Шкловский Исаак Владимирович
Из Англии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сэр Джон Леббок.

   

ИЗЪ АНГЛІИ.

Сэръ Джонъ Леббокъ.

I.

   Скончался лордъ Эвбери, извѣстный у насъ какъ сэръ Джонъ Леббокъ. Для англичанъ имя это -- одно изъ тѣхъ, о которомъ даже невѣжды знаютъ, что о немъ слѣдуетъ говорить почтительно. Для насъ же, русскихъ, приближающихся къ пятидесятилѣтнему возрасту или переступившихъ уже эту черту, имя Леббока -- одно изъ дорогихъ; оно принадлежитъ другу, формировавшему въ ранней юности наше міровоззрѣніе и оставившему слѣдъ на всю жизнь.
   "Все мельчаетъ и вянетъ на истощенной почвѣ, -- писалъ въ 1849 году А. И. Герценъ отходную всей Европѣ.-- Нѣтъ талантовъ, нѣтъ творчества, нѣтъ силы мысли, нѣтъ силы воли. Міръ этотъ пережилъ эпоху своей славы, время Шиллера и Гете прошло такъ же, какъ время Мирабо и Дантона; блестящая эпоха индустріи проходитъ, она пережита такъ же, какъ блестящая эпоха аристократіи; всѣ нищаютъ, не обогащая никого; кредита нѣтъ; всѣ перебиваются со дня на день, образъ жизни дѣлается все менѣе или менѣе изящнымъ, граціознымъ; всѣ жмутся, всѣ боятся, всѣ живутъ, какъ лавочники. Нравы мелкой буржуазіи сдѣлались общими... Это то тяжелое время, которое давило людей въ третьемъ. столѣтіи, когда самые пороки древняго Рима утратились; когда императоры стали вялы, легіоны мирны. Тоска мучила людей энергичныхъ и безпокойныхъ до того, что они толпами бѣжали куда-нибудь въ Ѳивандскія степи, кидая на площадь мѣшки золота и разставаясь навѣкъ и съ родиной, и съ прежними богами. Это время настаетъ для насъ; тоска наша растетъ" {"Съ того берега". Сочиненія А. И. Герцена. Томъ V. Стр. 64. (Женева, 1878 г.).}. И каждый разъ, когда мнѣ приходится теперь читать о вырожденіи какого-нибудь народа или общества, мнѣ припоминается діагнозъ, поставленный въ 1849 году. Даже великій публицистъ, обладавшій громаднымъ умомъ, всестороннимъ образованіемъ и большою прозорливостью, оказался ложнымъ пророкомъ, когда заговорилъ объ умственномъ и моральномъ вырожденіи Европы. Тогда именно въ Англіи начался періодъ необыкновеннаго умственнаго подъема, выдвинувшій цѣлую плеяду гигантовъ, оставившихъ на много вѣковъ свой слѣдъ въ исторіи мысли: Лайедь, Дарвинъ, Уоллэсъ, Спенсеръ, Гексли. "Естественники" окрылили мысль, вывели ее изъ темнаго лабиринта, учили человѣка не бояться ни жизни, ни смерти и указали на красоту природы, которая уже одна можетъ явиться источникомъ безконечной радости. Теперь, когда завоеванія, сдѣланныя въ пятидесятыхъ и шестидесятыхъ годахъ стали общимъ мѣстомъ, трудно даже сразу уразумѣть значительность побѣды. Многія крѣпости, которыя тогда приходилось брать штурмомъ, теперь не только давно уже сданы, но сравнены съ землей. И тѣ, которые сдали эти крѣпости, говорятъ еще про "банкротство науки!" Интересно также, что то время, когда властителями умовъ являлись "матеріалисты", было также эпохой наиболѣе гуманныхъ, идей. Стоитъ только вспомнить отношеніе къ войнѣ и къ наказаніямъ въ шестидесятыхъ годахъ и теперь...
   "Естественники" заражали своимъ оптимизмомъ. "По-моему, счастье въ жизни рѣшительно преобладаетъ, хотя этотъ пунктъ трудно было бы доказать,-- писалъ Дарвинъ.-- Допустивъ справедливость этого-заключенія, мы найдемъ, что оно гармонируетъ вполнѣ съ результатами естественнаго подбора. Если бы всѣ индивидуумы какого-нибудь вида": постоянно страдали бы, они пренебрегли бы размноженіемъ. У насъ нѣтъ никакого основанія предполагать, что это явленіе (пренебреженіе размноженіемъ) бываетъ, или, во всякомъ случаѣ, что оно бываетъ часто. Много соображеній приводятъ насъ къ заключенію, что всѣ чувствующія существа созданы для того, чтобы испытывать счастье". Конечно, никто не станетъ оспаривать, что въ мірѣ существуетъ много страданій,-- спѣшитъ оговориться Дарвинъ {Life and Letters of Charles Darwin, vol. I, стр. 310.}. И это страданіе привело Дарвина впослѣдствіи къ отрицанію въ мірѣ направляющаго начала. Оптимизмъ Дарвина былъ такъ великъ, что хотя великій ученый очень любилъ романы, но выносилъ онъ только такіе, которые."хорошо кончались". "Ему доставляли наслажденіе только такія произведенія, которыя кончались хорошо,-- пишетъ Фрэнсисъ Дарвинъ о своемъ отцѣ.-- Вотъ почему онъ недостаточно цѣнилъ даже Джорджа Элліотъ, хотя очень любилъ ея романъ Silos Marner" {Ib., стр. 124.}. Зато произведенія "съ хорошимъ концомъ" Дарвину читали и перечитывали. "Я люблю всѣ романы,-- добродушно признается Дарвинъ,-- если они хоть относительно написаны хорошо и если въ нихъ нѣтъ несчастнаго конца. Надо было бы прямо издать законъ, запрещающій автору кончать трагически свое произведеніе,-- шутитъ Дарвинъ.-- По-моему, въ каждомъ хорошемъ произведеніи должно быть хоть одно симпатичное лицо, а если это хорошенькая женщина, то тѣмъ лучше" {Ib., стр. 101.}.
   Возьму самаго суроваго изъ плеяды -- Гексли, примѣнявшаго біологическій законъ борьбы за существованіе къ соціологіи, такъ, какъ не дѣлалъ этого самъ Дарвинъ. Гексли констатируетъ явленіе "поножевщины" въ природѣ, но выводы его не проникнуты мрачнымъ пессимизмомъ.
   "Съ точки зрѣнія моралиста, животный міръ въ значительной степени напоминаетъ циркъ гладіаторовъ. Борцовъ сравнительно хорошо кормятъ, а затѣмъ стравливаютъ, причемъ наиболѣе сильный, ловкій и хитрый выживаетъ до слѣдующей борьбы. Зрителю не для чего повертывать свой палецъ внизъ, такъ какъ побѣжденныхъ ни щадятъ. Онъ долженъ сознаться, что борцы проявляютъ удивительную ловкость и замѣчательную выучку; но пусть лучше Зритель закроетъ глаза, если онъ не можетъ видѣть, что страданіе является одинаковой наградой, какъ для побѣжденнаго, такъ и для побѣдителя. И такъ какъ великая борьба происходитъ тысячи разъ въ минуту на всемъ протяженіи земного шара, такъ какъ, будь нашъ слухъ тоньше, намъ не для чего было бы спускаться въ адъ, чтобы слышать --
   
   "Sospiri, pianti ed alti guai.
   ...Voci alte о fioche, e suon di man con eile",
   
   то напрашивается слѣдующій выводъ. Если нашъ міръ управляется милосерднымъ существомъ, то это милосердіе нѣсколько иного характера, чѣмъ то, которое проявлялъ Джонъ Говардъ" {T. H. Huxley.Collected Essays", vol. IX, стр. 199.}. Но въ томъ же томѣ, черезъ двѣ страницы, мы читаемъ: "Быть можетъ, наша земля -- не лучшій изъ міровъ; но сказать, что она -- самый худшій,-- значитъ утверждать грубую безсмыслицу. Истаскавшійся сладострастникъ, быть можетъ, найдетъ, что подъ луной нѣтъ ничего хорошаго. Возможно также, что никому ненужный, неопытный юноша, не могущій достать луну, до которой онъ тянется, выльетъ свое раздраженіе въ пессимистическихъ жалобахъ; но, безъ сомнѣнія, каждый мыслящій человѣкъ признаетъ слѣдующее. Человѣчество, несомнѣнно, продолжало бы свое существованіе, даже если бы ему на долю выпало неизмѣримо меньше счастья и въ десять разъ больше несчастій, чѣмъ достается теперь 90% всего населенія". Гексли строитъ такое предположеніе. Предположимъ, на долю всѣхъ живущихъ выпало бы страдать часъ въ сутки невральгіей или полнымъ умственнымъ переутомленіемъ. Бремя жизни стало бы неизмѣримо тяжелѣе, хотя колесо ея продолжало бы вертѣться. Люди, достойные названія мужчинъ, находятъ жизнь цѣнной при самыхъ тяжелыхъ условіяхъ. Какой же выводъ изъ всего этого? "Если міръ не принадлежитъ исключительно Ормузду, то онъ еще меньше представляетъ собственность Аримана" {"Collected Essays", vol IX, стр. 201.}.
   Но самымъ краснорѣчивымъ проповѣдникомъ оптимизма и апостоломъ радостей жизни явился сэръ Джонъ Леббокъ, тоже принадлежавшій къ плеядѣ естественниковъ. Этимъ, вѣроятно, объясняется, почему онъ имѣлъ такое вліяніе у насъ. Когда мы, т. е. то поколѣніе, которое приближается къ пятидесяти годамъ, начинали въ шестнадцать лѣтъ "серьезное чтеніе", то въ программу его входилъ рядъ книгъ: Льюисъ, Бокль, Дрэперъ, Дарвинъ,Спенсеръ, Тэйлоръ, и сэръ Джонъ Леббокъ,-- писалъ я въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ".-- Удивительная книга "Муравьи, пчелы и осы" научили насъ любить природу и замѣчать чудесную жизнь, происходящую въ ней. Эта книги учила мальчиковъ понимать "музыку природы", восторгаться ею и чувствовать почти религіозный подъемъ, прислушиваясь къ шелесту деревьевъ, къ журчанью рѣки или къ стону вѣтра. Книга сэра Джона Леббока. "Доисторическія времена" и "Начало цивилизаціи" были для русскихъ Шестнадцатилѣтнихъ мальчиковъ лѣтъ тридцать тому назадъ не Только интересными трудами по первобытной культурѣ и антропологіи, а тяжелой артиллеріей, защищавшей ихъ отъ "метафизики". Кто изъ людей моего поколѣнія, читавшихъ "Начало цивилизаціи" лѣтъ въ 16, не помнитъ потрясающаго впечатлѣнія, произведеннаго VI, VII и VIII главами объ "анимизмѣ" и о генезисѣ культа? Мы угадывали текстъ, смягченный переводчикомъ страха ради "нѣкоего въ черномъ, съ длинными волосами". Для насъ тогда было откровеніемъ, что человѣчество создаетъ себѣ божество по образу и подобію своему; что идея божества эволюціонируетъ-параллельно съ развитіемъ народа; что генезисомъ безтѣлеснаго существованія являются сны, которые пещерный человѣкъ смѣшивалъ съ дѣйствительностью, Тѣ, къ которымъ мы относились съ недовѣріемъ и неуваженіемъ,; приводили намъ, какъ аргументъ для доказательства одного положенія, что сознаніе высшаго начала присуще человѣку. Изъ книги "Доисторическія времена" мы, бывшіе мальчиками тридцать лѣтъ назадъ, узнали, что есть народы, какъ гренландскіе эскимосы, чуждые этого сознанія.
   На насъ книги Леббока произвели такое глубокое впечатлѣніе, что теперь, черезъ много лѣтъ, раскрывъ ихъ для справокъ, я чувствую ускоренное біеніе сердца, какъ при свиданіи съ дорогими друзьями. Тотъ кругъ книгъ, въ который мы естественно вошли, познакомившись съ друзьями Леббока, внушилъ намъ, людямъ одного поколѣнія, благоговѣніе къ космосу, любовь къ жизни и полное спокойствіе къ смерти. Многіе изъ насъ пережили потомъ подъ вліяніемъ особыхъ условій личной жизни острый рецидивъ "культа"; но мы справились съ болѣзнью и не поддались ей..; Для тѣхъ изъ насъ, которые были мальчиками тридцать лѣтъ назадъ, Леббокъ былъ "боецъ". И только потомъ, выучившись по англійски, мы узнали, что сэръ Джонъ -- очень умѣренный человѣкъ, глава солидной старинной банкирской фирмы "Robarts, Lubbock, and Со", занимающійся наукой на досугѣ.
   

II.

   Сэръ Джонъ Леббокъ имѣлъ докторскіе дипломы отъ цѣлаго ряда англійскихъ и континентальныхъ университетовъ; но все это -- признаніе научныхъ заслугъ; лордъ Эвбери не кончилъ даже средней школы. Когда Джону Леббоку было 11 лѣтъ, отецъ его, баронетъ сэръ Джонъ Вильямъ Леббокъ, отдалъ сына въ 1845 году въ итонскую школу. Здѣсь мальчикъ пробылъ только три года, четырнадцати лѣтъ его начали уже пріучать къ банковскому дѣлу. Какъ Спенсеръ, какъ Бокль, какъ знаменитый естествоиспытатель Альфредъ Рёссель Уоллэсъ, Леббокъ -- то, что у насъ въ Россіи называютъ самоучка. Онъ занимался наукой въ свободное время. И первая же книга "Pre-Historie Times", вышедшая въ 1865 году, сразу и прочно установила репутацію автора, какъ первокласснаго ученаго. Книга имѣла громадный успѣхъ не только по содержанію, которое тогда было въ значительной степени ново, но и по удивительно красивому языку. Вообще вся плеяда англійскихъ естественниковъ писала удивительно ясно, точно и красиво; но "нѣкоторые изъ нихъ, какъ, напр., Леббокъ, и въ особенности Гексли, были настоящими виртуозами слова. Какъ стилистъ, Гексли является недосягаемымъ, идеаломъ.
   "Дорогой мой Леббокъ,-- писалъ Дарвинъ въ іюнѣ 1865 года.-- Только что кончилъ вашу книгу. Она написана такъ прекрасно, что я немедленно же снова перечиталъ ее. Долженъ вамъ сказать, что главно жизни дикарей -- превосходны. Хотя вы по необходимости собрали уже опубликованный матеріалъ, но подвергли его совершенно оригинальной обработкѣ. Въ особенности же оригинальна послѣдняя глава, поразившая меня красотою и глубиною мысли. Меня радуетъ, что теперь и публика увидитъ, какой вы замѣчательный человѣкъ. Это обстоятельство я открылъ уже лѣтъ десять тому назадъ, чѣмъ необыкновенно горжусь" {"Life and Letters of Charles Darwin", vol. Ш, стр. 36 (первое изданіе).}.
   Въ самомъ дѣлѣ, "Pre-Historie Times", а въ особенности послѣдняя глава, самое характерное произведеніе Леббока. Надо помнить, что книга появилась за пять лѣтъ до "Происхожденія человѣка", поэтому взгляды Леббока относительно развитія человѣка и относительно древности его на землѣ были въ значительной степени новы. Тогда приходилось еще оспаривать такіе взгляды, какіе, напр., были высказаны Крауфордомъ, отрицавшимъ, что человѣческій типъ можетъ мѣняться подъ вліяніемъ окружающихъ условій. "За послѣднія триста лѣтъ милліоны негровъ были перевезены изъ Африки въ Америку и на Вэстъ-Индскіе острова,-- писалъ Крауфордь,-- но они теперь такого же цвѣта, какъ ихъ предки на родинѣ, съ другой стороны, креолы-испанцы, живущіе столько же лѣтъ въ тропической Америкѣ, имѣютъ и теперь такую же свѣтлую кожу, какъ населеніе Аррагоніи или Андалузіи. Среди креоловъ мы видимъ столько же русыхъ и свѣтлоглазыхъ, сколько срединспанцевъ. Голландцы вотъ тоже два вѣка живутъ среди кафровъ и готтентотовъ въ южной Африкѣ, ничѣмъ не отличаясь по цвѣту лица и волосъ отъ коренного населенія Нидерландовъ". Крауфордъ отсюда дѣлалъ такой же выводъ, какъ Вольтеръ: человѣческія расы раины но своему происхожденію.Вольтеру этотъ тезисъ необходимъ былъ для опроверженія библейскаго сказанія, а Крауфорду -- для борьбы съ дарвинистами. Леббокъ указываетъ, что человѣческая раса дѣйствительно мѣняется даже "на нашихъ глазахъ". Потомки англичанъ въ Америкѣ и въ Австраліи, напр., уже отличаются отъ населенія Шотландіи или Англіи. Американскіе негры дѣйствительно черны; но слишкомъ смѣло было бы утверждать, что они ничѣмъ не отличаются отъ африканскихъ предковъ. Человѣческая раса не представляетъ собою нѣчто окостенѣвшее, постоянное, неизмѣнное. Въ зависимости отъ новыхъ окружающихъ условій и отъ развитія мѣняются обычаи, религіозные взгляды, нравы и даже физическія черты. Племя при новой обстановкѣ мѣняетъ совершенно свой языкъ. Теперь мы знаемъ, что въ четвертичномъ періодѣ, по мѣрѣ того, какъ отступалъ ледяной покровъ, расы эмигрировали вслѣдъ за животными, поддерживавшими ихъ существованіе. Съ исчезновеніемъ тундръ, достигавшихъ когда-то до 50о с. ш., отступалъ дальше къ полярному кругу сѣверный олень, а вслѣдъ за нимъ эмигрировалъ человѣкъ эолитическаго періода. Взамѣнъ этой расы съ юга явилась другая и въ новыхъ условіяхъ создался новый типъ. Если это такъ, если человѣкъ мѣняется въ зависимости отъ окружающихъ условій, то какое же значеніе имѣютъ всѣ политическія теоріи, построенныя на томъ, что нація нѣчто извѣчное, постоянное, кристаллизованное?
   Пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ эти взгляды были новы. Тогда вполнѣ авторитетныя лица выступали съ разсужденіями слѣдующаго рода. Человѣчество не мѣняется. Взгляните на рисунки на стѣнахъ египетскихъ памятниковъ, построенныхъ за 2400 лѣтъ до P. X. Мы можемъ узнать легко тѣ же типы, которые существуютъ теперь. Человѣчество не мѣняется и не мѣнялось. За послѣдніе годы антропологи добыли цѣлый рядъ неопровержимыхъ фактовъ, доказывающихъ, что неандертальскій черепъ, т. е. самый древній до недавняго времени, принадлежалъ существу, уже сравнительно высоко развитому. За послѣднія пять лѣтъ найдены кости Homo primigenius. Въ "Pre-Historie Times" Леббокъ всецѣло присоединяется къ взгляду, который тогда только что былъ высказанъ Уоллэсомъ. Взглядъ этотъ сводится къ слѣдующему. До тѣхъ поръ, покуда человѣкъ велъ чисто животное существованіе, онъ подчинялся исключительно тѣмъ же естественнымъ законамъ, которые опредѣляютъ существованіе другихъ животныхъ. Другими словами, человѣкъ былъ абсолютнымъ рабомъ окружающихъ условій. Но когда человѣкъ началъ покрывать свое тѣло въ холодное время года и когда онъ началъ пользоваться орудіями,-- онъ въ значительной степени отнялъ у природы привилегію мѣнять окружающія условія, Научившись приспособлять условія въ зависимости отъ своихъ интересовъ, человѣкъ поставилъ себя "на другую линію", чѣмъ остальныя животныя. Уоллесъ- дальше доказываетъ, что съ теченіемъ времени человѣчество совершенно избавится отъ дѣйствія естественнаго подбора, и тогда человѣкъ, какъ физическій типъ, превратится въ нѣчто фиксированное. Внѣшнія условія перестанутъ совершенно оказывать на него то громадное вліяніе, которое имѣютъ на остальной органическій міръ. Но если человѣческое тѣло перестанетъ эволюціонировать, зато безконечно будетъ развиваться разумъ. Каждая умственная или моральная черта, помогавшая человѣку охранять себя отъ неблагопріятныхъ окружающихъ условій и группироваться съ себѣ подобными для взаимной защиты и поддержки, будетъ сохраняться по наслѣдству. Такимъ образомъ наиболѣе благородные, умные, одаренные и способные къ общественной жизни индивидуумы будутъ выживать и оставлять потомство, тогда какъ грубые, бездарные, жестокіе индивидуумы, лишенные общественныхъ инстинктовъ, обречены на вымираніе. Наступитъ стремительный прогрессъ; Ускореннымъ темпомъ пойдетъ тотъ медленный процессъ, который превратилъ расы германскаго происхожденія изъ грубыхъ животныхъ въ вождей современнаго человѣчества.
   Подобно Уоллэсу, Леббокъ является пѣвцомъ разума, какъ фактора эволюціи. "Хотя первобытный человѣкъ не могъ соперничать быстротой ногъ съ оленемъ или туромъ, разумъ далъ ему возможность догнать и того, и другого. Хотя человѣкъ менѣе другихъ животныхъ былъ приспособленъ къ тому, чтобы питаться травой и плодами; разумъ далъ ему возможность принудить природу къ тому, чтобы она приносила ему ту растительную пищу, которая ему необходима. Въ тотъ моментъ, когда человѣкъ употребилъ впервые звѣриную шкуру. Чтобы прикрыться; когда онъ смастерилъ первое грубое копье, чтобы охотиться; когда онъ впервые засѣялъ поле, -- въ природѣ совершилась великая революція, съ которой по важности не могутъ сравниться всѣ предшествовавшіе великіе перевороты. Ибо народилось существо, которое въ значительной степени перестало зависѣть отъ вліянія природы; существо; которому суждено самому измѣнять окружающія условія... Человѣкъ не только самъ можетъ стать выше естественнаго подбора, но въ состояніи отнять у природы значительную часть той силы, которою она до появленія человѣка пользовалась для созданія новыхъ видовъ. Мы можемъ предвидѣть то время, когда человѣческій подборъ замѣнитъ естественный; когда только въ пучинахъ океана будетъ дѣйствовать та сила, которая втеченіе не поддающихся исчисленію вѣковъ безконтрольно властвовала на землѣ {"Pre-Historie Times", стр. 481 (Первое изданіе,1865 года).}.
   Леббокъ рѣшительно заявляетъ, что сумма счастья на землѣ увеличивается, Тотъ фактъ, что населеніе всюду возрастаетъ, доказываетъ, что оно чувствуетъ себя счастливѣе и лучше, чѣмъ раньше. "Мы не можемъ не отмѣтить, -- продолжаетъ Леббокъ,-- что съ. развитіемъ цивилизаціи средства къ существованію возроcтаютъ быстрѣе даже, чѣмъ населеніе. Чѣмъ населеніе какой-нибудь- страны гуще, тѣмъ больше средствъ къ существованію. оно. имѣетъ. Существуетъ старая поговорка, что только тотъ является истиннымъ благодѣтелемъ человѣчества, который выращиваетъ два колоса тамъ, гдѣ раньше росъ лишь одинъ колосъ. Что же въ такомъ случаѣ мы должны сказать при видѣ, какъ тысяча человѣкъ живетъ въ довольствѣ тамъ, гдѣ раньше одинъ дикарь едва, могъ существовать?-- спрашиваетъ Леббокъ.-- Многіе сомнѣваются въ томъ, дѣйствительно ли счастье возростаетъ вмѣстѣ съ цивилизаціей? Эти критики современнаго строя говорятъ о первобытной жизни и о благородствѣ ея. Но въ дѣйствительности дикарь не свободенъ и не благороденъ. Онъ является рабомъ собственныхъ потребностей и страстей. Такъ какъ онъ плохо защищенъ отъ перемѣны погоды, то днемъ страдаетъ отъ жары, а ночью -- отъ холода. Не зная земледѣлія, завися исключительно отъ охоты и не умѣя заботиться о завтрашнемъ днѣ, дикарь всегда видитъ лицомъ къ лицу голодъ, доводящій иногда до людоѣдства. Дикія животныя находятся въ вѣчной опасности. По словамъ Гальтона, каждая антилопа въ южной Африкѣ ежедневно должна спасаться бѣгствомъ отъ смерти и нѣсколько разъ на дню испытывать ложную тревогу. То же самое можно сказать относительно дикаря. Онъ всегда насторожѣ, всегда чуетъ опасность, всегда подозрителенъ, Дикарь не можетъ положиться ни на кого, и никто не можетъ положиться на него. Онъ ничего не ждетъ отъ сосѣда и поступаетъ по отношенію къ другимъ, какъ думаетъ, что они поступили бы съ нимъ. Такимъ образомъ жизнь дикаря -- сплошной страхъ и забота о себѣ. Даже религію, если только она у него есть, дикарь превращаетъ въ источникъ безконечнаго страха и населяетъ міръ невидимыми врагами. Положеніе дикарки еще болѣе несчастно, чѣмъ ея повелителя. Не только она раздѣляетъ всѣ его страданія, но принуждена еще переносить его дурное настроеніе и терпитъ побои. Дикарь относится къ женѣ немного только лучше, чѣмъ къ своей собакѣ или лошади... И, не довольствуясь суммой страданій, которая и безъ того велика, дикарь еще самъ причиняетъ ихъ себѣ путемъ татуировки или "уродованія для красоты".
   Анализируя "свободную" жизнь дикаря и сравнивая ее съ скованной" жизнью культурнаго человѣка, Леббокъ приходитъ къ заключенію, что сумма счастья и радостей, достающаяся послѣднему, неизмѣримо больше. "Каждый согласится, что обладаніе новымъ чувствомъ или усовершенствованіе того, которымъ мы уже владѣемъ, ^явилось бы новымъ источникомъ счастья, -- говоритъ Леббокъ.-- Конечно, нѣтъ основаній для предположенія, что человѣкъ когда-либо будетъ имѣть шестое чувство. Мы не только не можемъ измѣнить устройство нашего глаза или уха, но не въ состояніи увеличить хоть на дюймъ нашъ ростъ. И тѣмъ не менѣе изобрѣтеніе телескопа и микроскопа по своимъ послѣдствіямъ можно признать безконечнымъ улучшеніемъ органа зрѣнія, улучшеніемъ, открывшимъ передъ нами новые міры. Во всемъ окружающемъ мы открываемъ новый интересъ, если сумѣемъ подойти. Мы не можемъ измѣнить устройство нашего уха, но мы въ состояніи развить нашъ слухъ, возможно изобрѣтеніе новыхъ музыкальныхъ инструментовъ и нахожденіе новыхъ мелодій. Музыка дикарей груба и печальна. Хотя органъ слуха остается безъ измѣненія, но наслажденіе, которое мы. можемъ-испытать, пользуясь имъ, страшно возрасло. Далѣе. Дикарь подобенъ ребенку, способному замѣчать только то, что непосредственно находится передъ нимъ. Культурный человѣкъ допытываетъ природу и заставляетъ ее освѣтить самое себя. Онъ находитъ новыя красоты, новыя радости, какъ будто бы былъ надѣленъ дополнительными чувствами" {Ib" стр. 487.}.
   Русская пословица, гласящая, что даровому коню въ зубы не смотрятъ, переводится по-англійски буквально (Do not look a gixt horse in the mouth). Приведя эту пословицу, Леббокъ говоритъ, что она не относится къ дарамъ природы. Ихъ надо изслѣдовать, и чѣмъ внимательнѣе мы ихъ изучаемъ; тѣмъ большую цѣнность они пріобрѣтаютъ. Новые источники счастья не сопровождаются новой отвѣтственностью или новыми страданіями. Напротивъ даже: въ то время, какъ наши наслажденія увеличиваются, -- страданія уменьшаются. Теперь у насъ тысяча способовъ избѣжать такихъ бѣдствій (или во всякомъ случаѣ притупить ихъ послѣдствія), которыя нашимъ предкамъ казались непреодолимыми и неизбѣжными. Какъ много страданій, напр., облегчено открытіемъ хлороформа,-- говоритъ Леббокъ.-- Способность къ страданію, -- постольку, поскольку оно служитъ предупрежденіемъ,-- осталась прежней, но необходимость въ немъ уменьшилась {"Pre-Historie Times", стр. 488.}.
   Оптимизмъ связанъ съ господствомъ раціоналистическаго міровоззрѣнія. Въ шестидесятыхъ годахъ въ Англіи "естественники" нашли новыя доказательства для тезиса, выставленнаго уже энциклопедистами, что человѣкъ съ теченіемъ вѣковъ становится лучше, добрѣе, благороднѣе. "Канонизированная метафизика", исходя изъ догмата, что на всемъ, человѣчествѣ, тяготѣетъ проклятье въ видѣ первороднаго грѣха, не-довѣряла человѣку и считала его предрасположеннымъ ко всему дурному и преступному;: Тотъ же взглядъ мы находимъ каждый разъ, когда раціоналистическое міровозрѣніе замѣняется временно другимъ. "Въ. каждомъ человѣкѣ сидитъ дикій звѣрь,-- говорятъ намъ тогда;-- Только немногіе; могутъ обуздать его. Подавляющее же большинство человѣчества спускаетъ этого звѣря съ цѣпи, какъ только нѣтъ основанія бояться закона". И отсюда выводъ:"Суровые карательные законы необходимы, для общества, такъ какъ держатъ на цѣпи звѣря, сидящаго въ каждомъ человѣкѣ". Этотъ взглядъ въ, настоящій моментъ отстаивается цѣлымъ рядомъ законниковъ, печатающихъ въ "Times" статьи подъ общей рубрикой "Proffessional Criminals". Юристъ W. S. Lilly поднимаетъ, не знаю уже въ какой разъ, теорію о "природномъ преступникѣ", съ, которымъ общество, должно расправиться, если. не путемъ "эвтаназіи", то отдачей въ рабство. Въ шестидесятыхъ годахъ въ Англіи доказывалось, что количество преступленій обратно, пропорціонально благосостоянію и развитію, массъ. Этотъ тезисъ, былъ выставленъ еще въ:1818 году Робертомъ Оуэномъ; но "естественники" нашли новыя доказательства. Сэръ Джонъ Леббокъ показываетъ въ своей книгѣ, что изъ 129.000 арестантовъ, содержавшихся въ 1863 году въ англійскихъ и валійскихъ тюрьмахъ, умѣли читать и писать только 4829 человѣкъ. "Въ дѣйствительности,-- пишетъ Леббокъ,-- преступное-населеніе нашихъ тюремъ представляетъ собою только первобытныхъ людей.-Большинство. ихъ преступленій не что иное, какъ только неблагоразумныя и отчаянныя попытки дѣйствовать въ культурномъ, обществѣ и на счетъ этого общества, какъ дикари. Люди совершаютъ преступленіе не ради самого преступленія,: а поддаются искушенію.. Большинство нашихъ несчастій обусловливается тѣмъ, что мы. слѣдуемъ ошибочнымъ путемъ въ поискахъ за наслажденіями". Гексли считаетъ, что задача науки -- анализъ. "Разрушающіе закоренѣлое заблужденіе являются. такими же благодѣтелями рода человѣческаго, какъ и тѣ, которые открываютъ новую истину". По мнѣнію Леббока, наука можетъ еще пересоздать человѣка.; "Въ;дѣйствительности, мы стоимъ еще только на порогѣ цивилизаціи,-- говоритъ Леббокъ.-- Не только мы не видимъ нигдѣ никакихъ признаковъ вырожденія, но, напротивъ, всюду замѣчается процессъ стремительнаго улучшенія... Вмѣстѣ съ нашимъ великимъ соотечественникомъ сэромъ Исаакомъ Ньютономъ мы можемъ сказать, что человѣчество подобно дѣтямъ, играющимъ на морскомъ берегу. Дѣти время отъ времени поднимаютъ болѣе гладкій камешекъ или болѣе красивую раковину;, но цѣлый океанъ неоткрытыхъ истинъ: лежитъ еще передъ ними".
   Не слѣдуетъ преувеличивать значенія борьбы за существованіе въ человѣческомъ обществѣ. Не надо слѣпо примѣнять біологическій законъ къ соціологіи. "Великій законъ естественнаго подбора въ мірѣ животныхъ имѣетъ громадное вліяніе на тѣло, но, повидимому,; очень мало содѣйствуетъ развитію разума. Что касается человѣка, то дѣйствіе естественнаго подбора очень слабо отражается на тѣлѣ и очень сильно на разумѣ. Въ мірѣ низшихъ животныхъ естественный подборъ содѣйствуетъ только сохраненію жизни. Законъ эволюціи въ человѣческомъ обществѣ, заключаясь въ развитіи разума; содѣйствуетъ накопленію счастья. По словамъ Спенсера, эта эволюція, представляя собою постоянный прогрессъ въ направленія въ болѣе высокой степени Знанія" разумности, само-контроля и болѣе координированныхъ дѣйствій, -- является также болѣе совершенной жизнью". Золотой вѣкъ -- впереди. Человѣчество должно достигнуть такого счастья, о которомъ даже поэты не могли мечтать; наука увѣренно предсказываетъ это, -- говоритъ Леббокъ. Мы всѣ считали утопію синонимомъ невозможнаго. "Это слишкомъ хорошо, чтобы могло быть правдой",-- говоримъ мы часто со вздохомъ. Но утопія и общее счастье являются неизбѣжнымъ слѣдствіемъ естественныхъ законовъ. Дѣйствительность превзойдетъ полетъ самой пламенной фантазіи" {"Pre-Historie Times", стр. 492.}.
   Тотъ же бодрый оптимизмъ мы находимъ во второмъ крупномъ трудѣ сэра Джона Леббока "On the Origin of Civilisation", вышедшемъ, въ 1870 году; "Исторія человѣческой расы", въ общемъ, это лѣтопись безпрерывнаго прогресса,-- говоритъ авторъ въ этой книгѣ.-- Я не хочу, конечно, утверждать, что Каждая раса непремѣнно идетъ впередъ: напротивъ, большинство низшихъ племенъ стоитъ почти на одномъ мѣстѣ и были, безъ сомнѣнія, случаи; когда расы падали; но такія расы непремѣнно вымираютъ". Что же касается націй въ застоѣ, то приростъ населенія среди нихъ тоже останавливается. Съ другой стороны, прогрессирующія расы увеличиваются численно и такимъ образомъ постепенно поглощаютъ болѣе отсталыя племена. Я не стану отрицать наличности такихъ условій, при которыхъ націи вырождаются; но такія явленія составляютъ только исключеніе. Факты и аргументы, приведенные мною въ книгѣ, даютъ, какъ мнѣ кажется, право сдѣлать слѣдующіе выводы.... "
   "существующія нынѣ дикія племена не являются потомками болѣе культурныхъ предковъ;
   "первобытныя времена были эпохой крайняго варварства;
   "культурные народы пережили это состояніе крайняго варварства";
   Будь исторія человѣчества лѣтописью только гибели цивилизацій и вырожденія расъ, наши надежды на то, что золотой вѣкъ впереди, не имѣли-бы прочнаго фундамента; но, къ счастью, человѣчество прогрессируетъ, а не регрессируетъ. Съ улучшеніемъ окружающихъ условій человѣкъ становится добрѣе, умнѣе, благороднѣе. Вотъ почему,-- говоритъ Леббокъ,-- надо употребить всѣ усилія на то, чтобъ устранить условія, имѣющій результатомъ существованіе въ нашемъ обществѣ классовъ, обреченныхъ на жизнь дикарей. Бѣдные классы покуда не могутъ еще пользоваться всѣми благами цивилизацій {"On the Orgin of Civilisation", стр. 486 (изданіе 1898).}.
   Мы видимъ, что логическимъ результатомъ научныхъ взглядовъ Леббока должна была быть общественная дѣятельность, о которой дальше.
   

IIІ.

   Дарвинъ нашелъ возможнымъ высказать свои религіозные взгляды только въ автобіографіи, гдѣ мы находимъ также исторію эволюціи ихъ. Эти страницы крайне интересны, потому что показываютъ, какой громадный переворотъ произошелъ въ умахъ за восемьдесятъ лѣтъ. Идеи о томъ, что библейскія показанія не могутъ быть приняты, какъ неопровержимое доказательство существованія высшаго начала, теперь кажутся общимъ мѣстомъ каждому рядовому культурному человѣку, имѣющему хоть отдаленное понятіе объ исторіи священныхъ книгъ и о критикѣ ихъ. Восемьдесятъ лѣтъ тому назадъ даже исключительные умы не допускали мысли о томъ, что въ этихъ книгахъ можетъ быть ошибка. "Во время пребыванія на кораблѣ Бигль (т. е. отъ октября 1836 до января 1839 года) я часто задумывался надъ религіозными вопросами,-- пишетъ Дарвинъ въ своей автобіографіи.--На кораблѣ я былъ вполнѣ ортодоксомъ. Помню, какъ надо мною смѣялись нѣкоторые офицеры (тоже ортодоксы), когда я для подтвержденія моего взгляда на нравственность, сослался, какъ на неопровержимый авторитетъ, на библію. Мнѣ кажется, офицеровъ разсмѣшила новость аргумента. Но къ концу 1839 года я пришелъ къ заключенію, что ветхій завѣтъ заслуживаетъ такое же довѣріе, какъ и священныя книги индусовъ... Но мнѣ очень не хотѣлось разставаться со старыми воззрѣніями. Я помню, какъ ждалъ тогда, что вотъ-вотъ откроютъ переписку между знатными римлянами или какой нибудь манускриптъ въ Помпеѣ, которыя неопровержимо докажутъ все то, что написано въ евангеліи. Съ теченіемъ времени однако, не смотря на весь полетъ фантазіи, мнѣ все труднѣе и труднѣе было придумывать доказательства, которыя укрѣпили бы меня въ Вѣрѣ. Невѣріе постепенно наползало на меня и въ концѣ концовъ совершенно овладѣло мною. Процессъ наползанія былъ такъ медленъ, что я даже не испытывалъ огорченія. Хотя я сталъ задумываться надъ существованіемъ личнаго Бога только впослѣдствіи, но я приведу здѣсь тѣ выводы, къ которымъ приходилъ тогда. Старое доказательство, основанное на планомѣрности въ природѣ и приведенное Пали {Англійскій богословъ и философъ XVIII вѣка.},-- доказательство, казавшееся мнѣ раньте неопровержимымъ, -- рухнуло, когда былъ открытъ законъ естественнаго подбора. Въ самомъ дѣлѣ, зная этотъ законъ, мы не можемъ болѣе утверждать, что прекрасный шалнеръ двустворчатой раковины сотворенъ разумнымъ существомъ, какъ сдѣлана, напр., дверная петля человѣкомъ. Въ безчисленныхъ измѣненіяхъ органическихъ существъ и въ дѣйствіяхъ естественнаго подбора нѣтъ большей планомѣрности, чѣмъ въ дуновеніи, напр., вѣтра". "Мнѣ кажется, теперь, по мѣрѣ того, какъ я старѣю, мои воззрѣнія могутъ быть опредѣлены словомъ "агностицизмъ..." {"Life and Letters of Charles Darwin", vol. I, стр. 304, 305, 307, 308.}. То было тогда новое слово, пущенное въ оборотъ другомъ Дарвина, Гексли, обладавшимъ болѣе боевымъ темпераментомъ, чѣмъ геніальный ученый. "Агностикъ это тотъ, который утверждаетъ, что сфера человѣческаго познанія ограничена. Онъ говоритъ, что это ограниченіе таково, что исключаетъ познанія, которыя Льюисъ называетъ "метемпирическими". Агностикъ идетъ дальше и утверждаетъ, что теологія лежитъ въ запретной сферѣ" {Sir Leslie Stephen, "An Agnostic's Apology", стр. 2.}. "Агностицизмъ, въ дѣйствительности, представляетъ собою не вѣру, а методъ, сущность котораго заключается въ строгомъ примѣненіи одного принципа,-- говоритъ тотъ, кто пустилъ новый терминъ въ обращеніе.-- Онъ является основной аксіомой современной науки. Положительная сторона принципа можетъ быть выражена такъ: "Въ вопросахъ сознанія слѣдуйте за вашимъ разумомъ до тѣхъ поръ, покуда онъ васъ ведетъ, не считаясь ни съ какими другими соображеніями". Затѣмъ тотъ же принципъ можно еще выразить такъ: "Въ вопросахъ сознанія не считайте никакихъ заключеній окончательными, если они не доказаны или если ихъ нельзя доказать". (Hexley, "Hume, with Helps to the Study of Berkeley". Полное собраніе сочиненій, томъ VI, стр. 237).
   Леббокъ во второмъ своемъ трудѣ присоединяется къ взглядамъ, высказаннымъ Гексли и Дарвиномъ. Въ "Origin of Civilisation" Леббокъ показываетъ, что религія и основные догматы ея подчиняются тоже закону эволюціи, и что моральное чувство является соціальнымъ инстинктомъ, а не послѣдствіемъ культа. "Мо: радьное чувство углубляется по мѣрѣ роста расы,-- пишетъ Леббокъ.-- Въ чемъ начало его? Нѣкоторые считаютъ моральное чувство интуитивнымъ, первоначальнымъ инстинктомъ, заложеннымъ въ человѣческомъ умѣ. Съ другой стороны, Спенсеръ доказываетъ, что нравственныя понятія являются результатомъ накопленнаго опыта относительно того, что полезно. Передаваясь по наслѣдству, это сознаніе превратилось мало по малу въ инстинктъ". Леббокъ признаетъ, что понятія "морально" и "полезно" идентичны, главнымъ образомъ, у низшихъ племенъ. Современникъ Леббока Тэйлоръ развилъ гораздо полнѣе теорію. происхожденія моральнаго чувства. Оно,-- говоритъ ученый,-- зародилось въ тѣхъ соціальныхъ инстинктахъ, которые каждое общество (или группа животныхъ) должно выработать или погибнуть. Нравственное чувство проистекаетъ изъ чувства общественнаго и измѣняется въ зависимости отъ господствующихъ въ данномъ обществѣ идей. Молодой чукча, напр., убивающій своего престарѣлаго отца, выполняетъ, на взглядъ европейцевъ, ужасное преступленіе, а на взглядъ родовичей -- нравственный долгъ {"У чукчей еще и до сихъ поръ сохранился обрядъ убійства дѣтьми стариковъ. Насколько мнѣ извѣстно, старики всегда сами являются иниціаторами въ подобныхъ случаяхъ; на обрядъ смотрятъ, какъ на угодный божествамъ поступокъ, доставляющій славу охотнику и воину. Подобный обрядъ, происходившій близъ Нижне-Колымска, былъ описанъ (въ 1890 г.) въ "Якут. Епарх. Вѣдом." (Діонео, "На крайнемъ сѣверо-востокѣ Сибири", стр. 161).}. Такъ какъ человѣкъ по преимуществу животное соціальное, которое внѣ общества можно себѣ представить только въ видѣ дикаго звѣря, то естественно, что совмѣстная жизнь съ другими себѣ подобными продиктовала ему рядъ правилъ. Эти послѣднія, совершенствуясь съ теченіемъ времени, превратились въ опредѣленный кодексъ морали. Такимъ образомъ нравственныя правила гораздо древнѣе религіи, которая удовлетворяетъ стремленіямъ индивидуума, тогда какъ моральныя требованія подсказаны общественной жизнью. Вѣкъ наивысшаго развитія вѣры не совпадаетъ съ эпохой наибольшаго развитія моральнаго чувства. Это и понятно, если принять во вниманіе, что религіозное чувство интенсивно-эгоистическое. Никогда исторія не отмѣтила столько жестокостей и столько безконечно безнравственныхъ поступковъ, какъ въ вѣка безконтрольнаго господства культа. Мы видимъ, съ другой стороны, примѣры развитія въ государствѣ, моральнаго ученія, не базированнаго на религіи (напр., въ Китаѣ).
   Въ 1882 г. вышла замѣчательно интересная книга Леббока "Муравьи, пчелы и осы", проникнутая глубокой любовью къ природѣ. Авторъ ея показываетъ, какую великую радость мы можемъ испытывать, если выучимся замѣчать, что происходитъ на нашихъ глазахъ. Какъ ошибаются пессимисты, пытающіеся увѣрить насъ, что міръ сѣръ, неинтересенъ и что все въ немъ описано въ нашихъ учебникахъ,-- говоритъ Леббокъ. Для каждаго, умѣющаго и желающаго наблюдать, міръ въ такой же степени новъ, какъ онъ былъ для Адама. Природа наказываетъ невѣждъ, не желающихъ слушать ея уроки. "Невѣжество наказывается такъ же сильно, какъ сознательной неповиновеніе. Неспособность карается такъ же, какъ преступленіе. Природа не похожа на суроваго учителя старой школы, который выговариваетъ за проступокъ и потомъ бьетъ. Она сразу бьетъ и предоставляетъ уже вамъ отыскивать причину, почему вы наказаны".
   Въ цѣломъ рядѣ книгъ ("The Pleasures of Life", "The Beanties of Nature") лордъ Эвбери борется съ пессимизмомъ, доказываетъ, что жизнь можетъ дать великія радости и настоятельно совѣтуетъ обратиться къ изученію космоса. Сэръ Джонъ Леббокъ приводитъ стихи Фицъ-Джеральда: "На землѣ мы пребываемъ лишь короткое время и, кромѣ горя и плача, ничего не получаемъ; на каждомъ шагу мы наталкиваемся на неразрѣшимыя задачи и, убѣдившись въ этомъ, уходимъ, сожалѣя, что жили". "Будь это такъ,-- восклицаетъ Леббокъ,-- будь дѣйствительно жизнь только сплошнымъ страданіемъ, тогда надо было бы стремиться въ Нирвану, не дожидаясь естественнаго конца!" Но представлять себѣ жизнь, какъ сплошное страданіе, могутъ только не умѣющіе жить и слѣпые, не видящіе чудесъ, происходящихъ вокругъ" {"The Pleasures of Life", vol. I, стр. 4.}. Леббокъ подаетъ человѣчеству совѣтъ, который можно формулировать словами Гете:
   
   "Im Ganzen, Guten, Schöpen
   Resolut zu leben".
   
   Леббокъ указываетъ, что еще величайшій авторитетъ для англичанъ, Шекспиръ, говорилъ о томъ, какъ изученіе природы можетъ наполнить жизнь радостью. "Надо жить полной жизнью", надо "грѣть обѣ руки у пламени жизни".
   Голодному человѣку такихъ совѣтовъ подавать нельзя, и вотъ сэръ Джонъ Леббокъ много работалъ надъ улучшеніемъ положенія массъ. Въ 1870 году онъ былъ впервые избранъ въ парламентъ, какъ представитель либеральной партіи отъ Мэйдстона, а съ 1880 года много лѣтъ подрядъ представлялъ въ нижней палатѣ лондонскій университетъ. Съ именемъ Джона Леббока связанъ, прежде всего "Bank Holidays Act", 1871 рода. Въ Англіи до того времени служащіе знали отдыхъ только по воскресеньямъ. Законопроектъ Леббока далъ пять дополнительныхъ дней отдыха (второй день Рождества, Страстная пятница, второй день Пасхи, Духовъ день и первый понедѣльникъ въ августѣ). Эти "St. Lubbock's days", т. e. дни святого Леббока, какъ ихъ называютъ, пользуются необыкновенной популярностью, Лондонъ тогда совершенно пустѣетъ: кто только можетъ, уѣзжаетъ по дешевымъ билетамъ на континентъ, въ Парижъ, Остенде или Булонь. Чернорабочіе отправляются за городъ, напр., на Hamstead Heath. Впослѣдствіи, по иниціативѣ Леббока, парламентъ принялъ законъ о дополнительномъ полднѣ отдыха для служащихъ. Теперь по четвергамъ, а въ нѣкоторыхъ округахъ по субботамъ, съ полудня всѣ лавки, конторы, банки и мастерскія заперты. Такимъ образомъ служащіе имѣютъ еженедѣльно 1 1/2 дня отдыха. По иниціативѣ Леббока, выработанъ билль объ улучшеніи жилищъ рабочаго класса, а также законопроектъ о паркахъ и открытыхъ пространствахъ. Теперь каждый округъ имѣетъ свои "зеленыя легкія", т. е. парки, въ которыхъ, дѣти бѣднѣйшихъ классовъ могутъ дышать свѣжимъ воздухомъ, и лужайки для игръ.
   Послѣ раскола, происшедшаго.въ 1886 году въ рядахъ либераловъ вслѣдствіе расхожденія во взглядахъ на гомруль, -- сэръ Джонъ Леббокъ присоединился къ юніонистамъ, но до конца жизни не-принялъ ихъ политики протекціонизма. Леббокъ былъ и остался фритрэдеромъ.
   Леббокъ исходилъ изъ положенія, что въ свободномъ, демократическомъ государствѣ, какъ Англія, всѣ желающіе трудиться могли бы получить "мѣсто у костра", если бы-хотя отчасти сравнять шансы вступающихъ въ жизнь. Необходимо, чтобы "стремящіеся къ костру" были здоровы. Вотъ почему Леббокъ отстаивалъ законопроекты объ удобныхъ жилищахъ, объ открытыхъ пространствахъ и о добавочномъ отдыхѣ. Затѣмъ, по мнѣнію Леббока, вступающимъ въ жизнь необходимо знаніе. И онъ много, потрудился въ-этомъ отношеніи. По иниціативѣ Леббока выработаны законопроекты о народныхъ библіотекахъ и о вечернихъ курсахъ при народныхъ школахъ. По его же плану издатель Раутлэджъ выпустилъ, въ восьмидесятыхъ годахъ "сто лучшихъ, книгъ". Это -- библіотека, состоящая изъ всего-лучшаго, что человѣческій геній создалъ. Составитель плана желаетъ дать читателямъ, прежде всего, "естественно-историческое" міровоззрѣніе: тутъ Лукрецій, Бэконъ Веруламскій (Hovum Organnm и Sylva Syivarum), Гумбольдтъ (Космосъ и Тропическая Америка), Лапласъ, Дарвинъ, Уоллэсъ. (Малайскій архипелагъ), Гексли, Тиндаль, и др. Но въ спискѣ ста лучшихъ книгъ мы находимъ также Гомера, Геродота, Тацита, Эсхила, Аристофана, Данте, Боккачіо, Сервантеса, Шекспира, избранныя сочиненія Дидро, Вольтера и Руссо, а затѣмъ нѣсколько англійскихъ классическихъ романовъ ("Томъ Джонесъ", Фильдинга, "Перегринъ Пиклъ" Смолета, "Давидъ Копперфильдъ" Диккенса и т. д.). Безъ сомнѣнія, "сто лучшихъ книгъ" представлять собою, почти идеальный подборъ. Вся эта библіотека состоитъ изъ, комплекта отпечатанныхъ и переплетенныхъ томовъ, продающихся отдѣльно по шиллингу за книгу въ 500 страницъ. Я знаю многихъ рабочихъ вождей, воспитавшихся на этихъ книгахъ.
   

IV.

   "Вселенная представляется мнѣ громаднымъ домомъ, въ которомъ постоянно идетъ игра. Намъ, бѣднымъ смертнымъ, разрѣшаютъ принять участіе въ ней. Къ великому счастью, наиболѣе умные изъ насъ поняли нѣкоторыя правила игры, которыя мы называемъ "законами природы". Соблюдая эти правила, мы иногда выигрываемъ. Картами являются наши теоріи и гипотезы, пріемами игры -- опыты, при помощи которыхъ мы провѣряемъ теоріи. Но есть ли хоть одинъ здравомыслящій человѣкъ, который попытается разрѣшить такую задачу: "Даны правила: игры и число выигрышей; требуется найти,-сдѣланы ли карты изъ картона или изъ золотыхъ пластинокъ?" А между тѣмъ, именно такую проблему выставляетъ метафизика" {Т. H. Huxley, "Darwiniana" (Полное собраніе сочиненій, т. II, стр. 220).}. Этими словами формулировалъ Леббокъ вйечатлѣніе, оставшееся послѣ прочтенія удивительно Талантливыхъ произведеній современнаго французскаго философа, имѣющаго теперь многочисленныхъ поклонниковъ въ Англіи. (Любопытно, что, по преимуществу, это -- женщины изъ вышесредняго класса). Основныя черты этой философіи, какъ извѣстно, сводятся къ слѣдующему. Человѣческій разумъ является результатомъ эволюціи. Это -- орудіе, созданное путемъ естественнаго подбора* чтобы помочь человѣчеству найти дорогу среди неодушевленныхъ предметовъ, составляющихъ тотъ физическій міръ, который насъ окружаетъ. Вслѣдствіе этого, высшимъ созданіемъ разума является геометрія, представляющая собою идеалъ, къ которому стремится приблизиться наука. Всѣ науки стремятся стать точными науками, т. е. такими, которыя выражаются въ цифрахъ или же въ мѣрахъ.
   Но единственная величина, которую мы- можемъ-измѣрить точно,-- прямая линія. Вотъ почему всѣ измѣренія другихъ величинъ могутъ быть произведены нами только при помощи искусственнаго сведенія всего къ прямой линіи (промежутки времени, разница въ температурѣ, напряженіе электрическаго тока и тому подобное). Въ частности, измѣреніе времени становится возможнымъ только при помощи искуственнаго представленія въ видѣ прямой линіи дѣйствительнаго протяженія времени, въ которомъ мы живемъ. Мы дѣлимъ потомъ эту линію на равныя части. Хотя этотъ пріемъ и необходимъ для науки, но онъ находится въ противорѣчіи съ фактами живого опыта; Этотъ пріемъ дѣленія порождаетъ вѣру въ "ньютоновское", однообразное, какъ прямая линія, время, текущее ровно, тогда какъ повседневный опытъ говоритъ намъ о быстромъ или замедленномъ теченіи времени. Эта замѣна нереальнымъ, "однообразнымъ" и научнымъ временемъ дѣйствительнаго, безконечнаго мѣняющагося,-- породила всѣ дальнѣйшія иллюзіи, т. е. механическую и статическую теоріи міра. Наше представленіе времени въ видѣ прямой линіи, раздѣленной на равныя части, повело насъ къ вѣрѣ въ детерминизмъ. Это, въ свою очередь, повело къ, радикально неправильному пониманію эволюціи. Выводъ изъ этихъ предпосылокъ тотъ, что философія должна измѣнить методъ, если стремится къ правильному пониманію жизни. Философія должна отречься отъ абстрактной схематизаціи и отъ "геометрическихъ" пріемовъ. Она должна отречься отъ разума и довѣриться интуиціи.
   Когда старикъ Леббокъ познакомился съ этой философіей, имѣющей многочисленныхъ послѣдователей въ Англіи, онъ вспомнилъ одно мѣсто у Дидро. Путникъ заблудился темной ночью въ дремучемъ лѣсу. Въ рукахъ у заблудившагося былъ фонарь, слабо освѣщавшій темноту. И вотъ, когда странникъ нагибался къ землѣ, стараясь при помощи фонаря найти тропинку, онъ увидалъ неиз вѣстнаго.-- Что ты дѣлаешь?-- спросилъ тотъ.
   --.-- Ищу выходъ изъ лѣса.
   -- Такъ потуши раньше фонарь!:
   -- Зачѣмъ?
   -- Ты тогда скорѣе найдешь тропинку: внутреннее чувство подскажетъ.
   У Дидро этотъ неизвѣстный -- теологъ, но, по мнѣнію Леббока, такой же совѣтъ "потушить фонарь, чтобы выбраться изъ лѣса", т. е. отречься отъ разума и довѣриться интуиціи, подаетъ теперь Бергсонъ. Незадолго передъ смертью Леббоку пришлось высказаться объ этомъ талантливомъ философѣ, лектировавшемъ тогда въ Англіи.
   Уже очень давно,-- сказалъ Леббокъ,-- ученымъ крайне важно точно опредѣлить положеніе луны въ любой данный моментъ. Въ древности, это опредѣленіе было необходимо для предсказанія затменій; астрономы до Ньютона стремились точно опредѣлить положеніе луны въ данный моментъ для того, чтобы моряки могли найти широту, а послѣ Ньютона,-- чтобы провѣрить законъ тяготѣнія. И вотъ, несмотря на многовѣковую работу, мы до сихъ поръ не имѣемъ еще таблицъ, дающихъ возможность точно предсказать положеніе луны въ данный моментъ. Астрономическія изслѣдованія послѣдняго времени показали, что одинъ законъ тяготѣнія не объясняетъ уклоненій луны. Въ 1909 году Симонъ Ньюкомбъ, работавшій надъ этимъ вопросомъ всю жизнь, заявилъ, что движеніе луны болѣе загадочно, чѣмъ движеніе всѣхъ небесныхъ свѣтилъ. Ни одной изъ извѣстныхъ нынѣ причинъ оно не можетъ быть вполнѣ объяснено. Вытекаетъ ли изъ того, что однимъ закономъ тяготѣнія мы не можемъ объяснить движеній луны, то, что мы должны отречься отъ великаго открытія Ньютона?-- спрашиваетъ-Леббокъ {Въ 1877 году американскій астрономъ Hall нашелъ двухъ спутниковъ Марса (Фобосъ и Деймосъ), предсказанныхъ Свифтомъ въ "Путешествіи Гулливера". Предсказаніе казалось нелѣпостью, п. ч. Свифтъ говорилъ, что одинъ спутникъ будто бы обращается вокругъ планеты въ десять часовъ, а другой -- въ 2 1/2 раза скорѣе. Разное время обращенія двухъ спутниковъ вокругъ одной планеты безпримѣрно въ вашей солнечной системѣ и противорѣчитъ издавна сложившейся гипотезѣ о происхожденіи планетъ и спутниковъ изъ общаго ядра туманной матеріи. Свифтъ былъ правъ: одинъ спутникъ Марса обращается въ 7 ч. 39 минутъ, а другой -- въ 30 ч. 18 минутъ. Впослѣдствіи найдено было точное объясненіе страннаго явленія. Астрономіи не пришлось выбрасывать за бортъ всѣ свои законы.}. Конечно, нѣтъ. То же самое можно сказать Бергсону, когда онъ предлагаетъ отречься отъ разума и довѣриться интуиціи.
   

V.

   У человѣка есть два основанія быть оптимистомъ, -- говорить Леббокъ въ своей книгѣ "The Pleasures of Life":-- во-первыхъ, наши знанія природы наростаютъ. Мы все больше узнаемъ о свойствахъ матеріи и о феноменахъ окружающей жизни. Такимъ образомъ нашимъ дѣтямъ уготовлено еще большее наслажденіе, чѣмъ то, которымъ мы можемъ пользоваться. Во-вторыхъ, система образованія улучшается и возрастаетъ вліяніе науки и искусства. Совокупность всѣхъ этихъ условій должна поднять человѣка, сдѣлать его собственнымъ властелиномъ и научить, какъ наслаждаться {"The Pleasures of Life", часть II, стр. 236 (изданіе 1890 года).}. Говорятъ, что, хотя открытія послѣдняго времени велики и неожиданны, несомнѣнно, имѣются проблемы, которыя навсегда останутся неразрѣшенными,-- пишетъ Леббокъ.-- "Что касается меня, то я воздержусь отъ того, чтобы намѣчать опредѣленныя границы для разума. Когда извѣстный африканскій путешественникъ XVIII вѣка Мунго Паркъ спросилъ у арабовъ, что дѣлается съ солнцемъ ночью и появляется ли каждое утро новое солнце или старое,-- арабы отвѣтили, что вопросъ этотъ глупый, такъ какъ лежитъ внѣ предѣловъ человѣческаго пониманія. Въ "Курсѣ позитивной философіи", всего лишь въ 1842 году, Огюстъ Контъ, какъ аксіому, высказалъ такой тезисъ относительно небесныхъ тѣлъ. Мы можемъ опредѣлить ихъ форму, вычислить разстояніе, величину и движеніе, но мы никогда не въ состояніи будемъ изучить ихъ химическій составъ и минералогическую структуру. Черезъ нѣсколько лѣтъ спектральный анализъ сдѣлалъ то, что Контъ находилъ невозможнымъ" {Lubboсk, "Fifty Years of Science".}!
   Теперь, какъ и во времена Ньютона, справедливо утвержденіе что въ сущности великій океанъ научной истины еще не изученъ и лежитъ передъ нами. "Мнѣ часто хочется,-- говоритъ Леббокъ,-- чтобы когда-нибудь предсѣдатель Британской Ассоціаціи взялъ бы темой для своей годичной рѣчи "То,; чего мы не знаемъ еще". Кто можетъ сказать, на рубежѣ какихъ великихъ открытій мы стоимъ теперь! Иногда ничтожное улучшеніе извѣстнаго уже изобрѣтенія ведетъ къ поразительнымъ перемѣнамъ. Возьмемъ, напр., электрическое освѣщеніе. Уже много лѣтъ было извѣстно, что уголь, помѣщенный въ безвоздушномъ стеклянномъ сосудѣ и накаленный при помощи электрическаго тока, даетъ яркій свѣтъ. Но, съ другой стороны, было извѣстно также, что стекло при этомъ сильно накаляется и лопается. Такимъ образомъ то обстоятельство, что уголь, если черезъ него пропустить токъ, даетъ яркій свѣтъ въ безвоздушномъ пространствѣ, не имѣло практическаго примѣненія, Эдисону пришла мысль, что если сдѣлать уголъ очень тонкимъ, то получится свѣтъ, но безъ сильнаго нагреванія стекла. У Эдисона оспаривали право на патентъ, указывая, что усовершенствованіе, (замѣна толстаго угольнаго прута -- тонкой угольной нитью) -- слишкомъ ничтожно. Усовершенствованія, сдѣланныя Суономъ, Лэйнолъ Фоксомъ и др., каждое въ отдѣльности, были ничтожны, но въ общемъ произвели великія перемѣны. Или возьмемъ открытіе болепритупляющихъ средствъ. Въ началѣ XIX вѣка Гемфри Дэви открылъ свойства закиси азота, или веселящаго газа, какъ его тогда назвали. Найдено было, что газъ притупляетъ совершенно чувствительность, не причиняя вреда здоровью. Тогда же была совершена операціи извлеченія зуба подъ газомъ. Оказалось, что боль совершенно на ощущалась. Всѣ эти факты были извѣстны химикамъ,-- продолжаетъ Леббокъ,-- о новомъ открытіи сообщали студентамъ медикамъ, до втеченіе пятидесяти лѣтъ никому не приходило въ голову практически использовать его. Операціи производились, какъ и раньше; оперируемые переносили жестокія пытки, а между тѣмъ благодѣтельное средство находилось уже въ рукахъ. Никто не думалъ только, что можно примѣнитъ его. Вотъ еще примѣръ. Книгопечатаніе изобрѣтено, по общему мнѣнію, въ XV вѣкѣ. Дѣйствительно, тогда именно оно пріобрѣло практическое значеніе, во, въ дѣйствительности, печатаніе было извѣстно гораздо раньше, Римляне пользовались печатями, на ассирійскихъ памятникахъ имена царей воспроизведены при помощи печатей. Въ чемъ заключается разница между древнимъ и новымъ печатаніемъ? Разница самая маленькая; но въ то же время она имѣетъ колоссальное значеніе. Дѣйствительнымъ изобрѣтателемъ книгопечатанія былъ тотъ, въ головѣ котораго сверкнула блестящая мысль сдѣлать отдѣльныя печати дли каждой буквы вмѣсто того, чтобы имѣть печати для цѣлаго слова. Какой ничтожной кажется эта разница! А между тѣмъ втеченіе трехъ тысячъ лѣтъ никому въ голову не приходила мысль о ней. Кто можетъ предсказать пришествіе другихъ изобрѣтеній, столъ же простыхъ по существу, но еще болѣе великихъ по результатамъ? Такія грядущія изобрѣтенія, быть можетъ, у всѣхъ передъ глазами, но мы ихъ не видимъ покуда. Архимедъ требовалъ только точку опоры, чтобы поднять всю землю. Одна истина ведетъ за собою другую. Каждое пріобрѣтеніе дѣлаетъ возможнымъ другое и, что еще важнѣе, болѣе значительное {"The Pleasures of Life", часть II, cтp. 242.}.
   Подобно всѣмъ раціоналистамъ, Леббокъ глубоко убѣжденъ, что человѣчество становится лучше и добрѣе по мѣрѣ того, какъ дѣлаетъ свои завоеванія разумъ. Въ среднихъ вѣкахъ культура существовала только при дворахъ и то далеко не при всѣхъ. Жизнь въ англійскихъ, французскихъ и германскихъ замкахъ была груба и часто носила варварскій характеръ. Гальтонъ выразилъ мнѣніе, что населеніе древнихъ Аѳинъ, взятое въ цѣломъ, настолько же выше населенія современнаго европейскаго города, насколько мы -- выше австралійскихъ дикарей. Раскрывая комедіи, отразившія будничную жизнь Аѳинъ, мы видимъ, что и тогда, какъ и теперь, рядомъ съ геніями и титанами мысли были неинтересные люди, жившіе "мѣщанскими" страстями и интересами. Возьмемъ, напр., первую сцену перваго акта "Облаковъ". Стрепсіодъ думаетъ о запутавшихся дѣлахъ, о долгахъ сына, о неизбѣжномъ процессѣ.
   -- "Ай, ай! Боже великій! какъ ночи долги! День никогда не наступитъ! Я уже давно слышалъ, какъ пропѣлъ пѣтухъ, а слуги храпятъ, какъ будто еще полночь... А сынъ-то мой! Проснулся ли онъ? Онъ спитъ, завернувшись въ пять одѣялъ. Могу ли я спать съ мыслью о расходахъ, о лошадяхъ, о долгахъ, которые нужно платить? И все это по милости сына! Онъ только и думаетъ о томъ, какъ бы блистать верхомъ или въ колесницѣ. Ему снятся лошади, а я мучусь безсонницей; завтра мнѣ платить проценты! Эй, мальчикъ, засвѣти-ка лампу да дай мнѣ книгу. Сочту, сколько я долженъ и сколько процентовъ надо выложить. Двѣнадцать минъ Пафіасу! За что это ему столько? Ахъ, это за лошадь! О, какъ я несчастенъ!" {Цитирую по французскому переводу Аристофана, сдѣланному Брюмуа.}
   Свидѣтельствуетъ ли этотъ монологъ, равно какъ и другіе монолога, что жизнь Стрепсіода или сына его Филиппида была интереснѣе, ярче, интенсивнѣе, чѣмъ жизнь, напр., современнаго Стрепсіода, скажемъ, калужскаго второй гильдіи купца Михаила Ивановича Кособрюхова? А между тѣмъ одинъ видѣлъ постоянно передъ глазами божественныя іоническія колонны эрехтеума, величественный строй дорическихъ колоннъ Парѳенона и акрополь,-тогда какъ второй довольствуется созерцаніемъ каланчи, выкрашеннаго охрой "присутствія" и башенъ губернскаго тюремнаго замка.
   "Теперь достоянія культуры болѣе распредѣлены между разными слоями общества, чѣмъ въ древней Греціи,-- говоритъ Леббокъ.-- Начать хотя бы съ того, что массы теперь имѣютъ неизмѣримо болѣе легкій доступъ къ литературѣ страны, чѣмъ раньше". Оптимизмъ автора очень великъ. "Дальнѣйшій прогрессъ не ограничится матеріальной культурой. Мы стоимъ на пути, который поведетъ насъ къ великимъ завоеваніямъ разума. Будутъ, несомнѣнно, разрѣшены проблемы, кажущіяся намъ теперь загадками сфинкса. И разрѣшеніе этихъ проблемъ поведетъ къ дальнѣйшимъ завоеваніямъ разума. У насъ есть кромѣ того всѣ основанія надѣяться, что прогрессъ коснется также, и области морали" {"The Pleasures of Life", стр. 252.}.
   Человѣчество прогрессируетъ, потому что люди -- животныя соціальныя. Чѣмъ крѣпче общественная жизнь, чѣмъ больше единицъ принимаютъ въ ней участье и чѣмъ счастливѣе и свободнѣе эти единицы,-- тѣмъ стремительнѣе развивается данное общество. Прогрессъ, страны не всецѣло обусловливается только усиліями нѣсколькихъ геніевъ, но также дружной, незамѣтной работой милліоновъ маленькихъ людей.
   Прежде всего, общество должно добиться того, чтобы усилія, которыя оно дѣлаетъ, для улучшенія своего положенія не пропадали бы напрасно. Другими словами, всѣ силы должны быть приложены къ тому, чтобы расчистить дорогу и убрать всѣ камни, лежащіе на пути. Общество обязательно должно сдѣлать то же, что и римляне въ новой странѣ: попадая туда, они, прежде всего, рубили просѣки въ дремучихъ лѣсахъ и прокладывали широкія дороги. Они низвергали камни, вокругъ которыхъ плясали жрецы, и рубили старинные дубы, освященные традиціями, если они мѣшали. Въ Англіи эти "просѣки" сдѣланы были раньше, чѣмъ Леббокъ выступилъ, какъ общественный дѣятель. Дальше работа общества должна состоять въ. уравненіи шансовъ всѣхъ тѣхъ, которые идутъ "по дорогѣ". Мы видѣли уже, что предлагалъ Леббокъ, и мы знаемъ, что онъ, какъ человѣкъ очень умѣренный по взглядамъ, намѣчалъ, въ сущности, очень скромную программу.
   Затѣмъ все общество коллективно должно въ собственныхъ интересахъ "не ходить съ глазами, опущенными въ землю". Леббокъ для поясненія этой мысли приводитъ слова своего друга Гексли. "Предположимъ, стало бы извѣстно, что не только наше благополучіе, но и наша жизнь всецѣло зависятъ отъ того, выиграемъ ли мы или проиграемъ шахматную партію. Нашей обязанностью, было бы тогда, не. правда-ли, узнать хоть названіе фигуръ и изучить движенія ихъ? Съ какимъ презрѣніемъ глядѣли бы мы тогда на отца или на государство, не научившихъ дѣтей даже тому, какъ отличить пѣшку отъ туры. Между тѣмъ не подлежитъ сомнѣнію, что наше счастье и наша жизнь, а также счастье и жизнь всѣхъ близкихъ намъ, всецѣло зависятъ отъ знанія хотя бы основныхъ правилъ игры неизмѣримо болѣе трудной и сложной, чѣмъ шахматы. Передъ нами игра, продолжающаяся милліоны вѣковъ. Каждый изъ насъ долженъ сыграть партію. Шахматной доской служитъ вселенная, фигуры это -- явленія космоса, а правила игры -- то, что мы называемъ законами природы. Нашъ партнеръ скрытъ. Мы знаемъ, что. играетъ онъ всегда честно, справедливо и спокойно. Но по собственному опыту мы могли также убѣдиться, что невидимый партнеръ всегда замѣтитъ нашу ошибку и никогда не проститъ намъ невѣжества. Невидимый партнеръ выдаетъ высокую ставку тому, кто играетъ хорошо, способность, умъ и сила играющаго доставляютъ великое удовольствіе невидимому партнеру и онъ щедро вознаграждаетъ. Плохому и неумѣлому игроку онъ объявляетъ спокойно и безъ всякой жалости; "шахъ и матъ".
   Сегодня изъ газетъ я узналъ о смерти каноника Барнета, и я не могу не думать объ общей англійской чертѣ, свойственной и Леббоку, и канонику Барнетту. Одинъ изъ нихъ былъ естествоиспытатель, а другой -- настоятель Вестминстерскаго аббатства; одинъ -- агностикъ, другой -- вѣрующій, но обоихъ ихъ объединяло одно: стремленіе научить играющаго "правиламъ шахматной игры". Представимъ себѣ, что въ деревню, въ которой свирѣпствуетъ тифъ, прибыло нѣсколько доброжелательныхъ лицъ. Одинъ изъ прибывшихъ при видѣ больныхъ приходитъ въ ужасъ, проклинаетъ природу и скорбно начинаетъ доказывать, что жизнь -- обманъ и что сумма дѣйствительныхъ страданій безконечно превышаетъ мнимыя радости. И, поплакавъ, этотъ пріѣзжій садится завтракать. Другой изъ прибывшихъ кротко говоритъ испуганнымъ роднымъ больныхъ, мечущихся въ жару: "болѣзнь имъ послана, какъ испытаніе; это -- наказаніе за грѣхъ, совершенный, если не ими, то вами, вашими знакомыми или соотечественниками". Затѣмъ среди пріѣзжихъ есть мужественный философъ, спокойно объявляющій потерявшимъ голову жителямъ, что въ тифѣ нѣтъ ничего дурного, что мудрецъ долженъ принять спокойно болѣзни, потерю друзей и даже смерть. Но есть еще пріѣзжіе, они не философствуютъ, не приходятъ въ отчаяніе и не зовутъ къ покаянію; а молча снимаютъ сюртуки; надѣваютъ передники и принимаются за работу. Они показываютъ испуганнымъ роднымъ, какъ очистить и дезинфецировать помѣщенія, какъ обмыть больныхъ и какъ закутывать ихъ во влажныя простыни. Такъ поступаютъ англичане, и такими типичными англичанами были Леббокъ и каноникъ Барнеттъ, основатель перваго университетскаго поселенія въ Уатчепелѣ (Tounbee Hall), которое и подробно описывалъ въ 1897 году въ "Русскомъ Богатствѣ", въ первомъ моемъ письмѣ изъ Англіи. И Леббокъ, и каноникъ Барнеттъ счастливы въ томъ отношеніи, что, когда они "снимаютъ сюртуки", чтобы помочь больнымъ, ихъ никто не остановитъ...

------

   Подъ вліяніемъ совершенно опредѣленныхъ причинъ въ развитіи человѣчества наблюдается своеобразный ритмъ: ясное, радостное міровоззрѣніе, основанное на знакомствѣ съ космосомъ и любви къ Природѣ, смѣняется постоянно туманнымъ и мрачнымъ міровозрѣніемъ, основаннымъ на метафизикѣ и на полномъ пренебреженіи къ "книгѣ природы". Тогда забывается, что "Природа -- не слѣпокъ, не бездушный ликъ", что "въ ней есть душа, въ ней есть свобода, въ ней есть любовь, въ ней есть языкъ". Въ такіе періоды радостное отношеніе къ жизни и спокойное срѣтеніе смерти смѣняются ужасомъ, отчаяніемъ и постояннымъ, трепетомъ. Въ тѣ періоды, когда мысль забирается въ туманъ, возрождаются наиболѣе. Жестокія и примитивныя теоріи... Никогда, кажется, человѣчество не говорило съ такимъ легкимъ сердцемъ о войнахъ и объ усовершенствованныхъ орудіяхъ истребленія, какъ теперь. И въ такіе періоды особенно цѣнны люди, какъ лордъ Эвбери, которые учатъ любить и понимать, источникъ всѣхъ радостей, -- Космосъ; люди, доказывающіе, что удѣлъ человѣка -- счастье, что золотой вѣкъ -- впереди. И мы охотно готовы простить имъ даже нѣкоторую наивность въ ихъ оптимизмѣ....

Діонео.

"Русское Богатство", No 7, 1913

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru