Шеллер-Михайлов Александр Константинович
Тяжелая встреча

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ
А. К. ШЕЛЛЕРА-МИХАЙЛОВА

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ
подъ редакціею и съ критико-біографическимъ очеркомъ А. М. Скабичевскаго и съ приложеніемъ портрета Шеллера.

ТОМЪ ПЯТНАДЦАТЫЙ.

Приложенія къ журналу "Нива" на 1905 г.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе А. Ф. МАРКСА
1905.

   

ТЯЖЕЛАЯ ВСТРѢЧА.

Циклъ "Концы и начала".

І.

   Правленіе "Золотоношенскаго поземельнаго банка" занимало огромное помѣщеніе -- цѣлое министерство своего рода. Парадныя мраморныя лѣстницы съ легкими узорчатыми перилами и длинные широкіе коридоры съ бѣлыми лѣпными сводами составляли цѣлый лабиринтъ, гдѣ можно было легко заблудиться, несмотря на массу свѣта и на крупныя надписи золотыми буквами по черному фону: "Первое отдѣленіе", "Бухгалтерія", "Правленіе", "Отдѣлъ справокъ" и т. д. Еще труднѣе было, зная даже хорошо Золотоношенскій банкъ и служа въ немъ, сразу запомнить или узнать всѣ фамиліи, всѣ физіономіи служащихъ въ немъ Никитиныхъ, Ѳедоровыхъ, Ивановыхъ, уже просто потому, что однихъ Ивановыхъ было тутъ девять человѣкъ, въ числѣ которыхъ былъ и унтеръ-офицеръ Иванъ Ѳедоровъ Ивановъ, швейцаръ Золотоношенскаго банка, и Тарасъ Петровичъ Ивановъ, одинъ изъ директоровъ этого учрежденія. Вслѣдствіе этого, нисколько не удивительно, что графъ Алексѣй Алексѣевичъ Мамоновъ, не особенно давно попавшій въ число директоровъ банка и никогда еще не поднимавшійся выше бельэтажа, гдѣ помѣщались правленіе и директорскій кабинетъ, зналъ далеко не всѣ лабиринты банка и встрѣчался далеко не со всѣми служащими въ этомъ обширномъ учрежденіи. Можетъ-быть, отчасти вслѣдствіе своей примѣрной благовоспитанности, а отчасти и вслѣдствіе незнакомства со всѣми служащими въ банкѣ, онъ крайне вѣжливо раскланивался рѣшительно со всѣми людьми, встрѣчавшимися ему и раскланивавшимися съ нимъ на пути отъ швейцарской и до его кабинета, хотя онъ и не зналъ точно, кто эти люди,-- какіе-нибудь мелкіе банковскіе конторщики изъ мѣщанъ-недоучекъ, получающіе двадцатипятирублевые оклады, или закладчики имѣній въ сотни тысячъ, принадлежащіе къ числу проѣдающихся родовитыхъ дворянъ, или, наконецъ, владѣльцы десятковъ и сотенъ банковскихъ процентныхъ бумагъ, мечтающіе изъ биржевыхъ зайцевъ превратиться въ Ротшильдовъ и Вандербильтовъ.
   Среди этихъ ежедневныхъ мимолетныхъ встрѣчъ графа Алексѣя Алексѣевича съ незнакомыми людьми, одна встрѣча произвела на него удручающее впечатлѣніе и навела на нѣкоторыя размышленія, которыя прежде никогда не приходили ему въ голову...
   По обыкновенію, неспѣшно направляясь къ своему кабинету въ бельэтажѣ и вѣжливо отвѣчая легкимъ наклоненіемъ головы на болѣе или менѣе низкіе поклоны невѣдомыхъ ему встрѣчныхъ, графъ Алексѣй Алексѣевичъ былъ пораженъ неожиданностью: въ широкомъ и свѣтломъ коридорѣ около дверей "Правленія" онъ услыхалъ громкій и звучный гортанный голосъ, сразу поразившій его слухъ какими-то особенными знакомыми ему потами. Это былъ одинъ изъ тѣхъ голосовъ, которые не легко забываются, особенно тѣми, кто когда-то слышать ихъ въ теченіе десятка лѣтъ. Графъ быстро обернулся и лицомъ къ лицу встрѣтился съ человѣкомъ, при видѣ котораго на него разомъ словно пахнуло свѣтлою весною жизни, далекою юностью, и изъ его груди невольно вырвалось радостное восклицаніе:
   -- Волковъ!.. Ты?
   Онъ уже невольнымъ движеніемъ протянулъ обѣ руки, когда въ отвѣтъ ему послышалось тихо и сдержанно, но твердо произнесенная фраза:
   -- Я, ваше сіятельство!
   Графъ Алексѣй Алексѣевичъ совсѣмъ растерялся и, не глядя на этого поблѣднѣвшаго, какъ полотно, и отшатнувшагося къ стѣнѣ человѣка, сконфуженно пробормоталъ:
   -- Но какъ же... здѣсь... зачѣмъ?..
   Онъ не кончилъ фразы, совершенно по зная, какъ и о чемъ говорить съ встрѣтившейся ему личностью, какъ съ выходцемъ изъ могилы.
   -- Состою здѣсь на службѣ... въ экспедиціи,-- послышался отвѣтъ, произнесенный все тѣмъ же тихимъ, сдержаннымъ, но твердымъ голосомъ.
   -- Такъ... такъ... въ экспедиціи,-- повторилъ въ смущеніи графъ.
   И, совсѣмъ разстроенный, поторопился пройти въ свой кабинетъ.
   

II.

   Графъ Алексѣй Алексѣевичъ долго не могъ справиться съ собой. Войдя въ кабинетъ, онъ, по обыкновенію, прошелъ въ глубину комнаты и поставилъ свой цилиндръ на обычное мѣсто -- на маленькій круглый столикъ, стоящій въ углу его кабинета. Потомъ неспѣшно, палецъ за пальцемъ, стянулъ съ рукъ перчатки и бросилъ ихъ въ цилиндръ. Затѣмъ, слегка потирая руки, подошелъ къ своему письменному столу, посмотрѣлъ на разложенныя здѣсь бумаги и, задумчиво качая головой, отошелъ прочь. Все это онъ дѣлалъ безсознательно, машинально, по привычкѣ, какъ дѣлалъ и вчера, и третьяго дня. Только вчера и третьяго дня, прибывъ на службу, онъ тотчасъ же принимался за работу, а на этотъ разъ какъ будто вовсе забылъ о ней.
   Заходивъ медленно изъ угла въ уголъ но своему кабинету, онъ самъ не могъ дать себѣ яснаго отчета, что его болѣе всего смущало,-- то ли, что онъ сразу не замѣтилъ обтерханнаго и заношеннаго наряда Волкова; то ли, что онъ, состоя директоромъ банка, не зналъ вовсе о служеніи Волкова въ этомъ учрежденіи; то ли, что Волковъ, его старый закадычный и, можно смѣло сказать, единственный другъ, находится, повидимому, въ крайне стѣсненномъ, чуть не нищенскомъ положеніи; или просто его мучило, что онъ,-- образецъ вѣжливости, мягкости и деликатности,-- обратился съ человѣку по старой привычкѣ на "ты" именно тогда, когда этотъ человѣкъ могъ счесть такое обращеніе не за выраженіе дружескихъ чувствъ или пріятельскихъ отношеній, а за грубость, за оскорбленіе...
   Графъ Алексѣй Алексѣевичъ Мамоновъ былъ воплощеніемъ благовоспитанности: вѣжливый, благосклонный, уравновѣшенный, онъ безъ всякой аффектаціи или утрировки былъ со всѣми предупредителенъ и ровенъ въ отношеніяхъ; не задиралъ головы передъ низшими, не гнулъ спины вередъ высшими. Во дни его молодости, люди говорили про него, что это человѣкъ безъ страстей и увлеченій, что онъ не способенъ на какія-нибудь безшабашныя безобразія или легкомысленныя мечтанія, что онъ не горячъ, не холоденъ, а только тепловатъ... Это въ юности отталкивало отъ во то многихъ или, вѣрнѣе, мѣшало многимъ сближаться съ нимъ. Но эта уравновѣшенность очень шла къ нему подъ старостъ, придавая какую-то особенную прелесть пятидесятилѣтнему, хорошо сохранившемуся и все еще свѣжему, хотя и сѣдому старику богатырю, про котораго люди не могли сказать, что онъ -- смѣшной мышиный жеребчикъ или несносный брюзга, что онъ -- измызганная разгуломъ развалина или вѣчно боящійся загробныхъ наказаній ханжа. И чѣмъ ровнѣе, чѣмъ невозмутимѣе былъ по характеру этотъ человѣкъ, тѣмъ страннѣе было видѣть его теперь взволнованнымъ и возбужденнымъ встрѣчею съ какимъ-то человѣкомъ въ обтерханномъ и заношенномъ нарядѣ.
   Этотъ человѣкъ былъ ему совершенно чужимъ по крови. Правда, когда-то было время, когда графъ Мамоновъ думалъ, что они сдѣлаются родными. Но этого не произошло, и они остались чужими, если только долголѣтнее сердечное пріятельство, тѣсная дружба, духовное общеніе не даютъ людямъ права, не вмѣняютъ имъ въ обязанность считаться родными. Графъ Алексѣй Алексѣевичъ былъ сыномъ богатаго помѣщика, а Сергѣй Ивановичъ Волковъ былъ сыномъ управляющаго графскими помѣстьями. Дѣтьми мальчики вмѣстѣ играли, юношами они вмѣстѣ учились; въ свѣтлые годы пробужденія первой любви, графъ мечталъ о женитьбѣ на сестрѣ своего Сережи и...
   Въ кабинетъ графа развязно, какъ свой человѣкъ, вошелъ немного облысѣвшій, немного помятый годами толстякъ въ просторномъ пиджакѣ, широкихъ панталонахъ, съ увѣсистой цѣпочкой на животѣ. Это былъ секретарь правленія, любимецъ всѣхъ директоровъ, такъ какъ они могли спокойно спать, пока въ правленіи слышался его вѣчно безпечный смѣхъ и пока работали его вѣчно дѣловитыя, неутомимыя голова и руки, вершившій и рѣшавшія всѣ дѣла банка.
   -- А я къ вамъ за бумагами, графъ,-- проговорилъ онъ, пожимая протянутую ему руку.-- Прочли? Подписали?
   Графъ немного сконфузился. Сегодня онъ не былъ такъ аккуратенъ, какъ всегда.
   -- Дорогой Василій Павловичъ, виноватъ... Не только не подписалъ, но даже не заглянулъ въ нихъ,-- проговорилъ онъ.
   -- Тутъ только двѣ спѣшныя,-- небрежно сказалъ Василій Павловичъ, привыкшій за двадцать лѣтъ своей службы къ тому, что директора смотрятъ на дѣло съ полнымъ и яснымъ сознаніемъ, что оно не волкъ и въ лѣсъ не убѣжитъ.
   Графъ обошелъ письменный столъ и присѣлъ въ свое кресло. Василій Павловичъ Смуровъ помѣстился противъ него и, закуривъ вынутую имъ изъ серебрянаго портсигара папиросу, черезъ столъ сталъ объяснять патрону, какія дѣла болѣе спѣшны, какія нѣтъ.
   -- Вы вѣдь все просмотрѣли?-- въ формѣ вопроса произнесъ графъ, готовясь подписать бумаги, не читая, и спросилъ:-- Василій Павловичъ, вы знаете Волкова?.. Онъ служитъ у насъ, кажется, въ отдѣленіи...
   -- Въ отдѣлѣ экспедиціи,-- подсказалъ Смуровъ и аттестовалъ Волкова:-- Прекрасный работникъ, ходячая аккуратность...
   -- Развѣ онъ завѣдуетъ отдѣломъ экспедиціи?-- спросилъ графъ.
   -- О, нѣтъ... Просто пакеты осматриваетъ... надписываетъ и запечатываетъ... человѣкъ съ тридцатипятирублевымъ жалованьемъ. Сидитъ у себя, какъ кротъ... его и встрѣчаешь-то рѣдко.
   Смуровъ отвѣчалъ какъ-то особенно странно на вопросы графа: онъ и похвалилъ Волкова, точно торопливо заступаясь за него, а въ то же время, какъ бы желая въ чемъ-то успокоить графа, пояснилъ, что Волковъ получаетъ такую ничтожную плату, что о немъ въ сущности и говорить не стоитъ.-- "Ну, служитъ, молъ, у насъ Волковъ, дѣлаетъ свое мелкое дѣло, получаетъ за это гроши -- и Богь съ нимъ, оставимъ его въ покоѣ!"
   -- Подписали, графъ?-- спросилъ онъ, намѣреваясь поскорѣе взять бумаги и уйти.
   -- Не всѣ еще,-- отвѣтилъ графъ и прибавилъ: -- Такъ вы говорите, Василій Павловичъ, что онъ получаетъ тридцать пять рублей въ мѣсяцъ? Онъ же, вы говорите, способный человѣкъ и... кажется, получившій образованіе...
   -- Да, да,-- согласился Смуровъ, видимо спѣша,-- Но это ужъ такое мѣсто съ маленькимъ окладомъ... Онъ и не жалуется ни на что,-- радъ и такому жалованью.
   И прибавилъ съ непривычнымъ для него, шутника и балагура, раздраженіемъ:
   -- Хорошо, что еще до петли не дошелъ...
   Графъ отъ удивленія широко открылъ глаза. Что могло быть съ Волковымъ? Правда, прошло столько лѣтъ...
   -- Вы говорите... что...-- началъ онъ.
   Ихъ разговоръ былъ прерванъ: въ кабинетъ графа съ шумомъ вошелъ одинъ изъ его товарищей по правленію, и Василій Павловичъ, забравъ бумаги и на ходу поздоровавшись съ посѣтителемъ, поспѣшить удалиться.
   

III.

   "И какъ я могъ узнать его черезъ столько лѣтъ?-- спрашивалъ себя графъ Алексѣй Алексѣевичъ поздно вечеромъ, ложась въ постель и открывая, по обыкновенію, первый попавшійся французскій романъ, чтобы, почитавъ нѣсколько минутъ, слаще уснуть.-- Не видались почти тридцать лѣтъ... Да, ровно тридцать... мнѣ тогда шелъ двадцать первый годъ, ему восемнадцать; ей едва минуло семнадцать. И узналъ, сейчасъ же узналъ... Но потому ли, что и онъ, и она, и ихъ отецъ были поразительно похожи между собою?.. Нѣтъ, главное -- это его голосъ... Не заговори онъ -- я и вниманія не обратилъ бы на него. Но голосъ... никогда я не могъ забыть этого голоса... Бывало, споримъ до утренней зари... ораторствовать онъ начнетъ -- заслушаешься. Ребячество!.. Да, именно по голосу и узналъ его... И въ какой нуждѣ, бѣдняга!.."
   Онъ вздохнулъ и приготовился читать, совершенно покойный, совершенно безмятежный, какъ всегда...
   "Милый, если ты не вернешься, если ты забудешь меня, я не переживу этого; вѣдь въ одномъ тебѣ все мое счастье",-- вспомнились графу слова сестры Волкова, сказанныя сю въ послѣднія минуты передъ ихъ разлукой.
   Тогда стояла теплая, душистая весна. Въ ихъ родовомъ саду все возрождалось къ покой жизни, все сулило свѣтлые дни. Въ воздухѣ пахло цвѣтущею сиренью, въ кустахъ уже пѣли соловьи. Его тогда увозили отецъ и мать за границу. Они по говорили ему, что спѣшатъ увезти съ собою именно потому, чтобы онъ но увлекся слишкомъ серьезно Соней, этой дочерью управляющаго, этой бѣдной мѣщаночкой. Тогда было какъ разъ такое время, что совершалась разныя подобныя эксцентричности. Они не обмолвились ни однимъ вопросомъ о томъ, какъ далеко зашла его привязанность къ ней, сколько ночныхъ часовъ провели молодые люди въ саду, сколько обѣтовъ дали другъ другу. Ихъ это не могло интересовать; вопросъ шелъ только о томъ, чтобы спасти его отъ безразсуднаго брака... Да, и онъ ждалъ когда-то свиданій, ловилъ слова любви, давалъ обѣты! И то сказать, какого же льда не растопитъ, хоть на мгновенье, весна жизни -- молодость? А онъ былъ тогда молодъ!.. Правда, онъ былъ вполнѣ честенъ, онъ по-рыцарски отнесся къ ней, не воспользовался довѣріемъ и неопытностью бѣдной дѣвочки: она осталась такою же чистою, какою была прежде... Послѣ своего отъѣзда за границу, онъ уже не видалъ ея никогда; никогда болѣе не слыхалъ о ней. Что-то сталось съ нею?..
   Графъ даже и не замѣтилъ, что онъ не прочелъ ни строчки, опустивъ французскій романъ на одѣяло и пристально смотря въ пространство, точно тамъ передъ нимъ развертывались картины прошлаго.
   "И какъ это Сергѣй дошелъ до такой бѣдность? Почему Смуровъ замѣтилъ: "слава Богу, что еще не дошелъ до петли!" Эти слова проносились въ головѣ графа.-- А сколько надеждъ подавалъ Сергѣй въ дѣтствѣ, въ юности, какъ рвался въ университетъ! Неужели ему такъ и но удалось кончить своего образованія? И какъ могъ онъ, графъ Алексѣй Алексѣевичъ, никогда не справиться ни о немъ, ни о его сестрѣ?"
   Что же тутъ удивительнаго, необыкновеннаго?-- въ жизни всегда такъ бываетъ!
   Ему вспомнились слова поэта:
   
   Насъ съ ближними и сводятъ, и разводитъ
   Случайно жизнь. Такъ на горахъ потокъ
   Преграду скаль, дробясь въ ручьи, обходитъ
   И иногда на долгій-долгій срокъ
   Бѣгутъ они различными путями,
   Скользя среди уступовъ и холмовъ,
   Чтобъ тамъ, внизу, утихшими струями
   И встрѣтиться, и слиться вмѣстѣ вновь...
   
   Онъ вздохнулъ: ему не было суждено встрѣтиться съ нею, съ ея братомъ... Когда его увезли за границу -- отецъ и мать безмолвно выразили ему свое непреклонное желаніе, чтобы онъ не упоминалъ фамиліи Волковыхъ. Это былъ вполнѣ и безповоротно оконченный романъ его юности, и онъ но могъ продолжаться дольше, чѣмъ продолжалась эта юность. Потомъ, черезъ четыре года, онъ долженъ былъ жениться по желанію родителей, ради связей и карьеры. Партія была для него вполнѣ подходящая: -- и онъ, и невѣста принадлежали къ одному кругу общества, считались одинаково богатыми, получили тщательное образованіе и воспитаніе, были одинаково равнодушны другъ къ другу...
   Часы пробили три, а графъ все еще не спалъ. Это начинало его волновать, такъ какъ онъ любилъ точность во всемъ и сильно заботился о своемъ здоровьѣ.
   "Непремѣнно надо будетъ подробно все разузнать у Смурова",-- рѣшилъ онъ, отложивъ романъ и задувая свѣчу.
   

IV.

   Когда на слѣдующій день графъ, не выспавшійся и чувствующій легкіе приступы головной боли, пріѣхавъ въ банкъ, увидѣлъ Смурова, входившаго въ его кабинетъ, онъ обрадовался.
   -- Васъ-то я и ждалъ, Василій Павловичъ,-- сказалъ онъ, дружески протягивая ему руку.
   -- Въ бумагахъ нашли что-нибудь требующее поясненій? какъ-то особенно сухо спросилъ Смуровъ, повидимому, тоже вставшій съ лѣвой ноги.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, мнѣ надо поговорить съ вами объ этомъ... о Волковѣ,-- пояснилъ графъ, чувствуя себя какъ-то неловко.
   Смуровъ сдѣлалъ совсѣмъ недовольную гримасу, и нѣсколько рѣзко, какъ онъ не говорилъ никогда, заявилъ:
   -- Волковъ сегодня отказался отъ мѣста.
   Никакъ не ожидавшій этого извѣстія, графъ ногъ только пробормотать:
   -- Отказался отъ мѣста... То-есть, какъ же это?
   -- Такъ, просто отказался, вотъ и все... Онъ же не связанъ съ банкомъ никакими обязательствами и контрактами.
   И нѣсколько ядовито прибавилъ:
   -- Вчера онъ разбиралъ и запечатывалъ письма, сегодня же будетъ другой разбирать и запечатывать ихъ... Чернорабочіе не болѣе какъ машины: сломается одна, замѣнятъ другой...
   Графъ пристально взглянулъ на него.
   -- Вы чего-то не досказываете...
   Смуровъ передернулъ плечами.
   -- Волковъ -- неуживчивый и нервный человѣкъ... Вчера я потому и старался не распространяться о немъ съ ваишмъ сіятельствомъ, боясь, что вы уже предубѣждены противъ него, какъ противъ не въ мѣру озлобленнаго и до сумасшествія нервнаго человѣка... Я тогда еще не предвидѣлъ, что сегодня онъ самъ уйдетъ... то-есть, думалъ уломать его.
   Графъ продолжалъ смотрѣть пристально на него.
   -- И вы не можете мнѣ сказать о причинахъ, которыя побудили его такъ внезапно отказаться отъ мѣста?
   -- Онъ, ваше сіятельство, двоюродный братъ моей жены,-- отрѣзалъ Смуровъ.
   Наступило неловкое молчаніе. Смуровъ торопливо сталъ докладывать бумаги. Графъ сидѣлъ, облокотившись на столъ и опустивъ голову на руки, и ничего не слышалъ изъ доклада.
   -- Такъ это онъ ради меня бросилъ мѣсто?-- неожиданно спросилъ онъ, послѣ долгаго молчанія.
   -- Ради своихъ припадковъ сумасшествія,-- коротко отвѣтилъ Смуровъ.-- Теперь опять пойдутъ голодовки... можетъ-быть, новое пребываніе въ домѣ умалишенныхъ.
   -- Развѣ онъ уже сидѣлъ въ домѣ сумасшедшихъ?-- спросилъ графъ.
   -- Онъ и въ домѣ предварительнаго заключенія сидѣть по политическимъ дѣламъ,-- отвѣтилъ Смуровъ.
   Графъ настойчиво сталъ вытягивать у Василія Павловича свѣдѣнія о прошломъ Волкова. Онъ узналъ, что, когда онъ уѣхалъ съ родителями за границу, старикъ Волковъ былъ немедленно удаленъ отъ должности управляющаго. Графъ-отецъ и графиня-мать хотѣли разъ навсегда порвать всякія сношенія съ этою семьею. Старикъ Волковъ, какъ человѣкъ честный, ничего не скопилъ на службѣ у графа Мамонова-отца. Семья у него была большая, и Сергѣю Ивановичу пришлось, какъ старшему изъ его дѣтей, сдѣлаться поддержкой всей семьи -- кормить живыхъ, хоронить умиравшихъ. Тутъ нечего было и думать о дальнѣйшемъ образованіи, объ университетѣ.
   -- Ну, а поврежденнымъ онъ былъ всегда: не умѣлъ нужнымъ людямъ кланяться, не умѣлъ и семью бросить на мостовой, когда нужно было спасать себя,-- не безъ желчи закончилъ Смуровъ.-- Вообще несуразный и неуживчивый былъ человѣкъ. Не понималъ даже и того, что языкъ дань намъ для того, чтобы его держать за зубами, и все говорилъ да говорилъ. А извѣстно, что можетъ хорошаго наговорить озлобленный человѣкъ? Ну, и платился за откровенность. Еще слава Богу, что иногда на невмѣняемость можно было многое сваливать... Къ намъ въ банкъ, въ послѣдніе годы, и то только по моей протекціи, опредѣлился и чуть не сбѣжалъ въ тотъ же день, когда узналъ, что ваше сіятельство, въ общемъ собраніи, выбраны въ директора... Едва втолковалъ я ему тогда, что вы никогда и не спросите, какой это такой Волковъ состоитъ у насъ на службѣ?.. Есть, молъ, дѣло графу до какихъ-то Волковыхъ! Съ чего вспомнитъ, если никогда не вспоминалъ? Ну, а вотъ вчера случилась эта проклятая встрѣча...
   Графъ смотрѣлъ задумчиво и мрачно, точно онъ былъ чѣмъ-нибудь виноватъ въ томъ, что Волковъ безумствовалъ, и, какъ бы про себя, почти безсознательно прошепталъ:
   -- Онъ, должно-быть, отъ всей души ненавидитъ меня?
   Смуровъ отвѣтилъ уклончиво:
   -- Да онъ, вообще, всѣхъ людей безъ разбора называетъ людишками.
   Онъ опять заторопился съ бумагами, съ явнымъ намѣреніемъ не продолжать больше разговора, но графъ не удержался и задалъ ему еще вопросъ:
   -- А она... его сестра... Софья Ивановна?
   -- Схоронилъ онъ ее года четыре тому назадъ... старой дѣвой. Онъ тогда и сталъ проситься изъ провинціи въ Петербургъ, говоря, что тамъ онъ одинъ, безъ нея, совсѣмъ съ ума сойдетъ. Она вѣдь съ нимъ и горе, и радость дѣлила... святой человѣкъ была. Ну, сталъ хлопотать я объ его возвращеніи... Вернули наконецъ. Пристроился онъ здѣсь на первое попавшееся мѣсто...
   -- Вы уговорите его...-- началъ графъ.
   -- Онъ, ваше сіятельство, уже и изъ Петербурга успѣлъ уѣхать,-- отвѣтилъ Смуровъ, оставляя кабинетъ графа.
   И опять Волковъ исчезъ съ дороги графа, но такъ какъ графъ сталъ часто страдать безсонницей, то онъ очень часто, опустивъ на одѣяло новый французскій романъ, далеко за полночь раздумываетъ о томъ, какъ странно складывается человѣческая жизнь,-- и почти всегда оканчиваетъ свои думы воспоминаніемъ о братѣ и сестрѣ Волковыхъ...
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru