Шевырев Степан Петрович
Дух Карамзина или избранные мысли и чувствования сего писателя, с прибавлением некоторых обозрений и Исторических характеров

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

СТЕПАН ШЕВЫРЁВ.

Дух Карамзина или избранные мысли и чувствования сего писателя, с прибавлением некоторых обозрений и Исторических характеров. 1827.

   При первом взгляде на сию книгу родится вопрос: в чем заключается дух писателя? -- Отвечаем кратко: во внутренней его жизни, которая составляет содержание его творений. Изобразить дух писателя значит раскрыть внутреннюю жизнь его, весь разнообразный мир его мыслей и чувствований, его способ взирать на предметы -- и все это подвести под общее начало, от коего проистекают все произведения ума его. В таком случае мы взираем на писателя, как на особый мир, ищем в нем единого закона, все его феномены приводим к их целости и сущности, и писателя делаем предметом особой науки -- и как говорится, изучаем его. -- Посмотрим, так ли поступил Издатель сей книги, представляя Дух Карамзина?
   К сожалению -- нет. Он избрал путь обратный и вместо того, чтобы извлечь сущность творений Карамзина, и привести все его мысли и чувства к одной мысли общей, одушевлявшей сего писателя, -- он, перебравши все томы его творений, начиная от I-го собрания отдельных пиэс до XI тома Истории, произвольно вырвал из них частички, собрал их в две части и думал в них вместить весь дух великого писателя, который в продолжение шестидесяти лет развивался и в течение 35-ти действовал для блага Словесности. -- Наблюдая живое произведение природы и желая постигнуть его душу, ужели мы для сего станем разрывать его на части, разнимать по суставам? Душа невольно ускользнет во время сего мучительного опыта, и что останется? -- Одни безжизненные члены. -- Этот опыт можно отнести и к собирателям мыслей и чувствований. Здесь, например, я не вижу живого Карамзина, которого читая, привык воображать со мною беседующим и в порядке излагающим свои мысли; нет, это Карамзин расчлененный, рознятый по суставам. Он и в членах прекрасен; им и здесь пленяешься, но с этим чувством наслаждения соединено чувство досады на того, кто так немилостиво поступил с его творениями. Утешимся тем только, что этот способ -- пером анатомировать писателей и составлять их дух -- не у нас изобретен, а из чужи занесен к нам, и посетуем о том, что мы до сих пор не умеем пользоваться трудами наших писателей. -- Но лучше, чувствуя слабость сил своих, платить безмолвную дань благоговения и признательности почившему Гению и, укрепляясь в силах нравственных, готовить себя к тому, чтобы сказать о нем умную и дельную правду, чем хвалить его громкими и пустыми восклицаниями, доходящими до одного слуха, а не до ума и сердца.
   Книга, нами разбираемая, могла бы, по крайней мере, иметь достоинство порядка. Если бы собиратель изложил отдельно мысли Карамзина о различных предметах, мы бы могли в сем собрании видеть: вот что думал Карамзин о Политике, о России во всех отношениях, об Истории; вот следствия, которые он выводил из своих наблюдений Исторических; вот нравственные его мысли, сообразно с коими он действовал. В таком систематическом собрании мыслящий читатель мог бы схватить некоторые главные черты, рисующие характер сего писателя. Например, из его мыслей нравственных, если б они были собраны в порядке, можно бы извлечь следующее замечание. -- Карамзин предпочитал наслаждения внутренней жизни наслаждениям внешней. Жить душою -- было любимою мыслью души его. До самой смерти он заботился о светлой чистоте приюта души своей, в котором жил, и из которого действовал на человечество. Вся жизнь его была посвящена тому, чтоб очистить, облагородствовать, возвысить душу и уединить ее от суеты внешней. Кажется, самую Историю считал он для сего средством, и живучи в прошедшем, наблюдая жизнь своего отечества, он хотел всяким происшествием, всяким характером историческим убедиться в истине своих собственных правил, своего образа мыслей. От этой мысли жить душою -- проистекают его любовь к семейственной жизни, к созерцанию природы, которое было одним из любимых занятий его юности и сделало его поэтом, склонность к дружбе, любовь к человечеству и непрерывные заботы о его нравственности, его оптимизм чистый и непритворный, его склонность к тихой задумчивости {Доказательством тому служит мнение Карамзина, что первоначальной Поэзией была Элегия. Тихая, сладкая грусть, кажется, не отлучалась от души его.}, к беседе с самим собою. Карамзин рожден был не для практической жизни; не внимая внушениям честолюбия, он свою деятельность сосредоточивал внутри себя -- и в последние годы своей жизни как будто из другого мира высылал к нам свои сказания о нашем отечестве. В этом отношении он родня современному Поэту нашему, который умолк для совершения цели важнейшей.
   Обратимся к книге. Логического порядка в ней нет. Вторая часть заключает, по словам издателя, обозрения (?) и характеры главных Исторических лиц; но куда же отнести характеры Екатерины II, Петра I, Потемкина, Румянцова, Суворова, Людовика XVI и других, которые собраны в первой части, заключающей по словам издателя одни мысли Философа, Патриота и Историка? К чему было разрывать на лоскутки предисловие к Истории? Не лучше ли бы разобрать одно это предисловие? Такой труд был бы полезнее сего школьного собрания. К чему, например, отнести, к обозрениям или характерам, отрывки во второй части, собранные на стран. 3, 40, 41, 43,45, 47, 48, 61, 62, 69, 71, 73, 208, 264 и проч.? -- Многие отрывки вырваны так немилосердо, так оборваны, что жаль смотреть на них. Так напр., княжение славного несчастиями и мужеством Александра Невского и другие. Представьте себе гладкую, ровную, крепкую ткань, чисто отделанную рукою мастера, одаренного вкусом редким: рвите ее руками как ни попало на нескладные лоскуты -- что вы увидите? -- одни мохры, не дающие даже понятия о достоинстве целой материи, -- и что сказал бы мастер, поглядев на свою истерзанную работу? --
   Что, наконец, сказать о примечаниях, которыми издатель снабдил свое собрание? Мы полагали, что найдем в них материалы для будущей биографии Карамзина. Здесь бы можно показать, как постепенно развивался его образ мыслей, -- как он наконец в Истории доказал то, что прежде неясно носилось в душе его, -- не изменял ли он своих прежних мыслей, и что было причиною сей перемены, -- какое влияние имели его мысли на время, в которое они являлись, и на круг, в коем он действовал, -- какие из сих мыслей собственно принадлежат ему и какие он заимствовал? -- Но что находим вместо всего этого? -- одни пустые комплименты, часто не кстати приведенные. Эта любезная откровенность издателя совершенно лишняя. Люди великие при жизни мимо ушей пропускают похвалы многословные, и по смерти услышат ли их они -- в сень покоя и отдыха от жизни многотрудной перешедшие? А умные современники, чтители великих, умной правды требующие от критиков, невольной улыбкой отвечают на комплименты неуместные. Что ничтожный лепт для обладателя сокровищ? Лучше отдайте его тем нищим в обществе ученых и литераторов, которые смирненько собирают подаяние критики в просторные сумы своего самолюбия.
   "Юноши, стремящиеся на славное поприще Наук и слова! - восклицает издатель в своем предисловии. -- Сия книга принадлежит вам исключительно". -- В противность Г-ну издателю, восклицаем мы: "Юноши, стремящиеся на славное поприще Наук и Слова! не берите в руки этой книги, а возьмите с благоговением целые творения Карамзина, наслаждайтесь ими и учитесь из них -- трудиться и излагать свои мысли, старайтесь чаще повторять сладкие впечатления, чтением таких книг производимые; -- они созреют со временем и принесут вам плод богатый, который вы достойно, как жертву благодарности, возложите на алтарь почившего наставника вашего, воздвигаемый ему отечеством и вами".

("Московский Вестник", 1827, Часть 5).

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru