Шилов Степан Самойлович
К новому

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Шилов С. С. Месть Сухой протоки (рассказы и повести).
   Благовещенск, Амурское отд. Хабаровского кн. изд., 1960
   

К НОВОМУ

   Пашке было очень тяжело покидать родную деревню. Еще бы -- столько воспоминаний! Каждый кустик, каждый камень -- все свое, милое, близкое. Не понимал. Пашка, зачем это понадобилось сломать старую, до каждого уголочка знакомую ему избу, развалить печку, на которой всегда бывало так тепло и уютно, разгородить дворы -- и все это свезти на берег, столкать на воду, устроить какой-то "паром", чтоб на этом пароме куда-то, неизвестно для чего и долго плыть!
   Пашке все это казалось просто нелепостью. Да и Федька, его закадычный друг, был такого же мнения:
   -- По-оехали! Могилу искать! Как раз -- там лучше будет! Жди!
   И еще многое говорил Федька, а Пашка, слушая его, становился все более сумрачным. То возмущался, то печалился. Твердил без конца матери: "не хочу, не хочу".
   Но вот наступил день отплытия.
   С самого утра вся деревня чувствовала себя необычно.
   Максим Зародов, деды и прадеды которого родились и умерли в Колючкине, оставляет, старое пепелище и отправляется за тридевять земель искать счастья!
   По этому поводу в деревушке разно говорили.
   Седовласый Архип, как и Федька, был против:
   -- Делать ему нечего! Жили же старики... Пускай -- наплачется!
   Другие же одобряли. Говорили про старые, оскудевшие пашни, про малоземелье и про добрую жизнь на привольной чужбине. Но и тем и другим было жалко расставаться с "дядей Максимом": все с ним дружили.
   Поутру вся деревня была на берегу. Провожающие напутствовали тронувшийся паром:
   -- Э-эх, с богом!
   -- Владычица, авось, сохранит!
   -- Не забывайте....
   Тяжело было Максиму бросать старое пепелище. Но оставаться дольше в Колючкине он не мог: больно уж оскудела земля-кормилица, да и сынишку нужно было учить. Без ученья ныне не проживешь; мужицкой работой не будешь богат, а будешь горбат..А мальчик растет шустрый да смышленый -- живо превзойдет всякие науки. И человеком станет. Так что, как ни верти, а "кочевать" в город надобно. Этим утешал себя Зародов и каждый раз, когда его уговаривали остаться, отвечал:
   -- Хуже не будет...
   Вот и сейчас он твердил то же самое, а его Семеновна молча сидела на узлах и грустно смотрела на покидаемые берега, на луга и огороды, на маленькую лесную деревню. Здесь она родилась, здесь выросла, здесь полюбила своего Максима и жизнь здесь уже пошла под старость. Нет, не хотелось Семеновне уезжать от своих, от родни, от добрых соседей, не хотелось ехать куда-то в неизвестность, к людям чужим и, наверное, недобрым...
   Да уж Максим-то, верно, знает, что делает. И Пашке, должно, там лучше будет...
   -- Ничего, отец! -- ободряюще сказала она и обняла мальчика: -- Господь поможет, устроимся.
   Максим весело крякнул и повернул плот на стрежень: -- Еще как заживем-то! Павлушку в енералы выведем! Верно, карапузик?
   Максим тоже подошел к сыну, и так втроем застыли они на зыбком плоту, посредине широкой реки, под синим бездонным небом.
   Потом Максим пел веселые песни и могуче поскрипывал тяжелым рулевым веслом.
   Пашка смирненько сидел на бревне и со страхом и любопытством рассматривал уходившие назад берега. Ему сейчас было ни весело, ни скучно -- сам не понимал, что с ним. Только покалывало сердце, было жаль плакавшего на берегу Федьку да еще боязно города: там тыщи людей, там драчуны-мальчишки, там дома, как сопки, на крыше каждого дома -- огромный лук со стрелой, бьющей "на двадцать сот"! Пашка больше всего боялся этого лука. Если даже на крыше Спиридона-лавочника большущая стрела -- вострая, вертучая, и все нацеливается, чтоб без промаха,-- уж там-то, в городе, какие же должны быть стрелы! А еще там попы на каждом углу!
   Но мало-помалу тревога его улеглась, и он задремал. Клочками проходили перед ним дневные впечатления.
   Вот бабушка Флегонтовна. Обнимает и его, и мать, плачет навзрыд:
   -- Родимая ты моя! Как и жить-то тама будешь?
   Сердитый старик Прохор обрывает плачущих баб:
   -- Каку здымну-то немочь ревете? На тот свет, что ли?.. Галямы!
   Потом Пашка крепко заснул и проснулся только тогда, когда отец выкрикнул:
   -- Вот и Сосновое!
   Отец сказал это весело, но в голосе его послышалось что-то потерянное, и он долго крестился на белеющую на взгорке церковь. Потом вздохнул, чуть ухмыльнулся:
   -- Павлушка, помнишь, как убежал из церкви?
   Семеновна грустно засмеялась:
   -- Ах ты, дурачок. Ну с чего бы?
   -- Да-а... я думал, он меня зарежет! Как пырнет!
   -- Дурачок, да ведь это же у батюшки ложечка была! Потом Максим стал тихонько напевать песню. Песня была унылая, была в ней и задумчивость сопок, и печаль тихих пашен, и шелест реки, по которой плыли они все дальше и дальше... Вновь задремал Пашка.
   Что знает он? Знает, что отец и мать рядом -- значит и хорошо все.
   Тихо плывет паром, покачивается на волнах.
   Вот и еще деревня. Здесь живут дед и бабка Семеновны. Лонись {Накануне.} Пашка гостил у них. Вон их старый-престарый дом. Вот соседские дома. Вот колодец, вот баня...
   Когда скрылась деревня, Семеновна заплакала:
   -- Прощайте, милые, дорогие мои!
   Тихо плывет плот, унося людей с их мечтами, горем и думами. С их чаяниями и надеждами. Разрывая кровные привязанности, отлучая от родимых голодных пашен.
   Плывут люди к неизвестности, хотят обрести счастье вдали от родного края. Но найдут ли?.. Дай-то бог!
   Густеет сумрак. Свежестью потянуло от воды. Утки полощутся у берега. Постепенно теряют очертания горы, и берега становятся чужими, холодными.
   Тревожнее ноет грудь. Но возврата уже нет, и плот медленно уходит все дальше и дальше от знакомых, дорогих, родных мест.
   Давно уже спит Пашка. Уныло поскрипывают греби. Семеновна и Максим молчаливо стоят около них.
   А сверху смотрят звезды. Из-за лесочка осторожно выходит луна и точно удивляется, что можно довериться сейчас реке, плыть куда-то в безвестность и на что-то еще надеяться.
   Тихонько напевает Максим и зорко смотрит вперед.
   -- Бей влево! -- командует он осторожно. -- Обойдем Синий камень.
   Потом ободряет усталую бледную женщину:
   -- Господь, авось, поможет!..
   Что-то ждет их впереди, там, за краем тихой, мягкой летней ночи?..
   
   1912
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Впервые напечатан в газете "Думы Забайкалья" (No 329, 22 апреля 1912 г.).
   Рассказ во многом носит автобиографический характер. В неопубликованной автобиографии (архив С. С. Шилова.) писатель кратко рассказывает о том, как его отец, "гонимый нуждой", отправился "за счастьем" в город Нерчинск, "сплыв по Ингоде -- Шилке на превращенной в плот избе" вместе "со же ей семьей и скарбом"...
   Это событие и легло в основу рассказа.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru