Lib.ru/Классика: Щиглев Николай Романович. Фатима

ФАТИМА.

(БОТАНИЧЕСКАЯ ПОВѢСТЬ.)

ГЛАВА I.

Въ 18... году, въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Триполиса въ Варваріи, между Средиземнымъ-моремъ и маленькимъ городомъ Боднжемомъ, путешественникъ-аптикварій остановился, пораженный удивленіемъ, въ которое онъ былъ приведенъ развалинами Лебеды, древняго капища Римлянъ. Мозаики, заросшія мхомъ, разбитыя статуи, въ которыхъ можно было скорѣе узнать опустошительную руку варваровъ, нежели разрушительное дѣйствіе времени, коринфскія колонны, распиленныя въ мельничные жернова, латинскія и греческія надписи, изрубленныя арабскимъ мечомъ, -- все доказывало, что коранъ проходилъ по этимъ мѣстамъ.

У преддверія храма, сооруженнаго язычниками, преобразованнаго христіанствомъ и сокрушеннаго исламизмомъ, прекрасныя финиковыя деревья (pliœnix dactyli fera) замѣняли гранитныя колонны перестиля, и длинные ихъ корни, похожіе на канаты, углублялись подъ мраморными стѣнами портика. Букетъ этихъ питомцевъ пустыни, какъ говорятъ Арабы, покачивалъ въ воздухѣ своею граціозною головою, образовавшеюся изъ огромныхъ кокардъ ихъ жесткихъ, перистыхъ листьевъ, состоящихъ изъ листочковъ, похожихъ на клинокъ кинжала; длинныя кисти финиковъ висѣли на вершинѣ шишковатаго ихъ ствола. На пняхъ нѣкоторыхъ изъ этихъ деревьевъ можно было замѣтить рубцы отъ насѣчекъ, которыя дѣлали на нихъ Мавры, чтобы достать себѣ сокъ, при помощи трубочекъ, втыкаемыхъ въ стволъ ихъ; изъ этого весьма сладкаго сока они приготовляютъ, въ 48 часовъ, весьма вкусное вино, которое называютъ лакби (lakbi), но неумѣренное употребленіе котораго сантонами и марабутами, къ-несчастію, влечетъ за собою дряхлость ихъ прежде достиженія сорокалѣтняго возраста. Вкусные плоды финиковаго дерева составляютъ главную пищу обитателей пустыни; они ѣдятъ финики сырые, или поджаренные на солнцѣ, иногда истолченные, которымъ даютъ потомъ видъ хлѣба; даже самыя косточки часто составляютъ единственную пищу верблюдовъ впродолженіе ихъ длинныхъ и трудныхъ переходовъ. Надъ разбитымъ жертвенникомъ малорослая пальма (chamaerops humilis) простирала, въ видѣ опахала, свои широкіе листья, сидящіе на черешкахъ, усѣянныхъ колючками. Можно бы подумать, что эта пальма не любитъ ни свободы, ни своего отечества и растетъ принужденно въ Африкѣ, мѣстѣ своего рожденія, ибо стволъ ея рѣдко достигаетъ болѣе двухъ или трехъ футовъ высоты, между-тѣмъ, какъ въ оранжереяхъ на сѣверѣ она бываетъ отъ 15 до 20 футовъ вышиною.

Каперсовое дерево (capparis spinosa) пускаетъ свои сильные корни въ щели разрушенныхъ стѣнъ, и его длинные и разкидистые стебли украшены большими отдѣльно-сидящими цвѣтками о четырехъ лепесткахъ, бѣлѣйшихъ снѣга, среди которыхъ поднимается длинная и прелестная кисть пурпуровыхъ тычинокъ, оканчивающихся золотистыми пыльниками. Между этими-то развалинами Мавры собираютъ его почки и его плоды, варятъ ихъ въ уксусѣ и посылаютъ въ Европу. Сквозь его круглые, темно-зеленые листья, пахучая резеда съ нѣжными копьеобразными листьями просовываетъ свои тонкіе стебли, украшенные желтоватыми, едва замѣтными цвѣточками, разливая пріятный ароматъ. Въ Европѣ это есть низенькое растеніе, разстилающее по землѣ свои слабыя вѣтви, но тамъ -- это красивый кустарникъ, котораго стволъ живетъ многіе годы, и прелестно возвышается среди густыхъ и ароматическихъ кустовъ базилики, украшенной большими цвѣтками (ocyrnum grandiflorum).

Тамъ-и-сямъ среди этого мусора встрѣчались натуральныя бесѣдки, образовавшіяся изъ миртовъ (myrtus communis), посвященныхъ нѣкогда богинѣ, которой поклонялись въ этихъ мѣстахъ, изъ гранатовыхъ деревьевъ (punica granatum), которыхъ плоды напоминаютъ о несчастіяхъ Прозерпины, и изъ тамарисковъ (tamaris gallica) съ гибкими, висящими вѣтвями и мелкими листьями, похожими на листья кипариса.

Въ этихъ кучахъ мусора, природа хотѣла, казалось, скрыть подъ богатымъ покровомъ зелени и цвѣтовъ нѣмые остатки древней, забытой цивилизаціи. Африканская луна, эта луна, разливающая какой-то живой свѣтъ, это блистательное, серебристое свѣтило, котораго блескъ не имѣетъ ничего общаго съ нашею туманною Луною Европы, африканская луна возвышала чело свое надъ горами Гуріяны; ея желтовато-бѣлые лучи играли на развалинахъ Лебеды и окружали ихъ какимъ-то парообразнымъ свѣтомъ, вовсе несвойственнымъ мрачнымъ ночамъ нашимъ. Съ высотъ минаретовъ иманы пропѣли шестой часъ послѣ вечерней молитвы; была уже полночь, и тишина природы была нарушаема только дыханіемъ морскаго вѣтра, распространяющаго животворную прохладу по листьямъ рощицъ, или, по временамъ, визгомъ шакаловъ, преслѣдующихъ газелей въ отдаленныхъ скалахъ синѣющихся горъ.

Нѣсколько любопытныхъ европейскихъ путешественниковъ и десятковъ пять пастуховъ Бедуиновъ, живущихъ въ окрестности -- это единственные люди, осмѣливающіеся иногда приближаться къ печальнымъ развалинамъ Лебеды; да и то съ трепетомъ, даже среди бѣлаго дня. Европеецъ боится встрѣтиться съ кочующимъ Арабомъ, нерѣдко скрывающимся за древнею, обросшею мхомъ колонною, или съ барсомъ, притаившимся подъ кустарникомъ; Бедуинъ еще болѣе боится явленія одного изъ тѣхъ чорныхъ духовъ, которыхъ сатана, по суевѣрію страны, поставилъ тамъ для охраненія сокровищъ, сокрытыхъ, какъ полагаютъ, въ этихъ развалинахъ. Это вѣрованіе въ скрытыя тамъ сокровища немало поддерживается тѣмъ, что наши учоные безпрестанно роются въ этихъ развалинахъ, въ глазахъ Арабовъ, которые не могутъ приписать этого никакой другой причинѣ, кромѣ желанія отыскать эти сокровища.

Итакъ въ развалинахъ древняго капища царствовала тишина и пустота, какъ я сказалъ выше; въ эту пору, казалось, никто не осмѣлился бы къ нимъ приблизиться; и однакоже человѣкъ, окутанный длинною тканью, одинъ изъ четырехъ концовъ которой былъ наброшенъ на голову, приближался къ нимъ скорыми шагами. По временамъ онъ робко и внимательно оглядывался вокругъ себя, останавливался и прислушивался,-- потомъ, увѣрившись, что причиною легкаго шума листьевъ былъ тушканчикъ, прыгающій на длинныхъ своихъ заднихъ лапкахъ, подобію кангуру, онъ удвоивалъ свою скорость, чтобъ доити до развалинъ прежде, нежели луна покажется изъ-за высокой пальмы, раскинувшейся на самомъ возвышенномъ пикѣ Гуріаны. Войдя въ развалины, онъ пробирался по извилистымъ ихъ тропинкамъ, какъ человѣкъ, неоднократно ихъ посѣщавшій, и вскорѣ очутился передъ другими двумя особами, которымъ онъ, безъ сомнѣнія, назначилъ свиданіе въ этомъ ужасномъ мѣстѣ.

Одинъ стоялъ, опершись стволъ пальмы, и казалось, былъ погруженъ въ мрачныя мысли; по кашемировой шали, обвивавшей его чалму, по шитому золотомъ кафтану, по вышитому шелками камзолу и особенно по рѣзьбѣ, усыпанной драгоцѣнными камнями, украшавшей рукоятіе его кинжала и ложа пистолетовъ, легко можно было угадать, что это былъ человѣкъ богатый. По его овальному лицу, по изящно-образованнымъ губамъ и орлиному его носу, по округлости щекъ, столько же легко можно было заключить, что онъ происходилъ отъ чистаго арабскаго племени, и что кровь его предковъ никогда не смѣшивалась съ маврскою кровью.

У ногъ его спалъ, растянувшись на мхѣ, молодой человѣкъ, котораго происхожденіе отгадать было труднѣе; онъ былъ одѣтъ также по-арабски; но нѣсколько локоновъ волосъ кашталоваго цвѣта, упавшихъ на его чело, показывали, что онъ былъ мусульманинъ только по костюму; однакоже по смѣшеннымъ чертамъ лица его, можно было догадываться, что это былъ европеецъ.

При приближеніи новаго лица, оба они подняли головы; но, между-тѣмъ, какъ одинъ изъ нихъ обнаруживалъ величайшее усердіе къ новопришедшему, другой спокойно принялъ прежнее свое положеніе на мхѣ, и казалось, опять заснулъ.

-- Мегеметъ! сказалъ богатый Арабъ, мы уже давно здѣсь тебя ожидаемъ!

-- Ассанъ! Богъ сотворилъ человѣка для желаній и ожиданія; благословенъ изъ десяти тысячъ тотъ, кто рано или поздно видятъ желанія свои исполнившимися!... На что ты жалуешься? Не одинъ ли ты изъ любимыхъ сыновъ пророка?.. Не одарилъ ли онъ тебя вѣрою, храбростію, богатствомъ и уваженіемъ?...

-- Зачѣмъ же онъ забылъ о счастіи?

-- Надѣйся и молись!

-- Увы! казалось, радость готова была навѣки поселиться въ моихъ чертогахъ, какъ вдругъ, дѣйствіемъ ужаснаго чародѣйства, сердце мое, упоенное сладостнѣйшимъ удовольствіемъ, было поражено острымъ мечемъ горести. Уже назначенъ былъ день, въ который пманъ долженъ былъ призвать на меня и на Фатиму благословеніе пророка; съ нетерпѣніемъ мы уже считали медленно протекавшіе часы. Мы уже были близки къ той счастливой минутѣ, которая долженствовала соединить насъ на всю жизнь, какъ вдругъ розы, покрывавшія ланиты Фатимы, замѣнились ужасною блѣдностію, и сильнѣйшая горячка разлилась по ея жиламъ и уничтожила красоту ея. Искуснѣйшіе еврейскіе и арабскіе врачи напрасно истощали все свое искусство; лекарства ихъ не принесли никакой пользы, и болѣзнь усиливалась все болѣе и болѣе. Въ отчаяніи я обратился къ бонзамъ, сантонамъ и факирамъ; молитвы и амулеты имѣли небольше успѣха. Подобно гуріи, которая во-время пріятнѣйшаго сновидѣнія услаждаетъ чувства -- сыновъ пророка, а по пробужденіи оставляетъ только воспоминаніе и сожалѣнія, Фатима скоро, кажется, должна исчезнуть изъ среды насъ смертныхъ, чтобъ жить только въ сердцѣ несчастнаго Ассана.

Наконецъ; встрѣтилъ тебя, марабутъ, и ты безъ труда увѣрилъ меня, что молитвы бонзъ, сантоновъ и факировъ тѣмъ безполезнѣе, что слухъ Аллаха открытъ только молитвамъ марабутовъ, и особенно молитвамъ марабутовъ твоего монастыря.

-- Я правду тебѣ сказалъ, Ассапъ, и усиливающіяся страданія Фатимы служатъ тому доказательствомъ.

-- Я вѣрю тебѣ, отецъ мой!

-- А я пичему не вѣрю, сказалъ съ негодованіемъ спавшій, лежа все у ногъ ихъ.

Монахъ бросилъ на него разъяренный взоръ.

-- Зачѣмъ, сказалъ онъ Ассану, водишь ты съ собой эту собаку?

-- Кого ты называешь собакою, спросилъ молодой человѣкъ вскочивъ на ноги?

-- Тебя, руми, вскричалъ монахъ, взявшись за рукоять своего длиннаго искривленнаго кинжала.

-- Обманщикъ!

Ассанъ бросился между ссорящихся и не безъ труда могъ успокоить ихъ раздражительность.

-- Отецъ мой, сказалъ онъ марабуту: прости ему; это несчастный человѣкъ, котораго глаза закрыты еще для нашей святой вѣры.

-- Магометъ заповѣдалъ обращать въ его вѣру мечемъ.

-- Правда, но не кинжаломъ. Впрочемъ Али хотя и руми, но не собака; онъ славно сражался со мною подъ стѣнами Орана, и еслибы лошадь подъ нимъ пенала, то^'вѣроятно, я былъ бы, его плѣнникомъ. Мегеметъ, мы должны уважать несчастіе, и подавать руку побѣжденнымъ врагамъ нашимъ.

-- Будь по твоему, отвѣчалъ марабутъ, вкладывая въ ножны клипокъ своего кинжала, и бросивъ на своего противника ненавистный взоръ, на который молодой человѣкъ отвѣтилъ съ такою же енергіею, но съ меньшимъ притворствомъ.

-- Все ли готово? спросилъ Ассанъ.

-- Я совѣтовался со мужемъ вашего монастыря, и вотъ что онъ отвѣчалъ мнѣ: Богъ милосердъ. Поди къ правовѣрному молодому человѣку, и скажи ему, что Магометъ, пророкъ его, сжалился надъ нимъ, что онъ показалъ мнѣ единственное средство, могущее отвратить его несчастія. Иди въ его чертоги, приготовь все, что нужно для продолжительнаго путешествія, и поѣзжай съ нимъ, его рабами и его верблюдами. Впродолженіе мѣсяца направляйте шествіе свое на востокъ Великой-пустыни (Сахары), чрезъ горы Гуріавы, гдѣ люди живутъ подъ землею, какъ лисицы, чрезъ Буджемъ, гдѣ останавливаются караваны, и чрезъ Сохну. Достигши до этого города, гдѣ оканчиваются триполійскія владѣнія и начинается королевство Фезанъ, вы своротите съ морзукской дороги и углубитесь въ неизмѣримый лѣсъ Вадана, отдѣляющій долину финиковъ отъ страны буйволовъ; ступайте прямо на югъ, и когда солнце скроетъ лучезарное чело свое, то чтобъ вы не сбились съ дороги, Аллахъ для пользы вашей открылъ мнѣ слѣдующій знакъ: старыя деревья, растущія въ этихъ мрачныхъ лѣсахъ, покрыты мхомъ только съ одной стороны, и вы должны держаться стороны противуположвов....

-- Клянусь, вспыльчиво сказалъ Али, прерывая марабута, что это чудо повторяется ежедневно въ моемъ отечествѣ, въ пользу охотниковъ, заблуждающихся въ Фонтенблосскомъ-лѣсу. Стволы деревьевъ всегда бываютъ покрыты мхомъ и лишаями только съ сѣверной стороны, по той весьма простой причинѣ, что эти чужеядныя растенія, питаясь сыростію, любятъ тѣнистыя мѣста, и что солнечные лучи, равно какъ и южный вѣтеръ истребляютъ ихъ чрезъ высушиваніе. Это весьма простое замѣчаніе есть единственное средство, употребляемое мною для того, чтобъ не заблудиться въ мрачныхъ лѣсахъ.

Марабутъ, не отвѣчая на это замѣчаніе, продолжалъ такъ:

-- Пророкъ сказалъ мнѣ: "пройдя долину страусовъ, вы очутитесь въ пустынѣ. Тутъ вы не останавливайтесь, чтобъ посмотрѣть на Феанскаго охотника, который, сидя верхомъ на гери, (порола небольшихъ верблюдовъ, весьма быстрыхъ на ходу), быстрѣйшемъ вѣтра, съ копьемъ въ рукѣ, преслѣдуетъ страуса, оставляющаго въ горячемъ пескѣ свои яйца на сорокъ дней, и знающаго довольно хорошо счетъ, чтобъ возвратиться къ инмъ именно въ то время, когда дѣтеныши его выйдутъ на свѣтъ, отъ дѣйствія солнечной теплоты. Не останавливайтесь также, движимые состраданіемъ, когда увидите распростертую на землѣ жертву ярости пустыннаго вѣтра; не развлекайтесь разсматриваніемъ ея чорной и сухой кожи, этой натуральной муміи, болѣе вѣка, можетъ-быть, лежащей въ этой пустынѣ, и если даже верблюдъ вашъ будетъ голоденъ, не давайте ему останавливаться, чтобъ отгрызть у нея концы пальцевъ. Дайте ему нѣсколько финиковыхъ косточекъ и погоняйте его далѣе; ибо ужасная смерть, скрывающаяся въ облакахъ песку, носимаго вѣтромъ въ воздухѣ, всегда готова поразить неблагоразумнаго путешественника, неразсчитывающаго времени своего путешествія. Пройдя по пустынѣ три дня, вы увидите прелестный оазисъ. Аллахъ, по благости своей, разсѣялъ въ сухихъ пескахъ пустыни острова зелени, безъ которыхъ невозможно бы было правовѣрнымъ его поклонникамъ путешествовать по этимъ обширнымъ песчанымъ степямъ. Пальмы, мимозы, кактусы и многія другія растенія растутъ тамъ сами-собою и доставляютъ путешественникамъ, лишеннымъ воды, спасительную тѣнь и вкусные плоды. На этомъ оазисѣ вы найдете мудраго Медюль-аль-Бекира; Ассанъ вручитъ ему этотъ фирманъ, и будетъ обязанъ ему своимъ счастіемъ. Пророкъ сохранитъ Фатиму во-время его отсутствія. Ступай.

-- Ѣдемъ,-- ѣдемъ, отецъ мой, вскричалъ Ассанъ.

ГЛАВА II.

Они всѣ трое вышли изъ развалинъ Лебеды. Скоро встрѣтили они многочисленную свиту, состоявшую изъ рабовъ, и множество верблюдовъ, навьюченныхъ съѣстными припасами и дорогими подарками. Ассанъ, сидя на сильномъ бѣгунѣ, равно какъ и Али, ѣхалъ впереди своихъ людей, а за ними слѣдовалъ марабутъ, сидя на крѣпкомъ ослѣ, который могъ выдержать всѣ караванные труды надежнѣе, нежели самая лучшая варварійская лошадь.

Они путешествовали цѣлый мѣсяцъ безъ особеннаго приключенія. Али, бывшій Алфредъ Фремонъ, родившійся въ окрестностяхъ Парижа, подпоручикъ одного изъ алжирскихъ полкомъ, утѣшалъ себя въ томъ, что попался въ плѣнъ къ Арабамъ, тѣмъ, что предводитель, взявшій его въ плѣнъ, восхищаясь веселостію его характера, храбростію, оказанною имъ въ сраженіи, а еще болѣе учоностію, весьма рѣдкою въ Африкѣ, считалъ его болѣе своимъ другомъ, нежели рабомъ. Молодой человѣкъ, въ ожиданіи размѣна, долженствовавшаго соединить его съ товарищами по оружію, восхищался тѣмъ, что имѣлъ случай посѣтить внутренность страны, столь богатой для естественныхъ наукъ, и слѣдовалъ за Ассаномъ, своимъ побѣдителемъ и другомъ, съ преданностію и удовольствіемъ, ибо онъ былъ обязанъ ему жизнію. Чтобъ разсѣять грусть воинственнаго араба, онъ то разсказывалъ ему о нравахъ своего отечества, то объяснялъ ему предметы его собственной страны.

Посмотри, говорилъ онъ ему, на эти померанцовыя деревья, постоянно покрытыя благовонными цвѣтами и плодами; онѣ такъ освоились въ твоемъ отечествѣ, что ихъ встрѣчаешь даже въ лѣсахъ; однакоже это чужестранцы, пришедшіе изъ Индіи въ Европу, а изъ Европы въ Африку. Первое изъ этихъ деревьевъ, привезенное изъ Азіи, существуетъ еще и доселѣ, или, по-крайней-мѣрѣ, существовало назадъ тому нѣсколько лѣтъ въ саду лиссабонскомъ, въ Португаліи. Въ моемъ отечествѣ, во Франціи, въ 1500 году существовали только едва одни зачатки померанцоваго дерева; оно было посѣяно въ Пампелунѣ, въ Наваррѣ, въ 1421 году; потомъ привезено въ Шантильи, потомъ въ Фонтебло, и наконецъ въ Версаль, гдѣ оно и теперь находится. Это напоминаетъ мнѣ о проказахъ нашихъ европейскихъ учоныхъ, которые, чтобы объяснить баснь о гесперидскомъ саду въ Испаніи, безъ всякаго основанія думаютъ, что онъ былъ наполненъ померанцовыми деревьями, не заботясь о томъ, что они впадаютъ въ анахронизмъ почти въ двѣ тысячи лѣтъ. Вотъ это дерево, которое не уступаетъ померанцовому ни въ красотѣ своего наружнаго вида, ни въ величинѣ свѣтлозеленыхъ своихъ листьевъ, ни въ прелести своихъ пурпуровыхъ и сидячихъ цвѣтковъ, ни, наконецъ, своими красными плодами, величиною съ вишню, это дерево есть курма ледвенёцъ (dyospiros lotus), которое для нашихъ учоныхъ было предметомъ другой проказы; они дали ему имя лотуса, потому-что считали его за тотъ лотусъ древнихъ, котораго плоды были столь пріятны, что тѣ, которые вкушали ихъ, забывали даже о своемъ отечествѣ. Будучи предубѣжденъ этчмъ мнѣніемъ, первымъ моимъ дѣломъ было, когда я пріѣхалъ въ Африку, покушать этого лотуса.... Фи! зубы у меня начинаютъ скрежетать, когда я только вспомню объ этомъ! Я бы повѣсился, еслибы вино сюровское было горче, кислѣе и отвратительнѣе; мнѣ кажется, что у меня еще до сихъ поръ десны съежились, и ротъ наполненъ ядомъ. Вотъ здѣсь, подъ этимъ кустарникомъ, я вижу деревцо, которое, по моему мнѣнію, болѣе похоже на настоящій лотусъ, какъ думаютъ о немъ и другіе учонью; это тунисская крушина (zizyphus lotus, jujubier des lotophages) лотусъ лотофэговъ, такъ назвалъ ее почтенный г. Дефонтенъ, который вѣрилъ въ поэтовъ и въ лотофоговъ. Впрочемъ такого же мнѣнія былъ и Полибій, и вотъ что говоритъ этотъ древній историкъ: "лотусъ лотофаговъ есть крѣпкое, усѣянное колючками деревцо; листья его малы, зелены, похожи на листья крушины (rhamiius). Несозрѣвшіе еще его плоды походятъ вкусомъ на миртовыя ягоды; созрѣвшіе же бываютъ темножелтаго цвѣта; но величинѣ своей они равняются оливкамъ и заключаютъ внутри себя крѣпкую косточку".

Итакъ вы видите, Ассанъ, что и новѣйшій ботаникъ не лучше бы описалъ это деревцо, которое такъ часто зацѣпляетъ насъ своими колючками во-время нашего пути.... такъ его здѣсь много, и такъ оно усѣяно колючками! Этотъ же самый историкъ разсказываетъ, что обитатели древней Сирты раздавливали эти плоды и оставляли ихъ въ сосудахъ до-тѣхъ-поръ, пока они придутъ въ броженіе, и потомъ уже употребляли ихъ, какъ сами, такъ и ихъ рабы. Они дѣлали также изъ нихъ вино, намочивъ ихъ въ водѣ.

-- И въ нынѣшнее время, сказалъ марабутъ, прибрежные жители малой Сирты и окрестностей пустыни собираютъ плоды тунисской крушины (zizyphus lotus), продаютъ ихъ на ярмаркахъ, ѣдятъ ихъ, какъ прежде, и даже кормятъ ими свои стада; дѣлаютъ также изъ нихъ напитокъ, раздавивъ и смѣшавъ ихъ съ водою.... Итакъ Руми, ты намъ новаго ничего не сказалъ!

Али бросилъ на монаха презрительный взглядъ, и продолжалъ?

-- Я, по-крайней-мѣрѣ, разскажу Ассану о томъ, что говоритъ Щиренгель, въ своихъ Anliqiiitales botanicae.

-- Что! ты говоришь о Фатимѣ? сказалъ Ассанъ, какъ-бы пробуждаясь и выправляясь на своей лошади; мнѣ казалось, что я ее увидѣлъ, когда имя ея дошло до моего слуха.

-- Да благословитъ Богъ ангела Мукира, черезъ котораго посылаются намъ счастливыя видѣнія! Ты снова увидишь эту розу красоты, и еще прекраснѣе и свѣжѣе, когда роковое дѣйствіе дурнаго глаза будетъ уничтожено мудрымъ Медюлъ-аль-Бекиромъ.

Путешественники наши были уже очень далеко отъ послѣднихъ деревень, лежащихъ во владѣніяхъ Триполиса, какъ вдругъ они увидали вдали (такъ около 4-хъ часовъ пополудни) стѣны города Сохны. Вскорѣ всѣ они подъѣхали къ вратамъ города, по увидѣвъ, что онѣ заперты, принуждены были расположиться на полѣ, какъ имъ это уже не первую ночь приходилось дѣлать! Монахъ разсказалъ имъ про эту странность. Сохна, сказалъ онъ имъ, лежитъ одной половиной на границѣ Триполиса, а другой на границѣ Фезана, отчего и происходитъ, что одна часть города платитъ подать наслѣднику великаго Юсуфа, а другая похитителю Морзука. На другой день рано утромъ они снова отправились въ путь; молодой офицеръ, видя Ассана вставшимъ въ хорошемъ расположеніи духа, началъ снова свои ботаническіе разсказы:

-- Взгляните, сказалъ онъ, на эти чудесные стволы деревьевъ, которые возвышаются отъ 6 до 7 футовъ надъ растеніями этого болота; это стебли пахучаго ситника (суреrus papyrus). Каждый изъ нихъ оканчивается прекраснымъ маленькимъ зонтичкомъ отличнаго зеленаго цвѣта. Растеніе это, на которомъ обыкновенно не бываетъ листьевъ, долгое время составляло богатство древняго Египта, потому-что изъ его топкой и гладкой коры приготовляли бумагу, на которой мудрецы впервые писали основныя начала паукъ и правила нравственности. Бумага эта гораздо прочнѣе нашей, ибо еще до-сихъ-поръ во многихъ библіотекахъ Европы хранятся манускрипты, писанные на этой бумагѣ, отлично сохранившіеся, и прожившіе около 30 вѣковъ. На болотныхъ водахъ плаваютъ широкіе и блестящіе листья синяго кувшинчика (nympbaea coerniea), прелестные цвѣты котораго, похожіе на роскошныя розы небесно голубаго цвѣта, изображались на многихъ древнихъ памятникахъ вмѣстѣ съ цвѣтами нелумбы, (nympbaea nelumba), которая растетъ теперь только въ Индіи, и цвѣтами египетскаго кувшинчика (nympbaea lotus), похожими на большіе розовые цвѣты мака. Корни и зерна этихъ трехъ прекрасныхъ растеній, говорятъ многіе учоные, доставляли древнимъ Египтянамъ пріятнѣйшую пищу. Но не приведи насъ Боже хоть одни сутки питаться такою нищею. Я пробовалъ ее, и помню, прибавилъ Али, плюнувъ на песокъ. Мнѣ кажется, что вкусъ древнихъ обитателей страны, въ которой мы теперь находимся, совершенно не походилъ на вкусъ Грековъ, которые жили въ ту же самую эпоху на сѣверныхъ берегахъ Средиземнаго-моря. Мнѣ часто случалось видѣть высѣченныхъ на камняхъ, этими послѣдними, прекрасныхъ купидончиковъ съ крыльями бабочки, представленныхъ спрятавшимися вовнутрь розана; а Египтяне представляли анубиса съ собачьею головою спрятавшимся во внутрь цвѣтка нелумбы.... Но вотъ взгляните на это каркасовое дерево (celtis australis); вѣроятно мы не встрѣтимъ его болѣе; потому-что дерево это, какъ и маслина, только и любитъ расти по берегамъ Средиземнаго-моря. Оно напоминаетъ мнѣ о Провансѣ, объ этой прекрасной области моего отечества, и о безконечномъ толкованіи объ лотусѣ. Плиній полагалъ, что его малый, кислосладкій плодъ, употребляемый въ пищу только дѣтьми и птицами, есть настоящій лотусь.

Но вотъ другія растенія, продолжалъ Али, которыя даютъ уже намъ знать, что мы находимся въ области пустыни, потому-что онѣ растутъ только на сухихъ почвахъ, лишенныхъ почти завсегда влажности. Организація ихъ совершенно различна отъ организаціи тѣхъ растеній, о которыхъ я вамъ прежде говорилъ. Это уже породы алоя, съ толстыми, сочными листьями, способными выносить сильные и долговременные жары; длинные, цилиндрическіе корни ихъ, похожіе на канаты, мало способны передавать своимъ стволамъ питательные соки, но за то они крѣпко держатъ ихъ на землѣ, и всасывающія скважины ихъ достаточны для поддержанія жизни растенія; онѣ всасываютъ во-время дня изъ воздуха газы, а ночью влажность спадшей росы. Вотъ это растеніе, котораго длинные и широкіе листья, съ трубчатыми желтоватокраснаго цвѣта цвѣтками, сидящими на безлистномъ стволѣ вышиною отъ 3 до 4 футовъ, есть обыкновеный алой (aloe vulgaris); а это другое, съ яркокрасными цвѣтками, котораго листья, загнутые на вершинѣ, походятъ немного на рога, называется алой бараній рогъ (aloe fruticosa); вотъ еще алой, который называютъ бородавчатымъ (aloe verrucosa); потому-что пластинковатые его листья покрыты большими наростами, похожими на бородавки.

Такимъ-то образомъ ѣхали наши путешественники въ пустынѣ, развлекаясь въ столь скучномъ пути ботаническими наблюденіями. Однажды они всѣ трое шли пѣшкомъ впереди своего небольшаго каравана; вдругъ услышали они ужасный крикъ рабовъ своихъ. Оборотясь назадъ, съ ужасомъ увидѣли они, что многочисленная толпа кочующихъ Арабовъ, которые лютостію своею превосходятъ даже и пантеръ, съ которыми они живутъ, напала на ихъ рабовъ, побѣдила ихъ, перевязала ихъ веревками -- и все это было сдѣлано въ одинъ моментъ. Что было дѣлать въ такомъ случаѣ? Храбрость безсильна передъ такою толпою, и въ этомъ случаѣ нападеніе со стороны путешественниковъ вашихъ было бы величайшею глупостію. Къ-счастію еще ихъ Арабы, отъ которыхъ они были отдѣлены кустарникомъ, состоявшимъ изъ мимозъ и миндальныхъ деревьевъ, не замѣтили ихъ; путешественники наши воспользовались этимъ случаемъ, и поспѣшно скрылись въ сосѣднемъ лѣсу. Тутъ они были въ безопасности, но не имѣли съ собою ни воды, ни съѣстныхъ припасовъ.

Мужество поддерживало ихъ среди этихъ неизмѣримыхъ пустынь, гдѣ, казалось, царствовала одна только смерть. Они шли нѣсколько времени, и очутились снова въ пустынѣ. Сухая и песчаная земля представлялась утомленнымъ путешественникамъ неизмѣримымъ пространствомъ, покрытымъ удушающими песками; зелени они уже болѣе не встрѣчали, не было ни одного клочка дерну, на которомъ бы они могли остановить свои глаза, покраснѣвшіе и ослабѣвшіе отъ палящихъ солнечныхъ лучей, отвѣсно падающихъ на ихъ головы. Страшная жажда мучила ихъ; отчаяніе начало уже овладѣвать ими, какъ вдругъ нечаянно замѣтили они синѣющуюся вдали гору, столь вожделѣнный предѣлъ труднаго ихъ путешествія. Горе сближаетъ людей между-собою: Али начинаетъ ободрять Мегемета, того самаго Мегемета, который за день до этого былъ для него какимъ-то фанатикомъ, или даже низкимъ шарлатаномъ. Онъ смотритъ на него не какъ на монаха, но какъ на почтеннаго старца; онъ утѣшаетъ, ободряетъ его, помогаетъ ему идти въ дорогѣ, и вотъ наконецъ всѣ трое, послѣ неслыханныхъ трудовъ, подходятъ къ подошвѣ горы. Но силы ихъ истощились; томимые жаждою и совершенно потерявъ силы, они повалились на песокъ, испуская тяжелые вздохи.

Марабутъ съ отчаяніемъ въ глазахъ начинаетъ осматриваться кругомъ себя, и вдругъ замѣчаетъ дерево, покрытое огромными листьями. Отъ радости онъ вскакиваетъ и бѣжитъ къ нему.... но лицемѣріе вмѣстѣ съ надеждою на жизнь, снова вселяется въ его сердце; онъ останавливается, и обращаясь къ Ассану,

Цвѣтъ правовѣрныхъ, говоритъ онъ ему, чтобы избавить своихъ чадъ отъ бѣдствіи. Богъ иногда открывается избраннымъ своимъ; на этотъ разъ онъ избралъ меня, и по благости своей низпосылаетъ мнѣ даръ совершить чудо. Смотри же и благословляй пророка.

Онъ важно подходитъ къ чудовищному дереву, котораго продолговатые, длиною болѣе 20 футовъ листья были прикрѣплены къ коротенькому ихъ стволу двойнымъ чешуйчатымъ черешкомъ, толщиною съ добрую лядвею. Монахъ вынулъ свой кинжалъ, вонзилъ его въ одинъ изъ этихъ черешковъ, и изъ него тотчасъ же потекла свѣжая, прозрачная пода, которая возвратила жизнь утомленнымъ нашимъ путешественникамъ.

-- Мегеметъ, сказалъ Али, я такъ же какъ и ты, благодарю Всевышняго за то, что онъ насадилъ въ сихъ горячихъ степяхъ мадагаскарскую бродатую трапу, (ravenala madagascariensis) которой благодѣтельный сокъ утоляетъ жажду путешественника; но чудо, которое ты только-что совершилъ, ничуть не удивляетъ меня. Я тоже его могу сдѣлать, его, сдѣлаетъ и всякій, вездѣ, гдѣ только растетъ это растеніе. Провидѣніе повсюду заботится о способахъ существованія чадъ своихъ, всѣ живыя созданія суть чада его. Пастухи и птицы во-время долговременныхъ лѣтнихъ жаровъ находятъ въ скалахъ моего отечества, для утоленія своей жажды, спасительную воду въ натуральной чашѣ, образуемой двумя листьями, соединенными своими основаніями на стволѣ растенія суконной ворсянки (dipsacus fullonuin). Въ Индіи еще замѣчательнѣе растеніе пріапъ (nepenthes distillatoria): концы листьевъ его представляются въ видѣ длинныхъ нитей, на которыхъ висятъ настоящіе сосуды, имѣющіе форму древнихъ урнъ, съ крышечками, прикрѣпленными къ нимъ шарниромъ. Во-время дневныхъ жаровъ, чаша эта раскрывается и приподнятая ея крышка даетъ возможность видѣть томящемуся жаждою путешественнику, драгоцѣнную жидкость, которая должна ему возвратить силу и бодрость. Здѣсь я вижу индѣйскую смоковницу (cactus opuntia), которая представляетъ мнѣ случай окончить чудо, такъ начатое счастливо Мегметомъ.

Али приблизился къ вѣтвистому, имѣющему отъ 5 до 6 фут. высоты деревцу, котораго мясистый стволъ былъ составленъ изъ листоватыхъ, сжатыхъ, овально-продолговатыхъ частей, лежащихъ одна надъ другою, вооруженныхъ многочисленными пучками неровныхъ, желтоватаго цвѣта иглъ. Оно было усѣяно большими сидячими цвѣтками отличнаго желтаго цвѣта, красными колючими плодами, схожими по формѣ и по величинѣ своей съ плодами смоквы.-- Али набралъ ихъ множество, и путешественники наши, ощипавъ съ нихъ колючки, съ удовольствіемъ начали вкушать сладкую и прохладительную ихъ мякоть.

ГЛАВА III.

Возстановя свои истощенныя силы, они опять пустились въ дорогу, и спѣшили взойти на гору. Несмотря на то, что терновникъ и острые камни терзали имъ ноги, ихъ поддерживала надежда на позлащенныхъ крыльяхъ своихъ, и менѣе нежели въ часъ они достигли вершины горы.

Какое удовольствіе ощутили они, увидя очаровательный оазисъ! Искусство и природа, казалось, сговорились, чтобы обогатить его своими дарами. Однакоже они видятъ предъ собою только небольшую долину, и никакой памятникъ не представляется ихъ взорамъ. Мрачныя подозрѣнія овладѣваютъ душою Али; онъ думаетъ, что злой духъ подъ одеждою монаха совратилъ ихъ съ истиннаго пути; безпокойство начинаетъ прокрадываться въ его душу. Тщетно ходятъ они по цвѣтущимъ рощицамъ; тщетно они пробуждаютъ криками своими эхо, которое только одно и отвѣчаетъ на ихъ голосъ. Однакоже они замѣчаютъ свѣжіе еще слѣды земледѣлія. Взорамъ ихъ представляется тропинка, идущая отъ бесѣдки, образовавшейся изъ растеній африканской ткеппы (lycium afrum), съ фіолетовыми цвѣточками, древообразной мокрицы (anagallis fruticosa), которой цвѣточки похожи на цвѣточки монистообразнаго костяничника; (osteosperinum moniliferum), съ его прекрасными цвѣтными костистыми зернами, изъ которыхъ африканскія дѣвушки дѣлаютъ себѣ красивыя ожерелья. Эта тропинка, казалось, оканчивалась у дерева огромной величины; тридцать человѣкъ едвали бы могли обхватить неизмѣримый стволъ его, и триста кавалеристовъ легко могли бы маневрировать подъ его тѣнью.

Ассанъ и Али, пораженные удивленіемъ, пошли по тропинкѣ, которая вела къ этому чудовищному произведенію природы. Эта дорожка съ обѣихъ сторонъ была окаймлена прелестными кустарниками; Ассанъ прикоснулся къ одному изъ нихъ концомъ своей тросточки! Кустарникъ дрожитъ, колеблется, листья его сжимаются, его вѣтви наклоняются къ землѣ. Это движеніе сообщается сосѣднимъ кустарникамъ; мало-по-малу все вянетъ и умираетъ, до самаго того дерева, котораго листья теряются въ облакахъ.

-- О Аллахъ, вскричалъ Ассанъ, повергшись на землю вмѣстѣ съ марабутомъ, не обитаютъ ли въ деревьяхъ сихъ мѣстъ души тѣхъ грѣшниковъ, для которыхъ затворены врата святаго твоего рая, или не ослѣплены очи наши чарами какого-нибудь мудреца?

-- Молодой человѣкъ, отвѣчалъ ему пріятный, звонкій голосъ, Аллахъ благъ, слабый находитъ убѣжище въ его милосердіи!

При сихъ словахъ они поднимаютъ глаза свои и видятъ величественнаго старца, приближающагося къ нимъ и подающаго имъ руку.

По почтенному его виду они узнаютъ въ немъ мудреца, къ которому они были посланы, и Ассанъ немедленно разсказалъ ему о предметѣ его горести и цѣли путешествія.

Дервишъ Медюль-аль-Бекиръ заставилъ Ассана подробно и неоднократно объяснять себѣ болѣзнь Фатимы; потомъ отвѣчалъ:

-- Я могу погасить разрушительный огонь, разлившійся по жиламъ любезнѣйшей изъ женщинъ. Защитникъ вѣры, открой сердце твое сладостной надеждѣ; въ нѣсколько дней Фатима будетъ возвращена твоей любви и здоровью. Поди, освѣжи истощенныя свои силы; дверь моя всегда открыта для несчастія и добродѣтели.

Сказавъ это, Медюль-аль-Бекиръ повелъ ихъ къ стволу чудо-дерева, постучалъ своимъ посохомъ, съ которымъ онъ ходилъ по старости, и дверь отворилась въ корѣ его. Они вошли въ простыя, по удобныя комнатки. Мудрый дервишъ улыбался, замѣтивъ ихъ удивленіе, предложилъ имъ умѣренный столъ, и просилъ ихъ потомъ лечь спать.

Ассанъ и Али оба улеглись на той же рогожѣ, и до сна разговаривали о чудесахъ, ихъ поразившихъ, и которыя Арабъ охотно бы приписалъ чудесному нарушенію порядка природы, еслибы Али не объяснилъ ихъ ему такимъ-образомъ:

Растенія суть не то, что объ нихъ думаетъ простой народъ; они живутъ, спятъ и пробуждаются; они любятъ, повидимому, чувствуютъ и умираютъ, какъ животныя. То, что ты Ассанъ приписываешь чудесамъ, есть только слѣдствіе ихъ организаціи, и если марабутъ хочетъ, чтобы ты думалъ иначе, такъ это только изъ своей склонности къ обману. Эти кустарники, которые, какъ ты видѣлъ, пришли въ движеніе, когда ты коснулся къ нимъ своею тросточкою, суть стыдливыя мимозы (mimosa pudica), и растительная раздражительность есть единственная причина того удивительнаго сжатія, котораго ты былъ свидѣтелемъ. Изъ всѣхъ растеній мимоза чувствительная (mimosa sensiliva) была болѣе другихъ изучаема въ этомъ отношеніи. Я приведу тебѣ результатъ многихъ наблюденій, дѣланныхъ опытными натуралистами.

Простое прикосновеніе, сотрясеніе, жаръ, холодъ, капля щелочной или кислой жидкости, наконецъ всѣ химическіе дѣйствователи оказываютъ на нее болѣе или менѣе замѣтное дѣйствіе. При самой высшей степени раздраженія листочки ложатся одинъ на другой верхнею своею стороною и общій ихъ черешокъ опускается вдоль ствола, но когда прикоснешься слегка къ этому растенію, то раздражительность обнаруживается съ меньшею силою. Если слегка прикоснешься къ одному изъ листочковъ этого растенія, говоритъ одинъ изъ знаменитыхъ ботаниковъ моего отечества, то этотъ только одинъ листочекъ приходитъ въ движеніе и поворачивается на своемъ черешкѣ; если прикосновеніе будетъ нѣсколько сильнѣе, то раздраженіе сообщается и противуположному листочку, и оба эти листочка соединяются, между-тѣмъ, какъ всѣ другіе нисколько не измѣняютъ своего положенія. Если царапать остріемъ иглы но синеватому пятнышку, находящемуся у основанія листочковъ, то они вдругъ заколеблются, и гораздо сильнѣе, нежели отъ царапанья остріемъ иглы во всякомъ другомъ мѣстѣ. Занявшіе такимъ-образомъ листья все еще обнаруживаютъ весьма замѣтное движеніе, потому-что сочлененія измѣняются нетакъ скоро, какъ ткань, и потому-что онѣ очевидно суть источники раздражительности. Время, необходимое для того, чтобы листъ опять поднялся, измѣняется, смотря по силѣ растенія, по часу дня, по времени года и состоянію атмосферы. Порядокъ, въ которомъ слѣдуетъ возстановленіе различныхъ частей, равномѣрно измѣняется. Если отрѣжемъ ножницами, не причинивъ даже ни малѣйшаго сотрясенія, половину листочка послѣдней или предпослѣдней пары, въ тоже почти мгновеніе перерѣзанный листочекъ сближается съ листочкомъ ему противуположнымъ; немного спустя, движеніе обнаруживается въ ближайшихъ листочкахъ, и постепенно сообщается отъ одной пары къ другой, и наконецъ весь листъ складывается. Часто случается, что спустя еще двѣнадцать или даже пятнадцать секундъ, общій черешокъ ихъ опускается и листочки сближаются между-собою; но это бываетъ тогда, когда раздражительность сообщается не отъ вершины листа къ основанію, но отъ основанія къ вершинѣ. Азотная кислота, пары горящей сѣры, амміакъ, жаръ, обнаруживающійся въ фокусѣ зажигательнаго стекла, электрическая искра производятъ подобныя же дѣйствія. Слишкомъ сильный жаръ, лишеніе воздуха, погруженіе въ воду замедляютъ эти движенія, ослабляя силу растенія. Отъ сотрясеній, производимыхъ движеніемъ кареты, листья мимозы сперва закрываются; но какъ привыкнутъ, такъ-сказать, къ этому движенію, то опять раскрываются и болѣе уже не закрываются. Любопытно посмотрѣть, какъ мимозы, покрывающія значительной величины долину въ Америкѣ, зашевелятся всѣ одна за другою, когда какой-нибудь травничокъ вздумаетъ усѣсться на одной изъ нихъ.

Но не одна mimosa pudica представляетъ намъ это странное явленіе; mimosa sensitiva и виды, извѣстные у ботаниковъ подъ названіями pu dibunda, lacustris, viva, asperata и пр., имѣютъ тоже свойство. Но еще удивительнѣйшее явленіе того же рода представляетъ намъ растеніе чагеракъ кружащійся (hedysarum gyrans), находимое въ Бенгаліи. Листья его состоятъ изъ трехъ листочковъ, какъ у трилистника; средній его листочекъ очень великъ, а оба боковыевесьма малы. Эти два послѣдніе безпрестанно опускаются и поднимаются, совершая на своихъ шарнирахъ вращательное движеніе, и это движеніе такъ быстро, что въ одну минуту можно насчитать до пятидесяти оборотовъ; средній листочекъ неподвиженъ, и днемъ имѣетъ горизонтальное положеніе, но съ наступленіемъ ночи онъ ложится на стебель растенія, засыпаетъ и остается въ этомъ положеніи до слѣдующаго дня; маленькіе листочки продолжаютъ, между-тѣмъ, свое вращательное движеніе.

Но зачѣмъ искать намъ примѣровъ такъ далеко. Обратимъ взоры наши на Францію. Тамъ есть растеніе барбарисъ (ѣегberis vulgaris), котораго прекрасныя маленькія кисти желтыхъ висячихъ цвѣтковъ служатъ примѣромъ чрезвычайной раздражительности. Если остріемъ иглы уколоть основаніе пестика, то тотчасъ тычинки приближаются къ устью его, прижимаются къ нему и закрываютъ его, какъ-бы стараясь предохранить его отъ опасности; вѣнчикъ колеблется, закрывается и закрываетъ въ свою очередь тычинки; потомъ чашечка обхватываетъ все это своими листочками, и цвѣтокъ закрывается совершенно. Если ранка была довольно сильна, то раздраженіе сообщается и ближайшимъ цвѣточкамъ, и иногда всѣ цвѣточки той же кисти закрываются одинъ за другимъ. Ту же чувствительность мы нанаходимъ и въ тычинкахъ руты душистой (ruta graveolens).

Что касается до необыкновеннаго жилища, въ которомъ мы теперь находимся, то это также не новость. Адансонъ и послѣ него г. Перроте видѣли въ Сенегалѣ деревья баобабъ (Adansonia baobab), имѣющія до девяносто футовъ въ окружности, и конечно дерево, въ которомъ Медюль-аль-Бекиръ заблагоразсудилъ поселиться, не большую имѣетъ толщину. Если баобабъ есть великанъ природы, то онъ въ ней также и самый древній старецъ, и вѣроятно тотъ, въ которомъ мы находимся, былъ свидѣтелемъ потопа, ибо ему должно быть пять, или шесть тысячъ лѣтъ.

-- Али, сказалъ Ассанъ, ты критикуешь нашего монаха, который во всемъ видитъ чудеса, а между тѣмъ, ты самъ такъ положительно говоришь о невѣроятной вещи, которой ты не можешь доказать.

-- Ты ошибаешься, Ассанъ, для меня ничего нѣтъ легче этого. Если тебѣ случалось разсматривать стволъ дерева, разрѣзаннаго поперегъ, то ты, безъ сомнѣнія, замѣтилъ множество круговъ, лежащихъ одни въ другихъ, начиная отъ сердцевины дерева до самой его коры; каждый годъ образуется одинъ изъ этихъ круговъ, и сосчитавъ ихъ, можно съ точностію опредѣлить лѣта растенія. Алансонъ имѣлъ случай считать ихъ во многихъ баобабахъ, и въ нѣкоторыхъ изъ нихъ онъ насчиталъ ихъ до шести тысячъ. Сперхъ-того, одинъ путешественникъ разсказываетъ, что индѣйскіе вельможи заставляютъ рабовъ своихъ выдалбливать для себя комнаты въ стволахъ этихъ чудовищныхъ произведеній земли, и любятъ тамъ въ холодкѣ курить и пить лакби.

Поговоривъ еще немного о своей надеждѣ и о прекрасной Фатимѣ, оба наши путешественника заснули.

На другой день, Гнедюль-аль-Бекиръ разбудилъ гостей своихъ. Онъ повелъ ихъ въ бесѣдку изъ развилистой мимозы (mimosa furcata) съ легкими, парными листьями, въ которыхъ весьма многообразно переплетались между-собою тонкія вѣтви деревянистаго фзсоля (dolichos lignosus), съ большими розовыми и мотыльковыми цвѣтками. Прелестная зелень метоники сенегальской и метоники съ цвѣтками, перемѣняющими цвѣтъ свой, (metbonica senegalensis et methonica simplex) цѣплялись за вѣтви этихъ двухъ кустарниковъ посредствомъ длинныхъ ушковъ, находящихся на концѣ каждаго листка, и такимъ-образомъ онѣ представляли прелестныя гирлянды цвѣтковъ, которые поутру были зелены, въ полдень желты, а въ вечеру красны. При входѣ въ бесѣдку билъ ключомъ прозрачный родникъ, котораго воды вливались въ довольно узкій, но весьма глубокій бассейнъ.

Въ это время Ассанъ хотѣлъ вручить старцу письмо, которое марабутъ прислалъ ему съ Мегеметомъ. Онъ вынимаетъ изъ своего пояса записную книжку, открываетъ ее, чтобъ взять оттуда шелковый фирманъ, на которомъ были начертаны золотыя буквы.

Въ то время, когда онъ подавалъ его Медюль-аль-Бекиру, легкій зефиръ, играя между листьями, крутясь, приближается къ нему, уноситъ на легкихъ и быстрыхъ крыльяхъ своихъ письмо, и бросаетъ его въ тихія воды бассейна. Рука Ассана, смертоносная въ бояхъ, не знаетъ полезнаго искусства разсѣкать волны, поддерживаясь на ихъ поверхности, искусства, слишкомъ пренебрегаемаго при воспитаніи мужчинъ въ Европѣ. Али также не умѣетъ плавать. Оба они находятся въ ужасномъ безпокойствѣ. Между-тѣмъ время дорого; на тонкой ткани, проникнутой водою, скоро могутъ изгладиться буквы, тѣ буквы, отъ которыхъ зависитъ, можетъ-быть, судьба Фатимы. Но дервишъ успокоиваетъ его.

-- Али, говоритъ онъ, возьми подъ этимъ густымъ кустарникомъ сосудъ, наполненный бѣловатою молочною жидкостію, вытекающею изъ вѣтвей этого растенія; вылей ее въ бассейнъ; Аллахъ довершитъ остальное.

Лишь только Али исполнилъ это приказаніе, какъ они съ удивленіемъ увидѣли, что поверхность воды заколыхалась. Листочки розъ, которые дыханіе весны развѣяло по поверхности воды, приходятъ въ быстрое движеніе; всѣ они, какъ-бы носимые на ладьяхъ невидимыми сильфами, быстро плаваютъ на этомъ миніатюрномъ морѣ. Самое письмо какъ-бы нѣкоторымъ вихремъ было принесено къ самымъ йогамъ Ассана, который видитъ его и не торопится поднять, такъ умъ его былъ пораженъ страхомъ и удивленіемъ; онъ думаетъ, что въ этомъ прелестномъ саду обитаетъ могущественный чародѣй.

Въ то время когда дервишъ принималъ письмо, Мегеметъ вдругъ вскричалъ отъ ужаса. Душа этого монаха была способна къ коварству и хитрости, но она не получила отъ природы той стальной твердости, которая свойственна герою. Ассанъ видитъ, что робкій марабутъ бѣжитъ при видѣ насѣкомаго, величиною въ нѣсколько гранатовыхъ зеренъ; это былъ скорпіонъ, котораго укушеніе смертоносно. Ассанъ схватываетъ монаха за руку, останавливаетъ и успокоиваетъ его, и робкій марабутъ оправившись и стыдясь своей слабости, ищетъ глазами тяжелую дубину, чтобъ размозжить чудовище.

Тогда Медюль-аль-Бекиръ говоритъ: Мегеметъ, къ-чему искать булаву великана Кифри, чтобъ раздавить гадкое насѣкомое? Когда злодѣй выходитъ изъ тѣни, когда онъ узнанъ, то Аллахъ предаетъ его безъ защиты правосудію слабаго. Посмотри на этотъ нѣжный цвѣтокъ, эмблему невинности и слабости; скорпіонъ медленно и робко приближается къ нему, и въ немъ, по волѣ Аллаха, онъ найдетъ себѣ наказаніе.

Ассанъ обращаетъ взоръ свой на это растеніе; нѣсколько листьевъ, выходящихъ изъ его корня, лежали на самой землѣ, и поверхность ихъ усѣяна была твердыми и острыми колючками. Лишь-только ядовитое животное къ нему приблизилось, то и старалось, подобно всѣмъ злодѣямъ, скрыться съ глазъ. Вдругъ одинъ изъ этихъ листьевъ схватываетъ и обвиваетъ его со всѣхъ сторонъ; онъ направляетъ на него тысячу жалъ, противъ которыхъ жало скорпіона безсильно; все растеніе сжимается, всѣ листья обвиваются около него и сжимаются. Тщетно онъ борется и силится спастись отъ смерти; чѣмъ больше становятся его усилія, тѣмъ сильнѣе дѣйствуютъ узы, его удушающія. Тѣло его покрывается сотнею глубокихъ ранъ; наконецъ онъ издыхаетъ въ мученіяхъ.

-- Храбрый защитникъ правовѣрныхъ, сказалъ дервишъ: посмотри сюда, эти цвѣты, посѣянные моими руками, сейчасъ раскроются; они выкажутъ наружу свои прелести, которыя они за минуту предъ симъ скрывали; этимъ самымъ они даютъ мнѣ знать, что солнце совершило уже четверть своего оборота. Пора намъ укрыться отъ его палящихъ лучей.

Едва только старецъ произнесъ эти слова, какъ они увидѣли, что цвѣты повинуются его голосу и тихонько открываютъ свои блестящіе вѣнчики. Мегеметъ вскрикиваетъ при этомъ чудѣ, Ассанъ желаетъ объясненія этой тайны, а дервишъ съ хитрою улыбкою говоритъ:

-- Не я открою вамъ завѣсу, подъ которою природа для васъ скрывается, но этотъ молодой европеецъ, который, какъ я вижу по глазамъ его, посвященъ въ таинства, въ которыя Провидѣніе позволяетъ проникать человѣку. Я оставлю васъ на короткое время, и пойду помолюсь Аллаху, чтобъ онъ ниспослалъ намъ лучъ своего милосердія и неизчерпаемой своей благости. Притомъ мнѣ надобно уединиться, чтобъ со вниманіемъ прочитать письмо, присланное мнѣ отъ марабута.

Али, гордясь хорошимъ о себѣ мнѣніемъ дервиша, принялъ на себя важный видъ, и старался показать себя того достойнымъ.

Природѣ, говоритъ онъ, угодно было, чтобъ эти привлекательныя существа, эти цвѣты, составляющіе украшеніе полей, были, подобно намъ, подчинены владычеству сна. Взгляните вотъ на этотъ скважнолистный молочай (tragopogon porrifolius) съ бородавчатыми листьями; онъ поднимаетъ къ свѣтилу дня свою лучезарную, какъ и оно, головку. Всякій день онъ пробуждается, когда свѣтильникъ Аллаха начинаетъ освѣщать горизонтъ, то-есть, между тремя и пятью часами утра.

Эта болотная роза, врагъ любви, этотъ великолѣпный бѣлый кувшинчикъ (nymphaea alba), котораго широкіе листья гордо плаваютъ на поверхности глубокихъ озеръ, поднимаетъ головку свою спустя два часа послѣ прежняго цвѣтка, и снова погружаетъ ее въ воды, когда сумерки начинаютъ омрачать оазисъ.

Здѣсь вы видите прекрасный птицемлечникъ (ornilhogalum umbellatum); когда его нѣжные лепестки съ своею серебристою поверхностію являются на свѣтъ, то этимъ они даютъ мнѣ знать, уто чрезъ часъ солнце достигнетъ наибольшей своей высоты, и что свѣтоносная его колесница совершитъ половину своего дневнаго пути.

На этой раскаленной скалѣ вижу и кристаловидный деневникъ (mesembrianthemum crystallinuin) съ повисшими внизъ вѣтвями. На стволахъ его вы во всякое время замѣтите крупныя капли росы, или лучше сказать, кусочки льда, поды, отвердѣвшей отъ холода, неизвѣстнаго подъ этимъ пламеннымъ небомъ. Невзрачные цвѣтки его раскрываются въ полдень.

Вотъ это растеніе принадлежитъ къ тому же роду; это полулуденный деневникъ (mesembrianthemum pomeridianum); подобно безпечной одалискѣ, онъ исторгается изъ объятій сна неранѣе, какъ между однимъ и двумя часами.

Это дождевой ноготокъ (calendula pleuvialis), котораго прекрасные золото-желтые цвѣтки раскрываются въ семь часовъ утра, и закрываются между тремя и четырьмя часами пополудни, если только небо не предвѣщаетъ грозы, ибо въ такомъ случаѣ это благоразумное растеніе ожидаетъ, пока пройдетъ худая погода, и тогда раскрывается.

Растеніе ночная смолянка, (silene noctiflora) даетъ знать, что солнце скоро окончитъ дневной путь свой; цвѣтки его раскрываются между пятью и шестью часами вечера.

Подъ этимъ густымъ кустарникомъ я вижу благовонное растеніе, чудоцвѣтъ ялапу (mirabilis jalapa); оно раскрываетъ свои скромныя прелести только между семью и восьмью часами.

Наконецъ, этотъ пурпуровый выонокъ (conmololus purpureas), котораго длинные и слабые стебли ищутъ себѣ опоры въ кустарникѣ, который они украшаютъ, раскроетъ свои пурпуровые колокольчики непрежде, какъ когда второй часъ ночи погрузитъ всю природу въ глубокій сонъ.

Безсмертный Линней, знаменитый учоный сѣверной Европы, пораженный правильностію, съ какою нѣкоторые цвѣты раскрываютъ и закрываютъ вѣнчики свои въ опредѣленные часы дня, представилъ имъ таблицу, которую онъ наименовалъ часами Флоры; но какъ эта таблица была составлена въ Упсалѣ, подъ 60 градусомъ сѣверной широты, то, слѣдовательно, раскрытіе цвѣтковъ тѣхъ же растеній въ Парижѣ должно быть часомъ раньше, какъ замѣтилъ Адансонъ, а въ Африкѣ еще и гораздо раньше. Вотъ копія этихъ часовъ, Ассанъ.

ЧАСЫ ФЛОРЫ.

0x01 graphic

Не по одному только вѣнчику можно узнавать время, въ которое растенія засыпаютъ. При наступленіи ночи листья многихъ акацій опускаются и остаются до разсвѣта въ висячемъ положеніи къ землѣ; тогда они принимаютъ горизонтальное положеніе, потомъ поднимаются по мѣрѣ возвышенія солнца надъ горизонтомъ, и наконецъ, въ полдень они принимаютъ направленіе прямо къ небу. Листья пузырника (colutea arborescens), представляютъ совершенно противуположное явленіе. Какъ только наступаетъ ночь, они поднимаются. Впродолженіе ночи главный черешокъ листьевъ стыдливой мимозы (mimosa pudica) наклоняется къ стволу дерева, а второстепенные черешки приближаются одинъ къ другому и листочки ложатся одинъ на другой, какъ черепицы на кровляхъ, направляя острые свои концы къ небу.

При приближеніи ночи листочки кассіи мариландской (cassia Marylandica) опускаются, поворачиваясь такъ, что листочки каждой пары ложатся одинъ на другой не нижнею, но верхнею своею стороною. Наконецъ, многія растенія, въ-особенности изъ семейства бобовыхъ, втеченіе ночи сжимаютъ различнымъ образомъ свои листья.

Полагали сначала, что сонъ растеніи надобно приписать механическому дѣйствію солнечнаго свѣта на ихъ органы; но опыты г. де-Кандоля доказали несправедливость этого мнѣнія. Онъ ставилъ многія растенія въ темномъ мѣстѣ, куда свѣтъ солнца проникнуть не могъ, освѣщалъ ихъ сильно свѣчами, и получилъ слѣдующій результатъ: нѣкоторыя изъ нихъ ошибались въ часахъ дня, открывали листочки свои ночью и закрывали въ то время, когда солнце было надъ горизонтомъ; другія сохраняли свои привычки, спали и бодрствовали въ свои обыкновенные часы.

Тутъ Ассанъ сказалъ:

-- Все, что ты говорилъ Али, чудно; однако я этому вѣрю; но какъ ты объяснишь движеніе воды въ бассейнѣ, вслѣдствіе котораго волны принесли ко мнѣ фирманъ марабута?

-- Очень просто отвѣчалъ молодой человѣкъ. Бѣлый сокъ молочая (euphorbia lathyris), который я нашелъ въ сосудѣ, въ который текъ онъ изъ насѣчки, сдѣланной на растеніи, имѣетъ свойство приводить въ движеніе всѣ маленькія тѣла, плавающія на водѣ, если нѣсколько капель его влить въ воду.

-- А скорпіонъ?

-- Скорпіонъ попался въ листъ діонеи-мухоловки (dionaea muscipula). Листья этого растенія состоятъ изъ двухъ лопастей, соединенныхъ шарниромъ вдоль серединной ихъ линіи. Если насѣкомое прикоснется къ верхней сторонѣ этихъ лопастей, то онѣ соединяются между-собою, схватываютъ животное и не пускаютъ его до-тѣхъ-поръ, пока оно не умретъ, будучи пронжево иглами, которыми усѣяны эти листья. На берегахъ Сены, въ окрестностяхъ Парижа, часто попадается другое растеніе, пеменѣе замѣчательное, росникъ круглолистный (drosera rotundifolia), которое впрочемъ принадлежитъ къ одному семейству съ діонеею; оно имѣетъ небольшіе круглые листья, замѣчательные по железковатымъ волоскамъ, которыми они усѣяны. Если муха по неосторожности сядетъ на средину одного изъ нихъ, то эти волоски тотчасъ загибаются надъ ея крыльями и не даютъ ей улетѣть; потомъ края листа поднимаются, сближаются и запираютъ насѣкомое какъ въ ящикѣ; тамъ оно и умираетъ, и тогда-только листъ принимаетъ свою обыкновенную форму, и трупъ извергается вонъ.

Растеніе волосатые образки (arum crinitum), растущее на островѣ Миноркѣ, имѣетъ цвѣтокъ длиною въ одинъ футъ; онъ бѣловатъ, съ синими и зелеными пятнами; видомъ своимъ онъ совершенно похожъ на вершу, которою ловятъ рыбу. Внутри онъ усѣянъ множествомъ жесткихъ фіолетоваго цвѣта волосковъ, которые остріями обращены къ центру цвѣтка, издающаго отвратительный запахъ трупа. Плотоядныя насѣкомыя, обманутыя этимъ запахомъ, бѣгутъ къ нему весьма изъ-далека; они безъ всякаго труда входятъ въ эту вершу; но когда, замѣтивъ свою ошибку желаютъ выдти оттуда, то острія щетинокъ заслоняютъ имъ дорогу, и выходъ для нихъ невозможенъ; они умираютъ тамъ жертвою своего неблагоразумія и охоты къ лакомству.

Вы видѣли, Ассанъ, какъ изъ цвѣтовъ можно сдѣлать часы; теперь я вамъ покажу, что эти прелестныя существа могутъ намъ служить вмѣсто календаря и барометра. Что касается до календаря, то я составлю его для Франціи, потому-что только въ своемъ отечествѣ я дѣлалъ для этого достаточныя наблюденія.

1. Въ январѣ мѣсяцѣ цвѣтетъ смертоносъ (helleborus niger), столь замѣчательный по своимъ красивымъ вѣнчикамъ бѣлорозоваго цвѣта, величиною съ розу; они имѣютъ форму мелкихъ чатъ; по этимъ свойствамъ они во Франціи называются рождественскими розами. Древніе вѣрили, что корень этого растенія, принятый въ порошкѣ, вылечиваетъ отъ сумасшествія, и вотъ почему врачи прописывали его поэтамъ.

2. Въ февралѣ красивый снѣжноцвѣтъ (galantbus nivalis) выказываетъ среди инея свою маленькую головку бѣломолочнаго цвѣта, которую едва ли бы можно было и замѣтить на ёнѣгу, еслибы его лепестки не имѣли на себѣ зеленаго сердцеобразнаго пятнышка.

3. Въ мартѣ вялый еще дернъ покрывается красными, пурпуровыми или фіолетовыми цвѣтками трилистной вѣтреницы (hepatica triloba), и въ то же время другое растеніе лютикъ чистотѣлъ (ficaria ranunculoides) раскрываетъ по берегамъ болотъ свои лучезарные и золотистые вѣнчики.

4. Въ апрѣлѣ вы найдете на опушкахъ лѣсовъ розовые цвѣты вѣтреницы добровной (anemone nemorosa), а на лугахъ цвѣты одуванчика (taraxacum dens-leonis).

5. Въ маѣ молодые крестьяне съ удовольствіемъ ищутъ въ лѣсахъ, среди моху и лишаевъ, благовонныхъ цвѣтковъ ландыша (convallaria majalis); и въ тоже время кокетливая таволга (spiraea filipendula), какъ-бы съ нѣкоторымъ тщеславіемъ разстилаетъ по берегамъ ручьевъ большія кисти бѣлыхъ своихъ цвѣтовъ.

6. Въ іюнѣ василекъ (centaurea cyanus), котораго цвѣтки дѣти набираютъ во ржи и плетутъ изъ нихъ себѣ вѣнки, и полевой макъ (papaver rhaeas), неуступающій ему въ яркости красокъ, мѣшаютъ свои блестящіе вѣнчики съ желтѣющею зеленью пивъ.

7. Въ іюлѣ вербовникъ (lythrum salicaria) распускаетъ свои длинные неправильные лепестки около пней любимыхъ имъ изъ, а пижма (tanacetuin vulgare) украшаетъ ароматическіе свои стебли своими красивыми желтыми щитообразными цвѣтками.

8. Въ августѣ, когда зелень начинаетъ уже блекнуть, мы находимъ подъ густыми кустарниками, окаймляющими луга, лазуревые цвѣтки скабіозы (scabiosa snccisa) и желтые вѣнчики очной травы (euphrasia lutea), этого деревца въ миніатюрѣ.

9. Въ сентябрѣ осенникъ (colchicum autumnale), который древніе называли сыномъ безъ отца (filius ante pairem), потому-что цвѣтки его распускаются прежде развитія стебля и листьевъ, украшаетъ луга розовыми вѣнчиками своими, похожими на сэфранъ; и въ то же время круглякъ европейскій (cyclamen europacum, растущій въ тѣни лѣсовъ, склоняетъ къ землѣ красивые свои бѣлые цвѣтки, которыхъ лепестки загибаются вверхъ.

10. Въ октябрѣ астра (aster granditlorus) украшаетъ сады наши своими бѣлопурпуровыми цвѣтами, разливая около себя пріятный запахъ померанца. Въ то же время индѣйскій златоцвѣтъ (chrysanthemum indicum) распускаетъ свои пышныя разноцвѣтныя головки.

11. Въ ноябрѣ большая часть цвѣтовъ пропадаетъ. Но ксименезія (ximenesia encelioides) съ желтыми лучистыми цвѣтами, равно-какъ и щитообразные бѣлые цвѣты португальской калины (viburnum tinus украшаютъ еще сады любителей.

12. Въ декабрѣ съ удивленіемъ встрѣчаешь красивыя лиловыя кисти благовоннаго бѣлокопытника (tussilage fragrans), растенія, которое, по пріятному своему запаху, называется зимнимъ геліотропомъ.

Но это еще не все; я уже сказалъ вамъ, что растенія могутъ замѣнять для насъ и барометръ. Колючники (carlina acanlhifolia, vulgaris, lanata etc.), германніи (bermannia panudata etc.), а особливо ноготки (calendula pluvial is) имѣютъ сильныя гигрометрическія свойства. Если днемъ долженъ быть дождь, то эти растенія по-утру не раскрываютъ своего вѣнчика, и если послѣ хорошаго утра небо покрывается дождевыми тучами, то они тотчасъ закрываютъ цвѣтки свои. Во Франціи есть весьма красивое растеньице кислица (oxalis acetosella), которое еще чувствительнѣе къ дождливой погодѣ; ибо въ первомъ случаѣ оно не раскрываетъ ни своихъ цвѣтковъ, ни листьевъ, а во второмъ опять закрываетъ тѣ и другіе. Нѣкоторыя растенія имѣютъ гигрометрическія свойства во всѣхъ своихъ частяхъ; таковы суть: funaria hygromelrica и пресловутая іерихонская роза (anastatica bierochuntica). Нѣкогда пилигримы, возвращавшіеся изъ Іерусалима, нерѣдко приносили ее съ собою, какъ нѣчто чудесное. Эта мнимая роза есть не что-иное, какъ растеньице, принадлежащее къ семейству молочаевъ. Его вырываютъ и засушиваютъ въ тѣни. При этомъ вѣтки его завиваются, то отдаляются то приближаются однѣ къ другимъ, то перепутываются между-собою, такъ что наконецъ все растеніе представляетъ родъ шара, вовсе непохожаго на розу. Оно остается въ этомъ состояніи до-тѣхъ-поръ пока въ атмосферѣ нѣтъ влажности; но какъ-скоро время идетъ къ дождю или грозѣ, вѣтви его распрямляются, толстѣютъ, удлиняются и вытягиваются, какъ члены молюска осминога, или полипа. Когда небо дѣлается яснымъ, то они снова сжимаются.

ГЛАВА IV.

Али прекратилъ свои разговоръ, и они пошли къ старцу въ его живой домъ. Впродолженіе цѣлаго дня Ассанъ слушалъ разговоры его, исполненные глубокой мудрости, и время прошло такъ скоро, что онъ едва замѣтилъ, что уже сребристый свѣтъ луны игралъ между листьями. Они вышли, и вздохъ, вылетѣвшій изъ стѣсненной груди юнаго путешественника, исполнилъ опять сердце его горестію. Умирающая Фатима представилась его воображенію, и слова дервиша не поражали болѣе его слуха.

-- Отецъ мой, сказалъ онъ ему, какъ ты думаешь, увижу ли я еще эту розу красоты?

Медюль-аль-Бекиръ не отвѣчалъ ему на это, но взявъ два сухіе прутика, сильно и скоро потеръ ихъ одинъ о другой; вскорѣ показалось пламя и зажгло смолистую сосновую вѣтвь. При свѣтѣ этого свѣтильника онъ находитъ и срываетъ двѣ вѣтви нѣкотораго растенія, увлаженнаго росою; онъ мнетъ ихъ своими пальцами, и подойдя къ Ассану и Али, слегка натираетъ имъ вѣки. Вдругъ изъ земли поднимается туманъ и окружаетъ ихъ, потомъ обращается въ густой дымъ, который медленно клубится скрываетъ небеса отъ ихъ взоровъ; они касаются одинъ къ другому, но не видятъ себя болѣе. Минуты двѣ спустя, этотъ чорный дымъ разсѣивается, и имъ представляется удивительное зрѣлище. Зелень и цвѣты кажутся въ огнѣ, живое, легкое пламя выходитъ, повидимому, изъ нѣдръ земли и начертываетъ таинственныя буквы на муравѣ испещренной различными цвѣтами. Буквы эти увеличиваются и наши путешественники ясно читаютъ въ нихъ слѣдующее: "Ассанъ и Фатима будутъ соединены сладостнѣйшими узами брака". Какъ только они это прочитали, то все исчезло.

Дервишъ обратился съ улыбкою къ Али.

-- Ну! молодой европейскій ученый, сказалъ онъ ему, можешь ли ты объяснить и это новое чудо?

-- Могу, отецъ мой, отвѣчалъ Али.

-- Объясни же, молодой человѣкъ, ибо и самая наука должна украшаться прелестями и энтузіазмомъ юности.

Дымчатка аптекарская (fumaia officinalis) есть красивое однолѣтнее растеньице, растущее въ Европѣ на пикахъ. Выжатый сокъ его производитъ на глаза наши такое же дѣйствіе, какъ и дымъ, и если кто потретъ имъ свои вѣки, то ему покажется, что онъ окруженъ дымомъ. Ясенецъ бѣлый (dictamnus albus) находится въ южной Франціи, равно-какъ и въ Варваріи. Его липкіе стебли, вышиною отъ двухъ до трехъ футовъ и покрытые железами, въ лѣтнее время оканчиваются большими кистями пурпуровыхъ мотыльковыхъ цвѣтковъ, съ полосками темнобагрянаго, или бѣлаго цвѣта. Все растеніе содержитъ въ себѣ много летучаго масла, и въ теплое и сухое время распространяетъ отъ себя ароматическіе пары, которые легко воспламеняются отъ пламени свѣчи, или отъ пламени горящей сосновой вѣтви. Дервишъ самъ вамъ скажетъ, что если между другими цвѣтами помѣстить прутья ясенца (dictamnus albus), если дать симъ прутьямъ разные сгибы, такъ чтобъ они образовали собою какой-нибудь вензель, буквы или девизы, то все это покажется въ огнѣ, когда пламя будетъ переходить мало-по-малу отъ одного прутика къ другому.

Впрочемъ это не есть единственное растеніе, представляющее огненный феноменъ. Дочь знаменитаго сѣвернаго естествоиспытателя Линнея прогуливалась однажды вечеромъ въ саду, въ которомъ отецъ ея посѣялъ капуциновъ (tropaeolum majus), растеніе тогда еще новое въ Европѣ. Жаръ былъ сильнѣйшій, погода тягостная, и атмосфера наполнена электричествомъ. Ей показалось, что какія-то искры выскакиваютъ изъ бесѣдки, образовавшейся изъ капуциновъ. Удивляясь этому явленію, она подходитъ къ бесѣдкѣ, сотрясаетъ стебель одного изъ этихъ растеній, и вдругъ изъ каждаго цвѣтка посыпались яркія электрическія искры.

Нѣкоторые ботаники съ успѣхомъ повторяли этотъ опытъ, но, признаюсь, что самъ я никогда не видалъ этихъ искръ, чему безъ сомнѣнія, было причиною то, что я не умѣлъ выбрать благопріятнаго для этого времени. Говорятъ также, что ноготокъ королевскій, шафрановая разность (variété) садоваго ноготка (calendula officinalis) производятъ то же явленіе.

Растеніе образки съ серцевидными листьями (arum cordifolium), растущее на островѣ Бурбонѣ, и также образки обыкновенные (arummaculalum), такъ обильно растущіе въ лѣсахъ европейскихъ, представляютъ странное явленіе, имѣющее, повидимому, нѣкоторое сходство съ предъидущими. Цвѣтокъ этого растенія состоитъ изъ большаго листа, называемаго покрываломъ (spatha), свернутаго наподобіе бумажнаго конуса. Среди этого конуса находится початокъ (spadix), маленькій, болѣе или менѣе удлиненный столбикъ; отъ основанія его идутъ пестики и тычинки. Въ самое мгновеніе разцвѣтанія початокъ (spadix) весьма сильно нагрѣвается, въ-продолженіе нѣсколькихъ часовъ въ образкахъ обыкновенныхъ, а въ образкахъ бурбонскихъ до такой степени, что эту колонку съ трудомъ можно держать пальцами. Изъ зеленой, каковою она была прежде, она вдругъ дѣлается темнофіолетовою, какъ-будто бы она сгорѣла; послѣ этого она вянетъ, умираетъ, и спустя нѣсколько времени, отваливается.

При послѣднихъ словахъ Али послышались смѣшанные голоса въ скалахъ, окружающихъ оазисъ. Множество факеловъ вдругъ освѣтило долину слабымъ свѣтомъ. Мегеметъ затрепеталъ, узнавъ племя свирѣпыхъ Арабовъ, которые ограбили ихъ въ пустынѣ, и взяли въ плѣнъ слугъ Ассана; ужасъ его обнаруживается дрожащимъ, едва внятнымъ голосомъ. Медюль-аль-Бекиръ замѣчаетъ это и успокоиваетъ его своею твердостію; такъ-то справедливо, что примѣръ мужества могущественнѣе самыхъ лучшихъ убѣжденій.

Аллахъ, говоритъ онъ ему, попускаетъ иногда торжествовать злодѣямъ, но это торжество кратковременно и за нимъ слѣдуетъ ужасное наказаніе. Войдемъ въ мое жилище, и завтра, можетъ-быть, вы узнаете, что рука его рано или поздно тяготѣетъ надъ главою ожесточеннаго преступника.

Ассанъ и дервишъ, чрезъ отверстіе, сдѣланное въ корѣ страннаго ихъ обиталища, наблюдаютъ всѣ движенія ужасныхъ сыновъ пустыни. Послѣдніе приближаются почти къ самому ихъ убѣжищу, и располагаются провести здѣсь ночь, предавшись опіуму. Религія запрещаетъ имъ пить вино и крѣпкіе напитки, но они замѣняютъ ихъ отваромъ опіума, который, дѣйствуя на нихъ иначе, нежели на Европейцевъ, воспламеняетъ сперва ихъ воображеніе, потомъ опъяняетъ и, наконецъ, приводитъ въ бѣшенство.

Несчастные ихъ плѣнники, обремененные узами, ожидаютъ роковой минуты, въ которую ярость ихъ, воспламененная этимъ ядовитымъ напиткомъ, рѣшитъ ихъ участь. Ихъ стопы раздаются въ душѣ Ассана; вопли ихъ падаютъ на его сердце и жгутъ его; но ему остается только вздыхать объ участи, ихъ ожидающей.

-- О Магометъ, говоритъ онъ въ изступленіи, если кровь, пролитая мною въ сраженіяхъ за твое ученіе, обратила на меня хотя одинъ взоръ твоей благости, если рука моя всегда была твердѣйшею опорою защитниковъ вѣры, то умоли предвѣчнаго Аллаха, чтобъ онъ спасъ невинныя жертвы отъ варварства этихъ чудовищъ.

Едва только окончилъ онъ эту краткую молитву, какъ вдругъ быстрая и яркая молнія разсѣкаетъ мрачный покровъ ночи; чорное облако, предвѣстникъ бури, быстро распростирается надъ горизонтомъ, и ударъ грома, раздавшійся въ облакахъ, повторяется продолжительными раскатами въ скалахъ долины. Арабы, испугавшись, ищутъ убѣжища, чтобъ укрыться отъ страшной грозы, которую они предвидятъ; они съ шумомъ удаляются и скрываются за скалою, висящею надъ преступными ихъ головами. Чаща вѣтвистыхъ деревьевъ, покрытыхъ непроницаемою зеленью, доставляетъ имъ убѣжище; они оставляютъ несчастныхъ своихъ плѣнниковъ ярости бури и готовятся предаться роковому успокоенію.

-- Буди благословенно во-вѣки имя пророка, возгласилъ Медтоль-аль-Бекиръ; онъ повергъ молитву благочестиваго на ступени престола Предвѣчнаго! Всесильный гнѣвъ Божій падетъ на главу преступниковъ. Поди, Ассанъ, поди, отдохни тихимъ сномъ праведника, и завтра вѣрные слуги твои будутъ возвращены тебѣ, свободѣ и счастію.

Юный защитникъ вѣры, успокоенный мудрымъ дервишемъ, заснулъ наконецъ въ объятіяхъ надежды.

Какъ только утренняя заря пробудила природу, тысячи криковъ радости достигли до его слуха; онъ слушаетъ, встаетъ и падаетъ въ объятія счастливыхъ слугъ своихъ, которыхъ Медюльаль-Бекиръ только-что освободилъ отъ узъ. Мудрецъ беретъ его за руку и ведетъ къ скалѣ, чтобъ показать ему страшный примѣръ вѣчнаго правосудія. Ассанъ думаетъ, что скала, отторгнутая ударомъ грома, передавила свирѣпыхъ Арабовъ, или, что разверзшаяся земля поглотила ихъ въ бездонныхъ пропастяхъ своихъ. но какъ онъ удивился, когда увидѣлъ, что въ природѣ не произошло никакой перемѣны. Чорное облако, разразившееся ужасною бурею, исчезло; на крыльяхъ вѣтра улетѣло оно въ пустыню, и ударовъ грома неслышно было болѣе на оазисѣ. Природа была столь же прекрасна и спокойна, какъ вчерашній день. Множество птицъ, красующихся самыми яркими цвѣтами своихъ перьевъ, привѣтствовали пробужденіе ея пѣснями радости; листья сохранили всю свою свѣжесть, цвѣты весь блескъ свой и земля пышный нарядъ свой.

Они приближаются къ скалѣ и находятъ разбойниковъ пустыни, погруженныхъ навѣки въ ужасный сонъ смерти. Болѣзненныя конвульсіи оставили страшные свои слѣды на обезображенныхъ ихъ лицахъ. Мщеніе Аллаха было праведно, но ужасно.

-- Посмотри, сказалъ дервишъ, на деревья, покрывающія своею тѣнью эти синіе трупы; это манценилы (hippomane mancenilla), которыя своими листьями, формою и цвѣтомъ плодовъ своихъ похожи нѣсколько на европейскія яблони. Если путешественникъ, прельстясь обманчивымъ видомъ этихъ яблокъ, по несчастію, съѣстъ хотя одно изъ нихъ, то онъ внезапно платитъ жизнію за свою неосторожность. Бѣлый сокъ, находящійся во всѣхъ частяхъ ихъ, есть столь сильный ядъ, что дикар" употреблять его для своихъ ядовитыхъ стрѣлъ, и онѣ весьма долго удерживаютъ въ себѣ ядовитую его силу. Эти деревья распространяютъ около себя ядоносную атмосферу, которая причиняетъ смерть несчастнымъ, которые, но неосторожности, заснутъ подъ ихъ пагубною тѣнью. Даже крабы (родъ раковъ), живущіе въ сосѣдствѣ съ ними, получаютъ отъ-того вредныя свойства, вслѣдствіе чего ихъ и не употребляютъ для приготовленія кушанья. Я принесъ сѣмяна этихъ деревьевъ, много лѣтъ тому назадъ, изъ самыхъ жаркихъ странъ Южной Америки. Дервишъ замолчалъ, и бросивъ суровый взглядъ на Мегемета, который безпрестанно кричалъ: чудо, присовокупилъ:

Юный мусульманинъ, и ты, христіанинъ! хотя я и дервишъ, во ненавижу шарлатанство и презираю того человѣка, который считаетъ себя добродѣтельнѣе и благочестивѣе другихъ, потому-что у него однимъ порокомъ больше, нежели у другихъ, именно лицемѣріемъ (при этомъ марабутъ покраснѣлъ). Я нижу насквозь душу Ассана; еслибы я захотѣлъ оставить его въ заблужденіи, онъ бы почелъ меня существомъ сверхъ-естественнымъ, къ которому Аллахъ благоволитъ болѣе, нежели къ другимъ людямъ, ппзпосылая мнѣ даръ премудрости. Онъ бы обманулся, ибо въ природѣ нѣтъ людей, способныхъ къ дѣйствіямъ сверхъестественнымъ. Если иногда являлись таковые люди, какъ то думаютъ, то они были обязаны суетною своею славою обману съ ихъ стороны и невѣжеству со стороны другихъ. Глубокое изученіе природы доставляетъ мнѣ средства ослѣпить умъ твой мнимыми чудесами, которыхъ множество я могъ бы показать тебѣ, еслибы менѣе дорожилъ драгоцѣннымъ временемъ. Растенія, собранныя мною при помощи науки въ этой долинѣ, были бы достаточны для этого. Но, Ассанъ, мудрый человѣкъ не откладываетъ до завтра того, что онъ можетъ сдѣлать сегодня. Кто можетъ исчислить неизмѣримое пространство, отдѣляющее насъ отъ слѣдующаго дня, отъ слѣдующаго мгновенія? Мы недолжны забывать, что Фатима страдаетъ и ожидаетъ насъ. Итакъ отправимся сегодня же съ твоими рабами и верблюдами. Вотъ талисманъ, который долженъ возвратить жизнь Фатимѣ, и я разскажу тебѣ его исторію.

Въ семнадцатомъ вѣкѣ была вице-королевою въ Перу одна молодая женщина, исполненная любви и прекрасная, какъ твоя Фатима. Это была знаменитая графиня Цинхона. Не подражая варварскому обхожденію Испанцевъ, ея соотечественниковъ, съ несчастными Индійцами, она любила утѣшать ихъ въ горѣ и помогать имъ въ несчастіяхъ, и потому была любима всѣмъ оставшимся жалкимъ народомъ, который былъ почти совершенно истребленъ оружіемъ жестокосердыхъ тирановъ Америки. Вскорѣ смертоносная лихорадка распростерла свое чорное покрывало надъ этою опустошенною страною, и побѣдители, поражаемые этою ужасною болѣзнію, тысячами падали мертвые на трупы побѣжденныхъ. Графиня Цинхона заболѣла также этою болѣзнію, и несмотря на старанія самыхъ искуснѣйшихъ врачей, каждый день, каждый часъ приближалась ко гробу. Однажды вечеромъ болѣзнь достигла высшей степени своего развитія, и она, окруженная своими плачущими женщинами, готова уже была испустить послѣднее дыханіе жизни.

Въ это время является одинъ Индіецъ, держа въ рукѣ талисманъ, подобный тому, который я подаю теперь тебѣ. Онъ преклоняетъ колѣна у постели графини и говоритъ ей растроганнымъ голосомъ: "Могущественная графиня! ты получишь награду за то добро, которое ты дѣлала чадамъ Америки; выслушай, и сердце твое согрѣется надеждою. Когда злой духъ, потрясая своими лихорадочными крыльями, пронесся надъ нашими лѣсами, то братья мои и я, всѣ мы были поражены этимъ пожирающимъ огнемъ и были близки къ смерти. Стеная, углубились мы въ лѣса и искали спасительной воды, чтобы утолить томящую насъ жажду; но увы! лучи солнца все изсушили. Въ отчаяніи мы призывали смерть, какъ вдругъ нечаянный случай открылъ намъ среди пустой долины небольшую лужу вонючей, рыжеватой воды. Она была окружена старыми, какъ наши дѣвственные лѣса, деревьями, которыя были покрыты бѣлыми цвѣтами, по виду и пріятному своему запаху похожими на цвѣты померанца. Многія изъ сихъ деревьевъ, сраженныя косою времени, упали въ эту лужу, и испортили воду ея. Несмотря на отвращеніе, которое она внушала, мы съ жадностію стали пить ее, и не надѣясь найти лучшей, устроили около нея свои жилища. Судите же о нашемъ удивленіи, когда чрезъ три дня, проведенные нами въ горести, мы увидѣли, что эта горькая и отвратительная вода возстановила наше здоровье. Нетрудно было догадаться, что она обязана была цѣлебною своею силою корѣ деревьевъ, свалившихся въ лужу, ибо она получила непріятный ея вкусъ, и опыты, сдѣланные нашими стариками, подтвердили это.

Въ ненависти своей къ нашимъ тиранамъ, мы поклялись хранить эту тайну. Но тотъ же бичъ поразилъ и тебя, и наша любовь къ тебѣ побѣдила ненависть нашу къ твоимъ соотечественникамъ. Отъ имени гонимыхъ племенъ нашихъ, я принесъ тебѣ кусокъ этой драгоцѣнной коры, и въ память твоихъ благодѣяній мы дали имя цинхоны (quinquina, cinchona officinalis), дереву, которое ее производитъ".

Графиня была спасена, и съ 1638 года, эпохи, въ которую происходила эта сцена, медицина пользуется этимъ открытіемъ.

Итакъ ѣдемъ, повторяю я тебѣ, чтобъ съ помощію этого талисмана возвратить здоровье той, которая должна сдѣлаться твоею супругою, той, которую мнѣ хочется благословить и сжать въ своихъ объятіяхъ.... моей дочери!

-- Твоей дочери! Да, отецъ мой! сказалъ Ассанъ, прижимая дервиша къ своему сердцу. Фатима не знаетъ своихъ родителей; отъ самой колыбели, она сдѣлалась плѣнницею одной свирѣпой орды; потомъ была призрѣна однимъ богатымъ купцомъ, который воспиталъ ее, какъ свою родную дочь, и умирая, оставилъ ей все свое богатство. Ѣдемъ же, отецъ мой, ты усыновишь ее, и я буду твоимъ сыномъ, и ты проведешь старость свою въ покоѣ и счастіи въ объятіяхъ дѣтей своихъ. Слезы текутъ изъ глазъ твоихъ, грудь твоя стѣсняется.... о, Медюль-аль-Бекиръ! сверши подвигъ свой, подумай, что ты ѣдешь совершить доброе дѣло.

-- Да, возразилъ старецъ, я буду отцомъ твоимъ и отцомъ Фатимы; таинственныя событія окружаютъ насъ, но не время еще тебѣ объ нихъ разсказывать.... Итакъ ѣдемъ, ѣдемъ, не медля, и Аллахъ да покровительствуетъ намъ!

ГЛАВА V.

На другой день малый караванъ, увеличившійся еще однимъ путешественникомъ, отправился въ путь на Триполи. Астрономическія познанія Медюль-аль-Бекира значительно сократили ихъ дорогу проѣздомъ чрезъ Сахару, которой всѣ оазисы были ему извѣстны. Ассанъ, удивлявшійся его глубокимъ знаніямъ, забросалъ его вопросами, на которые старецъ отвѣчалъ подробно и съ удовольствіемъ.

Растенія, говорилъ онъ, суть не то, за что ихъ обыкновенно принимаютъ; это суть живыя существа, которыя дышутъ, испаряются, питаются и размножаются подобно животнымъ. Природа даровала имъ также инстинктъ самосохраненія. Она, повидимому, была къ человѣку благосклоннѣе, нежели къ другимъ существамъ, вышедшимъ изъ творческихъ рукъ ея, и однакоже она не надѣлила его однимъ особеннымъ чувствомъ, которымъ одарены животныя и растенія; я хочу сказать о предчувствіи грозы, которая въ одно мгновеніе опустошаетъ прекрасныя и цвѣтущія нивы, воздѣлываемыя имъ съ такимъ трудомъ. Часто среди полей захватываетъ мирнаго земледѣльца дождь, который промачиваетъ его до костей и леденитъ кровь его, или убійственный градъ, который наноситъ ему раны, хотя безпокойство животныхъ, его окружающихъ, склонившійся стебель, закрывшіеся вѣнчики цвѣтковъ, украшающихъ луга его, могли бы этими столь поразительными знаками вывести его изъ безпечности.

Иногда въ путешествіяхъ своихъ я забавлялся на берегахъ Роны и Саоны странными движеніями валлизнеріи (vallisneria spiralis). Это растеніе растетъ на двѣ рѣкъ; оно имѣетъ жилковатые, разстилающіеся корни. Часто довольно большіе его стебли не достигаютъ до гладкой поверхности стихіи, имъ обитаемой, или потому, что непредвиденное наводненіе увеличило массу водъ, или потому, что оно растетъ на слишкомъ-большой глубинѣ. Подобно коноплѣ и шпинату, оно есть растеніе двудомное, то-есть одни недѣлимыя (individuum) имѣютъ цвѣтки, снабженные только тычинками, а другія недѣлимыя имѣютъ цвѣтки только съ одними устьями пестиковъ (stigma). По аналогіи, первымъ цвѣткамъ дано названіе мужескихъ, а вторымъ женскихъ. Женскіе цвѣтки сидятъ на чрезвычайно длинномъ цвѣточномъ стебелькѣ, изогнутомъ въ видѣ спирали, почти какъ пробочникъ, или подтяжечная пружина. Во-время цвѣтенія этотъ стебелекъ, развиваясь, удлинняется до-тѣхъ-поръ, пока цвѣтокъ достигнетъ до поверхности воды. Мужескіе цвѣтки не имѣютъ стебелька; они сидячіе (sèssilis); находятся у самой шейки корня, на весьма большой глубинѣ, и заключены въ маленькомъ перепончатомъ мѣшечкѣ, которому ботаники дали названіе покрывала (spatha). Когда женскій цвѣтокъ развернется, то мѣшечекъ, въ которомъ заключается мужескій цвѣтокъ, открывается, и мужескій цвѣтокъ отдѣляется отъ растенія, разорвавъ нити, связывавшія его съ растеніемъ; не распускаясь, онъ поднимается на поверхность воды, и тамъ уже развернувшись, плаваетъ около другихъ цвѣтковъ. Пыльники его выбрасываютъ свою желтую пыль, называемую плодотворною пылью (pollen), и вскорѣ послѣ того вѣтеръ, или теченіе рѣки уноситъ его далеко оттуда. Вѣнчикъ женскаго цвѣтка насладившись нѣсколько времени воздухомъ и свѣтомъ, опять закрывается; цвѣточный стебелекъ снова завивается спиралью, и цвѣтокъ отправляется для созрѣнія сѣмянъ своихъ на дно рѣки.

Многія растенія, растущія въ водахъ, представляютъ подобное этому явленіе. На берегахъ ручьевъ изобильно растетъ пловучій лютикъ (ranunculus hederaceus), который легко узнать по маленькимъ его бѣлымъ цвѣткамъ, по почкообразнымъ его листьямъ, состоящимъ изъ трехъ округленныхъ, довольно явственныхъ лопастей. Цвѣтки его плаваютъ на поверхности воды, какъ и цвѣтки всѣхъ другихъ водяныхъ растеній; они сидятъ на довольно длинномъ и крѣпкомъ стебелькѣ. До цвѣтенія головка цвѣтка находится на нѣкоторой глубинѣ въ водѣ, и цвѣточный стебелекъ, изогнутый въ видѣ полуокружности, удерживаетъ его въ этомъ положеніи. Но во-время цвѣтенія онъ выпрямляется, цвѣтокъ всплываетъ на поверхность воды и раскрываетъ вѣнчикъ свой. Какъ-скоро лепестки его завянутъ и отпадутъ, цвѣточный стебелекъ опять сгибается, принимаетъ первоначальное свое положеніе и снова погружаетъ сѣмя въ воду, всегда почти на глубину большую той, на которой находятся самые корпи. Многіе виды мховъ, растущихъ на скалахъ, на днѣ самыхъ быстрыхъ потоковъ, отдѣляются совершенно отъ камня -- своей родины, и всплывъ на поверхность воды, несутся въ отдаленнѣйшія мѣста, до-тѣхъ-поръ, пока оплодотворенныя ихъ сѣмяна не погрузятъ ихъ опять въ нѣдра водъ. Видите вы плавающіе на поверхности воды этого болота широкіе блестящіе листья бѣлаго кувшинчика (nympbaea alba) или вахты трилистной (meniantlies Irifoiiata), которой странные лепестки какъ-бы изрѣзаны въ мелчайшія части? Свѣтлозеленые ея листья хотя всегда находятся въ водѣ, но никогда не бываютъ мокры. Это явленіе есть слѣдствіе удивительной предусмотрительности природы.

Если вы видѣли, съ какимъ наслажденіемъ лебеди въ сильный дождь играютъ на водѣ, какъ граціозно плаваютъ они въ прудахъ, ими обитаемыхъ; если вы видѣли потомъ, что они, выходя изъ этой вѣроломной стихіи, бываютъ такъ же сухи, какъ и тогда, когда они входили въ воду, то конечно вы удивлялись этому. Вы, безъ сомнѣнія, спрашивали сами-себя, какимъ-образомъ легкія и блестящія ихъ перья могли остаться непроницаемыми для воды. Я постараюсь объяснить вамъ это, и въ то-же время покажу вамъ разительное сходство между животными и растеніями. Когда небо угрожаетъ бурею, то птицы, въ-особенности водяныя, распрямляютъ свои блестящія крылья и размахиваютъ ими; онѣ встряхиваются и головою своею поводятъ по перьямъ, приводя ихъ въ порядокъ, лощатъ ихъ, начиная всегда отъ задней части своего тѣла къ другимъ частямъ. Онѣ клювомъ своимъ сжимаютъ два маленькіе сосочка, находящіеся немного выше начала хвоста; изъ нихъ отдѣляется масляная желтоватая жидкость, которою онѣ и умащаютъ свои перья. Эта масляная жидкость дѣлаетъ ихъ непроницаемыми, и вода, будучи не въ состояніи намачивать ихъ, скользитъ по ихъ наряду, изукрашенному самыми яркими цвѣтами, не проникая до нѣжнаго тѣла, имъ украшеннаго. Облагодѣтельствованныя природою въ этомъ отношеніи болѣе человѣка, онѣ предвидятъ худую погоду и имѣютъ средства защитить себя отъ нея.

Водяныя растенія, живя постоянно въ водѣ, скоро сгнили бы отъ дѣйствія влаги, проникающей въ ихъ поры, еслибы, подобно птицамъ, они не имѣли счастливой способности совершенно покрывать себя липкимъ. или слизистымъ лакомъ, непроницаемымъ водою, который, впрочемъ, такъ худо изслѣдованъ Физіологами, что доселѣ сущность его въ точности неизвѣстна. На многихъ растеніяхъ, растущихъ на сушѣ, и въ-особенности на мясистыхъ и, слѣдовательно, болѣе подверженныхъ гніенію, каковы: молодило, алой, или плоды напримѣръ, сливы, замѣчается родъ пыли зеленоватаго цвѣта, которая при самомъ легкомъ треніи удобно снимается и потомъ на Иныхъ опять возраждается, а на другихъ нѣтъ. Эта сѣрозеленая пыль иногда замѣняется множествомъ коротенькихъ, густыхъ, пушистыхъ волосковъ, которые на нѣкоторыхъ недѣлимыхъ можно видѣть только съ помощію микроскопа. На абрикосѣ, персикѣ и на нижней поверхности многихъ листьевъ ихъ можно видѣть и простымъ глазомъ. Между этими волосками находятся маленькіе шарики воздуха, недопускающіе воду до соприкосновенія съ самымъ растеніемъ. Эта сѣрозеленая пыль, по существу своему похожая на воскъ, покрывая части растенія, заставляетъ воду скользить по нихъ, и оттого ни одна капля ея на нихъ не удерживается. Возьмите листъ капусты, покрытый довольно большими каплями дождя или росы, наклоните его тихонько и вы увидите, что эта вода скатится съ него въ видѣ шариковъ и листъ останется совершенно сухимъ.

Нѣкоторыя части растеній столь нѣжны, что малѣйшая сырость уничтожила бы ихъ совершенно, еслибы природа объ нихъ не позаботилась: таковы тычинки и пестики.

Прелестный вѣнчикъ цвѣтка, украшенный столь живыми и разнообразными цвѣтами, услаждаетъ взоры наши; но онъ имѣетъ назначеніе, гораздо важнѣйшее этого; онъ назначенъ для защищенія слабыхъ органовъ плодотворенія отъ перемѣнчивости погоды, и единственно для достиженія этой цѣли, форма его измѣняется, смотря по времени года, климату, мѣстности и пр.

По собственнымъ вашимъ наблюденіямъ вамъ извѣстно, что одни цвѣтки имѣютъ вѣнчикъ правильный, а другіе неправильный; я сперва намѣренъ говорить вамъ о сихъ послѣднихъ. Я долженъ вамъ замѣтить, что всѣ цвѣтки, растущіе длинными кистями, каковы у большей части растеніи губообразныхъ, личинообразныхъ, дремликовыхъ, нѣкоторыхъ картофельныхъ и пр., цвѣтутъ весьма долго. Взгляните на прелестную красную наперстянку (Digitalis purpurea), столь изобильно растущую по рощамъ и по вершинамъ безплодныхъ горъ; цвѣточныя головки, покрывающія стебель во всю его длину, всѣ обращены въ одну сторону; вѣтеръ, сопровождающій грозу, необходимо заставляетъ ихъ поворачиваться къ дождю заднею своею стороною. Изъ нихъ прежде всѣхъ разцвѣтаютъ самые нижніе, на другой день слѣдующіе за ними, на третій слѣдующіе за сими послѣдними, и такъ далѣе, и это продолжается цѣлый мѣсяцъ, а иногда и долѣе. Всѣ растенія, принадлежащія къ упомянутымъ мною семействамъ, и вообще всѣ неправильные цвѣтки обыкновенно бываютъ расположены такимъ же образомъ, и такимъ же образомъ разцвѣтаютъ, то-есть, одни послѣ другихъ, втеченіе довольно долгаго времени. Рѣдко случается, чтобъ вовремя продолжительнаго ихъ цвѣтенія не было дождливыхъ дней, и безъ предусмотрительности природы, всѣ цвѣтки, разцвѣтшіе въ эти ненастные дни, лишась возможности оплодотвориться, не произвели бы сѣмянъ; такимъ-образомъ природа, всегда послѣдовательная въ дѣйствіяхъ своихъ, произвела бы эти цвѣтки безъ всякой пользы. И потому она должна была пособить какъ-нибудь этому горю, чего она и достигла столь же просто, сколько и премудро; она устроила для тычинокъ кровъ, этотъ кровъ есть вѣнчикъ цвѣтка.

Часть, назначенная преимущественно для сохраненія пыльниковъ, есть верхняя губа вѣнчика, къ которой обыкновенно прилегаютъ тычинки. И потому вы увидите, что она всегда выдается впередъ болѣе, нежели какая-либо иная часть цвѣтка; это имѣетъ мѣсто во всѣхъ неправильныхъ вѣнчикахъ, къ какому бы семейству они ни принадлежали. Это и должно быть такъ, для того, чтобъ они удобно могли совершать свои отправленія (fonctiones).

Въ дремликовыхъ растеніяхъ (orchideae), которыхъ странные пвѣтки похожи то на пчелу, муху, паука, то на картоннаго плясуна (дѣтскую игрушку), то на повѣшеннаго человѣка, верхніе лепестки вѣнчика сближены между собою, часто даже лежатъ одинъ на другомъ, и образуютъ родъ маленькаго свода или шлема, подъ которымъ сокрыты пыльники. Во многихъ однолепестныхъ цвѣткахъ, напримѣръ въ цвѣткахъ румянки (echiuin vulgare), верхніе лепестки вѣнчика почти вдвое длиннѣе нижнихъ. Въ цвѣткахъ царскаго-скипетра (verbascum) эта часть вѣнчика раздѣляется на двѣ части, которыя хотя и меньше, но также наклонены надъ тычинками, и перестаютъ защищать эти органы не прежде какъ тогда, когда они сдѣлаются уже ненужными для оплодотворенія.

Хотя большая часть губообразныхъ цвѣтковъ (labialae) имѣютъ верхнюю губу, однакожъ въ нѣкоторыхъ ея вовсе нѣтъ, какъ напримѣръ, въ цвѣткахъ базилика, (ocymum basilicum) и въ цвѣткахъ почти всѣхъ тѣхъ растеніи, которые растутъ въ Варваріи, гдѣ мы теперь путешествуемъ, по тои весьма простои причинѣ, что въ странѣ, гдѣ дождя почти никогда не бываетъ, въ ней нѣтъ надобности. Цвѣтки растеній этого же семейства, по растущихъ въ климатахъ, изобилующихъ дождями, весьма рѣдко растутъ длинными кистями. Они цвѣтутъ всѣ вмѣстѣ лѣтомъ, когда прекрасные дни безпрерывно слѣдуютъ одни за другими. Вѣнчики ихъ распускаются въ прекрасное утро и при ясномъ небѣ.

Въ мотыльковыхъ цвѣткахъ, или гороховыхъ (papilionaceae, leguminosae), верхній лепестокъ называется знаменемъ (vexilliim); внутри онъ имѣетъ видъ свода, а снаружи представляетъ отлогость съ обѣихъ сторонъ. Боковые лепестки называются крыльями (alae), а тычинки съ яичникомъ лежатъ въ челнокѣ (carina), родъ колыбельки, очевидно для нихъ устроенной. Ясно, что еслибы въ челнокъ занесло вѣтромъ нѣсколько капель дождя, то онѣ бы тамъ и остались, потому-что нѣтъ отверзтія, чрезъ которое онѣ могли бы вытечь, и повредили бы не только пыльники, но и самый нѣжный зародышъ сѣмяпп. По этому-то цвѣтокъ прикрѣпляется къ растенію посредствомъ довольно длиннаго цвѣточнаго стебелька, на которомъ онъ легко можетъ измѣнять свое направленіе, когда вѣтерокъ предвѣщаетъ дождь; въ этомъ случаѣ крылья служатъ ему парусами: поворачиваясь на своемъ стебелькѣ, подобно флюгеру, онъ всегда обращается къ грозѣ спинкою знамени, которое такимъ образомъ и защищаетъ челнокъ, хранитель зародышей, отъ потопленія.

У нѣкоторыхъ изъ гороховыхъ растеній (leguminosae), какъ напримѣръ у донника лекарствеонаго (melilotus officinalis), цвѣтки сидятъ на довольно короткомъ и жесткомъ цвѣточномъ стебелькѣ, такъ что не могутъ перемѣнять своего положенія, и расположены на стеблѣ растенія по множествѣ, густыми кистями; крылья въ этомъ случаѣ имѣютъ другое назначеніе; онѣ находятся прямо противъ знамени, которое весьма длинно и наклонено параллельно къ челноку, и въ этомъ положеніи поддерживается крыльями: такимъ-образомъ оно покрываетъ челнокъ и составляетъ преграду, непроницаемую для воды.

Разсматривая цвѣтки съ правильными вѣнчиками, вы увидите, что природа инымъ путемъ достигаетъ той же пѣли. Напримѣръ, цвѣтки, имѣющіе форму колокольчика, ветакъ часто представляются въ видѣ кистей, или колосьевъ, и однако же большею частію цвѣтутъ одни послѣ другихъ, какъ напримѣръ выопокъ (convolvulus). Но этой причинѣ въ тѣхъ изъ нихъ, которыхъ вѣнчикъ представляетъ собою неглубокій, или певисящій колокольчикъ, на днѣ котораго находятся пестики и тычинки, лепестки одарены чувствомъ, которое заставляетъ ихъ закрываться при приближеніи грозы. Колокольчики всегда почти бываютъ расположены длинными вѣничками (panicula), весьма гибкими, если цвѣтковъ на нихъ много; и къ этимъ случаѣ цвѣточный стебелекъ, на которомъ они сидятъ, бываетъ весьма тонокъ, слабъ и прикрѣпленъ къ стеблю растенія такъ, что висящій цвѣтокъ обращенъ отверстіемъ своего лимба къ землѣ. Такимъ образомъ вода, стекая по наружнымъ стѣнкамъ купола этаго маленькаго китайскаго павильона, нстолько не повреждаетъ пыльниковъ, но даже и не касается къ нимъ. Колокольчикъ скученный (campanula glomerata) составляетъ единственное исключеніе изъ этого общаго правила. У него цвѣтки сидячіе, то есть безъ цвѣточныхъ стебельковъ, собраны въ одинъ пучекъ на вершинѣ стебля, и вѣнчики ихъ обращены отверстіемъ своимъ къ небу; по этому его только одного цвѣтки разцвѣтаютъ разомъ, въ одинъ изъ прекрасныхъ лѣтнихъ дней.

Говоря такимъ образомъ, Медюль-аль-Бекиръ обращалъ отъ времени до времени взоры свои въ ту сторону горизонта, гдѣ показалось маленькое сѣрокрасноватое облако, увеличивавшееся мало-по малу и привлекшее наконецъ на себя все вниманіе старца. Лицо его сдѣлалось задумчиво, безпокойно, и онъ, прервавъ вдругъ разсказъ свой, собралъ вокругъ себя рабовъ, сопровождавшихъ поклажу.

Дѣти, сказалъ онъ имъ: вы слышите, какъ вѣтеръ свиститъ въ воздухѣ; это пустынный вѣтеръ гуляетъ тамъ вдали; онъ простираетъ руки свои на пустыню, въ которой скоро посѣетъ отчаяніе и смерть; но ему не догнать насъ, ибо чрезъ два часа мы будемъ на Дердземскомъ оазисѣ, если вы поторопите вашихъ верблюдовъ. И такъ спойте имъ пѣсню влюбленнаго раба, чтобъ они, примѣняясь къ такту вашего пѣнія, могли ускорить немного шагъ свой.

Рабы тотчасъ стали въ прямую линію подлѣ своихъ дромадеровъ, о своимъ грубымъ и громкимъ голосомъ, хоромъ затянули пѣсню верблюдника.

0x01 graphic

Сперва они пѣли медленно, примѣняясь къ шагамъ верблюдовъ; потомъ мало-по-малу увеличивали скорость такта, и верблюды, соображаясь, по привычкѣ, съ тактомъ пѣнія, соразмѣрно тому увеличивали скорость шаговъ своихъ.

ГЛАВА VI.

Въ короткое время прибыли они на оазисъ Дердземскій. гдѣ устроивъ палатки и слегка покушавъ, мудрый дервишъ, Ассанъ, Али и марабутъ стали опять продолжать интересный разговоръ свой. Мудрецъ пустыни, сказалъ Али, познанія текутъ изъ устъ твоихъ, какъ изъ устъ учонаго академика европейскаго; то, что ты говорилъ намъ, достойно удивленія; но для меня удивительнѣе всего то, что я слышу это въ пустыняхъ африканскихъ. Еслибы я смѣлъ, то просилъ бы тебя разсказать намъ свою исторію.

-- Молодой человѣкъ, если я тебѣ разскажу ее, то ты перестанешь удивляться, ибо ты узнаешь, что я посѣщалъ академіи твоего отечества и долго жилъ въ Парижѣ. Почему же мнѣ но удовлетворить твое любопытство? Зачѣмъ мнѣ отказываться сообщить тебѣ свою опытность, которую ты принимаешь за мудрость, и которая стоила мнѣ пятидесятилѣтнихъ несчастій. Слушай!

-- Я родился въ Смирнѣ. Отецъ мой, противъ обыкновенія Турокъ, обогатилъ умъ Свой познаніями, потому-что торговля съ Франціею и Италіею часто доставляли ему случай бесѣдовать съ учоными христіанами, и потому-что познанія эти могли быть весьма полезны для его обогащенія. Съ дѣтства помѣстилъ онъ и меня въ армянскую школу, къ великому соблазну мусульманъ, своихъ собратій. Я научился тамъ немного греческому и франкскому языку и математикѣ.

Будучи еще мальчикомъ, я видѣлъ человѣка, которому всѣ удивлялись, съ которымъ всѣ совѣтовались который деспотически разрѣшалъ всѣ вопросы, который иначе не говорилъ какъ сентенціями, который былъ членомъ тридцати-пяти учоныхъ обществъ, который ходилъ поднявъ голову такъ высоко, что растопталъ бы дитя, не замѣтивъ его. "Я спросилъ, что это за человѣкъ?" Мнѣ отвѣчали: "это учоный", и я удивлялся ему вмѣстѣ съ другими.

Въ то время я вѣрилъ учоности, и хотѣлъ самъ сдѣлаться учонымъ. Я сталъ путешествовать по европейскимъ университетямъ и учился, учился, учился втеченіе тридцати лѣтъ. Въ это время волосы у меня посѣдѣли, руки огрубѣли, въ ногахъ поселилась подагра, и характеръ у меня сдѣлался печальный и раздражительный. Я былъ несчастливъ и скученъ, но я говорилъ себѣ: "я знаю столько же, какъ и тотъ человѣкъ, которому удивлялся я въ дѣтствѣ, и я утѣшался этимъ, потому-что былъ надутъ гордостію и тщеславіемъ. Сухотка изнуряла меня, самъ не знаю отчего. Одинъ знаменитый врачъ сказалъ мнѣ: "оставьте-ка свои книги, чучела и микроскопы, и отправляйтесь дышать воздухомъ полей. Старайтесь быть въ движеніи, прогуливайтесь, только берегитесь, чтобъ не оступиться въ колею, или не наткнуться носомъ на какой-нибудь стволъ дерева." Опять не знаю почему, я ему повѣрилъ, и уѣхалъ въ Смирну.

"Вотъ ученый! вотъ ученый!" говорили въ городѣ, мѣстѣ моего рожденія, и вскорѣ толпа народу пришла посмотрѣть на меня, какъ-только узнали, что я прибылъ; одни приходили совѣтоваться со мною о чемъ-нибудь, другіе только для того, чтобъ узнать, учоный таковъ ли, какъ другіе люди. Одинъ молодой человѣкъ съ прекрасною своею подругою сказали мнѣ: "Господинъ улема! Жизнь долга; мы бы желали знать, что надобно дѣлать, чтобы всю ее провести въ счастіи?"

-- Дѣти мои! отвѣчалъ я имъ: это тайна, которую знаетъ одинъ только Аллахъ. И они со вздохомъ удалились.

Одна дѣвочка сказала мнѣ: "Господинъ улема, братцу моему уже шесть мѣсяцевъ, а онъ не умѣетъ еще ни ходить, ни кушать, ни говорить, между-тѣмъ какъ цыплята бѣгаютъ за своею матерью, сами кушаютъ, и уже выходя изъ скорлупы, кличутъ своихъ родителей, отъ чего это?

-- Дочь моя! я право не знаю. И она убѣжала смѣясь и прыгая.

Одна старая женщина сказала мнѣ: "Господинъ улема; я видѣла многихъ учоныхъ, которые читаютъ въ небесахъ, а не знаютъ что дѣлается у нихъ дома; не знаете ли вы отъ чего это?"

-- Одному Богу то извѣстно, отвѣчалъ я ей. И добрая женщина, ворча, ушла, нашла календера (турецкаго монаха), который растолковалъ ей это.

Одинъ шестнадцатилѣтній бостанджи съ блѣднымъ, увядшимъ лицомъ, сказалъ мнѣ: "Господинъ улема! лихорадка снѣдаетъ меня, но я не знаю, что такое лихорадка?"

-- Я также не знаю, отвѣчалъ я ему.

Одинъ живой и веселый мальчикъ сказалъ мнѣ: "Господинъ улема! когда мнѣ захочется поднять руку, или пошевелить ногою, то и дѣйствительно нога у меня шевелится и рука поднимается, вотъ посмотри: отъ чего это?"

-- Дружокъ! я объ этомъ знаю столько же, какъ и ты. И онъ убѣжалъ, напѣвая и размахивая руками, ногами и головою, какъ картонный плясунъ.

Одинъ старикъ-крестьянинъ сказалъ мнѣ: "Господинъ улема! вотъ уже сорокъ лѣтъ сѣю я пшеницу, и она выростаетъ каждый годъ; если я сѣю только одну капусту, то у меня не будетъ уже моркови; мои смоковницы каждый годъ даютъ новыя вѣтви, листья и плоды: какъ это дѣлается?"

Другъ мой, отвѣчалъ я ему: учоные не знаютъ этого. И онъ ушелъ пожимая плечами.

Одинъ иманъ, школьный учитель, сказалъ мнѣ: "Господинъ улема! я читалъ въ книгѣ одного невѣрнаго, что всѣ тѣла матеріальны и движутся въ пространствѣ и времени; что земля тяготѣетъ къ солнцу по законамъ притяженія; но я не знаю, ни что есть матерія, ни что есть начало движенія, ничто есть время, пространство и притяженіе."

-- И мнѣ бы также хотѣлось узнать это, отвѣчалъ я ему. И иманъ пошелъ опять бить своихъ учениковъ линейкою по пальцамъ.

Одинъ эмиръ въ зеленой чалмѣ, деревенскій кади, сказалъ мнѣ: "Господинъ улема! я желалъ бы, чтобъ находящіеся подъ моимъ управленіемъ жили между собою, какъ братья, чтобъ они на дѣлѣ любили добродѣтель, благочиніе и все доброе; чтобъ они были счастливы, и ненаклонны къ порокамъ и ни къ чему худому. Какимъ образомъ долженъ я дѣйствовать, чтобъ достигнуть этой цѣли?"

-- Господинъ кади, отвѣчалъ я ему: посади меня на колъ, если я знаю хоть одно средство сдѣлать людей лучшими волковъ.

Тутъ нищенствующій дервишъ, юлою вертѣвшійся во славу Аллаха, вдругъ остановился и вскричалъ: Ради брады пророка, скажи же намъ, господинъ ученый улема, что ты знаешь, и чѣмъ ты можешь быть полезенъ братьямъ своимъ?

Этотъ счастливый вопросъ посадилъ меня на моего конька?

-- Что я знаю? вскричалъ я! Я умѣю говорить на двухъ, или на трехъ языкахъ, на которыхъ уже тысячу, двѣ тысячи, три тысячи лѣтъ никто не говоритъ, и которыхъ никто не понимаетъ; я знаю, что матерія имѣетъ измѣреніе въ длину и толщину; я знаю, что два тѣла не могутъ вдругъ занимать тоже мѣсто; я знаю, какъ велико разстояніе отъ земли до луны; знаю также, какъ великъ долженъ быть діаметръ зрительнаго стекла, чтобъ занести съ нею переписку посредствомъ телеграфа; я умѣю вычислять затмѣнія и пути двухъ, или трехъ кометъ, что чрезвычайно полезно для сочинителей календарей; я знаю, что птицы имѣютъ перья и не имѣетъ сосцовъ, и что животныя, имѣющія сосцы, не имѣютъ перьевъ; я цѣлые три года занимался анатомированіемъ глаза мухи, жала осы и трехъ ножекъ паука; я почти нашелъ средство отличить кролика отъ капусты, или лучше сказать, животное отъ растенія, чего до меня не могли сдѣлать учопые; я знаю, что гусеницы имѣютъ триста паръ нервовъ, что жуки имѣютъ четыре крыла, а мухи только два, открытіе драгоцѣнное, потому-что на немъ основана энтомологическая классификація. Я знаю, что змѣи не имѣютъ ногъ, а лягушка хвоста, и множество другихъ вещей столь же полезныхъ для блага человѣка; но это еще не все.

Я знаю, какъ танцевали Аѳиняне, и какъ они замѣнили эластическіе корсеты маленькими повязками; я знаю, какъ Спартанцы готовили черную свою похлебку и супъ изъ чечевицы; я знаю, какъ дѣлались уполовники у Ѳесалійцевъ, котлы у Ѳивянъ, кастрюли у Коринѳянъ, горшки у Римлянъ. Я знаю, почему Платонъ приносилъ богамъ жертвы правою рукою; я знаю, что Египтяне раздѣлили день на двѣнадцать часовъ, потому-что собака Анубисъ....

Ура, ура, ура ученому, закричали со всѣхъ сторонъ. Страхъ обнялъ меня и я пустился бѣжать. Вся толпа деревенскихъ ребятишекъ бросились по слѣдамъ моимъ, и преслѣдовала меня каменьями съ полумилю оттуда.... Наконецъ я прибылъ въ Смирну избитый, задыхавшійся и съ полнымъ отвращеніемъ къ наукамъ.

Я рѣшился сдѣлаться мудрецомъ,-- это сумасшествіе совсѣмъ другаго рода, и чтобъ поправить свое здоровье, разстроенное науками, я пустился путешествовать, сжегши напередъ книги и принявъ твердую рѣшимость учиться неиначе, какъ по книгѣ природы, открытой для всѣхъ мыслящихъ существъ, по этой книгѣ, которой главныя страницы составляютъ небо, земля, океаны, животныя и растенія. Я проѣхалъ Европу, Азію, Океанію, и Америку; изъ каждаго изъ этихъ материковъ я привезъ полезныя или любопытныя растенія, которыхъ сѣмяна сохранить было можно. Вы догадываетесь, что этимъ способомъ обогатилъ я свой оазисъ тѣми рѣдкими растеніями, которыя вы тамъ видѣли; сидячая жизнь при занятіи науками разстроила мое здоровье, а дѣятельное шестилѣтнее путешествіе опять возстановило его и возвратило мнѣ всю энергію юности, хотя мнѣ было тогда уже сорокъ шесть лѣтъ. Я не анатомировалъ болѣе ножекъ какой нибудь мухи, а изучалъ человѣческое сердце и учился мудрости.

Я сравнивалъ людей всѣхъ странъ съ собою, и находилъ себя мудрымъ; но увы эта мудрость, которою я гордился, вскорѣ должна была уступить сильнѣйшей страсти человѣческаго сердца.

Однажды, въ Стамбулѣ, при выходѣ своемъ изъ большой мечети, увидѣлъ я, что въ нее вошла молодая женщина, благопристойно покрытая длиннымъ чорнымъ покрываломъ, съ головы до йогъ. Ея благородная и граціозная поступь поразила меня, и я слѣдилъ за нею глазами, пока могъ ее видѣть. "Чужестранецъ, сказалъ мнѣ календеръ, просившій милостыни у прохожихъ; этой женщинѣ тридцать лѣтъ, она прекрасна и богата; это вдова Асуфа-эль-Бухари, и очень счастливъ будетъ тотъ, для кого оставитъ она свое траурное покрывало.

Я подалъ милостыню калёндеру и вошелъ опять въ мечеть. Что же я вамъ скажу! Мнѣ уже было подъ пятдесятъ лѣтъ, и я влюбился какъ молодой человѣкъ; я присоединился къ сонму многочисленныхъ обожателей Зелмансы, и вскорѣ сдѣлался ея господиномъ.

Втеченіе четырехъ лѣтъ я жилъ въ Стамбулѣ какъ счастливѣйшій супругъ и отецъ; ибо въ первый годъ нашего супружества Зелмаиса родила мнѣ дочь, которую мы любили до безумія. Зелмаиса, несмотря на довольно большую разность въ лѣтахъ, искренно любила меня, потому-что я обходился съ нею съ уваженіемъ, которое, какъ я видѣлъ въ путешествіяхъ своихъ, оказываютъ женщинамъ въ Европѣ. Отецъ ея умеръ, и какъ ничто болѣе не принизывало насъ къ Стамбулу, то мы рѣшились возвратиться въ Смирну, мою родину. Дорогою напали на насъ албанскіе разбойники. Зелмаиса была поражена пулею въ своихъ носилкахъ, и немного спустя, я поверженъ былъ на землю ударомъ булавы, отъ котораго я лишился памяти. Придя въ себя, я увидѣлъ, что нахожусь у бѣдныхъ крестьянъ, которые изъ человѣколюбія подняли меня на дорогѣ и перенесли въ бѣдную свою хижину. Отъ нихъ-то я узналъ о несчастіи, меня постигшемъ; жена моя умерла, и разбойники увезли дочь мою, безъ сомнѣнія съ тѣмъ, чтобъ ее продать.

По прибытіи въ Смирну, я принялъ всевозможныя мѣры, чтобъ отыскать дитя свое, и успѣлъ только узнать, что похитители отправились съ нею въ Варварію. Я поѣхалъ въ Африку, и тщетно изъѣздилъ всѣ владѣнія Марока, Туниса, Алжира и Триполи; я пускался даже во внутренность Африки, посѣтилъ Фезанъ и Бурну. Всѣ мои старанія, всѣ мои поиски были безполезны, и наконецъ, я потерялъ надежду увидѣть опять когда-либо любимое дитя свое, которое въ мечтахъ счастія я считалъ опорою и утѣшеніемъ своей старости. Тогда, получивъ отвращеніе къ людямъ и къ обществу, рѣшился я погребсти себя на оазисѣ, гдѣ вы нашли меня.

Окончивъ слова эти, старецъ поникнулъ головою, и двѣ крупныя слезы оросили почтенное лице его.

Тамъ-то думалъ я провести остатокъ моей жизни въ кругу чудесъ природы и въ созерцаніи Аллаха, когда письмо марабута, вами мнѣ принесенное, возвратило радость моему сердцу, и заставило меня рѣшиться немедленно оставить эту пустыню. Прежде нежели я сюда удалился, я открылъ мудрому старцу тайны моей жизни и потерю своей дочери... Въ письмѣ своемъ онъ увѣдомляетъ меня, что эта дочь моя найдена; что будучи куплена богатымъ купцомъ, она своею красотою, прелестью и кротостію снискала любовь этого человѣка. Будучи имъ усыновлена и сдѣлавшись единственною его наслѣдницею, она скоро выйдетъ замужъ присовокупляетъ онъ, за человѣка, котораго она любитъ и который достоинъ любви ея. Этотъ человѣкъ -- это Ассанъ, это ты, сынъ мой. Эта юная дочь, которую я столько оплакивалъ, и которую наконецъ я опять нахожу чудотвореніемъ пророка,-- это Фатима.

-- О чудо! о счастіе! воскликнулъ молодой правовѣрный.

Только за нѣсколько мѣсяцевъ предъ симъ, купецъ, на одрѣ смерти, открылъ марабуту эту тайну. Спустя немного времени потомъ, ты совѣтовался съ нимъ о средствахъ вылечить Фатиму отъ лихорадки, ее пожирающей. Тогда мудрый старецъ подумалъ, что никто лучше тебя не могъ быть вѣстникомъ великаго счастія, совершившагося въ судьбѣ моей, равно какъ и никто лучше меня не могъ излечить болѣзнь, пожирающую дочь мою. Теперь тебѣ все извѣстно.

ГЛАВА VII.

На другой день нашъ малый караванъ отправился въ дорогу, и замѣтно было, что вчерашній разговоръ оставилъ въ душѣ Медюль-аль-Бекира нѣкоторые слѣды печали, ибо отъ-времени-до-времени вздохъ вырывался изъ груди его. Али, желая развлечь его, началъ такъ:

-- Отецъ мой, сказалъ онъ ему: вчера, помнится мнѣ, вы говорили, что учоные не могутъ найти точныхъ, отличительныхъ признаковъ между животнымъ и растеніемъ. Это удивляетъ меня.

Старикъ провелъ рукою по челу своему, улыбнулся и сказалъ ему:

-- Я читаю въ сердцѣ твоемъ, Али, и благодарю за доброе твое намѣреніе, за которое Аллахъ наградитъ тебя. Я удовлетворю твоему любопытству и постараюсь забыть свое горе, чтобъ вполнѣ соотвѣтствовать твоему желанію.

Легко было, продолжалъ онъ, назначить точный предѣлъ между тѣлами неорганическими, каковы камни, металлы и пр. и тѣлами органическими; но не такъ-то было легко точно опредѣлить признаки, отдѣляющіе животныхъ отъ растеній. По этой причинѣ, натуралисты тщетно старались найти опредѣленіе, съ точностію характеризующее эти два царства природы. Линней говорилъ: "Камни растутъ; растенія растутъ и живутъ; животныя растутъ, живутъ и чувствуютъ". Де-Кандоль опредѣлилъ растеніе такъ: "растеніе есть существо органическое и живущее, лишенное чувствованія и произвольнаго движенія". Опредѣленіе Дюмериля нѣсколько точнѣе: "растеніемъ называется существо живущее, неимѣющее органовъ чувствъ и произвольнаго движенія, питающееся и развивающееся чрезъ всасываніе, или чрезъ поглощеніе, совершающееся со внѣ, и никогда неимѣющее пищеварительнаго органа".

Аристотель, основываясь на этомъ послѣднемъ свойствѣ, назвалъ растенія вывороченными животными, и Боэргавъ придерживался этого страннаго опредѣленія, забывъ, безъ сомнѣнія, что многихъ полиповъ можно выворотить какъ перчатку, и они останутся живыми въ этомъ состояніи, и слѣдовательно, могутъ поглощать питательныя частички и внутреннею и внѣшнею поверхностію своего тѣла. Притомъ извѣстно, что многіе зоофиты совсѣмъ не имѣютъ кишечнаго канала и питаются только чрезъ всасываніе.

При первомъ взглядѣ казалось бы легко найти этотъ неизмѣнный предѣлъ, который искали столь многіе великіе люди, но не могли открыть; но размысливъ основательно, дойдемъ до того, что станемъ даже сомнѣваться въ его существованіи, и можно, не впадая въ нелѣпость, думать, что животныя и растенія суть только два звена той же цѣпи, и что собственно въ природѣ находятся только два класса существъ: существа неорганическія и существа органическія; или что ихъ четыре: минералы, растенія, животныя и классъ, заключающій въ себѣ существа смѣшанныя, составляющія средину между животными и растеніями.

Единственное средство, остающееся у насъ для рѣшенія вопроса, есть сравненіе; и такъ чтобъ хорошо понять, что суть растенія, сравнимъ ихъ методически съ животными.

Животныя имѣютъ органы, или части, изъ коихъ каждый, при особенномъ ихъ расположеніи, выполняетъ особую обязанность, и которыхъ совокупное дѣйствіе имѣетъ результатомъ существованіе цѣлаго недѣлимаго. И растенія имѣютъ органы, выполняющіе тѣже отправленія.

Животныя живутъ, и жизненная сила проистекаетъ у нихъ, кажется, отъ раздражительности ихъ частей, которыя имѣютъ способность сжиматься отъ прикосновенія къ нимъ нѣкоторыхъ предметовъ. Тоже имѣетъ мѣсто и въ растеніяхъ. Раздражительность и сжатіе обнаруживаются весьма явственно въ цвѣткахъ барбариса, руты, кактуса, въ листьяхъ и вѣтвяхъ мимозы, и пр.

Въ животныхъ основаніе органовъ составляютъ азотъ, углеродъ, водородъ, кислородъ, щелочныя соли и металлическіе окислы. Тоже самое находимъ мы и въ растеніяхъ; только въ послѣднихъ преобладаетъ углеродъ, а азотъ встрѣчается весьма рѣдко, исключая нѣкоторыя произведенія, называемыя оживотнивпіимися (animalisti), каковы клей (gluten) и пр.

Животныя умираютъ, то-есть, части, соединившіяся подъ вліяніемъ жизненности для образованія различныхъ органовъ, опять разъединяются, и немедленно вступаютъ въ новыя соединенія, повинуясь законамъ сродства и притяженія. Животныя сопротивляются внѣшнимъ силамъ, стремящимся ихъ уничтожить, и возстановляютъ свои части, поврежденныя ранами. Растенія представляютъ тѣже явленія.

Животныя извергаютъ вещества, которыя не приносятъ пользы, или вредятъ ихъ тѣлу, и принимаютъ такія только, которыя могутъ уподобляться. И растенія дѣйствуютъ точно также; ихъ стебли, ä особливо корни поворачиваются движеніемъ, которое можно назвать почти произвольнымъ, первые чтобъ выйти изъ темноты и искать свѣта, вторые, чтобъ оставить землю сухую и безплодную, и искать земли влажной, болѣе питательной. И растенія впиваютъ въ себя жидкости, для нихъ полезныя, и извергаютъ вонъ безполезныя, или вредныя.

Животныя имѣютъ полы и размножаются дѣтенышами, яйцами, или отпрысками. И растенія имѣютъ полы; между ними есть живородящія, напримѣръ, чеснокъ; яйцеродящія, напримѣръ, всѣ тѣ, которыя приносятъ сѣмяна, или яйца; многія размножаются отпрысками, или черепками. Сѣмя есть не-что-иное, какъ растительное яйцо, и если я когда-нибудь покажу вамъ сравнительную ихъ анатомію, то она поразитъ васъ удивленіемъ.

Нѣкоторыя животныя изъ класса зоофитовъ размножаются маленькими недѣлимыми, образующимися наподобіе почекъ, или пупырышковъ около своей матери. Она питаетъ ихъ тѣломъ своимъ, пока они достигнутъ такого развитія, что сами бываютъ въ состояніи заботиться о своихъ нуждахъ; тогда она оставляетъ ихъ; они отдѣляются отъ нея, достаютъ сами все нужное для своей животности, и вскорѣ потомъ питаютъ такимъ же образомъ своихъ малютокъ. Многія растенія размножаются также черешками и отпрысками. Нитчатки (conferva) иначе и я не размножаются, какъ по способу размноженія этихъ зоофитовъ; луговой крессъ въ нѣкоторыхъ случаяхъ размножается маленькими шишковатыми почками, растущими на его листьяхъ.

Между животными, полипы могутъ быть прививаемы одинъ къ другому, даже отъ различныхъ видовъ, подобно тому, какъ прививаются деревья въ садахъ нашихъ, и два припитые между-собою вида составятъ одно недѣлимое. Если у рака оторвать ногу, если отрѣзать ногу у водяной саламандры, если разрѣзать голову у улитки, нереиды или волосатика (gordius). то эти части у нихъ опять выростаютъ, или сростаются, спустя болѣе или менѣе времени, смотря по времени года, и эти животныя опять дѣлаются цѣлыми и полными. Извѣстно, что и въ растеніяхъ отсѣченная часть опять выростаетъ.

Между животными, большая часть зоофитовъ состоятъ единственно изъ мягкаго, студенистаго вещества, и не имѣютъ нималѣйшихт слѣдовъ ни пищеварительныхъ органовъ, ни сосудовъ, способствующихъ обращенію въ нихъ жидкостей, ни мускуловъ, ни нервовъ, ни общаго центра чувствительности. Таковы и растенія, имѣющія простѣйшую организацію, какъ напримѣръ: возгрицы (nostochos).

Многія животныя, насѣкомыя, пресмыкающіяся, и даже нѣкоторыя млекопитающія остаются зимою болѣе или менѣе времени въ оцѣпененіи, не показывая ни малѣйшаго признака жизни. И деревья въ нашихъ климатахъ перестаютъ прозябать втеченіе зимы.

Всѣ животныя много разъ перемѣняютъ кожу втеченіе своей жизни; то она спалываетъ съ нихъ большими кусками, какъ напримѣръ, у ракообразныхъ, у змѣй и пр.; то отдѣляется почти непримѣтнымъ образомъ и въ видѣ чешуйчатой пыли, какъ напр. у человѣка. И деревья многократно возобновляютъ кору въ теченіе своей жизни; она отдѣляется отъ нихъ то большими лоскутьями, какъ напр., на пробковомъ деревѣ, на березѣ, на чинарѣ; то маленькими кусочками, какъ напр., на грушахъ, яблоняхъ и пр.

Животныя питаются частями животныхъ и растеній, которыя разлагаются въ пищеварительныхъ ихъ органахъ и образуютъ жидкости, соединяющіяся съ собственнымъ ихъ веществомъ; или нѣкоторыми веществами минеральными, какъ простыми, напр., водою, такъ и сложными, каковы земныя соли, металлическіе окислы и пр. И растенія питаются жидкостями, образующимися при гніеніи животныхъ и растеній, и минеральными веществами, простыми, или сложными, каковы вода, земляныя соли, металлическіе окислы и пр.

Въ насѣкомыхъ питательная жидкость проходитъ чрезъ стѣнки длиннаго пищепріемнаго канала, разливается по органической ткани, и выработывается въ соприкосновеніи съ воздухомъ, проникающимъ туда посредствомъ дыхательныхъ трубочекъ, расположенныхъ вдоль тѣла. И въ растеніяхъ питательная жидкость, или питательный сокъ распространяется посредствомъ длинныхъ трубочекъ, изъ которыхъ состоитъ все растеніе, наконецъ всѣ части его, входитъ въ листья, или на поверхность другихъ органовъ, гдѣ, пришедши въ соприкосновеніе съ воздухомъ и свѣтомъ, посредствомъ поръ, которыми усѣяно все растеніе, соединяется и сливается съ тѣломъ растенія.

Другія животныя, изъ класса зоофитовъ, питаются единственно только поглощеніемъ жидкостей, совершающимся на всей ихъ поверхности. Совершенно тоже самое можно сказать и о многихъ растеніяхъ; они питаются болѣе посредствомъ наружнаго всасыванія, нежели посредствомъ своихъ корней, какъ напр. лишаи, грибы и пр.

Но я не стану болѣе продолжать этого сравненія; ибо вотъ зрѣлище, которое позабавитъ васъ лучше, нежели разговоръ старца.

ГЛАВА VIII.

Сказавъ это, онъ указалъ рукою на сосѣднюю пустошь, въ которой молодой пастухъ, отъ десяти до двѣнадцати лѣтъ, лежа безпечно подъ тѣнію дерева, съ явною беззаботностію смотрѣлъ на гіену, прокрадывавшуюся въ ограду, устроенную для барановъ. При видѣ этаго свирѣпаго животнаго, насчетъ котораго въ Европѣ разсказываютъ столько ужасныхъ исторій, Али, несмотря на свою храбрость, не могъ удержаться чтобъ не затрепетать, а монахъ, замѣтивъ это, улыбнулся съ обидною и вмѣстѣ гордою насмѣшкою.

-- Ну, что же, невѣрный? сказалъ онъ, куда дѣвалась твоя смѣлость, съ которою ты расхваливаешь знанія и храбрость людей своей земли? Если ты хочешь, чтобъ я вѣрилъ хвастовству твоему, то сойди съ коня своего, поймай это лютое животное и принеси его намъ въ рукахъ своихъ.

-- Нѣтъ! воскликнулъ Парижанинъ, если я не влѣплю напередъ ему въ лобъ добрую пулю, то я не сдѣлаю того, что ты мнѣ предлагаешь, монахъ, еслибы даже всѣ гуріи твоего рая, -- розовыя, красныя, желтыя и синія, должны были вознаградить меня за то прелестнѣйшею своею улыбкою.

-- Такъ я же это сдѣлаю, отвѣчалъ марабутъ, соскочивъ съ своего осла.

Онъ вошелъ въ ограду, заперъ за собою ея ворота, и приближался къ гіенѣ, поя изъ всей силы легкихъ своихъ какіе-то стихи изъ корана. Животное съ открытою пастью, ощетинясь бросало на него свои пламенные дикіе взоры, и потомъ хотѣло бѣжать; но найдя вороты ограды запертыми, гіена удалилась въ уголъ, и присѣвъ на заднія лапы, казалось, ожидала своего непріятеля, чтобъ начать съ нимъ кровавый бой. Всѣ путешественники, испугавшись, съ тоскою въ сердцѣ смотрѣли, ожидая чѣмъ кончится эта ужасная сцена, когда монахъ сильно закричавъ, бросился на чудовище, обхватилъ его мускулистыми своими руками, и поднявъ съ земли, съ торжествомъ принесъ его къ нашимъ путешественникамъ, и испуганное животное не показывало ни малѣйшаго усилія, чтобъ защититься, или истерзать его страшными своими челюстями.

Караванъ, пораженный такимъ чудомъ, выразилъ удивленіе свое криками радости, и никто, исключая Медюль-аль-Бекира и Али, не сомнѣвался въ святости марабута; ибо эти монахи удостовѣряютъ народъ въ томъ, что они суть любимцы пророка и получаютъ сверхъестественную силу отъ самаго Бога, тѣмъ, что кладутъ въ пазуху змѣй, берутъ руками скорпіоновъ, или показываются на улицахъ Триполиса съ живою гіеною въ рукахъ. По приказанію Мегемета, гіену привязали на верблюдѣ и берегли ее, чтобъ съ торжествомъ въѣзжать съ нею въ города и деревни, чрезъ которыя долженъ былъ проходить караванъ.

Одно обстоятельство очень удивляло Али, а именно, то холодное спокойствіе, которое онъ замѣтилъ въ пастухѣ, видѣвшемъ, что въ средину стада его пробирается лютый звѣрь. Дорогой онъ просилъ Медюля-аль-Бекира объяснить ему это. Мудрецъ отвѣчалъ ему:

-- Гіена есть звѣрь, который никогда не нападаетъ на живую добычу, и питается только трупами и полусогнившими животными; иногда ночью она заходитъ на кладбища, худо запираемыя мусульманами, разгребаетъ песокъ могилъ, вырываетъ тѣла покойниковъ и пожираетъ ихъ. Эта особенность, разсказываемая въ Европѣ путешественниками съ разными прикрасами, причиною того, что ей приписываютъ лютость и смѣлость, которыхъ она почти совсѣмъ не имѣетъ, ибо нѣтъ звѣря, который бы былъ трусливѣе и неопаснѣе ея. Пастухъ, которому совершенно извѣстны ея привычки, зналъ, что ее заманилъ въ ограду трупъ недавно околѣвшаго отъ болѣзни ягненка, и еслибы онъ боялся, что она бросится на одну изъ его овецъ, то онъ убилъ бы ее своимъ посохомъ, и она бы не осмѣлилась сдѣлать ни малѣйшаго сопротивленія.

-- А! а! сказалъ про себя Али, монахъ одурачилъ насъ, онъ сыгралъ намъ фиглярскую штуку! Клянусь, никто впередъ не скажетъ, что христіанинъ, изъ предмѣстія Сен-Жерменскаго въ Парижѣ, будетъ еще разъ безнаказанно обманутъ этимъ мусульманскимъ дервишемъ; я заплачу ему за это.

Али скоро нашелъ средство одурачить дервиша. Собирая травы вдоль дороги, онъ замѣтилъ рогатую змѣю (vipers cerastes), растянувшуюся на солнцѣ на сухихъ листьяхъ. Онъ схватилъ эту змѣю посредствомъ разщепленной палки за шею, положилъ это опасное пресмыкающееся въ травной свой ящикъ, гдѣ холодъ жести, увеличенный небольшимъ количествомъ соли и селитры, брошенной имъ въ ящикъ, немедленно привели животное въ оцѣпененіе, до такой степени, что оно не показывало ни малѣйшаго движенія. Приготовивши такимъ образомъ свою мистификацію, онъ ожидалъ четырехъ часовъ вечера, и когда всѣ путешественники собрались въ общую палатку, для принесенія Богу молитвы, онъ сказалъ Мегемету:

-- Марабутъ! пророкъ посылаетъ любимцамъ своимъ даръ чудесъ; но этотъ даръ имѣетъ свои предѣлы, сколько я могу судить объ этомъ по тебѣ и по себѣ. Напримѣръ, ты укрощаешь лютую гіену, но мнѣ помнится, что ты боишься хвоста скорпіонова.

-- Я не боюсь ни гіенъ, ни скорпіоновъ и никакого изъ твореній Аллаха, исключая басурмановъ, подобныхъ тебѣ и братьямъ твоимъ.

-- Послушай! вчера ты требовалъ отъ меня чуда, а я требую его у тебя сегодня. Открой этотъ ящикъ, и ты увидишь, можешь ли ты удовлетворить меня.

Монахъ открылъ ящикъ, но увидя красные блестящіе, какъ искры, глаза, чешуйчатую голову и два твердые и острые рожка, расположенные на синеватомъ лбу змѣи, онъ вскрикнулъ отъ ужаса, и поблѣднѣвъ попятился назадъ, ибо онъ увидѣлъ, что это змѣя рогулька (vipera cerastes), которой укушеніе смертельно.

-- Ну, сказалъ Али, я вижу, что сегодня моя очередь сдѣлать чудо, на которое ты не отваживаешься.

Сказавъ это, онъ взялъ оцѣпенѣвшую змѣю, обернулъ ее два или три раза вокругъ своей шеи и своихъ рукъ, гладилъ по волнистымъ складкамъ желтоватаго ея тѣла, и опять положилъ ее въ ящикъ; во все это время она не показывала ни малѣйшаго признака злости.

Смущенный монахъ бормоталъ какія-то слова, въ числѣ которыхъ едва можно было разслышать: колдунъ, чародѣй; потомъ онъ со стыдомъ возвратился въ свою палатку, и Али считалъ себя вполнѣ отмщеннымъ. Въ тотъ же вечеръ, молодой парижанинъ вычистилъ ящикъ свой, устлалъ его внутри мѣхомъ тушканчика, чтобъ возвратить теплоту и движеніе опасному животному, въ немъ заключавшемуся, и рѣшился употребить всѣ свои старанія, чтобъ привезти его въ Европу живымъ.

Наконецъ они прибыли въ развалины Лебеды, то-есть, въ то мѣсто, гдѣ они должны были провести послѣднюю ночь до возвращенія своего въ Триполи. Монахъ замышлялъ во славу великаго Аллаха продѣлку, которая, покрывъ его славою, долженствовала заставить самыхъ недовѣрчивыхъ смотрѣть на марабутовъ, какъ на существа наиболѣе любимыя небомъ. Поутру онъ укрддкою вошелъ въ палатку Али, укралъ у него травной ящикъ, сѣлъ на своего осла и уѣхалъ за нѣсколько минутъ прежде другихъ путешественниковъ, которые безпокоились объ этомъ тѣмъ менѣе, что наканунѣ онъ получилъ отъ Ассана сумму, вдвое большую той, за которую они условились до путешествія, и Медюль-аль-Бекиръ присоединилъ еще къ этому богатый подарокъ отъ себя.

По мѣрѣ того, какъ малый нашъ караванъ приближался къ стѣнамъ Триполиса, сердце Ассана то сжималось отъ страха и горести, то расширялось отъ сладостной надежды. Однако же пустынникъ оазиса успѣлъ нѣсколько успокоить молодаго мусульманскаго воина, увѣривъ его, что онъ совершенно знаетъ болѣзнь прекрасной Фатимы, и что она не могла дойти до отчаяннаго положенія впродолженіе нѣсколькихъ дней его отсутствія.

Вскорѣ они въѣхали въ городъ и увидѣли безчисленную толпу народа, собравшуюся на площади замка, и испускающую неистовые крики. Они послали невольника спросить о причинѣ этого шума, и вотъ что узнали: въ городъ прибылъ какой-то марабутъ въ состояніи вдохновеннаго, съ растрепанными волосами и бородою, велѣлъ именемъ Аллаха всѣмъ вѣрнымъ повергнуться предъ нимъ и принести монастырю его благочестивые дары. Въ доказательство истины своего посольства, онъ подъ лѣвою рукою имѣлъ лютую гіену, а правою вертѣлъ вокругъ своей головы страшную рогатую змѣю (уірега cerastes) -- ужасъ всей Африки. Когда онъ былъ предъ дворцомъ Юсуфа, то ядовитое пресмыкающееся потрясло отвратительною своею головою, зашипѣло, и укусило марабута за шею, и чрезъ двѣ минуты онъ былъ уже мертвъ. Испуганный народъ не зналъ что и думать объ этомъ посланникѣ, тѣмъ болѣе что сантоны утверждали, что пророкъ наказалъ его за шарлатанство, между-тѣмъ, какъ марабуты упорно настаивали на томъ, что Аллахъ взялъ его въ свой рай, чтобъ наградить его и доказать истину его посольства. Отъ спора объ этихъ мнѣніяхъ и происходилъ шумъ.

Наши три путешественника съ удивленіемъ взглянули другъ на друга, и совершенно поняли это приключеніе, когда Али сказалъ имъ, что въ это же самое утро пропалъ у него трапной ящикъ, а Ассанъ вспомнилъ, что Мегемету кто-то говорилъ, какъ ему послышалось, что заколдованная змѣя не имѣетъ ни зубовъ, ни яду.-- Онъ получилъ награду за свое лицемѣріе, сказалъ Медюль-аль-Бекиръ, и Аллахъ явилъ себя строгимъ въ его наказаніи. Но идемъ возвратить жизнь Фатимѣ.

Войдя въ домъ, Ассанъ прежде всего спросилъ о здоровья Фатимы, и узналъ отъ слугъ, выбѣжавшихъ къ нему навстрѣчу, что хотя страданія молодой дѣвушки и не увеличились, но состояніе ея не подаетъ надежды къ скорому выздоровленію.

Ассанъ хотѣлъ тотчасъ же идти въ гаремъ и видѣть ту, которая вскорѣ долженствовала назваться его женою, и которую онъ столь нѣжно любилъ; но Медюль-аль-Бекиръ остановилъ его.

-- Ассанъ, сказалъ онъ ему: Аллаху неугодно, чтобъ ты сегодня увидѣлъ Фатиму; волненіе крови, которое произойдетъ въ ней, когда она узнаетъ о твоемъ возвращеніи, и радость при свиданіи съ тобою, худо бы приготовили ее къ дѣйствію того лекарства, которое, должно исцѣлить ее, и которое, вмѣсто того, чтобъ возвратить ее твоей любви, сдѣлалось бы, можетъ-быть, для нея пагубнымъ. Итакъ умѣрь восторгъ свой и поди въ мечеть молить о помощи того, безъ котораго знаніе человѣческое есть пустой звукъ.

Какъ ни хотѣлось Ассану видѣть Фатиму, однакоже онъ безъ сопротивленія повиновался приказанію мудреца, и пошелъ въ мечеть въ сопровожденіи Али, который не хотѣлъ оставить своего господина въ этомъ послѣднемъ его испытаніи.

Медюль-аль-Бекиръ, которому всѣ рабы дома Ассанова получили приказаніе повиноваться какъ своему господину, пошелъ въ гаремъ и вошелъ въ комнату Фатимы.

Блѣдная и слабая, какъ цвѣтокъ, никогда неполучавшій лобзаній солнца, молодая дѣвушка небрежно лежала на подушкахъ, и при шумѣ шаговъ мудреца она подняла на него кроткіе свои взоры.

-- Отецъ мой! сказала она старцу, который былъ сильно взволнованъ, и чувствовалъ, что колѣна подъ нимъ подгибаются, когда онъ увидѣлъ дитя души своей, ту, которую онъ столь долго оплакивалъ, ту, которую онъ столь долго считалъ умершею: отецъ мой! не принесли ли вы мнѣ наконецъ вѣсти о возлюбленномъ моемъ Ассапѣ? Скоро ли онъ принесетъ мнѣ изъ дальняго и опаснаго своего путешествія жизнь и здоровье? ибо, находясь въ разлукѣ съ нимъ, съ его любовію, я страдаю и изнемогаю отъ этого еще больше, нежели отъ роковой болѣзни, меня пожирающей.

-- Дочь моя! возразилъ Медюль-аль-Бекиръ, утирая глаза свои, увлаженные слезами: надѣйся и благословляй Аллаха и пророка, ибо приближается конецъ твоимъ страданіями..... Завтра я надѣюсь поздравить тебя съ извѣстіями трикраты счастливыми.

Тутъ онъ захлопалъ въ ладони, и вскорѣ явился рабъ, принесшій на богатомъ подносѣ, хрустальную чашу, въ которой блестѣла желтоватая жидкость, которую Медюль-аль Бекиръ самъ подалъ Фатимѣ.

-- Выпей это лекарство, дочь моя, сказалъ онъ ей: оно горько, но спасительная его горечь уйметъ внутренній жаръ, тебя пожирающій.

Фатима взяла чашу изъ рукъ Медюль-аль-Бекира и съ разу опорожнила ее; по новому знаку старца рабъ удалился.

Фатима вскорѣ заснула глубокимъ и спокойнымъ сномъ, непрерывавшимся во всю остальную часть дня и впродолженіе всей ночи; она проснулась на другой день уже тогда, когда муэдзины съ высоты минаретовъ призывали правовѣрныхъ къ утренней молитвѣ....

О чудо! состояніе, исполненое спокойствія и радости, замѣнило нестерпимый жаръ, наканунѣ еще разливавшійся по ея жиламъ; лихорадка исчезла, и молодая дѣвушка возраждалась къ жизни, радости и счастію!

-- Старецъ, воскликнула она: ты любимецъ пророка, человѣкъ, которому, въ награду, за добродѣтели, небо даровало силу измѣнять порядокъ природы, и способность отвращать зло, которое злой духъ причиняетъ смертнымъ?

-- Фатима! возразилъ старецъ: я такое же слабое и невѣжественное твореніе, какъ и другіе люди; но Аллахъ сжалился надъ страданіями, которыя слишкомъ долго тяготѣли надо много. Вотъ почему, по милосердію своему благоволилъ онъ мнѣ сегодня увидѣть тебя, исцѣлить тебя, возвратить тебя супругу твоему и прижать тебя къ моему сердцу; ибо, Фатима, отецъ, изъ объятій котораго исторгли тебя, когда ты была еще ребенкомъ; тотъ, который искалъ и оплакивалъ тебя столько лѣтъ; тотъ, ко горый говорилъ про себя: безъ моей дочери нѣтъ для меня больше счастія; этотъ отецъ, этотъ счастливый отецъ -- это я, сжимающій тебя въ своихъ объятіяхъ, благословляющій тебя, и благословляющій Аллаха со слезами счастія на глазахъ!

-- Отецъ мой, отецъ мой! воскликнула молодая дѣвушка.

И она опять бросилась въ объятія старца, и они долго оставались въ объятіяхъ другъ-друга.

Когда Фатима подняла голову, когда взоры ея, омраченные слезами, могли различать предметы, ее окружавшіе, сердце ея исполнилось новою радостію, ибо Ассанъ стоялъ передъ нею, ея дражайшій Ассанъ!

Есть чувствованія, которыхъ словами выразить невозможно; таковы въ это время были чувствованія Медюль-аль-Бекира, Ассана и Фатимы. И потому я скажу только, что на другой день мы праздновали бракосочетаніе двухъ юныхъ супруговъ съ такою пышностію и блескомъ, что во всемъ городѣ объ нихъ заговорили.

На другой день послѣ этого торжества Ассанъ, въ сопровожденіи Медюль-аль-Бекира, пришелъ къ Али.

-- Христіанинъ! сказалъ онъ ему: ты свободенъ; возвратись въ свое отечество. Вотъ золото, поѣзжай, будь счастливъ, и вспоминай иногда о томъ, который былъ твоимъ господиномъ, и который теперь для тебя не иное-что, какъ другъ. Поѣзжай и Аллахъ да покровительствуетъ тебѣ!....

-- Ассанъ! отвѣчалъ молодой Французъ: еслибы во Франціи не было у меня бѣдной матери, которая считаетъ дни моего отсутствія, которая каждый вечеръ молитъ Бога возвратить ей единственнаго ея сына, то я остался бы съ тобою и этимъ старцемъ, котораго ты называешь теперь отцомъ своимъ. Итакъ я принимаю свободу, которую ты мнѣ предлагаешь; я уѣзжаю. Но никогда не изгладится изъ моего сердца воспоминаніе о твоемъ великодушіи и твоей ко мнѣ дружбѣ.

Чрезъ нѣсколько дней, Али, сдѣлавшійся опять Алфредомъ Фремономъ, дѣйствительно уѣхалъ во Францію, и вскорѣ прибылъ въ Парижъ. Отъ него-то мы узнали всѣ чудесныя подробности исторіи Ассана, Фатимы, Медюль-аль-Бекира и марабута Мегемета.

Н. ЩИГЛЕВЪ.

"Сынъ Отечества", No 6, 1852

Оставить комментарий Щиглев Николай Романович (bmn@lib.ru) Год: 1852 Обновлено: 31/03/2023. 139k. Статистика. Повесть: Проза Проза Иллюстрации/приложения: 4 штук.	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (Ботаническая повесть).

Щиглев Николай Романович Фатима