Шкловский Исаак Владимирович
По северу Испании

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

По сѣверу Испаніи.

I.

   ...Когда я читаю про муки, стоически выносимыя дикарями при татуировкѣ, про муки, принимаемыя, чтобы быть похожими "на всѣхъ", то прихожу къ заключенію, что природа человѣческая, въ сущности, одинакова подъ всѣми широтами. Австраліецъ выноситъ адскую операцію, чтобы тоже имѣть на ножѣ четыре ряда рубцовъ, "какъ у другихъ"; испанецъ способенъ голодать и одиннадцать мѣсяцевъ сидѣть на горохѣ, чтобы за то имѣть возможность на четыре недѣли показаться "въ люди" въ такихъ мѣстахъ, какъ Мундарисъ, Аррона-Сестола, а въ особенности въ С.-Себастіанѣ. Послѣднее мѣсто -- кульминаціонный пунктъ фешіонебельности для испанца. Нѣтъ, кажется, испанскаго романа, въ которомъ герой и героиня не встрѣчались когда нибудь на "кончѣ", на улицѣ Либертадъ или вмѣстѣ не обѣдали бы на горѣ Уліи. "Конча" и "Улія" фигурируютъ также достойнымъ образомъ даже въ испанскихъ романахъ, появляющихся въ Латинскихъ республикахъ Америки. Такъ какъ С.-Себастіанъ находится на самой границѣ, то городъ усиленно рекламируется съ цѣлью привлеченія туда "шляющей публики", какъ говоритъ Щедринъ. Французовъ заманиваютъ вкусной кухней, красивыми женщинами, домиками въ Пасахесѣ, гдѣ скрывался со своей возлюбленной Викторъ Гюго (тогда ему было но восемьдесятъ лѣтъ), казино съ игрой всякаго рода, "какъ для самыхъ робкихъ, такъ и для смѣлыхъ", "jeux de toutes sortes, pour les plus timides comme pour les plus hardis". Игра для робкихъ, это -- спокойныя "лошадки". Для "смѣлыхъ" уготовлены бурныя волненія баккара. И такъ какъ французское населеніе Нижнихъ Пиренеевъ -- роялисты, то туристовъ заманиваютъ возможностью увидѣть короля, живущаго лѣтомъ всегда въ С.-Себастіанѣ. Правда, это испанскій король, а не французскій, Альфонсъ ни, а не Филиппъ Орлеанскій; но роялистъ долженъ любить суверэна вообще: "De beaucoup de poitrines franèaises s'échappe le cri de: "Vive le Roi!" -- читаю я въ одной изъ книжечекъ, написанныхъ для французскихъ туристовъ. (Изъ груди многихъ французовъ вырывается крикъ: "да здравствуетъ король!"). Англичанъ заманиваютъ въ С.-Себастіанъ, главнымъ образомъ, боемъ быковъ. Ибо, хотя на родинѣ всѣ англичане обличаютъ бои и находятъ ихъ "the most unsportsmanlike and cowardly spectacle (самымъ не спортсмэнскимъ и низкимъ зрѣлищемъ), но, когда находятся въ Испаніи, первымъ дѣломъ поручаютъ достать для себя хорошій билетъ "въ тѣни".
   Нигдѣ въ Испаніи бои быковъ не отличаются такою пышностью, какъ въ большихъ пограничныхъ городахъ, т. е. въ Алхесирасѣ и въ С.-Себастіанѣ. Въ Испаніи англичане не только усердно посѣщаютъ бои быковъ (при чемъ часто забираютъ съ собою дѣтей), но часто становятся настоящими знатоками. "Если ты, читатель, не особенно свѣдущъ въ вопросѣ о тавромахіи, то подумаешь, пожалуй, что искусство видѣть бои быковъ сводится къ наблюденію всего происходящаго на аренѣ,-- пишетъ авторъ "руководства для любителей національнаго зрѣлища" {El arte de ver los toros. Manual del aficionado a la Fiesta National. Madrid. P. p. 5-6.}.-- И если тебѣ это такъ кажется, то ты погрязнешь въ самомъ глубокомъ невѣжествѣ. И хотя каждый испанецъ видѣлъ бои быковъ, но если говорить о дѣйствительныхъ знатокахъ, какъ, напр., Кучаресъ, то число понимающихъ сведется къ немногимъ единицамъ". Вы видите, какъ трудно стать цѣнителемъ, un aficionado національнаго зрѣлища!
   Изъ "руководства" я узналъ, напримѣръ, что любители различаютъ сорокъ четыре цвѣта быковъ. Придуманы особыя слова для. каждаго оттѣнка, для каждой формы лысинки. Настоящій цѣнитель придетъ въ негодованіе, если профанъ назоветъ быка, скажемъ, "сѣрымъ", когда онъ "jabonero", "cardeno" или "albahio". Что касается формы роговъ, то для опредѣленія ихъ руководства приводитъ двадцать одинъ терминъ. Если рога, напр., тонки и прямы, то быкъ будетъ "astifino"; если одинъ рогъ чуть-чуть уклоняется больше другого, то для этого уготовленъ терминъ "bizco". Точно подмѣчены и опредѣлены характеръ и воинственность быка. Цѣнитель сразу отличитъ "abanto", т. е. трусливаго быка, убѣгающаго въ дальній уголъ послѣ двухъ-трехъ курбетовъ отъ "bravucon", тоже робкаго, но маскирующаго свой страхъ сердитымъ мычаніемъ. А въ особенности цѣнитель долженъ умѣть сразу различать "diferentes maneras de matar" (разные способы убивать). "Эспада" всадилъ, напримѣръ, быку шпагу по самую рукоятку, такъ что конецъ намѣтился шишкой на боку животнаго. Быкъ завертѣлся волчкомъ и повалился. Профаны бѣшено апплодируютъ, но настоящіе "aficionados" свистятъ, ругаютъ матадора, непочтительно отзываются о его родительницѣ и швыряютъ въ него бумажными подушечками, набитыми бумажными же обрѣзками. (Эти подушечки продаются у входа въ циркъ, чтобы мягче было сидѣть на каменныхъ скамьяхъ). Дѣло въ томъ, что ударъ совершенно "неправиленъ". Но вотъ "эспада" всадилъ шпагу только на треть. Быкъ метнулся въ сторону, замоталъ головой, и шпага вывалилась. "Профаны" свистятъ и поминаютъ родительницу матадора; но "цѣнители" а аплодируютъ: ударъ былъ "правильный", "хорошій", согласный съ славными завѣтами, оставленными великими эспадами, но конецъ шпаги уклонился на одну линію и встрѣтилъ "los brazuelos", т. е. отростки спиннаго хребта. Какъ видите, стать дѣйствительнымъ цѣнителемъ очень трудно, а между тѣмъ англичане постигаютъ спортъ тавромахіи въ совершенствѣ...
   Есть много сильно рекламируемыхъ мѣстъ, которыя разочаровываютъ туриста,-- какъ, напр., Біаррицъ. С.-Себастіанъ одно изъ іѣхъ немногихъ мѣстъ, которыя гораздо лучше даже, чѣмъ про нихъ говорятъ рекламы. Трудно даже представить себѣ болѣе идеальное сочетаніе моря, горъ и лѣса. Удивительная "конча", т. е. круглая бухта, окружена горами, какъ бы спеціально для того, чтобы взобраться на нихъ и любоваться безпредѣльнымъ, капризнымъ, суровымъ и прекраснымъ Бискайскимъ заливомъ. С.-Себастіанъ является также хорошимъ сочетаніемъ благоустроеннаго города и "пляжа"; но человѣка, котораго "фауна" каждой страны интересуетъ гораздо больше видовъ ея, С.-Себастіанъ привлекаетъ, какъ отличное поле для наблюденій надъ испанцами. Съ этою цѣлью надо остановиться не въ одномъ изъ интернаціональныхъ каравансараевъ, какъ Континенталь, Марія Христина или Palais, гдѣ слышится французская и англійская рѣчь, гдѣ вышколенные лакеи коверкаютъ четыре языка, а въ типичной испанской фондѣ, куда иностранцы никогда не заглядываютъ. Еще лучше было бы остановиться въ испанскомъ вансіонѣ, т. е. въ casa de huespedes. Въ любомъ нумеръ мѣстной газеты мы можемъ натолкнуться на заманчивыя объявленія какого нибудь "дона Тибурсіо Асеновіеты", соблазняющаго пріѣзжаго "дешевыми цѣнами, хорошими комнатами и первоклассной кухней". Въ "casas de huespedes" нѣтъ недостатка, но въ нихъ надо безусловно примириться, во-первыхъ, съ тремя видами насѣкомыхъ, которыя, какъ граціи въ древнемъ мірѣ, всегда держатся вмѣстѣ въ испанскихъ пансіонахъ, а во вторыхъ -- съ испанской кухней" Авторъ геніальной поваренной книги рѣшительно заявляетъ, что "les destineés des nations dépendent de la manière dont elles se nourrissent" (судьбы народовъ зависятъ отъ способа ихъ питанія). Если это такъ, то меня совершенно не изумляетъ исторія Испаніи и безконечныя революціи, не приводящія ни къ чему.
   Испанская кухня спеціально придумана для того, чтобы создавать вѣчное раздраженіе. Основа ея -- оливковое масло, чеснокъ и стручковый перецъ. Эта кухня создала такіе ужасы, какъ "manteca valenciana", блюдо состоящее изъ равныхъ долей свиного жира и чеснока, растертыхъ въ амальгаму, "sopo de gato", т. е. кошачій супъ, куда входятъ чеснокъ, стручковый перецъ и хлѣбъ, поджаренный на оливковомъ маслѣ; какъ жареное мясо, нашпигованное чеснокомъ и гарнированное кусочками легкаго и чеснока. Словомъ, чеснокъ во всѣхъ видахъ и во всѣхъ формахъ... даже въ видѣ ругательства. Самое распространенное испанское ругательство-анатомическаго происхожденія. Такъ какъ дамамъ произносить его неудобно, то онѣ ограничиваются только второю половиною его "ajo", что означаетъ "чеснокъ". Для полноты, должно быть, къ ругательству въ такомъ случаѣ прибавляется еще "у cebollas" (и лукъ). Анализъ, произведенный надъ воздухомъ соmеdor'а (столовой) испанскаго пансіона, показалъ бы механическую смѣсь изъ равныхъ долей паровъ чеснока и дыма скверныхъ сигаръ. Старая испанская поговорка рекомендуетъ путешественнику, остановившемуся въ пансіонѣ и заказавшему къ обѣду кролика, "слѣдить однимъ глазомъ за кошкой, а другой -- за сковородой" (un ojo á la sarten y otro á la gato). Мнѣ лично кажется, что чудесное превращеніе кошекъ въ "civet" или лошадей въ "цыплятъ" возможно скорѣе во французской, чѣмъ въ испанской гостинницѣ. Въ "casa de huespedes" туристъ попробуетъ, конечно, національное блюдо "олья подряда". Это -- родъ тушенаго мяса. Въ "puchero", т. е. горшокъ, повариха кладетъ рѣшительно все, что находится подъ рукой, дѣлая исключеніе лишь для вещей, "противныхъ церкви, святой католической религіи и добрымъ нравамъ". Украинская поговорка, которую я слышалъ въ дѣтствѣ, гласитъ: "Нема рыбы якъ линина; нема мняса, якъ свинина". Испанская повариха безусловно признаетъ справедливость половины этой поговорки. "No hay olla sin tocino, ni sermon sin Agustino" (He можетъ быть ольи безъ свинины, какъ не можетъ быть проповѣди безъ цитаты изъ писаній св. Августина).
   Въ испанской фондѣ тѣло туриста, желающаго наблюдать нравы, защищено отъ "трехъ грацій", а желудокъ -- отъ "sopa de gato". Персидскій порошокъ признается въ безграничномъ количествѣ, а чеснокъ и стручковый перецъ -- въ умѣренномъ. Оливковое масло тамъ льютъ въ салатъ, а не въ жаркое. Мнѣ какъ-то попались путевыя впечатлѣнія француза въ Испаніи. Авторъ распространяется объ испанской кухнѣ и горько жалуется на то, что его до такой степени кормили "garbanzos" (горохомъ), чъ онъ къ концу путешествія "превратился въ дѣтскую погремушку". Глубоко сочувствуя автору, превратившемуся при возвращеніи въ Парижъ въ пузырь, наполненный горохомъ, я долженъ однако замѣтить, что туриста ждетъ въ Испаніи опасность другого рода. Испанскія гостиницы имѣютъ въ виду людей, постящихся одиннадцать мѣсяцевъ, чтобы четыре недѣли пожить "въ свое удовольствіе". Пища подается въ "фондахъ" въ невѣроятномъ изобиліи. И если кто поживетъ въ "фондѣ" недѣли три, то онъ можетъ наблюдать, какъ испанцы и испанки полнѣютъ и округляются на глазахъ. Изобильная пища заливается "чаколи", т. е. мѣстнымъ виномъ. Правда, оно плохенькое и со страннымъ привкусомъ, зато въ "фондахъ" его подаютъ, не жалѣя. Каждому разрѣшается выпивать хоть по литру за завтракомъ и обѣдомъ.
   "Comedor" (столовая) настоящей испанской "фонды" во время сезона, это -- первое поле битвы, своего рода Саарбрюкенъ, гдѣ происходитъ встрѣча съ "непріятелемъ". Съ одной стороны являются тучныя мамаши съ одной, двумя, тремя дочками. Съ другой -- молодые люди съ подвитыми усами. Мамаши и дочки, согласно испанскому обычаю, одѣты въ черное и густо набѣлены и нарумянены. Обычай краситься такъ распространенъ въ Испаніи и производится такъ неискусно, что не можетъ быть не замѣченъ даже самымъ невнимательнымъ туристомъ. Мамаши, согласно старинному обычаю, приходятъ въ "comedor" въ мантиліяхъ, но дочки ослѣпляютъ громадными шляпками.
   На западѣ отъ С.-Себастіана, близъ Сантандера, находится знаменитая Альтамирская пещера. Въ ней нѣсколько десятковъ тысячъ лѣтъ назадъ, когда сѣверъ Испаніи переживалъ ледниковый періодъ, зимою укрывались люди. Современники мамонта заполняли длинные досуги живописью. Погрузивъ руку въ лейку, наполненную жиромъ и натеревъ ее потомъ охрой, люди палеолитическаго вѣка рисовали съ необыкновенной экспрессіей на камняхъ звѣрей, которые теперь или исчезли совершенно, или укочевали далеко на сѣверъ, когда оттаяли льды. Съ наибольшей силой изображены дикіе кони, бьющіеся на арканѣ. Въ "комедорѣ" каждой типично-испанской фонды въ С.-Себастіанѣ во время сезона повторяются сцены, напоминающія рисунки Альтамирской пещеры.
   Вотъ свободно, легко и весело мчится дикій "конь" въ модной жилеткѣ, съ подвитыми усами. Онъ необыкновенно независимо куритъ сигару (испанцы имѣютъ дурное обыкновеніе курить за обѣдомъ и плевать прямо на коверъ) или съ удовольствіемъ пьетъ "чоколи". Изъ другого угла за "конемъ" слѣдитъ "охотникъ": толстая, набѣленная дама въ черномъ, съ мантиліей на сѣдыхъ волосахъ, Она внимательно смотритъ въ золотой или черепаховый лорнетъ, оцѣнивая, повидимому, "статьи" коня и опредѣляя мысленно, стоющій ли онъ или нѣтъ. Рядомъ съ мамашей сидятъ набѣленныя дочери, спокойно дожидающіяся развитія событій. Еще черезъ недѣлю дамы и молодой человѣкъ съ подвитыми усами уже обѣдаютъ за общимъ столикомъ. Арканъ накинутъ, хотя петля еще не затянулась. Конь съ подвитыми усами все еще имѣетъ необыкновенно побѣдоновный, самоувѣренный видъ, такъ какъ убѣжденъ, что свободенъ.. Теперь уже вся партія вмѣстѣ отправляется послѣ завтрака на "кончу", а послѣ обѣда въ казино. Еще черезъ двѣ недѣли молодой человѣкъ уже "novio", т. е. офиціальный ухаживатель за одной изъ дѣвицъ. Ему разрѣшаются авансомъ кое-какія вольности; но онѣ обязываютъ... С.-Себастіанъ считается въ Испаніи лучшей ярмаркой невѣстъ. Всего въ девяти верстахъ оттуда находится городокъ Ассо съ чудотворнымъ распятіемъ, дающимъ молящимся "здоровье, деньги и хорошаго мужа" (salud, dinero y buen marido). И жены чиновниковъ, торговцевъ, врачей и офицеровъ, имѣющія взрослыхъ дочерей, съ тѣмъ большимъ ражемъ держатъ всю семью цѣлый годъ на одномъ горохѣ, чтобы имѣть потомъ возможность на четыре недѣли поѣхать на большую охоту въ С.-Себастіанъ.
   

II.

   Вой быковъ, какъ извѣстно, состоитъ изъ нѣсколькихъ дѣйствій или snertes: suerte de varas, suerte de banderillas и т. д. День пребыванія въ С.-Себастіанѣ тоже раздѣляется на нѣсколько snertes: питаніе въ comedor'ѣ (самое длинное дѣйствіе), фланированіе, по "кончѣ", купанье (самое короткое дѣйствіе), потому что испанцы, а въ особенности испанки пуще всего боятся воды), хожденіе въ казино. Недавно знаменитый испанскій публицистъ написалъ очень интересную статью, посвященную "психологіи испанской навахи" {"Psicologia de la navaja espanola". "Espana Nueva", 27 de Agosto, 1912.}. "Сомнѣваюсь, чтобы гдѣ-нибудь существовала страна еще болѣе сварливая, чѣмъ Испанія,-- говоритъ авторъ.-- Во всякомъ случаѣ я твердо убѣжденъ, что испанцы наиболѣе раздражительные люди въ мірѣ... Мы не знали спокойнаго года. "Герильеро" переродился въ бандита. Безпрерывныя войны и революціи не являются послѣдствіями особеннаго характера націи. Напротивъ, испанцы стали жестоки и раздражительны вслѣдствіе цѣлаго ряда войнъ. Изучавшіе испанскій народъ отмѣчаютъ, что массы совершенно не умѣютъ владѣть собою. Крестьянинъ, раздражаясь, кричитъ, топаетъ ногами, пускаетъ въ ходъ кулаки и ножъ. Съ животными онъ жестокъ. О темпераментѣ народа говорятъ свирѣпыя зрѣлища, значительное число преступниковъ и многочисленныя каторжныя тюрьмы". Рамонъ де-ла-Круе" создалъ типъ, являющійся любимымъ героемъ крестьянъ и горожанъ въ Испаніи. Этотъ типъ, по увѣренію автора втатьи, никогда не существовалъ въ жизни. Стремленіе уподобиться ему породило бандитство и "chulos" (апашей), прожигателей жизни, слабыхъ, какъ тѣло спрута, но цѣпкихъ, какъ щупальцы головоногаго, хвастливыхъ тореро, искателей казенныхъ мѣстъ... Имѣй наваха руки, ноги и глаза, "она была бы подобна испанцу".
   Эта нелестная характеристика особенно вспоминается въ казино, у игорныхъ столовъ, гдѣ страсти скорѣе всего разгораются и легче всего проявляются. Въ С.-Себастіанѣ дѣйствительно есть игра для "смѣлыхъ и для робкихъ", для "полныхъ" и для "тощихъ" кошельковъ. Прежде всего наблюдатель обратитъ, конечно, вниманіе на крупье. Надобна была спеціальная культура, чтобы создать типъ, на лицѣ котораго отражаются хищность, индифферентность и подозрительность. Иногда попадаются прямо великолѣпные образчики. Я долго наблюдалъ, напр., главнаго крупье за однимъ столомъ. Надо представить себѣ мягкаго, рыхлаго, бѣлесаго, безбородаго мужчину неопредѣленнаго возраста. Всѣ пороки, созданные культурой, всѣ семь извѣстныхъ смертныхъ грѣховъ съ добавленіемъ безчисленныхъ грѣховъ, еще не квалифицированныхъ, но практикуемыхъ, запечатлѣны на этомъ рыхломъ, бабьемъ лицѣ съ складками у носа. Только современная культура могла создать такой типъ празднаго человѣка, каторжно занятаго въ то же время. Крупье, очевидно, знаетъ, что лицо его непрезентабельно и, чтобы придать себѣ болѣе благообразный видъ, нацѣпилъ на носъ золотые очки. Одѣтъ крупье не только отлично, но и изысканно.
   -- Hecho!-- тономъ, не допускающимъ возраженія, говоритъ онъ, когда шарикъ, попрыгавъ по кругу, проявляетъ стремленіе покатиться въ одну изъ лунокъ.
   Еще болѣе интересны играющіе, облѣпившіе громадный столъ, какъ мухи кусокъ сахара. Испанцы, въ общемъ, играютъ не особенно спокойно. Они проявляютъ ту раздражительность и нервность, про которую говоритъ авторъ "Психологіи испанской навахи". Вотъ одинъ игрокъ, съ красивымъ, мужественнымъ лицомъ. Онъ ведетъ большую игру и ставитъ по нѣсколько банковыхъ билетовъ сразу на нѣсколько цифръ. Ему удивительно не везетъ. Крупье каждый разъ загребаетъ лопаткой цѣлую кучу билетовъ, поставленныхъ игроками; а онъ достаетъ изъ портфеля новые билеты. Въ пальцахъ нѣтъ нервной дрожи, но красивыя брови сдвинуты и губы шепчутъ что-то, должно быть, то энергичное ругательство, въ которомъ находятъ облегченіе всѣ испанцы, отъ погонщика муловъ до архіепископа... За столами въ игорныхъ залахъ удобнѣе всего наблюдать тѣ типы общества, которые отмѣчаютъ испанскіе беллетристы самой послѣдней формаціи. Я имѣю въ виду "людей съ надрывомъ", представителей умирающей Испаніи. На-дняхъ молодой испанскій беллетристъ Антоніо-де-Ойосъ и Винентъ (De Hoyos y Vinent) выпустилъ интересный по замыслу, но слабый по выполненію романъ "Старость Геліогабала". "Очень часто, изучая исторію и вызывая фантастическія фигуры, окруженныя ореоломъ святости или освѣщенныя пламенемъ безумія и порока, я задавалъ себѣ вопросъ: "что стало бы съ этими героями, живи они въ наши дни?-- говоритъ романистъ.-- Что было бы съ ними, если бы эти герои появились въ такомъ благоустроенномъ обществѣ, какъ наше? Что стало бы съ Семирамидой, Клеопатрой, Мессалиной, Нерономъ, Геліогобаломъ, Сидомъ, Пизарро, Космо-де-Медичи?
   "И я думалъ, что, вѣроятно, Клеопатра, лишившись всѣхъ владѣній, отнятыхъ англичанами, показывала бы свое потускнѣвшее великолѣпіе на улицахъ Парижа. Мессалина была бы королевой, отрекшейся отъ престола, послѣ того, какъ конклавъ врачей призналъ ее нимфоманкой, и пребывающей на покоѣ въ одномъ изъ дворцовъ {Намекъ на королеву Изабеллу II.}. Геліогабалъ и Неронъ, обвиненные въ посягательствѣ на общественную мораль, предстали бы передъ сенскимъ трибуналомъ. Сидъ и Пизарро стали бы атаманами разбойниковъ, а Космо Великолѣпный, разоренный своей расточительностью, торговалъ бы антикварными вещами".
   Антоніо де-Ойосъ выводитъ Геліогабала въ современной обстановкѣ-графа Медину ла-Віеха. "Онъ кажется трупомъ, отправившимся въ поиски за приключеніями, послѣ того, какъ его гальванизировали похотью. Ибо Клавдіо мертвъ, въ этомъ не существуетъ сомнѣнія,-- такъ описываетъ Геліогабала одинъ изъ героевъ романа.-- Есть мертвецы, которыхъ хоронятъ живыми; но есть также мертвецы, которыхъ всѣ считаютъ живыми. Медина умеръ, умеръ. Если бы возможно было заглянуть ему въ грудь, мы увидали бы червей. Онъ умеръ физически и морально. У него нѣтъ ни иллюзій, ни желаній, ни надеждъ. Осталась лишь одна похоть, чрезмѣрная, адская, способная гальванизировать его {"La Vejez de Heliogabalo",p. 45.}. Самое интересное въ романѣ -- коллекція людей "съ надрывомъ", "самоломанныхъ", по выраженію Тургенева. Эти "самоломанные" люди -- новое явленіе въ испанскомъ обществѣ и въ испанской литературѣ. И игорныя залы въ С.-Себастіанѣ -- отличное поле для наблюденія ихъ.
   Вотъ еще любопытные типы играющихъ. Она и онъ. Хотя всѣ испанки красятся, но бѣлила и румяна наложены у ней на лицѣ въ такомъ изобиліи, что не подлежитъ сомнѣнію, что это профессіональная, "военная окраска". Губы натерты такъ, что ротъ кажется кровоточащей раной. На рыжихъ волосахъ -- шляпа съ громадными страусовыми перьями. Дама ставитъ банковые билеты, которые достаетъ изъ мужского бумажника, лежащаго передъ ней. Рядомъ съ ней молодой человѣкъ, почти мальчикъ, въ круглой соломенной шляпѣ. (Считая игорный залъ, повидимому, неприличнымъ мѣстомъ, посѣтители, одѣты ли они небрежно или парадно, сидятъ тамъ въ шляпахъ). Молодой человѣкъ, очевидно, передалъ спутницѣ свои деньги для игры, а самъ, уткнувшись носомъ въ бумажку, тщательно записываетъ каждую выигравшую цыфру. Среди типичныхъ испанскихъ лицъ нѣсколько иностранцевъ, повидимому, заглянувшихъ изъ Біаррица на бой быковъ и застрявшихъ въ игорной залѣ. Но "лошадки",-- это въ глазахъ настоящихъ игроковъ только дѣтская забава. Настоящая, серьезная игра идетъ въ закрытой залѣ, куда постороннихъ не впускаютъ. Тамъ играютъ въ баккара. С.-Себастіанъ славится крупными проигрышами и выигрышами. Въ трехъ часахъ пути отъ С.-Себастіана находится Бильбао съ его богатыми желѣзными рудниками. Тамъ создаются въ самый короткій срокъ громадныя состоянія, и мелочные лавочники или фермеры въ два -- три года становятся милліонерами. Эти новые богачи -- страстные игроки, которыхъ чаще всего можно видѣть за карточными столами въ С.-Себастіанѣ.
   Покуда отцы играютъ, въ другой залѣ наверху дочери танцуютъ. Сперва слѣдуютъ интернаціональные вальсы и польки, а потомъ "хоты", "боло", "сегедильи" и "фанданго"... Еще съ утра обсерваторія на Игэльдѣ сигнализовала: "Ждите бурю". Къ вечеру громадная чашка "кончи" кипѣла, какъ будто превратилась въ гигантскій котелъ, подогрѣваемый всѣмъ воинствомъ водяного. Пѣна волнъ уже залетала на набережную; но это было только начало одного изъ тѣхъ страшныхъ штормовъ, которые такъ часты на "Кантабрикѣ", т. е. на испанскомъ берегу Бискайскаго залива. И когда балъ былъ въ полномъ разгарѣ, когда испанцы и испанки танцовали новый танецъ "paso del oso", массивныя стѣны казино содрогнулись. На дворѣ завылъ и загудѣлъ штормъ, заглушая пронзительные звуки паровыхъ сиренъ.
   -- Las barcas de Pescadores de Bermeo no han vnelto! (Лодки рыбаковъ изъ Бермео не возвратились) -- сказалъ мнѣ испанецъ, съ которымъ мы жили въ одной гостинницѣ. Онъ только что видѣлъ вывѣшенную въ читальнѣ телеграмму. Бермео -- одинъ изъ маленькихъ рыбачьихъ городковъ въ окрестностяхъ С.-Себастіана. Ежедневно сотни рыбаковъ выѣзжаютъ оттуда въ море, чтобы ловить рыбу, омаровъ и "almejas" (ракушекъ), истребляемыхъ потомъ пріѣзжимъ населеніемъ. И этихъ рыбаковъ захватилъ въ морѣ штормъ. То была та буря, про которую до сихъ поръ пишутъ испанскія газеты. Я оставилъ казино, когда тамъ въ большой залѣ танцовали галопъ. На площади вѣтеръ валилъ съ ногъ. Надъ головой тучи, какъ дикая охота, мчались въ бѣшеномъ галопѣ. Брызги окатывали рѣдкихъ прохожихъ, любовавшихся бурей съ высокой набережной. Пронзительно выли паровыя сирены...
   Прошли священники, наслаждавшіеся бурей. Сколько ихъ! Толстые, съ вздутыми животами, и тоненькіе, сухіе, сморщенные. Одни похожи на брюхатыхъ бабъ, высоко подоткнувшихъ юбки; другіе -- на юркихъ ящерицъ. Попы закинули на руки полы плащей, какъ дамы свои шлейфы, и безмятежно курили, любуясь моремъ. Затѣмъ прошла группа капуциновъ, судя по краснымъ щекамъ, не особенно изнурявшихъ плоть и не слишкомъ бичевавшихъ ее узловатыми веревками, которыми были перетянуты ихъ толстые животы. Нигдѣ, кажется, нельзя встрѣтить столько монаховъ всѣхъ орденовъ, какъ въ С.-Себастіанѣ. Кромѣ испанцевъ, тутъ еще французы и португальцы, выкуренные изъ обжитыхъ теплыхъ норъ. И все это интригуетъ, агитируетъ, строитъ заговоры!..
   -- Senor, una limosna! Somos sin trabajo! (Подайте милостыню! Мы -- безъ работы!),-- слышу я обращеніе къ себѣ. Поднимаю глаза. Передо мною -- два парня. Старшему изъ нихъ не больше двадцати двухъ лѣтъ. Береты сдвинуты на бекрень, черные кудри вьются на лбу. Глаза сверкаютъ. Повидимому, парни, не особенно усиленно искали работу или, вѣроятно, желали найти ее въ другой области. И зачѣмъ будутъ работать парни, когда они видятъ ничего не дѣлающихъ монаховъ? Послѣднимъ нечего бояться полиціи, тогда какъ парни шмыгнули въ сторону, какъ только завидѣли городового. Къ слову сказать, нигдѣ за-границей не видѣлъ я столько полиціи разнаго рода, какъ въ 0.-Себастіанѣ. Всюду, гдѣ только можно, стоятъ карабинеры въ опереточныхъ клеенчатыхъ шляпахъ; затѣмъ, на каждомъ перекресткѣ городовые, удивительно напоминающіе по мундиру ихъ русскихъ собратовъ; потомъ есть еще полицейскіе въ полосатыхъ кителяхъ, съ тесемками на боку. И находится еще работа для "муниципальной гвардіи", каррикатурно выряженной англійскими полицейскими. "Бобби" всѣ рослые, широкоплечіе, красивые, стройные. А испанская муниципальная гвардія состоитъ изъ маленькихъ замухрышекъ, скрюченныхъ какъ, коховская запятая. Киверъ у нихъ сдвинутъ на затылокъ. Муниципальная гвардія вооружена только черными палочками, которыми, повидимому, очень гордится. И, несмотря на изобиліе полиціи, пріѣзжимъ "даютъ дышать": паспортъ тутъ излишенъ, какъ во всей Испаніи. Съ тѣхъ перъ, какъ фигаро имѣлъ свои злоключенія, послѣ того какъ написалъ брошюру,-- въ Испаніи, повидимому, многое измѣнилось. Въ городѣ, гдѣ лѣтомъ живетъ король, существуютъ клубы "хаимистовъ" (т. е. приверженцевъ претендента дона Хайме), республиканцевъ и "интегристовъ". Населеніе С.-Себастіана, какъ и всей провинціи, придерживается крайнихъ консервативныхъ взглядовъ, поэтому въ городѣ выходятъ три правыя газеты; но рядомъ существуетъ вотъ уже 25 лѣтъ распространенное республиканское ежедневное изданіе.
   

III.

   Мнѣ недавно пришлось писать въ "Русскомъ Богатствѣ" на тему, что человѣчество утратило секретъ какъ веселиться (если только когда-нибудь вообще знало этотъ секретъ). То же самое можно сказать о развлеченіяхъ вообще. Для публики, ищущей въ С.-Себастіанѣ развлеченій и не желающей идти ни въ театръ, ни въ казино, ни на бой быковъ, существуютъ, только кафе разнаго рода. Въ странѣ вина организаторы нѣмцы устроили громадныя пивныя съ кинематографами, изображающими неизбѣжныя сантиментальныя или "смѣшныя" сцены. Въ этихъ большихъ кафе публика засиживается далеко за полночь, такъ какъ испанецъ вообще полуночникъ, а на отдыхѣ -- въ особенности. Рядомъ съ этими интернаціональными кафе существуютъ другія, типично испанскія, куда иностранецъ никогда не заглядываетъ. Выглядываютъ эти кафе грязно и помѣщаются не на главныхъ улицахъ. Типъ ихъ одинъ и тотъ же. Надо представить себѣ длинную, низкую, страшно накуренную комнату, уставленную мраморными столиками, доски которыхъ сплошь исписаны эротическими надписями, что превращаетъ каждый столикъ въ алтарь фаллическаго культа. Въ одномъ углу залы буфетъ, а въ другомъ -- подмостки для пѣвцовъ и танцоровъ. Поютъ здѣсь, повидимому, только пѣсни типа "flamenco" (цыганскія). Опишу одно представленіе. На подмосткахъ сидитъ на стулѣ парень въ голубомъ колпакѣ, зеленой курткѣ и въ короткихъ штанахъ до колѣнъ. Въ рукахъ у него палочка, которой онъ усиленно стучитъ по ножкамъ стула. За парнемъ сидятъ двое мужчинъ и двѣ женщины, выряженныя "гитанами". Мужчины щиплютъ струны гитары, а женщины щелкаютъ кастаньетами. Парень въ голубомъ колпачкѣ вытянулъ шею, какъ будто давитъ воротникъ, болѣзненно скривился, сплюнулъ и затянулъ потомъ:
   
   A una ciega di limosna
   Porque me did mucha pena.
   Luego te vi а ti con otro
   Y tuve envidia de la ciega!
   
   ("Я далъ милостыню слѣпой, потому что ты дала мнѣ много мученій. Потомъ я тебя увидалъ съ другимъ и позавидовалъ слѣпой").
   -- Оле! Оле!-- закричали женщины на платформѣ.
   -- Ай! дитя мое!-- крикнули мужчины съ гитарами.
   
   Рог una mujer traidora,
   Pené en Ocana diez anos,-- завывалъ дальше парень въ голубомъ колпачкѣ, вытягивая шею.
   ("За измѣнницу я томился десять лѣтъ въ Оканьѣ", т. е. въ каторжной тюрьмѣ близъ Толедо).
   -- Олё! Олё!
   -- Ай, ай! дитя мое! дальше, дальше!
   
   Por una mujer traidora
   Lloro уо mis desenganos!
   
   ("Изъ-за измѣнницы я оплакиваю теперь мои разочарованія"). Затѣмъ парень умолкаетъ, но еще долго и жалобно звучатъ гитары. Музыка куда интереснѣе пѣсни! Въ ней слышатся мука, сладострастіе, разогрѣтое палящимъ солнцемъ, лѣнь. Эта музыка сложена далеко на югѣ великимъ народомъ, строившимъ Альгамбру и Геральду и превращеннымъ теперь въ нищихъ, бродягъ и конокрадовъ.
   Публика анилодируетъ, свищетъ, стучитъ ногами и дѣлаетъ комментаріи, совершенно не поддающіяся переводу.
   -- Чистёха! Чистёха! (Dengosa! Dengosa!) -- кричатъ въ залѣ.
   На подмостки всходитъ новая артистка. У Чистёхи лицо такое, какъ будто изъ каждой поры, вмѣсто пота, выступаетъ жиръ. Глаза у нея большіе, черные, выпуклые, сильно подведенные. Толстыя губы ярко накрашены. На Чистёхѣ пестрая шаль, такъ называемая, манилья, которою щеголяютъ "majas" (дѣвушки изъ простонародья) въ окрестностяхъ Малаги. Чистёха закидываетъ голову, такъ что далеко выпячивается впередъ жирная грудь, и затягиваетъ сантиментальный романсъ, въ которомъ говорится про умершую мать, про возлюбленнаго, томящагося за рѣшеткой каторжной тюрьмы, и про безсмертники, выросшіе на могилѣ...
   Раздаются апплодисменты и свистки. Чистёху смѣняютъ двѣ танцовщицы, изъ которыхъ одна одѣта мужчиной. На ней костюмъ изъ бѣлой фланели и соломенная шляпа. Раздаются звуки музыки, похожей на кайенскій перецъ, настоенный на купоросѣ, и подъ звуки ея пара съ непередаваемой экспрессіей начинаетъ танцовать "настоящій аргентинскій мачичъ", какъ значится въ программѣ. Такой танецъ могъ быть изобрѣтенъ только полудикимъ "гаучо", проведшимъ въ одиночествѣ нѣсколько мѣсяцевъ въ степи у стада и попавшимъ, наконецъ, въ городъ. Воображеніе дикаря распалено въ степи сладострастными образами, и теперь наконецъ чувство можетъ быть удовлетворено... Въ залѣ раздается сплошной вой. При каждомъ движеніи танцующихъ зрители кричатъ совершенно непереводимое. Это терминъ, занесенный прямо съ случнаго пункта. Теперь уже въ залѣ не одинъ "гаучо", распаленный сладострастіемъ въ степи, а сотни ихъ... Танецъ заканчивается... Пересытившійся "гаучо" теперь удовлетворенъ и можетъ снова отправиться въ степь, чтобы тамъ у костра мечтать о новомъ кутежѣ.
   На подмосткахъ ставятъ декорацію, изображающую садъ. Въ программѣ значится "Танецъ смерти", который должна изобразить "всемірно извѣстная миссъ Сатанелла". И вотъ жалкій оркестръ заигралъ нѣчто странное, болѣзненное. Скрипки пиликаютъ одну и ту же ноту. Въ залѣ потухли электрическія лампочки. Сцену освѣщаютъ только два фонаря, заливающіе ее зеленоватымъ свѣтомъ. Вотъ скрипки простонали что-то жалобное и замолкли. Изъ-за боковой кулисы, изображающей какой-то японскій домикъ, показалась женщина въ черномъ кимоно, расшитомъ золотомъ. Она подвигалась впередъ мелкими шажками, какъ заводная кукла. На ней былъ рыжій парикъ, какъ у клоуновъ въ циркѣ. Яркими пятнами выступали накрашенныя щеки, а въ особенности ротъ, какъ бы намазанный кровью. Поразительны были на этомъ лицѣ глаза: большіе, черные, глубокіе, неподвижные, какъ бы прикованные созерцаніемъ безконечной ночи. Трудно было опредѣлить возрастъ танцовщицы. Глядя на хрупкое, угловатое тѣло, можно было принять ее за дѣвочку. Но скорбные глаза, полукруглыя морщины у угловъ рта, оставляемыя только долгими страданіями, подбородокъ, чувственный ротъ, вялость движеній,-- все это говорило, что танцовщицѣ не только не меньше сорока, но что она провела еще бурную жизнь и извѣдала всѣ страсти...
   Танцовщица пробѣжала мелкими шажками черезъ сцену, затѣмъ на мгновеніе остановилась неподвижно. Но вотъ она пронзительно крикнула, въ ужасѣ кинулась въ сторону и заметалась по сценѣ, какъ будто старалась скрыться отъ какой-то ужасной опасности. Метанія изъ стороны въ сторону напоминали безумную. Она подбѣжала къ кулисамъ, изображавшимъ деревья, какъ бы стараясь укрыться подъ ними; потомъ бросилась на полъ и свернулась комочкомъ и снова заметалась. Та незримая публикѣ страшная опасность, отъ которой танцовщица убѣгала, надвигалась все ближе и ближе. Порою, казалось, танцовщицѣ удавалось далеко опередить незримое и страшное. Тогда она останавливалась, чтобы потомъ опять метнуться въ безумномъ ужасѣ. Иногда движенія танцовщицы были преисполнены настоящаго захватывавшаго трагизма; но иногда были такъ театральны и такъ напыщены, что вызывали смѣхъ. Публика, явившаяся въ кафэ не для того, чтобы видѣть трагическое, зѣвала или смѣялась. Порою раздавались громкія критическія замѣчанія по поводу фигуры танцовщицы. Кое-кто пробовалъ свистать; но его подхватывали не дружно, лѣниво. Повидимому, публика, хотя и не интересовалась "танцемъ смерти", но и не негодовала. Она сидѣла сравнительно спокойно, какъ на станціи, гдѣ приходится долго дожидаться. Правда, это не весело; но всѣ знаютъ, что поѣздъ прибудетъ въ свое время.
   Въ данномъ случаѣ "поѣздомъ" былъ нумеръ, который должна была исполнить танцовщица съ страннымъ псевдонимомъ "La Pulga" (Блоха). А миссъ Сатанелла (по программѣ она значилась "малабристкой", "исполнительницей священныхъ плясокъ" и "созидательницей японской трагедіи"), повидимому, не сознавала своего неуспѣха. Она присѣла подъ цвѣтущей вишней и искала что-то. И вотъ изъ груди миссъ Сатанеллы вырвался громкій и пронзительный крикъ ликованія, до того неожиданный, что публика вздрогнула. И когда "малабристка" поднялась, въ рукахъ ея очутился сверкающій зубами черепъ. "Bailarina sagrada" (исполнительница священныхъ плясокъ) положила свою находку на камень, сплела вѣнокъ изъ цвѣтовъ, которымъ увѣнчала черепъ, и завертѣлась потомъ вокругъ него въ бѣшеномъ танцѣ. Затѣмъ скрипки внезапно умолкли. Танцовщица въ истомѣ упала передъ увѣнчаннымъ цвѣтами черепомъ и страстно поцѣловала его, Прославленіе смерти, повидимому, не понравилось отдыхающей публикѣ, избѣгающей даже напоминанія о концѣ. Въ залѣ раздался оглушительный свистъ, не прекращавшійся до тѣхъ поръ, покуда на подмостки не выскочила одѣтая въ трико Блоха.
   

IV.

   Въ двухъ шагахъ отъ интернаціональнаго С.-Себастіана лежатъ испанскіе города, нетронутые совершенно временемъ. Севилья, Гранада и Кордова превратились въ большіе караванъ-сараи для туристовъ. Въ значительной степени couleur locale (мѣстный колоритъ) создается для путешественниковъ тамъ А неподалеку отъ С.-Себастіана лежитъ цѣлый рядъ городковъ (С.-Хуанъ, Эрнани, Толоса, Сарауст, Гетарія, Сумйя, Мотрико, Дева, Ондарроа и др.), сохранившихъ такой же характеръ, какой имѣли два-три вѣка назадъ. Исключеніе составляетъ только Фуэнтеррабія, куда туристы часто заглядываютъ изъ Біаррица. Всѣ городки лежатъ въ горныхъ котловинахъ. Можно подумать, что лиллипуты выстроили свой игрушечный городокъ въ ладони гиганта. Каштаны, дубы и дикія груши спускаются почти до самыхъ волнъ свирѣпаго Бискайскаго залива. Всѣ эти городки просятся на картину. Высокіе, многоэтажные, облупившіеся дома украшены балконами, сплошь увѣшанными выстираннымъ бѣльемъ. Надъ дверями саженные каменные гербы съ сложными геральдическими іероглифами. Въ особенности живописны городки, располо женные у берега Бискайскаго залива (Сараусъ, Гетарія, Мотрико, Ондарроа). Населеніе ихъ по преимуществу рыбачье. Пріѣздъ туриста въ маленькую фонду (ei mejor en todo el mundo,-- какъ увѣряетъ возница, т. е. "лучшая въ мірѣ") -- цѣлое событіе для всего городка. Туриста ведутъ къ хозяину, который безъ сюртука и въ сдвинутомъ на ухо беретѣ сидитъ за стаканомъ мѣстнаго вина, или къ хозяйкѣ, повязанной бѣлымъ фартукомъ. На вопросъ, что поѣсть, туристу отвѣчаютъ, что есть олья подряда, и что можно изготовить курицу, омара или "almejas" Когда же туристъ тревожно справляется, свѣжа-ли провизія,-- хозяинъ спокойно отвѣчаетъ,-- что курица еще бѣгаетъ, а омаръ сидитъ живой въ садкѣ. Олья подрида, конечно, будетъ въ изобиліи приправлена чеснокомъ и стручковымъ перцемъ; но туриста поразятъ изобиліе пищи и крайне скромный счетъ.
   Одинъ изъ этихъ городковъ -- С.-Хуанъ -- извѣстенъ во французской литературѣ, какъ мѣсто, гдѣ два года прятался со своею возлюбленной Викторъ Гюго. Въ домикѣ, гдѣ жилъ поэтъ, теперь маленькій музей, но балконы, какъ всюду, украшены сохнущимъ бѣльемъ. Здѣсь Викторъ Гюго учился отъ своей возлюбленной испанскому языку, которымъ любилъ щеголять въ своихъ произведеніяхъ. (Напомню, напр., разговоръ по-не пански на палубѣ Матутины, на которой компрачикосы спасаются изъ Англіи) {L'Homme qui rit.}. Гюго назвалъ героя одной изъ своихъ драмъ именемъ сосѣдняго городка (Эрнани). Испанскіе критики очень скептически относятся къ знаніямъ Виктора Гюго по-кастильски и увѣряютъ, что даже имена въ драмахъ изъ испанской жизни (Рюи Блазъ) придуманы поэтомъ очень неудачно. Повидимому, учительница у Виктора Гюго была плохая. Возможно и то, что, такъ какъ "языкъ любви -- языкъ простой и всѣмъ понятный", то поэту не надобны были большія лингвистическія познанія.
   Эти живописные городки -- гнѣзда поповства и оплотъ монаховъ всѣхъ орденовъ.
   -- Чертъ возьми, какъ тутъ люди темны!-- сказалъ мнѣ испанецъ, съ которымъ мы вмѣстѣ обѣдали въ маленькой фондѣ въ Мотрико.
   -- Если у баска десять дѣтей и только одна песета, то стоитъ лишь прійти монаху, тряхнуть полой,-- и песета упадетъ туда!
   Всѣ эти городки кажутся такими мирными, какъ будто отъ вѣка они не знали никакихъ волненій, а между тѣмъ почти каждое мѣсто имѣетъ свою длинную кровавую лѣтопись. Одинъ городокъ отличился отчаянной защитой противъ французовъ въ XVII вѣкѣ. Непріятель двадцать два раза ходилъ на приступъ, но бывалъ отбитъ горожанами. И когда у осажденныхъ не хватило свинца, алькадъ отдалъ двѣсти фунтовъ серебряной посуды, которую перелили въ пули. Примѣръ заразилъ горожанъ, которые тоже отдали все свое серебро на пули. Когда французы пошли на послѣдній штурмъ, на цѣпь вышли даже женщины и дѣти. Приступъ отбили, и непріятель снялъ осаду. Съ тѣхъ поръ ежегодно въ городѣ въ этотъ день большой праздникъ, въ которомъ участвуетъ все населеніе. А сосѣдній городокъ отдѣлался не такъ счастливо. Его осаждали въ 1813 году союзники, взяли штурмомъ, ворвались въ городъ и истребили много жителей. Надпись на городской стѣнѣ содержитъ скорбный разсказъ про убитыхъ мужчинъ и изнасилованныхъ женщинъ. И когда мы сколько-нибудь близко знакомимся съ исторіей этихъ столь мирныхъ на первый взглядъ городковъ, то оказывается, что въ нихъ убивали и рѣзали. Въ тридцатыхъ и семидесятыхъ годахъ прошлаго вѣка тутъ лилась потоками кровь во время карлистскихъ войнъ. Попы и монахи, стоявшіе во главѣ карлистскихъ шаекъ, разстрѣливали всѣхъ плѣнныхъ, не забывъ предварительно отпустить имъ всѣ грѣхи. Въ самомъ красивомъ мѣстѣ, неподалеку отъ Толосы, стоитъ старый каштанъ съ прибитой доской, на которой значится: "Fusilamiento de carabineros dia 4 de junio ano 1873" (здѣсь 4 іюня 1873 года разстрѣляны карабинеры). Они были взяты въ плѣнъ карлистами, послѣ того, какъ имъ торжественно обѣщали свободу. Вмѣсто этого, плѣнныхъ поставили у каштана и разстрѣляли.
   Въ этихъ мирныхъ на первый взглядъ мѣстахъ находится Santuario de Loyola, т. e. монастырь Игнатія Лойолы, построенный тамъ, гдѣ родился основатель ордена іезуитовъ. Монастырь лежитъ въ горахъ, неподалеку отъ городка Аспеитіи (Azpйitia), населеннаго басками. Добраться туда можно только въ экипажѣ, такъ какъ желѣзная дорога доходитъ лишь до Сумйи (Zumaya). Я разскажу о посѣщеніи гнѣзда іезуитовъ, но предварительно нѣсколько словъ объ испанскихъ дорогахъ къ монастырямъ вообще.
   Д-ръ Фернандо Кастильо въ житіи св. Доминика замѣчаетъ, что небо въ такомъ изобиліи наградило Испанію прекраснымъ климатомъ, тучной почвой и экстраординарнымъ количествомъ святыхъ, что испанцы, пожалуй, даже не въ состояніи оцѣнить всѣхъ этихъ благъ. Реликвіи, мощи и чудотворныя статуи находятся въ Испаніи чуть ли не во всѣхъ монастыряхъ. Прежде всего, конечно, надо упомянуть про величайшую святыню Испаніи, хранящуюся въ Компостеллѣ. Еврейскій рыбакъ съ береговъ Галилейскаго озера, покоившійся девять вѣковъ въ Палестинѣ, прибылъ въ X вѣкѣ къ берегамъ Испаніи въ мраморной баркѣ, а затѣмъ чудесно былъ привезенъ быками въ то мѣсто, гдѣ стоитъ теперь городъ Сантьяго де Компостелла. Съ тѣхъ поръ еврейскій рыбакъ превратился въ испанскаго рыцаря. Много вѣковъ потомъ имя рыбака служило боевымъ кличемъ.
   -- Santiago у Сіеіта Espana!-- восклицали испанцы въ борьбѣ съ маврами или мексиканцами. И когда разъ кастильцы дрогнули вслѣдствіе бѣшенаго натиска мавровъ; когда цвѣтъ рыцарства готовъ былъ обратиться въ бѣгство, и когда самъ король находился въ опасности,-- впереди испанцевъ показался невѣдомый рыцарь на громадномъ бѣломъ конѣ, съ сверкающимъ мечемъ въ рукахъ. Мавры въ ужасѣ побѣжали, завидѣвъ чудеснаго всадника. И испанцы, понявъ, что самъ патронъ ихъ явился на помощь, сомкнули ряды и съ воплемъ "Santiago y Cierra Espana" ударили на мусульманъ. Такъ разсказываетъ легенда, много разъ вдохновлявшая старыхъ испанскихъ поэтовъ. Въ честь патрона инквизиція жгла потомъ на кострахъ мавровъ и единовѣрцевъ св. Іакова. И теперь еще, несмотря на то, что престижъ обрядовой религіи поколебленъ, сотни тысячъ паломниковъ изъ Испаніи и латинскихъ республикъ Южной Америки прибываютъ ежегодно въ Компостеллу. Когда Лютеръ и другіе борцы не оторвали еще у папы полміра, на поклоненіе мощамъ св. Іакова прибывали безчисленные паломники изъ Англіи, Голландіи, Норвегіи и Германіи, религіозный подъемъ которыхъ заставлялъ ихъ забыть про ужасы плаванья черезъ Бискайскій заливъ. Старинныя хроники трогательно разсказываютъ, какъ паломники, завидѣвъ послѣ страшныхъ бурь скалы Коруньи, выходили на палубу въ шляпахъ, украшенныхъ раковинами (послѣднія должны были служить напоминаніемъ про занятіе св. Іакова, покуда его призвалъ Христосъ), падали на колѣни и прославляли апостола на англійскомъ, нѣмецкомъ, голландскомъ и чешскомъ языкахъ. Въ старинной англійской балладѣ, сложенной задолго до реформаціи, юноша прощается со своею возлюбленною. Онъ отправляется въ Сантьяго. "Какъ я узнаю потомъ тебя"?-- тоскливо спрашиваетъ дѣвушка..-- "Ты меня узнаешь по шляпѣ, украшенной раковинами и по сандаліямъ на ногахъ",-- отвѣчаетъ юноша.
   
   And how should J know your true love
   From many and other one?
   O, by his scalop-shell, and hat,
   And by his sandal shoon!
   
   Ужасно долго держится обычай даже тогда, когда все содержаніе его испаряется! Въ Тунисѣ я пріобрѣлъ въ 1901 году на соко бутылочку съ какими-то восточными духами. Сдѣлалъ я покупку, главнымъ образомъ, потому, чтобы отдѣлаться отъ араба-продавца. Возвратившись домой, я засунулъ бутылочку и вспомнилъ о ней черезъ десять лѣтъ. Вся жидкость улетучилась до послѣдней капли; но пустой флаконъ издавалъ сильный папахъ, держащійся до сихъ поръ. То же самое бываетъ съ обычаями. Въ августѣ въ Лондонѣ на улицахъ въ бѣдныхъ кварталахъ можно встрѣтить дѣтей, занятыхъ любопытною игрою. Они складываютъ изъ щебня подобіе маленькой пещеры, которую украшаютъ устричными раковинами, собранными у рыбной лавки. Къ вечеру у пещеры зажигаютъ огарокъ свѣчки. Завидѣвъ прохожаго, одѣтаго почище, дѣти подбѣгаютъ къ нему съ устричной раковиной въ рукахъ:
   -- Gentleman, remember the grotto!-- кричатъ дѣти (Баринъ, вспомните пещеру). Каково происхожденіе обычая? О какой пещерѣ напоминаютъ дѣти? Причемъ устрицы? Передъ нами -- пустой флаконъ, сохранившій запахъ пріятнаго содержанія. Это отъ голосовъ того далекаго времени, когда англійскіе паломники отправлялись въ Испанію на поклоненіе св. Іакову, лежащему въ пещерѣ подъ монастыремъ. Устричныя раковины -- символъ рыбака. Англія давно уже порвала съ католицизмомъ. Еще сравнительно недавно крикъ: "No popery!" (не надо папизма) могъ подбить англійскую толпу на разгромъ католическихъ церквей. Англиканская церковь, а тѣмъ болѣе диссентерская, признаетъ идолопоклонствомъ почитаніе святыхъ и мощей ихъ. И тѣмъ не менѣе и англиканцы, и диссентеры, и суровые кальвинисты начинаютъ ѣсть устрицы только съ 12 августа, со дня св. Іакова...
   Но, кромѣ св. Іакова, въ Испаніи еще много реликвій и мощей, хранящихся въ безчисленныхъ монастыряхъ и соборахъ. Въ Camara Santa одного овіедскаго собора можно видѣть кусокъ моисеева жезла, частицу животворящаго креста, терновый шипъ отъ вѣаца, кожу св. Варѳоломея, сандаліи св. Петра и крошки, оставшіяся послѣ напитанія пятью хлѣбами. Въ Сарагосѣ хранится печень св. Енграсіи; въ Понтеведрѣ -- зубъ, шириною въ ладонь, и берцовая кость, въ три локтя, великана св. Христофора. Заѣзжій еретикъ англичанинъ высказалъ предположеніе, что зубъ и берцовая кость принадлежатъ первобытному быку, Bos primigenius или Bos brachyceras. Но, будь это такъ, развѣ кости могли бы творить чудеса, какія бываютъ постоянно въ Понтеведрѣ? Всѣ мощи, реликвіи и статуи обладаютъ цѣлительными свойствами. Образокъ отъ св. Іакова излѣчиваетъ лихорадку; кости св. Христофора -- зубную боль; платокъ, полежавшій у раки San Magin, помогаетъ въ тѣхъ случаяхъ, когда врачи предписываютъ ртуть или препаратъ 606; измельченный въ пыль камень той пещеры, въ которой спасался св. Игнатій Лойола, какъ рукой снимаетъ малярію и дѣйствуетъ, кромѣ того, какъ слабительное. Чудотворная статуя въ Лесо даетъ дѣвушкамъ, какъ я уже упомянулъ, salud, dinero у buen marido. Затѣмъ мессы, отслуженныя у раки святыхъ или у чудотворныхъ статуй, значительно сокращаютъ пребываніе на томъ свѣтѣ въ разрядѣ испытуемыхъ, т. е. въ чистилищѣ. Въ глухихъ испанскихъ городкахъ, въ извѣстные дни, на дверяхъ церквей еще и теперь _ можно видѣть подписи: "Ноу ыу saca anima" (Сегодня можно извлечь душу изъ чистилища). Это означаетъ общую мессу по крайне сходной цѣнѣ.
   Стоило ли имѣть всѣ эти духовныя сокровища и чудотворныя статуи, если нѣтъ доступа къ нимъ? И вотъ монахи въ Испаніи первые прокладывали дороги къ своимъ монастырямъ и хранившимся въ нихъ мощамъ и реликвіямъ. Святые и угодники показывали примѣры простымъ смертнымъ. Св. Доминикъ, напримѣръ, строилъ дорогу въ Компостеллу и именуется поэтому въ житіяхъ Santo Domingo de la Calzada,
   

V.

   Я ѣду въ монастырь св. Игнатія Лойолы по отличной дорогѣ, тянущейся то вдоль моря, то горами. Я встрѣчаю то роскошные автомобили, то запряженныя волами первобытныя одноколка съ колесами, выпиленными изъ обрубка. Въ такихъ именно арбахъ, вѣроятно, прибывали сюда еще орды готовъ. Нѣтъ недостатка также въ необходимомъ дополненіи къ испанскому ландшафту, т. е. въ ослахъ. Вотъ въ сторонѣ стоитъ крестьянинъ въ синей блузѣ и въ беретѣ, обнимающій, какъ Санчо Пансо, своего осла.
   -- Chato, Chatito! (Плосконосенькій мой) -- нѣжно шепчетъ крестьянинъ ослу, скалящему отъ удовольствія зубы. Но черезъ нѣсколько секундъ крестьянинъ уже разозлился, бьетъ осла палкой и попрекаетъ его родительницу въ неодобрительномъ поведеніи... Проѣзжаетъ, громыхая колесами, старинный рыдванъ, запряженный шестью запыленными, тощими, какъ скелеты, мулами. Рыдванъ облѣпленъ крестьянами, вооруженными громадными зонтиками. Пассажиры выглядываютъ изъ оконъ рыдвана, сидятъ на козлахъ, на запяткахъ, на крышѣ, спустивъ ноги внизъ. Это, должно быть, паломники, возвращающіеся изъ монастыря. Наряду съ рыдваномъ, напоминающимъ Испанію XVII вѣка, пыхтитъ автобусъ, тоже облѣпленный пассажирами, одѣтыми почище. Мы въѣзжаемъ въ крошечный приморскій городокъ. По обѣимъ сторонамъ узкой улицы безъ тротуаровъ -- высокіе дома съ неизбѣжными каменными гербами надъ дверями и сохнущимъ бѣльемъ на балконахъ. Въ нижнихъ этажахъ -- маленькія, темныя лавочки, надъ которыми непремѣнно значится "Gran almaceti" (Громадный магазинъ). У пороговъ ихъ сидятъ хозяйки и продавщицы, усиленно занятыя звѣринымъ промысломъ въ головахъ другъ у друга. Рядомъ съ ними мужчины, шьющія прямо на мостовой "alpargаtos" (особый родъ обуви). На улицѣ встрѣчаются еще дѣти и... неизбѣжные попы и монахи. Городокъ, повидимому, очень бѣденъ, но у монаховъ и поповъ рясы вздуты, какъ воздушные шары. Экипажъ останавливается у маленькой фонды.
   Возница заявляетъ, что пора дать людямъ завтракъ, а копямъ отдыхъ, Я вхожу въ маленькую столовую, оклеенную такими обоями, при одномъ взглядѣ на которые почему-то приходитъ мысль: "а тутъ клопамъ рай!" На одной стѣнѣ виситъ засиженная мухами олеографія безъ стекла, а на другой -- подъ стекломъ нумеръ мѣстной республиканской газеты Voz de Guipuzсоа отъ 25 августа 1886 года. Въ газетѣ -- біографія морского офицера, мѣстнаго уроженца, прославившагося въ битвѣ при Трафальгарѣ. Въ столовой застаю маленькую компанію. Изъ угла въ уголъ ходитъ толстый, сангинничный господинъ съ бородой клинышкомъ. Онъ постоянно смотритъ на часы, пожимаетъ плечами, хлопаетъ руками по бедрамъ, подбѣгаетъ къ дверямъ и кричитъ кому-то въ пространство:
   -- Pero, dona Francisca! Es una bora! Tenemos hambre! Los sonores esperan! ("Послушайте, донья Франциска! Уже часъ! Мы голодны! Посѣтители ждутъ!"). Изъ пространства непремѣнно долеталъ утѣшающій отвѣтъ: "Tronto! Prцntito"! (Скоро! Скоренько)! Затѣмъ, въ столовой сидѣлъ еще бурый капуцинъ въ черной ермолкѣ. Если бы не платье, я принялъ бы его по очкамъ, по черной бородкѣ и по выраженію лица за русскаго интеллигента, напр., за земскаго врача. Капуцинъ сидѣлъ спокойно, сложивъ руки на груди. Меня очень заинтересовалъ третій гость. По лицу я сразу узналъ англичанина, притомъ священника; но выряженъ онъ былъ какимъ-то опереточнымъ контрабандистомъ: въ полотняные синіе шаровары, перетянутые краснымъ шелковымъ кушакомъ, въ просторную полосатую сорочку безъ галстука и въ бѣлую полотняную куртку съ громадными карманами. "Священникъ" только что вошелъ въ столовую, неся на плечахъ весла, свернутый парусъ и маленькій якорь. За англичаниномъ шла дѣвушка лѣтъ 18, повидимому, испанка. При взглядѣ на выраженіе лица, на грязное платье, на плохо причесанные волосы, на руки, которыя дѣвушка держала особымъ образомъ, какъ собака лапы, когда служитъ,-- приходило немедленно одно опредѣленіе: "халда". "Священнику" было лѣтъ подъ пятьдесятъ. Въ глухихъ углахъ, недалеко отъ Англіи, можно встрѣтить иногда такіе типы, забравшіеся въ нору, чтобы о нихъ забыли на родинѣ. "Священникъ", повидимому, уже давно жилъ въ этой глуши, потому что не только обзавелся подругой, но и говорилъ довольно бойко по-испански. Съ капуциномъ онъ, должно быть, былъ знакомъ не первый день, потому что, сложивъ весла и парусъ, набилъ трубку, закурилъ и сталъ продолжать начатый, вѣроятно, давно уже богословскій диспутъ объ искупленіи. "Священникъ" относился къ нему отрицательно, находя, что доктрина "répugnante à la razon, unjusto y depravado" (противна разуму, несправедлива и безнравственна).
   -- Но почему?-- спросилъ съ нѣкоторымъ раздраженіемъ капуцинъ.
   -- Развѣ можетъ быть удовлетворена справедливость, если за чужое преступленіе будетъ казненъ невинный?
   -- Догматъ нельзя понять разумомъ, -- сентенціозно отвѣтилъ капуцинъ.-- Въ него надо увѣровать. Надо отрѣшиться отъ разума для спасенія души.
   -- Душа безъ разума ничего не стоитъ,-- отвѣчалъ "священникъ", пыхтя трубкой.-- Я не знаю доктрины, болѣе унижающей человѣка, чѣмъ отреченіе отъ разума. Онъ имѣетъ неотъемлемое право защищать или не можетъ не ставить цѣлый рядъ вопросовъ.
   -- Pero, dona Francisca. Es dos! Soy muerto de hambre!-- простоналъ сангвиничный господинъ, подбѣжавъ къ дверямъ (послушайте, донья Франциска! Уже два. Я уже умеръ отъ голода!).
   -- Prontito!-- снова донеслось снизу. Сангвиникъ въ отчаяніи подбѣжалъ къ столу и сталъ жевать "aceitunas", т. е. зеленыя оливки, которыя всегда неизмѣнно подаются въ Испаніи къ столу. Черезъ минуту дѣйствительно показалась донья Франциска, въ синемъ ситцевомъ платьѣ, съ бѣлымъ передникомъ, держа въ рукахъ громадную дымящуюся миску. Теологическій споръ прекратился. Когда же явилась олья подряда, обильно сдобренная чеснокомъ, послѣдніе остатки раздраженія у спорившихъ исчезли. Омаръ (порядокъ блюдъ въ Испаніи иной, чѣмъ въ другихъ мѣстахъ) съ соусомъ изъ оливковаго масла, уксуса и чеснока вызвалъ на лицѣ капуцина блаженную улыбку, которая уже не сглаживалась больше. Брилья Саварэнъ утверждаетъ, что обѣденный столъ -- единственное мѣсто, гдѣ люди не скучаютъ въ теченіе перваго часа. (La table est le seul endroit où l'on ne s'ennuie jamais pendant la première heure). Хорошій обѣдъ обладаетъ та"же свойствомъ успокаивать страсти, поднятыя жаркимъ теологическимъ споромъ.
   "Священникъ" и капуцинъ выпили по "копытцу" (copita -- рюмочка) анисовой водки послѣ кофе и стали лучшими друзьями въ мірѣ...
   Продолжаю путешествіе. Мы въѣхали въ громадную котловину и проѣзжаемъ мимо стоящаго высоко на скалахъ зданія, напоминающаго тѣ сооруженія изъ леденца, которыми украшаютъ пшеничные, торты у богатыхъ купцовъ въ провинціи. Тамъ -- женскій монастырь. На разстояніи версты отъ него -- іезуитскій монастырь св. Игнатія Лойолы. Итальянскій архитекторъ, которому орденъ поручилъ въ концѣ XVII вѣка построить монастырь, выбралъ типомъ орла, причемъ голову образуетъ порталъ, тѣло -- церковь, крылья -- Santa casa и коллегія, а хвостъ -- разныя пристройки. Когда вы вглядываетесь въ зданіе, васъ прежде всего поражаетъ одна особенность. Южный склонъ котловины, въ которой стоитъ монастырь, покрытъ, роскошной растительностью, и теперь тамъ кипитъ жизнь до самаго хребта, тогда какъ сѣверный склонъ состоитъ изъ голыхъ мрачныхъ скалъ. До самаго гребня горъ -- ни деревца, ни кустика. Одни только рыжевато-сѣрые камни. И вотъ монастырь стоитъ фронтономъ къ пустынѣ, а спиной -- къ кипучей жизни. И эта особенность до такой степени рѣзко бросается въ глаза, что посѣтитель начинаетъ усматривать въ этомъ отворачиваніи отъ жизни символъ. Каменный "орелъ" не вдохновляетъ: "голова" у него большая, неуклюжая, тяжелая, усаженная какими-то шишками, что придаетъ куполу нѣкоторое подобіе китайской пагоды. "Крылья" орла то же не отличаются смѣлостью размаха: они напоминаютъ добросовѣстно выстроенныя старинныя казармы.
   Возлѣ монастыря два зданія,-- двѣ "фонды" для пріѣзжихъ. Одна изъ нихъ попроще, а другая, получше, для богатой публики. У монастыря приткнулись также двѣ деревянныя будки, въ которыхъ торгуютъ открытками и образками съ изображеніями св. Игнатія. Я поднялся по лѣстницѣ къ громадной статуѣ Игнатія Лойолы. Основатель ордена изображенъ въ рыцарскихъ доспѣхахъ, съ нечемъ въ рукахъ. Испанскій писатель отмѣчаетъ, что стиль іезуитовъ это -- "еі de la ostentaèion y la carencia de gusto" (тщеславіе и отсутствіе вкуса). Во всѣхъ своихъ постройкахъ іезуиты, прежде всего, стремятся поразить богатствомъ матеріала. И мнѣ это замѣчаніе постоянно, припоминалось въ монастырѣ. Припомнилось оно мнѣ, между прочимъ, при взглядѣ на статую Лойолы: лицо сдѣлано изъ оникса. Пьедесталомъ служитъ мраморный фонтанъ, причемъ краномъ служитъ громадный бронзовый ракъ: вода бьетъ изъ клешни. Что это? То же символъ? Статую разсматриваетъ группа туристовъ, состоящая изъ старика съ коническимъ черепомъ и двухъ мальчиковъ, лица которыхъ представляютъ сплошную веснушку. Туристы погладили мраморъ пьедестала, пощупали клешню рака, затѣмъ мальчики приняли картинную позу у ногъ Игнатій Лойолы, а старикъ сталъ ихъ фотографировать. Набрались еще туристы, пріѣхавшіе въ автомобиляхъ, французы и испанцы. Мы позвонили у громадной двери, окованной бронзой.
   -- Santos y buenos diasl (Много святыхъ и добрыхъ дней!) -- сладко улыбаясь, сказалъ намъ молодой монахъ, впуская въ залу, увѣшанную портретами и уставленную бюстами.-- Пожалуйста, подождите пять минутъ
   Вскорѣ дѣйствительно вышли два монаха: одинъ совсѣмъ молодой, другой -- лѣтъ сорока, съ умнымъ, красивымъ лицомъ. Молодой говорилъ только по итальянски и взялъ на себя обязанность гида для итальянцевъ; другой же монахъ говорилъ по французски "съ раскатомъ" на буквѣ г и произнося на испанскій ладъ се и ci, какъ англійское th. У молодого монаха лицо тусклое, неинтересное, ничего не выражающее. У другого монаха великолѣпный лобъ, орлиный носъ, живые глаза и улыбка, служащая, повидимому, своего рода ширмой, чтобы скрыть выраженіе. Первый монахъ говоритъ елейно, вкрадчиво, благоговѣйно. Второй монахъ, очевидно, считаясь съ неособенно вѣрующей публикой, объясняетъ, какъ профессіональный гидъ.
   -- Nuestro santo padre San Ignacio его militar. Sabe usted? Militari -- слышу я елейную рѣчь молодого монаха (Нашъ святой отецъ св. Игнатій былъ военнымъ. Знаете ли вы это, господа? военный). Онъ показываетъ испанцамъ бронзовую группу на лѣстницѣ, изображающую французскихъ солдатъ, несущихъ Лойолу, раненаго подъ Памилоной. И я не могу не заглядѣться на характерное, сильное лицо съ громаднымъ открытымъ лбомъ. Это лицо говоритъ, о поразительной, волѣ, о громадныхъ дарованіяхъ и о столь же большомъ честолюбіи, о бурныхъ страстяхъ, находящихся подъ контролемъ разума. Этотъ человѣкъ, когда былъ воиномъ, не зналъ предѣла бѣшеному разгулу въ городѣ, взятомъ штурмомъ. Отрекшись отъ міра, онъ весь свой бурный темпераментъ, все свое властолюбіе вложилъ въ уставъ ордена, сформированный по типу военнаго отряда. Можно ненавидѣть такихъ людей, но, безъ сомнѣнія, передъ нами высшее проявленіе homo sapiens. Монастырь образуетъ своего рода каменный футляръ надъ домомъ, въ которомъ родился и умеръ основатель іезуитскаго ордена. Домъ этотъ, или, точнѣе, одна башня стариннаго наслѣдственнаго замка, состоитъ изъ маленькихъ, очень низкихъ комнатъ, превращенныхъ въ часовню. Объясненія второго монаха сводились къ восхваленію богатства матеріала.
   -- Chapelle en onyx. Remarquez l'autel d'or et d'acier. Valeur 110.000 fr. (Часовня, отдѣланная ониксомъ. Замѣтьте алтарь изъ золота и стали. Стоимость его 110 тысячъ фр.),-- говорилъ какъ по писанному второй монахъ. Въ этой часовнѣ замѣчательны ниши въ стѣнахъ, запертыя серебряными дверцами. Часовня только что отдѣлывается и еще не готова. Въ этихъ нишахъ помѣщены будутъ мощи и реликвіи канонизированныхъ членовъ ордена.
   -- И много у васъ святыхъ?-- спрашиваетъ одна дама.
   -- Семь святыхъ и 120 блаженныхъ.-- отвѣчаетъ монахъ.
   -- Перечислите ихъ,-- допытывается старикъ съ коническимъ черепомъ. Монахъ начинаетъ перечислять по пальцамъ іезуитовъ, причисленныхъ къ лику святыхъ. Я прислушиваюсь въ это время къ объясненіямъ, которыя даетъ молодой монахъ испанскимъ туристамъ.
   -- Вы видите передъ собою ту самую комнату, въ которой лежалъ см, Игнатій съ раздробленной ногой. Здѣсь онъ читалъ "Жизнь Христа" Лудольфа Саксонскаго, и здѣсь произошло чудесное обращеніе. Нагнитесь сюда. Вы видите въ камняхъ трещину. Esta grieta la hizo el diabolo (эту трещину сдѣлалъ діаволъ),-- когда узналъ, что Лойола рѣшилъ посвятить себя Богу. И монахъ разсказываетъ, какъ Лойола въ первый разъ послѣ обращенія побѣдилъ себя. Онъ отправился, будто бы, на свиданіе съ герцогомъ Нахера, а въ дѣйствительности въ доминиканскій монастырь въ Монтсеррато. По дорогѣ къ Лойолѣ присоединился діаволъ подъ видомъ мавра и началъ глумиться надъ христіанской доктриной, а въ особенности надъ догматомъ безпорочнаго зачатія. Но Игнатій Лойола далъ обѣтъ смиренія и не отвѣчалъ мавру, который свернулъ на первомъ перекресткѣ. Духъ воина пробудился въ Лойолѣ. Онъ хотѣлъ погнаться за мавромъ, вызвать его на поединокъ и убить, но какъ нарушить обѣтъ смиренія?
   Тогда Игнатій Лойола рѣшилъ предоставить небу, чтобы оно само указало, что надо дѣлать. Онъ выпустилъ изъ рукъ узду. "Если мулъ повернетъ за мавромъ, значитъ, надо вызвать его на бой",-- подумалъ Лойола. Мулъ повернулъ къ доминиканскому монастырю. Не доѣзжая до обители, Игнатій Лойола надѣлъ власяницу и сандаліи, а свое цвѣтное платье отдалъ нищему. Въ монастырѣ онъ положилъ свой мечъ и кинжалъ на алтарь Богоматери. Отнынѣ болѣе не стало благороднаго воина Иниго Лопеса де-Рекальде, сына гордаго властителя замковъ Лойола и Оньяса, а былъ смиренный монахъ Игнатій изъ Лойолы, который изнурялъ свое сильное тѣло до того, что упалъ въ обморокъ, продолжавшійся восемь дней. И во время этого обморока Игнатію Лойолѣ были продиктованы не только его книга "Ejercicios espirituales", но и уставъ ордена.
   Молодой монахъ повѣствуетъ о второмъ видѣніи, которое было Игнатію Лойолѣ во время путешествія въ Римъ. Будущій основатель ордена видѣлъ Бога отца, посадившаго его рядомъ съ Христомъ.
   Мы входимъ въ часовню, устроенную въ той самой комнатѣ, въ которой скончался въ 1556 году Игнатій Лойола. Второй монахъ падаетъ на колѣни, молится, затѣмъ достаетъ въ углу какой-то инструментъ, похожій нѣсколько на шпагу. Это -- родъ свѣчи, скрытой въ футлярѣ. Монахъ зажигаетъ свѣчи на алтарѣ, затѣмъ тянетъ шнурокъ. Поднимается родъ занавѣса, какъ въ кукольныхъ театрахъ, обнаруживъ образъ св. Игнатія съ вѣнцомъ на головѣ. На груди святого нашито большое красное сердце, а на немъ прикрѣплено что-то черное, длиною дюйма въ два. Это -- величайшая святыня монастыря: палецъ Лойолы. Тѣло его лежитъ въ Римѣ. Мы заходимъ потомъ въ церковь, и мнѣ опять вспоминается замѣчаніе испанскаго писателя объ "ostentation y la carencia de gusto", представляющихъ особенность іезуитовъ (о тщеславіи и отсутствіи вкуса).
   Церковь поражаетъ обиліемъ мраморныхъ украшеній всѣхъ цвѣтовъ, золотомъ и серебромъ. Сегменты купола наверху покрыты гербами странъ, завоеванныхъ орденомъ, т. е. тѣхъ государствъ, гдѣ находятся его "провинціи".
   Посѣщеніе главной квартиры ордена, про всемогущество котораго говорятъ столько чудесъ, не производитъ потрясающаго впечатлѣнія. Напротивъ даже.
   Все то, что посѣтитель видитъ, говоритъ скорѣе о претенціозности, чѣмъ о настоящей силѣ. Священники іезуиты, конечно, достаточно сильны и способны, чтобы забрать въ руки фанатическихъ и ограниченныхъ испанокъ. Что же касается широко распространенныхъ разсказовъ про таинственную всемірную силу іезуитовъ, то они какъ-то плохо вяжутся со всѣмъ тѣмъ, что наблюдатель видитъ въ "Santuario de Loyola" и съ разсказами дѣйствительно освѣдомленныхъ людей. Вотъ, напр., что говоритъ докторъ богословія Ричардъ Фредерикъ Литтльдэль, спеціально и долго изучавшій исторію ордена іезуитовъ. Авторъ констатируетъ что вся политика ордена со времени его основанія это -- рядъ неудачъ.
   "Планы ордена потерпѣли всюду неудачи вслѣдствіе двухъ причинъ,-- говоритъ Литтльдэль.-- Во-первыхъ, надо отмѣтить отсутствіе у ордена дѣйствительно великихъ умовъ... Ничто такъ не далеко отъ истины, какъ ходячее мнѣніе, будто іезуиты -- существа, надѣленныя почти сверхчеловѣческими способностями и обладающія колоссальными знаніями. Безъ сомнѣнія, орденъ, имѣющій столько сочленовъ, располагающій такими громадными средствами и дающій возможность монахамъ посвятить себя всецѣло одной отрасли знанія, выдвинулъ умныхъ и знающихъ людей. Въ общемъ, средній іезуитъ, вслѣдствіе долгой подготовки, не ниже, если не выше по развитію монаха любого другого ордена, не говоря уже о томъ, что лучше дисциплинированъ. Но для осуществленія великихъ плановъ требуются великіе умы. А между тѣмъ орденъ съ момента возникновенія испытывалъ недостатокъ въ дѣйствительно великихъ людяхъ".
   Такихъ у іезуитовъ было только два: Игнатій Лойола и его ближайшій помощникъ св. Францискъ Ксавье. "Лайнесъ и Аквавива были лишь способными администраторами и ловкими политиками, Франсиско Суаресъ, Леонардъ Лессіусъ и кардиналъ Францелинъ проявили себя только учеными богословами, не больше". Іезуитскій орденъ выдвинулъ нѣсколько талантливыхъ астрономовъ и математиковъ (Секки, Руджіеро Джузепе Босковичъ, Стивенъ Джозефъ Перри), но ни одного смѣлаго провидца въ этой области науки. "У іезуитовъ не было ни Ѳомы Аквитанскаго, ни Ансельма, ни Бэкона, ни Ришелье. Великіе умы, воспитывавшіеся у іезуитовъ и порвавшіе потомъ съ ними, какъ Паскаль, Декартъ, Вольтеръ, революціонизировали философскія и религіозныя воззрѣнія массъ; но въ длинномъ каталогѣ писателей, оставшихся въ орденѣ, мы видимъ лишь почтенныя посредственности". Въ значительной степени, по мнѣнію цитируемаго автора, это объясняется тѣмъ, что орденъ прежде всего разрушаетъ личную волю послушника и превращаетъ его въ послушное орудіе настоятеля. Такимъ образомъ уничтожается совершенно индивидуальность, представляющая неотмѣнную принадлежность таланта. Ярко оригинальные умы не выдерживаютъ процесса распыленія индивидуальности и уходятъ изъ ордена. Но орденъ не только уничтожаетъ индивидуальность. Въ Ratio Studiorum, составленномъ Аквавивой и обязательномъ во всѣхъ іезуитскихъ коллегіяхъ, предписываются правила, не совмѣстимыя съ дѣйствительно широкой программой воспитанія. Отъ преподавателя требуется, чтобы онъ слѣдовалъ традиціи и не проводилъ бы новыхъ взглядовъ даже тогда, когда дѣло касается не религіозныхъ вопросовъ. Орденъ признаетъ, что есть устарѣвшіе и невѣрные взгляды, принимавшіеся раньше на вѣру; но Ratio Studiоrum предписываетъ обходить ихъ молчаніемъ, но ни въ коемъ случаѣ не опровергать.
   Такимъ образомъ, іезуиты, оставляя коллегію, не имѣютъ понятія о другихъ методахъ мышленія, кромѣ тѣхъ, которые были привиты преподавателями. Профессоръ библейской литературы, напримѣръ, обязанъ отстаивать вульгату и ни въ коемъ случаѣ не слѣдовать еврейскому или греческому текстамъ. Онъ не долженъ даже упоминать про критику библіи. Въ области философіи единственными авторитетами должны быть Аристотель и Ѳома Аквитанскій {Статья "Jesuits" въ послѣднемъ (11-мъ) изданіи Британской Энциклопедіи. XV, стр. 337--346.} Цитируемый авторъ относится крайне скептически къ ходячему мнѣнію о таинственной силѣ и о вездѣсущности іезуитовъ. "Орденъ ученыхъ посредственностей", -- таково мнѣніе Ричарда Литтльдэля.
   Іезуиты, какъ извѣстно, дѣлятся на шесть степеней. Когда говорятъ о вездѣсущихъ братьяхъ ордена Іисуса, то подразумѣвается седьмая степень, заключающая des jésuites de robe courte, какъ ихъ называютъ во Франціи. Сами іезуиты и многіе писавшіе объ орденѣ отрицаютъ существованіе этой тайной седьмой степени. Всѣ прошлыя политическія интриги іезуитовъ хорошо извѣстны и всѣ преступленія сосчитаны. "Хотя нѣтъ прямыхъ доказательствъ, что іезуиты принимали когда-либо непосредственное участіе въ политическихъ убійствахъ, но косвенно моральная-отвѣтственность падаетъ на орденъ,-- говоритъ докторъ богословія Этельредъ Таунтонъ {"History of the Jesuits in England".}.-- Они играли острыми инструментами и часто нечаянно кровянили себѣ руки. Іезуиты постоянно вмѣшивались въ политику, раздувая и безъ того уже сильное пламя нетерпимости и ненависти. Они поддерживали ненависть двухъ королей противъ гугенотовъ, интриговали противъ Англіи въ царствованіе Елизаветы, питали пожаръ тридцатилѣтней войны, содѣйствовали отмѣнѣ Нантскаго эдикта. Во многихъ случаяхъ обвиненія противъ ордена неопровержимы, а въ другихъ случаяхъ существуютъ вѣскія косвенныя улики. Іезуиты являлись всегда буревѣстниками политическихъ штормовъ". Вѣроятно, краски тутъ нѣсколько сгущены. Вольтеръ, воспитывавшійся у іезуитовъ, хорошо знавшій ихъ и не питавшій къ нимъ никакихъ симпатій, писалъ: "On leur а reproché dans six mille volumes leur morale relâchée, qui n'était pas plus relâchée que celle des capucins" {"Oeuvres Complètes", vol. VII, стр. 749.} (т. e. "ихъ попрекали въ шести тысячахъ томахъ распущенными нравами, которые, однако, были у нихъ не болѣе распущены, чѣмъ у капуциновъ").
   Іезуиты, конечно, причинили много вреда (какъ и другіе монашескіе ордены); они и теперь готовы забрать въ свои руки все, что неспособно къ сопротивленію; но діавольская мощь и вездѣсущность ордена, вѣроятно, сказка. Мы знаемъ серьезныхъ, свободомыслящихъ писателей, которые въ своей исторіи освобожденія человѣческаго разума находятъ возможнымъ сказать нѣсколько сочувственныхъ словъ объ іезуитахъ, хотя отлично знаютъ всѣ ихъ историческіе грѣхи. Въ своей "Исторіи раціонализма въ Европѣ" Лекки, напр., придаетъ большое значеніе трактату іезуита Суареса "De Fide". Первое изданіе этой книги было сожжено въ Парижѣ рукой палача въ 1610 году, а вторая въ 1614 году. Суаресъ въ своей книгѣ первый выдвинулъ теорію общественнаго договора между королемъ и народомъ. Суаресъ доказываетъ, что интересы короля должны быть подчинены интересамъ народа, который въ случаяхъ необходимости имѣетъ право устранять суверэна. Больше того: народъ, въ случаѣ если престолъ занятъ новымъ Нерономъ,-- все равно, захватнымъ ли правомъ или по наслѣдству,-- можетъ принять свои мѣры.
   Суаресъ создалъ цѣлую школу. "Въ каждомъ трактатѣ, изданномъ послѣдователями этой школы,-- говоритъ Лекки,-- доказывается необходимость ограничить власть суверэна и увеличить права народа. Мы находимъ въ каждомъ трактатѣ стремленіе обосновать политическую систему на доктринѣ, освященной разумомъ, а не авторитетомъ. Помимо желанія авторовъ, эти доктрины вели къ дальнѣйшимъ выводамъ. Іезуиты, конечно, стремились ослабить королевскую власть въ интересахъ церкви, но эти теоріи "общественнаго договора" явились впослѣдствіи краеугольнымъ камнемъ политической свободы въ Европѣ. Почти всѣ трактаты проводили границу между "королями" и "тиранами". Послѣдніе дѣлились на тирановъ "in regimine" (т. е. на законныхъ правителей, угнетающихъ народъ) и на тирановъ "in titulo", т. е. на ставленниковъ". Еще болѣе важное значеніе, чѣмъ трактатъ Суареса, имѣетъ книга іезуита Маріаны "De Rege et Regis Institutione", напечатанная въ Толедо въ 1599 году. Книга явилась съ одобренія генерала іезуитскаго ордена. "Она носитъ на второмъ листѣ имя Филиппа III; но надо сознаться,-- говоритъ Лекки,-- что изъ безчисленныхъ книгъ, посвященныхъ государямъ, нѣтъ ни одной, которая была бы такъ совершенно чужда лести, какъ эта. Авторъ говоритъ, что цѣлью его было собрать рядъ нравственныхъ правилъ, полезныхъ государю; но.самою важною частью книги является анализъ правъ народа и суверэна. Авторъ проводитъ рѣзкую границу между королемъ и тираномъ и доказываетъ, что правитель послѣдняго типа не имѣетъ права занимать престолъ, хотя бы имѣлъ цѣлый рядъ предковъ вѣнценосцевъ. Чтобы быть тираномъ,-- доказываетъ Маріана,-- совсѣмъ не необходимо явиться узурпаторомъ. Тираномъ будетъ каждый законный правитель, если его система правленія основана на эгоизмѣ и если онъ жертвуетъ ради своей гордости и своего честолюбія интересами народа. Подобные правители,-- доказываетъ Маріана,-- представляютъ горшее изъ бѣдствій, выпадающихъ на долю человѣчества. Въ древней исторіи они выведены въ миѳахъ объ Антеѣ, Гидрѣ и Химерѣ. Величайшая заслуга античныхъ героевъ заключается въ томъ, что они избавили человѣчество отъ хищниковъ"... {Lecky. "The rise and Influence of Rationalism in Europe" (изд. 1910), стр. 152--166.}.
   Маріана, въ развитіи своего тезиса, заходитъ крайне далеко,-- такъ далеко, что цитированіе, даже по книгѣ Лекки, становится неудобнымъ. Другъ Карла II, выпустившій знаменитый памфлетъ въ защиту тираномахіи "Killing no Murder" (памфлетъ направленъ противъ Кромвеля), заимствовалъ аргументацію у Маріаны...
   Іезуитамъ можно поставить въ активъ не только то, что они первые выдвинули доктрину общественнаго договора. Когда въ Европѣ имѣлись лишь смутныя представленія о Китаѣ, Японіи и Тибетѣ, миссіонеры-іезуиты проникли туда, изучили языкъ и оставили прямо классическія описанія, отличающіяся наблюдательностью и добросовѣстностью. Іезуиты шли на свой страхъ, не поддерживаемые военной силой. Астрономическіе инструменты, поставленные іезуитами въ XVII вѣкѣ въ Пекинѣ, были... экспропріированы нѣмцами во время коллективнаго ограбленія Китая десять лѣтъ назадъ. Опытъ организаціи іезуитами религіозной коммуны въ Парагваѣ кончился въ концѣ концовъ неудачей; но опытъ, тѣмъ не менѣе, долженъ быть внесенъ въ активъ ордена. Вотъ что писалъ великій современникъ этого опыта, не любившій братьевъ ордена Іисуса.
   "Завоеваніе Мексики и Перу представляетъ собою чудо смѣлости и дерзанія точно такъ, какъ жестокости, которыми оно сопровождалось, являются крайнимъ предѣломъ ужаса. Зато тріумфомъ для человѣчества является опытъ, произведенный испанскими іезуитами въ Парагваѣ и искупающій жестокости первыхъ завоевателей... Іезуиты въ дѣйствительности воспользовались религіей, чтобы отнять первобытныя вольности у населенія Парагвая, но зато они внесли просвѣщеніе и порядки. Іезуиты сдѣлали индѣйцевъ трудолюбивыми и стали управлять громадной страной, какъ въ Европѣ управляютъ монастыремъ. Впрочемъ, надо сказать, что индѣйцы были гораздо лучше европейскихъ монаховъ, а іезуиты проявили больше проницательности и политическаго такта, чѣмъ настоятели монастырей... Миссіонеры проникли въ самую глубь первобытной страны. Труды и страданія іезуитовъ могутъ сравниться только съ тѣмъ, что потерпѣли завоеватели Новаго міра. Что же касается мужества, то монахи, во всякомъ случаѣ, проявили его не меньше, чѣмъ товарищи Кортеса и Пизарро". Отцы-іезуиты привезли съ собою коровъ, быковъ, овецъ, свиней, земледѣльческія орудія, сѣмена. Все это они дали дикарямъ, находившимся на рубежѣ каменнаго вѣка. Монахи научили, какъ пахать, какъ сѣять, жать, какъ ходить за скотомъ. "Индѣйцы жили въ шалашахъ, и отцы-іезуиты научили, какъ дѣлать и обжигать кирпичи, какъ строить дома, какъ прорубать дороги въ горахъ и какъ настилать мосты". Монахи устроили громадную религіозную коммуну {Voltaire, "Essai sur les moeurs", chap. CLIV ("Oeuvres complиtes", vol. 111, его. 448.}.
   Повидимому, какъ преступленія, такъ и заслуги ордена іезуитовъ въ прошломъ. Теперь орденъ такое же чужеядное растеніе (правда, нѣсколько болѣе приглядное) какъ и остальные монашескіе ордена.
   Въ концѣ концовъ, впрочемъ, я пишу только бѣглыя намѣтки, а не историческое изслѣдованіе...

Діонео.

"Русское Богатство", No 9, 1912

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru