицы не; а во вторыхъ ему очевидно противурѣчитъ событіе, которое относитъ Сарторій (II. 452) къ 1388 году и которое утверждается протоколомъ Ганзеатическихъ сношеній. Именно около 1388 года сдѣланы постановленія о Новгородской, торговлѣ въ пользу многихъ городовъ Прусскихъ, и какому то Гинцу учиненъ выговорѣ за нѣкоторой проступокъ его касательно торговли Новгородской. То и другое показываетъ, что въ 1388 году торговля между Новгородомъ и Любекомъ процвѣтала. По вашему же собственному мнѣнію, къ протоколу надобно имѣть полную довѣренность, ибо онъ есть государственное дѣло и сочинитель протокола есть человѣкъ служащій, а не обыкновенный уединяющійся переписчикъ. Если же вы захотите поддержать честь лѣтописи, и поставленныя здѣсь и въ другихъ мѣстахъ показанія годовъ.(въ которыхъ могутъ быть такія же ошибки какъ и въ словахъ) признать достовѣрными, то прибавите новое доказательтво въ пользу моего мнѣнія, что хронологія среднихъ вѣковъ чрезвычайно запутана, и чрезъ то получатъ новую важность прежнія мои слова, что подъ разбойниками въ граматѣ упоминаются Братья съѣстныхъ припасовъ. Какъ бы то ни было, безпристрастный читатель согласится, что приведенныя вами доказательства нимало нераспространяютъ свѣта надъ темнотою, предмета сего въ моей граматѣ, и что по видимому онъ всегда будетъ для васъ темнымъ.
   Названіе Тоцкаго берега васъ удивляетъ; а мнѣ оно вовсе не кажется страннымъ. У Нѣмцовъ Готландѣ (островъ) употребляется вмѣсто находящагося на немъ города Висби. Островъ сей, равно какъ южная Швеція и противулежащая оной Ютландія, названіе свое имѣетъ отъ Готовъ. Конечно по ближайшему переводу Готландъ на Русскомъ языкѣ значитъ Готскую землю, однакожъ перемѣну земли на берегъ можно изъяснять двумя способами. Русское слово берегѣ имѣетъ близкое сродство съ Нѣмецкимъ Berg; сомнѣваться въ томъ нельзя по причинѣ замѣчаемаго сходства между множествомъ словѣ Нѣмецкихъ и Славянскихъ. Можетъ быть въ старину берегъ имѣлъ точно то же значеніе, какое имѣетъ и Berg. Предположивши сіе, легко увидимъ причину, для чего Готландъ переведено Гоцкій берегъ; ибо въ семъ случаѣ послѣднія слова значатъ Готскій островъ. Понятіе обѣ горѣ очень близко къ понятію объ островѣ Holm на Шведскомъ и Нѣмецкомъ языкахъ дѣйствительно значитъ островъ (Insel); но Русское холмъ, и близкое къ нему по родству Латинское слово collis имѣютъ особенной наменованія (Hügel). Можно еще предложить другое истолкованіе. Согласимся, что берегъ не имѣетъ инаго значенія кромѣ нынѣ всѣмъ извѣстнаго (Ufer). Русскіе мореходцы, которые въ старину рѣдко пробиралась во внутренность острова, можетъ быть въ древнѣйшія времена издали смотрѣли на оной, не приближаясь въ пристанямъ, представляли въ умѣ своемъ только берегъ, и подъ симъ понятіемъ разумѣли цѣлую землю. Точно такимъ образомъ разныя части Африки нынѣ называются берегами, Говорятъ, на примѣрѣ, о Гвинеи Золотой берегъ, Берегъ невольниковъ, вмѣсто Золотая земля, Земля невольниковъ и т. д.
   Пространныя замѣчанія ваши на страницахъ 227 и 228 о надписяхъ, печатей совсѣмъ излишни. Сіи надписи можно весьма легко прочитать въ выгравированной копіи всякому, кто только умѣетъ разбирать Русскую азбуку. Вразсужденіи же ссылки вашей на свидѣтельство г-на Круга нужно прибавить еще нѣкоторое изъясненіе. Упоминаемые въ книгѣ его (Zur Münzkunde Russlands s. 162 und 163) розенобели едва ли не каждому Нѣмцу извѣстны. Они, какъ старинныя монеты, хранятся во многихъ домахъ Нѣмецкихъ, и даже у такихъ людей, которые не собираютъ минцъ кабинетовъ. Они и мнѣ извѣстны, хотя я, чистосердечно признаюсь, не знатокъ въ нумизматикѣ и не имѣю потребныхъ для того способностей къ мѣлочнымъ наблюденіямъ {Многіе нобели изображены въ одномъ старинномъ фландрскомъ реестрѣ о монетахъ. Antwerpen 1575. 12. смотри 6 листъ. Есть также изображеніе нобеля въ книгѣ: Johannis Seideni mare clausum, sive de domihia maris. Londim.1636. 8. pag. 4З6.}. Можно однакожъ имѣть свѣдѣніе о нобеляхъ, вовсе недумая о корабленникахъ Новгородскихъ. Вы увѣряете, ссылаясь на свидѣтельство г-на Круга, что нобели и корабленники есть одно и тоже. Это несправедливо. Никто не можетъ утверждать того, чего самъ достовѣрно незнаетъ. Г. Кругъ предлагаетъ только свою догадку. И въ самомъ дѣлѣ обстоятельство, что на нобеляхъ находится изображеніе корабля, есть слабое доказательство для удостовѣренія, будто корабленники Новгородскіе были не иное что какъ нобели. Извѣстны оставшіеся отъ того же времени Римскіе двойные червонцы съ изображеніемъ корабля и съ надписью: navis aeternae salutis; извѣстны еще и другіе, подобные первымъ, съ надписью Alma Roma, Sanvtus Petrus. И такъ можно бы и сіи монеты почесть за корабленники, равно какъ розенобели. Къ тому же, мы еще не знаемъ достовѣрно, собственные ли деньги были въ Новгородѣ корабленники, или чужестранные. Г. Кругъ увѣряетъ, будто розенобели преимущественно назывались еще Schiffnobel (отъ Schiff, корабль); мнѣ неизвѣстно, на какомъ доказательствѣ основано сіе увѣреніе, да и самому г-ну Кругу неугодно было упомянуть обѣ ономъ, хотя впрочемъ г. Кругъ въ иныхъ случаяхъ бываетъ весьма щедръ на свидѣтельства, почерпаемыя изъ читанныхъ имъ авторовъ. По сей то причинѣ я осмѣливаюсь почесть ето за ученую выдумку, служащую къ тому только, чтобы предложенной гипотезѣ придашь какъ можно болѣе вѣроятности. Но хотя бы впрочемъ розенобели никогда неназывались шифнобелями; я однакожъ признаюсь охотно, что мнѣніе г-на Круга, достойно примѣчанія, и что можетъ статься корабленники были не свои собственныя деньги въ Новгородѣ, а назывались можетъ быть симъ именемъ чужестранные розенобели. Вы почитаете это за доказанную истину. Я непонимаю однакожъ, по чему вы сеи недостовѣрный случай приводите за доказательство, что на печати при моей граматѣ изображенъ дѣйствительно корабль, ибо какое отношеніе между кораблемъ на Англійской монетѣ и между гербомъ Новгорода? Напротивъ того если допустить вышеупомянутое предположеніе, то надобно уже отвергнуть мысль объ изображены корабля, подкрѣпляемую названіемъ корабленниковъ.
   Въ противность предложенному отъ меня мнѣнію, вразсужденіи первой моей Граматы, не есть ли она одинъ изъ древнѣйшихъ письменныхъ памятниковъ Россійскаго языка, на страницѣ 2З1 вы ссылаетесь на упоминаемую, въ письмѣ А. Н. Оленина къ Графу А. И. Мусину-Пушкину о камнѣ Тмутараканскомъ рукописную книгу 1046 года, и на другую вамъ извѣстную рукопись, относящуюся будто бы къ 1152 году. Касательно послѣдней вы увѣряете, что сами ее видѣли и что несомнѣваетесь, объ ея отдаленной древности. Признаюсь, я незнаю, въ правду ли вы это говорите, или только шутите. Дозвольте, мнѣ предложить слѣдующія общія замѣчанія. Есть два способа удостовѣриться въ древности рукописи. Во первыхъ -- годъ, ежели оный назначенъ, или ежели въ немъ изъ содержанія историческаго узнать можно, и когда о точности въ показаніи года и вообще о древности рукописи никакихъ основательныхъ возраженіи противуположить не можно. Повторяю: когда не можно противуположить никакимъ основательныхъ возраженій о древности рукописи. Таковыя суть рукописи, сохраняющійся въ архивахъ подъ надзоромъ самаго правительства, въ поддѣлываніи коихъ не могло быть надобности, да и поддѣлыватель немогъ бы имѣть потребныхъ къ тому свѣдѣній. Сюдажъ относятся каменные памятнику и выкапываемыя изъ земли монеты. Какъ скоро, оказывается хотя отдаленнѣйшая причина сомнѣваться въ поддѣланіи, то одно только простое показаніе года ни мало. не служить къ достовѣрности памятника. Въ самомъ дѣлѣ были примѣры въ южной Европѣ, что при весьма важныхъ тяжбахъ о владѣніи большими землями въ доказательство справедливости представляемъ; были рукописи, имѣвшія на себѣ очевидные признаки глубокой древности, печать и показаніе года; однакожъ онѣ искусными дипломатиками признаны за подложныя. Есть еще другой способъ узнавать древность рукописи, во многихъ случаяхъ гораздо надежнѣйшій: онъ состоитъ въ почеркѣ, письма, относящемся къ извѣстному времени. Я называю, сей второй способъ надежнѣйшимъ, ибо при возможности употребить его тотчасъ объясняется недоразумѣніе, подлогъ менѣе бываетъ опасенъ и съ перваго взгляда оказывается подлинная древность. Но дабы имъ пользоваться, для того надобно чтобы существовала уже наука такъ называемая дипломатика; и въ такомъ случаѣ захотѣвшій удачно обмануть другихъ подлогомъ, долженъ самъ быть искуснымъ дипломатикомъ; дѣло не невозможное, однакожъ совсѣмъ необыкновенное.
   Но Дипломатика {Гаттереръ (въ своей Ars diplomatica. Gotting. 1765) въ § I опредѣляетъ дипломатику слѣдующимъ образомъ: Scientia diplomatum, intelligendorum, dzjucandorum, aliisque rebus applicandorum. Главное слово здѣсь dijudlcandorum; ибо дѣло состоитъ въ сравниваніи почерка и сужденіи объ ономъ. По сему та наука, которую особо назвать можно бы Палеографіею, составляетъ только часть Дипломатики, и должна бы заключаться въ тѣснѣйшемъ смыслѣ. Но съ другой стороны однакожъ кругѣ ея представляется весьма обширнымъ. Ибо Гаттереръ относитъ къ дипломатикѣ только публичныя записи и документы (diploma), каковыми на примѣрѣ утверждаются законныя сдѣлки (т. е. крѣпости, контракты), между тѣмъ какъ часть Дипломатики, касающаяся до сравненія и изслѣдованія древняго почерка, простираться можетъ не только на публичныя записи и документы, но еще на лѣтописи и на всякія рукописи древнія.-- Сверхъ того надобно еще Дипломатику, какъ общую науку, отличать отъ дипломатики частной. Первая содержитъ въ себѣ общія правила, руководствующія къ уразумѣнію древнихъ письменныхъ памятниковъ (преимущественно государственныхъ), къ сужденію обѣ оныхъ и къ употребленію ихъ гдѣ должно. Вторая учитъ, какъ общую Дипломатику примѣнять къ древнимъ рукописямъ именно какого нибудь народа или государства. Дипломатика, Напримѣръ, Гаттерерова есть общая; но можетъ еще быть частная дипломатика Испаніи, Англіи и т. д. Сверхъ того еще замѣчу, что дипломатика частная южныхъ и даже сѣверныхъ Государствѣ Европы по свойству правилъ своихъ, касательно принаровки къ употребленію, есть почти одна и таже; ибо всѣ публичные документы и лѣтописи были тамъ писаны на Латинскомъ языкѣ и одинакимъ почеркомъ. Напротивъ того Русская дипломатика требуетъ особенныхъ правилъ. Шл.}, или -- поелику здѣсь рѣчь идетъ только о части сея науки, объ узнаваніи древности почерка, некасаясь до содержанія рукописей, назову, правильнѣе -- Палеографія какимъ образомъ составляется у народа? Безъ сомнѣнія не иначе какъ собираютъ старинныя рукописи, неподлежащія никакому сомнѣнію касательно времени и сохранившіяся въ архивахъ, также надписи на древнихъ памятникахъ, сравниваютъ ихъ однѣ съ другими, и потомъ изъ сего сравненія извлекаютъ правила, по которымъ остается уже судить и заключать съ достовѣрностію, къ тому или другому вѣку относится рукопись, коея древность намъ неизвѣстна, и подлинная ли она или подложная.
   Но, существуетъ ли такая палеографія въ Россіи и для Россійской Исторіи? Совсѣмъ нѣтъ; или по крайней мѣрѣ ее нѣтъ, какъ собственно науки, по крайней мѣрѣ публика ничего о ней незнаетъ, А судя по недостаточному числу такихъ рукописей и памятниковъ, коихъ бы отдаленная древность не подлежала сомнѣнію, опасаться даже надобно, что и никогда не будетъ составлена такая наука, на твердыхъ правилахъ основанная. Хотя же общія правила Дипломатики можно было бы почерпнуть изъ лучшихъ Нѣмецкихъ и Французскихъ сочиненій о семъ предметѣ; но какую пользу получимъ отъ принаровки ихъ, когда государственные и общественные памятники (собственно diplomata, acta publica), которые должны бы приняты быть за основаніе, простираются у насъ не далѣе тринадцатаго вѣка, и когда другихъ древнѣйшихъ рукописей мы почти совсѣмъ неимѣемъ?
   Теперь прошу благосклоннаго читателя разсудить, что надобно, думать объ увѣреніи, что такая-то рукописная книга относится къ такому-то году, когда сіе увѣреніе основано единственно на годѣ, поставленномъ въ концѣ книги? Извѣстно, да и ежедневные опыты подтверждаютъ, какія проказы дѣлаются, по простотѣ или же и по злому намѣренію, съ рукописями при помощи означенія года.
   Наконецъ теперь уже не трудно разсудить, сводъ важны оба примѣры ваши, приводимые для доказательства, что старшая моя грамата не есть древнѣйшій письменный памятникъ Русскаго языка. Во первыхъ вы ссылаетесь на Сборникъ, хранящійся нынѣ въ Императорскомъ Ермитажѣ, и коего древность простирается будто бы до 1046 года. Я изумился было, подумавши о семъ заблужденіи и о томѣ что просмотрѣнъ мною столь важный древній памятникъ. Но раскрываю Письмо господина Оленина и нахожу во первыхъ что памятникъ сей неимѣетъ другаго признака столь отдаленной древности, кромѣ поставленнаго на немъ года, а во вторыхъ что и годъ сей съ перваго взгляда кажется подложнымъ, ибо послѣдніе три листка по увѣренію г-на Оленина, приставлены сюда отъ другой рукописи. И такъ сей признакѣ Древности Сборника весьма сомнителенъ. Если же имѣете вы другія доказательства о древности онаго памятника, на примѣръ отъ почерка письма выводимыя; то вамъ надлежало бы ихъ представить. Однакожъ и тогда мнѣніе ваше оставалось бы только предположеніемъ. Я признаюсь впрочемъ, что мнѣ сія рукописи по чертамъ буквъ {Почеркъ письма въ ней совершенно отличенъ отъ надписи на камнѣ Тмутараканскомъ, хотя оба памятника должны бы принадлежать къ одному вѣку. Почеркѣ сей, если только я не ошибаюсь, очень сходенъ со многими граматами Новгородскими, въ здѣшнемъ Архивѣ Коллегіи иностранныхъ дѣлъ хранящимися.} кажется гораздо ближайшею къ настоящему времени. (Она едва ли не четырнадцатаго вѣка.) Но какъ я вовсе не выдаю себя знатокомъ въ Русской палеографіи; то и не хочу мнѣнія своего предлагать за неоспоримую истину.
   Вторая упоминаемая вами рукопись есть Евангеліе, писанное, какъ вы утверждаете, 1162 года. По такому же праву могли бы вы сослаться на Евангеліе Княжны Анны, привезенное изъ Парижа г-мъ Дубровскимъ. О вашемъ Евангеліи въ публикѣ ничего еще не извѣстно. Я объ немъ равномѣрно не знаю же. Время покажетъ ваши доказательства, и мы тогда увидимъ, подлинно ли сія рукопись имѣетъ ту древность, которую вы ей приписываете.
   Съ большею основательностію могли бы вы сослаться еще на монету Ярослава, принадлежащую Его Сіятельству Графу Алексѣю Ивановичу Мусину-Пушкину, и на монету Святослава, принадлежащую господину заслуженному Профессору Ѳ. Г. Баузе -- ибо онѣ суть по крайней мѣрѣ общественные памятники, на которыхъ очевидны признаки глубокой древности и въ которыхъ не могло быть подлога -- если бы только на нихъ, подобно какъ на Тмутараканскомѣ камнѣ, находилась надпись, по которой можно было бы точно и безошибочно узнать время ихъ древности.
   Послѣ всего сказаннаго дозвольте мнѣ, касательно древности моей граматы, повторить слова свои, какъ не подлежащія опроверженію: "Еслибъ удалось намъ доказать, что грамата относится ко времени столь отдаленному (1107 г.); то сей подлинникъ нашъ по древности своей имѣлъ, бы первое мѣсто послѣ Тмутараканскаго камня въ числѣ письменныхъ памятниковъ Русскихъ." Безъ всякаго сомнѣнія грамата моя не простирается до столь отдаленнаго времени, и не занимаетъ втораго мѣста между письменными памятниками Россіи, однакожъ ей точно принадлежитъ третіе мѣсто, ибо изъ хранящихся въ здѣшнемъ Архивѣ одна только грамата старше моей, и слѣдственно есть одинъ древнѣйшій моего памятникъ, но его начало совершенно доказано, а не основано только на вѣроятности.
   Заключаю письмо свое искреннею благодарностію за похвалы, вами мнѣ приписанные, объявляя однакожъ, что я не могу ихъ принять, и что почитаю нужнымъ отдать вамъ ихъ обратно. Признаюсь, что отыскавши два древніе памятника Новгородской Исторіи, я былъ доволенъ собою тѣмъ болѣе, что за нихъ обязанъ я признательностію не одному только случаю, но и глубокому впечатлѣнію, сдѣланному. Во мнѣ еще въ юности моей сими достопочтенными памятниками. Признаюсь съ такимъ же чистосердечіемъ. Мнѣ казалось, что и неошибся въ показаніи главныхъ отношеній граматъ моихъ, и что къ изъясненіямъ оныхъ присоединилъ замѣчанія. Проистекающія не изъ знанія только стариннаго Русскаго языка и исторіи, но вмѣстѣ и изъ свѣдѣній, объ исторіи всеобщей; копія впрочемъ съ другой стороны я совершенно былъ увѣренъ, что мое изъясненіе можетъ имѣть нужду въ поправкахъ, а особливо въ прибавленіяхъ. Но, къ сожалѣнію, я обманулся. Сколь ни очевидно было желаніе ваше пощадить меня, сколько ни старались вы изъясненія мои на обѣ граматы нетолько не унизить во мнѣніи, но даже еще и возвысить однакожъ изъ вашихъ замѣчаній, совершенно вопреки желанію вашему и намѣренію, ясно открывается, какое множество непростительныхъ ошибокъ и пропусковъ и сдѣлалъ, и я теперь уже долженъ не только понимать мнимую заслугу свою ничтожною, но даже еще жаловаться на случай, для чего онъ открылъ обѣ граматы мнѣ, а не вручилъ ихъ другому изслѣдователю исторіи и которой могъ бы всѣмъ угодить своими изъясненіями и которой свободенъ былъ бы равно и отъ похвалъ и отъ порицаній.

Шлецеръ.

   

-----

   Шлецер Х.А. Ответ на Замечания о новгородских граматах [К.Ф.Калайдовича]: (Окончание) / Шлецер // Вестн. Европы. -- 1812. -- Ч.63, N 9. -- С.21-49.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru