Lib.ru/Классика: Шевырев Степан Петрович. Письма к H. B. Гоголю

Письма С. П. Шевырева къ H. B. Гоголю.

Москва, 1843 марта 26.

Оба письма твои, любезный другъ, я получилъ и благодарю тебя за нихъ. Мнѣ такъ много надобно говорить съ тобою, что затрудняюсь съ чего начать. Сначала о дѣлахъ внѣшнихъ житейскихъ, но и здѣсь нужны подраздѣленія. Буду сначала говорить о томъ, что сдѣлано, далѣе о настоящемъ и потомъ о будущемъ. И такъ, начнемъ съ прошедшаго. Ты просишь у меня откровенныхъ объясненій въ томъ, что я разумѣлъ подъ словами "ты плохо распорядился". Но теперь, я думаю, объясненія эти тебѣ не нужны, потому что недостатки ихъ передъ тобою выяснились. Ты самъ сознаешься въ неумѣньи распоряжаться дѣлами житейскими. Ты самъ обращаешься и отдаешь себя въ руки московскихъ друзей своихъ, въ которыхъ, конечно, сомнѣваться не можешь; зачѣмъ же ты не сдѣлалъ этого ранѣе и не ввѣрилъ намъ всего себя со всѣми твоими дѣлами? Ты могъ предчувствовать, что это сдѣлаешь позднѣе. Но и теперь, какъ увидишь, это еще не потеряно. Сочиненія свои, по моему мнѣнію, ты долженъ былъ печатать здѣсь. Цензура, одно препятствіе, не помѣшала бы, потому что мы съ Никитенкомъ {Александръ Васильевичъ Никитенко, цензоръ С.-Петербургскаго Цензурнаго Комитета и экстраординарный профессоръ С.-Петербургскаго Университета.} сносились бы и отсюда. Печатаніе тебѣ обошлось бы гораздо дешевле. Ты не очутился бы въ рукахъ скверной типографіи, которая владѣетъ теперь твоею собственностію и связываетъ руки Прокоповичу и намъ всѣмъ, друзьямъ твоимъ. Ужь много вреда нанесено первой распродажѣ экземпляровъ тѣмъ, что упущено было время и въ теченіи 1-го мѣсяца здѣсь книгъ не было, не смотря на огромныя требованія публики. Мы нашли бы средства напечатать тебя здѣсь, точно такъ какъ нашли средства отправить тебя въ Римъ, когда тебѣ это было нужно. Теперь же ты поставилъ себя въ зависимость отъ такихъ людей, которые въ тебѣ никакого участія не принимаютъ и смотрятъ на твои сочиненія, какъ на вещь, изъ которой хотѣли бы извлечь самую большую прибыль. Въ благородствѣ и дружбѣ къ тебѣ Прокоповича {Николай Яковлевичъ Прокоповичъ, товарищъ Гоголя по Нѣжинскому Лицею. Въ 1843 г. онъ былъ учителемъ Русской Словесности въ 1-мъ Кадетскомъ Корпусѣ.} я совершенно увѣренъ, но онъ самъ связанъ типографіею, которой факторъ обманулъ его отсылкою экземпляровъ въ Москву. Отнынѣ ты навсегда долженъ убѣдиться, что интересы твои всѣ должны быть здѣсь, на рукахъ у друзей твоихъ. Не думай никакъ, чтобы ты насъ обременилъ ими. Мы ли для тебя не пожертвуемъ времени и всего, что тебѣ нужно? Но довольно журить тебя за прошедшее. Теперь поговоримъ о настоящемъ. Оно совсѣмъ не такъ дурно, какъ ты воображаешь. Скажу даже болѣе: ты самъ не знаешь ни себѣ цѣны, ни своимъ сочиненіямъ. Ты совершенно забываешь, что сочиненія твои такой капиталъ, которымъ ты можешь и себя, и заимодавцевъ своихъ обезпечивать, какъ капиталистъ, и нечего тебѣ просить ни у кого. Умѣй только распоряжаться ими и довѣряй интересы свои въ руки тѣхъ друзей, для которыхъ спокойствіе твое и каждая копейка твоей собственности дороги, какъ ихъ собственныя, если еще не болѣе. Сочиненія, теперь тобою изданныя {Рѣчь идетъ о первомъ изданіи сочиненій Гоголя, напечатанныхъ въ четырехъ томахъ въ С.-Петербургѣ, въ типографіи А. Бородина и К°. Редакція этого изданія была ввѣрена Гоголемъ Прокоповичу.}, могутъ непремѣнно обезпечить тебя на всѣ три года, какъ ты желаешь, и тебѣ нечего о томъ думать. Но для этого надобно перевести главное управленіе дѣлъ твоихъ изъ Петербурга сюда. Мертвыя Души всѣ разошлись до послѣдняго экземпляра, который я оставилъ для тебя. Счетъ всему подробный пришлю тебѣ, когда узнаю вѣрно, гдѣ ты будешь на лѣто. Изъ послѣдней суммы, мною полученной, надобно доплатить долгъ Погодину, а остальное пойдетъ въ часть уплаты новаго долга Аксакову, пославшему тебѣ 3.500 p.; прежній же долгъ весь ему заплаченъ, равно какъ и всѣмъ другимъ. Надобно приниматься за новое изданіе перваго тома. Но ты долженъ перечесть его, а мы должны тебѣ переслать экземпляръ съ нашими отмѣтками, но куда переслать?-- напиши. Сначала думали мы было, что новое изданіе перваго тома должно выйти вмѣстѣ со вторымъ, но теперь разсудили иначе. Если все разошлось и публика, стало быть, требуетъ, то надобно удовлетворить ея желанію. Ускореніе дѣла здѣсь было бы хорошо, потому что голосъ публики покрываетъ голоса враговъ твоихъ. Сочиненія идутъ не такъ быстро, но потому, что первое время было упущено, и потому, что проценты стѣснительны для книгопродавцевъ, которые у насъ люди безденежные, а изъ десяти процентовъ не хотятъ безпокоиться. Но книги пойдутъ. До сихъ поръ выручаемыя деньги я отправляю къ Прокоповичу для уплаты типографіи. Онъ обѣщаетъ прислать мнѣ послѣ уплаты 800 экземпляровъ. Пусть присылаетъ и больше. Этими экземплярами обезпечится совершенно та трехлѣтняя сумма, которой ты требуешь, и тебѣ нечего будетъ просить ни у кого. Наше дѣло будетъ только заботиться о распродажѣ и высылать тебѣ денежки. И такъ, ты видишь, что устроеніе дѣлъ твоихъ зависитъ теперь отсюда. Поторопи же Прокоповича высылать сюда все, что можно, и вырвать твою собственность изъ рукъ типографіи, которой я очень опасаюсь въ этомъ дѣлѣ. Прокоп(овичъ) самъ сознается, что факторъ такой плутъ, какого онъ еще не встрѣчалъ въ жизни. Ты видишь, что настоящее твое не такъ дурно, какъ ты воображаешь: все зависитъ отъ скорѣйшей раздѣлки съ типографіею и отъ устроенія дѣлъ твоихъ здѣсь у насъ. Что касается до будущаго, то оно во всякомъ случаѣ должно быть свѣтло, потому что друзья твои тутъ и не оставятъ тебя, что бы ни случилось. Трое, къ которымъ обратилъ ты письмо, выбраны прекрасно. Погодинъ бываетъ строгъ къ тебѣ, Аксаковъ готовъ всегда баловать тебя, я буду занимать середину. Контора твоихъ изданій будетъ у меня. Всѣ счеты также. Не думай, что ты меня тѣмъ обременяешь. Могу ли я для тебя этого не сдѣлать? Деньги на первый случай посланы къ тебѣ были Аксаковымъ. Теперь я буду ему выплачивать. Распоряженія будущія всѣ сдѣлаются, по полученіи экземпляровъ отъ Прокоповича, и ты будешь о томъ увѣдомленъ; но ни въ какомъ случаѣ ты безпокоиться не долженъ.

Довольно о дѣлахъ житейскихъ. Теперь объ литературѣ. Сочиненія твои возбудили всеобщее удовольствіе. Здѣсь нѣтъ разногласій. Всѣ мнѣнія сходятся. Я еще все собирался благодарить тебя за впечатлѣніе, которое произвели на меня Игроки. Это чудное и полное созданіе. Піеса такъ была превосходно разъиграна, какъ еще не была ни одна на московскомъ театрѣ. Тому содѣйствовали первый С. Т. Аксаковъ превосходнымъ чтеніемъ піесы, второй М. С. Щепкинъ. Публика приняла эту піесу соотвѣтственно ея достоинству, и мнѣ никогда еще не случалось видѣть въ театрѣ, чтобы искусство достигало художественнымъ путемъ такой полноты своего дѣйствія, какъ достигло оно тутъ. Для меня это было полное наслажденіе. Я видѣлъ, что и публика наша въ состояніи понять искусство и что она имѣетъ въ тебѣ великаго художника. "Женидьба" имѣла успѣхъ также, но я нахожу, что распредѣленіе ролей въ этой піесѣ было неудачно.

Изъ сочиненій твоихъ я прочелъ все новое, и изумляюсь во всемъ твоему чудному росту. Изъ передѣланныхъ піесъ прочтенное не менѣе изумило меня. Жду свободной минуты, чтобы изучить тебя вполнѣ и написать всему разборъ полный и подробный. Ты не повѣришь, какъ мое время все уходитъ по мелочамъ въ занятіяхъ непрерывныхъ, которыя трудно привесть къ единству. Не сѣтуй за то, что опоздалъ и отвѣтомъ на письмо. Право, не воля виновата, а судьба, слишкомъ мотающая меня во всѣ стороны.

Благодарю тебя отъ искренности души за второе письмо твое. Сладко мнѣ было твое сочувствіе къ моей рѣчи, которая была написана отъ полноты души и въ которой многое снизошло, можетъ быть, оттуда, откуда все лучшее на землѣ неполной нисходитъ. Въ душѣ моей много зачинается новыхъ мыслей, мыслей изъ новаго періода бытія моего, но всѣ онѣ требуютъ уединенія для своего развитія. Трехмѣсячная болѣзнь моя принесла мнѣ много пользы. Во время болѣзни я прочелъ и Портретъ, тобою передѣланный. Ты въ немъ такъ раскрылъ связь искусства съ религіей, какъ еще нигдѣ она не была раскрыта. Ты вносишь много свѣта въ нашу науку и доказываешь собою на зло нѣмцамъ, что творчество можетъ быть соединено съ полнымъ сознаніемъ своего дѣла. Не остывай въ дѣлѣ своемъ; не охлаждайся. Помни, что велико твое призваніе въ Россіи. Я увѣренъ, что придетъ къ тебѣ такое время, когда произведенія твои будутъ выливаться во всей полнотѣ и цѣлости изъ твоего духа -- скоро и отчетливо. Ты созрѣешь до этой полноты непремѣнно. Все ведетъ тебя бъ ней. Обнимаю и цѣлую тебя много разъ. Жена и сынъ мой тебѣ кланяются. Пожми руку Языкову {Николай Михайловичъ Языковъ находился въ 1843 году, какъ и Гоголь, заграницею.}.

Твой С. Шевыревъ.

Марта 29 с(тараго) с(тиля), 1843. Москва.

II.

Октября 27 с. с., 1843. Москва.

Вотъ тебѣ, любезный другъ, отчетъ за М(ертвыя) Д(уши). Извини, что опоздалъ. Ей Богу, не нахожу времени для дѣла, которымъ со всѣхъ сторонъ заваленъ. Въ экземпл(ярахъ) сочиненій расчета не успѣлъ сдѣлать еще. Пришлю послѣ. Да онъ незначителенъ. Отъ П(рокопови)ча получено было до сихъ поръ 206 экз(емпляровъ), да еще прислано немного попорченныхъ переплетчикомъ. Я ихъ не выбралъ еще изъ ящика, потому что нужды нѣтъ особенной. Странно! расходъ ихъ вовсе остановился здѣсь. Полевой абонировался на 200 экз(емпляровъ), но брать не продолжаетъ. Все заставляетъ думать, что каналья Жернаковъ {Петербургскій типографщикъ.} припечаталъ и продаетъ отъ себя. Да ужь нечего объ этомъ. О второмъ изданіи М(ертвыхъ) Д(ушъ) надобно похлопотать сначала въ Петерб(ургѣ). Ты долженъ написать о томъ къ Плетневу и Одоевскому. Не разрѣшатъ, я думаю, не спросяся. Языкову я еще не говорилъ, и жду твоего письма. Ты принялъ потерю твою великодушно; но я принять такъ не могъ потерю, которая тебя касалась. Ничего бъ такъ я не желалъ, какъ имѣть въ рукахъ средства, чтобъ тебя успокоить. Радъ дѣлать все, что прикажешь. Я знаю, какъ важно твое спокойствіе, необходимое для трудовъ твоихъ.

Благодарю тебя за добрые совѣты насчетъ журнальнаго водоворота. Повѣрь, что я сталъ самъ къ нему равнодушнѣе. Скажу одно только противъ: блюстители огней истины не должны стоять однако надъ нею, сложа руки, и дремать. Дорога каждая минута ихъ дѣятельности. Не забудь, что журналы дѣйствуютъ безпрерывно. Отъ полемики я и самъ рѣшительно отказываюсь. Это потеря времени. Но надо было однако подавать голосъ. М(осквитянинъ) въ теченіи трехъ лѣтъ собралъ къ себѣ все то, что есть благомыслящаго въ Россіи. Отовсюду были отголоски пріятные. Въ нынѣшнемъ году я менѣе дѣйствовалъ въ журналѣ и гораздо болѣе про себя. У меня готово въ головѣ и на бумагѣ въ очеркахъ общее обозрѣніе Исторіи Русс(кой) Словесн(ости) древней и покой. Я оставилъ бы все для этого труда: и журналъ, и даже университетъ на время. Чувствую призваніе въ себѣ къ этому труду. Чувствую, что онъ нуженъ въ это время для Россіи. Я вступилъ въ такой періодъ жизни, когда есть уже какая-то потребность средоточить себя въ одномъ трудѣ. Но не знаю, какъ оторвать всѣ цѣпи, которыя кругомъ привязываютъ меня къ жизни. Не знаю, какъ уйти въ себя. Чувствую, что какой-то сильный поворотъ долженъ во мнѣ совершиться; не знаю, какъ это будетъ. Отдаю себя въ руки Провидѣнія. Можетъ быть, оно лучше меня направитъ, нежели я самъ. Слишкомъ много я жертвую собою другимъ: всѣмъ до меня дѣло; всѣмъ я нуженъ. Если человѣкъ отдастъ себя людямъ -- бѣда: разорвутъ его на части. Ссоришься съ ними, бранишься съ ними, имъ нужды нѣтъ. Ты ужь у нихъ въ рукахъ. Они овладѣли тобою и отъ тебя не отстаютъ. Я хотѣлъ бы уединенія хотя на годъ. Университета я не оставлю. Живое слово такъ важно. Не скоро дождешься отъ него плодовъ. Черезъ 8 лѣтъ и болѣе они только становятся видны. Но надобно бы то уединяться профессору, то выходить. Я теперь читаю исторію русской литературы въ унив(ерситетѣ). Общее обозрѣніе я кончилъ въ 12 лекцій сентября. Мнѣ надобно бы сдѣлать хотя имъ редакцію. A послѣ -- за большой трудъ. Въ этомъ обозрѣніи высказывается только главная мысль и проводится вполнѣ. A тамъ принялся бы я за подробное изложеніе предмета. Изученіе древней Руси много меня привлекаетъ. Тутъ есть сокровища новыя. Нынѣшнее лѣто я провелъ въ сельскомъ уединеніи и много читалъ, готовилъ матеріялы для моего курса. Много мыслей новыхъ и свѣтлыхъ блеснуло въ головѣ моей. Я чувствую себя созрѣлымъ для труда. И некому заставить меня сѣсть за него! Недавно встрѣтилось было обстоятельство, тому благопріятное, но и то разсѣялось.

Не могу много писать къ тебѣ. Я утомился. Нервы мои слабы. Имъ же было на дняхъ сильное потрясеніе. Прости. Будь здоровъ. Жду твоихъ писемъ. Будь искреннѣе со мною. Не (щад)и словъ, чтобъ себя высказывать. Хоть бы въ изданіи твоихъ сочиненій: развѣ ты не могъ въ насъ предполагать, что всякая воля твоя была бы свята для каждаго изъ насъ и что мы не нарушили бы ея и не стали бы тебя распрашивать? Будь откровененъ. Дѣйствуй съ нами прямо, и такъ выражайся. Обнимаю тебя душевно. Жена тебѣ кланяется. Передай мое сердечное почтеніе Василію Андреевичу {Жуковскому.}. Какъ я радъ его Одиссеѣ и съ какимъ нетерпѣніемъ жду ея!

Твой душою С. Шевыревъ ¹).

¹) На письмѣ имѣется слѣдующій адресъ: Въ Дюссельдорфъ. Bords du Rhin. Его превосходительству милостивому государю Василію Андреевичу Жуковскому, а васъ покорнѣйше прошу передать Н. В. Гоголю.-- A son Excellence Monsieur Monsieur de Joukovsky à Dusseldorff. Pour remettre à Mr N. de Gogol. Берега Рейна.

Мертвыя Души.

Счетъ экземплярамъ (2400).

Продано здѣсь мною -- 1758 экз(емпляровъ).

Въ Петербургъ отправлено 300 экз. ¹).

Въ контору М(осквитяни)на отдано еще до присылки мнѣ -- 240 экз.

Аксаковъ взялъ съ твоего позволенія -- 25 экз. ²).

Матушкѣ твоей -- 3 экз.

Отдано тебѣ изъ типографіи -- 62 экз(емпляра).

Въ ценз(урный) комитетъ -- 6 экз(емпляровъ).

Для конторы типог(рафіи), по предпис(анію) министра -- 4 экз(емпляра).

Фактору типогр(афіи) -- 1 экз(емпляръ).

Оставленъ автору, по распродажѣ, послѣдній -- 1 экз(емпляръ).

И того 2400 экз(емпляровъ).

¹) За нихъ я получилъ отъ Прокоповича только 1180 руб(іей) асс(игнаціями). Въ остальныхъ спроси у него счетъ ты самъ. См. х.

²)Я у него спрошу объ нихъ. Но ему много ты долженъ.

Счетъ деньгамъ.

Ты мнѣ оставилъ для расплаты съ типографіею и литографомъ всего ассигнаціями -- 864 р. 95 к.

Расходъ имъ:

въ типографію заплачено -- 763 р. 20 к.

отдано Сиверсу литографу -- 93 р. асс.

за переплетъ 10 экз(емпляровъ) въ папку -- 5 р(ублей).

Итого -- 861 р. 20 к.

Остается -- 3 р. 75 к.

Приxoдъ.

Изъ унив(ерситетской) лавки получено за -- 100 экз. съ выч. 20 проц. -- 840 р.

Отъ Полеваго за -- 100 экз. -- (по 20 проц.) -- 840 р.

Отъ него же за -- 700 экз. -- (по 25 проц.) -- 5512 р. 45 к.

Отъ Базунова за -- 300 экз. -- (по 25) -- 2362 р. 50 к.

Отъ него же за -- 287 экз. (по 20) -- 2410 р. 80 к.

Отъ него же за -- 85 экз. по 9 р(ублей) -- 765 р.

Отъ Полеваго за -- 25 экз. по 9 р(ублей) -- 225 р.

Отъ купца Алексѣ(ева) за -- 15 экз. по 9 р(ублей) -- 135 р.

Отъ Глазунова за -- 5 экз. по 9 р(ублей) -- 45 р.

" " за -- 6 экз. по 9 р(ублей) -- 54 р.

" " за -- 5 экз. по 9 р(ублей) -- 45 р.

Отъ Ольхина за -- 100 экз(емпляровъ) -- 850 р.

Отъ Щепкина за -- 25 экз., безъ проц. -- 262 р. 50 к.

Продано -- 5 экз., безъ проц. -- 52 р. 50 к.

Экземпляровъ -- 1758. -- 14399 р. 75 к.

х. Отъ Прокоповича получено -- 1180 р.

Осталось денегъ отъ счета съ типогр(афіею) и литогр(афомъ) -- 3 р. 75 к.

И того въ приходѣ 15583 р. 50 к.

Расходъ.

За отправленіе въ Петербургъ книгъ -- 134 р. 43 ¹/₂к.

Переплетчику заплачено -- 144 р. 10 к.

Долги: Павлову " -- 1.500 р. ¹)

Долги: Хомякову заплачено -- 1.500 р.

" Свербееву " -- 1.500 р.

" Погодину " -- 4.500 р.

Ему же доплачено къ экземплярамъ, проданнимъ въ конторѣ, за вычетомъ 25 проц(ентовъ), за 1890 р(ублей), до 3000 -- 1.110 р.

Мнѣ -- 400 р.

Аксакову -- 3.500 р.

Еще ему же въ уплату новыхъ 3500 р(ублей) -- 1.280 р.

Итого -- 15.568 р. 53 ¹/₂к.

Въ приходѣ -- 15.583 р. 50 к.

Расходъ -- 15.568 р. 53 ¹/₂ к.

Осталось -- 14 р. 97 к.,

которые внесены въ приходъ сочиненій.

¹) Не знаю, помнишь ли ты записку долговъ, тобою мнѣ оставленную. Вотъ она въ копіи: Свербѣеву 1.500 p., Павлову 1.500 p., Хомякову 1.500 p., Аксакову 3.500 p., Погодину 7.500 p., мнѣ 400 р.

2 NB. Экземпляры продавалъ я, стараясь, какъ видишь, соблюдать какъ можно болѣе твою выгоду. Я придерживался въ цѣнѣ, когда видѣлъ, что оставалось мало. Еще есть они въ лавкахъ. У Прокоповича требуй отчета въ 300 p., помня, что я отъ него получилъ только 1180 р. асс(игнаціями).

3 NB. Экземпляровъ я не раздавалъ никому: уже было поздно. Всѣ имѣли.

III.

Ноября ¹⁵/₂₇ 1844. Москва.

Сегодня получилъ я письмо твое, любезный другъ, отъ 12 ноября н(оваго) с(тиля) и сегодня же отвѣчаю. Богъ лучше насъ съ тобою заботится объ исправленіи недостатковъ Погодина, если какіе онъ имѣетъ, потому что послалъ на него такія два несчастія, которыя трудно перенести человѣку. Видно, неизвѣстно тебѣ даже и первое, потому что на несчастнаго не сердятся; второе же еще такъ свѣжо и недавне, что не могло дойти до тебя. Въ маіѣ мѣсяцѣ соскочилъ онъ съ дрожекъ, у которыхъ сломалась ось, и переломилъ себѣ ногу. Два мѣсяца вылежалъ онъ терпѣливо и еще до сихъ поръ не возвратилъ свободнаго употребленія ноги, а ходитъ теперь на костыляхъ. Не успѣлъ еще оправиться онъ отъ этого несчастія, какъ посѣтило его другое, еще ужаснѣе. Добрая, незабвенная Елизавета Васильевна, послѣ шестинедѣльной жестокой болѣзни, которая состояла почти въ безпрерывной тошнотѣ и рвотѣ, кончила жизнь. Погодинъ, бѣдный, убитъ горемъ. Четверо сиротъ около него, безъ матери. Домъ опустѣлъ безъ жены, которая была кроткимъ ангеломъ всего семейства. Намъ ли исправлять его, другъ, если Богъ взялся за это? Намъ ли тутъ что говорить? Сегодня 10й день смерти Елизаветы Васильевны. Ты догадаешься, что письмо твое пришло не кстати; но ты, конечно, и не могъ вообразить того. Ты поймешь, что пройдетъ еще много времени, пока я буду въ силахъ заговорить ему о твоемъ портретѣ. Но сначала объ немъ самомъ и его исправленіи, и исправленіи другъ друга вообще. Я не знаю, съ чего ты взялъ, что Погодинъ остался не узнанъ другими и разорвалъ связи съ лучшими своими друзьями. Во время перваго несчастія его вся Москва съѣзжалась къ нему на Дѣвичье поле, и тутъ-то мнѣ пріятно было видѣть, какъ всѣ, не смотря на его недостатки, единодушно любятъ его и принимаютъ въ немъ живое, искреннее участіе. Тутъ были всѣ: и знатные, и ученые, и купцы, и ремесленники, всѣ, всѣ безъ исключенія. Объ немъ сожалѣлъ весь городъ вкупѣ. Второе его несчастіе соединило также всѣхъ около него. Память жены его свята была для всѣхъ, а ему сострадали всѣ искренно. Въ такихъ несчастіяхъ всего болѣе узнается мнѣніе, которое имѣютъ объ человѣкѣ. Погодинъ имѣлъ непріятности съ друзьями -- правда, но съ такими, которые имѣли ихъ съ другими. Погодинъ не разорвалъ связи ни съ кѣмъ, тогда какъ другіе, его обвиняющіе, разорвали ее со многими изъ прежнихъ друзей своихъ. Онъ неряха въ изданіяхъ своихъ; ему это говорили нѣсколько разъ; но тѣмъ онъ вредитъ только самому себѣ, и самъ это вѣрно знаетъ. Ты собираешься исправлять его, и мнѣ поручаешь сдѣлать это предварительно. Прекрасны мысли твои о взаимномъ исправленіи, которымъ мы обязаны другъ другу, и о христіанской обязанности нашей стремиться къ совершенствованію. Но позволь мнѣ прибавить къ этому нѣсколько собственныхъ размышленій. Чтобы исправлять другаго, надобно пріобрѣсти на то право исправленіемъ самого себя, и если берешься за это, то браться за это въ минуту самую спокойную, въ минуту самой сильной любви къ человѣку, а не въ такую, когда на него хотя за что нибудь сердишься. Тогда исправленіе пойдетъ въ прокъ: иначе оно будетъ похоже на осужденіе. Мнѣ кажется, что ты въ оба раза поступилъ такъ, когда брался исправлять Погодина. Первое письмо писалъ ты къ нему въ отвѣтъ на письмо, которое тебя разсердило, и теперь второе пишешь также въ ту минуту, когда еще сильно сердишься на него за портретъ. Теперь объ этомъ портретѣ. Я рѣшительно не понимаю, за что ты тутъ разсердился. Въ шутку скажу тебѣ, что твое кокетство [если ты его имѣешь] могло быть оскорблено, потому что портретъ не хорошъ, хотя и имѣетъ сходство; но въ натурѣ, безъ комплиментовъ, ты лучше, чѣмъ на портретѣ. Что же касается до самаго дѣйствія Погодина, я, право, не понимаю, что тутъ оскорбительнаго. Журналистъ хочетъ украсить свой журналъ портретомъ писателя, любимаго публикою. Это его выгода. Конечно, лучше бъ было спроситься. Но чѣмъ же обидѣлъ онъ твое смиреніе или твое самолюбіе? Смиреніе твое не можетъ страдать отъ этого, потому что славу свою ты не утаишь же отъ Россіи, которая признаетъ ее. Самолюбіе могло бы оскорбиться только тѣмъ, что портретъ не хорошъ; но если государь Н(иколай) П(авловичъ) не сердится на свои дурные портреты, то зачѣмъ же оскорбляться твоему литературному величеству? Никто, конечно, не оподозритъ въ томъ ни тебя, ни Погодина, что вы по взаимному согласію это сдѣлали. Остается отнятіе собственности, но, конечно, ты за тѣмъ и не подумаешь гнаться. Растолкуй мнѣ, сдѣлай милость, въ чемъ тутъ эта горькая непріятность, эта страшная исторія? Я рѣшительно не понимаю. Никто здѣсь и не обратилъ вниманія на это; никто не шумѣлъ: ни друзья твои, ни литераторы, ни публика,-- и первый шумъ изъ этого дѣла подымаешь ты. Одинъ студентъ, правда, просилъ меня подарить ему твой портретъ особо, потому что онъ желалъ украсить имъ свою комнату. Другіе студенты вырвали портретъ изъ того экз(емпляра) М(осквитяни)на, который они читаютъ. Вотъ все, что объ этомъ дѣлѣ мнѣ извѣстно, и изъ этого ты видишь только, что портрету твоему, даже и не такъ удачному, радо молодое поколѣніе, тебѣ вполнѣ сочувствующее. Какимъ же образомъ могло это обстоятельство произвести значительное измѣненіе въ твоихъ работахъ и во времени выхода въ свѣтъ труда твоего,-- этого я ужь никакъ и понять не могу. Книги твои здѣсь вовсе не расходятся. Тысячу экземпляровъ я получилъ отъ Прокоповича, но они лежатъ цѣлехоньки. Книгопродавцы говорятъ, что имъ выгоднѣе продавать въ Петербургѣ, потому что уступается болѣе процентовъ. Не понимаю, какимъ же образомъ Прокоповичъ не только денегъ къ тебѣ не присылаетъ, но даже и не пишетъ къ тебѣ. Вѣдь, вотъ не хочешь же ты сознаться, что ты дурно сдѣлалъ, довѣривъ все это дѣло въ Петербургѣ такимъ людямъ, которые не стоили твоей довѣренности. Ты предпочелъ ихъ твоимъ московскимъ друзьямъ и ввѣрилъ твои самые значительные интересы людямъ, почти тебѣ чужимъ. Ты боялся кого здѣсь? Погодина; но стоило тебѣ сказать Аксакову и мнѣ: "Берегите мою собственность и печатайте только особо, а въ журналъ не давайте", и твое слово было бы свято соблюдено. Чего ты боялся? Совершенно пренебрегать такимъ дѣломъ ты опять не можешь, потому что оно ставитъ тебя въ положеніе очень затруднительное: я это вижу. Ни Аксакову, ни Языкову я еще заплатить не могъ ни гроша. Денегъ въ кассѣ твоихъ 300 р. Базуновъ хотѣлъ прислать за 10-ю экз(емплярами). На дняхъ надѣюсь сколотить тебѣ тысячу рублей асс(игнаціями), съ своими, и прислать тебѣ.

Я боюсь, что нѣкоторыя подробности письма моего будутъ тебѣ непріятны. Но надо было ихъ высказать. Всего грустнѣе для меня будетъ, если онѣ отнимутъ у тебя хотя немного времени отъ труда твоего. Заключу нѣсколькими литературными извѣстіями. Первое грустное. Мы лишились Ивана Андреевича Крылова. Вѣрно, эта вѣсть уже дошла до васъ. Москвитянинъ переходитъ отъ Погодина къ Кирѣевскому И(вану) В(асильевичу), который съ Новаго года будетъ его полнымъ издателемъ. Тебя вся братія приглашаетъ къ посильному участію, если только это не разстроитъ тебя ни въ какихъ твоихъ занятіяхъ. Затѣвается другой журналъ въ Москвѣ, Московское Обозрѣніе, партіею нѣмецкой или лучше варяжской стороны. Но явится ли къ Новому году, неизвѣстно. Я открываю публичный курсъ исторіи русской словесности съ 25-го ноября. Древняя будетъ читаться подробнѣе, новая короче. Москвитянинъ я постараюсь переслать тебѣ черезъ книгопродавца Северина какъ 43-й, такъ и 44-й годъ. Поклонись отъ меня душевно В. А. Жуковскому. Мельгуновъ мнѣ писалъ о осьми пѣсняхъ Одиссеи. Съ какимъ нетерпѣніемъ я ихъ ожидаю! "Наль и Дамаянти" служила мнѣ единственнымъ отдыхомъ въ нашей тяжкой современной литературѣ. Это и благовонно, и сладко. Собирался написать разборъ, но отвлекли другія занятія. Изученію Василія Андреевича я посвятилъ недавно нѣсколько времени, потому что онъ взойдетъ въ мои лекціи; но мнѣ педостаетъ совершенно біографическихъ извѣстій о всемъ ихъ поколѣніи. Вигель одинъ обѣщаетъ записки; но это еще далекое будущее. Боюсь обременять своими просьбами и быть нескромнымъ. Вѣрю, что память всего этого прекраснаго прошедшаго сохранится, но не скрою, что хотѣлось бы мнѣ знать его, потому что я сознаю же въ себѣ способность ему совершенно сочувствовать. Я намѣренъ написать непремѣнно подробную исторію нашей словесности отъ начала до конца. Послѣ публичныхъ лекцій примусь за трудъ письменный. Письмо твое къ Е. Г. Чертковой я доставилъ. Не сказалъ еще ни слова тебѣ о семейной моей радости. Богъ далъ мнѣ дочку Катеньку. Давнишнее мое желаніе исполнилось. Жена сама кормитъ. Она тебѣ кланяется и благодаритъ тебя за воспоминаніе. Обнимаю тебя. Не сердись на меня за это письмо. Борисъ тебѣ кланяется и цѣлуетъ тебя. Твой всею душою С. Шевыревъ ¹).

¹) На письмѣ слѣдующій адресъ: à Francfort sur Mein. Во Франкфуртъ на Майнѣ. Его превосходительству милостивому государю Василію Андреевичу Жуковскому съ покорнѣйшею просьбою передать Н. В. Гоголю. À Son Excellence Monsieur de Joakovsky pour remettre à M-r de Gogol.}

IV.

Любезный другъ, давно я не писалъ къ тебѣ, и самъ не знаю почему. И еще бы молчаніе мое продлилось, но сейчасъ писалъ къ Кирѣевскому въ отвѣтъ на его грустное письмо. Онъ боленъ. У него болитъ сердце. Вдругъ какъ-то сильно захотѣлось написать и къ тебѣ. Ты также боленъ, какъ я слышалъ. Чѣмъ? не знаю. Но, можетъ быть, это болѣзнь твоя прежняя. Горько слышать и тамъ и тутъ о больныхъ, и о какихъ же больныхъ, которые мыслію своею и словомъ могли бы столько сѣять добра на Русской землѣ. Неужели нѣтъ молитвы, которая бы васъ исцѣлила? Неужели нѣтъ силы высшей, которая подняла бы и немощь духа вашего и немощь тѣла? Есть она, есть она и всегда готова сойти на вамъ, да видно вы ее плохо призываете. На твое большое письмо я не отвѣчалъ. Ты требовалъ рѣшительнаго да на свое предложеніе. Я не могъ тебѣ уступить насильно это да и вотъ почему не отвѣчалъ. Предложеніе твое о суммѣ, сбираемой съ твоихъ сочиненій, не могло быть мною исполнено по двумъ причинамъ. Первая -- ты долженъ еще Аксакову. Книги продаются туго, и до сихъ поръ еще не все ему заплачено. Между тѣмъ я зналъ, что Аксаковы нуждаются. Они даже на зиму переселились теперь въ деревню по этой причинѣ. Мнѣ казалось несправедливымъ употреблять твои деньги на бѣдныхъ студентовъ, когда еще не уплаченъ тобою долгъ человѣку нуждающемуся. Языковъ -- другое дѣло, конечно, подождетъ. И такъ, вотъ первая причина. О другой говорить я теперь не стану, потому что лишнее, а поговорю съ тобою тогда, когда уничтожится первая. Для этого увѣдомь меня, какъ велика вся сумма, которую ты долженъ Аксакову. Со времени твоего отъѣзда я переплатилъ ему за тебя, какъ значится въ твоей расходной книгѣ, 5605 р. асс(игнаціями). Сколько еще остается заплатить, увѣдомь. Когда я расплачусь за тебя съ Аксаковымъ, тогда примусь съ тобою разсуждать о будущемъ назначеніи твоихъ денегъ. Пока же эта первая обязанность, тобою же на меня наложенная, не выполнена, о другомъ я говорить съ тобою не буду, потому что не могу принять на себя исполненіе такого дѣла, которое мнѣ кажется противнымъ справедливости. Письмо твое, на которое отвѣчаю, такъ давно уже написано, что ты, предполагаю, забылъ его содержаніе. Мнѣ въ немъ особенно пріятно теплое чувство дружбы, которымъ оно согрѣто, и порывъ искренности, который въ тебѣ я умѣю цѣнить. Не смотря на то, что это письмо было мнѣ очень сладко, я не могъ на него тотчасъ отвѣчать тебѣ. Ты сковалъ меня этимъ предложеніемъ, требованіемъ да въ томъ случаѣ, когда я не могъ дать его, и вотъ единственная причина, почему я не отвѣчалъ. Какъ я ни чувствовалъ, что надобно писать къ тебѣ, какъ ни говорило мнѣ сердце, стояло тутъ это твое грозное да, на которое я не хотѣлъ сказать вдругъ нѣтъ, и вотъ переписка была нарушена. Скажу тебѣ о себѣ съ того времени. Я докончилъ публичный курсъ свой хорошо. Много пережилъ я въ это время. Онъ мнѣ самому былъ полезенъ, не столько въ ученомъ, сколько въ духовномъ отношеніи. Теперь я занимаюсь тѣмъ, чтобы положить то на бумагу, что говорилъ устно. Лѣто мы проводили около Москвы, въ Астафьевѣ. Я отдыхалъ отъ трудовъ и отчасти занимался курсомъ. Семья моя, слава Богу, цвѣтетъ. Катенька очень мила и насъ утѣшаетъ. Погодинъ съ честью и славой совершилъ дѣло, возложенное на него Симбирскомъ. Онъ сказалъ похвальное слово Карамзину при открытіи памятника. Теперь заботится о его редакціи. Кир(ѣевскій) по болѣзни не могъ продолжать, ко всеобщему сожалѣнію, изданіе М(осквитяни)на, котораго первые три номера были отличны. Онъ удалился въ деревню. М(осквитяни)нъ тянется теперь по прежнему. Я занятъ большимъ своимъ дѣломъ и потому не могу въ немъ участвовать. Елизавета Григ(орьевна) {Черткова.} ѣздила нынѣшнимъ лѣтомъ въ Крымъ и до сихъ норъ еще не возвратилась. Этой поѣздки требовало ея здоровье. Свербеева недавно родила сына Дмитрія. Хомяковы въ деревнѣ. Онъ пріѣзжалъ сюда на нѣсколько дней, съ открытіемъ Славянъ на Кавказѣ въ IV вѣкѣ, и опять уѣхалъ до порошъ и снѣга. Аксаковы уѣхали въ деревню, какъ я тебѣ уже говорилъ, и живутъ около Троицы, въ 50 верстахъ отъ Москвы. Вѣроятно, вызоветъ ихъ диссертація К(онстанти)на, которая подана въ факультетъ и теперь читается. Онъ долженъ будетъ ее печатать и защищать. Хорошій и большой трудъ, но во многомъ онъ былъ жертвою страннаго броженія мыслей. Въ филологическомъ отношеніи тутъ много прекрасныхъ вещей. Историческіе взгляды и взгляды на народную жизнь и пѣсню также весьма живые, свѣтлые, новые. Но Гегель подпустилъ дыму, иногда и въ мысль, а всего болѣе въ слогъ. Что дѣлать? Я люблю душою К(онстанти)на, несмотря на всѣ его увлеченія. Все въ немъ течетъ изъ такого чистаго, прекраснаго источника: душа сильная и благородная. Но фантазія преобладаетъ въ немъ иногда и увлекаетъ его туда, куда не слѣдуетъ. Тѣмъ онъ вредитъ и прекраснымъ своимъ мыслямъ. Ты знаешь, что онъ рѣшительно бородой и зипуномъ отгородилъ себя отъ общества и рѣшился всѣмъ пожертвовать наряду. Диссертація заставитъ его одѣться иначе, но это будетъ на время только, какъ онъ говоритъ. Его дѣло было бы изучать народный бытъ, языкъ, пѣсни, преданія, пословицы. Но Гегель до сихъ поръ всему мѣшаетъ. Нѣмцы напустили такого туману въ эту славную русскую голову, что она до сихъ поръ отъ того болитъ. Иванъ Аксак(овъ) развиваетъ талантъ поэтическій необыкновенный. Его "Зимняя дорога" прекрасна и стихомъ, и мыслію. По нашей печатной литературной степи промчался только Тарантасъ Соллогуба, не безъ шума, но такъ скоро, что едва замѣтили. Интересы общественные сосредоточены около университета, который болѣе и болѣе привлекаетъ вниманіе. Публичныя лекціи и диспуты у насъ зрѣлища. Молви словечко о себѣ. Будь здоровъ. Прощай. Обнимаю тебя. Жена и дѣти тебѣ кланяются. Твой

С. Шевыревъ ¹).

Окт(ября) 4. Москва. 1845.

¹) На письмѣ слѣдующій адресъ: Во Франкфуртъ на Майнѣ. Его превосходительству милостивому государю Василію Андреевичу Жуковскому, а васъ прошу покорнѣйше передать Н. В. Гоголю. Frankfurt am Main. À Son Excellence Basile de Joakovsky. Salzwedelsgarten vor dem Schaumeinthor. Pour M-r N. de Gogol.

Москва. Сокольники. 1846 іюля 29 c. c.

Немедленно отвѣчаю тебѣ на письмо твое, полученное вчера, любезный другъ. Сначала о дѣлѣ, которое мнѣ поручаешь. Я сейчасъ изъ типографіи. Она берется напечатать М(ертвыя) Д(уши) менѣе чѣмъ въ два мѣсяца, но никакъ не продлить печатанія далѣе двухъ, слѣд(овательно) во всякомъ случаѣ къ 15-му сентября кончить печатаніе не будетъ никакой возможности. Другой же типографіи съ такими средствами, какъ университетская, здѣсь мы не имѣемъ. Другая задержка въ ценсурѣ. Въ здѣшнюю нечего и думать отдавать. Она не пропустила перваго изданія и, желая заслужитъ имя настойчивой въ своихъ мнѣніяхъ и послѣдовательной въ дѣйствіяхъ, никакъ не согласится на второе. Я говорилъ съ человѣкомъ, знающимъ коротко всѣ ея свойства, и вслѣдствіе этого разговора сейчасъ пишу письмо къ Плетневу и отправляю послѣдній экз(емпляръ) М(ертвыхъ) Душъ, оставленный для тебя. Не знаю, какъ получится изъ Питера, но со времени полученія считай два мѣсяца типографской работы, можетъ быть менѣе, но едва-ли. Если черезъ двѣ недѣли получу обратно, то стало быть прежде 15-го октября не можетъ быть отпечатано, или около того времени. Вотъ тебѣ отчетъ по твоему порученію. Увѣдомь: какую ты хочешь обвертку? съ такою же ли виньеткой, какая была на первомъ изданіи? Напиши, чтобы я могъ заказать ее Сиверсу поскорѣе. Я только что собирался писать къ тебѣ, какъ получилъ письмо твое. Мнѣ досадно, что ты читаешь мои лекціи на экземпляру, не отъ меня полученному. Не я въ томъ виноватъ. Посылая экземпляръ къ Вяземскому, я приложилъ два: одинъ для тебя, другой для Жуковскаго. Но, видно, они не были доставлены. Мнѣ это очень досадно. Недѣли черезъ двѣ выйдетъ вторая часть. Я хотѣлъ и ее послать къ тебѣ и къ Жуковскому тѣмъ же путемъ, но теперь не знаю. Мнѣ казалось, что Вяземскій всѣхъ лучше найдетъ средства для того, чтобы доставить книгу къ Ж(уковскому) и къ тебѣ. Напиши, не знаешь ли другаго пути, болѣе вѣрнаго и скораго? Твои сочиненія продаются теперь весьма споро съ тѣхъ поръ, какъ истощился петерб(ургскій) запасъ. Порученіе твое, данное мнѣ въ передпослѣднихъ твоихъ письмахъ, я началъ немедленно исполнять. Аксаковъ, по болѣзни глазной и потому, что долженъ жить въ деревнѣ, отъ того отказался. До сихъ поръ я роздалъ 415 р. асс. Неторопливо я дѣлаю это дѣло, потому что при этомъ нужна большая осмотрительность: можно, вмѣсто добра, сдѣлать зло. Еще болѣе боишься злоупотребленій, когда исполняешь волю другаго въ такомъ дѣлѣ. Я желалъ бы отдавать тебѣ болѣе подробный отчетъ во всемъ, но ты какъ-то посердился на меня въ предпослѣднемъ письмѣ, и я боюсь чѣмъ нибудь тебя обезпокоить. Но я надѣюсь, что ты будешь спокойнѣе, узнавъ, что желаніе твое исполняется. Спасибо тебѣ за письмо твое къ Языкову объ Одиссеѣ. Оно на-дняхъ явилось въ Московскихъ Вѣдомостяхъ. Я прочелъ его съ величайшею радостью. Оно освѣжило меня. Съ нетерпѣніемъ жду Одиссеи. Дай Богъ силъ Жуковскому скорѣе ее окончить. Письмо твое произвело сильное впечатлѣніе на тѣхъ людей, съ которыми случилось мнѣ объ немъ говорить. Были такіе, которые плакали отъ него. Тебѣ бы слѣдовало написать предисловіе къ Одиссеѣ, когда она выйдетъ. Говорить ли тебѣ, съ какою жаждою мы всѣ ждемъ второй части Мертвыхъ Душъ, не только ея, но даже вѣсти объ ней. Когда же ты ѣдешь въ Іерусалимъ? Да, да, вся Россія устремила на тебя полныя ожиданія очи. Не пришла ли пора удовлетворить ей? Погодинъ долженъ быть въ Маріенбадѣ. Языковъ живетъ въ Сокольникахъ. Вода его освѣжила, и онъ становится молодцомъ. Аксаковы половина въ деревнѣ; О(льга) С(еменовна) здѣсь съ больною дочерью. Я занятъ безпрерывно трудомъ своимъ. Но скоро начнутся лекціи. Въ половинѣ августа мы переѣдемъ въ городъ. Я ближе буду къ типографіи,-- разстояніе не мѣшаетъ. Корректоромъ втораго изданія будетъ тотъ-же Виноградовъ, котораго ты знаешь. Я же радъ бы всякій трудъ промѣнять на корректуру 2-й части М(ертвыхъ) Душъ, а первая у насъ пойдетъ, какъ по маслу, съ печатнаго текста. Тутъ труда никакого нѣтъ. Обнимаю тебя.

Твой С. Шевыревъ ¹).

¹) На письмѣ имѣется слѣдующій адресъ: Во Франкфуртъ на Майнѣ. Его превосходительству милостивому государю Василію Андреевичу Жуковскому для доставленія H. B. Гоголю. À son Excellence Monsieur Basile de Joukovsky pour remettre à M-r N. de Gogol. À Francfort sur Mein.

VI.

1846 ^{20 окт(ября)}/_{1 ноября} Москва.

Подписавъ послѣднюю корректуру втораго изданія М(ертвыхъ) Душъ и твоего предисловія, беру перо, чтобы поблагодарить тебя еще разъ за это сочиненіе, которое выростаетъ болѣе при каждомъ чтеніи. Вглядѣлся ты глубоко въ неразумную сторону Россіи, съ полною любовью къ другой еще невидимой, несознанной сторонѣ, открытія которой въ художественномъ мірѣ мы всѣ отъ тебя ожидаемъ. Твое предисловіе мнѣ пришлось по сердцу: мнѣ кажется изъ него, что ты ростешь духовно. Я желаю, чтобъ оно ввело тебя въ сношенія со всѣми возможными Русскими людьми изъ всѣхъ сословій. Но можно ли узнавать Россію, живучи все такъ далеко отъ нея? Неужели не чувствуешь потребности побывать опять въ ней, чтобы освѣжить впечатлѣнія и собрать новыя? Съ нетерпѣніемъ ждемъ того, что печатаетъ Плетневъ {Плетневъ печаталъ "Переписку съ друзьями".}. М(ертвыя) Души пущу я въ слѣдъ за этою книгой, какъ ты желаешь. На дняхъ все будетъ отпечатано. Виньетку я заказалъ Тромонину, который сдѣлаетъ точно такую же, но лучше чѣмъ Сиверсъ. Благодарю тебя за твое замѣчаніе на мою книгу. Я послалъ къ тебѣ второй выпускъ черезъ Вяземскаго. Не знаю, когда ты его получишь. Ты правъ. Первая лекція можетъ быть ясна и оправдана въ глазахъ тѣхъ только, которые меня слушали. Все будетъ понятно, когда окончится весь трудъ. Если бы я могъ найти полгода свободнаго времени, все бы окончилъ. Но это невозможно. Я несу разныя обязанности. Кромѣ двухъ курсовъ по университету для студентовъ, читаемыхъ мною ежегодно, я намѣренъ еще въ нынѣшнемъ году прочесть публичный курсъ исторіи всеобщей поэзіи. Отъ меня ждутъ слова. Я думалъ было сначала не читать, чтобы не отвлекаться отъ письменнаго труда. Ожиданіе публики меня не привлекало, хотя было мнѣ и пріятно. Но внутренній голосъ нѣсколько разъ повторилъ опять: читай. Я рѣшился. Это отвлечетъ меня на время отъ изданія; но въ будущемъ году я надѣюсь подвинуть его быстро. Теперь я не могу ожидать, чтобы книга моя возбудила большое сочувствіе въ публикѣ, которая обворожена Отеч(ественными) Записками и Вѣчнымъ Жидомъ. Но довольно того, что она въ немногое время вся мнѣ окупилась, а изданіе ея стоило 2700 слишкомъ рублей. Это уже важно для такой книги. Это мнѣ служитъ большимъ подкрѣпленіемъ. Я надѣюсь, что когда выйдутъ всѣ части, сочувствіе будетъ явственнѣе и общѣе. Трудно мнѣ бываетъ сосредоточивать волю свою въ одномъ дѣйствіи. Я желалъ бы имѣть твои силы. Мы всѣ поражены были ужасною смертью Линовскаго, профессора сельскаго хозяйства, который былъ зарѣзанъ своимъ крѣпостнымъ человѣкомъ, имъ же облагодѣтельствованнымъ. Линовскій былъ прекрасною надеждою для науки и такъ начиналъ понимать Россію. Въ теченіи недѣли мы всѣ были какъ безъ ума и отъ этой потери, и отъ самаго событія. Жду съ нетерпѣніемъ твоего письма изъ Рима. Посылаю тебѣ записку наборщика ко мнѣ. Я знаю, что ты любишь эти куріозы. Прощай.

Твой С. Шевыревъ.

Слогъ въ предисловіи твоемъ я весьма немного исправилъ только въ томъ, что не совсѣмъ было гладко или согласно съ нашими правилами. A впрочемъ вся твоя особенность, которою я весьма дорожу, осталась тутъ -- и твой періодъ ¹).

¹) На письмѣ сдѣланъ слѣдующій адресъ: Его высокоблагородію Николаю Васильевичу Гоголю въ Римѣ. Monsieur Monsieur Nicolas de Gogol à Rome. (Ниже, вмѣсто этого слова, написано другою рукою; à Naples). Recommande aux soins obligeants de l'Ambassade Impériale de Russie.

VII.

(Безъ помѣты; отъ 29 октября 1846 года ¹).

¹) См. послѣдующее письмо.

Недавно писалъ я къ тебѣ въ Римъ. Если ты не получилъ письма моего, то выпиши его оттуда. Въ слѣдъ за тѣмъ получилъ твой большой пакетъ съ Развязкой Ревизора и съ письмомъ къ Щепкину. Онъ боленъ по возвращеніи изъ Крыма, но теперь ему получше. Я прочелъ ему и письмо твое, и Развязку. Все это его тронуло до слезъ. Спѣшу передать тебѣ то впечатлѣніе, которое на меня произвела эта Развязка. Въ ней я вижу прекрасную дань твоего уваженія къ таланту Щепкина. Если бы даже она и не была съиграна, то напечатанная она будетъ памятникомъ, тобою воздвигнутымъ въ честь нашего истинно перваго комическаго актера. Но предлагая ему эту піесу въ бенефисъ, не подвергаешь ли ты его скромность искушенію? Самъ хозяинъ бенефиса предложилъ актерамъ и публикѣ піесу, въ которой будутъ вѣнчать его? Что касается до внутренняго содержанія, то горячій споръ веденъ мастерски и какъ будто списанъ съ нашихъ преній; но нужно необыкновенное искусство актеровъ, чтобы передать высокую простоту этого спора, а если этого искусства не будетъ, то все охладитъ зрителя, который сочтетъ все это однимъ разсужденьемъ, а не драмою живою,-- слѣдствіемъ драмы сценической. Замѣчу еще одно: зрителю не покажется ли, что ты самъ слишкомъ заботишься о толкованіи своей піесы? Въ заключеніи сравненіе города съ душевнымъ городомъ, Хлестакова съ внѣшней свѣтской совѣстью, а настоящаго ревизора съ внутреннею -- не покажется ли аллегоріею? Это будутъ слушать какъ проповѣдь. Комикъ и безъ того родъ проповѣдника въ своей комедіи, но зачѣмъ же прибавлять къ комедіи проповѣдь? Это опасно. Много глубокаго и сильнаго сказалъ ты въ послѣднемъ словѣ актера, но со сцены такъ ли онъ подѣйствуетъ, какъ въ чтеніи? Можетъ быть, я во всемъ ошибаюсь, но счелъ за нужное сказать что думаю. Порученія твои всѣ будутъ исполнены. Пошлются немедленно два экз(емпляра) въ театр(альную) цензуру и въ печатную. Печатать Ревизора ты будешь въ П(етербургѣ) или въ М(осквѣ)? увѣдомь. М(ертвыя) Души отпечатаны. Сегодня отправляю экз(емпляръ) въ Петербургъ для цензуры. Выпущу, когда выйдетъ твоя Переписка. Дай мнѣ свои распоряженія на счетъ твоихъ денегъ. Ты хочешь отъ меня вѣстей о томъ, что здѣсь говорятъ о тебѣ. Когда я слушаю эти вѣсти, всегда вспоминаю городъ NN въ М(ертвыхъ) Душахъ и толки его о Чичиковѣ. Глубоко ты вынулъ все это изъ нашей жизни, которая чужда публичности. Если желаешь, пожалуй -- я тебѣ все это передамъ. Ты, кажется, такъ духовно выросъ, что стоишь выше всего этого. Начну съ самыхъ невыгодныхъ слуховъ. Говорятъ иные, что ты съ ума сошелъ. Меня встрѣчали даже добрые знакомые твои такими вопросами: "Скажите, пожаласта, правда ли это, что Гоголь съ ума сошелъ?" -- "Скажите, сдѣлайте милость, точно ли это правда, что Гоголь съ ума сошелъ?" -- Прошлымъ лѣтомъ тебя ужь было и уморили, и даже сидѣлецъ у банкира, черезъ котораго я къ тебѣ отправлялъ иногда деньги, спрашивалъ у меня съ печальнымъ видомъ: правда ли то, что тебя нѣтъ уже на свѣтѣ? -- письмо твое къ Ж(уковскому) было напечатано кстати и увѣрило всѣхъ, что ты здравствуешь. Письмо твое вызвало многіе толки. Розенъ возсталъ на него въ С(ѣверной) Пчелѣ такими словами: если Иліаду и Одиссею язычникъ могъ сочинить, что гораздо труднѣе, то, спрашивается, зачѣмъ же нужно быть христіаниномъ, чтобы ихъ перевести, что гораздо легче. Многіе находили это замѣчаніе чрезвычайно вѣрнымъ, глубокомысленнымъ и остроумнымъ. Болѣе снисходительные судьи о тебѣ сожалѣютъ о томъ, что ты впалъ въ мистицизмъ. Сенковскій въ Б(ибліотекѣ) д(ля) Ч(тенія) даже напечаталъ, что нашъ Гомеръ, какъ онъ тебя называетъ, впалъ въ мистицизмъ. Говорятъ, что ты въ своей Перепискѣ, которая должна выйти, отрекаешься отъ всѣхъ своихъ прежнихъ сочиненій, какъ отъ грѣховъ. Этотъ слухъ огорчилъ даже всѣхъ друзей твоихъ въ Москвѣ. Источникъ его -- петерб(ургскія) сплетни. Содержаніе книги твоей, которую цензуровалъ Никитенко, оглашено было какъ-то странно и достигло сюда. Боятся, что ты хочешь измѣнить искусству, что ты забываешь его, что ты приносишь его въ жертву какому-то мистическому направленію. Книга твоя должна возбудить всеобщее внимаіне; но къ ней приготовлены уже съ предубѣжденіемъ противъ нея. Толковъ я ожидаю множество безконечное, когда она выйдетъ. Сочиненія твои все продолжаютъ расходиться. Скопляется порядочная сумма. Я не тороплюсь исполнять твое порученіе. Еще будетъ время. Аксакову письмо я доставилъ. Онъ страдаетъ глазами. Погодинъ только что возвратился изъ славянскихъ земель. Прощай. Обнимаю тебя.

Твой С. Шевыревъ.

Прибавлю еще къ сказанному, что если бы вышла теперь вторая половина М(ертвыхъ) Душъ, то вся Россія бросилась бы на нее съ такою жадностію, какой еще никогда не было. Публика устала отъ жалкаго состоянія современной литературы. Журналы все запрудили пошлыми переводами пошлыхъ романовъ и своимъ неистовымъ болтаньемъ. Странств(ующій) Жидъ былъ самымъ любоп(ытнымъ) явленьемъ. Три книгопродавца соревновали о немъ. Ходебщики Логинова таскали за ноги Вѣчнаго Жида по всѣмъ угламъ Россіи. Ты думалъ о томъ, какъ бы Россія стала читать Одиссею. Нѣтъ, если хочешь взглянуть на существенность, подумай о томъ, какъ Россія читаетъ Вѣчнаго Жида, Мартына Найденыша, Графа Монте-Кристо, Сына Тайны и проч., и проч., и проч. Не худо заглядывать иногда во все это. Не пора ли дать ей получше пищи? Можетъ быть, она и приготовлена въ Петербургѣ. Твоей новой книги еще не знаю. Но мы ждемъ отъ тебя художеств(енныхъ) созданій. Я думаю, что въ тебѣ совершился великой переворотъ и, можетъ быть, надо было ему совершиться, чтобы поднять вторую часть М(ертвыхъ) Душъ. О, да когда же ты намъ твоимъ творческимъ духомъ раскроешь глубокую тайну того, что такъ велико и свято и всемірно на Руси нашей! Ты приготовилъ это исповѣдью нашихъ недостатковъ, ты и доверши ¹).

¹) На письмѣ находится слѣдующій адресъ: Его высокоблагородію Николаю Васильевичу Гоголю въ Неаполѣ. Monsieur Monsieur Nicolas de Gogol à Naples. Recommandé aux soins obligeants de l'Ambassade Impériale de Russie.

VIII.

Окт(ября) 31 с. с. 1846. Москва.

Въ слѣдъ за письмомъ, которое я къ тебѣ отправилъ тому назадъ два дня, отправляю къ тебѣ другое. Извини меня: я въ письмѣ своемъ сказалъ, можетъ быть, не то, что слѣдовало. Чѣмъ болѣе вчитываюсь въ Развязку Ревизора, тѣмъ глубже и глубже мнѣ она кажется. Я посудилъ объ ней, какъ будетъ, можетъ быть, судить публика, особенно въ тѣхъ мѣстахъ, которыя приметъ она за нравоученіе и отъ которыхъ еще кислѣе сдѣлаетъ рожу, чѣмъ отъ Ревизора. Но чѣмъ болѣе и болѣе я самъ, уже не отъ лица публики, вникаю въ это произведеніе, тѣмъ глубже оно мнѣ является, тѣмъ болѣе вижу, какъ ты духовно выросъ и доросъ до второй части М(ертвыхъ) Душъ, въ которой, какъ надѣемся, представишь такое добро, гдѣ ужь будетъ точно добро. Не понимаютъ, что надобно до этого дорости и что ты ростешь къ этому. Отсюда и всѣ нелѣпые толки, даже и близкихъ тебѣ, которые тебя въ новомъ періодѣ твоей жизни не понимаютъ. Сегодня я еще два раза перечитывалъ Развязку и послалъ два экз(емпляра) къ Плетневу для двухъ цензуръ и написалъ письмо къ Веневитинову для передачи просьбы твоей графу Вьельгорскому. Щепкинъ все еще нездоровъ. Нельзя было лучшаго воздвигнуть ему памятника, какъ эта Развязка. Спасибо тебѣ. Ты придашь, можетъ быть, тѣмъ ему новыхъ силъ для довершенія его поприща. Обнимаю тебя.

Твой С. Шевыревъ.

Литературная новость -- у насъ въ Москвѣ съ Новаго года издается Городской Листокъ ежедневно; издатель -- очень благородный и дѣятельный человѣкъ, Драшусовъ. Я принимаю участіе. Если захочешь что скорѣе сообщить публикѣ, то милости просимъ. Твоя книга, конечно, подастъ поводъ ко многимъ разборамъ и прѣніямъ. Вѣроятно, и Листокъ будетъ ихъ отголоскомъ въ твою сторону. Въ Петербургѣ идетъ большая возня и пересадка. "Современникъ" въ рукахъ Никитенко, предводителя школы натуральной. Огромныя академич(ескія) Вѣдомости. Смирдинъ издаетъ всѣхъ русскихъ писателей самымъ дешевымъ изданіемъ. Бернардскій издаетъ 100 рисунковъ къ М(ертвымъ) Душамъ. Ты, конечно, объ этомъ слышалъ. Должны выйти на дняхъ ¹).

¹) Адресъ на письмѣ: Его высокоблагородію Николаю Васильевичу Гоголю въ Неаполѣ. Monsieur Monsieur Nicolas de Gogol à Naples. Recommandé aux soins obligeants de l'Ambassade Impériale, de Russie.

IX.

Москва. 1846. Дек(абря) 30 с. с.

По желанію твоему возвращаю тебѣ Развязку Ревизора. На дняхъ ты получишь отъ меня большое письмо. Книги твоей изъ Петерб(урга) жду со дня на день. 1-го января будетъ здѣсь праздновано семисотлѣтіе Москвы. Но какъ-то грустно оно начинается. Только и слышимъ о больныхъ. У меня весь домъ кашляетъ. Зима у насъ пренездоровая. Счастливъ, что ты въ Неаполѣ; но не смотря на то, пора бы и къ намъ. Обнимаю тебя. Дай Богъ въ наступающемъ годѣ намъ непремѣнно увидѣться.

Твой С. Шевыревъ ¹).

¹) Адресъ на письмѣ: Его высокоблагородію Николаю Васильевичу Гоголю въ Неаполѣ. Monsieur Monsieur Nicolas de Gogol à Naples. Poste restante.

Дек(абря) 30 с. с. 1846. Москва.

Милый другъ, я долженъ начать это письмо грустною для тебя вѣстью. Помолись и укрѣпись духомъ. Не стало нашего добраго, милаго Языкова. Онъ скончался 26-го декабря, на другой день праздника Р(ождества) Х(ристова), въ 5 часовъ пополудни. Кончина его была самая тихая, безъ страданій. Онъ уснулъ, а не умеръ. Окружавшіе его сначала того не замѣтили. Самъ врачъ, за часъ до кончины у него бывшій, не находилъ ничего отчаяннаго въ его положеніи. Но Языковъ самъ, какъ слегъ, то уже зналъ напередъ свою кончину. За три дня до нея онъ самъ пожелалъ исповѣдываться и причаститься св(ятыхъ) таинъ. Память его во все время, не смотря на бредъ горячки, была такъ свѣжа, что онъ сдѣлалъ даже всѣ распоряженія въ чемъ его похоронить и заказалъ повару всѣ кушанья того обѣда, который долженъ быть у него на квартирѣ послѣ похоронъ его. За два дня до смерти онъ утромъ сзывалъ всѣхъ въ домѣ и спрашивалъ: вѣрите ли въ воскресеніе мертвыхъ? Видно, мысли нашей вѣры его глубоко занимали. Въ бреду горячки онъ пѣлъ и какъ будто читалъ стихи. Ты уже знаешь, конечно, что лѣтомъ онъ предпринялъ гидропатическое леченье. Лѣто у насъ было жаркое. Леченье шло тогда хорошо. Но въ сентябрѣ онъ простудился. Врачи настаивали продолжать. Онъ по обыкновенію слушался. Нервы его напрягались, напрягались и не вынесли. Послѣдняя болѣзнь его была нервная горячка. Въ первый день какъ спокойно-величавъ лежалъ онъ на томъ столѣ, гдѣ любилъ угощать трапезой друзей своихъ. Болѣзненное отошло и одно величіе его физіогноміи являлось взору. Какой чудный лобъ! Болѣзнь его узила. Какія уста! Ими какъ будто объяснялся его чудный стихъ. Сегодня мы отслушали вечеромъ послѣднюю панихиду на дому, а завтра его похоронимъ на Даниловомъ кладбищѣ, подлѣ Валуева, его племянника, и Венелина. Сегодня же пришло и твое письмо къ нему, которое показывалъ мнѣ братъ его, Петръ Михайловичъ. Въ него вложено письмо къ Щепкину. Завтра послѣ погребенія мы будемъ обѣдать въ комнатахъ у покойнаго, по его желанію, и ѣсть тѣ блюда, которыя онъ самъ для насъ заказалъ своему повару. Сообщаю тебѣ всѣ эти подробности. Знаю, какъ тебѣ будетъ горька эта вѣсть. Я боялся, что она къ тебѣ дойдетъ черезъ кого другаго. Боялся также прямо написать тебѣ. Потому прошу Софью Петровну, чтобы она съ свойственною ей мягкостью и любовью приготовила тебя къ этой вѣсти и утѣшила въ горѣ. Подробности же эти въ такомъ горѣ, я знаю, бываютъ усладительны. Береги себя, милый другъ, для всѣхъ насъ и для Россіи, которая многаго ждетъ отъ тебя. Что дѣлать? Здоровье Языкова не обѣщало долгой жизни. Но крайней мѣрѣ онъ умеръ безъ страданій. Чистота души его есть прекрасный завѣтъ всѣмъ, его близко знавшимъ. Блаженни чистіи сердцемъ: тіи Бога узрятъ. Да, онъ, конечно, видитъ Бога. Все насъ меньше да меньше остается. Все крѣпче и крѣпче должны бы мы связывать узелъ дружбы, помогать другъ другу, любить другъ друга, заботиться другъ о другѣ, стараться жить вмѣстѣ, ближе другъ ко другу, потому что издали трудно все это исполнять, особливо при занятіяхъ разнаго рода, при заботахъ семейныхъ. Я виноватъ опять передъ тобою, что не вдругъ отвѣчалъ тебѣ на письмо твое о новыхъ твоихъ распоряженіяхъ касательно распродажи Ревизора въ пользу бѣдныхъ и касательно надписей на книги, тобою мнѣ присланныхъ. Но въ моихъ молчаніяхъ есть однако и тайная причина, которой, можетъ быть, я и самъ не сознаю. Иногда послѣ писемъ твоихъ я не могъ къ тебѣ писать, самъ не знаю почему; послѣ другихъ же чувствовалъ влеченіе и писалъ скоро. Здѣсь, я думаю, остановила меня надпись Погодину. Я хотѣлъ тебѣ искренно сказать, что я ея не могу пропустить черезъ мои руки, не хочу быть посредникомъ въ такой передачѣ. Не такъ, другъ мой, говорятъ правду отъ любви, не тѣмъ языкомъ, безъ того раздраженія. Если ты любишь его, скажешь и правду ему иначе. Вѣдь, надобно не обжечь, а согрѣть. У тебя же тутъ всякое слово -- огонь. Вспомни слова ап(осто)ла Іакова. Вѣдь до сихъ поръ я и этого не рѣшался тебѣ сказать. A смерть Языкова дала мнѣ какую-то силу. Да будемъ-те же всѣ настоящимъ образомъ любить другъ друга, и тогда Самъ Богъ внушитъ слова наставительныя, а не жгучія. Правда и то, что мы не заботимся другъ о другѣ какъ должно, слишкомъ кадимъ другъ другу, не имѣемъ силъ говорить о недостаткахъ, а за то ужь какъ соберемся, дѣлаемъ это въ гнѣвѣ, въ раздраженіи. Тогда наставленіе становится похоже на брань, и любовь на гнѣвъ и злобу. Ты уже знаешь, что цензура не пропустила твоей Развязки и что слѣд(овательно) всѣ твои предположенія не могутъ сбыться. Отвѣчаю на послѣднія твои два письма. Два завода М(ертвыхъ) Душъ лежатъ у меня въ домѣ, готовые къ распродажѣ. Ты писалъ ко мнѣ, чтобы выпустить ихъ въ свѣтъ послѣ того, какъ выйдутъ Выбр(анныя) Мѣста. Я ожидаю этого безпрерывно. Между тѣмъ книгопродавцы со всѣхъ сторонъ осаждаютъ меня. Но твои приказанія строги до малѣйшихъ подробностей. Ты сѣтуешь на меня даже за то, что я послалъ въ Петербургъ Развязку Ревизора не съ Щепкинымъ лично, но ты не написалъ ко мнѣ, чтобы безъ Щепкина ея не посылать. Когда явится твоя книга въ Петербургѣ, тогда выпущу и М(ертвыя) Души. О предисловіи я попрошу издателя Московскихъ Вѣдомостей. Впрочемъ О(течественныя) Записки, незаконно пользуясь экземплярами, присланными въ петерб(ургскую) цензуру, уже успѣли напечатать отрывки изъ этого предисловія. Цензура петерб(ургская) дѣлаетъ чудесныя вещи. Никитенко твои рукописи оглашалъ всѣмъ своимъ друзьямъ, пріятелямъ и знакомымъ. Листокъ и замѣчанія на М(ертвыя) Души пересылать тебѣ буду, по мѣрѣ полученія. Священника, духовника твоего, найду и вручу ему экземпляръ. Съ нетерпѣніемъ ожидаю твоей книги какъ потому, что мнѣ хочется скорѣе прочесть ее, такъ и для того, что она развяжетъ мнѣ руки во всѣхъ моихъ дѣйствіяхъ. Изъ письма твоего къ Языкову я вижу, что ты еще хочешь отложить свое путешествіе на Востокъ и возвращеніе въ Россію на годъ. Это напрасно. Деньги будутъ. У меня есть же твоя лежащая сумма. Хотя есть ей другое назначеніе, но не вдругъ же она употребится. Послѣ можно будетъ выручить ее изъ распродажи М(ертвыхъ) Душъ и употребить, какъ ты предписалъ. A между тѣмъ зачѣмъ же откладывать доброе дѣло? Возвратиться въ Россію тебѣ пора. Даже отсюда ты могъ бы предпринять это путешествіе. Что ни говори, а живя {Въ подлинникѣ: (жить).} въ чужомъ народѣ и въ чужой землѣ -- вбираешь въ себя чужую жизнь, чужой духъ, чужія мысли. Вотъ это замѣтили многіе и въ твоихъ религіозныхъ убѣжденіяхъ и дѣйствіяхъ. Мнѣ кажется тоже, что ты слишкомъ вводишь личное начало въ религію и въ этомъ увлекаешься тѣмъ, что тебя окружаетъ. Римское католичество ведетъ къ тому, что человѣкъ не Бога начинаетъ любить, а себя въ Богѣ. Даже молитва въ немъ переходитъ въ какое-то самоуслажденіе. Я замѣтилъ въ письмѣ твоемъ, что ты въ побочныхъ обстоятельствахъ видишь себѣ указанія [такъ н(а)п(римѣръ) болѣзнь Щепкина]. Это мнѣ напомнило княгиню З. {Княгиню Зинанду Александровну Волконскую.}, которая также во всякомъ обстоятельствѣ жизни видитъ Бога, ей указующаго. Да вѣдь надобно заслужить это высокое состояніе пророка. Есть, конечно, во всемъ воля Божія. И волосъ не падетъ съ головы безъ нея. Но видѣть во всякомъ постороннемъ обстоятельствѣ личное отношеніе Бога ко мнѣ значитъ какъ бы хотѣть пріобрѣсти милость Божію въ свою собственность и самозванно назваться избранникомъ Божіимъ и любимцемъ. Это все продолженіе motu proprio Римскаго владыки. Берегись этой заразы. Отъ нея хранитъ чистое и смиренное наше православіе. Вотъ и по этому пора тебѣ на родину. Здѣсь погрузишься въ жизнь своего народа и стряхнешь съ себя лишнее чужое. Обнимаю тебя.

Твой С. Шевыревъ.

У меня все дѣти были больны. Грудной былъ въ опасности. До сихъ поръ коклюшь кругомъ меня раздается. Много страданій душевныхъ. До этого еще я началъ курсъ. Трудно было. Прочелъ 4 лекціи. Онѣ возбудили участіе. О, какъ жаль мнѣ, что ты не съ нами ¹).

¹) На письмѣ адресъ: Николаю Васильевичу Гоголю въ Неанолѣ.

XI.

1847. Москва. Января 8.

Посылаю тебѣ, любезный другъ, первыя вырученныя деньги за 2-е изданіе М(ертвыхъ) Душъ. Типографія подождетъ и конечно не долго. За бумагу также отдать успѣемъ. Изданіе, судя по началу, не залежится. Плетневъ писалъ ко мнѣ, что ты нуждаешься. Потому и тороплюсь отправить. Я выпустилъ М(ертвыя) Души лишь только получилъ извѣстіе, что вышла твоя Переписка. Но послѣдней все еще не получалъ. A у меня одинъ книгопродавецъ уже закупилъ впередъ 1.200 экз(емпляровъ) твоей Переписки на наличныя деньги, съ уступкою 25 проц(ентовъ). Деньги получу, какъ вышлются экземпляры, и немедленно перешлю къ тебѣ. Плетневъ въ восторгѣ отъ твоей книги. Мнѣ до смерти досадно, что ея еще у насъ нѣтъ. Прилагаемая трета прима отъ Ценкера и Колли на Туригейнсовъ въ Парижѣ въ 2.415 фр(анковъ) [соотвѣтств(уютъ) 2.100 р(ублямъ) ас(сигнаціями)] отъ 11 января 1847 за No 11.944. 2-я осталась у меня. Обнимаю тебя.

Твой С. Шевыревъ.

Присылать тебѣ весь Городскій Листокъ? Вѣдь, это ужасно дорого станетъ. Я тебѣ пришлю свою лекцію и еще статью, которая тебѣ сладка будетъ въ нашемъ общемъ горѣ ¹).

XII.

Янв(аря) 30 с. с. 1847. Москва.

Спѣшу къ тебѣ отправить деньги, полученныя вчера за 1.201 экземпляръ твоей книги, съ уступкою 25-ты процентовъ, всего 1.802 р. серебромъ [1 экз(емпляръ) проданъ мною за 2 р(убля) серебромъ]: вотъ вексель въ 7.253 фр(анка) 5 сант(имовъ) за по 12.017. Вторая трета остается у меня. Объ книгѣ твоей много толковъ. Она составляетъ теперь главный предметъ свѣтскихъ разговоровъ. Говорятъ и за нее, и противъ нея. Прежде чѣмъ говорить о книгѣ, я скажу о твоемъ поступкѣ съ Погодинымъ. Мнѣ кажется онъ нехорошимъ. Ты говоришь, что полезно бываетъ человѣку получить публичную оплеуху: полезно тому, кто ее съ смиреніемъ приметъ [такъ и принялъ Погодинъ]; но каково тому, кто даетъ? Кто же изъ насъ въ правѣ дать ее, когда Самъ Іисусъ Христосъ не бросилъ камня въ грѣшницу? Мы, говорящіе о Церкви и Православіи, должны вести себя во всемъ святѣе и чище для того, чтобы вмѣстѣ съ собою не подвергнуть оговору Церковь и Православіе. Странно еще говоришь ты, что въ наше время можно сказать въ слухъ всякую правду, и въ доказательство приводишь Карамзина, котораго Записка о древней Руси до сихъ поръ не напечатана, и когда я вздумалъ изъ нея немногое (не самое важное) привести на лекціи, то получилъ за это выговоръ отъ попечителя. Мы еще не доросли до высокой правды: никого въ томъ обвинять не надобно. Видно, всѣ еще мы ея недостойны; да и гдѣ же она есть? Нѣтъ ея и въ западныхъ государствахъ, имѣющихъ право гордиться передъ нами своею искренностью; не будемъ же обвинять и себя въ томъ, что ея нѣтъ у насъ, но и не будемъ льстить своему времени. Правда, что чистый душою имѣетъ на правду большее право, но говоритъ-то ее только людямъ безобиднымъ, которыхъ нечего бояться. Какъ могъ ты сдѣлать ошибку, нашедъ въ посланіи Пушкина къ Гнѣдичу совершенно иной смыслъ, смыслъ неприличный даже? Не знаю, какъ Плетневъ не поправилъ тебя. Посланіе адресовано къ Гнѣдичу: какъ же бы Пушкинъ могъ сказать кому другому "ты проклялъ насъ"? Судя по книгѣ твоей, ты находишься въ состояніи переходномъ. Разумъ твой убѣжденъ въ истинѣ нашей Церкви и Православія, но воля твоя заражена современною болѣзнію, болѣзнію личности, и ты дѣйствуешь скорѣе какъ римскій католикъ, а не какъ православный. Такъ могу я объяснить въ твоемъ завѣщаніи первую мысль о своемъ тѣлѣ, а послѣднюю о портретѣ. Въ тебѣ есть самообожаніе; имъ ты и нравишься нашимъ дамамъ, которыя хотя и православныя, но заражены тою же болѣзнію, какъ и ты. Такъ объясняю я твое поклоненіе одной изъ нихъ, которой ты позволяешь говорить все, увѣряя ее, что все будетъ прекрасно, если бы даже случилось ей сказать вздоръ, что можетъ случиться со всякимъ. Совѣты твои помѣщику, хозяйкѣ и проч. проистекаютъ изъ той же личности твоей, страдающей недугомъ. Прекрасны письма о русской Церкви и духовенствѣ, о свѣтломъ праздникѣ Воскресенія, многое о нашихъ поэтахъ [ты умѣешь даже и извѣстное облечь въ новую форму, говоришь какъ творецъ, какъ художникъ]. Замѣчу только, что ты слишкомъ льстишь Жуковскому. Второе изданіе твоей книги я приму на себя на томъ только условіи, чтобы уничтожено было то, что ты сказалъ о Погодинѣ. Въ противномъ случаѣ отказываюсь. Я не хочу, чтобы черезъ мои руки проходила оплеуха человѣку, котораго я люблю и уважаю, не смотря на его недостатки, которыхъ въ каждомъ изъ насъ много. Ты же говоришь въ одномъ изъ писемъ: исправляй ихъ прежде въ самомъ себѣ. Неряшество въ слогѣ и въ изданіяхъ простительнѣе, чѣмъ неряшество душевное, проистекающее въ насъ отъ неограниченнаго самолюбія. За первое отвѣчаемъ мы только публикѣ и вредимъ имъ только самимъ себѣ; за второе отвѣчаемъ Богу. Прощай. Твой

С. Шевыревъ ¹).

XIII.

1847 марта 22 дня. Москва.

Пишу къ тебѣ за 2 часа до нашей Воскресной полночи. Надѣюсь, что ты уже получилъ тѣ мои письма, въ которыхъ я говорилъ тебѣ о твоей книгѣ, и деньги, въ одномъ изъ нихъ посланныя за книгу. Весьма благодаренъ тебѣ за то письмо, въ которомъ ты высказалъ мысли свои о моемъ пристрастіи. Ты укоряешь меня въ прежней моей неискренности насчетъ тебя, а самъ относительно ко мнѣ сдѣлался искреннимъ только въ отплату за мою искренность. Но и за то я тебѣ очень, очень благодаренъ. Твое замѣчаніе весьма справедливо. Пристрастіе мое проистекаетъ во мнѣ отъ избытка чувства надъ разумомъ. Надѣюсь, что сила высшая, всеобнимающая, мнѣ поможетъ побѣдить слѣпоту чувства; и ни о чемъ я теперь относительно себя не молю такъ Бога, чтобъ Онъ успокоилъ чувство мое и прояснилъ мысль мою. Дѣйствіе этой молитвы я уже въ себѣ замѣтилъ, и питаю надежду на исправленіе. Особенно въ теченіи публичныхъ лекцій моихъ я испыталъ на себѣ это; но тутъ другія препятствія -- самолюбіе, питаемое во мнѣ всѣми моими слушателями. Вотъ гидра, съ которою надобно бороться безпрерывно. Сломишь одну голову, выростаютъ сотни. Ухъ какъ трудно! Просто отчаяніе беретъ. Тутъ ужь рѣшительно самъ ничего не можешь сдѣлать: вотъ здѣсь-то самъ пропалъ совершенно. Да и нельзя: не въ природѣ человѣка противъ себя дѣйствовать, не въ природѣ нашей налагать на себя руку. Самоубійство -- съумасшествіе. Вотъ тутъ-то безъ высшей силы ни шагу не ступишь впередъ. Коль она не поможетъ, никто не поможетъ. Послѣднее замѣчаніе и тебѣ необходимо. Ты менѣе грѣшенъ въ этомъ чѣмъ я, потому что ты имѣлъ болѣе славы чѣмъ я. Ты избалованъ былъ всею Россіею: поднося тебѣ славу, она питала въ тебѣ самолюбіе. Потому въ тебѣ и должно быть его больше чѣмъ во мнѣ. Но на всякаго своя доля. Въ книгѣ твоей оно выразилось колоссально, иногда чудовищно. Самолюбіе никогда такъ не бываетъ чудовищно, какъ въ соединеніи съ вѣрою. Въ искусствѣ, въ наукѣ, во всякомъ дѣлѣ человѣческомъ оно можетъ значить и принести плодъ даже, а въ вѣрѣ оно уродство. Но не смотря на то, тутъ выйдетъ прокъ. Тебѣ надобно было высказаться. Книга твоя проистекла все-таки изъ добраго и чистаго источника, а что изъ добраго источника проистекаетъ, то непремѣнно къ добру и приведетъ. Послѣднее письмо твое еще болѣе убѣдило меня въ этомъ. Ты обидѣлъ Погодина. Обидѣвшій обыкновенно не любитъ обиженнаго, но ты теперь-то и начинаешь любить его. Въ добрый часъ! Теперь, конечно, ты можешь быть ему полезенъ. Но, мнѣ кажется, ты долженъ публично сознаться въ томъ, что его обидѣлъ. Ты говоришь, что и забылъ о словахъ оскорбительныхъ, какія были въ письмахъ твоихъ о Погодинѣ, потому что былъ занятъ чѣмъ-то важнѣйшимъ. Да развѣ о такихъ вещахъ забываютъ и что же можетъ быть этого важнѣе? Тутъ-же ты читаешь урокъ: слово гнило да не исходитъ изъ устъ вашихъ!-- а самъ, говоря о человѣкѣ близкомъ, сказалъ такое слово, которое забылъ. Сказать человѣку, что онъ 30 лѣтъ работалъ какъ муравей по пустякамъ и что ни одинъ человѣкъ не сказалъ ему за то спасибо, сказать такую неправду и забыть еще что сказалъ, все это у тебя ни по чемъ. Ты не встрѣтилъ ни одного признательнаго юноши; ну да что же дѣлать, если ты не встрѣтилъ? Еще Погодинъ виноватъ, что печаталъ многіе матеріялы литературные, что радовался всякимъ строкамъ великаго человѣка. Какъ рѣшить о великомъ человѣкѣ: какая строка дорога? какая нѣтъ? Если бы иная и сбавила величія, не мѣшаетъ. Все въ человѣкѣ великомъ поучительно, и потому не бѣда если Погодинъ печаталъ и то, что тебѣ кажется пустякомъ, а что другому не покажется. Но довольно о томъ. Ты написалъ Погодину нѣжное, дружелюбное письмо. Теперь, когда ты полюбилъ его, говори ему о его недостаткахъ, и теплое слово твое, конечно, подѣйствуетъ лучше, нежели черствыя выходки въ твоихъ письмахъ и надписяхъ. Много явилось статей о твоей книгѣ. Петербургскихъ я почти не читалъ, за исключеніемъ статьи Бѣлинскаго въ Современникѣ. Онъ на тебя злится за книгу и только. Бѣдный Бѣл(инскій) въ злой чахоткѣ. Въ П(етербур)гѣ всѣ тебя ругали, за исключ(еніемъ) Булгарина, который обрадовался случаю оправдаться и сказалъ: вотъ, видите! вѣдь я правду говорилъ, что сочиненія Гоголя никуда не годятся. Вотъ, онъ и самъ то же говоритъ. Здѣсь вышло двѣ статьи. Одна въ Листкѣ, Григорьева, съ сочувствіемъ къ тебѣ. Другая, самая сильная статья противъ тебя изъ всего до сихъ поръ напечатаннаго, статья Павлова. Она возбудила во многихъ сочувствіе, и много объ ней говорятъ. Всѣ статьи московскія къ тебѣ посылаю по почтѣ. Можетъ быть, онѣ вызовутъ тебя къ отвѣту. Павловъ печатаетъ рядъ писемъ и разбираетъ всю книгу твою по косточкамъ. Можетъ быть, и я скажу свое слово, когда переслушаю всѣхъ. Главное справедливое обвиненіе противъ тебя слѣдующее: зачѣмъ ты оставилъ искусство и отказался отъ всего прежняго? зачѣмъ ты пренебрегъ даромъ Божіимъ? Въ самомъ дѣлѣ, вѣдь, талантъ данъ тебѣ былъ отъ Бога. Ты развилъ его, ты не скрылъ его въ землю. За что же пренебрегать тѣмъ? Ты такимъ пренебреженіемъ оскорбляешь и Бога, оскорбляешь и людей, которые въ тебѣ любовались этимъ талантомъ и его цѣнили. Какъ хочешь, это внушеніе гордости личной, гордости духовной, противъ которой ты сакъ же говоришь на послѣднихъ страницахъ твоей книги. Возвратись-ка опять къ твоей художественной дѣятельности. Принеси ей опять твои обновленныя силы. Твой комическій талантъ еще такъ нуженъ въ нашей Россіи и нуженъ именно противъ того врага, съ которымъ ты борешься. Конечно, прежде ты иногда шалилъ имъ. Но эти шалости понятны въ поэтѣ нашей эпохи. У Гомера въ Иліадѣ боги ведутъ себя всегда чрезвычайно дурно, бранятся и дерутся, когда люди предаются злобѣ, гнѣву и терзаютъ другъ друга. Боги греческіе -- поэты или поэзія. Такъ и поэзія ведетъ себя дурно, дерется и бранится, когда у людей скверно идетъ дѣло. Таковъ Аристофанъ. Таковъ былъ и ты. Твоя поэзія также дралась, ругалась, шалила, какъ боги греческіе, какъ Юнона, Марсъ, Венера. Но ты могъ бы теперь высокую комедію, всю силу смѣха, которымъ ты одаренъ, обратить на самаго дьявола. Разъ случилось мнѣ говорить съ однимъ Русскимъ, богомольнымъ странникомъ, который собирался въ Іерусалимъ и былъ у меня. Звали его Сѵмеонъ Петровичь. Рыженькій старичокъ. У меня записана въ книгѣ вся его бесѣда, но есть въ ней особенно одни слова, которыя тебѣ принадлежатъ какъ комику. Выписываю изъ моей книги: "Весьма иронически и всегда съ насмѣшкой говорилъ онъ о дьяволѣ, называя его дуракомъ: въ ямѣ сидитъ дуракъ самъ и хочетъ, чтобы и другіе туда же засѣли. Прямой дуракъ!" Вотъ мысль русскаго и христіанскаго комика: дьяволъ первый дуракъ въ свѣтѣ, и надъ нимъ надобно смѣяться. Смѣйся, смѣйся надъ дьяволомъ: смѣхомъ твоимъ ты докажешь, что онъ не разуменъ. Вѣдь, въ самомъ дѣлѣ, всѣ глупости людей отъ него. Показывай же людямъ, какъ онъ ихъ путаетъ, какъ они отъ него глупѣютъ, мелѣютъ, какъ и великое онъ у нихъ отнимаетъ. Вѣдь, это запасъ неистощимый для комика русскаго. Вѣдь, даже не одна Россія, но весь міръ можетъ войти въ твою комедію. Ты пишешь ко мнѣ, что ты путемъ разума, путемъ скорѣе протестантскимъ, дошелъ до Христа; и такъ, если разумъ для тебя во Христѣ, то неразуміе и вся глупость должны быть въ человѣкоубійцѣ, во врагѣ его. И такъ, преслѣдуй врага твоимъ неистощимымъ, чуднымъ хохотомъ, и ты совершишь доброе дѣло людямъ въ пользу вѣчнаго разума, который во Христѣ. Христосъ растворитъ твое сердце любовію, которая внушитъ тебѣ и высокія созданія. Передъ тѣмъ, какъ писать къ тебѣ, я прочелъ опять твое Свѣтлое Воскресенье. Во имя его,-- и вотъ уже гремитъ оно по Москвѣ,-- прошу тебя: возвратись къ искусству. Не заставь людей въ Россіи говорить, что Церковь и вѣра отнимаютъ у нея художниковъ и поэтовъ. Спѣшу къ заутрени. Обнимаю тебя. Христосъ воскресе!

Твой С. Шевыревъ.

Къ матери твоей отослалъ 2.100 р(ублей) асс(игнаціями) изъ денегъ, выручен(ныхъ) за сочиненія; а послѣ вложу изъ М(ертвыхъ) Душъ, когда накопятся. Къ сестрѣ твоей письмо отослалъ. Иннокентія проповѣдей нѣтъ: все изданіе истощилось.-- Въ день праздника получилъ письмо твое, которое было для меня истиннымъ подаркомъ. Тутъ вложено и письмо къ Малиновскому. Исполню, исполню твое желаніе. Буду писать къ тебѣ чаще и пришлю тебѣ подробный отчетъ о всѣхъ толкахъ, касающихся до твоей книги. Я чувствую теперь большую потребность писать къ тебѣ. Каждое письмо твое еще болѣе ее умножаетъ во мнѣ.

XIV.

Іюня ¹⁴/₂₆ 1847. М(осква).

Посылаю тебѣ, любезный другъ, два письма, полученныя на твое имя, одно изъ нихъ отъ Малиновскаго, и копію съ 4-го письма Павлова о твоей книгѣ. Третье письмо Павлова не было не только напечатано, но даже и написано. Такъ мнѣ сказывалъ авторъ, которому я это выговаривалъ особенно послѣ того, какъ въ публикѣ разошелся слухъ, что третьяго письма не пропустила цензура. Я не понимаю, почему онъ нарушилъ порядокъ числительный. Недавно я послалъ тебѣ по твоей просьбѣ 3 тома Лѣтописей и Русскіе Праздники Снегирева. Все это доставитъ тебѣ кн. А. Волконскій {Александръ Никитичъ Волконскій.}, который уже извѣщалъ меня изъ Варшавы, что получилъ эти книги отъ Похвиснева, который ихъ взялъ съ собою. Лежатъ у меня еще Пословицы Снегирева для тебя, да не знаю, съ кѣмъ ихъ отправить, а тогда не могъ достать. Первой окказіи не пропущу. На письма твои буду отвѣчать слѣдомъ. И безъ того пакетъ великъ. Мнѣ нравится твое расположеніе духа. Отвѣтъ Павлову очень значителенъ. Требованіе примиряющаго съ жизнію отъ лежащихъ на боку много меня разсмѣшило. Щепкинъ не рѣшился собраться къ тебѣ. Я его понукалъ. Онъ, какъ думаю, находится подъ разными вліяніями издателей Современника, тебѣ несочувствующихъ. Въ немъ есть какая-то перемѣна не совсѣмъ въ его выгоду какъ художника и какъ старика. Хорошо бы было, если бы ты самъ за него ваялся. A вы оба были бы другъ другу полезны. Я собираюсь въ путь. Скажу послѣ.

Твой С. Шевыревъ.

Мой 2-й выпускъ вѣрно уже есть у Жук(овскаго).

XV.

1847 октября ⁴/₁₆. Москва.

Давно я не писалъ къ тебѣ, любезный другъ. Извини. Разскажу причины или, лучше, все то, что я сдѣлалъ нынѣшнимъ лѣтомъ. Въ іюнѣ мѣсяцѣ началъ я пристройку въ своемъ домѣ. Семья умножилась, спонадобилась дѣтская. Въ концѣ іюня, когда стройка еще продолжалась, я для отдыха предпринялъ съ сыномъ поѣздку, которая продлилась до конца іюля. Эта поѣздка была для меня очень освѣжительна. Я былъ у Троицы, въ Александровѣ, Переяславлѣ Залѣсскомъ, Ростовѣ, Ярославлѣ, Вологдѣ, Кирилловѣ, Бѣлозерскѣ. Главная цѣль моего странствія былъ Кирилловъ монастырь, гдѣ я пожилъ съ недѣлю и порылся въ библіотекѣ. Отсюда разъѣзжалъ я по окрестнымъ мѣстамъ. Много, много собралъ любопытнаго. Мнѣ хочется все это разсказать въ книгѣ. Теперь я тѣмъ и занятъ. Оттуда быстро проѣхалъ я черезъ Весьегонскъ, Рыбинскъ, Угличь и Тверь въ Москву. Торопился, какъ деканъ, къ экзаменамъ. Пріѣхалъ домой. Думалъ, что стройка пришла къ концу; не тутъ-то было, какъ бываетъ всегда со всѣми стройками въ мірѣ. Весь конецъ іюля и весь августъ я продолжалъ строиться такъ, что не имѣлъ угла спокойнаго. Между тѣмъ хворалъ мой грудной младенецъ, котораго кормила сама жена. Тутъ шли экзамены. Потомъ переносилъ и приводилъ въ порядокъ свою библіотеку, помѣщенную въ новомъ кабинетѣ. Тутъ начались съ 1-го сентября курсы. Первый мѣсяцъ всегда труднѣе, пока не заведется вся годовая работа, на 1-мъ курсѣ въ особенности, пока не узнаешь студентовъ, пока не устроишь всѣхъ лекцій, и какъ деканъ всѣхъ студентовъ. Теперь только вышелъ на просторъ и взялся за перо, чтобы написать тебѣ и оправдать себя. Письма твои всѣ я получилъ. Письмо къ C. T. Аксакову я доставилъ, прочитавши самъ, и сожалѣю о томъ, что не остановилъ его, хотя ты мнѣ и не давалъ на то права. Но такъ какъ ты поручалъ мнѣ предварительное прочтеніе, то я могъ бы имъ воспользоваться, и ты бы, можетъ быть, не разсердился на меня, если бы я его не доставилъ. Что дѣлать? Я бываю иногда до того занятъ, что становлюсь разсѣянъ въ такихъ дѣлахъ, въ которыхъ не должно быть разсѣяннымъ. Письмо твое огорчило Ольгу Семеновну, которая не хотѣла было даже его и показывать С(ергѣю) Т(имоѳееви)чу. Но у нихъ не можетъ быть тайнъ семейныхъ. Мнѣ тутъ показались двѣ вещи жесткими. Они считали тебя всегда другомъ семейства. Ты же начинаешь съ того, что какъ будто бы отрекаешься отъ этой дружбы и потому даешь себѣ право быть съ ними неискреннимъ. Далѣе, говоря о Константинѣ, ты нѣсколько разъ повторяешь "съ любезнѣйшимъ вашимъ сыномъ"; мнѣ показалось это выраженіе и повтореніе проистекающими не изъ того чувства, которое, какъ мнѣ кажется, ты питалъ всегда къ ихъ семейству, и выразилъ это даже въ своей простой и прекрасной надписи на книгѣ твоей, надписи, которая послѣ первой размолвки всѣ сердца ихъ обратила снова къ тебѣ. Виноватъ я, что заднимъ числомъ говорю тебѣ обо всемъ этомъ. Но если я былъ невольною причиною послѣдней непріятности, какая могла отъ этого письма между вами вновь произойти, то по крайней мѣрѣ желалъ бы послужить также посредникомъ къ совершенному и полному примиренію. Могу сказать одно: не знаю въ Москвѣ другаго семейства и другихъ людей [включая въ то число и самого себя], которые бы имѣли большее право на полную твою дружбу и любовь, какъ Аксаковы. Уваженіе къ тебѣ, какъ писателю, и любовь и преданность къ тебѣ, какъ человѣку, они конечно сохраняли всегда чисто, свято, неизмѣнно. За тебя готовы они были противъ всѣхъ и каждаго. Противъ тебя боролись только съ тобою самимъ, но не иначе. Повинись-ка передъ ними, другъ, и покрой все это самымъ теплымъ изліяніемъ твоего любящаго сердца, уже отгадавшаго ихъ любовь, и полнымъ забвеніемъ всего прошедшаго. Въ тебѣ все еще, какъ вижу, страдаютъ нервы; и раздраженъ въ письмѣ твоемъ не ты, но нервы. Знаешь ли что? Я думаю, Италія тебѣ ихъ испортила и все еще болѣе портитъ. Я помню вліяніе ея на себѣ. Едва теперь могу отдѣлываться отъ этого вліянія. Италія -- нервопорча; доказательствомъ тому княгиня З. {Княгиня Зинанда Александровна Волконская.}. Признаюсь тебѣ: мнѣ досадно, что ты все бросаешься на эту Италію, которая до конца тебѣ нервы испортитъ. Лучше бы ты избралъ климатъ умѣреннѣе и не такъ раздражительный, напримѣръ Нису. Твоя зябкость происходитъ также отъ нервъ. Въ Италіи на время будетъ тебѣ лучше, а потомъ опять пойдетъ хуже. Такая страна изнѣживаетъ человѣка, особливо сѣвернаго, получившаго отъ природы другое назначеніе. Письмо Григорьева къ Погодину я получилъ въ твоемъ письмѣ, но ничего сдѣлать не могъ. Погодинъ самъ былъ не въ деньгахъ и потому не могъ дать Григорьеву болѣе 10-ти руб(лей) серебромъ. Чижовъ журнала не предприметъ, потому что позволеніе на Русскій Вѣстникъ взято министерствомъ назадъ. Если что случится впередъ, я буду имѣть въ виду твое желаніе помочь Григорьеву. Но теперь не знаю, какъ за это дѣло взяться. Григорьевъ прежде бывалъ у меня, но потомъ прекратилъ сношенія. Его натура была слишкомъ испорчена формулами нѣмецкой философіи Гегеля. Я знаю нѣсколько молодыхъ людей новаго поколѣнія, которыхъ до того она разшатала, что они ни на чемъ остановиться не могутъ. Не думаю даже, чтобы и естественныя науки могли сдѣлать изъ его головы что нибудь путное. Вышедъ изъ унив(ерситета) первымъ и отличнѣйшимъ кандидатомъ юридич(ескаго) ф(акульте)та, онъ началъ съ того, что перепуталъ всѣ дѣла нашего совѣта, гдѣ правилъ д(олжность) секретаря. Отсюда бѣжалъ онъ въ Петерб(ургъ). Тамъ странствовалъ по разнымъ журналамъ, и воротился разочарованный въ Москву, гдѣ сначала пристроилъ себя къ Листку. Что будетъ далѣе, не знаю. Та бѣда, что нѣм(ецкая) формальная философія пріучаетъ умъ къ какому-то неугомонному шатанію между да и нѣтъ во всякомъ вопросѣ науки, жизни, общества,-- и разумъ становится какимъ-то бѣднымъ маятникомъ въ головѣ, который не находить точки успокоенія. При этомъ невольно припоминаю слова ап(осто)ла Павла [2 Посл(аніе) къ Коринѳянамъ, ст(ихи) 17--19]: "Или по плоти предпринимаю я, что предпринимаю, такъ что у меня то да, да, то нѣтъ, нѣтъ? Вѣренъ Богъ, что слово наше къ вамъ не было то да, то нѣтъ! Ибо Сынъ Божій, Іисусъ Христосъ, проповѣданный у васъ нами, мною и Силуаномъ и Тимоѳеемъ, не былъ да и нѣтъ, но въ Немъ было да". Вотъ этого-то положительнаго да не находитъ разумъ, свихнутый нѣмецкою философіей, какая преподавалась у насъ. Григ(орьевъ) въ числѣ жертвъ ея. Малиновскій былъ у меня сегодня. Я сдѣлалъ ему помощь изъ твоей суммы, но онъ не хотѣлъ принять ее иначе какъ заимообразно. Письмо твое къ Чижову я отправлю на дняхъ. Не зналъ его адреса. Онъ давно не писалъ ко мнѣ. Ты, м(ожетъ) б(ыть), слышалъ о непріятностяхъ, какія были съ нимъ. Онъ вышелъ изъ нихъ совершенно чистъ и оправданъ, какъ и должно было ожидать, но, не менѣе того, журнала въ этомъ году издавать онъ не можетъ. Я весьма благодаренъ тебѣ за то, что ты въ послѣднемъ письмѣ разрѣшилъ мнѣ дѣлать помощь изъ твоей суммы, кромѣ студентовъ, и молодымъ литераторамъ, начинающимъ поприще. Вотъ напримѣръ теперь передо мною сидитъ Грязовецкій слѣпецъ-математикъ, явленіе весьма необыкновенное. Почти отъ рожденья слѣпой, онъ дошелъ до истинъ математическихъ ощупью и рѣшалъ важныя задачи. Теперь занимается психологіей. Бѣдность загнала его, но онъ нашелъ средство добраться до Москвы. Духъ его не гаснетъ, но горитъ сильнѣе. Хочется ему и въ университетъ, и въ бесѣду съ учеными и литераторами. Замѣчательно въ немъ знаніе и пониманіе Священнаго Писанія и отцовъ Церкви. Чтецами его были крестьяне и мѣщане. Отъ нихъ онъ принялъ духовную премудрость. (Мно)го любопытнаго сообщилъ онъ мнѣ о низшихъ нашихъ сословіяхъ. Вотъ бы тебѣ съ такими людьми бесѣдовать! Въ Грязовцѣ я узналъ его лично. Прежде читалъ объ немъ въ М(осквитяни)нѣ. Полюбился ему мой голосъ и рѣчь, и онъ добрался до Москвы ко мнѣ, чтобы только спасти мысль свою здѣсь въ голодѣ. М(ертвыя) Души расходятся не такъ скоро, какъ я было предполагалъ сначала. Ждутъ все второй части. Если бы она явилась, въ одинъ бы день расхватали два изданія. Можно за это поручиться. Выйдетъ ли твоя Переписка новымъ и полнымъ изданіемъ? Свое дѣло она сдѣлала. Много вопросовъ подняла она, за которые тебѣ спасибо. A собрать всѣ голоса въ свою пользу -- да кто же въ наше время этого достигнетъ? Получилъ ли ты наконецъ Лѣтописи и Праздники Снегирева? Я знаю, что Похвисневъ, съ которымъ я ихъ послалъ, доставилъ ихъ къ Волконскому въ Варшаву, а B. {Князь Александръ Никитичъ Волконскій.}, самъ собравшійся за границу, хотѣлъ все это доставить Жуковскому. Пословицы остались у меня, потому что экземпляра у Базунова не было. Я получилъ послѣ, когда уже Похвисневъ уѣхалъ. Теперь мнѣ хотѣлось бы дать отчетъ въ своей поѣздкѣ, потомъ продолжать свою книгу и дать отвѣтъ всѣмъ своимъ критикамъ, что въ головѣ у меня уже готово. Дѣла пропасть, а времени мало. У насъ, говорятъ, холера въ городѣ. Если и есть, то совсѣмъ не замѣтна. Говорятъ о 30-ти умершихъ въ больницахъ отъ нея. Народъ спокоенъ и веселъ. Нечего сказать, что разуменъ нашъ народъ. Жалуются многіе на разстройство въ желудкѣ. Я самъ это чувствую довольно часто. Это ощущеніе общее. Но, слава Богу, всѣ мы дѣлаемъ свое дѣло и заняты по прежнему. Прощай. Будь здоровъ. Обнимаю тебя.

Твой С. Шевыревъ.

Съ нетерпѣніемъ буду ждать твоего отвѣта, особливо въ отношеніи къ Аксакову, ибо меня сердечно занимаетъ ваша размолвка. Отъ тебя зависитъ прекращеніе всего и возвращеніе не только прежнихъ вашихъ отношеній, но и утвержденіе крѣпчайшей между вами дружбы. Начните-ка другъ другу говорить "ты". Вѣдь, это важная примѣта между людьми добрыми -- и слово это путь внѣшній къ большей искренности ¹).

¹) На письмѣ находится слѣдующій адресъ: Monsieur Monsieur Nicolas de Gogol à Naples. Poste restante. Его высокоблагородію Николаю Васильевичу Гоголю въ Неаполѣ.

XVI.

Слава Богу, слава Богу, что ты, милый другъ, въ матушкѣ Россіи. Обнимаю тебя отъ всей души. Первымъ движеніемъ моимъ, по полученіи письма твоего, было благодарить Бога; вторымъ написать къ Н(адеждѣ) Н(иконовнѣ) Шереметевой. За тѣмъ я получилъ твое письмо изъ Бейрута, а сегодня записочку и 13 р(ублей) серебромъ денегъ. Немедленно подписался на М(осквитяни)нъ, который будетъ отсылаться въ Одессу на имя ген(ералъ)-маі(ора) Андр(ея) Андр(еевича) Трощинскаго. На имя же твоей маменьки не подписался, потому что Погодинъ и безъ того посылаетъ ей, и ты, вѣроятно, найдешь М(осквитяни)нъ (у) себя въ Васильевкѣ. Мы всѣ теперь въ экз...... {Нижній правый уголъ письма оборванъ; на мѣстѣ недостающихъ буквъ поставлены теперь точки.} скучно. Силы истоща...... принимаешь. Тяжко... (экза)мены въ томъ в..... это исполняе....... жду конца...... переѣхать въ Сокольники, гдѣ мы проводимъ лѣто, и уйти въ кабинетъ и въ лѣсъ. Над(ежда) Никон(овна), вѣроятно, къ тебѣ пишетъ. Я мало съ кѣмъ вижусь, потому что некогда. Серг(ѣй) Тимоѳ(еевичъ Аксаковъ) больной пріѣхалъ изъ деревни, но теперь ему лучше. Трагедія сына его не удалась ни въ мнѣніи общественномъ, ни въ журнальномъ, и еще болѣе потому, что онъ ее читалъ по дѣйствіямъ и до появленія ея... (з)вонилъ объ ней во всю .......шалъ еще ...рая, кажется....... въ Москвитянинѣ. Право, писать тебѣ не о чемъ. У тебя, вѣрно, болѣе новостей, чѣмъ у меня. Поцѣлуй ручку за меня у твоей маменьки и поблагодари ее за милое письмо ея. Обнимаю тебя.

Твой С. Шевыревъ.

Маія 17, понед(ѣльникъ), 1848. Москва.

9-го маія мы пили здоровье милаго именинника.

XVII.

Я очень обрадовался письму твоему отъ 15-го іюня. Въ слѣдъ за тѣмъ получилъ другое съ письмомъ къ М. А. Базили, котораго до сихъ поръ не могъ доставить по адресу или лучше безъ адреса. Строгоновы живутъ въ Кунцовѣ, а они единственный источникъ, тобою указанный. Помнится мнѣ, у Ипсиланти была дача въ Всесвятскомъ, но и туда далеко. Постараюсь однако исполнить. Поразспрошу. Мы всѣ съ нетерпѣніемъ тебя ожидаемъ. Ты можешь и долженъ, пріѣхавши въ Москву, прямо доѣхать въ Дегтярномъ переулкѣ, между Тверской и Дмитревкой, до дома С(офьи) Б(орисовны) Шевыревой и въ немъ остановиться и расположиться на все время пребыванія нашего въ Сокольникахъ. Весь домъ къ твоимъ услугамъ и съ садомъ. Здѣсь мы живемъ тѣсно. Можетъ быть, ты наймешь дачу возлѣ насъ. Въ концѣ августа мы переѣдемъ въ Москву, тогда наша дача къ твоимъ услугамъ, пожалуй, ибо мы наняли ее до нельзя {(До нельзя) написано вмѣсто зачеркнутаго "до осени".}. Здѣсь у насъ до сихъ поръ прохладно. Жары были, но не долго и весьма сносные. Не знаемъ, что будетъ далѣе. Іюль и августъ до половины бываютъ иногда душны. О болѣзни ты знаешь изъ газетъ. Въ Сокольникахъ, слава Богу, нѣтъ ея. Чертковы живутъ въ своей подмосковной недалеко отъ Троицы. Щепкина не видалъ. Хомяковъ въ деревнѣ. Погодинъ подъ Дѣвичьимъ. Рады, рады будемъ тебя всѣ увидѣть. Жена тебѣ душевно кланяется. Бориса ты знаешь. Но я еще представлю тебѣ Екатерину Степановну и Петра Степановича, а новое лицо еще и для насъ неизвѣстно. Ожидаемъ его въ сентябрѣ или къ концу августа. Обнимаю тебя душевно, любезный другъ.

Весь твой С. Шевыревъ:

Іюія 3. 1848. Москва. Сокольники.

XVIII.

Любезный другъ. Племянникъ твой Н. П. Трушковскій былъ у меня въ деревнѣ, и сегодня рано утромъ отправился въ Москву съ тѣмъ, чтобы ѣхать въ Казань. Онъ мнѣ очень понравился, хотя слишкомъ былъ кратокъ срокъ нашего знакомства. Я снабдилъ его письмомъ къ Григоровичу, который вѣрно имъ займется и будетъ ему полезенъ. Его здѣсь напугали тѣмъ, что и въ Казани пріема не будетъ; однако, не смотря на то, онъ рѣшился ѣхать и пробыть тамъ даже годъ, если теперь не вступитъ. Въ деньгахъ, сказалъ онъ мнѣ, онъ не нуждается, а въ будущемъ, я сказалъ ему, чтобы онъ относился ко мнѣ и что я буду удовлетворять его изъ суммъ, тобою у меня оставленныхъ. Сожалѣю очень, что порошки, по недогадкѣ моего человѣка, дошли до тебя въ изломанномъ видѣ. Не нужно ли прислать другихъ? Увѣдомь. Тогда мы торопились, и онъ не остерегся. Здѣсь была такая же благодать, какъ и у васъ. Послѣ усильныхъ молитвъ народныхъ пошли дожди и поправили хлѣбъ, особенно яровой, также и травы. A то мужички боялись, что будутъ безъ хлѣба и безъ сѣна. Да, хорошо бы было, если бы мы умѣли не только просить, но и благодарить, благодарить и молитвой, и жизнію, ибо надо бы и жизнь превращать въ молитву. Мы живемъ въ деревнѣ, теперь спокойнѣе и лучше. Жена моя все страдала нервами, теперь только что успокоилась. Дѣти тоже не совсѣмъ были здоровы, а ее тревожитъ всякая малость послѣ великихъ страховъ, нами испытанныхъ. Время у насъ съ недѣлю стоитъ чудное. Купанье прекрасное. Я купаюсь 3 раза въ день. Принялся за свой прерванный трудъ, но долго не могъ приняться за работу. Теперь проходить прежняя усталость и чувствую себя бодрѣе. Но вотъ уже скоро опять лекціи. Обнимаю тебя. Жена моя благодаритъ тебя за твой братскій поклонъ и тебѣ отвѣчаетъ такимъ же. Вся семья тебѣ кланяется.

Твой С. Шевыревъ.

Авг(уста) 1. 1850. С(ело) Вязема.

XIX.

Ноября 28. 1850. Москва.

Какъ я обрадовался письму твоему, любезный другъ. Насилу-то ты мнѣ откликнулся, и я узналъ, гдѣ ты и что съ тобою. A вотъ, по причинѣ твоего долгаго молчанія, у меня и бѣда случилась, въ которой я долженъ тебѣ повиниться. Князь Ханджери прислалъ мнѣ письмо на твое имя отъ Базили; такъ какъ я не зналъ, въ Царьградѣ ты или въ Василевкѣ, я не рѣшался тебѣ послать его и ждалъ все письма отъ тебя, а письмо къ тебѣ между тѣмъ лежало, лежало, залежалось и затерялось. Цѣлое утро употребилъ я да исканіе его и не могъ найти. Еще не отчаяваюсь, при переборѣ всѣхъ бумагъ, найти его, и когда найду, пошлю немедленно. Но ты наказанъ за вину своего продолжительнаго молчанія: какъ же возможно было тебѣ такъ долго не писать ко мнѣ? Радъ тому, что ты пріютился въ Одессѣ и что подаешь надежду видѣть тебя весною и даже со вторымъ томомъ Мертвыхъ Душъ. Вотъ было бы прекрасно. Все таки ближе ты къ намъ, а не къ Туречинѣ. У насъ зима была до сихъ поръ гнилая. Два раза становилась и два раза сходила. Первый снѣгъ выпалъ очень рано, въ первой половинѣ октября, и вдругъ сдѣлался санный путь, но не надолго. Теперь, кажется, уже зима стала какъ надо. Авось въ третій разъ будетъ постояннѣе. Большаго холода нѣтъ; доходилъ разъ до 15-ти градусовъ, но не надолго. Гуляютъ на Москвѣ грипы, головныя боли, жабы, корь и прочія пріятности. Головной боли подвергался и я. Жена моя была больна сильнымъ головнымъ ревматизмомъ. Катенька сильно кашляла, особенно по ночамъ. Борисъ и теперь подъ вліяніемъ грипа. Но другія больныя, слава Богу, оправляются. Бумага, на которой печатается Москвитянинъ, стоитъ 10 р(ублей) асс(игнаціями) стопа. Но Погодинъ сказывалъ мнѣ, что фабрикантъ Поповъ ставитъ ее только ему за такую цѣну, и вообще по мелочи бумагу не ставитъ, а торгуетъ оптомъ. Слѣд(овательно), къ этому бумажнику относиться нельзя. Когда были написаны эти строки, явился ко мнѣ конторщикъ М(осквитяни)на и обѣщалъ доставить адресъ Попова. Онъ, по мнѣнію к(онторщи)ка, дастъ бумагу. Я напишу къ нему въ Рыбинскъ. Экземпляръ сочиненій твоихъ остался у меня только мой собственный, а въ книжныхъ лавкахъ они продаются теперь не менѣе 25 р. серебромъ. Попробуемъ цензуровать здѣсь. Съ будущаго года новые цензоры. Лешковъ изъ цензоровъ выходитъ, потому что, по новому уставу, профессоръ цензоромъ быть не можетъ. Говорятъ, цензорами будутъ кн(язь) Львовъ и какой-то Ржевскій {Димитрій Семеновичъ, остававшійся цензоромъ до 1855 года.}, а изъ прежнихъ остаются Снегиревъ и Флеровъ. Я надѣюсь, что твои сочиненія будутъ пропущены и здѣсь: я буду просить о томъ нашего попечителя, который человѣкъ просвѣщенный и къ литературѣ благоволитъ, не такъ какъ гр(афъ) Строгановъ. Конторщикъ Москвитянина явился за тѣмъ, чтобы купить остальные экземпляры М(ертвыхъ) Душъ. Я не знаю еще, сколько ихъ осталось. Велю сегодня счесть. За половину деньги онъ отдастъ теперь же, за другую въ декабрѣ или, поздно, въ началѣ января. Денегъ твоихъ у меня въ кассѣ: 300 р. серебромъ билетъ и 226 р. серебромъ наличными. Я очень радъ буду продать остальные, чтобы очистить мѣсто и для сочиненій и для своихъ книгъ. Да къ тому же и кстати будутъ деньги для изданія сочиненій. Относительно набора за листъ Смирдинскаго изданія я не имѣлъ времени сходить въ типографію. Университетская дешевле другихъ, но въ ней происходятъ теперь преобразованія. Не сговориться ли съ Степановымъ? Во всякомъ случаѣ надобно бы было запастись литографированными сорочками, чтобы предостеречься отъ припечатаній. Пиши же ко мнѣ: подавать ли въ цензуру? Если ты пустишь сочиненія свои за 5 цѣлковыхъ, то они разойдутся чрезвычайно быстро. Выбранныя мѣста изъ Переписки взойдутъ ли въ нихъ? Письмо твое къ Аксакову я послалъ черезъ Кошелева. Москва занята была нѣсколько времени убійствомъ г(оспо)жи Симонъ, которую убили дворовые люди Сухово-Кобылина, жившаго съ нею въ связи. Нѣсколько времени подозрѣніе падало и на него самого, и онъ былъ задержанъ, но теперь оправданъ и освобожденъ. Говорятъ, что она жестоко обходилась съ людьми, которыхъ онъ давалъ ей въ услуженіе. Москва плела разныя исторіи на счетъ этого убійства, и одно породило многія, такъ что, казалось уже, мы живемъ среди кровопролитій. Городъ М(ертвыхъ) Душъ разъигрывался вновь въ самомъ трагическомъ видѣ. Я тебѣ хочу сдѣлать еще предложеніе относительно суммы, которая осталась у меня отъ продажи сочиненій. Она, какъ ты знаешь, простирается до 2500 р. серебромъ. Вотъ пришла мнѣ какая мысль. Есть намѣреніе возобновить при университетѣ литературное общество. Попечитель весьма этого желаетъ. Общество это имѣло бы двоякія занятія: литературныя и ученыя. Въ ученыхъ первое мѣсто было бы по изданію памятниковъ древней русской словесности, начиная съ самыхъ древнихъ временъ и продолжая по столѣтіямъ. Со временемъ къ этому изданію присоединился бы и словарь древняго языка. Это дѣло дѣлалось бы трудами университетской молодежи подъ надзоромъ моимъ и другихъ профессоровъ. Бѣдные студенты, которые трудились бы надъ этимъ, получали бы плату и содержаніе. Деньги 2500 р. серебромъ хорошо было бы опредѣлить для этой цѣли. Покамѣстъ достаточно бы было 1000 р. серебромъ опредѣлить на это изданіе, а прочіе лежали бы въ ломбардѣ. Такимъ образомъ деньги эти совершили бы назначеніе, для котораго ты ихъ опредѣлилъ, и употребленіе ихъ соединилось бы съ пользою. Изданіе это со временемъ могло бы окупиться. Безъ твоего рѣшенія я не могу такъ распорядиться этою суммою. Не благословишь ли меня на это? Отвѣчай. Обнимаю тебя. Жена и дѣти тебѣ кланяются.

Твой С. Шевыревъ.

Сей часъ счелъ остальные экз(емпляры) М(ертвыхъ) Душъ. Оказалось 611. Не знаю, купитъ ли всѣ контора М(осквитяни)на. Она полагала, что ихъ всего 200.

XX.

Да, любезный другъ, виноватъ передъ тобою, что давно не писалъ. Что дѣлать съ временемъ? Если бы продавалось и дешево, то купилъ бы. Вотъ у Хомякова много, да купить нельзя. Во первыхъ, имѣю честь увѣдомить тебя, что М(ертвыя) Души всѣ проданы и что наличными и билетами у меня въ кассѣ твоихъ денегъ, съ нихъ вырученныхъ, состоитъ 1985 р. 50 коп. серебромъ. Какъ прикажешь съ ними поступить? Ты писалъ ко мнѣ, чтобы послѣднихъ экземпляровъ въ однѣ руки не продавать. Но письмо твое я получилъ слишкомъ поздно, когда экземпляры были уже проданы. Но какое же право я имѣлъ бы не продать ихъ, когда книгопродавецъ приноситъ мнѣ всѣ деньги сполна и по 20-ты проц(ентовъ) только я ему сбавляю? Я повѣщалъ многимъ: и Базунову, и конторѣ М(осквитяни)на, и Улитину. Но никто не являлся не только за всѣми, но и за десятками. A мнѣ сбыть всего лучше. И мѣсто занимаютъ, и присмотръ за ними (нѣсколькихъ экземпляровъ я не досчитался), и деньги въ карманѣ. Во вторыхъ, къ изданію сочиненій еще не приступалъ. Теперь рѣшительно некогда. Когда окончу публичныя лекціи, тогда примусь. Это будетъ на страстной недѣлѣ. Не знаю еще, что скажетъ цензура? Пожалуй, захочетъ марать. Многое у Загоскина не пропускаютъ и мараютъ. Но къ веснѣ авось она болѣе обойдется. Жена и дѣти благодарятъ тебя за память и отвѣчаютъ тебѣ тѣмъ же.

Твой С. Шевыревъ.

Марта 3. 1851. Москва.

Съ нетерпѣніемъ жду тебя въ маѣ и радуюсь твоей дѣятельности.

XXI.

Апрѣля 6. 1851. Москва.

Письмо твое получилъ апрѣля 2 въ страстной понедѣльникъ. По первой же почтѣ отправляю къ тебѣ 150 р. серебромъ, по твоему приказанію, также и Общую Минею. Четіихъ Миней въ 12-ти книгахъ нѣтъ: всѣ вышли и только черезъ годъ будутъ напечатаны. Въ другихъ лавкахъ продаются очень дорого, да и не знаю, найдешь ли. Евангелія, изд(аннаго) библейскимъ обществомъ, давно ужъ нѣтъ въ продажѣ. Денегъ твоихъ у меня всѣхъ,-- и билетами, и серіями, и ассигнаціями,-- 1985 р. 50 коп. Въ томъ числѣ билетами 600 p., серіями 200 p., остальное ассигнаціями. Изъ нихъ отправляются къ тебѣ 150 р. серебромъ и куплена книга Минея за 3 р. 85 коп. серебромъ. Не знаю, что станетъ почта. Затѣмъ остальное все у меня. Теперь въ ломбардъ класть нельзя, ибо нѣтъ присутствія, а на Ѳоминъ понед(ѣльникъ) положу. Не знаю, какія разумѣлъ ты прежнія деньги. Я писалъ къ тебѣ ясно, что всего на всего у меня выручено отъ М(ертвыхъ) Душъ; за издержками и за отданными тебѣ, оставалось 1985 р. 50 коп. серебромъ и теперь остается по разсчету вышеписанному. Христосъ воскресе! Цѣлую и обнимаю тебя. Ожидаю тебя съ нетерпѣньемъ.

Твой С. Шевыревъ.

XXII.

Успокойся. Даже и женѣ я ни одного имени не назвалъ, не упомянулъ ни объ одномъ событіи. Только разъ при тебѣ же назвалъ штабсъ-капитана Ильина, но и только. Тайна твоя для меня дорога, повѣрь {Идетъ рѣчь о 2-й части Мертвыхъ Душъ, главы изъ которой были читаны Гоголемъ Шевыреву. Содержаніе этой записки объясняется слѣдующею запискою Гоголя Шевыреву: "Убѣдительно прошу тебя не сказывать никому о прочитанномъ, ни даже называть мелкихъ сценъ и лицъ героевъ. Случились исторіи..." (Соч. Н. В. Гоголя, изд. 10-е, т. 3, стр. 574).}. Съ нетерпѣніемъ жду 7-й и 8-й главы. Ты меня освѣжилъ и упоилъ этимъ чтеніемъ. Бодрствуй и дѣлай. 1-го августа я въ Москвѣ. Обнимаю тебя.

Твой душевно С. Шевыревъ ¹).

Іюля 27 (1851).

¹) На письмѣ слѣдующій адресъ: "Николаю Васильевичу Гоголю".

XXIII.

Сегодня, любезный другъ, жена звала тебя отобѣдать, но она забыла предупредить, что мы въ сегоднишнюю пятницу обѣдаемъ въ 3 часа ровно, ибо въ 5 я долженъ быть въ унив(ерситетѣ). Ты же привыкъ обѣдать въ 4 часа. И такъ, мы ждемъ тебя до 3-хъ. Во всякомъ случаѣ, счелъ за нужное тебя предупредить.

Твой С. Шевыревъ.

Ноября 2 (1851).

Пришли образцы изъ типографіи.

XXIV.

Поговори самъ съ наборщикомъ, котораго къ тебѣ посылаю. Онъ говоритъ, что на букву нельзя, а надобно развѣ на двѣ. Рѣши дѣло самъ. Пора бы ужь нача(ть) печатать.

Твой С. Шевыревъ ¹).

(Ноябрь. 1851).

¹) На запискѣ находится слѣдующій адресъ: "Николаю Васильевичу Гоголю".

Оставить комментарий Шевырев Степан Петрович (bmn@lib.ru) Год: 1851 Обновлено: 14/02/2013. 109k. Статистика. Переписка: Эпистолярий Мемуары и переписка	Скачать FB2 Ваша оценка:

Шевырев Степан Петрович Письма к H. B. Гоголю

Письма С. П. Шевырева къ H. B. Гоголю.

Шевырев Степан Петрович
Письма к H. B. Гоголю