Шелгунов Николай Васильевич
Очерки русской жизни

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ОЧЕРКИ РУССКОЙ ЖИЗНИ.

   И опять случай посылаетъ мнѣ неожиданный матеріалъ для предисловія.
   Дѣло вотъ въ чемъ. Недѣля, хотя и не прямо, но также и не совсѣмъ косвенно, придаетъ моему ноябрьскому очерку личный характеръ. Газета говоритъ, что я приписываю г. Абрамову "путемъ окольныхъ и не совсѣмъ деликатныхъ соображеній" статью жалобы на наше время. Очень жалѣю, что мой очеркъ былъ понятъ Недѣлей такимъ образомъ, и еще больше жалѣю, если и г. Абрамовъ усмотрѣлъ въ немъ что-нибудь личное. Могло это случиться только потому, что въ насъ, русскихъ публицистахъ, еще недостаточно развито сознаніе своей общественной роли.
   Предположите, что въ земскомъ собраніи или въ думѣ кто-нибудь вступаетъ на трибуну и объявляетъ, что сегодня, въ воскресенье, 10 декабря, термометръ показываетъ 20о морозу и дуетъ сѣверо восточный вѣтеръ. Выслушавъ такое сообщеніе, мы примемъ его къ свѣдѣнію и ужь, конечно, не поинтересуемся знать, кто его дѣлаетъ.
   Но вотъ на ту же трибуну вступаетъ новый ораторъ и начинаетъ рѣзко нападать на образованіе и народныя школы и предлагаетъ ихъ закрыть. Тутъ ужь не о 20о мороза рѣчь и для слушателей вовсе не безразлично, кто ораторствуетъ. Мы, земцы, выбирающіе своихъ гласныхъ, конечно, пожелаемъ узнать не только фамилію, но имя и отчество оратора, да и кѣмъ онъ выбранъ въ гласные. Думаю, что и самъ ораторъ сочтетъ долгомъ своей общественной чести не скрываться за псевдонимомъ или за анонимомъ, ни, тѣмъ болѣе, прятаться за спиною своихъ избирателей.
   Теперь предположите, что въ какомъ-нибудь повременномъ изданіи является не одна, а рядъ статей, въ которыхъ общественнымъ фактамъ придается съ настойчивостью такое объясненіе, что бѣлое оказывается чернымъ, а черное бѣлымъ; предположите, что въ тѣхъ же статьяхъ значеніе лицъ, имена которыхъ вписаны золотыми буквами въ исторію нашего умственнаго развитія и стремленія которыхъ мы должны бы больше всего цѣнить именно въ текущій моментъ, умаляются, а маленькіе, вовсе неизвѣстные, хотя и полезные дѣятели, преувеличиваются; наконецъ, предположите, что эта спутанная умственная перспектива нарушается уже и совсѣмъ парадоксальнымъ утвержденіемъ, будто бы общественно-политическое мышленіе имѣетъ второстепенное значеніе. Спрашивается, какъ вы, читатель, ищущій въ печатномъ словѣ правды и поученія, должны принять подобные, спутывающіе васъ, парадоксы?
   На статью Недѣли, о которой и идетъ главнѣйше рѣчь, нашли нужнымъ возражать Вѣстникъ Европы и Русскія Вѣдомости. Полагая, что господствующее настроеніе давно уже въ нашемъ обществѣ не измѣнялось до такой степени къ худшему, каккъ теперь, Вѣстникъ Европы признаетъ несостоятельность мнѣнія одной петербургской газеты, что потерянное въ одномъ направленіи вознаграждается пріобрѣтеніями въ другомъ. Газета указывала, наприм.,-- говоритъ Вѣстн. Евр.,-- что если въ шестидесятые годы печать пользовалась большею свободой обсужденія общихъ вопросовъ и насчитывала въ своей средѣ меньше безпринципныхъ органовъ, то она за то меньше, чѣмъ въ наше время, имѣла связей съ текущею жизнью; далѣе, доступъ къ высшему образованію тогда облегчался всѣми мѣрами для всѣхъ, теперь нѣтъ этого, и все же высшее образованіе получаетъ большее число лицъ; къ положительнымъ сторонамъ современности относится, наконецъ, расширеніе дѣла народнаго образованія и развитія земской дѣятельности въ наиболѣе желательномъ направленіи. Таковы, по мнѣнію газеты, свѣтлыя пятна, ярко выдѣляющіяся на темномъ фонѣ. Она забыла только,-- замѣчаетъ Вѣстникъ Европы,-- спросить себя: долго ли еще они будутъ выдѣляться? Да, прогрессъ народной школы,-- прогрессъ, въ противуположность прежнимъ традиціямъ, не номинальный, а дѣйствительный,-- безспорно знаменуетъ собою исторію двухъ послѣднихъ десятилѣтій; но обезпеченъ ли онъ отъ всякихъ случайностей, долго ли еще останется открытымъ тотъ путь, на которомъ и благодаря которому народная школа достигла столь выдающихся успѣховъ? Да, земство расширяетъ свою дѣятельность, и расширяетъ именно въ смыслѣ наиболѣе благопріятномъ для массы; но сохранитъ ли оно свой настоящій составъ и свое настоящее устройство, которыми именно и обусловливается его направленіе? Что касается печати, то здѣсь мы не можемъ согласиться даже съ основнымъ тезисомъ газеты; мы не можемъ признать, чтобъ идеи, теперь распространяемыя печатью, были, "въ общемъ, идеи гуманныя и прогрессивныя, отчего и вліяніе ея гуманизирующее и цивилизующее". Мы думаемъ, что антигуманнаго, антипрогрессивнаго современная періодическая печать вноситъ въ обращеніе, по крайней мѣрѣ, столько же, сколько хорошаго и свѣжаго. Одичанію взглядовъ и нравовъ она способствуетъ едва ли меньше, чѣмъ противодѣйствуетъ. Первая задача дается ей, во всякомъ случаѣ, гораздо легче, чѣмъ вторая, и нѣтъ ручательства въ томъ, чтобы въ ближайшемъ будущемъ вѣсы не опустились еще больше въ сторону своего нынѣшняго наклона. Четверть вѣка назадъ исключеніемъ въ области печати было именно то, что теперь становится въ ней если не общимъ правиломъ, то явленіемъ весьма обычнымъ"...
   Вѣстникъ Европы, возражая Недѣлѣ, противупоставлялъ ея фактамъ, которые она брала снизу, факты, которые онъ бралъ сверлу. Тѣми же "фактами сверху пользовался и я въ своемъ очеркѣ. Но Вѣстникъ Европы писалъ какъ бы для Недѣли и дѣлалъ возраженіе ей. Отъ этого онъ даже и не упоминаетъ имени Недѣли, а говоритъ: "въ одной изъ петербургскихъ газетъ" или "въ газетѣ",-- я же писалъ для читателей Русской Мысли и ни однимъ словомъ не обращался къ Недѣлѣ. Я даже выдѣлялъ ее изъ "соучастія въ статьяхъ, по поводу которыхъ говорилъ и думалъ, и думаю, что я поступалъ правильно.
   Идейная полемика со всякимъ безъ исключенія изданіемъ совершенно безполезна. Вы будете говорить одно, вамъ будутъ говорить другое -- и споръ затѣется безконечный и совершенно безплодный. Надоѣстъ и вамъ возражать, надоѣстъ и читателю васъ читать. Взять хотя бы тотъ же споръ о свѣтлыхъ и мрачныхъ явленіяхъ, который обошелъ почти всѣ наши періодическія изданія. Споръ этотъ былъ поднятъ Недѣлей, шуму произвелъ онъ много и каждый изъ шумѣвшихъ не только остался на своей позиціи, но еще и окопался на ней. Въ объявленіи о подпискѣ на 1890 годъ, разосланномъ Недѣлей при провинціальныхъ газетахъ, говорится, что "редакція всегда старается выяснять общій (курсивъ объявленія) смыслъ событій и докапываться до ихъ коренныхъ основъ". При этомъ Недѣля настойчиво проводитъ ту мысль, составляющую глубокое убѣжденіе редакціи, что, несмотря на многія печальныя явленія въ современной русской жизни, Россія не только не "гибнетъ" и не "идетъ назадъ", какъ утверждаютъ нѣкоторые, но, напротивъ, замѣтно развивается и во всѣхъ отношеніяхъ ростетъ. Видите, какъ окопалась теперь Недѣля, и что станете вы говорить противъ "глубокаго убѣжденія"? Вѣдь, это такой редутъ, къ которому и приближаться безполезно.
   Но все дѣло становится иначе, если вы оставите редутъ въ покоѣ, не станете тащить на него читателя и вовлекать его въ рукопашный бой, а поступите согласно программы самой Недѣли, т.-е. будете "докапываться до коренныхъ основъ".
   И въ самомъ дѣлѣ, что за причина и изъ какого источника являются всѣ эти однобокіе парадоксы, что современная печать вноситъ столько же антипрогрессивнаго, сколько и хорошаго, что одичанію взглядовъ и нравовъ она способствуетъ едва ли меньше, чѣмъ противодѣйствуетъ, что четверть вѣка назадъ исключеніемъ въ области печати было именно то, что теперь становится въ ней если не общимъ правиломъ, то явленіемъ весьма обычнымъ? Изъ какихъ тайниковъ мысли, какимъ мышленіемъ создаются всѣ эти странныя статьи, въ которыхъ то вамъ доказываютъ, что причиной самоубійствъ молодежи извѣстная часть печати, плодящая будто бы недовольство жизнью, то говорятъ, что академическое направленіе мысли -- пустяки, а гораздо важнѣе работа плотниковъ и штукатуровъ, то васъ увѣряютъ, что мы переживаемъ теперь чуть ли не самый свѣтлый періодъ русской исторіи, то поучаютъ отложить въ сторону всякія общественно-политическія мысли и рекомендуютъ заняться чисто-практическими и маленькими дѣлами, не думая о томъ, что вы дѣлаете, для чего дѣлаете, такъ ли дѣлаете и къ чему приведетъ ваша работа? Вѣдь, это цѣлый потокъ парадоксовъ, въ которомъ вы видите не "докапываніе до коренныхъ" основъ", а закапываніе коренныхъ основъ.
   И если бы только этимъ однимъ закапываніемъ и ограничивалось дѣло, а то въ тѣхъ же статьяхъ вы постоянно чувствуете зубъ противъ людей недавняго прошлаго. Ни одна изъ этихъ статей не написана спокойно, ни: въ одной нѣтъ именно того самаго "докапыванія", которое Недѣ;ля вводитъ въ существенную часть своей программы. Этого мало: вы чувствуете, что всѣ эти статьи, перечисленныя Недѣлей въ объявленіи, какъ редакціонныя, именно и не сходятся съ общимъ тономъ Недѣли и съ другими ея тоже редакціонными статьями, что въ нихъ преобладаетъ какой-то субъективизмъ, что-то умственно бродячее, какія-то струйки другаго цвѣта.
   Если Вѣстникъ Европы и Русскія Вѣдомости, указывая на эти статьи, не упоминаютъ ни однимъ словомъ Недѣлю, а говорятъ, что статьи бы" напечатаны въ "одной изъ петербургскихъ газетъ", это -- дѣло ихъ темперамента и объективнаго положенія, которое они не желаютъ нарушать. Но есть въ жизни и другіе темпераменты и другія положенія. Идеи -- идеями, но нуженъ и живой человѣкъ, котораго вы могли бы и видѣть, и осязать, и знать. Не съ идеями только намъ приходится бороться, а приходится возиться и съ живыми людьми. Поэтому не все равно, когда тѣ или другія идеи вы слышите выходящими какъ бы изъ водосточной трубы или когда передъ вами стоитъ человѣкъ и вы видите, кто съ вами говоритъ. Редакція состоитъ не изъ безплотныхъ духовъ, а изъ живыхъ людей, и газетныя статьи пишутся не "идейными воплощеніями", а тоже живыми людьми. Вотъ этихъ-то живыхъ людей вы намъ и подайте, чтобы мы знали, съ кѣмъ имѣемъ дѣло, кто куда идетъ, съ кѣмъ намъ идти, съ кѣмъ не идти. Какой толкъ отъ такой гласности, которая не говорить вамъ ничего, что вы узнаете изъ указанія, что "въ одной изъ петербургскихъ газетъ" говорится то-то или то-то? Въ какой газетѣ: въ Гражданинѣ или въ Земледѣльческой Газетѣ? Открытость и искренность -- нравственный долгъ каждаго человѣка, а для публициста это долгъ его публицистской чести. Для насъ, людей печати, не существуетъ статья закона о диффамаціи и ужь, конечно, никто изъ насъ прибѣгать къ ея защитѣ не станетъ. Статья эта существуетъ только для людей, которымъ неизбѣжно скрывать свои имена. Публицистъ, писатель -- это трибунъ, обязанный стоять передъ своими слушателями во весь ростъ. Слушателямъ не нуженъ ораторъ въ полумаскѣ, показывающій только свой говорящій ротъ. При слабо развитой гласности и при боязни ея, господствующей еще въ нашемъ обществѣ, намъ, писателямъ, слѣдовало бы явиться ея примѣромъ, а не проповѣдовать гласность только на словахъ и въ дѣйствительности плодить безгласность. Кому нужно, напримѣръ, такое сообщеніе, дѣлаемое Недѣлей, "къ одному изъ здѣшнихъ медицинскихъ свѣтилъ явилась въ пріемный часъ барыня, лично съ нимъ знакомая. Послѣ консультаціи она положила на докторскій столъ два рубля, но едва лишь она вышла изъ докторскаго кабинета въ пріемную, полную народа, какъ изъ кабинета раздался сердитый возгласъ: "Иванова!" -- и прежде чѣмъ госпожа Иванова успѣла что-нибудь сообразить, докторъ сунулъ ей въ руку полученный отъ нея гонораръ и громогласно произнесъ:-- Возьмите ваши два рубля и приходите въ слѣдующій разъ въ лечебницу, гдѣ я принимаю безплатно". Это очень характеристичный пріемъ гласности. Тутъ есть все, что нужно для произведенія эффекта -- и пріемная, "полная народа", и "сердитый возгласъ", "громогласный" выговоръ, нѣтъ только главнаго -- имени знаменитости. Петербургскіе жители, вѣроятно, и знаютъ, о комъ тутъ рѣчь, но провинціальные больные, нуждающіеся тоже въ петербургскихъ знаменитостяхъ, ничего изъ этого "разоблаченія" не узнаютъ. Хуже! Они только увидятъ неблаговидную тѣнь, которая кидается на всѣ петербургскія медицинскія знаменитости. Неужели въ этомъ заключалась цѣль сообщенія?
   Бываютъ случаи, когда начинающіе авторы не подписываютъ своихъ именъ или выставляютъ ихъ не вполнѣ, изъ неувѣренности въ себѣ. (Привожу фактъ хотя и личный, но думаю, что онъ фактъ и общій). Есть провинціальная газета, отъ которой вѣетъ здоровымъ, укрѣпляющимъ горнымъ воздухомъ, въ которой чувствуется тѣсная сплоченность, однородность и не видно ни умственной наготы, ни двойнаго хвоста, которымъ обзавелись теперь многія изъ нашихъ газетъ и особенно петербургскія. Газета эта Екатеринбургская Недѣля. Въ ней есть "Журнальныя замѣтки", которыя до сихъ поръ подписывались неполнымъ именемъ: Н. О--въ. Случалось и этимъ "замѣткамъ" со мною не соглашаться, случалось и мнѣ съ ними не соглашаться. Теперь въ объявленіи о подпискѣ Екат. Недѣля раскрываетъ псевдонимъ своего журнальнаго обозрѣвателя и обозрѣватель и самъ сталъ подписываться полною фамиліей. И, узнавъ, что Н. О--ва есть H. В. Остроумова, я этому радуюсь; да, радуюсь, -- радуюсь потому, что знаю человѣка, что, встрѣтившись съ нимъ, мнѣ не нужно будетъ наводить о немъ никакихъ справокъ, ни ждать взаимной рекомендаціи. Въ этой возможности узнавать другъ друга никогда не видѣвшись и на разстояніи десятковъ, тысячъ верстъ, въ этой возможности дѣлать себя извѣстнымъ не только писателямъ, но и всѣмъ читателямъ, въ этой широкой гласности, которая раскрываетъ вамъ душу человѣка и вы уже заранѣе его знаете,-- знаете, какъ далеко съ нимъ можете идти, въ чемъ найдете въ немъ себѣ друга и единомышленника и въ чемъ врага и злоумышленника,-- заключается одно изъ величайшихъ общественныхъ благъ гласности и одно изъ счастливыхъ привилегій писателей и вообще общественныхъ дѣятелей. Это одно изъ тѣхъ величайшихъ личныхъ нравственныхъ благъ, которымъ каждый изъ насъ долженъ дорожить, которымъ онъ долженъ гордиться, которое онъ долженъ охранять и оберегать какъ зеницу ока.
   Но, кромѣ извѣстной доли личнаго счастья и нравственнаго удовлетвотворенія, которыя гласность доставляетъ каждому порядочному человѣку, она имѣетъ еще и общественно-контролирующее значеніе и служитъ однимъ изъ стимуловъ общественно-нравственной чистоплотности. Это контролирующее значеніе гласности расширяется по мѣрѣ политически-общественнаго развитія каждаго общества, а по мѣрѣ демократизаціи идей проникаетъ до извѣстной степени и въ личную дѣятельность каждаго. У насъ еще, пока, говорятъ проимущественно о мертвыхъ, а о живыхъ говорить не рѣшаются, вѣроятно, изъ боязни, чтобы не вызвать разговоровъ о себѣ. Но въ Европѣ общественная пытливость начинаетъ проникать въ душевные тайники даже такихъ лицъ, къ которымъ до сихъ поръ она не смѣла подходить и за сто верстъ. Припомните опубликованный дневникъ императора Фридриха и характеристику императора Вильгельма II, напечатанную его воспитателемъ.
   Пытливая общественная мысль и у насъ сдѣлала несомнѣнные успѣхи, но успѣхи эти больше теоретическіе. Что же касается практики гласности, то формула ея та же, надъ которой подсмѣивался еще тридцать лѣтъ назадъ Добролюбовъ: "въ одномъ повременномъ изданіи одинъ писатель..." или "одна медицинская знаменитость съ одною дамой...", или "въ одномъ земскомъ собраніи одинъ гласный...", т.-е. мы, попрежнему, склоняемъ на всѣ лады мѣстоименія одинъ и одна и въ этомъ усматриваемъ даже извѣстную личную деликатность, забывая, что на свѣтѣ есть еще болѣе важная деликатность -- общественная, ради которой обязательно разоблачать то, что обществу должно быть извѣстно. Не лицамъ служить печать, а общественнымъ интересамъ. Несомнѣнно, что въ послѣднія десять лѣтъ гласность у насъ очень упала, и когда она встанетъ на ноги -- неизвѣстно. Этому упадку гласности я приписываю и упрекъ, сдѣланный мнѣ Недѣлей въ личной неделикатности. Предположите, что я, публицистъ, встрѣчаю въ какомъ-нибудь органѣ печати не одну, а рядъ статей, которыя точно бусы нанизываются на одну и ту же нитку. Во всѣхъ этихъ статьяхъ ясно, а чаще всего робко, таинственно, подъ вуалью, высказываются мысли и тенденціи далеко не общественныя, а по времени и вполнѣ безтактныя. Такъ, напримѣръ, самоубійства приписываются "извѣстной части печати", будто бы только плодящей недовольство, и т. д. Вниманіе, оказываемое редакціею этимъ статьямъ, не возбуждающимъ умственной симпатіи ни содержаніемъ, ни пріемомъ писанья, закутаннымъ и неоткровеннымъ, заставляетъ предполагать больше, чѣмъ единоборство авторовъ ихъ съ людьми и идеями недавняго прошлаго. Тутъ чувствуется цѣлое теченіе извѣстныхъ мыслей, пока еще робко и неувѣренно выступающихъ впередъ, но теченіе, очевидно, стремящееся проложить себѣ путь, создать направленіе, завербовать сторонниковъ, явиться пропагандой. И вотъ, когда изъ массы мелкихъ и непріятныхъ впечатлѣній, производимыхъ статьями, во мнѣ слагается и боязливая, и досадная мысль, что, вѣдь, это же проповѣдь оглупѣнія и одичанія, что, вѣдь, это же провозглашеніе вражды къ людямъ и идеямъ, которые и такъ уже находятся не въ авантажѣ, я нахожу въ Словарѣ г. Венгерова біографію публициста, которая разрѣшаетъ всѣ мои боязливыя и досадныя мысли. Публицистъ этотъ г. Абрамовъ, а біографія его составлена по матеріаламъ, имъ самимъ доставленнымъ издателю Словаря. Оказывается, что у насъ народилась цѣлая "фракція" людей и писателей, додумавшихся до возможности и плодотворности такихъ общественныхъ порядковъ, когда вся общественная работа можетъ быть сведена къ однимъ практическимъ мѣропріятіямъ внизу, а верхнимъ, мыслящимъ слоямъ общества надѣвается ночной колпакъ. Весьма вѣроятно, что когда выйдутъ послѣдующіе томы Словаря, то писатели и люди этой фракціи окажутся и въ буквахъ Б, В, Т и т. д. Но пока вышла буква А, подъ которой значится одинъ г. Абрамовъ. Атакъ какъ между "фракціей", къ которой принадлежитъ г. Абрамовъ, статьями Недѣли, о которыхъ рѣчь, очевидно, самая тѣсная связь, то на эту связь я и указываю. Во всемъ этомъ нѣтъ ничего ни личнаго, ни окольнаго. Если г. Абрамовъ представляется мнѣ весьма характернымъ обращикомъ "новаго" публициста, то и это заключеніе я сдѣлалъ изъ его же автобіографіи, которую всякій можетъ прочесть въ Словарѣ г. Венгерова. Какіе же тутъ секреты и отъ чего тутъ прятаться? "Назвался груздемъ -- долѣзай въ кузовъ". Наконецъ, если г. Абрамову, какъ начинающему писателю, еще не создавшему себѣ точнаго положенія въ публицистикѣ, непріятна возможность даже самаго отдаленнаго предположенія, что эти статьи или нѣкоторыя изъ нихъ могутъ быть приписаны ецу, то въ той же Недѣлѣ онъ можетъ заявить, что статьи эти ему не принадлежатъ.
   Ну, вотъ, моему, вынужденному предисловію и конецъ. Теперь я буду говорить о томъ, о чемъ задумалъ говорить въ настоящемъ Очеркѣ. А думалъ я говорить все о той же печати.
   Практическое направленіе настолько утвердилось и окрѣпло во всемъ внѣшнемъ, наружномъ теченіи нашей современной общественной жизни, что сообщило свой характеръ и свой пошибъ и печати. Точнѣе говоря -- газетамъ. И всегда-то наша печать зависѣла отъ жизни, но бывали времена, когда эта самая жизнь направлялась высшимъ теченіемъ мысли, а теперь она направляется низшимъ. Когда жизнь направлялась теченіемъ высшимъ, тогда и въ печати, и въ обществѣ преобладала критическая мысль, каждый думалъ, каждый старался опредѣлить и оцѣнить то, что есть, и то, что можетъ быть, усложненныя требованія и усложненныя общественныя задачи вызывали и усложненное мышленіе, усложненное же мышленіе создавало приподнятость и энергію въ умственной работѣ каждаго отдѣльнаго человѣка. А такъ какъ тогда думали всѣ и въ направленіи одного общаго дѣла, то соединенная энергія умственнаго движенія единицъ создавала ту самую коллективную силу ума, которая зовется обыкновенно воодушевленіемъ и восторженностью.
   Это восторженное и энергическое настроеніе критической мысли очень легко управлялось съ фактами жизни, которые ему приходилось разрѣшать, и являлось, такимъ образомъ, господиномъ этихъ самыхъ фактовъ жизни. Но потомъ, когда именно вслѣдствіе того, что мысль справлялась съ фактами жизни и дала икъ просторъ, явилась небывалая многосложность отношеній и число новыхъ жизненныхъ фактовъ разрослось и увеличилось, дирижирующая мысль встала передъ ними въ безсильномъ недоразумѣніи и получились тѣ умственныя теченія, которыя намъ приходится наблюдать въ современныхъ газетныхъ направленіяхъ, причемъ однѣ изъ газетъ (почти исключительно петербургскія), не зная, какъ овладѣть многосложными фактами жизни, вполнѣ подчинились имъ, и явился газетный оппортюнизмъ разныхъ цвѣтовъ и оттѣнковъ [Недѣля, Новое Время).
   Несмотря на кажущееся разнообразіе газетныхъ направленій, у нихъ есть одна общая черта -- враждебное отношеніе къ идейности, къ теоретическому движенію мысли, которое они называютъ профессорскимъ или академическимъ и частью не довѣряютъ ему, а частью считаютъ безплоднымъ и даже иронизируютъ надъ "высшими идеями", предпочитая разработку "муравьиныхъ", но за то близкихъ каждому практическихъ вопросовъ "публицистскому празднословію" о вопросахъ, которые нельзя ставить прямо и ясно и отвѣчать на нихъ "рѣзко и категорически".
   Нѣтъ, не въ томъ заключается "идейность" или "высшій идеи", чтобы говорить о томъ, о чемъ нельзя говорить "рѣзко и категорически". Нельзя говорить, такъ и не говорите. Но то, о чемъ говорить можно и о чемъ вы говорите, говорите идейно и не считайте свой публицистскій долгъ выполненнымъ, если" вы только сидите надъ муравейными кучами, ковыряете въ нихъ палкой, раскладываете муравьиныя яйца по ихъ величинѣ на горсточки и считаете, сколько въ каждой горсточкѣ яицъ.
   Чтобы говорить прямо и просто, не прибѣгая къ замаскированнымъ выраженіямъ, которыя читателя удовлетворить не могутъ, я выясню на примѣрѣ, какъ существенна и важна роль идейности въ публицистикѣ и къ чему ведетъ "недостаточное вниманіе" къ ней, которое,-- какъ выразилась Недѣля,-- она дѣйствительно къ "высшимъ идеямъ" обнаруживаетъ. Прибавлю, что я вовсе не полемизирую съ Недѣлей, а только стараюсь выяснить недоразумѣнія, больше всего мѣшающія единомыслію современной печати.
   Въ томъ же 48 No Недѣли, въ которомъ она на меня несправедливо сердится, напечатана статья Чумазые лэндъ-лорды. Прозвище "чумазый"г утвердившееся въ публицистикѣ, какъ характерное, мѣткое и заключающее ясный и опредѣленный для всѣхъ смыслъ, принадлежитъ Салтыкову. И у Салтыкова "чумазый" имѣлъ не только опредѣленный смыслъ, но и страшный, путающій образъ. Вы чувствовали, какъ этотъ "чумазый" ползетъ изъ каждой щели, какъ онъ надвигается со всѣхъ сторонъ точно туча, заволакивающая горизонтъ, какъ онъ забираетъ въ руки все, что не твердо лежитъ, какъ онъ грозитъ своимъ грубымъ нравомъ, обиходомъ, обычаемъ, своею холодною и неумолимою эксплуатаціей, безжалостною и безсердечною, вытѣснить ту небольшую общественную культуру, которую мы пока успѣли создать, и хозяиномъ всѣхъ отношеній хочетъ поставить себя. Эту надвигающуюся тучу вы видѣли,-- видѣли, какъ она идетъ на васъ, какъ она васъ захватываетъ. Вотъ ужь она, кажется, и совсѣмъ подлѣ, вы озираетесь со страхомъ, вы всматриваетесь въ окружающую жизнь, вы въ нее вдумываетесь, въ васъ начинаетъ работать критическая мысль. Вотъ что такое "чумазый" Салтыкова. Онъ не только общественное явленіе, на которое вамъ раскрываютъ глаза, онъ еще и толчокъ, заставляющій васъ думать въ общественномъ направленіи и пробуждающій критическую мысль. Скажутъ: Салтыковъ -- крупный талантъ. Нѣтъ, тутъ талантъ на второмъ мѣстѣ; на первомъ стоитъ крупный, обобщающій умъ и его проницательная критическая сила. z
   Посмотримъ же, что даютъ Чумазые лэндъ-лорды, напечатанные въ Недѣлѣ. Статья эта составлена частью по газетнымъ корреспонденціямъ, частью по книгѣ о Башкиріи г. Ремезова, частью, какъ кажется, по личнымъ матеріаламъ автора. Но статья -- компилятивная, центръ тяжести которой, собственномъ фактахъ, а не въ обобщеніяхъ. Вамъ дается списокъ разбогатѣвшихъ мужиковъ, владѣющихъ на югѣ и востокѣ Россіи громаднѣйшими площадями земли, даже до двухсотъ тысячъ десятинъ. Тутъ и Мальцевъ, и Мазаевъ, и Петрикъ, и Панкеевъ,-- однимъ словомъ, всѣ крупные землевладѣльцы, вышедшіе изъ молоканъ, колонистовъ, купцовъ, крестьянъ. И каждаго изъ нихъ авторъ пришпиливаетъ булавкой и дѣлаетъ это съ злобнымъ чувствомъ, которое передается и читателю, ибо статья пестрѣетъ фамиліями съ болѣе или менѣе личною характеристикой. Есть, правда, указаніе и въ происхожденіе этихъ богатствъ, но это указаніе болѣе вводное и центръ тяжести статьи совсѣмъ не въ немъ, а въ ея чисто-личномъ настроеніи.
   Эта мелкая, личная и исключительно фактическая постройка статьи и дѣлаетъ ее сѣрой, безъидейной, скользящей поверхностно въ умѣ читателя. Даже и заглавіе-то къ статьѣ не подходитъ. Ну, какіе всѣ эти разбогатѣвшіе мужики "лэндъ-лорды", а тѣмъ болѣе "чумазые"? И что хочетъ сказать авторъ своею ироніей? То, что въ крупные землевладѣльцы полѣзли мужики? А если бы земли скупали графы и князья, т.-е. настоящіе лэндъ-лорды, а не "чумазые",-- имъ бы это простилось? Выходитъ какъ будто такъ, потому что, перечисляя по именамъ разбогатѣвшихъ молоканъ, колонистовъ и т. д., авторъ подчеркиваетъ, что они еще на нашихъ глазахъ были лапотниками и кабатчиками. Онъ не скупится на черныя краски, но всѣ эти черныя краски идутъ у него на рисованіе портретовъ. Правда, онъ группируетъ нѣкоторыя общія черты и говоритъ, что въ лицѣ "чумазаго лэндъ-лорда" народился новый типъ людей, поклоняющійся только золотому тельцу. Но, во-первыхъ, "типъ" есть коллективная личность, значитъ опять личная, а не общественная постановка вопроса; а, во-вторыхъ, когда же люди, особенно промышленные, молились другому богу? Вѣдь, и всѣ наши купцы, всѣ наши промышленники, фабриканты, заводчики свои помыслы и желанія направляютъ тоже только на пріобрѣтеніе и увеличеніе средствъ. Тутъ же рядомъ съ "чумазыми лэндъ-лордами" выросли заводы Юза и Пастухова, создавшіе небывалую еще у насъ по своимъ гигантскимъ размѣрамъ промышленность, но ни Юзъ, ни Пастуховъ не оказываются "чумазыми". Да и что хочетъ сказать авторъ своимъ Презрительнымъ прилагательнымъ? Въ Европѣ вся интеллигенція и аристократія чумазаго происхожденія. Чумазымъ былъ отецъ Гладстона, Биконсфильдъ санъ былъ чумазымъ. Въ Америкѣ большинство президентовъ и ихъ помощниковъ изъ чумазыхъ, -- одинъ былъ портнымъ, другой сапожникомъ, третій лѣсорубомъ и сплавщикомъ. Современные денежные короли Ротшильды происходятъ отъ чумазаго дѣда. А мы развѣ не чумазаго происхожденія? Много ли вы найдете русскихъ родовитыхъ фамилій, которыя бы не происходили отъ чумазаго родоначальника? Самъ же авторъ говоритъ, что "чумазые лэндъ-лорды" отдаютъ своихъ дѣтей въ науку, что болѣе честолюбивые и дальновидные изъ нихъ не бѣгутъ отъ общественнаго дѣла, "и, благодаря своему вліянію, сразу становятся въ передніе ряды, занимая важнѣйшія и почетнѣйшія должности", что "современное поколѣніе лэндъ-лордовъ болѣе ранняго происхожденія (Фальцфейны, Люстичи, Панкеевы) состоитъ изъ лицъ, получившихъ образованіе". Очевидно, что "чумазость" не есть основной и характерный признакъ этихъ людей, а, между тѣмъ, авторъ только ее и выдвигаетъ на первое мѣсто и всю свою статью строитъ на чумазости и на желаніи возбудить какое-то личное чувство противъ перечисляемыхъ имъ Мазаевыхъ, Петриковъ, Мальцевыхъ и т. д. Авторъ настолько послѣдователенъ въ своемъ лично пренебрежительномъ отношеніи къ происхожденію этихъ внезапно и изъ ничего возникшихъ крупныхъ земельныхъ собственниковъ, что не допускаетъ ничего порядочнаго даже въ ихъ потомствѣ. "Ужь и теперь они (т.-е. теперешніе владѣльцы) даютъ себя знать,-- говоритъ онъ въ заключеніе,-- и если роль ихъ въ жизни страны пока скромнѣе роли англійскихъ лэндъ-лордовъ, то это зависитъ лишь отъ того, что они еще не развернулись... Да и неудивительно: вчера еще были лапотники и кабацкіе сидѣльцы, а нынче -- "короли",-- поневолѣ ошалѣешь. За то новое поколѣніе, выростающее или уже выросшее въ положеніи "лэндъ-лордовъ", покажетъ себя во всей силѣ".
   И откуда вы знаете, въ какой силѣ покажетъ себя будущее поколѣніе? Да и въ этомъ ли вопросъ, или вопросъ въ томъ, чтобы, не гадая неизвѣстнаго будущаго, выяснить сущность настоящаго? Ужь, разумѣется, вопросъ въ послѣднемъ, но авторъ какъ разъ доводитъ вопросъ только до этого мѣста и ставитъ точку. И получилась распространенная репортерская замѣтка или корреспонденція, но не публицистская статья.
   Увидѣть, что тавричане вѣсятъ отъ 8 до 9 пудовъ, что они имѣютъ аршинъ въ плечахъ, что это все тѣ же деревенскіе кулаки, но орудующіе десятками тысячъ десятинъ и тысячами рабочихъ,-- можетъ всякій, у кого есть глаза. Но это факты простые, непосредственные и очевидные. За этими простыми фактами начинаются другіе, болѣе сложные, запутанные, я чтобы подмѣтить ихъ, нужно имѣть уже иное зрѣніе. Не въ "девяти-пудовыхъ" тавричанахъ и не въ томъ тутъ дѣло, чтобы возбуждать къ нимъ негодующее личное чувство,-- тавричане, какъ и расхитители башкирскихъ земель, больше ничего, какъ извѣстная очевидность или наглядная несообразность, указывающая на нѣчто имъ предшествующее и создающее изъ нихъ аграрную уродливость. Всѣ эти девяти-пудовые тавричане нужны постольку, поскольку они указываютъ на систему внутреннихъ отношеній дающую просторъ противу общественнымъ инстинктамъ. И вотъ съ этого-то мѣста и начинается публицистъ, а не съ установленія простыхъ и однородныхъ фактовъ, которые даетъ репортеръ и корреспондентъ.
   Недоразумѣніе, значитъ, вотъ въ чемъ. "Новое" практическое направленіе въ публицистикѣ считаетъ для себя вполнѣ достаточнымъ работать надъ простыми фактами, а "высшія идеи", т.-е. сложные общественные факты, оно выстраняетъ изъ поля своихъ наблюденій. Оттого-то и получаются у новыхъ публицистовъ такія чисто фактическія статьи, какъ Чумазые лэндъ лорды, которыя дѣйствуютъ только на чувство, а общественное сознаніе обходятъ, критической мысли не шевелятъ и оставляютъ читателя въ полнѣйшемъ недоразумѣніи какъ относительно сущности явленія, его происхожденія и закона, такъ и относительно средствъ, которыми вредный порядокъ общественныхъ явленій могъ бы быть замѣненъ порядкомъ общественно полезнымъ. Такая публицистская мизерность тѣмъ болѣе печальна, что та же русская печать представляетъ образцы совсѣмъ иного рода, которымъ бы оставалось только слѣдовать, если, конечно, достанетъ на это силъ.
   Укажемъ на Русскія Вѣдомости. Газета эта небольшая, особеннымъ разнообразіемъ содержанія или полнотой она не отличается, ведется серьезно, даже немножко скучно, ни рекламъ, ни широковѣщательныхъ объявленій съ заманчивыми обѣщаніями не разсылаетъ. Достигла она успѣха только "идейностью". Въ Русскихъ Вѣдомостяхъ читатель чувствуетъ вѣрнаго друга, во мнѣніяхъ котораго онъ всегда найдетъ спокойную, безпристрастную объективность.
   Газета идетъ съ жизнью рядомъ, объясняя каждый ея общественный фактъ, выясняя смыслъ ея явленій, пользуясь для оцѣнки фактовъ только "идейнымъ" аршиномъ, т.-е. тѣми "идеями высшаго порядка", которыя нашимъ практическимъ оппортюнистамъ кажутся "публицистскимъ празднословіемъ".
   Зная "идейную" программу Русскихъ Вѣдомостей и "практическое" направленіе другихъ газетъ, сдѣлайте, читатель, такой умственный опытъ. Опустите въ редакціонный ящикъ Русск. Вѣд.... ну, хоть бы статью Чумазые лэндъ-лорды и посмотрите, какое чудесное и умное превращеніе свершится съ этою статьей. Ея факты останутся фактами, но рядомъ съ этими фактами, увидѣть которые достаточно самаго обыкновеннаго "простаго" зрѣнія, явятся еще и тонкіе, сложные факты, для которыхъ требуется "двойное" зрѣніе. Никто не потянетъ за руку всѣхъ этихъ Мизаевыхъ и Петриковъ и не станетъ ихъ рекомендовать вамъ: "вотъ чумазый лэндъ-лордъ Мазаевъ",или "вотъ чумазый лэндъ-лордъ Петрикъ", даже и слово "чумазый" исчезнетъ изъ статьи, потому что оно совершенно не кстати взято отъ Салтыкова. Въ его "картинѣ" оно имѣло смыслъ и потому производило эффектъ, а въ публицистской статьѣ оно не только не имѣетъ смысла, но вноситъ еще путающія понятія. Вопросъ Русск. Вѣд. будетъ поставленъ чисто-аграрно, потому что дѣло тутъ не въ Мазаевыхъ или Петрикахъ и не въ томъ, чумазые они или не чумазые, а въ томъ, что создаетъ возможности для концентраціи въ отдѣльныхъ рукахъ такихъ громадныхъ площадей земли, что можно безъ денегъ, съ одними только желаніемъ и энергіей, стать владѣльцемъ двухсотъ тысячъ десятинъ? Не вскользь коснется газета этого вопроса, какъ сдѣлалъ авторъ статьи, а сдѣлаетъ изъ него центральную точку, выдвинетъ его на общественную очередь, ибо онъ уже давно просится на свѣтъ Божій и зарекомендовалъ себя такою массой фактовъ, обнаруженныхъ и заявленныхъ печатью, что въ сей моментъ задача публицистики совсѣмъ не въ томъ, чтобы перетрихать еще разъ тѣ же факты, а въ томъ, чтобы заговорить уже и выводами, пустить ихъ въ общественный оборотъ, сдѣлать ихъ предметомъ общественнаго вниманія и сознанія. Вѣдь, нашъ аграрный вопросъ такая нескончаемая путаница, такъ онъ себя даетъ знать на каждомъ шагу, начиная съ переселеній и перехода земли изъ рукъ въ* руки не только отъ владѣльцевъ или чиновниковъ къ купцамъ и разночинцамъ, но и отъ коренныхъ земледѣльцевъ-крестьянъ, передвиженіе земли такъ всеобще и повсегодно, что оставлять это взбудоражившееся море на произволъ всѣмъ вѣтрамъ, случайностямъ, теченіямъ и личнымъ вожделѣніямъ, не подчинивъ лхъ общей руководящей аграрной политикѣ, пожалуй, уже и въ сей моментъ опасно. Нужно думать, что для этого нашего наиболѣе жизненнаго вопроса наступила не только пора общественнаго сознанія, но и близится часъ для его правительственнаго изслѣдованія. Въ такой важный, острый моментъ публицисту не приходится выѣзжать на однихъ голыхъ фактахъ и превращаться въ репортера или корреспондента, а нужно быть публицистомъ.
   Ошибка нашего практическаго оппортюнизма только въ томъ и заключается, что онъ теряется между частными теченіями и мелкія временныя случайности или даже отдѣльные голоса принимаетъ за требованія времени или за общее руководящее указаніе. Въ этомъ не только ошибка оппортюнизма, но и его гибель, потому что, говоря сегодня одно, а завтра другое, смотря по тому, въ какое теченіе онъ попадетъ, онъ не только теряетъ свою собственную ниточку, но и своего читателя. Сегодняшній случайный читатель назавтра имъ можетъ перестать быть. Будьте тѣмъ, чѣмъ вы должны быть, и читатель придетъ къ вамъ самъ.
   Не факты нужны читателю и современному русскому человѣку: онъ ихъ знаетъ лучше насъ съ вами, потому что заваленъ ими выше головы, ему нуженъ смыслъ фактовъ,-- ему нуженъ волшебный фонарь, который бы всѣ эти факты ему освѣтилъ и показалъ бы ихъ въ вѣрной умственной перспективѣ. Читателю нужны идеи, и именно "идеи высшаго порядка". Идеи же "высшаго порядка" не значатъ разсужденія о сухихъ туманахъ или несбыточныя мечты о томъ, до чего не дотянешься теперь и съ самыми длинными руками. Идейность есть больше ничего, какъ умное и понимающее отношеніе къ жизни, которой должно даваться то, чего ей именно въ сей моментъ недостаетъ, и что каждый, ужь слишкомъ подавленный фактами и мелкою практикой текущихъ отношеній, ищетъ и ожидаетъ найти въ печати..
   
   Народу милъ и дорогъ тотъ,
   Заснуть кто мысли не даетъ.
   
   Наши же оппортюнисты и практики не только не шевелятъ мысли, не только не возбуждаютъ въ ней критическаго отношенія къ дѣйствительности въ ея сложныхъ и запутанныхъ фактахъ, но съ свѣтлымъ лицомъ, точно они и не вѣсть какіе спасители отечества, проповѣдуютъ теорію оглупѣнія. Въ этомъ отношеніи какъ газеты, придерживающіяся практическаго оппортюнизма, такъ и придерживающіяся оппортюнизма политическаго, идутъ рука въ руку.
   Намъ всегда было вредно уходить въ самихъ себя и глядѣть только подъ свои собственныя ноги, а, вѣдь, оппортюнизмъ насъ ничему другому и не учитъ. Наша многовѣковая историческая жизнь была жизнью только факта и безсознательнаго мышленія. Двигали насъ обстоятельства налѣво -- мы шли налѣво; двигали направо -- шли направо. До сихъ поръ мы росли почти исключительно физически, подчиняясь безсознательнымъ инстинктамъ и стихійности, овладѣть которой намъ пока еще не удалось. Подниметъ насъ волна -- поднимемся; опуститъ -- опустимся. Рѣдкіе свѣтлые моменты историческаго сознанія и идейности не оставляли прочныхъ слѣдовъ въ нашемъ общественномъ мышленіи и не служили намъ урокомъ и руководствомъ для будущаго. Отъ этого-то въ нашей общественной жизни, не только въ ея цѣломъ, но и въ частностяхъ, нѣтъ ни установившейся и выработанной системы, ни той традиціонной, одинаковой изъ года въ годъ, изъ десятилѣтія въ десятилѣтіе, поступательности, направленіе которой не зависитъ отъ личныхъ случайностей. Отъ этого же послѣ эпохи реформъ у насъ вдругъ сталъ возможенъ практическій оппортюнизмъ, въ томъ видѣ, въ какомъ онъ выдвигаетъ себя и желаетъ явиться хозяиномъ и распорядителемъ общественнаго поведенія.
   Прочна и непоколебима у насъ въ своемъ направленіи лишь "деревня", и то только потому, что она не начала еще думать. Также традиціонно-стихійны въ своей общественной неподвижности и ближайшіе къ деревнѣ слои. Въ жизни этихъ слоевъ фактъ есть единственная творческая и руководящая сила. Оттого-то Мазаевы, Петрики, Мальцевы и сотни тысячъ слѣдующихъ за ними мелкихъ, однородныхъ съ ними темныхъ безсознательныхъ силъ могутъ въ водоворотѣ нашей общей безсознательности и спячки мысли вырости до размѣровъ Эйфелевой башни, и только тогда мы о нихъ заговоримъ; а что сдѣлать, чтобы подобныя Эйфелевы башни у насъ больше не выростали, мы, все-таки, не придумаемъ. Мы только выводимъ ихъ передъ публикой, да рекомендуемъ, а Эйфелевы башни, ничего этого не подозрѣвая, растутъ себѣ попрежнему.
   Опустившись на дно жизненнаго русла, гдѣ преобладаетъ неосмысленный и несознаваемый фактъ, практическій оппортюнизмъ напоминаетъ сказку Сисмонди о водоносѣ. Какъ и хозяинъ въ этой сказкѣ, онъ хочетъ бороться только съ фактомъ, а волшебнаго слова, которое бы закрыло путь развитію факта, не знаетъ.
   И въ шестидесятыхъ годахъ шла борьба съ фактомъ, да еще съ какимъ! Но тогда у борцовъ было волшебное слово, и борьба шла во имя общечеловѣческихъ началъ. Теперешнее же практическое направленіе, выработавшее даже и свою теорію, думаетъ, что можно прожить умно на свѣтѣ, не затрудняя себя ни общественными, ни политическими соображеніями. Вотъ это-то и есть та самая нопятность, то оглупѣніе, съ которымъ борятся даже и тѣ самые органы печати, которые это оглупѣніе отстаиваютъ и проповѣдуютъ. Въ чемъ причина, что у насъ упало художественное творчество и что оно не находитъ для себя жизненныхъ темъ; въ чемъ причина, что у насъ исчезла литературная критика, а общественно критическая мысль сидитъ за печкой, "точно сандрильонка; въ чемъ причина, что, какъ говоритъ критикъ той же Недѣли, въ громадномъ большинствѣ произведеній новыхъ беллетристовъ общественное положеніе персонажей представляется чѣмъ-то случайнымъ, безразличнымъ, что новыхъ писателей занимаетъ преимущественно судьба человѣка, различныя возможности его жизни, что они относятся къ судьбѣ этого человѣка патетически и въ словахъ ихъ звучатъ лирическія ноты; въ чемъ причина, что, по словамъ того же кружка, за критическую работу берутся теперь люди безъ образованія, едва грамотные, неспособные судить правильно о томъ, о чемъ они берутся говорить,-- въ чемъ причина подобнаго всеобщаго упадка общественной мысли, отсутствія въ ней всякой энергіи, воодушевленія, порыва и творчества, что ни въ литературѣ, ни на сценѣ не является и десятой доли того, что давали шестидесятые года, когда мысль била ключомъ, едва справляясь со множествомъ работы, которую она сама себѣ задавала? Причина тутъ одна: не мысль тогда зависѣла отъ факта, а фактъ отъ мысли. Тогда мы жили при повышенной впечатлительности, видѣли то, чего теперь уже не видимъ, и были господами фактовъ, съ которыми боролись. Теперь же фактъ сталъ господиномъ мысли и не только оттянулъ ее книзу, но подобное ненормальное для общества умственное состояніе нашло еще сторонниковъ, защитниковъ и пропагандистовъ, создало цѣлую фракцію людей, которыхъ этотъ фактъ покорилъ своей волѣ. Въ своемъ идейномъ безсиліи передъ фактомъ, эти люди смиренно сложили свое умственное оружіе и, забывъ завѣтъ своихъ предшественниковъ, что только идеи управляютъ жизнью, отказались отъ лучшаго человѣческаго права и высшаго человѣческаго блага, которое одно только и дѣлаетъ человѣка распорядителемъ его общественныхъ судебъ. Неспособные подняться выше факта, безсильные и бездарные, чтобы овладѣть какою-либо общею идеей, они этотъ самый фактъ, который подчинилъ ихъ своей волѣ, возвели въ идею и послушно доплелись за нимъ, распространяя повсюду умственную скуку, бездарность, уныніе и понижая умственный темпъ жизни.
   Обозрѣвая экономическую дѣятельность Россіи за прошлый годъ, Русскія Вѣдомости указываютъ на тѣ признаки, которыми характеризуется общее экономическое положеніе народа. "Если торговля въ застоѣ,-- говоритъ газета,-- если движеніе и сборы желѣзныхъ дорогъ идутъ на убыль, если и банки сокращаютъ свои учетно-ссудныя операціи, то это вѣрный знакъ, что и въ различныхъ отрасляхъ производства и потребленія, во всѣхъ внутреннихъ тайникахъ народной жизни, куда не въ силахъ проникнуть статистикъ съ своими бланками и цифрами, всюду ощущается заминка и чувствуется недомоганіе, которое можетъ современемъ перейти въ открытое разстройство. Напротивъ, бойкая торговля, оживленное движеніе по рельсовымъ путямъ, сильный спросъ на кредитъ обыкновенно указываютъ на бодрую, здоровую работу народнаго хозяйства".
   Это законъ экономическихъ сношеній, и этотъ же законъ остается закономъ и умственныхъ сношеній. Если темпъ умственной жизни упалъ, если бездарность полѣзла изъ всѣхъ щелей и, потерявъ мѣру своего роста, подняла голову, если не только полуобразованіе, но и самое безнадежное невѣжество нашли себѣ мѣсто въ печати и даже стали руководить ея органами, если производительность мысли понизилась до того, что ни литература, ни критика, ни публицистика не выдвигаютъ талантовъ, то очевидно, что во внутреннихъ тайникахъ умственной жизни свершается нѣчто, лишающее мысль полета, широкаго, бодраго, смѣлаго движенія, силы, многообразія, и что гнететъ ее къ землѣ, заставляя стлаться.
   И это "нѣчто" есть. Оно заключается въ томъ, что въ самомъ источникѣ, изъ котораго питается современная мысль, нѣтъ той одухотворяющей силы, которая могла бы сообщить мысли полетъ, разнообразіе, могучее творчество и раскрыть для ея дѣятельности всѣ области, подлежащія ея компетенціи.
   Да, мы ушли въ фактъ, но въ фактъ мелкій, односложный,-- фактъ, который для разслѣдованія и опредѣленія себя не требуетъ большихъ умственныхъ силъ, съ которымъ можетъ справиться каждая бездарность. О получилось вотъ что: съ одной стороны, односложный фактъ, съ которымъ можетъ справиться всякая бездарность, потянулъ эту бездарность къ себѣ; съ другой, этотъ же самый фактъ, не нуждающійся въ даровитыхъ силахъ и въ людяхъ ума, оставилъ ихъ за флагомъ. Бездарность расплодилась у насъ не потому, чтобы только ее Россія и производила,-- бездарность расплодилась потому, что въ томъ самоуглубленіи, въ которое мы опустились, наибольшій просторъ движенію представляется именно только для бездарностей и людей односложнаго ума. Зачѣмъ человѣку учиться, если онъ и не учась чувствуетъ въ себѣ силу разрѣшать лежащіе подлѣ него вопросы; а съ другой стороны зачѣмъ ему давать полное образованіе, когда и съ полуобразованіемъ онъ тянетъ свою умственную лямку? Вотъ результаты нашего теперешняго самоуглубленія. И они всегда бывали такими, когда мы замыкались въ себя и только въ своей собственной жизни черпали умственную силу и указаніе на то, что и какъ намъ дѣлать. Въ исторіи нашего умственнаго развитія подобныя эпохи отмѣчались всегда какъ эпохи застоя.
   Насколько это изолированное самоуглубленіе уже успѣло принести и плоды, читатель можетъ убѣдиться изъ того, что у насъ находилась цѣлая фракція людей, имѣющая и своихъ представителей въ печати, которые выставляютъ въ видѣ общественнаго и руководящаго догмата удовлетвореніе мелкимъ, однороднымъ фактическимъ трудомъ и однопредметнымъ фактическимъ мышленіемъ. Вотъ это-то и есть тѣ практическіе оппортюнисты, которые всегда пристаютъ къ господствующему теченію. Въ эпохи сильныхъ умственныхъ теченій они тоже и волнуются, и пѣнятся, и отдаются умственной волнѣ, которая и ихъ подхватываетъ, а въ эпохи фактическія и застоя мысли они точно также волнуются и пѣнятся, отдаваясь фактическому теченію и находя и въ немъ совершенно такое же умственное удовлетвореніе. Несомнѣнное достоинство этихъ несильныхъ умомъ людей составляетъ, впрочемъ, ихъ искренность и чувство общественнаго доброжелательства.
   Политическіе оппортюнисты гораздо умнѣе, но за то и лукавѣе. Они видятъ больше, соображаютъ лучше, вообще даровитѣе, проницательнѣе и гибче. Поэтому, отдаваясь руководящему практическому теченію и хорошо понимая всѣ его слабыя стороны, а въ особенности слабое умственное удовлетвореніе, которое оно представляетъ, они умѣютъ если не отыскать, то пріискать для него идейную окраску, придумать извѣстное обобщеніе, которое становится для нихъ принципомъ ихъ общественнаго поведенія, а если они публицисты, то программой для ихъ публицистской дѣятельности. Такимъ принципомъ для политическихъ оппортюнистовъ служитъ "русскій патріотизмъ", "интересы русской партіи" и "русское начало", т.-е. опять исключительно собственные, домашніе источники, которыми должна питаться мысль, даже и съ этими источниками недостаточно знакомая.
   Въ преддверіе какой широкой области вѣдѣнія вступаетъ мысль, пытающаяся встать на подобную историческую точку зрѣнія, читатель увидитъ изъ слѣдующей выписки изъ посмертнаго сочиненія Фюстель де-Куланжа Исторія политическихъ учрежденій древней Франціи. Всегда и вездѣ,-- говоритъ Фюстель де-Куланжъ,-- форма владѣнія землею является однимъ изъ главныхъ элементовъ, опредѣляющихъ характеръ общественнаго и политическаго строя. По отношенію къ настоящему времени, эта истина не имѣетъ того значенія, какое слѣдуетъ признать за нею для болѣе древнихъ періодовъ исторіи. Въ послѣднія четыре столѣтія наши общества сдѣлались болѣе сложными организмами. Будущему историку, который черезъ нѣсколько вѣковъ пожелаетъ узнать наши теперешнія учрежденія, придется изучать многое другое помимо поземельнаго строя. Ему придется отдать себѣ отчетъ въ томъ, чѣмъ являлась у насъ фабрика и что представляю собою населеніе, работающее на ней. Онъ будетъ стараться понять нашу биржу, наши финансовыя предпріятія, нашу журналистику и все, что съ нею связано. Онъ вынужденъ будетъ прослѣдить одинаково какъ исторію денегъ, такъ и поземельную исторію,-- какъ исторію машинъ, такъ и исторію людей. Исторія науки и "всѣхъ профессій, съ нею соприкасающихся, будетъ имѣть для него огромное значеніе. Наши взгляды, истинные и ложные, и всѣ разнообразныя проявленія нашей духовной жизни будутъ имѣть для него большую цѣну. Чтобы понять наши политическія движенія, онъ долженъ будетъ заняться не только тѣмъ классомъ, въ рукахъ котораго сосредоточивается земельная собственность,-- ему придется обратить вниманіе и на тѣ два класса, которые не владѣютъ землею: съ одной стороны, на тотъ, который Обнимаетъ собою такъ называемыя либеральныя профессіи, съ другой -- рабочій классъ. Онъ долженъ будетъ измѣрить то вліяніе, какое каждый изъ нихъ оказываетъ на общественныя дѣла... И все это историки должны выяснить не изъ простаго любопытства. Исторія не есть собраніе всякаго рода событій, совершившихся въ прошломъ; исторія -- наука человѣческихъ обществъ. Ея задача -- узнать, какъ образовались эти общества. Она должна изучить, подъ дѣйствіемъ какихъ силъ они управлялись, т.-е. какія силы поддерживали связь и единство каждаго изъ нихъ. Она изслѣдуетъ тѣ органы, которыми общества жили, т.-е. ихъ право, ихъ общественную экономію, ихъ привычки, духовныя и матеріальныя. Каждое изъ этихъ обществъ было живымъ существомъ..."
   Въ Западной Европѣ эта программа служитъ не для однихъ историковъ. Выработали ее для сужденія о прошломъ, европейскій умъ пользуется ею и для сужденія о настоящемъ. Программа эта есть программа каждаго выдающагося и свободномыслящаго государственнаго человѣка, политическаго дѣятеля и публициста, ибо эта программа собственно тѣхъ знаній и понятій, которыя каждый изъ нихъ долженъ имѣть о своей странѣ и своемъ времени,-- тѣхъ понятій и того общественнаго кругозора, которые каждый изъ нихъ долженъ себѣ выработать и которыми долженъ руководствоваться, чтобы, взвѣшивая текущія событія и уясняя текущія явленія, умѣть находить для ихъ разрѣшенія и уравновѣшенія средства справедливыя и прогрессивныя, помогающія историческому движенію впередъ, а не останавливающія его.
   Сравнительно съ многообъемлющею программой, которую предъявляетъ современная сложная жизнь современному публицисту, программа нашихъ "патріотическихъ" органовъ поражаетъ своею прямолинейною простотой и односложностью. О ней говорить я не стану, потому что она достаточно извѣстна читателю, да и не о "патріотической" печати я говорю теперь. Не буду говорить подробно и о "русской" программѣ Новаго Времени, а сошлюсь на нее лишь настолько, насколько это нужно для ясности и связи Очерка.
   Корреспондентъ изъ Екатеринославля пишетъ Новому Времени, что еще въ прошломъ году екатеринославское уѣздное земское собраніе заявило желаніе ограничить права нѣмцевъ-колонистовъ на покупку земель. Въ губернскомъ собраніи одни нашли такое желаніе неосновательнымъ, а другіе нашли нѣмецкую колонизацію даже желательной и полезной. Тогда уѣздное собраніе постановило обратиться непосредственно къ правительству съ ходатайствомъ объ ограниченіи правъ колонистовъ въ законодательномъ порядкѣ.
   Состоится ли это ходатайство и какъ отнесется къ нему правительство -- неизвѣстно, но Новое Бремя разрѣшило вопросъ такъ: съ принципіальной точки зрѣнія оно считаетъ мѣру, предположенную екатеринославскимъ земствомъ, вполнѣ основательной, потому что "подъ давленіемъ и гнетомъ надвигающейся тучи германизма постепенно могутъ исчезнуть, не успѣвъ привиться, русскіе элементы на нашемъ югѣ, и безъ того уже бывшіе тамъ весьма слабыми и неустойчивыми". "Не слѣдуетъ забывать,-- пишетъ Новое Время (начинается программа "русской" партіи),-- что Россія есть государство русское, и, поэтому, хотя въ ней и существуетъ масса инородческихъ и иноплеменныхъ элементовъ, эти элементы должны всегда подчиняться и уступать кореннымъ началамъ нашей государственной жизни, сложившимся въ теченіе вѣковъ и вытекающимъ изъ характера русскаго народа, изъ его своеобразныхъ племенныхъ свойствъ. Это преобладаніе русскихъ началъ въ государственномъ строѣ Россіи является необходимымъ условіемъ нормальнаго теченія нашей внутренней государственной жизни. Тамъ, гдѣ этого нѣтъ, гдѣ чуждая національность начинаетъ получать преобладающее вліяніе, немедленно должны быть -- въ интересахъ государственныхъ -- принимаемы мѣры для возстановленія нарушеннаго равновѣсія, для поддержанія ослабѣвающихъ началъ господствующей русской національности".
   Все это теоретически правильно, хотя и выражено слишкомъ торжественно. Нужно бы, однако, прежде всего, доказать, что "туча германизма" на насъ дѣйствительно надвигается и грозитъ нашему государственному строю. Да и откуда взяться этой тучѣ? Вѣдь, не сто же менонитовъ, живущихъ на югѣ, сгустились внезапно въ такую грозную тучу. Да и въ "нѣмецкой тучѣ" ли тутъ дѣло? Національный ли это вопросъ или аграрный? Въ тучу ли собрались нѣмцы-скупщики или образовали тучу Мазаевы, Петрики и Мальцевы, скупившіе по 100, 150, 200 тысячъ десятинъ, да громадный хвостъ болѣе мелкихъ скупщиковъ-кулаковъ, который именно и грозитъ потрясти основы народнаго земледѣльческаго быта? Вотъ въ чемъ, казалось бы, слѣдовало видѣть "русское начало"; слѣдовало бы видѣть его въ томъ, чтобы земля не ускользала изъ рукъ русскаго кореннаго земледѣльца.
   На нашей памяти "русскія начала" были другими началами; они были началами справедливости и равныхъ благъ для всѣхъ. Во имя этихъ русскихъ началъ свершилось освобожденіе, введенъ гласный судъ, введены земскія учрежденія. Мы съ гордостью и съ сознаніемъ своей великой исторической миссіи готовы были распространить это начало по всему міру. Мы считали себя творцами новаго аграрнаго слова, вершителями судебъ труженика-земледѣльца, "русское начало" должно было убить въ корнѣ земледѣльческій пролетаріатъ и спасти отъ него Европу. Мы освободили крестьянъ въ Царствѣ Польскомъ во имя этого русскаго начала. Русское начало мы сознавали тогда какъ нѣчто очень широкое, освободительное и общечеловѣческое.
   Какое же изъ этихъ началъ есть истинно "русское"? То ли, которое выступаетъ съ провозглашеніемъ широкихъ освободительныхъ началъ, или то, которое спѣшитъ замазать всякую щелку, чтобы въ нее не пролѣзъ такой человѣческій микробъ, какъ еврей-лудильщикъ, которое видитъ надвигающуюся тучу въ десяти менонитахъ, покупающихъ землю, въ то же время, растворяетъ широко ворота, въ которыя истинною тучей врываются Мазаевы и Петрики съ ихъ нескончаемымъ кулаческимъ хвостомъ?
   А было время, и недавнее время, когда первые пророки нашего національнаго сознанія -- Кирѣевскіе, Аксаковы, Хомяковъ, Самаринъ, люди высокой честности, глубокаго, искренняго убѣжденія, широкаго кругозора, законченнаго европейскаго образованія и философскаго развитія, пропустивъ черезъ собственное зрѣлое сознаніе русскую народную и государственную жизнь, провозгласили, что, можетъ быть, міръ не видѣлъ еще того общаго человѣческаго, какое явитъ великая славянская и именно русская природа, что исключительности національной не было никогда въ до-петровской Руси, что духъ русскаго народа есть христіанско-человѣческій, и національная исключительность не только чужда, но и ненавистна русскому народу, что ни къ нѣмцамъ, ни къ полякамъ въ простомъ народѣ нѣтъ никакой ненависти, что русскій народъ есть богоизбранный, что въ немъ заключается источникъ свѣта, правды и общественной нравственности для другихъ народовъ, что богоизбранный чистый русскій народъ призванъ спасти "гнилой" Западъ, оздоровить его духовно, привить къ нему истинныя начала нравственности, терпимости и любви.
   Пускай все это было увлеченіемъ, но въ этомъ увлеченіи вы чувствовали честныя, благородныя и возвышенныя стремленія; вы могли съ проповѣдниками не соглашаться, но они побѣждали ваше сердце, они заставляли его биться облагораживающими чувствами, они возбуждали въ васъ человѣколюбивыя побужденія, они освѣтляли ваши понятія благими помыслами, они вдохновляли васъ благородными началами, источникъ которыхъ вы видѣли въ народѣ, и вы съ благороднымъ и любящимъ чувствомъ смотрѣли на этотъ нравственно-возвышающій васъ народъ, всѣ ваши помыслы становились честными и возвышенными, вся ваша дѣятельность становилась справедливой, гуманной.
   Но вотъ прошло сорокъ лѣтъ, на смѣну дѣдовъ выступили внуки, и богатое идеями умственное наслѣдіе, имъ доставшееся, превратилось въ лохмотья. Тотъ же самый богоизбранный народъ, бывшій только что источникомъ правды, справедливости и любви, сталъ внезапно началомъ вражды, гоненія и несправедливости. Во имя этого же самаго народа дѣды призы1вали васъ къ общечеловѣческой любви и во имя того же народа внуки стали призывать васъ къ народной исключительности и къ внутренней враждѣ. Что же случилось съ народомъ, откуда такая внезапная перемѣна его нравственныхъ началъ? Перемѣны въ народѣ никакой не случилось и какимъ онъ былъ сорокъ лѣтъ назадъ, такимъ онъ остался и теперь. Перемѣнился не народъ,-- перемѣнились внуки.
   Творцы славянофильства были идеалисты,-- это были европейски-образованные и человѣчески мыслящіе люди, глазами европейскаго просвѣщенія они смотрѣли на народъ и, потому, и видѣли въ немъ черты общечеловѣческія, несомнѣнно ему присущія. Внуки рѣшили, что легче смотрѣть своими умственными глазами, что можно обойтись и безъ европейскаго просвѣщенія. Они очистили славянофильство отъ его идеализма, взглянули на жизнь "трезво" и "своими" глазами увидѣли въ томъ же русскомъ народѣ, и не думавшемъ измѣнять своей правдѣ, такія "русскія начала", отъ которыхъ ихъ просвѣщенные дѣды отреклись бы какъ отъ Божьяго проклятья, какъ отъ гнусной клеветы на народъ и его нравственный душевный строй.
   И все это случилось оттого, что внуки вздумали только въ "своемъ" умѣ искать источникъ умственной самодѣятельности. Они нашли вполнѣ достаточнымъ для себя курса 6-ти классовъ гимназіи и, надѣвъ шоры, перестали видѣть что либо по сторонамъ. Это больше ничего, какъ плоды полуобразованія, какъ доказательство, къ какому умственному перерожденію оно приводитъ и какую силу надъ нимъ обнаруживаетъ господствующій фактъ, въ которомъ одномъ оно и черпаетъ свое общественное сознаніе, не провѣряя его знаніями и идеями народовъ впереди насъ идущихъ, какъ это дѣлали просвѣщенные творцы нашего умственнаго возрожденія и творцы тѣхъ реформъ, къ которымъ это возрожденіе привело.

Н. Ш.

"Русская Мысль", кн.I, 1890

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru