Село Конево стоит в заповедном лесу. Место глухое, от города дальнее, народ в селе лохматый, темный, лесной народ.
Помещика Конева, бравого генерала, владельца этого места, еще до сих пор помнят зажившиеся на свете старики: крут был генерал, царство ему небесное, драл всех, как Сидоровых коз. Пришло освобожденье, пала барщина, а мужик долго еще чувствовал над своим хребтом барскую трехвостку. Даже до последних дней, когда поднялась над Русью настоящая свобода, жители села Конева все чего-то побаивались, все норовили по-старинке жить, новому не доверяли -- опять, мол, обернется на старое, -- пугались всякого окрика, чуть что -- марш в свою нору, и шабаш!
Правда, и среди них были люди кряжистые, хозяева самосильные. Взять хотя бы семейство Туляевых: их пять братанов, один к одному, рыжебородые, кудластые, косая сажень в плечах. А главное -- очень широки у всех братанов глотки, и голос -- что труба; гаркнут на сходе, так тому и быть, -- кривда, правда, обида ли кому -- все равно: мир молчит, терпит.
Да и как не терпеть, надо до конца терпеть, про это самое и батюшка, отец Павел, каждое воскресенье говорит: "Кто терпит, тот рай господень унаследует".
Ну, и терпели мужики.
А эти горлопаны, братейники Туляевы, ежели и забрали себе самые лучшие участки, ежели и поделили не по правде сенокос -- пускай! -- им же, обормотам, худо будет: сдохнут -- пожалуйте-ка в кромешный ад, на вольную ваканцию -- живыми руками горячее уголье таскать.
* * *
Пришла несусветимая война, немчура с французинкой супротив России руку подняли, и всех пятерых братанов Туляевых, один по одному, угнали воевать. Больше полсела тогда угнали, лишь старичье да самый зеленый молодяжник остались при земле. Ну, что ж: воевать так воевать. Вот весточки полетели с фронта: тот убит, тот ранен, у этого глаза лопнули от чортовых душистых каких-то, сказывают, газов. Вой по деревне, плач. Хорошо еще, что отец Павел неусыпно вразумляет: "Убиенных -- в рай", -- но все же тяжко было -- в каждой избе несчастье, бабы из черных платков с белыми каймами не выходят. Только у Туляевых старики и молодухи не печалуются, не вздыхают: видно, краснорожих братанов ни штык, ни пуля не берет.
А на поверку оказалось вот что: братаны и пороху-то не понюхали, а сразу, как на спозицию пришли, единым духом записались в дезертиры, да и лататы: ищи-свищи ветра в поле, до свиданья вам!
Это уж потом все обнаружилось, когда революция пришла. Вернулись после войны односельчане, -- кто на деревяжке, кто без руки, с пустым рукавом, -- да и объявили про братанов:
-- Дезертиры. Мазурики... Ужо-ко мы их!...
* * *
А время своим чередом шло. В селе Коневе все честь-честью: новые права установили, солдаты разъясняют все по правде, лес поделили, барский дом сожгли. Ах, сад? Яблоньки?.. Руби, ребята, топором! Ну, словом, все по-настоящему, везде комитеты, митинги, очень хорошо.
И, говорят, в Питере новое правительство сидит: генерал Керенский, князь Львов, еще какие-то правильные господа, все из бар да из князей, очень даже замечательные, и простому народу заступники. Ха-ха!.. А сам государь император будто бы в Литовский замок угодил. Ха-ха-ха!.. Вот так раз! Отец Павел ни гу-гу, никакого разъяснения, только и всего, что красный флаг прибил на крышу, а тихомолком все ж таки старикам нашептывал:
-- Годи, крещеные... все обернется по-старинке... А смутьянов так взъерепенят, что...
Шептал он тихо, тайно, но все село вскоре расслышало и забоялось поповских слов: а вдруг да ежели?.. Ое-ей!.. Даже молодяжник присмирел: опять барская трехвостка вспомнилась: а вдруг да ежели...
Но вот святки подходили, и в самому празднику объявились все пятеро братанов Туляевых. Чаев, сахаров наволокли, всяких штук; щикатулки, кувшинчики, ложки -- все из серебра, из золота, -- часы, перстни с каменьем самоцветным. А сами, как быки, один другого глаже.
-- Ну, каково повоевали, братцы! -- спросили их на сходе мужики.
А молодяжник сразу закричал:
-- Дезертиры, мазурики!.. Вон из нашего села!..
И прочие пристали, зашумел сход, -- того и глади, зубы братанам выбьют.
-- Не желаем!.. Вон!..
Тогда братаны, как медведи, на дыбы:
-- Ах, вон!.. Благодарим покорно... Да мы вас... Единым духом! Контр-революцию пускать! А!!..
-- Как так! Что вы, ошалели!.. У нас комитеты, митинги...
-- Комитеты!.. Тьфу, ваши комитеты! В три шеи ваши комитеты!
-- Как так! -- закипятился молодяжник. -- Вы, значит, за царя!
-- Кто -- мы!!. -- вскочили Тулявые и рты ощерили. -- Да знаете ли, кто мы такие!
-- Знаем... Мародеры...
Тут старшой братан как тряхнет бородой да топнет:
-- Замолчать!! -- так в ушах у всех и зазвенело, смолкли все. А потом тихим голосом:
-- Товарищи! -- говорит. -- Вот что, товарищи... Мы все пятеро, то-есть все единоутробные братья -- окончательные большевики... И будем мы в своем родном селе, скажем, к примеру, в Коневе, настоящие порядки наводить, чтобы как в столице, так вопче и у нас... Будет теперича у нас не Конево, а Коммуния. Кто супротив Коммунии, прошу поднять руку! Вот мы посмотрим, кто против Коммунии идет... Мы па-а-смотрим!..
А сам кивнул головой, да пальцем возле носу грозно так, ни дать ни взять -- исправник.
-- Значит, все под Коммунию подписываетесь! Согласны!
-- Согласны... Чего тут толковать, -- сказал за всех старый старичонка Тихон. -- Так, что ли, братцы!
-- Так, так... Согласны, -- забубнил сход. -- Только сделайте разъяснение, кака така Коммуния! Впервой слышим.
Тогда братаны разъяснили по всем статьям. Перво-наперво, чтоб не было никаких бедных, а все богатые; вторым делом--все общее, и разные прочие, тому подобные мысли.
Ну, богатеям это шибко не по нраву, стали возражать.
-- Тоись, как все общее! -- спросил дядя Прохор, мельник- богатей.
-- А очень просто, -- сказал старшой братан. -- У тебя сколько лошадей!
-- Три.
-- Две для бедняков, для неимущих... Таким же манером и коров и овец... Иначе к стенке...
-- Тоись, как к стенке?
-- А очень просто, -- сказал старшой Туляев, да на прицел винтовку прямо Прохору в лоб.
-- Краул!.. Братцы!.. Чего он, мазурик? А?!.
Однако все обошлось честь-честью, только постращал.
* * *
И стало через три дня: не село Конево, а Коммуния. Братаны Туляевы дело круто повернули.
Раньше впятером под одной крышей жили, а теперича не то:
-- Мы, -- говорят, -- сицилисты-коммунисты.
И, чтоб укрепить полные повсеместные права, стали себе по новой собственной избе рубить.
Возле самой церкви, на площади, очень хорошие места облюбовали, два своих дома ставить начали, да два в церковной ограде, а пятый дом к самому поповскому дому впритык приткнули.
Отец Павел сейчас протест:
-- Это почему ж такое утеснение? Вам мало земли-то, что ли? Зачем же сюда, на чужую-то?
-- Ни чужого, ни своего теперича нет, все общее, -- наотмашь возразили ему братаны.
-- Ежели собственность уничтожена, зачем же вы себе такие огромадные избы рубите?
--- Ах ты, кутья кислая! В рассуждение вступать?.. А вот погоди, увидишь, что к чему!
И живой рукой созвали сход.
-- Товарищи! Потому что мы коммунисты, и вы все коммунисты-террористы, предлагаю: истребовать сюда попа и обложить его контрибуцией.
Пришел отец Павел, ни жив ни мертв.
-- Три тыщи контрибуции, а ежели перечить -- немедля к стенке -- рраз! -- пригрозил старшой Туляев и опять артикул винтовкой выкинул.
Поп задрожал-затрясся, побелел. Жаль денег, вот как жаль, по алтыну собирал, по гривне, -- однако, жизни жальче. Сказал им:
-- Ну, что ж, миряне... Конечно, вы можете расстрелять меня без суда, без следствия... Берите, грабьте...
И вынес сполна три тыщи.
-- Добро, -- сказали братаны. -- Это все в Коммунию пойдет.
Поехали с поповскими деньгами в город, накупили себе того, сего. А избы ихние как в сказке растут: старшой братан железом крышу кроет.
Дивятся крещеные, шепчутся.
Таким же манером всех богатеев обложили: кого на пятьсот рублей, кого на тысячу. А тут и до середних добрались.
-- Это все в Коммунию, -- говорят братаны.
И у каждого по паре лашадей образовалось, сани расписные, пролетки, бубенцы.
Крещеным завидно стало, ропот по селу пошел.
-- Это чего ж они все себе да себе... А нам-то?.. Вот так Ком- муния!
-- Дак чего же делать-то?
-- Надо бедный комитет избрать.
-- Дак ведь избрали... все комитетчики -- братаны.
-- Надо новый.
Пошли скопищем к братанам.
-- Так и так, братаны. Желаем новый бедный комитет избрать... А вас, стало быть, долой.
Покрутили братаны усы, почесали бороды, а старшой как гаркнет по-военному:
-- Ага! Против бедного комитета восставать, против революции? Кто зачинщик? Вавило, ты? К стенке!
Вскинули винтовки, -- рраз! Упал Вавило.
Остальные разбежались, кто в подполье, кто в овин, потому у братанов ружья, а у прочих кулаки одни.
Наутро сход. Братаны объявили:
-- Борьба с контр-революцией будет беспощадна. В случае доноса -- доносчика отправим за Вавилой. Твердая власть -- она очень даже строгая. А теперича, товарищи, на общественные работы -- марш!
И погнали все село свои новые усадьбы доделывать: тыном обносить, узорчаты ворота ставить.
Крещеные пыхтят на братановых работах, кто тын городит, кто крышу кроет, готовы братанам горло перегрызть, а не смеют: пуля в лоб.
А братаны сполитично:
-- Вот, товарищи, кончим дело--спасибо вам большое скажем.
-- Очень хорошо... Согласны...--сказали мужики и сглонули слезы. У Андрона от кровной злости топор упал.
-- Все Коммупии да Коммунии, а когда же нам-то?--спросил Андреи.--Мы ведь самая беднота и есть...
Вечером у Андрона братаны в Коммунию последнюю удобную корову отобрали--ведерницу.
Взвыл Андрон.
Да и все село взвыло, даже собаки хвосты поджали, вот какой трепет па всю Коммунию братаны навели. Все на учет забрали: хлеб, крупу, телят, до самых до жмыхов добрались. Мужики с голодухи пухнуть стали, а Тулаевы жиреть: двух младших братьев оженили, свадьба с пивом, спиртом, пирогами, широкой гульбой была.
И если бы не Мишка Сбитень -- пропадом пропала б вся Коммуния.
* * *
Был когда-то парень разудалый в селе Коневе, Мишка. Насолил он всем вот до этих мест, озорник был, хуже последнего бродяги. Вздрючили его крестьяне и по приговору выгнали из селенья вон.
Десять лет пропадал Мишка Сбитень. А тут как раз ко времю и утрафил. К самому Новому году взял да в Коммунию и прикатил.
Чернявый такой, быдто цыган, в ухе серьга, через всю грудь цепочка, часы со звоном, папаха, полушубок. А глаза -- страшенные, на выкате, а усищи -- во! А сам -- чисто медведь, идет -- землю давит, от кулаков смертью пахнет: грохнет--крышка!
-- Вы что как мертвые ходите, словно дохлые мухи? А? Радоваться должны, ликовать: из рабов гражданами стали.
-- Эх, Мишка, Мишка... -- вздохнули мужики. -- У кого радость, а у нас Коммуния.
-- Ха-ха-ха! -- засмеялся Мишка Сбитень, -- отлично сказано... Чего же вздыхать-то?
-- Да вот у нас в бедном комитете братаны Туляевы сидят. У них винтовки, а у нас -- ничим-чего.
-- Ха-ха-ха! -- опять захохотал Мишка.
А крестьяне ему все и обсказали до тонкости.
Долго Мишка хохотал, даже за живот хватался, а потом зубами скрипнул, да с сердцем так:
-- Ведите-ка меня на сход.
Вот собралось собранье. Братаны стали речь держать, а сами на Мишку все косятся.
-- Ты, товарищ, кто таков? Ты коммунист?
А Мишка в ответ:
-- Ха-ха-ха!.. Не признаете? А я вас знаю. Я --волгарь. На Волге-матке десять лет работал, кули таскал, до самого Каспия доходил, вольным духом набирался, на Стенькином кургане чай пил. Мне чорт не брат!.. Вот кто я таков... Ну, валяйте дальше.
Братаны так его и не узнали. Старшой шепнул середнему:
-- Не иначе--большевик... Может, комиссар какой, с проверкой... Надобно по всей программе.
Да и начал жарить:
-- Контр-революция, контрибуция, буржуи... Да здравствует вся власть советов!..
-- Стой, товарищ! -- оборвал его Мишка Сбитень. -- Я слышал, вы больше двадцати тысяч контрибуции собрали. Где деньги?
-- Деньги? А у тебя, товарищ, мандат есть?
-- Есть, -- как в бочку гукнул Мишка. Бросил цыгарку, встал, размахнулся, да как даст старшому по зубам. -- Вот мой мандат.
Все мужики в страхе повскакали, наутек бросились, к дверям.
-- Стойте, дурни! Куда вы?! -- гаркнул Мишка, да к братанам: -- Мазурики вы, а не коммунисты. Буржуи вы, хамы! Ежели с кого контрибуцию брать, так это с вас... Ах, винтовки?.. Я те такую винтовку завинчу... Я те покажу стенку. Ребята, вяжи их, подлецов!!
Мужики валом навалились на братанов:
-- Попили нашей кровушки, аспиды!.. Рраз!
-- Стой, не смей, -- крикнул Мишка. -- Ну их в чертям!.. Погодь маленько, дай слово сказать.
-- Говори, говори...
-- Товарищи! -- крикнул Мишка и тряхнул серьгой. -- Коммуна -- святое дело. Коммупа -- что твой улей, коммунист -- пчела. Всяк честно трудится, зато всяк сладкий кусок ест. От этого самого не жизнь, а мед. А кто ваши Туляевы? Пауки, вот кто. А вы -- мухи. В паутину -- хлоп, тут вам и карачун. Вы здесь хозяева, а не они. К чорту их! Кто не за народ, тот против народа, против правды. К чертям Туляевых.
-- Так, так... К лешему под хвост!
-- Избы ихние отобрать! Имущество конфисковать!.. Начнем, товарищи, по-новому, по правде-истине... Чтоб всем была свобода, чтоб можно было дышать по всем статьям... А то ежели я тебе глотку зажму да ноздри законопачу, чем дышать будешь?
-- Именно, что... Тогда не вздышишь!..
-- Эй, пятеро беднейших, выходи! -- скомандовал Мишка. -- Берите себе Туляевы избы. А вы, голубчики, к чертям отсюда, марш, катись колбаской! Таких коммунистов нам не надо.