Творчество Фридриха Шеллинга в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология
Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 2001
И. Е. ШАД
Оправдательная записка
<...> Главная уловка, посредством которой обвинитель старался меня и мою философию сделать ненавистными, состояла в том, что он огласил меня приверженцем Шеллинговой философии. Но против этого я замечу: 1) то, что мой обвинитель, по месторождению француз, не знает ни одного немецкого слова и потому никогда не читал немецких философов, так что, если бы у него спросили, в чем состоит Шеллингова философия, он бы был тотчас изобличен в своем совершенном неведении ее. Каким же образом мог он утверждать, что мои сочинения написаны по началам Шеллинговой философии? 2) Шеллинга наиболее порицают за то, что он, остановясь на одной только природе, обоготворил ее. Справедливо ли это обвинение или нет, здесь не место рассуждать. Но если и предположим, что положение -- самая природа есть Бог -- составляет дух Шеллинговой философии, то и тогда всякий, читающий мои сочинения, на каждой странице будет видеть, что моя философия совершенно удалена от такового духа и что собственный дух ее есть только тот, который стремится ниспровергнуть все алтари этого злочестивого и для всего человечества крайне опасного духа, равно как и его самого низринуть в вечную ночь, откуда он и вышел. Нельзя выдумать никакой иной более злобной клеветы, нежели та, которая приписала и поставила мне в порок совершенную противоположность моего образа мыслей, т.е. якобы бы я утверждал, что самая природа есть Бог. Напротив, я уверен, и на это имею в моих сочинениях самые ясные доказательства, что не только моя философия, но и все мои ученые занятия единственно клонятся к тому, дабы утвердить на незыблемых основаниях не одни только истины естественного богослужения, которые ныне много ослаблены господствующею философией, но и положительное (откровенное) христианское учение подкрепить и объяснить такими доказательствами, которые заимствованы из всеобщих начал разума и, будучи столько же вечны, как и самая вечность, представляли бы учение Иисуса Христа во всем его великолепии, ясности и красоте, так чтобы каждый мог видеть все его достоинство, всю божественность, и, в исполнении его, свое собственное блаженство. Я совершенно уверен, что мое величайшее благополучие и моя высочайшая мудрость заключается в том, чтобы во всем мироздании -- от персти1 до человека, во всех происшествиях света, во всей природе, в искусствах, в науках умозрительных -- видеть Бога и Христа Иисуса, Бога -- Создателя и Искупителя, Бога -- Источника вечной любви, открывающейся в действиях или творения, или искупления, видеть так, что без Бога, яко Творца и Искупителя, всякое земное благополучие было бы для меня не иное что, как несчастие, всякая мудрость -- буйство, всякая образованность -- порча. Я внутренне уверен, что Евангелие, которое я читаю ежедневно с величайшим вниманием и благоговением, объясняет мне важнейшие человеческие происшествия и даже тайны, сокрытые от высочайших духов, несравненно лучше представляет убеждения к добру, несравненно сильнейшие, и наконец успокаивает и радует гораздо сладостнее, нежели все сочинения философов. Я сердечно уверен, что, при всех моих занятиях и трудах, я не имею для себя ничего более важного, как обязанность познавать учение Иисуса Христа, в нем же, как говорит апостол (Кол. 11. 3), суть вся сокровища премудрости и разума сокровенна, всегда с большею ясностью и назидательностью, и обращать таковое спасительное познание не к одному только усовершенствованию самого себя, но и распространять его между людьми изустно и письменно, со всевозможнейшею ревностью, дабы таким образом истребить от лица всей земли вместе с новою философией возникшее язычество и уничтожить все пагубные его последствия. Я уверен собственным сознанием, что я не только не стыжусь вносить Евангелие и в самую область философии, но и велегласно исповедую, что крест Иисуса Христа есть единственная кафедра, с которой слышатся глаголы истинной мудрости. -- Я уверен самою совестью, что несчастье, постигшее меня за имя Иисусово, не только не привело меня в уныние, но еще наполнило душу мою утешением и радостью, так что я готов теперь, если бы это было нужно, пожертвовать и самою жизнью за учение Иисусово. Вот дух моей философии, которую я всесильно старался распространять в России как словесно, так и письменно! И если этот же самый дух господствует и в Шеллинговой философии, то, подлинно, ничего более не остается желать, как только, чтобы весь свет присягнул в преданности этому духу. Я не знаю, как сам Шеллинг думает об этих сверхъестественных и вышечувственных священных предметах, составляющих преимущественнейшее содержание моей философии: знаю только то, как я о них думаю, равно как и то, что может узнать мои мысли об этих предметах всякий, кто будет читать мои сочинения. Признаюсь, что я заимствовал из сочинений Лейбница2, которого почитаю глубочайшим философом и христианином, некоторые лучшие мысли, положенные мною в основание моей совершенно христианской философии. Воспользовался и Шеллинг некоторыми из этих же мыслей среди доказательств своей естественной философии. Но эти доказательства были бы справедливы тогда только, когда бы самая система, подобно системе Лейбница, и нисходила, по своим началам, от Бога, и восходила бы паки, своею целью, к Богу. И потому система Шеллинга, как не выходящая из круга природы, не только не имеет для меня никаких твердых начал, но еще ведет к развращению. Притом предмет моей философии не есть природа, подлежащая чувствам человека, но та высшая сфера бытия, в коей одним умозрением рассматривается все то, что справедливо или несправедливо, добродетель или порок, достоинство или низость, заслуги или преступление, свобода или необходимость, также бессмертие души, богослужение вообще, христианское вероисповедание, и все то, что относится к высшему назначению человека. Злонамеренность и клевета издревле имели обыкновение называть какими-нибудь ненавистными именами самых благороднейших и общеполезнейших друзей истины, дабы, очернив их таким образом, тем большую иметь возможность их преследовать. Но при беспристрастном изыскании истины, не надобно смотреть на имена, но на самое дело, на истинность дела, на его назначение и цель. Не о том надобно спрашивать, кто утверждает что-либо, но что утверждает кто-либо? справедливо ли утверждает и достойно ли особенного внимания, полезно ли, необходимо ли для человечества то, что он утверждает? Руководствуясь такими правилами, и я утверждаю многое, что утверждает и Кант3, так как я нахожу это справедливым, хотя относительно главного предмета его философии, равно как и ее оснований и цели, я весьма не согласен с Кантом. Всякий, именующийся философом, между тем обучающий одним только заблуждениям, и, при изложении пагубных своих заблуждений, выдаваемых им за истину, очень редко встречающийся с самою истиною, не только не может быть назван философом, но еще заслуживает наименования человека сумасбродного. Сорок лет занимался я чтением древних и новых философов с величайшим прилежанием, и часто под дрязгом самых вздорных и заразительных мнений находил я драгоценнейшие бисеры истины, которые и употреблял с благодарностью для подкрепления или для украшения моей системы. <...>
ПРИМЕЧАНИЯ
Печатается по изд.: Багалей Д. И. Удаление профессора И. Е. Шада из Харьковского университета. <Ч. 11> Харьков, 1899. С. 81--84. Печатается отрывок из оправдательной записки И. Е. Шада, которая была приложена к "Прошению на Высочайшее имя 3 февраля 1820 года". Приведена Д. И. Багалеем в сокращенном варианте с комментариями.
Шад Иван Егорович (Иоганн Баптист) (1758--1834) -- философ. Учился в Бамбергском университете. Получив степень доктора философии, с 1802 преподавал в университете в Йене. В 1804 был приглашен на кафедру философии Харьковского университета, где позже также преподавал немецкий язык и литературу, латинскую словесность. В 1816 Шад был отрешен от должности, удален из Харьковского университета, а сочинения его были признаны вредными. После высылки за границу Шад преподавал философию в Берлинском университете, затем с 1820 -- экстраординарный профессор в Йене, где читал лекции по логике, философии, естественному праву и психологии.
Багалей Дмитрий Иванович (1857--1932) -- историк, академик АН УССР, с 1883 -- приват-доцент, с 1887 -- профессор Харьковского университета. С 1883 заведовал Харьковским историческим архивом; ректор Харьковского университета (1906--1910).
1Персть -- устар.: земной прах, пыль; плоть.
2Лейбниц Готфрид Вильгельм (1646--1716) -- немецкий философ, богослов, юрист и историк. Главное в философии Лейбница -- учение о монадах как простых, нематериальных субстанциях, но одаренных разными по степени способностями предвидения. Монады составляют весь мир; высшая монада -- Бог, как общая причина всех конечных монад. Монады находятся между собой в предустановленной гармонии, т. е. в отношениях, установленных божеством. В теории познания Лейбниц стремился согласовать рационализм Декарта и эмпирико-сенсуалистическую концепцию Локка. До Канта Лейбниц пользовался в Германии наибольшим философским авторитетом.
3Кант Иммануил (1724--1804) -- немецкий философ и ученый, положивший начало немецкой классической философии созданием учения трансцендентального идеализма. Философская деятельность Канта распадается на 2 периода: в первый, так называемый "докритический" (когда преобладают естественнонаучные интересы) Кант признавал возможность метафизики, т. е. умозрительного познания вещей. Во второй, "критический", он подверг всю предшествующую метафизику беспощадной критике, поставив вопрос о необходимости исследования форм познания и границ наших познавательных способностей. В центре созданного им агностического учения -- мысль о явлениях и вещах, которые существуют сами по себе и не могут стать познаны. Антиметафизическая, "критическая" установка Канта оказала огромное влияние на мировую философию XIX--XX вв.