Шишков Александр Семенович
Разговоры старца с юною девицею

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ и ПЕРЕВОДОВЪ АДМИРАЛА ШИШКОВА,

Россійской Императорской Академіи Президента и разныхъ ученыхъ обществъ Члена.

ЧАСТЬ XVII.

С. ПЕТЕРБУРГЪ.
Въ Типографіи Императорской Россійской Академіи.
1859.

   

РАЗГОВОРЫ СТАРЦА СЪ ЮНОЮ ДѢВИЦЕЮ.

КЪ СОНЮШКѢ.

   Другъ мой, Сонюшка. Ты на девятомъ году возраста своего осталась круглою сиротою, неимѣющею ни пропитанія, ни пристанища. Изъ ближнихъ родственниковъ твоихъ былъ одинъ я, который могъ взять тебя къ себѣ; но какую могла ты имѣть надежду на старика, одержимаго болѣзнями, и стоящаго у дверей гроба? а по смерти моей, естьли бъ она скоро случилась, ты осталась бы въ прежнемъ своемъ безъ всякаго имущества и безпріютномъ состояніи. Вотъ какая была твоя участь! но теперь, по милостивому къ службѣ моей вниманію Государыни Императрицы, принята и воспитываешься ты въ Обществѣ Благородныхъ дѣвицъ. Богъ до сего времени продлилъ еще вѣкъ мой, чтобъ могъ я на будущее время сколько нибудь обезпечить твое состояніе. И такъ, мой другъ, помни рто, и будь благодарна Богу, а благодарна ты къ Нему иначе быть не можешь, какъ благонравнымъ, добрымъ во всю жизнь твою поведеніемъ, согласнымъ съ Его святою волею, которая
   то4должна быть неизгладимо вкоренена въ сердце твое и душу. Прости. Читай по временамъ сію книжку. Въ молодости моей писалъ я для дѣтей, а нынѣ въ глубокой старости моей написалъ нѣчто подобное же Для тебя, чтобъ, когда я и въ гробѣ буду лежать, разговаривать съ тобою о твоей пользѣ.

А. Ш.

   

Разговоры осмидесятилѣтняго дѣдушки (А. III.) съ десятилѣтнею внуѣкйю своею, Сонюшкою.

   

РАЗГОВОРЪ I.

О чувствахъ.

Дѣдушка.

   Кто создалъ человѣка?
   

Внучка.

   Богъ.
   

Дѣдушка.

   Какія и сколько далъ онъ ему чувствъ?
   

Внучка.

   Пять.
   

Дѣдушка.

   Какъ называютъ первое изъ нихъ?
   

Внучка.

   Зрѣніе.
   

Дѣдушка.

   Что такое зрѣніе?
   

Внучка.

   Способность зрѣть или видѣть всѣ тѣ вещи, которыя у насъ предъ глазами.
   

Дѣдушка.

   Съ этою способностію соединяется ли способность различать ихъ?
   

Внучка.

   Да, конечно.
   

Дѣдушка.

   Не правда ли, что когда ты смотришь на разныя вещи, то онѣ, какъ будто называя себя, говорятъ тебѣ: я камень, я вода, я птичка, я собачка, я цвѣтокъ, и проч.?
   

Внучка.

   Да, правда.
   

Дѣдушка.

   Что ежели бы ты не имѣла глазъ, не имѣла зрѣнія?
   

Внучка.

   Тогда бы я была слѣпа.
   

Дѣдушка.

   Хуже чѣмъ слѣпа. Ослѣпнувшій человѣкъ имѣлъ нѣкогда зрѣніе, видѣлъ вещи, помнитъ, знаетъ ихъ образъ; а потому, хотя уже больше и не видитъ ихъ, но покрайней мѣрѣ можетъ воображать, представлять себѣ ихъ видъ, и различать одну отъ другой. Когда кто скажетъ ему: вонъ летитъ голубь, или: вонъ мальчикъ читаетъ книжку, онъ хотя не видитъ ни голубя, ни мальчика, ни книжки, однакожъ точно такъ представляетъ ихъ себѣ, какъ бы видѣлъ, и знаетъ какъ летаютъ, какъ читаютъ. А ежели бы онъ созданъ былъ.безъ глазъ, лишенъ зрѣнія, то не имѣлъ бы ни о какой вещи понятія, не могъ бы ни знать ихъ, ни различать.
   

Внучка.

   Ахъ, какъ бы ему было скучно!
   

Дѣдушка.

   Посуди же изъ сего, какъ Богъ милосердъ къ человѣку, и даже ко всѣмъ животнымъ, что далъ имъ зрѣніе! Ну, а какое же другое чувство?
   

Внучка.

   Слухъ.
   

Дѣдушка.

   Изъ какихъ словъ имя это составлено?
   

Внучка.

   Я этова не знаю.
   

Дѣдушка.

   Чѣмъ ты слышишь?
   

Внучка.

   Ушами.
   

Дѣдушка.

   Стало быть изъ слышатъ ухомъ составлено слово слухѣ. Понимаешь ли теперь?
   

Внучка.

   Понимаю.
   

Дѣдушка.

   Какое же чувство это производитъ надъ тобою дѣйствіе?
   

Внучка.

   Такое, что я слышу, когда мнѣ что говорятъ.
   

Дѣдушка.

   А еще не слыхала ль ты чего?
   

Внучка.

   Слыхала, когда кто чѣмъ нибудь стучитъ или гремитъ.
   

Дѣдушка.

   Можешь ли ты по звуку вещи, не видя ее, узнавать какая она?
   

Внучка.

   Могу.
   

Дѣдушка.

   Напримѣръ, слыша въ церкви звонъ, узнаешь ли во что звонятъ?
   

Внучка.

   Узнаю: въ колоколъ.
   

Дѣдушка.

   Или играя въ жмурки, узнаешь ли, не развязывая глазъ, ту, которая говорить съ тобою начнетъ?
   

Внучка.

   Узнаю.
   

Дѣдушка.

   По чему?
   

Внучка.

   По голосу.
   

Дѣдушка.

   А ежели лежа въ постели услышишь двухъ звѣрей, изъ которыхъ одинъ лаетъ, а другой мяучитъ, различишь ли ты ихъ?
   

Внучка.

   Различу: одинъ изъ нихъ собака, а другой кошка.
   

Дѣдушка.

   Стало быть и звукъ или голосъ, исходящій отъ вещей, точно также говорить объ нихъ твоему слуху, какъ сами вещи, когда ты на нихъ смотришь, говорятъ твоему зрѣнію?
   

Внучка.

   Да, и потому и по другому я ихъ узнаваю и различаю одну отъ другой.
   

Дѣдушка.

   Что жъ, ежели бы ты была глуха?
   

Внучка.

   Сохрани Богъ! я бы ничего не слыхала: ни музыки, ни концертовъ, ни голоса моихъ подругъ, ни пѣнія птичекъ; не могла бы ни съ кѣмъ разговаривать, ни учиться, ни танцовать. О какъ бы я была несчастлива?
   

Дѣдушка.

   Подумай же опять, какъ Богъ милостивъ! Онъ далъ тебѣ другое чувство, различное съ первымъ, но которое, также какъ и то, служитъ къ умноженію твоихъ удовольствій и наслажденій въ жизни.-- Ну! а третіе у тебя какое чувство?
   

Внучка.

   Ахъ! какое бишъ?... я забыла.
   

Дѣдушка.

   Не хорошо забывать то, что надобно твердо знать.
   

Внучка.

   Да! вспомнила, вспомнила! Вкусѣ;.
   

Дѣдушка.

   Что это за слово? откуду оно взято?
   

Внучка.

   Не знаю. Я этому не училась.
   

Дѣдушка.

   Правда, ты еще робенокъ и не можешь о томъ судить; однакожъ при возрастаніи надобно и объ этомъ иногда подумывать. Это называется словопроизводство, о которомъ ежели ты во весь свой вѣкъ никогда не станешь размышлять, то не будешь знать, какимъ образомъ человѣческимъ умомъ составлялся языкъ, то есть не будешь знать, почему ты какое слово говоришь, или почему какую либо вещь называешь такимъ, а не другимъ именемъ.
   

Внучка.

   Какъ по чему? Всѣ такъ говорятъ. Я переняла это у другихъ.
   

Дѣдушка.

   Перенимаютъ и сороки, и дрозды, а особливо попугаи; они также, какъ человѣкъ, произносятъ выученныя ими слова, да не знаютъ, что онѣ значатъ.
   

Внучка.

   Попугаи не знаютъ, а я знаю. Назовите мнѣ что нибудь; напримѣръ чернильница, перо; я вамъ укажу ихъ.
   

Дѣдушка.

   Ты укажешь на перо, а коли у тебя спросить, по чему ты называешь это перомъ, то ты опять сошлешься на другихъ, что отъ нихъ слышала.
   

Внучка.

   Да какъ же иначе?
   

Дѣдушка.

   Также, что по наслышкѣ отъ другихъ ты переймешь только звукъ и значеніе слова, а когда станешь соображать съ другими словами, то собственнымъ разумомъ своимъ увидишь, почему оно такъ названо и какой имѣетъ смыслъ. Знаешь ли ты глаголъ опираться обо что нибудь?
   

Внучка.

   Знаю.
   

Дѣдушка.

   А когда птица летитъ, опирается ли она крыльями обо что нибудь?
   

Внучка.

   Нѣтъ? она такъ летитъ.
   

Дѣдушка.

   Какъ нѣтъ? она бы упала, естьлибъ воздухъ ее не поддерживалъ. На то даны ей крылья и хвостъ съ толстыми перьями, чтобъ она, распуская ихъ и махая ими, упиралась въ воздухъ и могла летѣть.
   

Внучка.

   Да какъ же можно въ пустой воздухъ упираться ими?
   

Дѣдушка.

   Нѣтъ, онъ не пустой, но состоитъ изъ самыхъ мелкихъ и мягкихъ частицъ. Вѣтеръ есть не иное что, какъ воздухъ. Ты не чувствуешь его, когда онъ не имѣетъ движенія, а когда сильно подуетъ, такъ врядъ устоишь ли ты на ногахъ.
   

Внучка.

   Да, я однажды насилу прибѣжала отъ него домой и чуть не упала.
   

Дѣдушка.

   Стало быть можешь и ты въ него и онъ въ тебя упираться. Видишь ли теперь, что перо названо отъ глагола переть, пру?
   

Внучка.

   Вижу.
   

Дѣдушка.

   Такимъ же образомъ и слово вкусъ произведено отъ другихъ предшествующихъ ему словъ.-- Но теперь ужъ становится поздно. Прощай. Завтра поговоримъ объ этомъ.
   

РАЗГОВОРЪ II.

Дѣдушка.

   На чемъ бишь мы вчера остановились?
   

Внучка.

   На словѣ вкусъ.
   

Дѣдушка.

   Хорошо, мой другъ, что ты помнишь. Это показываетъ въ тебѣ охоту и вниманіе, безъ которыхъ, что кому ни говори, голова его по прежнему будетъ пуста, ничего въ ней добраго не останется.-- Ну, такъ станемъ продолжать. Извѣстны ли тебѣ слова: кусаю, кусать, или кушаю, кушать?
   

Внучка.

   И! дѣдушка, ужъ вы меня слишкомъ глупою почитаете. Какъ не знать того, что я всякой день и за обѣдомъ и за ужиномъ дѣлаю?
   

Дѣдушка.

   То есть ты кушаешь или вкушаешь пищу.
   

Внучка.

   Да.
   

Дѣдушка.

   Ну такъ то, что ты вкушаешь, есть пища, потому такъ называемая, что тебя питаетѣ; а та сладость, или горечь, или кислота, и проч., какую пища рта во рту твоемъ производитъ, или какую ты, вкушая ее чувствуешь, отъ глагола вкушать или вкуситъ названа вкус 23;.
   

Внучка.

   Я давно это знала, да не умѣла, какъ объяснить.
   

Дѣдушка.

   Старайся впредь то, что знаешь, умѣть и объяснять. Ясность и справедливость мыслей и рѣчей раждается отъ того, когда мы о томъ, что сказать хотимъ, прежде разсуждаемъ, нежели говорить начнемъ.-- Ну, теперь скажи мнѣ, въ чемъ же это третіе чувство различествуетъ отъ двухъ первыхъ, о которыхъ мы разсуждали?
   

Внучка.

   Въ чемъ различествуетъ?.... Ахъ! какъ бы сказать.... Да! въ томъ, что рто третье чувство.
   

Дѣдушка.

   Нѣтъ, мой другъ, это ты не различаешь ихъ, а только считаешь. Различіе вотъ въ чемъ состоитъ: зрѣніе посредствомъ очей твоихъ сказываетъ тебѣ о вещахъ или предметахъ, когда ты на нихъ смотришь, и то не иначе какъ при свѣтѣ. Слухѣ тоже сказываетъ тебѣ о вещахъ, но посредствомъ издаванія отъ нихъ и приходящаго къ ушамъ твоимъ звука, равно при свѣтѣ какъ и безъ свѣта. Вкусъ также сказываетъ тебѣ о вещахъ, но посредствомъ гортани твоей, и не столько объ нихъ самихъ, сколько о питательныхъ сокахъ ихъ.
   

Внучка.

   Да я никогда не слыхала, чтобъ вкусъ что нибудь сказалъ мнѣ о нихъ.
   

Дѣдушка.

   Онъ, не такъ какъ первыя два чувства, не глазамъ и не ушамъ твоимъ говоритъ, а чувствамъ твоего языка или рта. Положимъ, что глаза у тебя завязаны, уши заткнуты, и въ рто время кладутъ тебѣ въ ротъ, одинъ послѣ другаго, два кусочка; не ужъ ли бы ты не узнала, которой изъ нихъ сахаръ, и которой соль?
   

Внучка.

   Какъ не узнать? одинъ бы я съѣла, а другой выбросила изо рта.
   

Дѣдушка.

   Кто жъ бы тебѣ объ этомъ сказалъ?
   

Внучка.

   Да это бы я по вкусу узнала.
   

Дѣдушка.

   Стало быть вкусъ, хотя не имѣетъ языка, однакожъ даетъ тебѣ чувствовать, то есть какъ бы говорилъ тебѣ: вотъ это сахаръ, а это соль.
   

Внучка.

   Да, это правда; теперь я понимаю. Дѣдушка.
   И такъ, хотя это третіе чувство и различествуеть съ двумя первыми, однакожъ согласно съ ними увеличиваетъ твои въ жизни услажденія. Безъ него не умѣла бы ты различить винограда съ рябиною, персика съ чеснокомъ; всякая пища была бы для тебя безъ вкуса; ты бы ѣла, не зная что ѣшь, ананасъ или рѣпу, и пила, не зная что пьешь, лимонадъ или простую воду.
   

Внучка.

   Ахъ! сколькихъ услажденій была бы я лишена!
   

Дѣдушка.

   Вездѣ и во всемъ Создатель міра, Богъ, является къ тебѣ милосердымъ. Какою любовію, благоговѣніемъ и благодарностію должна ты къ Нему дышать!
   

Внучка.

   Ахь! это правда.
   

Дѣдушка.

   Онъ далъ тебѣ еще и четвертое чувство. Какое оно?
   

Внучка.

   Обоняніе.
   

Дѣдушка.

   Откуду это слово?
   

Внучка.

   Не знаю право.
   

Дѣдушка.

   Не мудрено, что ты не знаешь; многіе и постарѣе тебя не знаютъ. Оно происходитъ отъ слова коня или воняніе, означающаго духъ или запахъ, и чрезъ выпускъ буквы веди изъ обвоняніе (то есть окружающій, обносящійся вокругъ насъ запахъ) сокращено въ обоняніе.
   

Внучка.

   Воля ваша, дѣдушка, это слово не хорошо.
   

Дѣдушка.

   Ты судишь, какъ и многіе другіе, по употребленію онаго въ просторѣчіи, въ которомъ подъ словомъ вонять разумѣютъ одинъ только худой запахъ; но какъ въ самой природѣ бываетъ два запаха, пріятной и противной, то и въ языкѣ различаются они двумя именами: первый означается возвышенными словами благовоніе (или благоуханіе), а вторый зловоніе. Когда бы коня (или въ сложеніи съ другими словами воняніе, воніе) означало одинъ только худой или противный запахъ, то бы не льзя было оставить словъ обоняніе, благовоніе. Правда, простонародный языкъ изъ тѣхъ же самыхъ словъ, то есть изъ зловонія извлекъ въ одномъ низкомъ смыслѣ употребляемыя слова, таковыя, какъ вонять, вонько, и проч.; но смѣшивать высокія слова съ низкими, и не знать различія между ими, есть не знать языка, есть умѣть только такъ говорить, какъ говорятъ простолюдины.-- Но я опять заболтался съ тобою о томъ, чего ты еще понимать не можешь. Возвратимся лучше на прежнее. Откуда приходитъ къ тебѣ тотъ духъ или запахъ, которой называешь ты обоняніемъ?
   

Внучка.

   Какъ откуда? отъ цвѣтка, или отъ иной какой вещи, которая чѣмъ нибудь пахнетъ.
   

Дѣдушка.

   Ты ее нюхаешь?
   

Внучка.

   Да, когда у ней хорошъ запахъ.
   

Дѣдушка.

   То есть, сказать иначе, когда она благовонна, а когда зловонна?
   

Внучка.

   Тогда я не стану ее нюхать.
   

Дѣдушка.

   А чѣмъ ты нюхаешь?
   

Внучка.

   И! какіе, дѣдушка, вы дѣлаете мнѣ вопросы! разумѣется носомъ.
   

Дѣдушка.

   Такъ вотъ и носъ твой приноситъ тебѣ новое удовольствіе, зажми его, я принесу къ тебѣ ясминьчикъ.
   

Внучка.

   Да что жъ мнѣ будетъ отъ него пользы, когда я съ зажатымъ носомъ не могу его понюхать?
   

Дѣдушка.

   Видишь какъ ты прихотлива! Мало тебѣ смотрѣть на его красивой видъ: хочешь наслаждать вдругъ оба свой чувства и зрѣніе и обоняніе.
   

Внучка.

   Да для чего жъ не такъ, когда это можно, и ничего въ томъ нѣтъ худаго?
   

Дѣдушка.

   Можно. Да кто тебѣ далъ эту возможность?
   

Внучка.

   Тотъ, какъ вы сами сказываете, кто далъ цвѣтку вмѣстѣ и красоту и благоуханіе, а мнѣ обоняніе.
   

Дѣдушка.

   Такъ, моя милая, Богъ, насъ и всѣхъ нашихъ благъ творецъ. Хорошо, что ты это помнишь. За это, для услажденія твоего третьяго чувства, пришлю я тебѣ самую сочную грушу.-- Ну, теперь скажи мнѣ, какъ называется пятое чувство?
   

Внучка.

   Осязаніе.
   

Дѣдушка.

   Не могу воздержаться, чтобъ опять не спросить, откуду сіе слово? Знаю, что ты не можешь мнѣ на это отвѣчать; но думаю, что ежели ты прилѣжно и со вниманіемъ меня выслушаешь, то хотя не будешь имѣть полнаго о томъ понятія, однакожъ нѣчто въ умѣ твоемъ останется, и дастъ тебѣ охоту впредь далѣе о семъ размышлять. Послушай же. Вить ты знаешь глаголы сужу, сидѣтъ?
   

Внучка.

   Какъ не знать? ли. теперь съ вами сижу.
   

Дѣдушка.

   Въ нихъ хотя и перемѣняются гласныя и согласныя буквы ѣ, и, а, я, д, ж, потому что мы говоримъ сѣсть, сидѣть, сажать, сяду, и пр., однакожъ всегда изъявляютъ они одно и тоже дѣйствіе.
   

Внучка.

   Зачѣмъ буквы въ нихъ перемѣняютъ?
   

Дѣдушка.

   За тѣмъ, чтобъ въ одномъ и томъ же дѣйствіи, то есть въ сидѣніи, различать времена и лица. Вить ты говоришь: она въ едва сидѣла, ты сегодня сидишь, я завтра сяду, или буду сидѣть. Такъ ли?
   

Внучка.

   Такъ, такъ.
   

Дѣдушка.

   Ну вотъ, ты видишь тутъ употребляемыя вмѣсто именъ Параша, Лелипька, Сонюшка, такъ называемыя мѣстоименія: она, ты, я, и притомъ перемѣною въ словѣ буквъ отличаешь прошедшее время отъ настоящаго и будущаго; а естьли бы ты, не дѣлая сихъ измѣненій, и о себѣ и о другихъ, и о сегодняшнемъ и о завтрешнемъ днѣ, говорила все одно и тоже: сижу, сижу, сижу, такъ никто бы твоего болтанья разумѣть не могъ.
   

Внучка.

   Да, это правда.
   

Дѣдушка.

   Сверхъ того отъ глагола сидѣть или садить произведены многія имена, таковыя, какъ сѣдалище, сѣдло, садъ, садокъ, осада, сосѣдѣ, и проч.
   

Внучка.

   Какъ же, дѣдушка, да это совсѣмъ разныя вещи, и не похожи одна на другую? какимъ же образомъ даны имена имъ отъ одного и того же слова? будто садѣ, гдѣ гуляютъ люди, и садокъ, въ которомъ держатъ рыбу, или сѣдло, на которомъ ѣздятъ, есть одно и тоже?
   

Дѣдушка.

   Не одно и тоже, но по одинакой мысли такъ названы.
   

Внучка.

   Я этова не понимаю.
   

Дѣдушка.

   Трудно тебѣ и понять, однакожъ потолкуемъ, авось поймешь что нибудь. Видала ль ты дерево?
   

Внучка.

   Дерево? да какъ не видать? я всякой день въ саду между деревьями бѣгаю.
   

Дѣдушка.

   Видала, да можетъ быть не разсуждала о немъ. Изъ чего оно растетъ?
   

Внучка.

   Изъ земли.
   

Дѣдушка.

   А какъ называется та часть его, которая сидитъ въ землѣ?
   

Внучка.

   Корень.
   

Дѣдушка.

   Стало быть дерево растетъ изъ корня, питаемаго земными соками. Много ли на деревѣ бываетъ сучьевъ или вѣтвей?
   

Внучка.

   Такъ много, что и не перечтешь.
   

Дѣдушка.

   Всѣ ли они изъ него выросли и ему одному принадлежатъ.
   

Внучка.

   И вѣдомо, даже и листья на вѣткахъ.
   

Дѣдушка.

   Точно такъ и въ языкѣ. Какъ дерево, растущее отъ корня, пускаетъ отъ себя вѣтьви, такъ и первообразное или коренное слово производитъ отъ себя многія другія слова, или вѣтви, всѣ одною и тою же мыслію порожденныя, и потому, не смотря на разныя ихъ значенія, туже главную мысль въ себѣ заключаютъ.
   

Внучка.

   Какая жъ это главная мысль?
   

Дѣдушка.

   Въ глаголѣ сидѣть главное понятіе или мысль состоитъ въ томъ, что подъ онымъ разумѣется неподвижное прикосновеніе одной вещи къ другой, хотя бы сіе прикосновеніе и было различное. Напримѣръ, мы говоримъ: человѣкъ сидитъ на стулѣ, курица сидитъ на яицахъ, птичка сидитъ на вѣткѣ, деревцо сидитъ въ землѣ; во всѣхъ этихъ сидѣніяхъ есть нѣкоторое различіе: попри всѣхъ оныхъ непремѣнно разумѣется, что безъ прикосновенія человѣка къ стулу, курицы къ яйцамъ, птички къ вѣткѣ, деревцу къ землѣ, сидѣть не льзя, потому что, отдѣлясь отъ нихъ, они ne будутъ больше на нихъ сидѣть.
   

Внучка.

   Да вить и стоять и лежать и ходить или бѣгать не льзя безъ того, чтобъ ни къ чему не прикасаться.
   

Дѣдушка.

   Такъ, мой другъ, ты права; но на этотъ разъ мы разсуждаемъ только о глаголѣ сидѣть, то и станемъ разговоръ нашъ о немъ продолжать. Тажъ самая мысль о непремѣнной прикосновенности неразлучна и съ именами, происходящими отъ сего глагола. Можно ли не прикасаясь къ сѣдлу сидѣть на немъ? или садить садъ не прикасаясь къ землѣ? или осаждать крѣпость не прикасаясь (то есть не приступая) къ ней?
   

Внучка.

   Нѣтъ, не льзя. Однакожъ сосѣди не прикасаются другъ къ другу, у насъ въ деревнѣ былъ сосѣдъ, который жилъ въ пяти верстахъ отъ насъ.
   

Дѣдушка.

   Это дополняется воображеніемъ, какъ бы ваши дома стояли рядомъ, примыкая одинъ къ другому; или же тою мыслію, что земли, которыми вы владѣете, смежны между собою, прикасаются одна къ другой.
   

Внучка.

   А! вотъ что!
   

Дѣдушка.

   Ну теперь понимаешь ли ты, что въ словѣ значитъ корень или коренная, главная мысль?
   

Внучка.

   Немножко понимаю.
   

Дѣдушка.

   Пойдемъ же далѣе, чтобъ намъ добраться до того, что собственно значитъ слово осязаніе. Я сказалъ тебѣ, что глаголъ сидѣть посредствомъ измѣненія въ немъ буквъ а въ я измѣняетъ нѣсколько значеніе свое: напримѣръ мы сами о себѣ говоримъ сажусь, а другому приказываемъ сядь, (а не садъ). Помнишь ли?
   

Внучка.

   Помню.
   

Дѣдушка.

   Также и въ именахъ: плясать въ присядку, (а не въ присадку). Отселѣ изъ глагола сажу могъ произойти глаголъ сяжу, который, хотя нынѣ и не употребителенъ, такъ что значеніе онаго забыто; но вѣроятно употреблялся прежде, и означалъ почти тоже, что и сажу или сажаю.
   

Внучка.

   По чему жъ вѣроятно, когда онъ не употребляется и значеніе его забыто?
   

Дѣдушка.

   Потому, что онъ чрезъ измѣненіе буквы а въ я, какъ и въ другихъ употребительныхъ глаголахъ, легко могъ произведенъ быть отъ глагола сажу и также означать близкое къ нему понятіе; а притомъ отъ него произошли вѣтви, которыя показываютъ сіе значеніе.
   

Внучка.

   Какія жъ это вѣтви?
   

Дѣдушка.

   Знаешь ли ты извѣстной длины шестъ, которымъ мѣряютъ землю, и считаютъ ихъ пять сотъ въ одной верстѣ?
   

Внучка.

   Знаю.
   

Дѣдушка.

   Какъ называется этотъ шестъ?
   

Внучка.

   Сажень.
   

Дѣдушка.

   Прежде, какъ то видно изъ старинныхъ книгъ, назывался онъ сяженъ. Названіе сіе не могло ему дано быть иначе, какъ потому, что его, когда имъ мѣряютъ, кладутъ на землю, оборачивая разъ за разомъ и приставляя или присаживая конецъ длины его къ концу другой.
   

Внучка.

   Да мнѣ кажется класть и сажать не значатъ одно и тоже.
   

Дѣдушка.

   Такъ, ты права, когда разсуждать о глаголахъ сихъ по обыкновенному ихъ значенію, а не по началу ихъ происхожденія, безъ котораго никакъ не можно узнать, по чему два смысла ихъ соединяются въ одинъ и тотъ же. Это изъ многихъ случаевъ открывается. Напримѣръ, мы говоримъ: сажаю орѣхъ въ землю, а не кладу, и напротивъ: кладу яблоко въ мѣшечикъ, а не сажаю, между тѣмъ, какъ по круглому образу орѣха и яблока, ни тотъ ни другой не удобенъ ни сидѣть, ни лежать (ибо класть Значитъ тоже, что положить). Или говоримъ о человѣкѣ: онъ сидитъ дома, предпочитая дѣйствіе сидѣть другимъ дѣйствіямъ его стоять, лежатъ, ходить, или подразумѣвая всѣхъ ихъ подъ однимъ дѣйствіемъ сидѣть. Одна привычка дѣлаетъ, что въ первомъ выраженіи кажется намъ яснѣе слово сажаю, а во второмъ кладу. Такихъ въ языкѣ, сдѣлавшихся свойственными ему рѣченій много, и ни одинъ языкъ безъ нихъ не бываетъ, только всякой составляетъ ихъ по особеннымъ своимъ понятіямъ и привычкамъ; знаешь ли ты слово присягать?
   

Внучка.

   Знаю.
   

Дѣдушка.

   Что оно значитъ?
   

Внучка.

   Тоже что клясться.
   

Дѣдушка.

   Почему слова сіи, толь различныя составомъ, такъ сходствуютъ между собою, что принимаются въ одинакомъ смыслѣ?
   

Внучка.

   Охъ, дѣдушка! вы мнѣ дѣлаете такіе вопросы, на которые и большему человѣку отвѣчать трудно.
   

Дѣдушка.

   Нужды нѣтъ, мой другъ; когда выростешь велика, то вспомнишь, что я еще и въ ребячествѣ твоемъ это тебѣ толковалъ. Присяга или клятва дѣлается такимъ образомъ, что человѣкъ кладетъ руку свою на Евангеліе и цѣлуетъ крестъ въ знакъ обязательства своего, что онъ даннаго имъ предъ самимъ Богомъ обѣщанія никогда не нарушитъ. Прикасаться устами ко кресту, или рукою къ Евангелію, есть прикладываться къ нимъ, осязать ихъ.
   

Внучка.

   Почему же прикладываться и осязать есть одно и тоже?
   

Дѣдушка.

   Я уже толковалъ тебѣ это, но повторимъ еще. Не одно и тоже, но одно безъ другаго быть не можетъ. Разсмотримъ сперва сходство глагола класть съ глаголомъ лежатъ, развѣ не все равно о чемъ нибудь сказать: уклада или уложи это хорошенько? или не то ли же въ единственномъ приложить къ чему свою руку, что въ множественномъ прилагать или прикладывать?
   

Внучка.

   Конечно, это все равно.
   

Дѣдушка.

   Я говорилъ тебѣ также, что изъ глагола сажу или сажаю сдѣлался глаголъ сяжу или сязаю, неупотребительный безъ предлога, но употребительный съ предлогомъ осязаю, и какъ предлоги не перемѣняютъ въ словѣ кореннаго значенія онаго, то слѣдственно глаголъ осязать, какъ происходящій отъ глагола сажать, сохраняетъ въ себѣ тожъ самое понятіе, по той смежности мыслей, что съ сажаніемъ или сидѣніемъ неразрывно понятіе о взаимномъ прикосновеніи, а съ прикосновеніемъ тожъ неразрывно чувствованіе, раждающееся въ насъ отъ прикосновенія какой нибудь вещи къ рукѣ нашей, или иной какой либо части нашего тѣла. Ежели посадить къ тебѣ на голову маленькую птичку, или положить въ руку мячикъ, или что иное, почувствуешь ли ты, что на головѣ у тебя нѣчто сидитъ, или въ рукѣ нѣчто лежитъ?
   

Внучка.

   Какъ же не почувствовать.
   

Дѣдушка.

   Итакъ ясно, что изъ имени сажанія намъ чего нибудь на руку, или на голову, или на плечо, и проч., произходитъ въ насъ чувствованіе отъ сего самаго названное осязаніемъ, подобно какъ присяга и присяжный названы отъ присаживанія (то есть употребительнѣе сказать отъ прилаганія, прикладыванія) устъ нашихъ ко кресту во время цѣлованія онаго при какой либо клятвѣ.
   

Внучка.

   Да почему же присягать и клясться одно и тоже значатъ?
   

Дѣдушка.

   Потому что присяга и присяжный (то есть присаживавшій или прикладывавшій уста свои ко кресту) происходятъ отъ одного и того же корня; но присягать и клясться суть два глагола разныхъ корней, и только по одному сходству изъявляемыхъ ими дѣйствій пріемлются за одно и тоже. Присягать (какъ я тебѣ толковалъ) есть присаживать, то есть прикладывать уста свои ко кресту или руку свою къ Евангелію; а глаголъ клясться составленъ изъ словъ класть себя, то есть повергаться предъ святынею, какъ бы отдавая себя въ залогъ непремѣннаго исполненія того жъ самаго или подобнаго обѣщанія съ какимъ кладутъ руку на Евангеліе или цѣлуютъ крестъ. Вотъ въ чемъ состоитъ сходство мыслей, по которому оба глагола присягать и клясться употребляются въ одинакомъ значеніи. Понимаешь ли теперь сколько нибудь?
   

Внучка.

   Понимаю немножко.
   

Дѣдушка.

   Впредь больше поймешь, когда станешь читать со вниманіемъ. Ну теперь обратимся къ другому, о томъ же разсужденію. Что, ежели бы ты не имѣла осязанія?
   

Внучка.

   Тогда бы я ничего не чувствовала.
   

Дѣдушка.

   Конечно такъ. Ты была бы тоже что дерево или камень, которому все равно, муха ли по немъ ползетъ, или слонъ топчетъ его ногами; онъ ни того ни другаго не чувствуетъ.
   

Внучка.

   Такъ я не была бы жива.
   

Дѣдушка.

   И вѣдомо. Безъ всякаго другаго чувства можно жить, а безъ осязанія не льзя. Вотъ, мой другъ, съ какою къ тебѣ любовію сотворилъ тебя Богъ! далъ тебѣ пять чувствъ, изъ которыхъ каждое приноситъ тебѣ удовольствіе, услаждаетъ тебя, составляетъ твое благополучіе. По утомленіи дневными, послѣ ученія, движеніями, бѣганьемъ, играньемъ, забавами, сладкій сонъ приходитъ успокоить тебя и подкрѣпить твои силы. Поутру открываешь ты глаза и видишь сіяющее солнце, свѣтлыми лучами своими позлащающее и поля и горы и рѣки и долины и сады и куклы твои, словомъ все, на что ты ни взглянешь. Тутъ Китайская душистая трава, называемая гай, или привозимый изъ за моря родъ Арабскихъ бобовъ, изъ коихъ дѣлается пріятный подмѣшиваемый густымъ молочкомъ напитокъ, именуемый кофіемъ, съ разными при немъ закусками, булочками, крендельками, удовлетворяетъ твою прихотъ. Потомъ, сытный обѣдъ, прохлаждаемый свѣжимъ питіемъ, утоляетъ твой голодъ и жажду. Потомъ часто во время игранія съ подругами твоими, сахарные леденцы, или сочные плоды, яблоки, груша, персики, бергамоты, виноградъ, разными соками своими услаждаютъ твой вкусъ; или же бѣгая по саду срываешь ты прекрасный видомъ, благоуханный цвѣтокъ, который вмѣстѣ и зрѣнію и обонянію твоему приноситъ удовольствіе. Тамъ опять проголодавшуюся бѣганьемъ ожидаетъ тебя ужинъ. Наконецъ, послѣ многихъ забавъ и утѣшеній, утомленная ими, идешь ты снова лечь. на мягкій, какъ бы старающійся съ нѣжностію угождать твоему осязанію, пуховикъ, куда благодатный сонъ, вѣя надъ тобою маковыми вѣтвями, нисходитъ для подкрѣпленія ослабѣвшихъ силъ твоихъ, дабы съ новыми освѣжившимися чувствами возобновила и вкусила ты въ слѣдующій день всѣ свои прошедшаго дня удовольствія. Подумай, сколько Богъ даль тебѣ способовъ къ услажденію бытія твоего на свѣтѣ! не должна ли ты во всѣ дни и часы жизни твоей всею душою своею быть Ему благодарна?
   

Внучка.

   Ахъ, да! я всегда ему молилась, а теперь еще больше молиться стану.
   

Дѣдушка.

   Молись, мой другъ, молись, и помни, что ежели бы не даровалъ Онъ тебѣ чувствъ, то была бы ты хуже летающей мухи и ползающаго по земли червяка. Ну, прощай покамѣсть.
   

РАЗГОВОРЪ III.

Дѣдушка.

   Здравствуй, Сонюшка! какъ ты себя чувствуешь? есть ли тебѣ получше?
   

Внучка.

   Сегодня лучше; а вчера и третьяго дня кашель меня мучилъ и голова очень болѣла.
   

Дѣдушка.

   Какъ же быть, мой другъ, надобно иногда и потерпѣть.
   

Внучка.

   Вотъ, дѣдушка, вы столько мнѣ о чувствахъ нашихъ наговорили, что онѣ всегда приносятъ намъ удовольствіе, а иногда мы и мученіе отъ нихъ терпимъ.
   

Дѣдушка.

   Страданіе ты даже и минутное помнишь и жалуется на него, а цѣлые годы здравія и веселія забываешь.
   

Внучка.

   Да! хорошо, что я недолго была больна; а вотъ на этихъ дняхъ видѣла я слѣпую старушку; ходитъ, бѣдная, на костыляхъ, и то съ провожатымъ: какое жъ можетъ она чувствовать удовольствіе?
   

Дѣдушка.

   Ты смотришь на вещь съ одной стороны, а на другую не взглянешь, и отъ того криво толкуешь. Старуха твоя слѣпа глазами, а ты слѣпа разсудкомъ.
   

Внучка.

   Да что жъ, дѣдушка, развѣ это не правда?
   

Дѣдушка.

   Гораздо больше неправда, чѣмъ правда, вотъ почему: первое, старуха эта можетъ быть въ молодости своей наслаждалась жизнію не меньше твоего; второе, она уже стара, и не скаканьемъ и прыганьемъ утѣшается, но другихъ родовъ удовольствіями, столько же или еще болѣе усладительными, чѣмъ рѣзвые восторги юности. Хотя напослѣдокъ и лишилась она одного чувства, но другіе четыре у ней остались и проносятъ ей отраду. Напримѣръ, она не видитъ своихъ ближнихъ, но слышитъ ихъ разговоры, и бесѣдованіемъ съ ними безъ скуки провожаетъ время; не видитъ цвѣтка, но обоняетъ пріятный его запахъ; не видитъ пищи, но утоляеть ею свой голодъ и вкусъ; не видитъ своей постели, но ощупавъ мягкость ея, ложится на нее охотно и сладко засыпаетъ. Какъ же все это забудетъ она для одного случившагося съ нею несчастія? Положимъ, что тебѣ подарилъ кто нибудь прекрасную куклу, громко поющаго соловья, горшечикъ душистыхъ травъ, корзинку винограда, и мягкую для сидѣнія на ней подушечку, и положимъ, что кукла твоя какимъ нибудь образомъ, можетъ быть и отъ собственнаго небреженія твоего о ней, пропала: не ужъ ли бы ты, не видя ее больше ни о чемъ другомъ не думала, ко всему охладѣла, и только объ ней одной сокрушаясь, даже и тому, кто тебѣ всѣ эти вещи подарилъ, сдѣлалась неблагодарною?
   

Внучка.

   Нѣтъ, я конечно потужила бы нѣсколько объ ней, однакожъ не перестала бы и соловья, и травку, и виноградъ, и подушечку, по прежнему любить, и тому, кто мнѣ подарилъ ихъ, была бы всегда благодарна.
   

Дѣдушка.

   Я назвалъ изъ всѣхъ вещей, услаждающихъ наши чувства, только по одной, которыя подарилъ тебѣ человѣкъ не свои собственныя, а чужія, поелику онъ не можетъ созидать ни животныхъ, ни растеній; но въ природѣ ихъ несмѣтныя тысячи и всѣхъ ихъ создалъ Тотъ Единый, Кто создалъ солнце, луну, звѣзды, землю, и тебя на ней, дабы все это питало жизнь твою и приносило тебѣ пользу и удовольствіе. Какое же сравненіе между Всемогущимъ Богомъ и ничтожнымъ предъ Нимъ, но господствующимъ на земли сотвореннымъ Имъ человѣкомь? между богатствомъ Божескихъ и скудостію человѣческихъ даровъ? и ежели ты человѣку за благодѣянія его, какъ и должно, почитаешь себя обязанною и благодарною, то какими же благоговѣйными и горячими чувствованіями душа твоя должна быть преисполнена къ Создателю всего, Богу?
   

Внучка.

   Вы, дѣдушка, не давно прислали ко мнѣ двѣ пары чулокъ, рубль денегъ, и пять булочекъ; не ужъ-то вамъ это Богъ пожаловалъ?
   

Дѣдушка.

   А кто же, какъ не Онъ?
   

Внучка.

   Я думала, что чулки и булочки вы купили, а деньги отъ кого нибудь получили.
   

Дѣдушка.

   Такъ, это правда: вещи я купилъ, и деньги получилъ. Но какіе бишь, не помню я, были эти чулки?
   

Внучка.

   Шолковые.
   

Дѣдушка.

   А откуда берутъ шолкъ?
   

Внучка.

   Я этова не знаю.
   

Дѣдушка.

   Намъ даютъ его червяки.
   

Внучка.

   Какъ червяки? вы, дѣдушка, шутите.
   

Дѣдушка.

   Да, червяки: они выпускаютъ изъ себя нити, служащія къ составленію изъ нихъ всѣхъ нарядовъ и одеждъ, которыми особливо женщины щеголяютъ, и которыми и ты бѣлизною чулокъ своихъ украшаешь пляшущія свои ножки. Вотъ какъ щедро дарить, самъ ничего не имѣя, ползающій по земли червякъ! онъ безъ всякой для себя корысти и не требуя благодарности одѣваетъ и обуваетъ многія тысячи людей. Кто жъ, кромѣ Бога, могъ создать сего червя и дать ему такую способность? должны ли мы, забывая отъ кого и какъ получаемъ сіи дары, даритъ ими другихъ, и. какъ бы собственно нашими, тщеславиться своею щедротою?
   

Внучка.

   Ахъ! какъ это чудно. Я этова не знала.
   

Дѣдушка.

   А какой былъ твой рубль?
   

Внучка.

   Серебряной.
   

Дѣдушка.

   Знаешь ли ты какимъ образомъ серебро и золото составляются и откуда ихъ достаютъ?
   

Внучка.

   Нѣтъ, не знаю.
   

Дѣдушка.

   Глубоко роются въ землю и находятъ тамъ такъ называемую золотую и серебряную руду, которая не иное что есть, какъ скипѣвшаяся и отвердѣвшая на подобіе камня глыба или кипа земли, смѣшенная съ блестящими, какъ искры, желтыми и бѣлыми частицами. Сіи глыбы или куски достаютъ оттуда, и очищая ихъ отъ прочихъ слипшихся съ ними грубыхъ частицъ, куютъ изъ нихъ серебро и золото. Подумай же опять, кто, кромѣ Бога, могъ повелѣть глыбамъ симъ въ земной утробѣ скипаться, собирать въ себя сіи драгоцѣнныя частицы, служащія къ обогащенію народовъ и къ тому, чтобъ посредствомъ превращенія ихъ въ деньги способствовать торговлѣ, то есть удобному на нихъ обмѣну товаровъ и распространенію ихъ по всѣмъ царствамъ и землямъ?
   

Внучка.

   Да какъ же это глыбы слушаются Бога, вить у нихъ нѣтъ ни слуха, ни чувствъ?
   

Дѣдушка.

   Ему столько же и безчувственныя творенія повинуются, сколько и живыя.
   

Внучка.

   Ахъ, дѣдушка! чѣмъ больше слышу я отъ васъ, тѣмъ больше удивляюсь премудрости и милосердію Божію!
   

Дѣдушка.

   Ну теперь скажи изъ какой муки испечены были твои булочки?
   

Внучка.

   Изъ пшеничной.
   

Дѣдушка.

   А знаешь ли ты что такое пшеница?
   

Внучка.

   О! это я знаю. Сѣмечки.
   

Дѣдушка.

   Почему ты называешь ихъ сѣмечками?
   

Внучка.

   Потому что ихъ сѣютъ въ землю.
   

Дѣдушка.

   Зачѣмъ сѣютъ?
   

Внучка.

   За тѣмъ, чтобъ онѣ выросли и каждое сѣмечко въ колоскѣ своемъ принесло десятокъ или больше такихъ же другихъ сѣмечекъ.
   

Дѣдушка.

   Кто понуждаетъ ихъ расти?
   

Внучка.

   Никто, онѣ сами растутъ.
   

Дѣдушка.

   А для чего жъ не растутъ онѣ, покуда не посѣяны будутъ въ землю? Стало быть Земля побуждаетъ ихъ расти.
   

Внучка.

   Да, конечно.
   

Дѣдушка.

   Какимъ же образомъ она, будучи сама столько же, какъ онѣ, безчувственна, можетъ побуждать ихъ?
   

Внучка.

   Не знаю. Это для меня непонятно?
   

Дѣдушка.

   Послушай, я тебѣ растолкую. Но сперва отвѣчай мнѣ: ежели сѣмечки, посѣянныя въ землю, равно какъ и всѣ другія сидящія въ ней растенія, таковыя какъ деревья, травы, и проч., не могутъ иначе произрастать, какъ только въ ней, такъ стало ихъ бы Не было, когда бы не было земли?
   

Внучка.

   Конечно бы не было.
   

Дѣдушка.

   Такъ стало быть для нихъ надлежало сотворить землю, то есть шаръ земной?
   

Внучка.

   Да вить шаръ бываетъ круглой, такъ не ужъ ли и земля такая же, какъ мой мячикъ, круглая?
   

Дѣдушка.

   Точно такая.
   

Внучка.

   Да почемужъ это узнали?
   

Дѣдушка.

   По величинѣ ея, намъ, живущимъ на ней, не-льзя того примѣтить; но мы видимъ первое, что всѣ небесныя свѣтила круглы, а потому заключаемъ, что и она тоже; второе, что тѣнь ея въ лунѣ зрится круглымъ пятномъ; и наконецъ третье, что нѣкоторыя Замѣчанія и вычисленія тожъ самое показываютъ.-- Однако объ этомъ рано еще съ тобою разсуждать. Итакъ возвратимся къ нашимъ сѣмечкамъ. Этова мало, что надобно было создать для нихъ землю; надлежало создать и солнце, которое бы лучами своими согрѣвало ихъ, потому что безъ сей теплоты не могли бы онѣ расти и дѣлаться плодоносными. Этова также мало: безпрестанное сіяніе солнца сожгло бы ихъ въ Землѣ, и такъ надлежало время отъ времени распускать надъ ними облака, чтобъ прохлаждать ихъ отъ излишняго жара солнечныхъ лучей. И этова мало: онѣ бы въ землѣ засохли; и такъ, надлежало наполнить воздухъ росою, то есть, влажными частицами, которыя, поднимаясь вверхъ и тамъ соединяясь въ капли, называемыя дождемъ, падали бы оттуда на землю и сообщали ей нужную для питанія сихъ растеній влагу. Вотъ какія надлежало создать громады и направить всѣ ихъ дѣйствія къ тому, чтобъ сдѣлать для тебя булочки твои вкусными! разумѣется не для одной тебя, и не для однихъ твоихъ булочекъ, но для всякаго рода безчисленныхъ произрастеній и плодовъ земныхъ, питающихъ во всѣхъ странахъ свѣта людей и животныхъ. Кто жъ, кромѣ Бога, могъ все сіе создать, устроить и учредить? Какой другой власти огромныя небесныя свѣтила и малѣйшія земныя травки могутъ такъ повиноваться, что ни на единую точку отъ предписанныхъ имъ законовъ не отступаютъ?
   

Внучка.

   Ахъ, дѣдушка! теперь я какой кусочикъ ни съѣмъ, какой подарокъ ни получу, сверхъ благодарности къ тому, кто это мнѣ далъ, стану всякой разъ благодарить Бога, зная, что безъ Него не могла бы я ничего имѣть.
   

Дѣдушка.

   Утверждайся, мой другъ, въ этихъ мысляхъ, наполняй ими твой умъ и душу. Помни всегда, что безъ любви къ Богу и безъ исполненія заповѣдей Его, каковъ бы ни былъ твой жребій, ты не будешь спокойна и счастлива.
   

РАЗГОВОРЪ IV.

Дѣдушка.

   Здравствуй, Сонюшка! я тобою не очень доволенъ: вчера наставница твоя сказывала мнѣ, что ты урокъ свой худо знала, весь день прорѣзвилась и легла спать + не помолясь Богу.
   

Внучка.

   Виновата, дѣдушка.
   

Дѣдушка.

   А недавно ты обѣщалась всякой день поутру и вечеру молиться Тому, Кто далъ тебѣ жизнь и столько наслажденіями всѣхъ твоихъ чувствъ тебя облагодѣтельствовалъ.
   

Внучка. (Сквозь слезы).

   Виновата, Виновата, дѣдушка! простите меня.
   

Дѣдушка.

   Я не могу тебя простить: ты не передо мною виновата, а передъ Богомъ.
   

Внучка. (Прослезясь еще больше и поднявъ руки къ небу).

   Боже милосердый, прости меня!
   

Дѣдушка.

   Хорошо, что ты чувствуешь раскаяніе; это значитъ, что ты сама себя не прощаешь.
   

Внучка. (Задумавшись).

   Ну, нѣтъ! сказать правду; сама-то себя можетъ быть я бы и простила.
   

Дѣдушка.

   Ты бы опять худо сдѣлала: Богъ не прощаетъ тѣхъ, которые сами себя прощаютъ.
   

Внучка.

   По чему жъ это?
   

Дѣдушка.

   Потому, что чѣмъ больше прощаемъ мы себя, то есть извиняемъ наши пороки, тѣмъ больше заражаемся ими, впадаемъ въ нихъ, становимся невоздержны, попускаемъ усиливаться нашимъ слабостямъ. Вотъ ежели бы ты сегодня худо училась и легла спать не помолившись Богу, завтра тоже, послѣзавтра тоже, ни мало не помышляя о худости своихъ поступокъ, или всегда себѣ прощая, то бы ты отчасу становилась виноватѣе предъ Богомъ и предъ собою, такъ что напослѣдокъ лѣность и всѣ пороки взяли бы надъ тобою совершенную власть.
   

Внучка.

   Я слыхала, что тѣмъ, которые сдѣлаютъ что нибудь худое, говорятъ. "Бога ты не боишься." Я стану бояться Бога и не дѣлать худова.
   

Дѣдушка.

   Да имѣешь ли ты хорошее понятіе о томъ, какъ должно бояться Бога?
   

Внучка.

   Какъ же не имѣть? имѣю.
   

Дѣдушка.

   Скажи мнѣ что нибудь подобное къ этому.
   

Внучка.

   Подобное?-- дайте немного подумать.-- Ну вотъ, напримѣръ, я боюсь рѣки, такъ ни зачто не поѣду по ней въ лодкѣ.
   

Дѣдушка.

   Отъ чего жъ въ тебѣ этотъ страхъ?
   

Внучка.

   Отъ того, чтобъ не утонуть.
   

Дѣдушка.

   А когда ты въ саду сидишь въ бесѣдкѣ, думаешь ли ты объ рѣкѣ?
   

Внучка.

   Да что мнѣ объ ней думать? развѣ изрѣдка вспомню, да и тогда она меня пугаетъ.
   

Дѣдушка.

   А впрочемъ никакой тебѣ до нее нужды нѣтъ?
   

Внучка.

   Никакой.
   

Дѣдушка.

   Вить ты также, какъ рѣки, и волка и медвѣдя боишься?
   

Внучка.

   Конечно: вить они также съѣсть меня могутъ.
   

Дѣдушка.

   Изъ этова можешь ты сама увидѣть, что ты худо понимаешь выраженіе: бойся Бога.
   

Внучка.

   Да какъ же это иначе понимать?
   

Дѣдушка.

   Ты боишся рѣки, или какова хищнаго звѣря, тогда только, когда они угрожаютъ отнять у тебя жизнь; а впрочемъ тебѣ до нихъ и дѣла нѣтъ. Стало быть ты въ этомъ случаѣ любишь одну только себя, а ихъ не только не любишь, да еще боязнь твоя влагаетъ въ тебя и отвращеніе отъ нихъ. Но страхъ или боязнь наша въ отношеніи къ Богу имѣетъ совсѣмъ иное основаніе. Послушай, я раскажу тебѣ случившуюся быль: въ деревнѣ въ одинъ прекрасной вечеръ молодая, немного постарѣе тебя, дѣвушка, барышня, пошла съ матерью своею въ отстоящій неподалеку лѣсокъ. Онѣ ходятъ, гуляютъ, рвутъ ягодки, подбираютъ грибки. Вдругъ дѣвушка видитъ, что на мать ея бросился изъ за куста волкъ.
   

Внучка.

   Ахъ! какой страхъ!
   

Дѣдушка.

   Вотъ ты и отъ одного расказа испугалась: каковъ же долженъ быть испугъ ртой дѣвушки?
   

Внучка.

   Я чаю, она обмерла отъ ужаса.
   

Дѣдушка.

   По чему же ты это думаешь? вить волкъ не на нее бросился; она была въ нѣсколькихъ шагахъ отъ матери.
   

Внучка.

   Да вѣрно ужъ она любила свою маминьку: какъ же ей не испугаться?
   

Дѣдушка.

   Любила, это правда, и какъ еще любила? она, забывъ собственную свою опасность быть съѣденою отъ волка, не побѣжала отъ него прочь, но кинулась въ объятія своей матери.
   

Внучка.

   Ахъ, Боже мой!
   

Дѣдушка.

   Не бойся; имъ ничего худаго не сдѣлалось: работавшій по близости мужикъ, увидя это, прибѣжалъ къ нимъ съ топоромъ и прогналъ волка.
   

Внучка.

   Ухъ! слава Богу. Насилу я отдохнула.
   

Дѣдушка.

   Теперь посуди сама, что это не такой страхъ, какимъ пугала тебя твоя рѣка: тамъ ты, любя свою жизнь, боялась собственно за себя; боязнь твоя, раждающаяся въ насъ отъ любви къ самимъ себѣ, была естественная, сродная вмѣстѣ со всѣми животными всякому доброму и худому человѣку, и потому незаключающая въ себѣ никакого особеннаго достоинства или добродѣтели; но здѣсь любовь къ матери, нравственное, благородное чувство, свойственное однимъ благимъ душамъ и нравамъ, преодолѣваетъ естественную къ самому себѣ любовь; сіе нѣжное къ матери чувство и отъ него происходящій страхъ, не о самомъ себѣ, но о той, которая носила насъ въ утробѣ своей и печется о нашемъ благѣ, есть достохвальное въ сердцахъ добрыхъ дѣтей чувствованіе, внушаемое имъ благодарностію. Нѣкто стихотворецъ объяснилъ оное слѣдующимъ прекраснымъ стихомъ:

Тебя нашъ любитъ страхъ, сама, любовь страшится.

   Вотъ какимъ страхомъ должны мы бояться Бога, а не тѣмъ однимъ, что онъ можетъ ниспослать на насъ какое либо бѣдствіе, или казнь. При томъ подумай еще: когда мы родителей своихъ обязаны такимъ образомъ любить и бояться, за то, что они даруютъ намъ жизнь и воспитаніе, то какою же любовію и страхомъ должна быть преисполнена душа наша къ Тому, Кто создалъ всю вселенную и одарилъ живущихъ въ ней всѣми небесными дарами и благотвореніями?
   

Внучка.

   Я стану всемъ сердцемъ и душою любить Бога, стану бояться его и просить, чтобъ Онъ, когда я въ чемъ провинюся, меня помиловалъ и на меня не гнѣвался.
   

Дѣдушка.

   Хорошо, мой другъ; но и объ этомъ, что такое значитъ гнѣвъ Божій, надлежитъ тебѣ также имѣть должное понятіе. Не бось ты думаешь, что ты Ему досадила, и Онъ на тебя сердится, какъ человѣкъ?
   

Внучка.

   Да какъ же?
   

Дѣдушка.

   Правда, мы въ простомъ нашемъ понятіи называемъ всѣ случающіяся съ нами бѣды и напасти гнѣвомъ Божіимъ, но не должно разумѣть подъ онымъ такой же гнѣвъ, какъ человѣческій. Человѣкъ дѣйствительно досадуетъ на насъ, сердится, хочетъ намъ отмстить, и часто безъ всякой нашей передъ нимъ вины, даже иногда за правду нашу, оскорбляющую его неправду. Можетъ ли Богъ такимъ образомъ гнѣваться? Первое, Богъ есть духъ, существо безтѣлесное, непостижимое человѣческому уму; второе, Онъ весь любовь и милосердіе, недоступное ни ненависти, ни гнѣву: какъ же ему гнѣваться, подобно человѣку? и наконецъ что такое человѣкъ передъ Нимъ? несравненно меньше, чѣмъ муха передъ солнцемъ.
   

Внучка.

   А развѣ солнце такъ велико?
   

Дѣдушка.

   Въ тысячу тысячь разъ больше, чѣмъ нашъ земной шаръ, на которомъ простираются столько царствъ и областей; разливаются столько озеръ и морей, усѣянныхъ большими и малыми островами; построено столько городовъ, и обитаютъ столько народовъ.
   

Внучка.

   А я думала, что солнце меньше, чѣмъ нашъ домъ.
   

Дѣдушка.

   Почему ты это думала?
   

Внучка.

   Потому что его изъ за дома не видно.
   

Дѣдушка.

   Это отъ того, что домъ твой стоитъ въ нѣсколькихъ шагахъ передъ тобою, а солнце удалено отъ тебя на такое множество верстъ, что ты и сосчитать еще не можешь. Случалось ли тебѣ примѣтить, что величина вещей въ отдаленіи кажется намъ уменьшающеюся?
   

Внучка.

   Случалось. Анагдась я видѣла на самомъ верху колокольни человѣка: онъ мнѣ показался мальчикомъ, а какъ сошелъ оттуда, такъ я увидѣла, что онъ пребольшой мужичина.
   

Дѣдушка.

   Ну такъ разсуди же сама, какой ужасной величины долженъ быть этотъ огненный шаръ, который, въ безмѣрномъ отъ тебя разстояніи, стоя посреди вселенной, освѣщаетъ ее своими лучами.
   

Внучка.

   Да, по этому онъ долженъ быть очень, очень большой! такъ, что я и представить себѣ не умѣю.
   

Дѣдушка.

   Однако жъ, какъ онъ ни великъ, но нѣкто человѣкъ глубоко размышляющій, увидя поутру восхожденіе его, съ благоговѣніемъ воскликнулъ:

Се солнце! искра славы Бога.

   Вотъ что передъ Богомъ самое огромнѣйшее свѣтило! одна искра славы Его! и подлинно искра въ сравненіи со всею вселенною, гдѣ столько подобныхъ солнцу міровъ, называемыхъ планетами, кометами, звѣздами, горятъ созданные, возженные десницею Всевышняго Творца, и которые всѣ передъ Нимъ не иное что суть, какъ малыя искры.
   

Внучка.

   Какъ? и звѣзды такъ же велики, какъ солнце?
   

Дѣдушка.

   Да, и онѣ; но потому кажутся, намъ меньше, что отстоятъ отъ насъ еще гораздо отдаленнѣе.
   

Внучка.

   Растолкуйте мнѣ, дѣдушка; вы сказали: десница Всевышняго да вить десницею называется правая рука у человѣка, такъ развѣ и у Бога есть руки?
   

Дѣдушка.

   Богъ есть духъ, непостижимое намъ существо, и потому не можемъ мы его представлять себѣ иначе, какъ въ человѣческомъ образѣ, приписывая ему части нашего тѣла, какъ то: десница или рука Божія, и даже страсти и дѣянія наши, какъ то: Богъ гнѣвается, Богъ созидаетъ; но Онъ неодержимъ страстями, не колеблется ими, не трудится, не работаетъ, какъ мы, въ потѣ лица. Созданіе всего міра легче для него, нежели для насъ сорвать травку, или ступить одинъ шагъ. Священное писаніе говоритъ о немъ: словомъ Господнимъ небеса утвердишася и духомъ устъ Его вся сила ихъ, или изображаетъ дѣянія Его симъ высокимъ выраженіемъ: Господъ рече, да будетъ свѣтъ, и бысть. Вотъ что Богъ! размышляй о Немъ, благоговѣй къ Нему, и знай, что при отступленіи отъ воли Его Святой, при безчувственномъ невниманіи данному намъ отъ Него гласу совѣсти, какъ бы жизнь твоя на здѣшнемъ свѣтѣ ни была счастлива и долго, временна, она пролетитъ подобно одной минутѣ, и ты съ позднымъ и безполезнымъ раскаяніемъ погрузишься въ вѣчную муку и страданіе. Помни мои слова. Прощай.
   

РАЗГОВОРЪ V.

Внучка.

   Ахъ! зравствуйте, милой дѣдинька! я давно васъ дожидалась.
   

Дѣдушка.

   Мнѣ самому хотѣлось скорѣе съ тобою увидѣться, да нельзя было: слабость здоровья моего не позволяла мнѣ выѣзжать. Я хотѣлъ послать за тобою, пользуясь Всемилостивѣйшимъ позволеніемъ Государыни Императрицы отпускать тебя изъ Общества Благородныхъ дѣвицъ ко мнѣ, когда я сего пожелаю; но подумалъ, что можетъ быть Богъ подкрѣпить мои силы, и тогда я, не отрывая тебя отъ твоихъ ежедневныхъ занятій, самъ у тебя побываю. Ну что жъ между тѣмъ ты дѣлала?
   

Внучка.

   Училась по французски, по Нѣмецки, играть на форте-пьяно, танцевать.
   

Дѣдушка.

   Это хорошо, пріобрѣтать дарованія, украшающія жизнь нашу въ молодости; но не надобно, предпочитая попеченіе о тѣлесныхъ попеченію о душевныхъ качествахъ, забывать того, что всегда, а особливо подъ старость всего намъ нужнѣе.
   

Внучка.

   Что жъ такое?
   

Дѣдушка.

   Быть благонравною, доброю Христіанкою. учишься ли ты вѣроисповѣданію? знаешь ли ты молитвы, заповѣди Господни?
   

Внучка.

   Учусь. Вотъ третьяго дня Священникъ толковалъ намъ религію.
   

Дѣдушка.

   Скажи лучше православную вѣру. На что намъ въ такой важной наукѣ употреблять иностранное слово. Чтожъ онъ такое вамъ толковалъ?
   

Внучка.

   Вотъ видите: Богъ создалъ два человѣка, Адама да Эву, и велѣлъ имъ жить въ раю.
   

Дѣдушка.

   Что такое рай?
   

Внучка.

   Это самое пріятное на земли мѣсто, большой, прекрасный садъ, въ которомъ всего было много: всякихъ птицъ, звѣрей....
   

Дѣдушка.

   Какъ звѣрей? не ужъ ли были тамъ и львы и тигры?
   

Внучка.

   Я думаю.
   

Дѣдушка.

   Какъ же они этихъ двухъ созданныхъ людей не растерзали?
   

Внучка.

   Всѣ звѣри были тогда кротки и послушны человѣку.
   

Дѣдушка.

   Что жъ еще было въ этомъ саду?
   

Внучка.

   Всякія травы, цвѣты, растенія, деревья съ фруктами....
   

Дѣдушка.

   Опять съ фруктами? для чего не съ плодами? да чѣмъ въ свой языкъ мѣшать чужія слова?
   

Внучка.

   Да всѣ называютъ ихъ фруктами, а не плодами, и я такъ привыкла говорить.
   

Дѣдушка.

   Худая привычка. Старайся отучиться отъ ней.
   

Bнучка.

   Да чтожъ въ томъ худова?
   

Дѣдушка.

   То, что ты языкъ свой и себя уничижаешь, какъ будто бы въ богатѣйшемъ изъ всѣхъ языкѣ твоемъ не было словъ, а въ тебѣ ума, на немъ объясняться. Для чего жъ Французы, у которыхъ переняли мы это слово, не говорятъ, перенимая у насъ: les arbres avec beaucoup des plodi?
   

Внучка.

   Да это было бы смѣшно.
   

Дѣдушка.

   Такъ они не позволяютъ тебѣ надъ ними, а ты позволяешь имъ надъ собою смѣяться.-- Но оставимъ это. Продолжай свой расказъ о томъ, что ты слышала отъ Священника.
   

Внучка.

   Ну вотъ видите: Богъ позволилъ имъ всѣми плодами питаться, только запретилъ имъ рвать il вкушать съ одного дерева.
   

Дѣдушка.

   Что жъ, исполнили ль они Его повелѣніе?
   

Внучка.

   Нѣтъ: Эвѣ захотѣлось отвѣдать этихъ запрещенныхъ плодовь. Она прельстила Адама, и оба они сорвали ихъ и вкусили.
   

Дѣдушка.

   Какое безразсудное дерзновеніе! недовольствоваться всемъ позволеннымъ, захотѣть имянно того, что одно только запрещено, и ослушаться, кого же? создавшаго ихъ Бога!-- ну что жь потомъ съ ними сдѣлалось?
   

Внучка.

   Богъ прислалъ Ангела и приказалъ ихъ выгнать изъ рая. Они сдѣлались совсѣмъ иными людьми, познали зло, стали смертны, подверглись трудамъ, болѣзнямъ, страданіямъ и всякимъ несчастіямъ.
   

Дѣдушка.

   Вотъ какъ тяжко преступать заповѣди Господни!-- ну, а потомъ что?
   

Внучка.

   Люди скоро сдѣлались такъ злонравны, что изъ дѣтей Адамовыхъ -- ахъ, дѣдушка, подумайте, какая жалость!-- Каинъ убилъ брата своего Авеля.
   

Дѣдушка.

   Отнять жизнь у подобнаго себѣ человѣка! и что еще? у роднаго брата своего: какое ужасное преступленіе!
   

Внучка.

   Люди, спустя долго послѣ сего, сдѣлалисъ всѣ развратны, злочестивы, такъ что Богъ повелѣлъ разлиться морямъ и потопить всю землю. Одинъ только по волѣ Его спасся Ной съ семействомъ своимъ въ ковчегѣ, въ которомъ плавалъ сорокъ дней, и напослѣдокъ ковчегъ его, когда вода стала сбывать, остановился на горѣ.... какъ бишь ее зовутъ?... да, да: Араратъ.
   

Дѣдушка.

   Хорошо, мой другъ, что ты все помнишь, о чемъ тебѣ толковано было, даже и словъ тѣхъ придерживаешься. Это показываетъ, что ты прилѣжно слушала. Ну! а что жъ далѣе?
   

Внучка.

   Вотъ еще долго, долго спустя, люди опять народились, умножились, и опять забыли Бога, стали покланяться ложнымъ Богамъ, истуканамъ, и даже звѣрямъ; стали между собою ссориться, драться, убивать невинныхъ младенцевъ, обманывать другъ друга, лгать, и словомъ впадать во всѣ непотребныя дѣла, такъ что надлежало всѣхъ ихъ истребить; но Богъ явилъ неизрѣченное милосердіе: Самъ для спасенія ихъ сошелъ на землю, воплотился, родился отъ дѣвы Маріи, сталъ человѣкомъ, возросъ, и наконецъ замученъ былъ злочестивыми людьми, которыхъ пришелъ спасать, распятъ ими на крестѣ, умеръ и погребенъ. Такимъ образомъ пострадалъ за всѣхъ, принялъ на себя грѣхи всего міра, воскресъ въ третій день, и вознесся на небо, по писаніямъ.
   

Дѣдушка.

   Очень хорошо, моя милая; поцалуй меня за то, что ты съ такою подробностію умѣла мнѣ это пересказать. Теперь подумай о неизрѣченномъ милосердіи Всемогущаго Бога, который благоволилъ Самого Себя предать на мученіе и смерть порочнымъ людямъ, дабы спасти ихъ отъ заслуженной ими всеобщей погибели.
   

Внучка.

   Да, это меня такъ удивляло и въ такую приводило жалость, что я, слыша это, плакала. Но между тѣмъ сказать вамъ правду, дѣдушка, иное я тутъ по моему слабому разсудку не очень понимаю.
   

Дѣдушка.

   Что такое, мой другъ? скажи мнѣ, безъ всякаго опасенія, твои мысли.
   

Внучка.

   Да вотъ, напримѣръ: кто жъ остался на небесахъ управлять свѣтомъ, когда Богъ сошелъ на землю и воплотился?
   

Дѣдушка.

   Богъ есть духъ, объемлющій всю вселенную. Онъ и тогда не преставалъ быть тѣмъ же Богомъ; но духомъ своимъ Святымъ, въ видѣ единороднаго сына своего Іисуса Христа, сошелъ на землю. Онъ единъ, вездѣсущій, нераздѣльный; но съ того времени представляется въ образѣ Святыя Единосущныя Троицы, то есть, Отца, Сына, и Святаго Духа. Понимаешь ли теперь?
   

Внучка.

   Понимаю; но вотъ что еще приводитъ меня въ сомнѣніе: для чего Богъ воплотился и предалъ Себя на мученіе и смерть? развѣ безъ того не могъ онъ грѣшныхъ людей простить?
   

Дѣдушка.

   Не могъ. Вотъ почему: Богъ какъ совершенно милосердъ, такъ совершенно и правосуденъ. Прощеніемъ или пощадою Злыхъ, закоренѣлыхъ въ порокахъ людей, нарушилъ бы онъ свое правосудіе и потачкою имъ былъ бы немилосердъ къ добрымъ.
   

Внучка.

   Я не очень это понимаю.
   

Дѣдушка.

   Послушай: положимъ, что у тебя была бы подруга старѣе, крѣпче и сильнѣе тебя; и что вы жили бы вмѣстѣ съ нею, обѣ принадлежа какому побудь и одному надъ вами господину или повелителю; и положимъ еще, что ты была бы смирная, добрая дѣвушка, а подруга твоя пресварливая, презлая, которая бы безпрестанно дѣлала тебѣ всякія оскорбленія, била, мучила тебя, а господинъ твой, не смотря на твои слезы, всегда бы ее прощалъ, и оставлялъ тебя терпѣть отъ ней, сказала ли бы ты о немъ, что онъ человѣкъ милосердой?
   

Внучка.

   Нѣтъ, я бы напротивъ называла его жестокосердымъ.
   

Дѣдушка.

   Ну такъ изъ того можешь ты видѣть, что и Божія справедливость не позволяла Ему. безъ различенія худыхъ отъ добрыхъ, одинакимъ образомъ поступать съ ними. За тѣмъ для обращенія первыхъ на истинный путь, и для избавленія вторыхъ отъ несноснаго сожитія съ злыми людьми, послалъ онъ къ нимъ, на искупленіе тѣхъ и другихъ, единороднаго сына своего Іисуса Христа.
   

Внучка.

   Да вить худые-то люди послѣ Христа остались же на земли?
   

Дѣдушка.

   Остались; но Онъ для укрощенія ихъ, бывъ человѣкомъ, во время жизни Своей показалъ имъ Самъ собою примѣръ, первое, неизрѣченной къ нимъ любви создавшаго ихъ Творца небеснаго, и второе, какъ для угожденія Богу и собственнаго ихъ спокойствія и благополучія должно жить на свѣтѣ. Онъ окружилъ себя благочестивыми мужами, проповѣдовалъ народамъ слово Божіе, начерталъ въ Святомъ Евангеліи волю Его, создалъ Храмы Господни, въ коихъ совершается истинное служеніе Богу, учредилъ православную вѣру, научающую всѣмъ добродѣтелямъ, отвращающую отъ всѣхъ пороковъ, и послѣ таковыхъ наставленій Божескимъ не преложнымъ словомъ изрекъ, что будетъ нѣкогда страшный судъ, всѣ люди воскреснутъ, предстанутъ предъ Его лице, и тогда исполнится вмѣстѣ милосердое и правосудное возмездіе добрымъ и злымъ: первые изъ нихъ назначатся въ вѣчномъ блаженствѣ жить съ самимъ Богомъ, со Святыми Его угодниками и Ангелами; а вторые, отринутые отъ лица Его, осудятся навѣчное мученіе жить въ адѣ съ злѣйшими еще ихъ нечистыми духами, которымъ во время земной жизни своей служили они и подражали имъ злонравіемъ своимъ. Вотъ какъ совершится опредѣленіе Божіе, возвѣщаемое намъ священнымъ писаніемъ, Христіанскою вѣрою и купно собственнымъ вашимъ разумомъ; ибо безъ будущей нашей жизни и безъ сего неумытнаго суда Господня не было бы никакой пользы человѣку бытъ добрымъ, и никакой въ воздержаніи надобности разбойнику не убивать себѣ подобныхъ, вору не крастъ, сильному не утѣснять слабыхъ, плуту не обманывать, словомъ всѣ преступленія и пороки, бывъ наровнѣ съ добродѣтелями, не отличались бы отъ нихъ ничѣмъ. И такъ можемъ ли мы безъ совершеннаго безумія предполагать въ милосерднѣйшемъ и правосуднѣйшемъ Богѣ такую о созданныхъ Имъ людяхъ немилостивую и несправедливую безпечность, какую ты передъ этимъ и въ человѣкѣ, незащищавшемъ тебя отъ злой твоей подруги, осуждала?
   

Внучка.

   Да, это правда, но скажите мнѣ, дѣдушка, развѣ Богу не льзя создать человѣка такъ, чтобъ онъ не могъ дѣлать ничего худова, а дѣлалъ бы все доброе?
   

Дѣдушка.

   Тогда бы онъ и добраго дѣлать не могъ.
   

Внучка.

   По чему жъ это?
   

Дѣдушка.

   Я опять, согласно съ твоими лѣтами, стану тебѣ толковать такими примѣрами, которые были бы для тебя вразумительнѣе. Вить ты знаешь, что бродящему поміру старику или старухѣ подать милостыню, есть доброе дѣло?
   

Внучка.

   Знаю. Вчера хворая старушка, встрѣтятъ со мною, стала у меня просить: "подай, матушка, Христа ради, что нибудь; другой день ничего не ѣла." У меня только и была одна булочка, которую мнѣ самой хотѣлось съѣсть, однакожъ я отдала ей.
   

Дѣдушка.

   Ты хорошо сдѣлала. Но положимъ, что передъ тобою стояла мраморная статуйка или хоть большая кукла съ протянутою рукою, какъ будто она подаетъ что нибудь, и тебѣ, увидя эту старушку, захотѣлось пошутить надъ нею, чтобъ она куклу эту приняла за настоящаго человѣка. Въ этихъ мысляхъ сунула бы ты булочку свою въ протянутую руку сей куклы, и сама за нею спряталась. Старуха, чуть не слѣпая, принявъ куклу за тебя, подошла бы къ ней, взяла булочку, поклонилась и ушла. Кто сдѣлалъ это доброе дѣло, ты, или кукла?
   

Внучка.

   Конечно я.
   

Дѣдушка.

   По чему же? вить кукла ей дала, а не ты.
   

Внучка.

   Да куклѣ я положила въ руку.
   

Дѣдушка.

   Ты положила; но коли бъ она ей не отдала?
   

Внучка.

   Не льзя не отдать, вить у ней не такая рука, чтобъ она сгибалась и могла утаить или спрятать эту булку.
   

Дѣдушка.

   Ну, стало быть, естьли бъ Богъ и у тебя отнялъ способность или волю дѣлать худое, напримѣръ въ этомъ случаѣ отказать нищей въ кускѣ хлѣба, то и ты, подавъ его, была бы не иное что, какъ кукла съ протянутою рукою, потому что, не могши не подать, ты бы не по своей, но по Божіей волѣ сдѣлала это доброе дѣло, и слѣдовательно сама собою ни какова бы въ томъ участія и достоинства не имѣла. Равнымъ образомъ и напротивъ, ежели бы кто, сильнѣйшій тебя, схватилъ твою руку и ударилъ ею кого другаго, не ты въ этомъ худомъ поступкѣ была бы виновата, но тотъ, кто сдѣлалъ надъ тобою такое насиліе. И такъ ты можешь изъ сего видѣть, что безъ данной намъ воли поступать какъ мы хотимъ, не могли бы мы дѣлать Ни худаго ни добраго, то есть были бы куклы, а не люди. Отселѣ надлежитъ намъ всегда помнить и помышлять, что Богъ истощилъ на насъ всякое милосердіе, дабы содѣлать насъ словесными, добрыми и благополучными тварями: Онъ далъ намъ волю, собственно вамъ принадлежащую, безъ которой не могли бы мы быть мыслящими и разсуждающими существами; но чтобъ мы сей воли своей не употребляли во зло, снисшелъ Самъ для насъ на землю, воплотился и претерпѣлъ смерть, дабы въ образѣ человѣка образомъ жизни своей показать примѣръ, какъ вести себя должно, и чтобъ оставленными имъ поученіями наставить насъ на путь добродѣтелей; сверхъ того даровалъ намъ разумъ, да поступаемъ по его совѣту; даровалъ совѣсть, да руководствуемся ею; даровалъ языкъ, да наставляемъ дѣтей нашихъ и ближнихъ въ Святыхъ Его законахъ. Когда же мы, не смотря на все это, будемъ предаваться той своей волѣ, которая дѣлаетъ насъ злыми, неблагодарными, непослушными Богу, то чего, кромѣ совершенной погибели и отверженія отъ лица Божія, ожидать можемъ?
   

Внучка.

   О какъ страшно слушаться худой воли своей и не слѣдовать доброй!
   

Дѣдушка.

   Страшно и опасно, потому что корыстолюбивыя желанія наши, пылкость страстей и свѣтскія прелести, часто усыпляютъ въ насъ и разумъ и совѣсть и вниманіе къ Заповѣдямъ Господнимъ, такъ что мы, забывая добрую, повинуемся внушеніямъ худой своей волѣ. Для того надлежитъ безпрестанно прибѣгать къ православной вѣрѣ, укрѣпляться Ея наставленіями въ добрыхъ и преодолѣвать въ себѣ худыя привычки и наклонности, тѣмъ съ большею твердостію, чѣмъ сильнѣе прельщаютъ онѣ насъ своими соблазнами.
   

Внучка.

   Я стану чаще читать Священныя писанія, заповѣди Господни, творить молитвы и просить Бога, чтобъ онъ укрѣпилъ меня противъ сихъ соблазновъ.
   

Дѣдушка.

   Ты очень хорошо сдѣлаешь, естьли всегда это наблюдать станешь. Хочешь ли, я скажу тебѣ, какъ нѣкто старикъ всякой день по утрамъ и вечерамъ молился Богу?
   

Внучка.

   Хочу, скажите.
   

Дѣдушка.

   Онъ всегда по вечерамъ, ложась спать, читалъ сперва Отче нашъ. Вить ты знаешь эту молитву?
   

Внучка.

   Знаю.
   

Дѣдушка.

   Потомъ говорилъ: "Боже милосердый! благодарю Тебя, яко сподобилъ мя еси дойти до конца дня сего. Пробави милость Твою ко мнѣ грѣшному: даждь мы нощь сію проводити спокойно, мирно, безмятежно, и да возстану по утру на благодареніе Тебя, Господа Бога моего." (Тутъ становился онъ на колѣни, и продолжалъ): "Боже милосердый! даждь ми тѣлесное и душевное здравіе, благую волю ходить по заповѣдямъ Твоимъ, не отрини гласа моленія моего." (Тутъ дѣлалъ земной поклонъ, и снова продолжалъ): "Боже многомилосердый! даждь ми покаяніе, даждь ми слезы, да омою ими прегрѣшенія мои, вольныя и невольныя, прошедшія и настоящія; избави и спаси мя отъ будущихъ." (Тутъ дѣлалъ опять земной поклонъ, и продолжалъ): "Боже милосердый! владыко живота моего! даждь мы остатокъ дней моихъ проводити во всякихъ благихъ дѣяніяхъ, Тебѣ Господу Богу моему угодныхъ; ниспосли мнѣ благодать Твою Святую, да ею умудренный воздержуся отъ всѣхъ худыхъ дѣлъ и помышленій." (Тутъ по сдѣланіи опять земнаго поклона, продолжалъ): "помяни, Господи, во царствіи Твоемъ..... (здѣсь про износилъ онъ имена усопшихъ родственников своихъ, или друзей и благодѣтелей, молилъ Бога за нихъ и за всѣхъ православныхъ Христіанъ, просилъ даровать имъ вѣчный покой, а себѣ непостыдную кончину и чистую совѣсть для предстанія на страшномъ судѣ; потомъ опять, сдѣлавъ земной поклонъ, возставалъ и снова продолжалъ): "Царю неба и земли, Господь и Богъ всего и всѣхъ, Творецъ и Создатель міра сего и всея вселенныя, Боже Всемогущій, Боже Всеблагій, отецъ всѣхъ дышущихъ, насъ ради человѣковъ нисшедшій съ небесъ и воплотившійся и спасенія нашего ради пролившій пречистую кровь Твою, Господи Боже Іисусе Христе, тою спаси и помилуй мя, и даждь ми неосужденно, въ мысляхъ моихъ приложитись ко Пресвятымъ Твоимъ стопамъ."-- (Туть еще, подойдя къ изображенному на крестѣ распятію, повторялъ онъ предъ нимъ молитву свою о дарованіи ему спокойнаго сна, и обращаясь къ образамъ Богоматери и Святыхъ угодниковъ, говорилъ): "Мати Пресвятая Богородица, буди за меня заступницею, и вы, Святые отцы и всѣ небесныя силы, помолитесь за меня Господу Богу."-- Тутъ, перекрестя три раза одръ свой, и сказавъ: "Во Имя Отца и сына и Святаго Духа, аминь" -- ложился, спать. Поутру, возставъ, повторялъ тѣжъ самыя молитвы, перемѣня только вечернюю на слѣдующую утреннюю: "Благодарю Тебя, Боже многомилостивый, яко сподобиль мя еси видѣти свѣтъ сей, созерцати великолѣпіе дѣлъ Твоихъ, поклонятися Тебѣ, и славословити Всесвятое имя Твое. Даждь мы во весь сей день ходити по заповѣдямъ Твоимъ и поучатися правдѣ Твоей. Благослови всѣ дѣянія мои и труды, и да привлеку первыми изъ нихъ Твое ко мнѣ благоволеніе, а вторые да будутъ на пользу человѣчеству."-- Такъ молился старикъ, и Богъ далъ ему благій и долгій вѣкъ.
   

Внучка.

   Ахъ! я вытвержу молитвы сіи наизусть и стану ихъ всегда читать.
   

Дѣдушка.

   Подобныхъ молитвъ, научающихъ насъ должностямъ нашимъ и благонравію, въ Священныхъ писаніяхъ и церьковныхъ службахъ много, вслушивайся и почерпай ихъ оттуда. Въ нихъ благочестивые Христіане, основываясь на правилѣ своемъ: "Жертва Богу духъ сокрушенъ," въ смиреніи сердца своего молятъ Отца Небеснаго: "даруй, Господи, миръ мірови.". (То есть спокойствіе и тишину всему свѣту); молятъ Его о всякомъ Царствѣ, странѣ и градѣ; молятъ о Царяхъ, да вразумляемые ниспосланною на нихъ благодатію Святою управляютъ они кротко и правосудно, составляя благоденствіе подвластныхъ имъ народовъ; молятъ о пастыряхъ церковныхъ и о всемъ Христолюбивомъ воинствѣ, да подобно главѣ церкви, Христу, образомъ смиреннаго житія своего и нравоучительными наставленіями погашаютъ они порочныя побужденія и насаждаютъ въ сердца людей сѣмена добродѣтели; молятъ о плавающихъ, путешествующихъ, недужныхъ, страждущихъ, плѣнныхъ, о избавленіи ихъ отъ всякія скорби, гнѣва и нужды; молятъ о благораствореніи воздуха, о изобиліи плодовъ земныхъ; молятъ о усопшихъ родителяхъ своихъ, братіяхъ, благотворителяхъ, и говорятъ: "помилуй. Господи, ненавидящихъ и любящихъ насъ.". (Вотъ какъ удалены они отъ злобы и мщенія!) -- О себѣ же самихъ, творя земные поклоны, возносятъ сей умилительный гласъ: "Господи и вдадыко живота моего! духъ праздности, унынія, любоначалія и празднословія, не даждь ми; духъ же цѣломудрія, смиренномудрія, терпѣнія и любви, даруй ми, рабу твоему; Ей Господи Царю! даруй мы зрѣти моя прегрѣшенія, и не осуждати брата моего."-- Вотъ какія молитвы Сынъ Божій внушилъ Христіанамъ!, вотъ какія благонравныя, имъ и всему свѣту полезныя, вложилъ въ нихъ желанія и чувства, однихъ только злыхъ и ожесточенныхъ сердецъ не умиляющія!-- я надѣюсь, ты слыхала и хотя нѣкоторыя изъ сихъ молитвъ припомнишь.
   

Внучка.

   Слыхала и помню, да только многихъ словъ не разумѣю въ нихъ.
   

Дѣдушка.

   Читай чаще; справляйся о тѣхъ словахъ, которыхъ не знаешь, и тогда ясно будешь понимать.
   

Внучка.

   Я стану это дѣлать, и всякой день молиться Богу.
   

Дѣдушка.

   Но при этомъ надобно мнѣ еще нѣчто тебѣ напомнить. 1-е, Не дѣлай того никогда и ни въ какомъ случаѣ, чтобъ вечернія молитвы твои откладывать до утра, или утреннія до вечера, кромѣ развѣ совершенной невозможности, но и тогда покрайней мѣрѣ прочитывай ихъ мысленно. 2-е, Принося молитвы твои, не спѣши, не бормочи ихъ, произноси ясно и со вниманіемъ каждое слово, такъ чтобъ оно силою своею возбуждало въ душѣ твоей благоговѣйное чувство; иначе гласъ твой не достигнетъ до престола Всевышняго Творца. 3-е, (Весьма для юныхъ сердецъ нужное): когда услышишь ты людей (какихъ бываетъ не мало), говорящихъ о вѣрѣ и добродѣтеляхъ съ хладнокровіемъ и даже иногда съ кощунствомъ, а о противныхъ благонравію вещахъ естьли не съ похвалою, такъ покрайней мѣрѣ съ нѣкоторымъ одобреніемъ, не смотри на сихъ людей, отвращай отъ нихъ слухъ свой; или когда попадется тебѣ книга, обнаруживающая съ худой стороны душу сочинителя ея, рззсѣвающаго или коварную ложь, или подлую лесть, или злую клевету, или украшающаго пороки, и тому подобное, брось эту книгу, не читай ее, да не введетъ она здравый разумъ твой въ заблужденіе, и да не заразитъ чистоту души твоей безнравственными и мрачными своими лжеумствованіями. Помни это. Берегись ядовитости сихъ змѣй. Прощай.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru