Шкловский Исаак Владимирович
Пио Бароха
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Шкловский Исаак Владимирович
(
bmn@lib.ru
)
Год: 1911
Обновлено: 28/11/2023. 84k.
Статистика.
Статья
:
Критика
Публицистика
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Піо Бароха.
I.
Трудно назвать въ современной литературѣ другого такого писателя, какъ Піо Бароха, который былъ бы почти неизвѣстенъ за предѣлами родины, хотя дома значеніе его давно уже признано и оцѣнено. Я знаю переводъ только одного романа Піо Бароха, да и то на итальянскій языкъ -- "La Scuola de Furbi" (въ оригиналѣ "La Feria de los discretos). Къ этому переводу Амичисъ прибавилъ восторженную статью объ авторѣ. Везинэ, написавшій два года тому назадъ книгу о современныхъ испанскихъ беллетристахъ {F. Vézinet, "Les Maîtres de Roman Espagnol contemporain".}, не упоминаетъ даже про Бароху. То же самое дѣлаетъ Кильярде {"Espagnols et Portugais chez eux".}. Джемсъ Фицморисъ-Келли на послѣдней страницѣ своихъ "Очерковъ испанской литературы" только упоминаетъ, что Бароха "внесъ свѣжую ноту соціальной сатиры" {"Chapters on Spanish Literature", p. 261.}. Между тѣмъ, въ лицѣ Варохи мы имѣемъ оригинальнаго беллетриста, пользующагося большой извѣстностью въ Испаніи и въ латинскихъ республикахъ Южной Америки. Еще прежде, чѣмъ мнѣ удалось прочесть хотя бы одинъ романъ Барохи, меня очень заинтересовало одно мѣсто о немъ у Гонсалеса Бланко, автора громадной "Исторіи романа въ Испаніи отъ романтизма до нашихъ дней".
"Если въ современной Испаніи есть романистъ, котораго можно сравнивать съ русскими писателями (я имѣю въ виду романистовъ, произведенія которыхъ преисполнены гуманизма и христіанскихъ чувствъ),-- говоритъ Гонсалесъ Бланко,-- то это, конечно, Піо Бароха... И въ то же время, не смотря на родство съ знаменитыми писателями возрожденной Россіи, т. е. съ Толстымъ, Достоевскимъ, Гоголемъ и Короленко, Піо Бароха, сильно отличается отъ нихъ въ одномъ отношеніи. Толстой, Гоголь и Короленко глядятъ на міръ съ христіанской точки зрѣнія. Все ихъ сочувствіе къ несчастнымъ и угнетеннымъ основано на ученіи Христа. Бароха же, напротивъ, проникнутъ современными идеями; онъ -- послѣдователь Ницше, разрушитель и богоборецъ. Бароха воспитывался въ клиникѣ экспериментальной психологіи и очень часто не питаетъ ровно никакихъ христіанскихъ симпатій къ тѣмъ несчастнымъ и обойденнымъ, которыхъ онъ изображаетъ съ такою силою. Очень часто, какъ человѣкъ, авторъ не только ихъ не любитъ, но даже презираетъ. Бароха интересуется своими отвратительными героями, какъ художникъ... По способности тонко изображать психологію бродягъ и падшихъ людей Піо Бароха родствененъ Короленку,-- продолжаетъ Гонсалесъ Бланко,-- но отъ знаменитаго русскаго романиста испанскій беллетристъ отличается тѣмъ, что не читаетъ проповѣдей, какъ лютеранскій пасторъ, не громитъ и не обличаетъ. Какъ и Короленка, Бароху мучитъ призракъ втоптанныхъ въ грязь, которыми никто не интересуется и которыхъ всѣ презираютъ: нищихъ, стоящихъ на перекресткахъ, неудачниковъ, выползающихъ изъ своихъ квартиръ и бродящихъ безъ опредѣленной цѣли; богемъ, одержимыхъ великой тоскою и предпринимающихъ вслѣдствіе этого отчаянныя выходки; людей, для хлѣба берущихся за грязныя дѣла, и такъ далѣе. Какъ и Короленко, Бароха простъ и не любитъ вычурности, какъ это и подобаетъ человѣку, изучающему подобныя темы. "Жесты" и манерность глубоко антипатичны Барохѣ. Въ изображеніяхъ испанскаго писателя нѣтъ горечи. Даже тогда, когда онъ ведетъ насъ въ клоаки человѣчества, въ кварталы и жилища нищеты, тряпичниковъ, Бароха никогда не теряетъ grand air художника-аристократа... Бароха не морализируетъ, не дѣлаетъ выводовъ... Онъ избѣгаетъ проповѣдей. И въ этомъ его самая главная заслуга. Ибо онъ знаетъ, какъ былъ бы смѣшонъ докторъ, промывающій язвы, анатомируя трупъ" {А. Gonzales Blanco, "Historia de la novela en Espana desde el romanticisme â nuestros dias. Madrid. 1909. p p. 746--749.}.
Читатель видитъ, что ученый испанскій историкъ литературы имѣетъ нѣсколько своеобразное представленіе о русскихъ беллетристахъ. Мнѣ кажется также, что прочитавшій внимательно всѣ романы Піо Бароха не совсѣмъ согласится съ характеристикою его творчества, сдѣланною Гонсалесомъ Бланко. Въ лицѣ Піо Барохи мы имѣемъ крайне интереснаго писателя, который, по всей вѣроятности, будетъ такъ популяренъ у насъ, какъ теперь Бласко Ибаньесъ, хотя они совершенно различны по темпераменту и по міропониманію. Бласко Ибаньесъ -- южанинъ. Въ каждомъ произведеніи его чувствуется кипучій, страстный темпераментъ. Піо Барохи -- сѣверянинъ, баскъ родомъ. Въ романахъ его отражается печальная, скорбная, чуждая иллюзій, нѣсколько холодная натура горца. Скорбь эта -- меньше всего заученная поза. Передъ нами тонкій наблюдатель, холодно смотрящій на добро и зло. Впрочемъ, "добра" онъ видитъ очень мало. Неопытный развѣдчикъ можетъ принять иногда блестки слюды, вкрапленной въ сѣрый камень, за золото. Бароха опытный и знающій развѣдчикъ. Онъ не придетъ въ восторгъ отъ отдѣльныхъ блестковъ. но спокойно подвергнетъ ихъ анализу и покажетъ, что онѣ малоцѣнны. Авторъ много жилъ, много наблюдалъ и много думалъ. И онъ пришелъ къ заключенію, что жизнь можетъ дать только непріятный, тошнотворный привкусъ. Во всѣхъ романахъ своихъ Бароха говоритъ о скукѣ жизни и о той усталости, которую она оставляетъ. Въ этомъ отношеніи Бароха опять представляетъ прямую противоположность Бласко Ибаньесу. Скуку и тошнотворность жизни въ романахъ Барохи чувствуютъ одинаково, какъ люди, живущіе во дворцахъ, такъ и бездомные бродяги и нищіе. И мы увидимъ дальше, что самъ Бароха далъ великолѣпный анализъ происхожденія этой тоски. Передъ нами тѣ же "устранимыя препятствія", которыя я выяснялъ, когда писалъ о романахъ Бласко Ибаньеса. Основной тонъ произведеній Барохи -- пессимизмъ.
"Знаніе -- врагъ счастья и блаженства,-- говоритъ ученый бродяга Эскабедо въ романѣ "La Feria de los discrètes". То состояніе мира и спокойствія, которое греческіе философы, въ отношеніи къ организму, называли
euphoria,
а въ отношеніи къ душѣ --
ataraxi
a,
можетъ быть достигнуто только невѣдѣніемъ. Въ двадцать лѣтъ, поэтому, когда на все у насъ ложный взглядъ, намъ кажется, что въ жизни много блестящихъ цѣлей, къ которымъ можно стремиться. Житейскій театръ кажется намъ тогда сравнительно красивымъ, музыка -- пріятной, а игра актеровъ насъ развлекаетъ. Но вотъ дурной инстинктъ знанія побуждаетъ насъ въ одинъ день заглянуть за кулисы.
И
тогда начинается разочарованіе. Актрисы оказываются некрасивыми. Кромѣ того, онѣ еще печальны и накрашены. Комики, занимавшіе насъ раньше, кажутся глупыми, скучными и пошлыми. Вблизи мы убѣждаемся, что декораціи грубо намалеваны. Оказывается, что все убого, сѣро. Сперва женщины кажутся намъ ангелами; потомъ, когда мы сходимся съ ними,-- демонами. И только потомъ, мало-по-малу, мы приходимъ къ заключенію, что онѣ только самки, какъ кобылы или какъ коровы. Впрочемъ, нѣсколько хуже, такъ какъ у женщины еще есть какая-то индивидуальность... И горше всего то,-- продолжаетъ Эскабедо,-- что насъ постоянно обманываютъ. Намъ говорятъ про дѣйствительность усилій. Насъ убѣждаютъ бороться настойчиво, смѣло, чтобы достигнуть успѣха. И только къ концу жизни мы убѣждаемся, что нѣтъ въ сущности ни борьбы, ни тріумфа, ничего, кромѣ сѣраго прозябанія. Случай тасуетъ нашу судьбу. Счастье невозможно... Искренность? Она невозможна, какъ и счастье. Взрослый человѣкъ или ребенокъ, великій мыслитель или глупецъ, если посмотрятъ на себя въ зеркало, увидятъ передъ собою притворщика" {Ріо Baroja, "La Feria de los discrètes", Capitule XX.}.
Онъ отошелъ отъ жизни,-- не пробудившись отъ прекраснаго сна,-- говоритъ своей женѣ одинъ изъ героевъ трилогіи Барохи "La lucha por la vida" по поводу смерти мечтателя Хуана.-- Онъ унесъ съ собою прекрасную иллюзію и вѣру, что настанетъ день, когда массы завоюютъ для себя новый міръ, полный чудесъ. Не поднимутся забитые! Никогда не засіяетъ солнце новаго дня. Мракъ и несправедливость будутъ продолжаться вѣчно. Ни коллективно, ни индивидуально никто никогда не освободится отъ страданій, отъ скуки жизни, отъ сѣраго прозябанія.
-- Ложись спать,-- сказала Сальвадора мужу, видя его въ такомъ возбужденномъ состояніи. Мануэль чувствовалъ полный упадокъ силъ и легъ. Ему приснился странный и непріятный сонъ. Мануэль увидѣлъ себя на Пуэрта дель Соль {Центральная площадь въ Мадридѣ.}. Праздновалось какое-то рѣдкое и необычное торжество. На носилкахъ несли статуи, на которыхъ значилось: "Истина", "Справедливость", "Братство". Позади шли люди въ синихъ блузахъ и высоко поднимали красное знамя. Мануэль съ изумленіемъ смотрѣлъ на процессію, какъ вдругъ одинъ изъ стражниковъ въ фригійскомъ колпакѣ крикнулъ:
-- Сними шапку, товарищъ!
-- Что это такое? Какая тутъ процессія проходитъ?-- допытывался Мануэль.
-- Сегодня праздникъ Анархіи.
Тутъ Мануэль усмотрѣлъ нѣсколько оборванцевъ, въ которыхъ узналъ своихъ пріятелей Мадридца и Освободителя (анархисты, выведенные въ послѣдней части трилогіи). Они кричали: "долой анархію"! И стражникъ въ фригійскомъ колпакѣ гнался за ними и билъ ихъ саблей точно также, какъ и на яву, когда они кричали: "да здравствуетъ анархія! долой буржуазію!" {La Lucha por la vida. Aurora Roja. Paginas 354--356.} Послѣдняя часть трилогіи заканчивается восклицаніемъ Мануэля: "Проклятая жизнь! Весь этотъ міръ надо было бы испепелить"!
Знакомаго съ новѣйшей испанской литературой (т. е. съ тою, которая появилась послѣ Хосе Переды, Хуана Валеры и Переса Гальдоса) поразитъ въ романахъ Піо Барохи, кромѣ пессимизма, еще одна черта. Въ предыдущихъ статьяхъ объ испанской литературѣ я указалъ, что въ ней въ видѣ антитезы презрѣнія къ тѣлу создалось чрезмѣрное прославленіе его. Явилась пѣлая школа "сенсуалистовъ" и "эротиковъ", представители которой, Фелипе Триго, Альбертъ Инсуа, Лопесъ де-Аро, Эдуардо Самакоисъ и др., воспѣваютъ, выражаясь словами современнаго поэта Рубено Даріо,
"Carne, carne celeste de la mujer".
(т. e. "тѣло, божественное тѣло женщины"). Въ своихъ романахъ "эротики" и "сенсуалисты" заходятъ иногда гораздо дальше не только нашихъ модернистовъ, но и французовъ. Мы имѣемъ перецъ собою людей съ кипучимъ темпераментомъ юга, а не безсильныхъ неврастенниковъ, выросшихъ, на придачу, на холодномъ петербургскомъ болотѣ. Романъ "Mujer Facil" Инсуа -- представляетъ собою, по всей вѣроятности, послѣднее слово эротизма въ современной европейской литературѣ (Романъ не талантливый и имѣетъ только симптоматическій интересъ). О характерѣ романовъ "сенсуалистовъ" говорятъ уже одни заглавія: "Memorias deuna cortesana" (Записки блудницы), "El Seductor" (Обольститель), "Loca de amor" (Помѣшанная отъ любви), "Incesto" (Кровосмѣшеніе). Это все заглавія романовъ одного и того же автора -- Памакоиса... Дань эротизму отдалъ и Бласко Ибаньесъ, спѣшащій, впрочемъ, прибавить, что "LaMujer no es toda la vida"! (женщина не все въ жизни).-- Она не составляетъ даже половины жизни мужчины. Жизнь сама составляетъ самоцѣль". Мистика вообще чужда современнымъ испанскимъ беллетристамъ; но въ эротизмѣ нѣкоторые изъ нихъ доходятъ до мистицизма. Таковъ Сальнадоръ Руэда, авторъ страннаго романа или, точнѣе, поэмы въ прозѣ -- "La Copula" (Совокупленіе).
Въ романахъ Барохи нѣтъ ни одной страницы, противъ которой могъ бы протестовать самый строгій пуританинъ. Въ смыслѣ "сенсуализма" Бароха представляетъ исключеніе среди современныхъ испанскихъ беллетристовъ.
По мнѣнію Барохи, любовь не является единственнымъ прекраснымъ пятномъ на общемъ сѣромъ фонѣ жизни, какъ склонны думать многіе современные пессимисты. Напротивъ, Бароха, вмѣстѣ съ Шопенгауэромъ, полагаетъ, что, любя, мы исполняемъ только наказъ Воли или Безсознательнаго, глумящихся надъ всѣмъ живымъ. Если вообще у человѣка можетъ быть какая-нибудь цѣль въ жизни, она исчезаетъ совершенно въ семейной жизни. Любовь превращаетъ "Цезаря", имѣющаго широкіе планы, въ сѣраго благополучнаго обывателя. Въ моментъ наивысшаго личнаго счастья "Сесаръ чувствовалъ глубокую тоску. Ему казалось, что въ глубинѣ души его сломалось самое сильное въ его индивидуальности... Въ первые дни своей любви Сесаръ испытывалъ безпрерывное безпокойство. Ему казалось, что нельзя жить постоянно такимъ образомъ; нельзя думать только объ исполненіи желаній женщины. Онъ ждалъ, что должно придти пробужденіе. Но оно не приходило" {"Ріо Baroja". "César ô nada". Madrid. 1910. Paginas 404--405.}.
II.
Какъ почти всѣ испанскіе беллетристы, Піо Бароха прежде всего, реалистъ и бытовой писатель. Въ его произведеніяхъ прежде всего мы находимъ рядъ портретовъ во весь ростъ и сочныхъ жанровыхъ картинъ. Романы Барохи даютъ намъ возможность понять современную Испанію и составить себѣ представленіе о психологіи различныхъ классовъ населенія. Бароха не "сочиняетъ"; онъ не занимается наряжаніемъ манекеновъ въ разные символическіе костюмы. И прежде всего я хочу дать представленіе читателямъ о Барохѣ, какъ о бытовомъ писателѣ. Мнѣ придется дѣлать довольно большія выдержки. Бароха не умѣетъ создавать такихъ яркихъ типовъ, какъ Бласко Ибаньесъ. Онъ не старается, впрочемъ, даже дѣлать это. Бароха глубоко убѣжденъ, что личность тонетъ въ сѣромъ человѣческомъ потокѣ, поэтому надо вообще изображать прежде всего этотъ потокъ. Затѣмъ Бароха импрессіонистъ и рисуетъ широкими мазками. Какъ японскій художникъ, онъ умѣетъ передать цѣлую картину двумя-тремя штрихами. И при всемъ томъ портретная галлерея старой и новой Испаніи, представленная въ романахъ Барохи, очень велика. Вотъ, напр., оригинальная фигура педагога. Онъ слѣпо вѣрилъ въ старинный принципъ испанскихъ монаховъ: "чтобы науку понять, надо драть" (La letra con sangre entra). "Наружность у домине Пиньюсла была замѣчательная: толстый, красный и распухшій носъ, толстыя губы, большіе, мутные, выпученные, вѣчно слезящіеся глаза. На учителѣ былъ узкій, длинный сюртукъ, когда-то черный, теперь засаленный и съ воротникомъ, покрытымъ перхотью, узкіе панталоны съ мѣшками на колѣняхъ и черная ермолка. Пиньюсла признавалъ только латинскій языкъ, риторику и калиграфію. Система преподаванія заключалась въ раздѣленіи всего класса на двѣ группы: на Римъ и на Карѳагенъ. Затѣмъ и въ римлянъ и въ карѳагенянъ одинаково вколачивалась латинская грамматика. Дѣлалось это при помощи пощечинъ, нлетки, трости и длиннаго кожанаго] мѣшечка, наполненнаго дробью. Пиньюсла обучалъ старинной испанской калиграфіи, т. е. училъ, какъ выводить острыя буквы. Для этого надобно было очинять перья особымъ образомъ. И тутъ Пиньюсла рѣшительно не имѣлъ соперниковъ... Домине Пиньюсла, съ перомъ за ухомъ, мѣрилъ шагами классъ. И если замѣчалъ, что кто-нибудь изъ ребятишекъ не учится и ли не выводитъ достаточно острыхъ хвостиковъ у буквы, то билъ виновника тростью или кожанымъ мѣшечкомъ.
-- Ты шалишь!-- бормоталъ онъ.-- Я тебѣ дамъ шалить!
Болѣе серьезные проступки домине каралъ плеткой. Но такъ какъ родители наказанныхъ ребятишекъ являлись въ школу и требовали, чтобы плеть больше не примѣнялась, то домине Пиньюсла утверждалъ, что Испанія вырождается и гибнетъ" {Ib., pagina 235.}.
Таковы педагоги, въ рукахъ которыхъ, вслѣдствіе усилій духовенства, находится дѣло народнаго воспитанія въ Испаніи. Каждая попытка замѣнить "домине Пиньюслу" болѣе подходящимъ педагогомъ, встрѣчается воплями со стороны духовенства, что "атеисты и масоны" хотятъ погубить подрастающее поколѣніе.
Вотъ оригинальный типъ поэта-бродяги, по прозвищу Корнего, котораго нанимаютъ для сочиненія пасквилей и для распространенія ихъ черезъ посредство маленькой кордовской газетки
La Vibora
(Гадюка).
"Поэтъ похожъ былъ на линя. Глаза у него были тусклые, какъ у заснувшей рыбы. На немъ были очень короткія панталоны въ желтыхъ и черныхъ клѣткахъ. Въ рукѣ поэтъ носилъ трость, ставшую до того короткой отъ времени, что надо было нагнуться, чтобъ опереться на нее... Корнего питался, главнымъ образомъ, алкоголемъ и тщеславіемъ... Всю жизнь онъ провелъ, проходя изъ таверны въ таверну, декламируя тамъ стихи Эспронседы или Соррильи. Въ кабакахъ же онъ сочинялъ свои романсы, мадригалы и свирѣпыя стихотворенія, въ которыхъ увѣрялъ, что любитъ только одну жидкость -- кровь, одинъ запахъ -- кладбища и одинъ звукъ -- вой бури" {"Aurora Roja", paginas 209--210.}.
Въ томъ же романѣ мы находимъ рядъ яркихъ и сочныхъ фигуръ прошлаго: тутъ бѣшеные бретеры, бандиты, представители вырождающихся древнихъ родовъ и пр. Но историческая Испанія занимаетъ Вароху только мимоходомъ. Главнымъ образомъ онъ интересуется современной Испаніей и изображаетъ ее въ самыхъ мрачныхъ краскахъ. Мы видимъ передъ собою нравственно обанкротившійся строй, поддерживаемый только силой. Правосудіе превратилось въ отвратительный фарсъ. "Въ Мадридѣ есть дворецъ съ громадными залами и длинными галлереями, въ которыхъ во всѣхъ углахъ видны распятія. Онъ принадлежитъ старой, родовитой женщинѣ, исполняющей самую важную и наиболѣе суровую функцію современнаго общества. Старуха облачена въ черную тогу и такой же беретъ; говоритъ она важно и серьезно. Сидя подъ распятіемъ, она дѣлаетъ выговоры и присуждаетъ къ наказаніямъ. Когда-то ея предкомъ на Олимпѣ была суровая, нелицепріятная жена съ завязанными глазами. Старуха представляетъ собою гарпію, съ глазами рыси, толстымъ брюхомъ, бездоннымъ желудкомъ и съ цѣпкими когтями. На Олимпѣ женщина съ завязанными глазами обсуждала каждый случай и была окружена безсмертными. Теперь старуха, вмѣсто того, чтобъ обсуждать, заглядываетъ въ книгу, имѣющую больше толкованій, чѣмъ Библія. Вмѣсто безсмертныхъ, старуху окружаютъ попы, альгвазилы, секретари, обвинители, знаменитые адвокаты и адвокаты начинающіе и вообще люди почтенные и благонамѣренные. У этой старухи безчисленная свита, во главѣ которой стоятъ столпы государства, а въ концѣ -- палачъ" {"La Feria de los discrètes", paginas 38--39.}.
"Старуха" очень лицепріятна. У нея разныя названія для однихъ и тѣхъ же поступковъ, смотря по тому, кто ихъ дѣлаетъ.
Въ одномъ случаѣ они называются преступленіями и караются лишеніемъ свободы или даже отнятіемъ жизни. Въ другихъ случаяхъ тѣ же поступки удостаиваются похвалы. Даже въ томъ случаѣ, когда, по опредѣленію старухи, поступокъ именуется преступленіемъ, онъ не всегда наказывается. Все зависитъ отъ того, имѣются ли у преступника богатые и вліятельные друзья. Съ другой стороны, "старуха" ничего не имѣетъ противъ того, чтобы невинный, арестованный совершенно случайно и не имѣющій вліятельныхъ друзей, пошелъ на каторгу. Совершено убійство игрока и сутенера Виндаля, имѣющаго сильныхъ покровителей. По подозрѣнію арестовали ни въ чемъ неповиннаго юношу Мануэля, двоюроднаго брата убитаго. У судебнаго слѣдователя Мануэль даетъ подробныя показанія про ту жизнь, которую велъ убитый, причемъ сообщаетъ о титулованныхъ содержателяхъ игорныхъ домовъ и о начальникѣ полиціи, покровительствующемъ мошенникамъ. Судебный слѣдователь доволенъ тѣмъ, что предстоитъ важный процессъ. Но черезъ часъ заинтересованные люди знали уже, что Мануэль далъ показанія. "Черезъ нѣсколько часовъ судебный слѣдователь получилъ три письма. Раскрывъ ихъ, онъ позвонилъ.
-- Кто принесъ эти письма?-- спросилъ онъ у явившагося слуги.
-- Лакей.
-- Есть ли здѣсь кто-нибудь изъ полицейскихъ агентовъ?
-- Да, Гарро.
-- Зови его сюда.
Вошелъ агентъ и приблизился къ столу.
-- Въ этихъ письмахъ,-- сказалъ слѣдователь,-- говорится о показаніяхъ, данныхъ молодымъ арестантомъ. Какимъ образомъ кто-нибудь могъ узнать про это?
-- Не знаю.
-- Юноша говорилъ съ кѣмъ нибудь?
-- Ни съ кѣмъ,-- спокойно отвѣтилъ Гарро {Именно этотъ агентъ ввелъ незадолго до того въ камеру арестованнаго шулера высокой марки, находящагося подъ спеціальнымъ покровительствомъ.}.
-- Въ этомъ письмѣ министръ, подъ давленіемъ двухъ дамъ, которымъ не можетъ отказать, совѣтуетъ мнѣ похоронить все дѣло. Какой интересъ могутъ находить пріятельницы министра въ этомъ дѣлѣ?
-- Не знаю. Будь мнѣ извѣстно ихъ имя, тогда, вѣроятно, догадался бы.
-- Одна изъ нихъ сеньора де-Браганса, другая -- Маргарита деБусидія.
-- Кажется, понимаю. Собственники игорнаго дома, гдѣ служилъ арестованный юноша, заинтересованы въ томъ, чтобы не было лишнихъ разговоровъ про ихъ клубъ. Одна изъ собственницъ -- полковница. Она просила дамъ, а дамы обратились къ министру.
-- Что общаго между полковницей и пріятельницами министра?
-- Полковница даетъ деньги въ ростъ. Сеньора де-Браганса подписала фальшивый вексель отъ имени своего мужа. Документъ въ рукахъ полковницы.
-- А маркиза?
-- Тутъ другое дѣло. Вы знаете, вѣроятно, что ея возлюбленнымъ былъ недавно Рикардо Саласаръ.
-- Бывшій депутатъ?
-- Онъ самый... Отчаянный мошенникъ. Годъ или два тому назадъ, когда связь между маркизой и Рикардо была еще недавняго происхожденія, дама время отъ времени получала записки такого содержанія: "У меня въ рукахъ письмо, посланное вами любовнику. Оно можетъ васъ сильно скомпрометировать, какъ можете судить по слѣдующей выдержкѣ. Если не пришлете мнѣ тысячу песетъ, то отправлю письмо вашему мужу". Испуганная маркиза платила. Такъ было разъ шесть, покуда по совѣту одной пріятельницы, дѣйствовавшей по указанію своего возлюбленнаго -- депутата, задержали человѣка, явившагося съ запиской. Оказалось, что посылалъ его никто иной, какъ Рикардо Саласаръ.
-- Возлюбленный?
-- Онъ самый.
-- Вотъ такъ рыцарь!
-- Когда маркиза поссорилась съ Рикардо...
-- По поводу того, что раскрылось дѣло съ записками?
-- Нѣтъ. Это маркиза простила. Ссора произошла изъ-за того, что Рикардо требовалъ денегъ, которыхъ маркиза не могла или не хотѣла дать. Саласаръ былъ долженъ полковницѣ три тысячи дуросъ (15 тысячъ франковъ). И наконецъ она предложила Рикардо: "дайте мнѣ письма маркизы, и я возвращу вамъ вексель". Рикардо согласился. И вотъ теперь маркиза всецѣло находится въ рукахъ у полковницы и у ея сообщниковъ.
Слѣдователь всталъ и нѣсколько разъ молча прошелся по кабинету.
-- Кромѣ того, мнѣ пишетъ еще редакторъ газеты "El Popular". Онъ проситъ прекратить дѣло. Какое отношеніе существуетъ между игорнымъ домомъ и газетой?
-- Издатель тоже одинъ изъ собственниковъ.
-- Какъ тутъ заботиться о правосудіи?-- бормоталъ судебный слѣдователь.
Въ глазахъ Гарро блеснулъ ироническій огонекъ" {Ріо Baroja, "Mala Hierba", paginas 325--327.}.
Полицейскій агентъ не счелъ нужнымъ сказать судебному слѣдователю, что въ дѣлахъ игорнаго дома и "полковницы" заинтересованы также не только высокіе представители министерствъ внутреннихъ дѣлъ и юстиціи, но даже и члены двора. И выпущенный на свободу Мануэль, случайно заглянувшій въ "царство правосудія", "чувствуетъ глухое раздраженіе противъ всего міра. Раздраженіе перешло потомъ въ отвращеніе. Онъ ненавидѣлъ людей и порядокъ, созданный ими.
-- Скажу тебѣ правду!-- заканчиваетъ Мануэль, когда передалъ о своихъ приключеніяхъ своему товарищу по типографіи, но прозвищу Хесусъ.-- Я хотѣлъ бы, чтобы цѣлую недѣлю падалъ съ неба градъ динамитныхъ бомбъ и чтобы потомъ пустился Богъ-отецъ и превратилъ въ пепелъ все.
Хесусъ слушалъ внимательно Мануэля.
-- Ты -- анархистъ,-- сказалъ онъ.
-- Я?-- переспросилъ крайне изумленный Мануэль.
-- Да, ты. Я тоже анархистъ" {"Mala Hierba", pagina 357.}.
Еще большее болото, чѣмъ правосудіе, представляетъ собою политика въ Испаніи. Даже честные люди, искренно желающіе служить родинѣ и имѣющіе широкіе планы, борясь съ политическими противниками, не останавливающимися ни передъ какимъ мошенническимъ пріемомъ, вынуждены перенять у своихъ враговъ нѣкоторые методы борьбы.
"Ты прибѣгаешь къ варварской политикѣ, -- говоритъ Алсугарки своему пріятелю Цезарю, выступающему на выборахъ въ провинціальномъ городѣ Кастро Дуро..
-- Это -- единственная возможная политика,-- отвѣчаетъ за Цезаря мѣстный дѣятель докторъ Ортигоса.-- Наша политика научная. Это -- бандитство, возведенное въ философію. Мы играемъ въ политическіе шахматы съ падре Мартиномъ (вождемъ консервативной партіи въ Кастро Дуро) и его друзьями. Посмотримъ, нельзя ли выиграть эту партію.
-- Все такъ. Но можно ли пользоваться услугами наемныхъ громилъ?
-- Милый другъ, -- вставилъ Цезарь, -- въ политикѣ нельзя иначе. Честный политическій дѣятель головой касается облаковъ, т. е. онъ думаетъ о спасеніи родины и о возрожденіи народа. Ноги же постоянно находятся въ грязи. Въ настоящее время политическій дѣятель, какъ бы онъ ни былъ честенъ, вынужденъ имѣть дѣло съ гадинами.
-- Не говоря уже о томъ, что мы только беремъ методы, придуманные нашими противниками, -- сказалъ Ортигоса, -- мы не должны питать угрызеній совѣсти еще вотъ почему. Населеніе Кастро Дуро для насъ является тѣмъ же, чѣмъ морскія свинки для экспериментатора. Мы должны продѣлать соціальный опытъ" {Ріо Barоja, "Cesar ò nada", pagina 394.}. Только въ Испаніи мы видимъ такую группировку политическихъ силъ, какую изображаетъ Бароха въ романѣ, изъ котораго я только что сдѣлалъ выдержку. "Цезарь основалъ въ Кастро Дуро газету, которую назвалъ "Свобода". Душой ея явился докторъ Ортигоса (анархистъ). "Газета отражала интересы всѣхъ прогрессивныхъ группъ въ городѣ, отъ сторонниковъ либеральной монархіи до анархистовъ" {Ib. р. 432.}.
Но политическіе враги Цезаря умѣютъ лучше использовать нечестные пріемы. На сторонѣ враговъ правительство, духовенство и мѣстные "касики" (воротилы). Не было никакой возможности начать правильную выборную кампанію въ Кастро Дуро и въ окружныхъ деревняхъ. Цезарь поэтому рѣшилъ устроить центръ пропаганды возлѣ каждаго мѣста для голосованія.
Митинги въ деревняхъ разгонялись. Полиція и гражданская гвардія пользовались малѣйшимъ предлогомъ, чтобы войти въ помѣщеніе, гдѣ собрались либеральные избиратели, и разогнать ихъ прикладами. Если предлогъ не находился, то полиція разгоняла митинги и безъ предлога. Газета не могла сказать ни слова о всѣхъ этихъ злоупотребленіяхъ: нумера немедленно конфисковались. Цезарь не посылалъ въ Мадридъ протестующихъ телеграммъ, но работалъ молча и настойчиво. Онъ намѣренъ былъ пустить въ ходъ всѣ средства, до обмана и взятокъ включительно.
Гарсіа Падилья (консервативный кандидатъ) и правительства нашли, что методъ Цезаря гораздо болѣе опасенъ для нихъ, чѣмъ протесты. Цезарь предложилъ уплатить сто песетъ каждому, кто обнаружитъ и докажетъ какую-нибудь уловку, пущенную въ ходъ противникомъ во время выборовъ. Въ одной изъ курій, гдѣ большинство избирателей было за Цезаря, сторонники консерватора ночью перемѣнили табличку съ номеромъ надъ домомъ, въ которомъ происходило голосованіе. Сторонники Цезаря напрасно искали домъ, а въ это время сторонники консерватора наполнили избирательныя урны своими записками. Въ деревнѣ Валь де Санъ Хиль консерваторы придумали другую уловку. Мѣстомъ для голосованія назначили сѣновалъ, на который надо было взбираться по узкой лѣстницѣ. Покуда подозрѣваемые сторонники Цезаря стояли внизу и дожидались, чтобы приставили лѣстницу, консерваторы поднимались по другой лѣстницѣ. Когда, наконецъ, лѣстница явилась и крестьяне начали взбираться на сѣновалъ, начальство, сидѣвшее у урнъ, заявило, что голосовать больше нельзя, такъ какъ ящики уже наполнились. Такъ какъ по узкой лѣстницѣ избиратели могли подниматься только въ одиночку, то никто изъ нихъ не рѣшился протестовать. Кромѣ того, на сѣновалѣ у избирательныхъ ящиковъ стояли вооруженные валками и пистолетами громилы, готовые избить или застрѣлить протестанта.
И, не смотря на все это, Цезарь былъ увѣренъ, что побѣда останется за нимъ, если только правительство прямо не пойдетъ на какое-нибудь грубое и открытое нарушеніе всѣхъ законовъ. Въ послѣдній моментъ Цезарь узналъ, что правительство прислало въ Кастро Дуро новый отрядъ гражданской гвардіи и что представители центральной власти получили приказъ во что бы то ни стало содѣйствовать побѣдѣ Гарсіи Падильи. Въ субботу вечеромъ Цезарю сказали, что делегатъ и начальникъ полиціи находятся въ тавернѣ, гдѣ раздаютъ пропойцамъ подложныя избирательныя записки. Цезарь немедленно поѣхалъ въ таверну. При видѣ Цезаря консервативный кандидатъ смутился.
-- Я знаю, что вы здѣсь дѣлаете,-- началъ Цезарь.-- Берегитесь. Вы за это можете пойти на каторгу {Цезарь -- человѣкъ очень богатый, съ большими связями въ Мадридѣ и въ Ватиканѣ, гдѣ дядя его -- одинъ изъ самыхъ вліятельныхъ кардиналовъ.}.
-- Если кто пойдетъ на каторгу, такъ это вы!-- крикнулъ начальникъ полиціи.-- Посмѣйте только арестовать меня.
Начальникъ полиціи поднялся изъ-за стола и вышелъ, обронивъ на полъ одну изъ подложныхъ избирательныхъ записокъ. Цезарь обратилъ вниманіе на людей, сопровождавшихъ начальника полиціи, и въ одномъ изъ нихъ узналъ "Чисинна" (Искрякъ). Незадолго до того "Искрякъ", назвавшій себя анархистомъ, явился къ Цезарю и предложилъ агитировать за него. "Искрякъ" оказался начальникомъ агентовъ, посланныхъ правительствомъ въ Кастро Дуро" {"Cesar ò nada". Paginas 447--449.}. На другой день, когда избиратели устроили тайное собраніе (митинги разгонялись немедленно полиціей), они узнали, что главные дѣятели радикальной партіи, и въ томъ числѣ редакторъ "Свободы", докторъ Ортигоса, арестованы. Узнали еще избиратели, что заключенныхъ жестоко избили въ тюрьмѣ. И эти извѣстія превращаютъ мирныхъ избирателей въ сторонниковъ самыхъ крайнихъ мѣръ.
"Возбужденіе среди собравшихся достигло крайняго напряженія. Хромоножка предлагалъ немедленно организовать нападеніе на тюрьму. Послѣ того, какъ высказались многіе ораторы, поднялся Цезарь и предложилъ всѣмъ обождать до слѣдующаго дня. Онъ торжественно обѣщалъ, что, если завтра побѣдитъ на выборахъ, заключенные будутъ немедленно освобождены. Если же другая сторона одержитъ верхъ...
-- То что же тогда дѣлать?-- спросилъ кто-то.
-- Что дѣлать? Я тогда самъ выскажусь за самыя крайнія мѣры: за поджогъ тюрьмы, за вооруженное возстаніе. Я соглашусь на все...
-- Первая обязанность смѣлаго человѣка -- нарушать несправедливый законъ!-- крикнулъ кто-то.-- Надо сейчасъ же устроить нападеніе на тюрьму" {Ib. р. 450.}!
Цезарю удается успокоить своихъ друзей. Надо прежде испробовать всѣ законныя средства,-- говоритъ онъ.
На другой день въ Цезаря, объѣзжающаго въ автомобилѣ своихъ избирателей, стрѣляетъ изъ окна публичнаго дома громила, только что возвратившійся съ каторги и нанятый политическими противниками кандидата. Цезарь тяжело раненъ. Наиболѣе пылкіе друзья его пробуютъ устроить возстаніе, но попадаются въ руки провокатора, который всѣхъ ихъ предаетъ. Безъ Цезаря правительство ужъ смѣло пускаетъ въ ходъ насиліе и поджогъ, чтобы добиться избранія консервативнаго кандидата.
"Извѣстія о ходѣ выборовъ съ каждымъ часомъ становились все хуже и хуже. Сторонники Гарсіи Падильи, зная, что Цезарь Монкада тяжело раненъ, творили ужасы. Въ куріяхъ въ Бильяміель прогнали сидящихъ у урнъ друзей Цезаря. "Касики" завладѣли урнами и записками. Въ Санта Инесъ избиратели высказались за Цезаря, но на предсѣдателя выборовъ напали шесть человѣкъ, отняли у него протоколы, поддѣлали цифры въ нихъ и доставили въ такомъ видѣ въ городскую ратушу. Въ Пералеко (одинъ изъ самыхъ вліятельныхъ мѣстныхъ сторонниковъ Цезаря) всадили десятокъ пуль. Многіе агенты Цезаря, узнавъ, что его дѣло погибло, поспѣшили перейти на другую сторону". На выборахъ побѣдилъ Падилья. И въ тотъ же вечеръ на банкетѣ въ честь побѣдителя прокуроръ хвалилъ "энтузіазмъ и лояльность, проявленныя населеніемъ при защитѣ праведнаго дѣла".
"Мы никогда не допустимъ,-- сказалъ ораторъ,-- чтобы авантюристы, не признающіе ни религіи, ни отечества, тревожили жизнь нашего дорогого города. Мы станемъ защищать всѣми средствами дорогія намъ традиціи. Мы не допустимъ, чтобы въ Кастро Дуро народилась гидра анархіи. И, если она народится и подниметъ голову, мы растопчемъ ее. Когда люди отвертываются отъ Бога, когда открыто проповѣдуются мятежъ и развратъ, когда не признаются ни человѣческая, ни божеская власть, всѣ честные люди должны грудью стать за традиціи. Мы прежде всего католики и испанцы, поэтому не допустимъ, чтобы анархисты, масоны и святотатцы завладѣли нашимъ благословеннымъ краемъ, уничтоживъ священныя права нашей общей матери-церкви.
-- Да здравствуетъ святая церковь!-- крикнулъ одинъ изъ священниковъ".
"Теперь въ Кастро Дуро снова царствуетъ порядокъ,-- говоритъ единственное періодическое изданіе, выходящее здѣсь -- консервативный еженедѣльникъ. Источники изсякли и школа закрылась. Ежегодно сотни людей эмигрируютъ. Но Кастро Дуро живетъ согласно священнымъ традиціямъ и принципамъ, не дозволяя авантюристамъ безъ вѣры и отечества посягать на права церкви. Городъ спитъ въ пыли, въ нечистотахъ, залитый солнцемъ, его окружаютъ поля, безплодныя вслѣдствіе отсутствія орошенія" {"César ò nada". Paginas 468--463.}. "Кастро Дуро" это, конечно, символическое изображеніе всей Испаніи, какъ въ драмѣ Гальдоса героиня
Электра,
имя которой носитъ пьеса.
III.
Современныхъ испанскихъ писателей не можетъ увлечь мысль, что вѣра возродитъ ихъ родину. Они слишкомъ хорошо знаютъ для этого церковь и слишкомъ близко наблюдаютъ взрывы фанатической вѣры. Во всѣхъ странахъ защитники стараго порядка любятъ говорить о древнемъ благочестіи. Очень часто это только одни пустыя слова. Даже поверхностное знакомство съ исторіей показало бы такимъ защитникамъ старины, что церковь никогда не пользовалась сильнымъ нравственнымъ авторитетомъ. Были крѣпки обряды. Было сильно суевѣріе, но не вѣра, какъ творческое и моральное начало. Въ Испаніи такое "древнее благочестіе" дѣйствительно было и довело великую страну до полной гибели и геніальный народъ до одичанія. Піо Бароха, какъ и другіе современные испанскіе беллетристы, показываетъ намъ полное банкротство вѣры. Наиболѣе искренніе и честные бѣгутъ изъ церкви. "El semenario es una porqueria compléta!" (Семинарія -- одна мерзость) -- восклицаетъ молодой Хуанъ, который скоро долженъ стать священникомъ. Онъ заявляетъ пріятелю, что не возвратится больше въ семинарію.
-- Почему?-- спрашиваетъ изумленный пріятель.
-- Потому что я рѣшилъ не быть священникомъ.
Юноша опустилъ на землю палочку, которую стругалъ, и въ изумленіемъ взглянулъ на говорившаго.
-- Но ты съ ума сошелъ, Хуанъ?
-- Нѣтъ, я не безумный, Мартинъ.
-- Ты не намѣренъ возвратиться въ семинарію?
-- Нѣтъ.
-- Что же ты будешь дѣлать?
-- Что придется. Все будетъ лучше, чѣмъ стать священникомъ. У меня нѣтъ призванія.
-- Ну, вотъ еще [Призваніе! Призваніе! Да развѣ у меня оно есть?
-- Но я не вѣрю больше.
-- А развѣ нашъ ректоръ падре Пульпонъ вѣритъ?...-- Мартинъ пожалъ даже плечами.
-- Падре Пульпонъ по натурѣ своей бандитъ, а по пріемамъ -- мошенникъ -- отвѣтилъ Хуанъ.-- Я не хочу обманывать людей, какъ онъ.
-- Вѣдь надо жить чѣмъ-нибудь, другъ мой! Будь у меня деньги, развѣ я сталъ бы священникомъ? Нѣтъ. Я отправился бы въ деревню, завелъ бы землю и пахалъ бы ее, какъ говоритъ Горацій: "Paterna rura bobus exercet suis". Но у меня -- ни гроша. Моя мать и сестры ждутъ не дождутся, когда, наконецъ, постригутъ. Что бы я дѣлалъ на волѣ? Что ты будешь дѣлать?
-- Моерѣшеніе твердо. Ни за что не вернусь въ семинарію.
-- Чѣмъ ты станешь жить?
-- Не знаю. Свѣтъ великъ.
-- Ты говоришь глупости. Ты -- лучшій студентъ, получаешь стипендію, не имѣешь родныхъ. Профессора всѣ хорошо къ тебѣ относятся. Ты можешь легко стать докторомъ богословія, потомъ каноникомъ и, кто знаетъ, быть можетъ, даже епископомъ.
-- Пусть мнѣ обѣщаютъ, что сдѣлаютъ папой, я все же не возвращусь въ семинарію.
-- Но почему?
-- Потому что не вѣрю, не вѣрю и никогда больше не буду вѣрить"! {"Aurora Roja", paginas 7--9.}.
Помирившіеся съ "мерзостью" и ставшіе служителями культа, оставаясь атеистами,-- являются самыми ревностными защитниками вѣковыхъ "традицій".
-- Вамъ католическая мораль представляется абсурдомъ и ложью,-- говоритъ Цезарю падре Мартинъ, одинъ изъ вождей католической партіи въ Кастро Дуро.
-- Да, именно такъ.
-- Вы не обсуждаете даже, справедливъ ли или нѣтъ католицизмъ. Вы его считаете гибельной доктриной, ведущей народъ къ гибели! Мнѣ передали, что именно такъ вы выразились.
-- Вѣрно. Вамъ правильно передали мои слова.
-- Въ такомъ случаѣ мы рѣзко расходимся во взглядахъ. Католицизмъ полезенъ. Католицизмъ дѣйствителенъ.
-- Для чего? Чтобъ жить?
-- Да.
-- Нѣтъ. Онъ пригоденъ для смерти. Гдѣ католицизмъ, тамъ руины и нищета.
-- Но въ Бельгіи, напримѣръ, нѣтъ руинъ.
-- Несомнѣнно; но въ этой странѣ католицизмъ другой, чѣмъ въ Испаніи... Вамъ умственное и нравственное положеніе Кастро Дуро нравится? не такъ ли?
-- Да.
-- А мнѣ оно кажется ужаснымъ. Мы видимъ здѣсь голодъ, нищету, гнусные пороки, одичаніе... Вы полагаете, что все должно остаться, какъ раньше. Не правда ли?
-- Совершенно вѣрно.
-- Вы меня считаете смутьяномъ и врагомъ общественнаго порядка... То, что вы находите великолѣпнымъ, мнѣ кажется отвратительнымъ, животнымъ, мерзкимъ.
-- Понимаю! Какъ доброму революціонеру, вамъ все дѣйствительное противно. Вы желаете измѣнить жизнь въ Кастро Дуро и думаете, что это вамъ по силамъ одному!
-- Нѣтъ, я буду дѣйствовать съ другими.
-- То есть, вы съ другими внесете къ намъ анархію.
-- Я внесу анархію? Нѣтъ. Я внесу порядокъ. Я хочу покончить съ анархіей, царствующей въ Кастро.
-- И по каксму праву вы станете дѣйствовать?
-- По праву сознанія, что сила теперь на моей сторонѣ.
-- Хорошо! Если вы окажетесь болѣе слабымъ, не посѣтуйте, если мы злоупотребимъ силой.
-- Сѣтовать? Но вѣдь вы и безъ того много вѣковъ дѣлали то же самое. Теперь мы говоримъ и протестуемъ, но повелѣваете вы.
-- Мы препятствуемъ, чтобы совершились безумства. Мы возстаемъ противъ утопій. Неужели вы думаете разрѣшить вопросъ о землѣ и капиталѣ? Думаете ли вы, что возможно дать сексуальному вопросу другое значеніе, чѣмъ дали мы? Докторъ Ортигоса говоритъ въ "Свободѣ" о новомъ обществѣ, въ которомъ не будетъ ни несправедливости, ни неравенства. Раздѣляете ли вы мысли Ортигосы? Если да, то я нахожу, что вы задумали безумное дѣло, крайне трудно осуществимое.
-- Я тоже думаю, что трудно. Но надо попытаться.
-- Но можете ли вы ввести такую гармонію, такой порядокъ, какія создалъ католицизмъ за двадцать вѣковъ своего существованія?
-- Мы установимъ лучшую гармонію.
-- Неужели? Сомнѣваюсь!
-- То же самое, что и вы, говорили христіанамъ язычники; но только съ большимъ правомъ, потому что христіанство по отношенію къ язычеству было шагомъ назадъ.
-- Этотъ пунктъ я не могу даже обсуждать съ вами,-- сказалъ падре Мартинъ, приподнимаясь. Цезарь тоже всталъ.
-- Не смотря на все, -- продолжалъ падре Мартинъ,-- я васъ уважаю, потому что у васъ есть твердыя убѣжденія. Но я васъ считаю опаснымъ, и меня порадуетъ, если удастся васъ удалить изъ Кастро Дуро.
-- Такимъ же образомъ порадуюсь я, когда васъ удалятъ, какъ больной зубъ.
-- Значитъ, мы открытые и честные враги.
-- Честные! Къ чему это слово? Вѣдь мы готовы причинить другъ другу возможный вредъ!
-- Во всякомъ случаѣ я готовъ!-- съ твердостью сказалъ падре Мартинъ.-- Буду дѣйствовать всѣми средствами... Вы ведете опасную игру.
-- Она одинаково опасна, какъ для меня, такъ и для васъ,-- сказалъ Цезарь.
-- Ставкой служитъ ваша голова.
-- Что жъ? Я поставилъ и выиграю.
Падре Мартинъ поклонился и съ дѣланной улыбкой вышелъ изъ комнаты" {Ріо Barоja, "César о nada". Paginas 437--441.}.
Мы видѣли уже, что Цезарь теряетъ игру, которую ведетъ въ символическомъ Кастро Дуро.....
Въ произведеніяхъ Барохи, а въ особенности въ трилогіи "La Lucha por la Vida" (Борьба за жизнь) мы имѣемъ еще безконечную серію своеобразныхъ типовъ, которая дала критику Гонсалесу Бланко основаніе сравнить испанскаго беллетриста съ В. Г. Короленкомъ. Я говорю о "подонкахъ": тутъ воры всѣхъ категорій, убійцы, нищіе, словомъ, всѣ лишніе въ современномъ строѣ. Піо Бароха часто бываетъ символистомъ, какъ въ романѣ "César ò nada"; но онъ всегда остается реалистомъ въ томъ смыслѣ, что никогда не облечетъ своихъ героевъ въ такой нарядъ, какого они инкогда не носятъ въ жизни. Бароха не дѣлаетъ такой грубой художественной ошибки, какъ Максимъ Горькій, одѣвшій своихъ символическихъ героевъ и сверхъ-человѣковъ руе хулиганами і босяками. Испанскіе "босяки" грубы, мелки душой, жалки, порой -- отвратительны; но въ цѣломъ они удивительно дополняютъ ту символическую картину, которую рисуетъ Піо Бароха. "El color de la vida es siempre gris" (цвѣтъ жизни всегда сѣрый),-- могъ бы сказать Бароха вмѣстѣ со своимъ современникомъ Бенавентой.
IV.
Естественнымъ результатомъ такого порядка дѣла, какой изображаетъ Піо Бароха (вмѣстѣ съ другими испанскими романистами), порядка, при которомъ церковь, судъ, правительство, семья и прочіе институты представляютъ собою сплошной обманъ,-- является о трицаніе порядка: общій анархизмъ во всѣхъ сферахъ и во всѣхъ классахъ. Въ романахъ Барохи мы находимъ богатую коллекцію анархистовъ всякаго рода и всякихъ цвѣтовъ: красныхъ, бѣлыхъ и черныхъ. Анархистами являются открытые враги установленнаго порядка; но анархистами выступаютъ также профессіональные защитники установленныхъ институтовъ, т. е. тѣ, которые обличаютъ красныхъ анархистовъ, ловятъ ихъ, судятъ и подаютъ имъ распятіе на эшафотѣ. Профессіональные защитники старыхъ институтовъ сами не вѣрятъ въ то, что проповѣдуютъ и защищаютъ. Культъ, государство, судъ, семья -- все это подрыто. Подкопали фундаменты старыхъ институтовъ не кто иные, какъ профессіональные ихъзащитники. Лицепріятный судъ, который по одному и тому же дѣлу оправдываетъ или осуждаетъ по указанію правительства,-- подрываетъ въ глазахъ всего населенія всякое уваженіе къ законности. Другими словами, анархисты въ тогахъ и судейскихъ беретахъ дѣйствительно взрываютъ государство, тогда какъ красные анархисты своими бомбами могутъ убить только нѣсколько несчастныхъ случайныхъ прохожихъ. Священники и монахи, превращая церковь въ полицейскій участокъ, неизмѣримо успѣшнѣе разрушаютъ въ глазахъ населенія культъ, чѣмъ могли бы сдѣлать это своими брошюрами всѣ красные анархисты, взятые вмѣстѣ. Всѣ испанцы, по словамъ Барохи, анархисты въ томъ смыслѣ, что отрицаютъ тѣмъ или другимъ способомъ существующій порядокъ. "Крайне интересно, что анархическіе инстинкты присуща всѣмъ испанцамъ",-- констатируетъ одинъ изъ героевъ Барохи {"Aurora roja", р. 298.}. Старый порядокъ сгнилъ. Защитники его ни во что не вѣрятъ. Онъ можетъ держаться только вслѣдствіе трусости и слабости общества. Съ одной стороны -- мертвые принципы, а съ другой -- "общество, состоящее изъ евнуховъ". "У него нѣтъ ни пороковъ, ни добродѣтелей, ни страстей. Здѣсь все -- слизь. Политика, религія, судъ -- все это слизь" {ib., р. 344.}.
Піо Бароха даетъ намъ длинный рядъ анархистовъ, формулирующихъ свое отношеніе къ дѣйствительности по степени своеге развитія и по силѣ ненависти къ причинѣ своихъ страданій.
"Фабрика пыхтѣла и выбрасывала черезъ трубы клубы дыма.
-- Не надо фабрикъ!-- крикнулъ Хесусъ (голодный прогнанный наборщикъ) въ припадкѣ внезапной ярости.
-- А почему нѣтъ?-- спросилъ донъ Алонсо (одинъ изъ наиболѣе яркихъ типовъ въ коллекціи бродягъ, бывшій директоръ цирка, не могущій забыть про минувшую славу).
-- Потому что не надо.
-- Чѣмъ же будутъ жить рабочіе? Гдѣ будутъ изготовляться товары, если не станетъ фабрикъ?
-- Пусть всѣ бездѣльничаютъ, какъ мы... Земля должна кормить всѣхъ,-- прибавилъ послѣ нѣкотораго молчанія Хесусъ.
-- А что станетъ съ цивилизаціей?-- спросилъ донъ Алонсо.
-- Цивилизація? Зачѣмъ она намъ? Какой намъ прокъ въ ней. Цивилизація хороша для богачей; голоднымъ бѣднякамъ она не нужна!
-- А электрическій свѣтъ? А паръ? А телеграфъ?
-- Вы развѣ пользуетесь всѣмъ этимъ?
-- Нѣтъ, но когда-то пользовался.
-- Когда имѣли деньги. Цивилизація существуетъ для тѣхъ, которые имѣютъ деньги. Не имѣющіе ихъ должны умереть. Когда-то и богачъ и бѣднякъ освѣщали свои дома одинаковой свѣчей. Теперь бѣдняку осталась его сальная свѣча, а богачъ освѣщаетъ свой домъ электричествомъ. Раньше бѣднякъ шелъ пѣшкомъ, а у богача была верховая лошадь. Теперь бѣднякъ идетъ пѣшкомъ, а у богача-автомобиль. Когда-то богачу приходилось жить рядомъ съ бѣднякомъ. Теперь онъ живетъ отдѣльно, въ особомъ кварталѣ. Богачъ отгородился отъ бѣдняка обитой ватой стѣной и не слышитъ ничего" {"Mala hierba", р. 227.}.
На ряду съ анархизмомъ голодныхъ людей мы видимъ аристократическій анархизмъ.
-- Анархія -- для всѣхъ невозможна,-- говоритъ богатый донъ-Роберта печатнику Мануэлю, которому покровительствуетъ.-- Для отдѣльныхъ индивидуумовъ она означаетъ очень многое -- свободу. И знаешь,.что надо дѣлать, чтобы стать свободнымъ? Прежде всего надо разбогатѣть, а потомъ -- думать. Масса, толпа всегда останутся ничѣмъ. Когда въ обществѣ будетъ олигархія избранныхъ, свободныхъ людей, каждый изъ которыхъ будетъ повиноваться только законамъ, продиктованнымъ собственной совѣстью,-- тогда наступитъ царство гармоніи. Свободные люди по добровольному соглашенію между собою будутъ управлять массами. Законы останутся только для массъ, для сволочи (para la canalla), которые не въ силахъ эмансипироваться.
-- Чего вы добиваетесь теперь?-- спрашиваетъ потомъ Мануэль.-- Вы добились богатства. Вы женаты и счастливы.
-- Я хочу власти и возможности господствовать, -- говоритъ бѣлый анархистъ,-- Я не могу лежать, какъ трупъ, на мѣсіѣ. Въ жизни надо безпрестанно бороться. Двѣ клѣточки борятся за крупицу альбумина, два тигра -- за кусокъ мяса; два дикаря ведутъ борьбу за горсть бусъ; предметомъ борьбы двухъ культурныхъ людей являются любовь или слава. Я борюсь за власть.
-- И всегда надо вести борьбу?
-- Всегда.
-- Вы не вѣрите, значитъ, что придетъ пора всеобщаго братства?
-- Нѣтъ.
-- Развѣ невозможенъ порядокъ, при которомъ не будетъ ни эксплуататоровъ, ни эксплуатируемыхъ?
-- Невозможенъ. Покуда мы живемъ въ обществѣ, мы являемся или должниками, или заимодавцами. Средняго состоянія не существуетъ. Въ дѣйствительности каждый не работающій и ничего не производящій живетъ на счетъ работы другого человѣка или сотни людей. Это несомнѣнно. Чѣмъ богаче человѣкъ, тѣмъ больше имѣетъ рабовъ, которыхъ даже не знаетъ. Но тѣмъ не менѣе эти рабы существуютъ. Такъ останется всегда. Сильному человѣку всегда будутъ служить одни своими знаніями или искусствомъ, другіе -- своею красотою.
-- У васъ очень мрачные взгляды на будущее.
-- Нисколько.
Донъ Роберто стоитъ за деспотизмъ сильныхъ и талантливыхъ людей.
-- Повиноваться тирану -- ужасно!-- восклицаетъ Мануэль.
-- Для меня, для моей свободы болѣе обидно уважать законъ, чѣмъ подчиняться насилію" {"Aurora roja". p. p. 146--150.}.
Въ другомъ мѣстѣ бѣлый анархистъ еще болѣе рѣшительна защищаетъ просвѣщенный деспотизмъ.
"-- Для меня онъ болѣе пріемлемъ, чѣмъ законъ, -- говоритъ донъ-Роберто.-- Законъ -- жестокъ, безцвѣтенъ и представляетъ собою нѣчто окаменѣлое. Деспотизмъ болѣе удобенъ и, по существу, болѣе справедливъ.
-- Но не ужасно ли подчиняться волѣ одного человѣка?
-- Я предпочитаю подчиняться тирану, чѣмъ толпѣ; предпочитаю подчиняться толпѣ, чѣмъ догмату. Тиранія идей и массъ мнѣ противна,-- говоритъ бѣлый анархистъ.
-- Вы не вѣрите въ демократію.
-- Нѣтъ. Демократія -- начальная, а не конечная форма общества. Это -- пустырь, заваленный камнями разрушеннаго зданія. Демократія -- переходная общественная форма. Мало-по-малу воздвигается новое зданіе, не похожее на прежнее.
-- И всегда будутъ камни высокіе и низкіе?
-- Разумѣется.
-- Вы не вѣрите, что люди идутъ къ равенству?
-- Наоборотъ: мы идемъ къ неравенству. Будутъ созданы новыя цѣнности другихъ категорій"... Донъ Роберто дальше доказываетъ, что "право каждаго кончается тамъ, гдѣ начинается сила другого" {"Aurora roja", paginas 327.-- 331.}.
Взгляды, высказываемые дономъ Роберто, не новы и присущи не только Испаніи. Мы ихъ находили всюду, гдѣ существуютъ "бѣлые анархисты". Бедавно въ Англіи вышелъ очень интересный трудъ Нормана Энджелля "The Great Illusion", о которомъ мнѣ пришлось уже говорить подробно въ
"Русскихъ В
ѣ
домостяхъ".
Во второй части своего труда авторъ анализируетъ часто выставляемый тезисъ, что человѣческой природѣ свойственно стремленіе къ насилію, т. е. къ войнѣ. Послѣдняя признается однимъ изъ законовъ жизни, однимъ изъ тѣхъ необходимыхъ факторовъ, которые человѣкъ со среднимъ мужествомъ долженъ непремѣнна, учесть. Всѣ тѣ свѣдѣнія, которыя далъ намъ XIX вѣкъ объ эволюціи жизни на нашей планетѣ, примѣняются защитниками теоріи, что "право одного кончается тамъ, гдѣ начинается сила другого". Намъ напоминаютъ о выживаніи наиболѣе приспособленныхъ; о томъ, что слабые обречены на гибель; что жизнь всѣхъ организмозъ, какъ высшихъ такъ и низшихъ, есть вѣчная борьба. Защитники теоріи увѣряютъ, что военные инстинкты присущи человѣку; что человѣческая природа не мѣняется; что воинственные народы наслѣдуютъ землю и что только боевыя качества могутъ дать націи ту мужественную энергію, которая необходима для того, чтобы выйти побѣдителемъ изъ борьбы за существованіе. Норманъ Энджелль опровергаетъ этотъ часто выставляемый тезисъ пунктъ за пунктомъ. Авторъ доказываетъ, что природа человѣческая не остается неизмѣнной; что военные народы не наслѣдуютъ землю; что война не ведетъ къ выживанію наиболѣе приспособленнаго, что борьба между націями не составляетъ одного изъ проявленій эволюціоннаго закона. Отожествленіе войны между индивидуумами или государствами съ борьбой за преобладаніе является результатомъ непониманія біологическаго закона. Авторъ доказываетъ дальше, что въ человѣческихъ дѣлахъ грубое насиліе составляетъ все уменьшающійся факторъ и это уменьшеніе ведетъ за собою глубокія психологическія измѣненія. Измѣненія человѣческой природы, впрочемъ, отчасти признаетъ и донъ Роберто.
"-- Развѣ невозможно полное измѣненіе идей, руководящихъ человѣчествомъ и человѣческихъ страстей?-- спрашиваетъ Мануэль.
-- Черезъ много сотенъ лѣтъ, быть можетъ. Снѣгъ, тающій за вершинахъ Гадаррамы, въ концѣ-концовъ, достигаетъ русла Тахо. Идеи, какъ и рѣки, ищутъ естественныя русла. Требуется много лѣтъ, чтобы рѣка измѣнила русло или чтобы человѣчество измѣнило ходъ мышленія.
-- Вы не вѣрите, значитъ, что какими-нибудь радикальными мѣрами можно измѣнить формы общества?
-- Нѣтъ. Болѣе того. Не существуетъ такой реформы, какъ бы она ни была рѣшительна, которая могла бы измѣнить по существу современныя условія жизни. На мѣсто одного разрушеннаго предразсудка нарождается другой. Безъ предразсудковъ же человѣчество теперь не можетъ жить. Ему надобенъ какой-нибудь самообманъ, чтобъ жить" {"Aurora roja", p. 330.}.
V.
Кромѣ "черныхъ" анархистовъ, какъ падре Мартинъ въ "César ò nada" и "бѣлыхъ" анархистовъ, какъ донъ Роберто (Aurora roja) и Кинтинъ (La Feria de los discretes), порядокъ, существующій въ Испаніи, создалъ безконечное число красныхъ анархистовъ, Тутъ тоже Бароха выводитъ людей разныхъ оттѣнковъ: отъ иделистовъ до разбойниковъ; отъ анархистовъ, вышедшихъ изъ массъ и всю жизнь боровшихся съ голодомъ, до богачей, отрекшихся отъ состоянія. "Экономическая сторона вопроса, которая для Моралеса играла первую роль, въ глазахъ Хуана (талантливаго скульптораанархиста) имѣла второстепенное значеніе. Хуанъ глубоко вѣрилъ, что прогрессъ является результатомъ только побѣды инстинкта мятежа противъ принципа власти. Послѣдняя, по мнѣнію Хуана, представляетъ собою олицетвореніе всего злого, тогда какъ мятежъ заключаетъ въ себѣ все доброе. Власть -- это принужденіе, законъ, суровая формула, застывшій догматъ ограниченія. Инстинктъ мятежа -- это любовь, свободное соглашеніе, симпатія, альтруизмъ, доброта. Прогрессъ сводится къ формулѣ: замѣна принципа власти свободнымъ соглашеніемъ" {"Aurora roja" pagina 229.}.
Клубъ "Красная заря" устраиваетъ большой анархическій митингъ. И Піо Бароха пользуется этимъ, чтобы демонстрировать цѣлый рядъ дѣятелей.
"Поднялся тщательно одѣтый юноша въ длинномъ черномъ сюртукѣ и въ туго накрахмаленномъ, очень высокомъ воротникѣ. То былъ неизвѣстный журналистъ, пытавшійся ловить рыбу въ мутныхъ водахъ анархизма. Публика, довольно равнодушно слушавшая первыхъ двухъ ораторовъ, стала апплодировать первымъ фразамъ, произнесеннымъ молодымъ человѣкомъ въ длинномъ сюртукѣ. Въ свою напыщенную, трескучую и пустозвонную рѣчь онъ напихалъ соціологическіе и антропологическіе термины. Лицо юноши все время выражало вызовъ кому-то. Казалось, оно говорило оборванной публикѣ:-- Вы видите? на мнѣ новый сюртукъ. Я ношу круглою шелковую шляпу. Я -- образованный человѣкъ. И тѣмъ не менѣе пришелъ къ вамъ. Удивляйтесь же! Умиляйтесь! Я съ вами за одно"!
Въ своей рѣчи юноша въ черномъ сюртукѣ сказалъ дальше, что презираетъ всѣхъ политическихъ дѣятелей за то, что они глупцы; презираетъ соціологовъ, за то, что они по своему невѣжеству и умственному убожеству не становятся анархистами; презираетъ соціалистовъ за то, что они продались правительству, и вообще презираетъ весь міръ.
И каждая трескучая фраза покрывалась апплодисментами. Юноша въ черномъ сюртукѣ принималъ апплодисмеиты нѣсколько пренебрежительно, какъ должное признаніе таланта. Свою рѣчь юноша въ черномъ сюртукѣ закончилъ хлестко:
-- Силѣ оружія мы противопоставимъ силу нашего убѣжденія Если этого будетъ мало, мы встрѣтимъ оружіе оружіемъ. И если правительство пожелаетъ насъ истребить, мы тоже прибѣгнемъ къ истребительной силѣ динамита. Спокойная и содержательная рѣчь другого оратора не произвела уже никакого впечатлѣнія послѣ трескучихъ фразъ юноши въ черномъ сюртукѣ. Оратора едва слушали и онъ поспѣшилъ поэтому кончить скорѣе. Но вотъ на каѳедру поднялся загорѣлый, мрачный работникъ въ синей блузѣ. "Онъ положилъ на столъ свои большіе, волосатые кулаки и ждалъ, покуда наступитъ молчаніе. Затѣмъ онъ заговорилъ, задыхаясь отъ волненія и злобы. Акцентъ показывалъ, что ораторъ -- андалузецъ.
-- Рабы капитала! Вы -- идіоты, дозволяющіе каждому обманывать себя!-- крикнулъ андалузецъ.-- Вы -- дураки, не имѣющіе понятія о собственныхъ интересахъ. Только что тутъ апплодировали оратору, сказавшему, что есть интеллигентные работники, у которыхъ съ вами общіе интересы. Неправда. Господа, называющіе себя интеллигентными работниками, являются наиболѣе горячими защитниками буржуазіи. Эти журналисты похожи на собакъ, лижущихъ ту руку, которая даетъ имъ хлѣбъ.
Раздались апплодисменты.
-- Неправда!-- крикнулъ кто-то.
-- Прогнать его!
-- Пусть говоритъ!
-- Я не зналъ ни одного, такъ называемаго, интеллигентнаго рабочаго,-- продолжалъ андалузецъ.-- Я когда-то встрѣтилъ
настоящаго
апостола, не похожаго на этого франта въ черномъ сюртукѣ. То былъ школьный учитель, проповѣдывавшій анархизмъ въ горныхъ деревняхъ, въ окрестностяхъ Ронды. Этотъ апостолъ всегда ходилъ пѣшкомъ и одѣвался хуже любого сельскаго работника. Онъ довольствовался небольшимъ количествомъ масла и кускомъ хлѣба. За хлѣбъ онъ училъ грамотѣ рабочихъ. Тотъ былъ настоящій анархистъ и истинный другъ эксплоатируемыхъ. Тѣ, которые выступали здѣсь, болтаютъ много, но ничего не дѣлаютъ. Что дѣлаетъ печать для насъ? Ничего. Я работаю на кирпичномъ заводѣ. Мы живемъ тамъ хуже, чѣмъ свиньи, въ шалашахъ, не укрывающихъ ни отъ солнца, ни отъ дождя. И въ день мы вырабатываемъ только двѣ песеты. Да и то не каждый день. Когда идетъ дождь, мы ничего не получаемъ. За то мы безплатно, должны тогда складывать сырые кирпичи подъ навѣсъ, чтобы хозяинъ не терпѣлъ убытковъ. И въ сравненіи съ тѣмъ, что дѣлается въ Андалузіи вообще, наше положеніе еще блестящее. И вотъ, что я вамъ скажу: если народъ терпитъ все это, то нѣтъ больше людей. Остались только куры".
Ораторъ началъ снова осыпать ругательствами публику, которая въ отвѣтъ на это апплодировала. Видно было, что ораторъ -- фанатикъ и свирѣпый человѣкъ. Челюсти у него были, какъ у волка. Жевательныя мышцы у него выдавались, какъ у хищнаго звѣря. Когда онъ говорилъ, у него искривлялись губы и морщился лобъ. Видно было, что этотъ озлобленный человѣкъ способенъ убить, поджечь или выполнить самое безумное дѣло. Чтобы лучше доказать безполезность интеллигенціи, андалузецъ заговорилъ объ астрономахъ, которыхъ обозвалъ дураками за то, что они теряютъ время, глазѣя на небо. Затѣмъ андалузецъ призвалъ публику къ грабежу и закончилъ такъ:
-- Намъ не надо ни Бога, ни хозяина! Долой буржуазію! Къ чорту обманщиковъ, называющихъ себя интеллигентнымъ пролетаріатомъ! Да здравствуетъ соціальная революція!
Андалузцу апплодировали долго. Затѣмъ на каѳедру поднялся толстый, мѣшковатый, лысый человѣкъ лѣтъ пятидесяти и сказалъ, улыбаясь, что у него одинъ только врагъ -- библія. Въ противоположность андалузцу, это былъ человѣкъ спокойный, повидимому, очень зажиточный и преуспѣвшій въ жизни. По мнѣнію оратора, все зло въ мірѣ имѣетъ только одинъ корень, который надо уничтожить. Корень этотъ -- библія. Ораторъ длинно и скучно принялся разбирать легенды ветхаго завѣта: сотвореніе міра въ шесть дней, грѣхопаденіе, потопъ и т. д. Повстрѣчайся я съ Ноемъ,-- продолжалъ ораторъ -- я спросилъ бы: "Зачѣмъ вамъ понадобилось взять въ, ковчегъ клоповъ, таракановъ и другихъ насѣкомыхъ? Не лучше ли было бы оставить ихъ на волѣ, чтобы они погибли во время потопа? Въ интересахъ дамъ, находившихся въ ковчегѣ, не надо было бы брать блохъ. "И еще одинъ вопросъ задалъ бы я Ною. "Если ласточки питались мушками и въ ковчегѣ, то онѣ должны были бы съѣсть тѣхъ двухъ мушекъ, которыхъ взялъ Ной. А если такъ, то откуда же взялись теперь мушки?" Публика апплодировала много и этому разрушителю библіи. Наконецъ, поднялся скульпторъ Хуанъ.
"Анархія,-- началъ онъ,-- не есть ненависть, а любовь и симпатія. Люди должны освободиться отъ ига власти безъ насилія, при помощи доводовъ одного только разума. Борьба, къ сожалѣнію, необходима. Человѣкъ стремится вырваться изъ душнаго подвала на свѣжій воздухъ".
Хуанъ хотѣлъ бы, чтобы исчезло государство, такъ какъ они беретъ деньги и силы трудящихся, которыя передаетъ трутнямъ Хуанъ хотѣлъ бы, чтобы исчезъ законъ, такъ какъ послѣдній является проклятіемъ для индивидуума и источникомъ неправды на землѣ. Пусть исчезнутъ судья, военный и кура, являющіеся болѣзнетворными микробами человѣчества. Человѣкъ по природѣ своей добръ и свободенъ. Никто не имѣетъ права командовать имъ. Не нужна коммунистическая организація, которая ограничила бы естественныя права человѣка. Людямъ нужно свободное соглашеніе, основанное на братской любви. Лучше голодъ и нищета въ свободномъ состояніи, чѣмъ сытость въ рабствѣ.
"Только свободное прекрасно!-- воскликнулъ Хуанъ.-- Вода, которая такъ чиста и такъ бурно цѣнится въ потокѣ, становится мутной и печальной въ лужѣ. Птицѣ завидуютъ на свободѣ, не ее жалѣютъ въ клѣткѣ. Нѣтъ прекраснѣе корабля, поднявшаго якорь и несущагося впередъ на вздувшихся парусахъ. Своимъ килемъ онъ напоминаетъ рыбу, а снастями -- птицу. Бушпритъ будетъ клювъ. но какъ печально старое, разснащенное судно, не могущее болѣе выйти изъ порта! Старость всегда и всюду является цѣпью!" Хуанъ переходилъ отъ одного вопроса къ другому. Надо, чтобы страсти, которыя теперь сдерживаются и осуждаются кодексами морали, являлись мощными двигателями человѣчества. Соціальный вопросъ отнюдь не сводится только къ заработной платѣ. Тутъ идетъ рѣчь о возрожденіи человѣческаго достоинства и о дѣйствительномъ освобожденіи его. Больше даже, чѣмъ работникъ, въ освобожденіи нуждаются женщина и дитя, теперь оставленныя совершенно обществомъ и не имѣющія оружія, чтобы бороться за жизнь. Хуанъ говорилъ о дѣтяхъ, выростающихъ въ сточныхъ канавахъ или чахнущихъ въ мастерскихъ, я о женщинахъ, втоптанныхъ въ грязь мертвой моралью. Ихъ топчутъ буржуазія своими сапогами и работники своими альпаргатасъ {Родъ лаптей.}. Хуанъ говорилъ о томъ, какъ жаждутъ ласки всѣ обойденные въ жизни; говорилъ о никогда не удовлетворяемомъ стремленіи къ любви.
Въ залѣ раздались всхлипыванія женщинъ... Хуанъ продолжалъ говорить. Глухой голосъ его сталъ звучнѣе. На блѣдныхъ, впалыхъ щекахъ появился румянецъ. Въ этотъ моментъ казалось, что Хуанъ физически страдаетъ за всѣхъ обойденныхъ. Никто въ залѣ не думалъ о томъ, осуществимо или нѣтъ, что говорилъ Хуанъ. Всѣ были захвачены прекрасной мечтой {Ріо Baroja, "Aurora roja", paginas 272--276.}.
Мечтатель Хуанъ умираетъ, потому что для него нѣтъ мѣста въ жизни. Испанскіе критики называютъ Бароху "анархистомъ"; но не потому, что онъ симпатизируетъ теоріи анархизма или носителямъ ея. "Боевые анархисты", фигурирующіе въ романѣ "Aurora roja", являются полицейскими агентами. Бароха -- скептикъ вообще и не вѣритъ ни въ какіе ужасы, которыми пугаютъ другъ друга бѣлые, черные и красные анархисты.
"Между различными формами страха, испуга и ужаса, есть нѣкоторыя чрезвычайно комичныя и причудливыя,-- говоритъ Піо Бароха.-- Къ этой категоріи принадлежитъ страхъ, внушаемый католикамъ масонами, республиканцамъ іезуитами, затѣмъ ужасъ, внушаемый анархистамъ полиціей и полиціи анархистами. Страхъ, внушаемый дѣтямъ букою, болѣе серьезенъ, чѣмъ всѣ упомянутые выше ужасы. Католики не могутъ себѣ представить, что масонство только своего рода танцовальные клубы; республиканцы не вѣрятъ, что іезуиты -- тщеславные, невѣжественные монахи, которые считаютъ себя поэтами, когда пишутъ скверные стихи, и учеными, когда умѣютъ отличать барометръ отъ микроскопа. По представленію католика, "масонъ" -- нѣчто ужасное. Изъ таинственной глубины своихъ "ложъ" масоны, по представленію католиковъ, ведутъ войну противъ церкви, предводительствуемые своимъ "краснымъ папою". Въ этихъ ложахъ будто бы хранится цѣлый арсеналъ кинжаловъ, шпагъ и флаконовъ съ ядомъ для устраненія защитниковъ церкви. Республиканецъ представляетъ себѣ іезуита тонкимъ политикомъ съ умомъ Маккіавели, ученымъ, кладеземъ премудрости и зловредности. Для анархиста полицейскій агентъ -- это индивидуумъ, изворотливый, какъ дьяволъ. Онъ постоянно мѣняетъ свою внѣшность до неузнаваемости. Полицейскій агентъ, по представленію анархиста, вездѣсущъ и постоянно сидитъ въ засадѣ. Полиція всесильна и обладаетъ чрезвычайной энергіей. Составилось ли такое представленіе о непріятелѣ по глупости, вслѣдствіе склонности къ романтизму или изъ желанія придать себѣ большее значеніе? Вполнѣ возможно, что въ наличности имѣются всѣ три причины вмѣстѣ. Католики не могутъ понять, что распространеніе антирелигіозныхъ идей обусловливается не вліяніемъ масоновъ и ложъ, но тѣмъ, что люди начинаютъ думать. Республиканцевъ тоже никто не убѣдитъ въ томъ, что вліяніе іезуитовъ объясняется не діавольскою хитростью и великою ученостью ихъ, но тѣмъ, что современное испанское общество состоитъ изъ безработныхъ людей, управляемыхъ ханжами. Полиція не хочетъ вѣрить, что анархическія покушенія являются актомъ отдѣльныхъ индивидуумовъ, и разыскиваетъ всегда нити заговора. Что же касается анархистовъ, то они не могутъ отказаться отъ идеи, что ихъ преслѣдуютъ всю жизнь. Анархисты, кромѣ того, находятся постоянно подъ впечатлѣніемъ мысли о провокаторахъ. Тамъ, гдѣ собираются пять анархистовъ, по ихъ представленію, есть всегда провокаторъ" {Aurora roja, paginas 300--303.}.
Піо Бароха, впрочемъ, самъ показываетъ, что анархическіе клубы состоятъ въ равной пропорціи изъ анархистовъ и полицейскихъ агентовъ. Подготовляется заговоръ противъ короля и оказывается потомъ, что главный бомбистъ Пассалакуа -- провокаторъ, да еще очень неискусный.
Піо Бароха не склоненъ также идеализировать теоретиковъ анархизма, которыхъ называетъ "Los Sanchas Panzas del anarquismo" (т. е. Санчо Нансами анархизма). "За Донъ-Кихотами анархіи, за учеными соціологами и за энтузіастами слѣдуютъ издатели анархическихъ газетъ, являющіеся Санчо Пансами движенія. Они кормятся догматомъ, какъ и черные анархисты. Эти добрые Санчи пишутъ статьи, наполненныя общими мѣстами и тѣми соціологическими фактами, которые стали уже достояніемъ улицы. Санъ Пансо пишетъ объ абуліи, о вырожденіи буржуазіи, о безнравственности ея, объ ажіотажѣ. Какъ и черные анархисты, Санчо Пансо пишетъ проповѣдь; но только вмѣсто Св. Ѳомы Аквината цитируетъ Жана Грава. Какъ и анархистъ въ сутанѣ, Санчо Пансо опредѣляетъ, что можно и чего нельзя правовѣрному анархисту. Санчо Пансо утверждаетъ, что только онъ знаетъ настоящую, чистую доктрину. Только онъ говоритъ истину, тогда какъ всѣ остальные -- низкіе фальсификаторы, продавшіеся правительству. Санчо Пансо имѣетъ манію изображать себя въ статьяхъ сильнымъ, свободнымъ, жизнерадостнымъ, живущимъ безъ заботъ". Въ дѣйствительности же онъ -- бѣдное домашнее животное, которое всю жизнь только и дѣлаетъ, что пишетъ статьи, наклеиваетъ бандероли на газеты и напоминаетъ неаккуратнымъ подписчикамъ о срокѣ платежа. Каждый изъ этихъ Санчо Пансо имѣетъ свой кружокъ восторженныхъ поклонниковъ, передъ которыми выступаетъ, какъ павлинъ. Санчо Пансо удивительно наглъ порой, надо видѣть, какъ какой-нибудь Пересъ расправляется съ Ибсеномъ или Толстымъ, обзываетъ ихъ старыми кретинами и доказываетъ, что они недостойны принадлежать къ партіи.
VI.
Мы видѣли, какимъ образомъ сложился "анархизмъ" Барохи. Происхожденіе его міровоззрѣнія обусловливается испанской дѣйствительностью, гдѣ во всѣхъ сферахъ мы имѣемъ анархистовъ всякихъ цвѣтовъ. Подъ вліяніемъ этой дѣйствительности сложилась "философія", которая можетъ быть сведена къ слѣдующему. Міръ наполненъ мошенниками, обманщиками и хищниками, придумавшими для того, чтобы удержать захваченное, всякаго рода кодекса и культъ. Сложившійся порядокъ обрекаетъ отъ рожденія милліоны людей на нищету. Но если кому-либо предстоитъ сдѣлать выборъ между положеніемъ эксплуатируемаго и эксплуатирующаго, то лучше уже быть послѣднимъ. Честь, честность и благородство, какъ они понимаются принятыми кодексами морали, выгодно только богатымъ людямъ. У бѣдняковъ можетъ быть только одна забота, созданная тою же дѣйствительностью, забота быть сытымъ.
"-- Все зависитъ отъ того, что ты называешь гадкимъ поступкомъ,-- убѣждаетъ бродяга Хесусъ своего совѣстливаго товарища Мануэля,-- Ты считаешь обманъ гадкимъ поступкомъ? Но надо обманывать. Въ жизни предстоитъ выборъ между тѣмъ, чтобы обманывать и быть обманутымъ... Торговать и грабить, въ сущности, одно и то же. Разница только та, что торгующій пользуется почтеніемъ, тогда какъ грабящаго отводятъ въ тюрьму.
-- Ты такъ думаешь?
-- Да, дружище! Въ мірѣ есть двѣ категоріи людей: одна отнимаетъ работу или деньги и живетъ хорошо. Другая даетъ себя обирать и живетъ плохо... Надо или ѣсть самому, или быть съѣденнымъ. На какой сторонѣ ты хочешь быть?" {Mala Hierba, p p. 262--263.}.
Человѣчество, въ сущности, не стоитъ того, чтобы изъ-за него жертвовать собою, а въ особенности, когда жертва должна быть принесена для проблематическаго благоденствія въ далекомъ будущемъ. Идеалистъ Хуанъ пытается доказать своему брату, что, если человѣкъ, стремящійся къ благу общества, встрѣчаетъ на пути своемъ живыя препятствія, онъ имѣетъ право переступить черезъ нихъ. Другими словами, Хуанъ развиваетъ тотъ же тезисъ, который излагалъ въ своей статьѣ о преступленіи Раскольниковъ. "Необыкновенный" человѣкъ имѣетъ право, то есть не оффиціальное право, а самъ имѣетъ право разрѣшить своей совѣсти перешагнуть черезъ иныя препятствія, и единственно въ томъ только случаѣ, если исполненіе его идеи (иногда спасительной, можетъ быть, для всего человѣчества) того потребуетъ... Если бы Кеплеровы и Ньютоновы открытія, вслѣдствіе какихъ-нибудь комбинацій, никакимъ образомъ не могли бы стать извѣстными людьми иначе, какъ съ пожертвованіемъ жизни одного, десяти, ста и такъ далѣе человѣкъ, мѣшавшихъ-бы этому открытію, или ставшихъ-бы на пути, какъ препятствіе, то Ньютонъ имѣлъ-бы право, и даже былъ бы обязанъ... устранить этихъ десять или сто человѣкъ, чтобы сдѣлать извѣстными свои открытія всему человѣчеству... Всѣ законодатели и установители человѣчества, начиная съ древнѣйшихъ, продолжая Ликургами, Солонами, Магометами, Наполеонами и такъ далѣе, всѣ до единаго были преступники уже тѣмъ однимъ, что, давая новый законъ, тѣмъ самымъ нарушали древній, свято чтимый обществомъ и отъ отцовъ перешедшій, и ужъ конечно не останавливались и передъ кровью, если только кровь (иногда совсѣмъ невинная и доблестно пролитая за древній законъ) могла имъ помочь. Замѣчательно даже, что большая часть этихъ благодѣтелей и установителей человѣчества были особенно страшные кровопроливцы {"Преступленіе и наказаніе". (Сочиненія Ѳ. М. Достоевскаго, т. V, стр. 241, изданіе 1891 г.}.
"-- Во имя права на жизнь тѣхъ, которые должны явиться на землю только въ будущемъ, ты признаешь "устраненіе" людей теперь, въ томъ числѣ дѣтей, женщинъ и стариковъ?-- задаетъ Хуану вопросъ его братъ.
-- Такъ необходимо!-- мрачно отвѣтилъ Хуанъ.
-- Неужели необходимо?
-- Да. Хирургъ, ампутирующій пораженную гангреной ногу, долженъ рѣзать и здоровое тѣло.
-- И ты, проповѣдующій, что право человѣка на жизнь выше всего; ты, не признающій ни за кѣмъ права уклоняться отъ работы и заставлять другихъ трудиться за себя,-- ты все же утверждаешь, что невинный долженъ пожертвовать жизнью, чтобы человѣчеству въ будущемъ жилось хорошо,-- отвѣчаетъ Мануэль.-- Ну, такъ я тебѣ скажу, что это нелѣпо и чудовищно. Скажи мнѣ кто-нибудь, что для счастья всего человѣчества въ будущемъ необходимо теперь причинить ребенку страданія и заставить его плакать; находись этотъ ребенокъ у меня въ рукахъ, я не пошевельнулъ бы даже рукой, хотя бы все человѣчество стояло передо мною на колѣняхъ" {"Aurora roja", p. 318.}.
Пессимизмъ Барохи не ведетъ къ проповѣди "недѣланія" или резигнаціи. Напротивъ, Бароха, какъ и другіе современные испанскіе беллетристы,-- пѣвецъ сильныхъ людей. "Прежде всего надо научиться сильно желать" (desear con fuerza),-- говоритъ одинъ изъ героевъ Барохи {"Mala Hierba", p. 25.}. Человѣкъ, умѣющій сильно желать, будетъ идти впередъ, не считаясь съ существующими кодексами морали.
"-- Для меня,-- говоритъ Цезарь Монкада,-- индивидуальная мораль состоитъ въ подчиненіи жизни одной мысли, одному задуманному плану. Предположимъ, кто-нибудь захотѣлъ стать ученымъ и напрягаетъ всѣ силы для преодолѣнія препятствій. Такого человѣка я нахожу моральнымъ, хотя бы даже онъ кралъ или былъ въ другихъ отношеніяхъ отмѣннымъ негодяемъ.
-- По вашему, значитъ, то, что сильно и настойчиво, будетъ нравственно, а то, что слабо и трусливо,-- безнравственно?
-- Пожалуй, въ сущности это такъ. Человѣкъ, способный подчинить себя извѣстной идеѣ, какова бы она ни была, мнѣ всегда кажется нравственнымъ. Бисмарка, напримѣръ, съ моей точки зрѣнія, я признаю нравственнымъ человѣкомъ".
Но Цезарь спѣшитъ высказать основную мысль Барохи, которую можно найти во всѣхъ романахъ его: борьба и дѣятельность нужны совсѣмъ не ради абстрактнаго блага человѣчества которое не стоитъ жертвы. Борьба необходима индивидууму, какъ самоцѣль.
"Въ общемъ жизнь кажется мнѣ темной, мутной и непривлекательной,-- говоритъ Цезарь.
-- Но зачѣмъ же требовать отъ жизни больше, чѣмъ она можетъ дать!-- восклицаетъ сестра Цезаря, маркиза Лаура.-- Прекрасны небо, солнце, общеніе съ интересными людьми, любовь, море, лѣсъ, произведенія искусства. Неужели все это можетъ причинить только скуку? Неужели необходима интенсивная работа только для того, чтобы уйти отъ всего этого и чтобы забыть о жизни?
-- Да. Замѣчать, что живемъ -- непріятно,-- отвѣтилъ Цезарь.
-- Но почему?
-- Какъ почему? Потому что жизнь -- не идиллія. Мы живемъ, уничтожая и убивая, все окружающее. Мы достигаемъ до цѣли только по тѣламъ нашимъ враговъ. Кругомъ идетъ безпрерывная борьба.
-- Я не вижу этой борьбы. Въ давно прошедшія времена, когда люди были дикарями, быть можетъ, они постоянно душили другъ друга, но не теперь.
-- Теперь -- то же самое. Разница только въ томъ, что открытая борьба, во время которой въ ходъ пускались мышцы, приняла другую форму. Безъ сомнѣнія, теперь человѣку не приходится гнаться за быкомъ или кабаномъ, такъ какъ туши можно купить у мясника. Современному обывателю большого города не требуется также свалить на землю противника, чтобы одержать побѣду надъ нимъ. Теперь врага побѣждаютъ въ конторѣ, на фабрикѣ, въ редакціи, лабораторіи. Борьба теперь такъ же ожесточенна, какъ когда-то въ лѣсахъ, но она ведется болѣе хладнокровно и приняла болѣе благообразныя формы" {"César ò nada", paginas 15--17.}.
Такимъ образомъ, чтобы забыть о жизни, надо стать "инструментомъ одной идеи" и идти впередъ, не обращая вниманія на нарушающихъ.
"-- И вы надѣетесь побѣдить?-- спрашиваетъ Цезаря его пріятель, деревенскій докторъ.
-- Да. А больше всего имѣю призваніе быть "инструментомъ одной идеи". Если я добьюсь побѣды, меня провозгласятъ великимъ человѣкомъ. Если я буду побѣжденъ, знавшіе меня скажутъ: "Онъ былъ негодяемъ, разбойникомъ". Быть можетъ, какой-нибудь жалостливый пріятель назоветъ меня "бѣднягой". Люди, имѣющіе честолюбіе быть сильными, никогда не получаютъ безпристрастную надгробную надпись.
-- Но что вы сдѣлаете, если выйдете побѣдителемъ?
-- То именно, о чемъ вы мечтаете. Я свалю "касиковъ", покончу съ властью богачей, возвращу землю народу и порву клерикальную сѣть, опутавшую населеніе".
Цезарь желаетъ въ случаѣ побѣды возродить символическій городъ Кастро Дуро, т. е. Испанію.