Шелгунов Николай Васильевич
Неудавшаяся "Беседа" и задачи интеллигенции

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

НЕУДАВШАЯСЯ "БЕСѢДА" И ЗАДАЧИ ИНТЕЛЛИГЕНЦІИ.

I.

   "Мы переживаемъ теперь моментъ: самоопредѣленія" -- вотъ послѣдній выводъ, къ которому пришли русскіе люди мысли. Нельзя не согласиться, что для десятилѣтней работы самоопредѣляющейся мысли выводъ не поражаетъ богатствомъ и глубиной содержанія. Мыслители "Зари" утверждаютъ, что всѣ эти 10 лѣтъ пропали для насъ совершенно даромъ, потому-что мы не послушались совѣта умнаго человѣка. Г. Катковъ еще въ 1857 г. обнародовалъ программу и вмѣсто того, чтобы идти указаннымъ путемъ, мечтатели-энтузіасты подняли шумъ и свистъ. Но развѣ можетъ быть что-нибудь правдивѣе правды и истиннѣе истины! Бремя, какъ и всегда, стало на сторонѣ справедливости; вѣчная правда взяла свое; энтузіасты замолчали; святыя истины г. Каткова снова заблестѣли брилліантовымъ блескомъ; предъ ними склонились послѣдніе могикане русскихъ заблужденій, а устыдившіяся "Отечественныя Записки" принесли даже публичное покаяніе и исправились. Такъ разсуждаетъ "Заря" въ февральской книжкѣ. Да, говоритъ "Заря", если-бы мы послушались г. Каткова въ 1857 г. мы давно были-бы счастливы и многое не случилось-бы изъ того, что случилось!
   На всѣ эти разсужденія "Зари" лучше всего отвѣтить извѣстной поговоркой -- "если-бы, то если, а то напримѣръ". Конечно, все могло-бы быть иначе, если-бы... если-бы человѣчество было добродѣтельно со дня своего рожденія, то, конечно, не случилось-бы великаго переселенія народовъ, не народился-бы Атилла и Чингисъ-ханъ, не было-бы войны ни тридцатилѣтней, ни семилѣтней, ни нынѣшней французско-нѣмецкой, не было-бы ни Бисмарка, ни Наполеона, и счастливое человѣчество наслаждалось-бы давнымъ-давно покоемъ, созерцая ль потемкахъ свои собственныя добродѣтели. Итакъ -- долой исторію! послѣдуемъ нравоученіямъ "Зари"! Рѣшительно непостижимо, что за охота людямъ, невидимому здоровымъ, говорить вздоры.
   Ужь если нужно защищать истину отъ нападокъ "Зари", если нужно показать, на чьей сторонѣ была правда, то корешокъ спасенія придется отыскивать, конечно, не въ цвѣтникахъ "Русскаго Вѣстника", "Времени", "Эпохи", "Зари", а въ другихъ мѣстахъ. Дѣйствительно, все было-бы иначе, если-бы... если-бы вертоградъ русской мысли былъ повсюду одинаково свѣтелъ и чистъ, если-бы въ немъ не было гнилыхъ лужъ и еслибы древо тупоумія не было такъ толсто и коренасто. Но, должно быть, одними заклинаніями не спасешься и съ исторіей ничего не подѣлаешь. Да, 10 лѣтъ прокали и ихъ не вычеркнешь изъ жизни. Трудно думается коллективная дума. Если-бы русская публика тяготѣла меньше къ "Времени", "Эпохѣ", "Русскому Вѣстнику" и "Зарѣ", ужь, разумѣется, мы непришли-бы къ той самой мысли, съ которой начали 10 лѣтъ назадъ. И всему причиной это проклятое если-бы...
   Итакъ 10 лѣтъ занимаемся мы самоопредѣленіемъ. Къ чему-же мы пришли? Пришли мы снова къ тому убѣжденію, что ничего мы не знаемъ и что намъ нужно учиться. А развѣ 10 лѣтъ назадъ не говорилось нашему обществу на всѣ лады -- учитесь, учитесь, учитесь, развѣ 10 лѣтъ назадъ не шла самая усердная популяризація, развѣ всѣ эти 10 лѣтъ тысячи скоропечатныхъ машинъ не отпечатывали десятки тысячъ всякихъ учебныхъ книгъ для взрослыхъ дѣтей? Чему-же мы научились, что знаемъ, гдѣ у насъ знающіе люди? Нѣтъ, мы только дѣлали видъ, что учимся, а въ сущности спали и опять приходится повторять то-же самое, что говорилось 10 лѣтъ назадъ, но только иными словами; снова нужно толкать и будить, снова нужно открывать публичныя лекціи для большихъ, потому-что всѣ эти большіе -- недоучившіеся школьники. Кто-же былъ будильникомъ общества 10 лѣтъ назадъ? развѣ "Русскій Вѣстникъ", развѣ г. Катковъ? Очевидно, что мыслители "Зари" говорятъ не дѣло.
   Нынѣшнюю зиму въ Петербургѣ читался цѣлый рядъ публичныхъ лекцій. Ревнители "Зари" и московскіе патріоты, конечно, умилятся этими фактами и увидятъ въ нихъ несомнѣнный признакъ нашего поступательнаго умственнаго движенія. Я а, признакъ, но только не поступательности. Что читалось? Академикъ Срезневскій читалъ объ Юліанѣ-отступникѣ, профессоръ Бекетовъ -- о деревьяхъ группы хвойныхъ растеній, г. Висковатовъ -- о Фаустѣ, г. Градовскій -- о Фихте старшемъ, г. Менделѣевъ о распредѣленіи вещества въ природѣ, г. Флавицкій -- о вентиляціи, г. Боборыкинъ -- о театральномъ искуствѣ, г. О. Миллеръ -- объ общественныхъ типахъ въ повѣстяхъ Тургенева, г. Сѣченовъ... и т. д. Какое поразительное отсутствіе всякой связующей общей мысли; почему Петербургу понадобился Юліанъ-отступникъ, или деревья группы хвойныхъ растеній, или Фихте старшій, или наконецъ Фаустъ? Что это -- отвѣты на вопросы дня, свѣтъ истины, котораго всѣ ищутъ и не находятъ, и наши представители науки спѣшатъ съ предупредительностію на помощь заблуждающимся, недоумѣвающимъ и ищущимъ? Или ужъ мы такъ богаты знаніями и такъ привыкли жить мыслію, что нуждаемся въ умственной роскоши и смотримъ на публичныя лекціи, какъ на пріятное препровожденіе времени и эстетическое наслажденіе? Петербургъ бѣжитъ слушать, какъ распредѣлено вещество въ природѣ, не имѣя ни малѣйшаго понятія о распредѣленіи вещества въ Россіи. Нѣтъ, "Заря" права, что мы пришли теперь къ тому-же умственному состоянію, въ какомъ находились при появленіи "Русскаго Вѣстника", не права "Заря" только въ томъ, что ждетъ спасенія Россіи отъ г. Каткова.
   Общественная мысль въ очевидномъ разбродѣ; она, бѣдненькая, мала, тоща и щедушна, какъ изголодавшаяся дѣвочка. Общественная мысль проситъ пищи, но сама этой пищи не найдетъ; нужно, чтобы нашлись добрые люди и позаботились о голодной.
   И нашлись: изъ академіи, изъ университета выступаютъ на встрѣчу изхудавшей дѣвочкѣ свѣтила науки, академики и профессора, авторитеты и спеціалисты. Одинъ несетъ Юліана-отступника, другой группу хвойныхъ растеній, третій -- вещество природы, четвертый -- Фауста, пятый -- старшаго Фихте, шестой вентиляцію и т. д.!і склоняюсь предъ несомнѣннымъ авторитетомъ гг. Срезневскаго, Бекетова, Менделѣева, но все-гаки думаю, что ихъ трудъ пропалъ самымъ непроизводительнымъ образомъ; это былъ трудъ на непроизводительное потребленіе, трудъ безрезультатный, не подвинувшій общественнаго сознанія ни на волосъ впередъ. Конечно, цѣль лекцій прекрасна, но вѣдь можетъ быть та-же самая цѣль достиглась бы еще и лучше, еслибы пригласить итальянскихъ пѣвицъ или гг. Магомеда-Измаила и Велле.
   Какой высшій смыслъ руководилъ петербургскими публичными лекціями, какая мысль лежала въ ихъ основѣ? Или все хорошо, что даютъ -- бѣдному все годится: читайте ему о дровахъ, о стеариновомъ производствѣ, о Навуходоносорѣ, о канарейкахъ, о приготовленіи ализариновыхъ чернилъ, а кстати передъ святой о крашеніи яицъ фуксиномъ. Но если это такъ, зачѣмъ-же пы не держитесь той-же программы для гимназій и университетовъ? Нѣтъ,-- вы говорите, образованіе должно быть систематическое; слѣдуетъ давать извѣстную серію знаній, распредѣлять предметы группами, культировать мысль дѣтей и молодежи извѣстнымъ образомъ, давать знанія необходимыя, приноровленныя къ извѣстнымъ цѣлямъ, къ силамъ слушателей, къ потребностямъ страны и времени. А развѣ для взрослой публики нужно не то-же самое; развѣ ее еще но больше, чѣмъ дѣтей, нужно наводить на полезное мышленіе, на предметы общественно важные и соціально-практическіе?
   Мы слышимъ повсюду голоса недовольныхъ, что реформы нашего времени понимаются не такъ, плодотворность успѣха ихъ тормозится невѣжествомъ и незнаніемъ. Въ одномъ мѣстѣ поражаютъ своею непостижимостію приговоры присяжныхъ; въ другомъ кидается въ глаза безсиліе и невѣденіе адвокатуры; въ третьемъ земство, точно въ летаргіи, не знаетъ, что ему дѣлать съ собою и, не видя предъ собою никакихъ задачъ, уходитъ въ канцелярскую рутину и перестаетъ быть земствомъ. Хорошо и справедливо разсуждаютъ г. Катковъ и "Заря", что намъ нужна повсюду правда, нуженъ смыслъ, нуженъ высшій разумъ, нужно сознаніе своего долга и обязанностей. Ну и дайте намъ эту правду, этотъ смыслъ, это сознаніе, этотъ высшій разумъ; а вы преподносите намъ Юліана-отступника, да вентиляцію, Что вы, смѣетесь надъ обществомъ и его умственными потребностями? что вы читаете лекціи для американцевъ, или для русскихъ?
   А тутъ еще мы встрѣчаемъ горькія сѣтованія нашихъ людей интеллигенціи на русское равнодушіе, на заѣдающую всѣхъ скуку, на общую апатію и инерцію мысли. Я не стану восхвалять русскаго общества -- оно спитъ и ничего не понимаетъ, ибо прежде всего не понимаетъ своихъ собственныхъ интересовъ. Общество, дѣйствительно, вяло, дрябло и инертно; но будьте хотя немножко справедливы и не кивайте на Петра. Скажите, что сдѣлали великаго свѣтила нашей интеллигенціи. Кто несетъ свѣточь, за кѣмъ идти толпѣ, кто путеводитель нашего невѣденія и умственной безпомощности. Артисты фигурируютъ теперь тамъ, гдѣ мѣсто серьезной мысли и пониманіи общественныхъ интересовъ. Наука исходитъ теперь для общества съ концертныхъ подмостковъ и даровитый Сѣченовъ читаетъ физіологію между антрактами живыхъ картинъ!
   Положительно мы возвращаемся къ временамъ аристократическаго услажденія празднаго досуга; намъ льстятъ зрѣлищами и увеселеніями и пульсъ нашей жизни бьется теперь въ артистическихъ кружкахъ и въ художественномъ клубѣ. Какъ-бы не случилось съ нашимъ обществомъ того-же, что случилось съ стрекозой?
   Но и художественнаго клуба оказалось недостаточно. Думая, какъ-бы совершеннѣе удовлетворить умственнымъ потребностямъ высшей русской интеллигенціи, Петербургъ задумалъ еще болѣе высокое наслажденіе. Г. Рубинштейнъ предложилъ объединить художниковъ разныхъ отраслей искуства и устроить періодическія бесѣды. Клубъ художниковъ потерялъ свое первоначальное значеніе и превратился въ обыкновенный клубъ; значитъ, для интеллигенціи въ немъ нѣтъ мѣста. "Бесѣды" г. Рубинштейна и должны пріютить итого бѣднаго скитальца. Членами "бесѣды "могутъ быть только признанные литераторы, художники, артисты, музыканты, ваятели, архитекторы. "Бесѣда" должна стать на высоту самаго могучаго авторитета; она какъ-бы объединяетъ своего мыслію всѣ искуства, соединяетъ въ себѣ всѣ таланты и силою своего внутренняго содержанія даетъ жизнь, направленіе и движеніе всему русскому искуству. Въ первое собраніе была избрана комиссія, которой поручили разработать вопросъ о томъ, кто долженъ быть членомъ "бесѣды" и чѣмъ она будетъ заниматься. Чрезъ недѣлю происходило второе собраніе, на которое народа явилось однако меньше, чѣмъ на первое, несмотря на то, что приглашенныхъ было больше и что въ это второе собраніе слѣдовало обсудить основанія вновь проектируемаго общества. Комиссія назвала "бесѣду" учено-литературною и художественною, но г. Рубинштейнъ подалъ особое мнѣніе, доказывая, что "бесѣда" должна быть художественною. Это исключеніе ученыхъ привело многихъ въ недоумѣніе и начался споръ о необходимости сліянія науки съ искуствомъ. Сторонники г. Рубинштейна доказываютъ, что онъ вовсе не имѣлъ нелѣпой мысли исключить изъ общества людей ученыхъ, а что ему просто не нравилось слишкомъ длинное названіе "учеполитературная и художественная "бесѣда". Засѣданіе ничѣмъ не кончилось. Въ 70 No "Петербургскихъ Вѣдомостей" явилась затѣмъ слѣдующая замѣтка: "Гора родила мышь. Попытка собрать воедино всю петербургскую интеллигенцію дала результатъ блистательный... по своей печальной сущности. Первое собраніе обѣщало нѣчто. Выбрана была комиссія для составленія проекта. Проектъ былъ принятъ. Казалось-бы отчего не пойти дѣлу, но вслѣдствіе разныхъ ненужныхъ и раздражающихъ преній, желающихъ собраться въ третій разъ оказалось только 32 ч. Проектъ устава оставался однако неуничтоженнымъ и 32 человѣка могли все-таки начать устройство вечеровъ. Но вчера собралось всего 10 человѣкъ, изъ которыхъ трое не были на предварительныхъ собраніяхъ. Посидѣвши и пождавши, они пришли къ необходимости удалиться въ 11 часовъ. Изъ членовъ комиссіи по проекту устава явились только два члена отъ литературнаго отдѣла, да и вообще всѣ изъ собравшихся вчера, кромѣ одного, принадлежатъ къ литературному міру. Не знаемъ, какъ объяснить такое равнодушіе. Быть можетъ, многіе заранѣе рѣшили, что изъ "Бесѣды" ничего не выйдетъ. По всякомъ случаѣ фактъ печальный и всѣ работники мысли, печатнаго слова и художественнаго творчества, будутъ продолжать сѣтованія о неимѣніи никакого пріюта, гдѣ-бы "отдыхъ людей интеллигенціи соединенъ былъ съ обмѣномъ идей и интересовъ". Отчего-же эта неудача? Не отъ того-ли, что люди прежде всего не знаютъ, чего они хотятъ и для чего они будутъ собираться. Если и бесѣда будетъ органомъ художества и чистаго искуства, то для чего она намъ; а если она должна быть пріютомъ для обмѣна идей, то не будетъ-ли правильнѣе поставить прежде всего вопросъ -- окажется-ли намъ возможнымъ обмѣниваться идеями и какими, какой размѣръ примутъ эти обсужденія, до какого предѣла онѣ будутъ идти и какихъ предметовъ касаться, какая должна быть цѣль бесѣдъ, какой интересъ, какіе опредѣленные вопросы, которые нужно и можно будетъ разработывать? Что это, -- небольше, какъ пріютъ для отдыха или-же общество съ точною и ясноопредѣленною цѣлью? Мы знаемъ, что у насъ, напр., есть "Общество для содѣйствія промышленности и торговлѣ", есть "Общество экономическое", есть "Общество географическое " -- у всѣхъ у нихъ точныя цѣли и ясноопредѣленные интересы и общества эти существуютъ и члены въ нихъ собираются. Съ подобнымъ-же усердіемъ люди идутъ и въ обыкновенные клубы, если клубы даютъ возможность пріятнаго отдыха. Но въ такомъ случаѣ клубъ теряетъ спеціальный характеръ; ибо и литераторы, и живописцы, и технологи, и художники, и чиновники отдыхаютъ и кейфуютъ одинаковымъ образомъ. Нужна-ли еще "Бесѣда"; развѣ и безъ нея недовольно клубовъ, гдѣ можно тоже ничего не дѣлать; зачѣмъ еще новый клубъ, зачѣмъ литераторамъ и художникамъ нужно отдыхать непремѣнно въ особомъ, изолированномъ отъ другихъ мѣстѣ; почему-бы имъ не обмѣниваться своими идеями хотя-бы въ клубѣ художниковъ, забравшись для этого въ отдѣльную комнату и устроивъ въ ней свой особнякъ, закрытый для непосвященныхъ?
   А между-тѣмъ нельзя сказать, чтобы мысль г. Рубинштейна не была въ основаніи правильною. Лучшихъ русскихъ людей тяготитъ инерція окружающей ихъ жизни, отсутствіе живого общественнаго интереса и скука бездѣятельности. Жить, дѣйствительно, скучно, очень скучно и всякій умный человѣкъ не можетъ не задаться вопросомъ -- значитъ-ли это жить, стоитъ-ли жить такимъ образомъ, нельзя-ли жить лучше? Скучающая мысль ищетъ выхода, ищетъ дѣла. Если нѣтъ дѣла настоящаго, она готова помириться на полудѣлѣ, лишь-бы найти хотя какую-нибудь болѣе оживляющую дѣятельность. Вотъ въ этомъ-то дѣлѣ или полудѣлѣ и заключается связующее звено. Нужно, значитъ, чтобы люди собирались для дѣла.
   Хорошо сказать -- дѣло! но какое дѣло? какимъ дѣломъ связать людей интеллигенціи? Мысль г. Рубинштейна и тутъ оказывается вѣрной въ основаніи. "Бесѣда" должна быть авторитетной силой, мнѣніемъ которой дорожили-бы всѣ, подвизающіеся на поприщѣ искуства. "Бесѣда" должна соединить въ себѣ таланты и служить какъ-бы выставкой ихъ силъ: писатель прочитаетъ свое новое произведеніе, пѣвецъ споетъ арію изъ новой роли, актеръ скажетъ монологъ, художникъ принесетъ свою картину, музыкантъ усладитъ васъ своею игрою. Въ этомъ проектѣ шевелится мысль, но мысль смутная и желаніе неясное; мысль нужно поставить опредѣлительнѣе и извлечь. ее изъ хаоса какой-то безсистемной выставки талантовъ. Одно показываніе талантовъ грозитъ свести "бесѣду" къ пустой игрѣ въ тщеславіе и похвальбу и ставитъ всѣхъ членовъ въ рискованное положеніе риска скорой перебранки. Интеллигенціи заниматься пустяками не приходится; пусть она задается цѣлію, болѣе ея достойной, оставитъ выставки талантовъ и отправится въ поиски за дѣломъ въ область мысли.
   Я укажу читателю на одну область, гдѣ общее примиреніе довольно нетрудно. Мы не знаемъ себя и очень хотимъ узнать себя; мы ищемъ дѣла и не знаемъ, гдѣ его найти; мы хотимъ учиться и но знаемъ, чему; мы чувствуемъ въ себѣ силу и не знаемъ, куда ее пристроить. Что такое наши петербургскія публичныя лекціи, какъ не доказательство нашего самоневѣденія и блужданія въ потемкахъ? Превратите "бесѣду" въ фабрику самыхъ лучшихъ русскихъ мыслей, и вы увидите, что всякій пойдетъ туда, кому нужна хорошая мысль; устраните отъ "Бесѣды" частный интересъ лица, не дѣлайте ее ареной для борьбы авторскихъ самолюбій; но укажите ей болѣе широкія задачи и болѣе общія цѣли. Сдѣлайте "Бесѣду" источникомъ общественной мысли, свяжите ее съ интересами Россіи; пусть она будетъ центромъ публичныхъ бесѣдъ въ формѣ публичныхъ лекцій о всемъ, что ближе касается русскихъ общественныхъ интересовъ -- и "Бесѣда" получитъ смыслъ и жизнь. Теперешній клубъ художниковъ устраиваетъ у себя лекціи такъ-же, какъ онъ устраиваетъ у себя живыя картины. Клубу нужны свѣтила и знаменитости "художествъ" и потому онъ готовъ одинаково пригласитъ для лицедѣйства и фокусника, и скрипача, и ученую знаменитость, если она есть налицо. Къ остальныхъ публичныхъ лекціяхъ, которыя читалъ нынче Петербургъ, блистало именно отсутствіе всякой идеи. Оттого-то публикѣ и преподносились никому ненужныя группы хвойныхъ деревъ и еще менѣе нужный Юліанъ-отступникъ. "Бесѣда", какъ центръ русской интеллигенціи, могла-бы организовать свои вечера инымъ порядкомъ; она могла-бы имъ дать стройную систему но обдуманной программѣ въ прямой связи съ требованіями общественной жизни, пробуждая общественное сознаніе и давая отвѣты на его вопросы. "Бесѣда" могла-бы превратиться какъ-бы въ академію наукъ и искуствъ для взрослыхъ. Пусть и музыкантъ покажетъ высоту музыкальнаго искуства, пусть живописецъ и скульпторъ дадутъ образчики художественнаго творчества, пусть беллетристъ прочитаетъ свое новое произведеніе, но пусть выше всего этого я какъ-бы связывая всѣхъ стоитъ серьезная мысль и слово новаго знанія, раздающееся съ кафедры. Если въ художественномъ клубѣ и въ другихъ мѣстахъ устраиваются лекціи безъ всякой связующей ихъ мысли, я не думаю, чтобы "Бесѣдѣ" нужно было слѣдовать тѣмъ-же путемъ. Интеллигенція безъ мысли -- абсурдъ.
   Но тутъ-то, кажется, мы и приходимъ къ поворотной точкѣ. Въ "Петербургскихъ Вѣдомостяхъ" пишутъ, что въ первые-же вечера обнаружилось разномысліе и разъединеніе. Въ сферѣ экономическихъ идей происходитъ теперь во всемъ мірѣ самая ожесточенная борьба. Это понятно, ибо сталкиваются два общественные строя -- государственно-буржуазный и государственно-народный. Столкновеніе ведетъ къ ломкѣ учрежденій, къ борьбѣ формирующагося новаго уклада жизни -- съ старымъ; богатый сталкивается съ бѣднымъ, привилегированный съ непривилегированнымъ. Но что-же можетъ заставить сталкиваться нашихъ литераторовъ? У насъ въ литературномъ мірѣ нѣтъ, слава-Богу, ни аристократовъ, ни плебеевъ; аристократія талантовъ не ломается передъ безталанностію и богатый -- передъ бѣднымъ. Да и гдѣ у насъ богатые -- всѣ мы голь; всѣ мы только образованные пролетаріи, переколачивающіеся изо дня въ день, не зная, чѣмъ придется жить черезъ мѣсяцъ и не придется-ли окончить свои дни въ богадѣльнѣ. Ясно, что экономическими интересами мы связаны крѣпко одинъ съ другимъ и что всѣ мы одного лагеря. Но, видно, экономическая связь некрѣпка и есть еще нѣчто, ее разъѣдавшее. У насъ нѣтъ связи въ мысли; насъ расталкиваетъ разбродъ понятій и отсутствіе общаго соціальнаго интереса. Если "Бесѣда" найдетъ такую связывающую ниточку, интеллигенція сольется въ одно, нѣтъ -- разползется врознь.
   Я думаю, тутъ и ненужно гнаться особенно за примиреніями. "Зарю" и "Всемірный Трудъ" едва-ли вы примирите съ тѣми органами русской мысли, правоты которыхъ они не признаютъ. Давно ужо извѣстно, что европейская умственная сумятица происходитъ отъ того, что спутались міровоззрѣнія теологическое, метафизическое и положительное. "Бесѣдѣ", конечно, не распутать той-же путаницы, совершающейся въ русской коллективной головѣ. Но "Бесѣда" хочетъ стать въ главѣ интеллигенціи -- пусть и становится. Пусть она держитъ себя на высотѣ послѣдняго слова науки и только атому слову даетъ мѣсто у себя на кафедрѣ. Недовольные будутъ; ну и пусть будутъ, но еще больше найдется людей съ здравымъ смысломъ, которые помогутъ устроить дѣло. О примиреніи даже вовсе и ненужно заботиться: примиреніе совершится потомъ. Русскій человѣкъ слишкомъ стаденъ и слишкомъ не привыкъ сдерживать свои личные порывы (когда онъ не боится взысканія), чтобы мечтать о возможности единодушія съ перваго раза. Русскому человѣку, будь онъ разлитераторъ, нужно еще начальство. Если Петербургъ можетъ выставить хоть 30 человѣкъ изъ интеллигенціи, которые возьмутъ на себя починъ, если согласіе можно установить между передовиками -- остальные пойдутъ за ними и "Бесѣда" осуществится. но чтобы она установилась и окрѣпла, она должна заключать въ себѣ влекущій интересъ и не быть замкнутой отъ публики. Интересъ-же дадутъ лекціи о вопросахъ, близкихъ обществу, и талантливые представители искуствъ; серьезность цѣли дастъ "Бесѣдѣ" характеръ порядочности, котораго недостаетъ другимъ нашимъ общественнымъ собраніямъ, и капкану мѣста не будетъ. Нужно, слѣдовательно, чтобы нашлось нѣсколько энергическихъ людей и чтобы они начали дѣло.
   

ІІ.

   Мысль о "Бесѣдѣ" -- признакъ отрадный, признакъ стремленія развязаться съ апатіей, выскочить изъ застоя и спячки и жить интересами болѣе широкими, человѣческими, европейскими. Но большая ошибка полагать, что русская мысль спитъ непробуднымъ сномъ и не даетъ себя чувствовать повсюду. Для разбросанной русской мысли нѣтъ только центра, который-бы ее стягивалъ и группировалъ въ одну общую силу. Мысль сказывается не въ одномъ Петербургѣ; она проситъ дѣла и въ провинціи, можетъ-бы еще больше, чѣмъ въ столицахъ.
   Разница между столичною и провинціальною мыслію въ томъ, что въ столицѣ она богаче численностію мыслящихъ единицъ, въ провинціи же мыслящіе люди разбросаннѣе. Но за-то провинціальная мысль непосредственнѣе и практичнѣе; она ближе къ народной жизни и ближе къ общественному интересу; столичная же мысль теоретичнѣе, общѣе, можетъ-быть шире по своему розмаху, но зато она дальше отъ насущныхъ потребностей страны, которыми питается непосредственно мысль провинціальная. Провинція само-но-себѣ матеріалъ для разработки общественныхъ вопросовъ; она основной источникъ вопросовъ, ждущихъ отвѣта. Поэтому настоящіе люди дѣла скорѣе всего могутъ явиться изъ провинціи, которой виднѣе Россія, ея нужды, бытъ и потребности. Но эта мыслящая провинція есть еще сила, едва возникающая и едва растущая. Рядомъ съ этой провинціей стоитъ другая провинція, безпомощная въ смыслѣ интеллектуальномъ, безпомощная въ своемъ незнаніи и неумѣньи выдти изъ затрудненій. Отчего земство въ большинствѣ случаевъ перестало быть земствомъ? Только оттого, что оно не знаетъ себя и не знаетъ, за что и какъ ему приняться. Укажу на одинъ случай. Вопросъ о налогахъ самый важный изъ всѣхъ вопросовъ настоящаго момента. Но обратитесь къ любому члену земства или къ секретарю земскаго собранія, обратитесь къ членамъ городскихъ управленій, и васъ поразитъ полное отсутствіе теоретическаго и практическаго пониманія этого вопроса. Я знаю одинъ городъ, въ которомъ дохода 40 тыс., а расхода 47 тыс. Гдѣ взять эти недостающія 7 тыс.? Люди ломаютъ головы и придумать ничего не могутъ, ибо почтеннымъ провинціальнымъ финансистамъ приходится дѣйствовать своимъ умомъ, подобно первому портному. Трудно! Слѣдуетъ-ли удивляться, что люди наконецъ махнутъ рукой и оставятъ все попрежнему. Дѣятельность энергична только тогда, когда свѣтла мысль, ибо только ясная мысль руководитъ ясно волей. Но если мысль смутна и темна, если знаніе не указываетъ ей точной дорожки, поведеніе всегда шатко и неопредѣленно, потому-что энергіей руководитъ неустановившаяся, шаткая мысль. Отчего, напр., возможны проекты, въ родѣ сочиняемыхъ г. Шиповымъ, отчего возможно огульное голословное обвиненіе народа въ неудовлетворительности народнаго хозяйства. Только оттого, что мыслители, въ родѣ г.г. Шиповыхъ, видятъ одну сторону быта и не знаютъ азбуки соціально-экономической науки и ся исторіи. Отчего городъ, о которомъ я сказалъ выше, поломавъ голову надъ своимъ дефицитомъ, кончитъ все-таки тѣмъ, что ничего не выдумаетъ или остановится на какой-нибудь полумѣрѣ? Только оттого, что онъ и радъ-бы душой сдѣлать что-либо хорошее, да но знаетъ, съ какого конца приняться за дѣло.
   У насъ печатается много книгъ; издательская дѣятельность процвѣтаетъ и издатели богатѣютъ; но все, что дѣлается, идетъ точно въ пропасть, а непосредственное практическое вліяніе на жизнь книжно-литературной дѣятельности вовсе не соотвѣтствуетъ затратамъ силъ и средствъ. Кого винить -- авторовъ или издателей? Ни тѣхъ и ни другихъ. Просто нѣтъ ниточки, за которую держались-бы люди и потому съ книгами происходитъ у насъ то-же самое, что съ петербургскими публичными лекціями. Попадется подъ руку случайно иностранная книга и ее переводятъ; забредетъ въ голову случайная мысль -- и пишется статья, или предлагается какое-нибудь изслѣдованіе о табакѣ, пишется государственный проектъ о порученіи продажи водки земству. По почему переводится эта книга а не другая; почему нападки на акцизъ, а не на что-нибудь другое; почему изслѣдованіе о табакѣ, а не о подушной подати? А потому-же, почему читалось Петербургу объ Юліанѣ-отступникѣ и о группѣ хвойныхъ растеній,-- потому, что человѣческой мыслію руководитъ не твердо выработавшаяся идея, а случайность. Беру совершенно случайные NoNo 79 и 80 С.-Петербургскихъ Вѣдомостей. Потъ объявленія о книгахъ, которыя я въ нихъ нахожу: Клиническія лекціи Труссо. Клиническія лекціи о женскихъ болѣзняхъ. Практическое руководство къ изученію женскихъ болѣзней. Симптомы болѣзней органовъ дыханія и кровообращенія. Лекціи современныхъ нѣмецкихъ клиницистовъ. Лекціи о легочной чахоткѣ. Болѣзненныя настроенія души. Ученіе объ остромъ или скоропроходящемъ помѣшательствѣ. Рефлексы головного мозга. Историческій очеркъ конкурснаго процесса. Комедія всемірной исторіи. Онанизмъ. Секретныя наставленія мужчинамъ. Обозрѣніе японскаго архипелага. Путешествіе по Россіи. 06щественное движеніе при Александрѣ I. Изъ мрака къ свѣту. Рыцари духа. Лелія. На высотѣ. Дѣло подъ нумеромъ 113. Преступленіе въ Орсивалѣ. Жди и надѣйся. Разводъ. Даніэль Роккъ. Эльстерово безуміе. Тайны города Мадрита или грѣшница и кающаяся. Изабелла или тайны мадридскаго двора. Мексика, или республика и имперія. Очеркъ исторіи русской церкви. Путешествіе къ верховьямъ Нила. Путешествіе по средней Азіи. Очерки средней Азіи. Разсказы дѣдушки про сѣдую старину. Разсказы для маленькихъ дѣтей. Учебникъ географіи Россіи. Наши домашнія животныя. Первая книга для чтенія. Новая азбука. Тысяча одна ночь. Золотая азбука. Годъ въ картинахъ. Дѣтскія радости. Очерки исторіи русской литературы. Полный нѣмецко-русскій словарь. Книга практическихъ познаній для всѣхъ сословій, городского и сельскаго общежитія.
   Не считая рѣдкаго и какъ-бы совершенно случайнаго объявленія о медицинскихъ сочиненіяхъ, въ этомъ спискѣ прежде всего бросается въ глаза литература для легкаго чтенія и дѣтскія книги. По кто-же не знаетъ, что въ легкой литературѣ у насъ преобладаетъ Понсонъ дю-Терайль; что-же касается до дѣтской, то она превратилась въ самую безсовѣстную спекуляцію и самое лучшее употребленіе, которое можно сдѣлать изъ дѣтскихъ книгъ -- сжечь ихъ торжественно на Волновомъ нолѣ и прахъ ихъ разметать по вѣтру. Но гдѣ-же въ приведенномъ нами выше спискѣ сочиненія экономическія, сочиненія, отвѣчающія нашему пробудившемуся сознанію, гдѣ книги полезныя, которыя-бы разъясняли намъ насъ самихъ, усвѣтляли-бы и укрѣпляли русскую мысль, давали-бы намъ основаніе для твердаго поведенія? Того, что намъ нужно, именно и нѣтъ, а того, что затемняетъ мысль -- цѣлые вороха.
   Въ концѣ прошедшаго столѣтія, когда Франція находилась въ подобномъ-же положеніи смутной мысли, подъ редакціей Дидро и д'Аламбера было дано французамъ цѣлое изданіе но предметамъ изъ области философіи, права, религіи и государственнаго нрава. Энциклопедія, разработывая вопросы современной ей науки, устанавливала точку зрѣнія и давала общественной мысли извѣстное, точно-опредѣленное направленіе. Вотъ что нужно намъ теперь и можетъ-быть больше, чѣмъ энциклопедія Дидро и д'Аламбера тогдашней Франціи. Вывести русскую мысль изъ разбора можетъ только подобная общая энциклопедія по всѣмъ главнѣйшимъ вопросамъ общественно-экономической науки. У насъ нѣтъ ни теоретической точки зрѣнія, съ которой-бы мы теперь смотрѣли вѣрно на свое теперешнее умственное состояніе; нѣтъ и практическихъ изслѣдованій нашего собственнаго быта и указаній, какъ примѣнить теорію къ практикѣ. Русская мысль не оттого въ разбродѣ, что не искала-бы свѣта и не хотѣла-бы порядка, а оттого, что не знаетъ, гдѣ искать этого свѣта и въ какихъ книгахъ искать своего спасенія. На издателей-книгопродавцевъ разсчитывать, конечно, нечего. Книгопродавецъ имѣетъ въ виду только спой купеческій разсчетъ и если ему Понсонъ-дю-Терайль дастъ больше выгодъ, онъ напечатаетъ, конечно, его, а не сочиненія Сѣченова, и книгопродавцы правы, разсчитывая на массу и стадо. Но кто-же позаботится не о стадѣ, кто позаботится о такихъ проявленіяхъ русской мысли, въ которыхъ выражается ея лучшая передовая сила, но которая въ тоже время въ видѣ книги не окунаетъ издержекъ изданія и не обѣщаетъ барыша? кому взяться за подобныя дѣла, кому стать во главѣ русской мысли и давать камертонъ общему мышленію? Помочь тутъ можетъ, конечно, лишь интеллигенція, а какъ во главѣ ея хочетъ стать "Бесѣда", то ясно, что "Бесѣда" должна и превратиться въ руководящій центръ русской мысли, въ силу, согласующую наши умственныя противорѣчія, въ силу, направляющую мысль на вѣрную дорогу, въ силу, просвѣтляющую и поучающую взрослыхъ. Намъ нужно, чтобы рядомъ съ легкой литературой, которая вмѣстѣ съ канканомъ вытѣсняетъ изъ головъ и изъ нравовъ всякую порядочность, явилась-бы литература мысли, очищающая понятія, дающая имъ общественное направленіе. Намъ нуженъ въ области мысли пріютъ для порядочности, котораго у насъ нѣтъ; намъ нуженъ выходъ изъ умственной распущенности, невѣжества, незнанія, что дѣлать и за что приниматься. Наши широко-задуманныя энциклопедіи брались за дѣло не посиламъ; онѣ хотѣли обнять весь міръ, вмѣстить въ себѣ всѣ знанія и оттого обрывались на первыхъ томахъ, Зачѣмъ такая ширь, зачѣмъ тратить даромъ силы и заставлять публику платить деньги за объясненіе того, что значитъ А а, AAA, АА Аангичь, Абага, Абажуръ, Абай, Аббатинентъ, Абиноны, Антре, Апанъ, Апачи, Апе, Асканія, Баалъ, Бааръ, Бйба, Баба, Бабаи, Баба Яга, Бабій день, Бабисы, Бабу Багусы и т. д. и т. д. и т. д. Возьмите любой русскій энциклопедическій словарь и вы найдете въ немъ 9/10 подобныхъ, никому ненужныхъ словъ и объясненій, занимающихъ только мѣсто. Для подобныхъ рѣдкостей достаточно словаря Толля и вовсе ненужно энциклопедій. Ограничьте энциклопедію только сферой соціально-экономическихъ знаній, критикой существующаго теперь юридическаго міровоззрѣнія и ученіемъ о государствѣ и тогда въ немногихъ томахъ русское общество получитъ справочную книгу, въ которой оно нуждается, и отсутствіе которой, можетъ быть, больше всего мѣшаетъ нашему земству дѣлать свое дѣло. Многіе-бы рады дѣлать; въ каждомъ земствѣ вы найдете десятки людей съ самымъ искреннимъ желаніемъ быть полезными, но дѣлать нечего, потому-что никто не знаетъ, что ему сдѣлать. Въ головахъ повсюдный сумбуръ; до всего нужно доходить своимъ умомъ; провѣрить себя не на чемъ, спросить не у кого, книгъ руководящихъ нѣтъ -- поневолѣ подумаешь, подумаешь да и ляжешь спать. Гдѣ та точка, изъ которой-бы исходилъ свѣтъ? Пусть интеллигенція дастъ ясную мысль и ясность явится во всѣхъ нашихъ дѣлахъ. "Положеніе о земскихъ учрежденіяхъ" дало только юридическое право, но оно не могло научить думать; "Положеніе о земскихъ учрежденіяхъ" и "Городовое учрежденіе" сказали -- хозяйничайте сами, но какъ хозяйничать, съ чего начать, положенія научить не могутъ. И вотъ люди держатъ въ рукахъ положеніе и съ скорбнымъ видомъ взираютъ на свое право, не зная, какъ имъ пользоваться, какъ разобраться, чѣмъ хозяйничать. Люди ждутъ, что имъ кто-нибудь прикажетъ и дастъ программу, но никто не приказываетъ и программы никто не даетъ.
   А между тѣмъ нашу интеллигенцію пожираетъ скука бездѣятельности и скучающая интеллигенція рѣшается устроить "бесѣды" для пріятнаго отдыха и для обмѣна мыслей. Интеллигенція хочетъ слушать превосходную игру г. Рубинштейна, смотрѣть на картины Ге, на статуи Антокольскаго, хочетъ, чтобы лучшіе беллетристы читали ей свои лучшія произведенія, чтобы лучшіе пѣвцы пѣли ей свои лучшія аріи, а она, интеллигенція, будетъ въ это время покоиться на мягкихъ диванахъ и отдыхать отъ своихъ трудовъ и мелочныхъ заботъ повседневной жизни. Да, нечего сказать -- время для празднаго досуга; нечего сказать -- дѣло, достойное интеллигенціи, когда русское общество, находясь въ моментѣ самоопредѣленія, ждетъ совѣта, указанія, умнаго слова!
   Я думаю, что для поведенія интеллигенціи должна быть другая программа, болѣе ея достойная. Пусть люди досуга услаждаются въ художественномъ клубѣ; для людей интеллигенціи не можетъ быть другого дѣла, кромѣ работы мысли, кромѣ дѣла мысли, кромѣ служенія общественной мысли. Изъ-за чего и хлопочетъ вся литература -- всякій пропагандируетъ, всякій поучаетъ; но въ цѣломъ вся эта пропаганда и поученія -- не болѣе, какъ кошачій концертъ. Каждый дуетъ свою ногу; дирижера нѣтъ; единство въ отсутствіи: ни плана, ни системы, ни порядка. Представители "бесѣды" слышатъ диссонансъ кошачьей музыки только въ области искуства и думаютъ своими бесѣдами создать гармонію и единство. По диссонансъ въ области искуства и изящной литературы не прекратится, пока не уничтожится диссонансъ въ области мысли вообще. Слѣдовательно, нужно начать съ мысли, нужно начать съ указанія работы ей. Какая-же можетъ быть работа мысли и въ какомъ направленіи?
   Что такое общество? Не болѣе, какъ широко развившаяся хозяйственная организація,-- исполинское сложное хозяйство, въ которое входитъ множество самыхъ разнообразныхъ элементовъ и факторовъ, дѣйствуетъ множество силъ, образующихъ собою общенародное производство. Чтобы удовлетворить всѣмъ разнообразнымъ потребностямъ людей, общенародное производство распадается на отдѣльныя производства и въ каждомъ изъ нихъ дѣйствуютъ свои собственные производительные элементы. Въ этой громадной лабораторіи все дѣйствуетъ по законамъ труда, все держится на экономической основѣ и всѣ отдѣльныя производства имѣютъ одну цѣль -- удовлетворить потребностямъ средняго человѣка, дать ему все, что нужно, и въ томъ соотвѣтствіи и порядкѣ, въ какомъ ему нужно.
   Удовлетвореніе этого средняго человѣка производится совершенно слѣпымъ образомъ. Каждая отдѣльная сила преслѣдуетъ свою цѣль и дѣлаетъ свое дѣло, подчиняясь хаотической путаницѣ сталкивающихся отдѣльныхъ личныхъ интересовъ. Отъ этого современное европейское общество является какой-то стихійной силой, въ дѣйствіяхъ которой невозможно разобрать ни системы, ни плана въ отношеніяхъ производящихъ силъ, и о степени полезности ихъ можно судить только по отрицательнымъ признакамъ -- размѣру и числу бѣдности матеріальной и умственной, по размѣру неудовлетворенія, но числу лицъ, отклоняющихся отъ средняго человѣка въ сторону лишеній.
   Но что такое средній человѣкъ и можно-ли сію опредѣлить? Средній человѣкъ у каждаго народа свой -- средній англичанинъ не то, что средній нѣмецъ, и средній нѣмецъ не то, что средній русскій, О среднемъ русскомъ мы можемъ имѣть очень отдаленное приблизительное понятіе изъ среднихъ статистическихъ данныхъ и наибольшій матеріалъ для этого даетъ пока статистика Гауснера. Числа Гауснера однако не всегда достаточно близки къ намъ по времени и недостаточно достовѣрны но источникамъ. Поэтому Гауснеръ годится только для отдаленныхъ приблизительныхъ сравненій всего производимаго среднимъ русскимъ человѣкомъ съ хозяйственной дѣятельностію средняго человѣка другихъ странъ. Средній русскій человѣкъ долженъ быть опредѣленъ болѣе точными и болѣе близкими наблюденіями и не вообще по всей Россіи, а по отдѣльнымъ мѣстамъ. Изслѣдованія этого рода представятъ немало затрудненій, особенно при опредѣленіи количества умственной работы, производимой русскимъ интеллектомъ, сравнительно съ интеллектомъ европейскимъ. Но на первый разъ, пожалуй, и незачѣмъ простирать такъ далеко требованій и было-бы совершенно достаточно ограничить поле изслѣдованія однимъ опредѣленіемъ результатовъ мускульной экономической дѣятельности и физическихъ условій жизни русскаго средняго человѣка.
   Сравнительно съ европейскимъ среднимъ человѣкомъ, средній русскій представляетъ нѣкоторыя особенности. Возьмите перваго бюргера, который попадется вамъ на улицѣ любого нѣмецкаго города и это будетъ экземпляръ если не вполнѣ, то очень близко подходящій къ среднему нѣмцу. Средній русскій -- двойная величина. Привилегированныя сословія рѣзко отдѣляются у насъ отъ сельскаго населенія и но быту, и по производительности, и по государственнымъ тягостямъ. Поэтому выводъ общаго средняго человѣка изъ всѣхъ сословій былъ-бы величиной не точной, дающей ошибочное понятіе. У привилегированныхъ сословій свой средній человѣкъ, у рабочаго сельскаго и мѣщанскаго населенія -- свой. Эти два средніе человѣка должны быть опредѣлены особо, и только ихъ отдѣльнымъ опредѣленіемъ разъяснится взаимное отношеніе и значеніе ихъ, какъ отдѣльныхъ факторовъ общенароднаго хозяйства. Каждый такой средній человѣкъ есть извѣстная единица силы, разыгрывающая свою собственную хозяйственную роль и находящаяся въ своихъ собственныхъ условіяхъ успѣшности труда. Изслѣдованіе условій успѣшности труда есть основная точка всего экономическаго вопроса. Если англичанинъ или французъ производятъ больше русскаго, то только оттого, что условія успѣшности англійскаго труда иныя, чѣмъ условія труда русскаго... У насъ привыкли жаловаться на негодность и дороговизну всего русскаго. Но что значитъ дороговизна? Цѣнность всякой вещи, т. е. количество вещей, которое можно дать за другую вещь, зависитъ исключительно отъ количества труда, употребленнаго на ея производство. Чѣмъ больше труда, тѣмъ и вещь стоитъ больше. Если англійскія вещи лучше и дешевле, значитъ англійскій трудъ дѣйствуетъ въ условіяхъ большей успѣшности, и англичанинъ имѣетъ надъ природой больше власти, чѣмъ русскій. Сравнительно количество вещей, производимое даннымъ народомъ въ данный моментъ, или богатство страны, есть количественный и качественный результатъ силъ народа. Чѣмъ качественное состояніе труда выше, т. е. чѣмъ выше его производительность, тѣмъ дешевле его результаты и тѣмъ выше цѣнность самаго труда; напротивъ, чѣмъ качество труда ниже, тѣмъ дороже вещи и тѣмъ меньше получаетъ рабочій за свой трудъ, слѣдовательно онъ долженъ находиться и на болѣе низкомъ минимумѣ удовлетворенія.
   Одно изъ главнѣйшихъ условій успѣшности или неуспѣшности труда, успѣшности или неуспѣшности общенароднаго производства есть размѣръ и система налоговъ данной страны. "Нѣтъ налога, говоритъ Рикардо,-- который-бы не мѣшалъ накопленію, потому-что нѣтъ такого налога, который-бы не стѣснялъ производства. Налогъ производитъ такое-же дѣйствіе, какъ неблагодарная почва, дурной климатъ, уменьшеніе ловкости и энергіи работника, дурное раздѣленіе труда или потеря какихъ-нибудь полезныхъ машинъ. Между налогами есть такіе, которые, правда, вредятъ производительности въ большей степени, чѣмъ другіе, но вредъ налоговъ вообще зависитъ не столько отъ выбора предметовъ, на которые они падаютъ, сколько отъ общаго, коллективнаго ихъ давленія".
   Налогъ всегда падаетъ на народный доходъ и всегда сокращаетъ народное производство; но если налогъ такъ великъ, что поражаетъ народный капиталъ -- странѣ предстоятъ самыя печальныя послѣдствія. Противовѣсомъ налогамъ, вообще стремящимся парализовать успѣшность народнаго труда, служитъ параллельное развитіе условій, помогающихъ развитію производительныхъ силъ. Налоги, даже и большіе, нестрашны, если другія условія помогаютъ труду доходить до возможно высокой количественной и качественной успѣшности. Такъ въ Англіи на каждаго жителя приходится 14 р. 28 к. налоговъ, во Франціи 12 р. 43 к., въ Пруссіи 7 р. 13 к., въ Россіи 6 руб. Но при всей сравнительной высотѣ англійскихъ налоговъ, народный трудъ Англіи находится въ условіяхъ гораздо болѣе выгодныхъ, чѣмъ гдѣ-либо. Англія, платя много, и производитъ много. Поставьте Англію въ такія условія, чтобы она, платя много, производила мало -- Англія сдѣлается Турціей. Слѣдовательно, страшенъ не налогъ самъuo-себѣ, а страшны тѣ условія, которыя задерживаютъ народный трудъ, которыя парализуютъ народный умъ, народную волю, народную экономическую энергію и экономическую свободу.
   Степенью развитіи производительныхъ способностей народа опредѣляются не только формы народнаго быта, но и формы государственной жизни. Та сила даетъ тонъ и цвѣтъ жизни страны, которая держитъ въ своихъ рукахъ ея хозяйство. Въ странѣ, стоящей на первой ступени гражданственности, народъ чуждъ (общихъ хозяйственныхъ интересовъ; въ пчелиномъ ульѣ, въ муравейникѣ больше общихъ экономическихъ интересовъ, чѣмъ у неразвитаго народа, ибо такихъ людей соединяетъ только опасность и одно сознаніе необходимости самозащиты. Государство въ такомъ зачаточномъ періодѣ думаетъ только объ одномъ -- какъ-бы не терпѣть отъ внѣшнихъ враговъ, и потому всѣ налоги подобнаго общества имѣютъ характеръ военной повинности. Впослѣдствіи, когда государство слагается въ законченную, организованную военную силу, хозяйство его сохраняетъ ту-же тенденцію; потребности военнаго строя подчиняютъ себѣ все народное хозяйство, ставя его въ зависимость отъ удовлетворенія военныхъ нуждъ. Этотъ характеръ сохранился до сихъ поръ въ европейскомъ государственномъ хозяйствѣ, и изъ великихъ державъ одна Англія подчиняется ему менѣе, даже и теперь, послѣ нѣмецкихъ побѣдъ.
   Уже въ средніе вѣка, рядомъ съ военнымъ государственнымъ хозяйствомъ, стало пробиваться новое начало. Это новое начало выходило изъ городовъ, но мѣрѣ того, какъ росло и богатѣло среднее сословіе. Богатѣющая буржуазія, шагъ за шагомъ, подъѣдала могущество прежней феодальной аристократіи и чисто-военнаго государства и основывала свое хозяйство. Успѣху средняго сословія помогли многія обстоятельства. Прежде всего на его сторонѣ была энергія личнаго труда и экономической предпріимчивости. Феодалы и землевладѣльцы, служившіе представителями военнаго начала, изображали собою силу вполнѣ непроизводительную; если они съ одной стороны охраняли трудъ отъ внѣшней непріятельской силы, то съ другой -- изображали собой внутреннюю непріятельскую силу и парализовали внутреннее производство. Поэтому центръ тяжести долженъ былъ перемѣститься туда, гдѣ былъ плодотворнѣе и производительнѣе трудъ. Буржуазія заработала свое положеніе не даромъ; она взяла его дѣйствительно плодотворнымъ и производительнымъ трудомъ; поэтому-то во время первой французской революціи она имѣла полное право сказать, что "среднее сословіе все", потому-что все остальное, какъ экономическій производитель, было дѣйствительно ничто.
   Личная энергія трудящейся буржуазіи придала необычайную быстроту развитію знаній. Феодалы и крупные землевладѣльцы не имѣли особенной причины культировать знаній: имъ промышленныя знанія были ненужны, поэтому-то трудъ мускульный и головной, какъ вещь излишняя, пользовался даже презрѣніемъ. Трудъ служилъ признакомъ плебейства, чистокровный же аристократизмъ выражался совершеннѣе всего въ праздности и въ эксплуатаціи чужого труда. Когда освободившіеся крѣпостные не захотѣли работать на чужой барщинѣ, чистокровные аристократы очутились въ положеніи очень неудобномъ. Къ счастію, у нихъ остались деньги и -- аристократія примкнула къ буржуазіи. Сила буржуазіи стала теперь еще больше. Владѣя капиталами, имѣя къ своимъ услугамъ вновь изобрѣтенныя машины, располагая техническими открытіями, среднее сословіе забрало въ свои руки общенародное производство. Сдѣлавшись главной силой, распорядителемъ и заказчикомъ труда, среднее сословіе измѣнило законодательство и государственное управленіе такъ, чтобы они служили исключительно для охраненія интересовъ распоряжающейся производствомъ буржуазіи. Сама наука пришла на помощь этому новому хозяину. Адамъ Смитъ, создавъ политическую экономію, собственно констатировалъ въ научной формѣ фактъ денежнаго буржуазнаго хозяйства.
   Политическая экономія, превратившись въ науку о производствѣ, вооружилась таблицей умноженія и занялась вычисленіемъ, что можетъ производить живая сила -- человѣкъ и что нужно, чтобы эта живая машина дѣйствовала хорошо и выгодно. Эту машину изображала, конечно, только одна мускульная рабочая сила; буржуа представлялъ собою интеллектуальный правящій элементъ и капиталъ; буржуа разсматривался наукой, какъ сила скопляющая и концентрирующая результаты труда, какъ основной рычагъ, двигающій производствомъ. Политическая экономія, разработанная Рикардо и Мальтусомъ, свела свое ученіе до такихъ одностороннихъ взглядовъ, которые впослѣдствіи сдѣлались ученіемъ о преобладаніи средняго сословія, о поглощеніи всѣхъ элементовъ труда денежнымъ господствомъ. Мальтусъ ставилъ бѣдному труженику въ преступленіе, если онъ имѣлъ дѣтей, и человѣка, лишавшагося средствъ существованія, провозгласилъ лишнимъ на землѣ. Это холодное и бездушное ученіе, доведенное до послѣднихъ выводовъ общественнаго самоубійства, увеличеніе населенія объявило явленіемъ анормальнымъ и антисоціальнымъ; оно измѣряло богатство народа не тѣмъ, что производитъ народъ вообще, а только чистымъ доходомъ буржуазіи; оно низвело рабочаго до простой работающей машины. Въ то-же время ученіе Рикардо и Мальтуса отдало всѣ свои симпатіи капиталу и слѣдовательно его представителю -- буржуазіи; оно хотѣло, чтобы капиталъ пользовался всею защитою и охраною закона, чтобы сила, руководящая хозяйствомъ, была единственной и основной силой, которой подчиняется все, которой служитъ все. И это было вполнѣ послѣдовательно. Если капиталъ дѣйствительно такая всемогущая, основная сила, отъ которой зависитъ весь міръ, то, конечно, весь міръ и долженъ служить этой силѣ. Вопросъ только въ томъ -- дѣйствительно-ли капиталъ такая сила?
   Никто не помогъ такъ разъясненію невѣрностей политической экономіи Адама Смита, какъ его геніальные послѣдователи Рикардо и Мальтусъ. Только ихъ безпощадная логика и послѣдовательность, незнавшая уступокъ, могла возвести въ законъ природы голодъ, страданія, рабство, эксплуатацію и вымираніе народа. Рикардо и Мальтусъ велики именно тѣмъ, что разоблачили свое собственное ученіе. Со времени ихъ стало совершенно ясно, что политическая экономія Адама Смита не есть наука, а только первая пробная систематическая попытка создать науку.
   Какъ въ средніе вѣка начали всходить первые ростки господствующаго теперь буржуазнаго хозяйства Европы, такъ въ концѣ прошедшаго столѣтія появились первые ростки народнаго хозяйства, которое ждетъ также своего будущаго. Эта форма хозяйства только въ послѣднее время нашла свое научное опредѣленіе и выразилась практически пока въ попыткахъ производительныхъ ассоціацій. Но вліятельной силы это новое хозяйственное направленіе еще не имѣетъ. Попытки рабочаго перенести центръ тяжести государственнаго хозяйства на себя вели только къ кровавымъ столкновеніямъ съ буржуазіей и оканчивались торжествомъ буржуазіи. И теперешнее междоусобіе Франціи должно кончиться побѣдой средняго сословія и завѣнчаться конституціонной монархіей...
   Итакъ, мы видимъ въ Европѣ три формы хозяйства и три соотвѣтственныя имъ формы правленія. Осѣ эти формы путаются, мѣшаются, заходятъ одна въ другую, и центръ тяжести, лежащій въ буржуазномъ хозяйствѣ, медленно колеблясь, готовится перемѣститься. Въ этой борьбѣ и въ колебаніи центра тяжести смыслъ политическихъ событій Европы въ XIX вѣкѣ.
   Но дѣло не въ томъ, что Европа переживала и переживаетъ свои три момента и три формы хозяйства въ трехъ, соотвѣтственныхъ имъ государственныхъ формахъ, а въ томъ, что европейскій интеллектъ переживалъ ихъ сознательно. Европа старалась читать и читала свою жизнь, какъ книгу, и формулировала то, что она вычитывала изъ извѣстныхъ соціально-экономическихъ теорій, служившихъ знаменемъ и руководящимъ началомъ тѣхъ или другихъ общественныхъ стремленій, того или другого момента своей исторической жизни. Паша мысль еще не думала просыпаться для подобной работы. Ясно, что когда намъ пришлось примкнуть къ европейской цивилизаціи, намъ оставалось одно -- взять готовыя мысли Запада. Нотъ откуда упрекъ нашей интеллигенціи въ западничествѣ и вотъ откуда смутный порывъ славянофиловъ къ отысканію своего родного, русскаго слова. Славянофилы были нравы, требуя сознанія. Но прежде чѣмъ узнать себя -- нужно научиться, какъ узнавать себя. Этому славянофилы научить не могли, потому-что они стояло не на той точкѣ отправленія, съ которой-бы можно было идти впередъ. Если мысль и идеалы жизни имѣлись въ готовомъ видѣ только на Западѣ, то и получить ихъ было возможно только отъ Запада и путемъ западничества. Роль западниковъ заключалась, слѣдовательно, въ томъ, чтобы будить русскую мысль, а будить русскую мысль можно было только готовой, живой европейской мыслью. Это и дѣлали западники.
   Намъ говорятъ теперь, что мы вступили въ періодъ самоопредѣленія. Это очень хорошо; но безъ западниковъ моментъ теперешняго самоопредѣленія былъ-бы невозможенъ. Все, что говорили западники, не было ни заблужденіемъ, ни обезьянничаньемъ, ни увлеченіемъ, а было просто естественнымъ, послѣдовательнымъ ростомъ мысли. Ламъ говорятъ, что русская мысль теперь выросла, что она самоопредѣлилась и что русская интеллигенція заявляетъ свою зрѣлость стремленіемъ найти себѣ выраженіе въ "Бесѣдѣ". Мы этому радуемся еще болѣе и затѣмъ задаемся вопросомъ -- въ чемъ можетъ быть истинная задача русской интеллигенціи въ настоящій моментъ русскаго самоопредѣленія? Задачи искуства и "художества" мы за ней не признаемъ. Если роль интеллигенціи въ видѣ западничества заключалась въ томъ, чтобы дать первый толчокъ мысли и навести ее на самосознаніе и самоопредѣленіе, то роль интеллигенціи второго момента русской мысли въ томъ, чтобы установить провѣрку заимствованнаго нами отъ Запада теоретическаго мышленія на живыхъ фактахъ русской жизни. Задача современной интеллигенціи въ томъ, чтобы говорить не о человѣкѣ вообще и общей его человѣческой природѣ, какъ дѣлали это теоретики, а опредѣлить истиннаго средняго русскаго человѣка, узнать его производительныя силы, разъяснить условія, въ которыхъ дѣйствуютъ эти силы, показать результаты, которыхъ онѣ достигаютъ, препятствія, которыя имъ приходятся преодолѣвать. Задача современной интеллигенціи въ томъ, чтобы отыскать не одного всеобщаго средняго русскаго человѣка, а столько нормальныхъ среднихъ величинъ, сколько существуетъ различныхъ рѣзко-отдѣляющихся уровней въ общемъ хозяйствѣ страны, и затѣмъ показать отношеніе этихъ отдѣльныхъ величинъ между собою. Задача современной интеллигенціи въ томъ, чтобы указать, насколько разные уровни среднихъ нормальныхъ величинъ подходятъ количественно и качественно къ разнымъ формамъ европейскаго хозяйства и опредѣлить тѣ комбинаціи, въ которыхъ находятся у насъ наши нормальныя среднія величины. На этомъ пунктѣ должно свершиться оправданіе или обвиненіе нашихъ западниковъ. Этимъ пунктомъ опредѣлится степень ихъ теоретичности и докажется, насколько выводы европейскихъ мыслителей находятъ или не находятъ себѣ оправданія въ фактахъ русской жизни. Задача интеллигенціи -- найти наше мѣсто въ природѣ и положеніе русской мысли среди европейской мысли, наконецъ опредѣлить свое собственное право на прогрессивное существованіе.
   

III.

   Западники, познакомившіе насъ съ европейской буржуазіей, выставили ее началомъ узкаго своекорыстія, началомъ вреднымъ прогрессу и цивилизаціи, началомъ, разъединяющимъ и разъѣдающимъ общество.
   Европейскій буржуа вышелъ изъ бурга, поэтому онъ продуктъ чисто-городской. Буржуазія есть громадная своею численностью сила:, она главная интеллектуальная сила Европы, создавшая знаніе а искуство. Изъ буржуазіи вышло все лучшее, что можетъ выставить Европа на поприщѣ знанія и искуствъ. Бея теперешняя сила Европы именно въ ея буржуазіи. Въ буржуазіи ея охранительный элементъ; въ буржуазіи ея государственное могущество. Средствами и энергіей буржуазіи Германія беретъ перевѣсъ надъ Франціей; Англія той-же буржуазіей забираетъ и держитъ въ своихъ рукахъ судьбы торговаго и промышленнаго міра. Буржуазія въ Европѣ еще не доросла до конца; только въ одной Франціи противъ нея выступаетъ новая формирующаяся сила; что же касается до Германіи, то буржуазія въ ней еще не настоящая сила. Поэтому понятно, что люди партіи Якоби не могутъ пользоваться ни значеніемъ, ни вліяніемъ -- они для нѣмцевъ мечтатели и утописты.
   Русская жизнь слагалась совершенно иначе: нашъ городъ не бывалъ никогда бургомъ и нашъ мѣщанинъ -- тотъ-же деревенскій крестьянинъ, но только живущій въ городѣ. Точно также не было у насъ и феодаловъ. Параллельныя явленія съ европейскимъ феодальнымъ владѣльцемъ и буржуа мы какъ-бы выставили въ лицѣ нашего помѣщика и въ лицѣ деревенскаго міроѣда. Но это формы не тѣ; эти формы даже и не органическіе историческіе продукты, а скорѣе результатъ "государственной администраціи, неурядицы и злоупотребленій; оттого то крѣпостная власть такъ и сдулась легко. И другія формы, которыя со времени петровскихъ преобразованій наслаивались на русскую жизнь, но той-же причинѣ не обнаруживали прочности и стойкости. Такія, легко-стирающіяся наслоенія называются обыкновенно неорганическими. Изученіе ихъ нетрудно, и результаты, къ которымъ онѣ приводятъ, всегда легко увидѣть, опредѣлить, прослѣдить.
   Центръ тяжести русской жизни не въ городѣ, а въ деревнѣ; узелъ ея въ смутной идеѣ земства. Только въ земствѣ лежитъ исходная точка нашего самоопредѣленія и сознанія.
   Когда Европа начала приглядываться къ своему экономическому быту и изучать его, все ея вниманіе поглотилъ городъ; деревни точно не существовало. Иначе и не могло быть. Въ Европѣ городъ, дѣйствительно, все: онъ центръ силы; онъ пульсъ жизни; онъ источникъ того новаго хозяйственнаго уклада, изъ котораго вышла вся промышленная и торговая сила Европы. Городъ въ Европѣ все, потому-что онъ колыбель и родина буржуазіи и ея денежнаго хозяйства. Понятно, что, приступивъ къ изслѣдованію своего положенія, Европа должна была начать съ городовъ, должна была изучать свои фабрики, условія фабричнаго труда и отношенія этого труда къ капиталу.
   Западники, когда знакомили насъ съ экономическимъ ученіемъ и опытами Запада, предложили намъ то, что давалъ Западъ, т. е. изслѣдованіе собственно городского буржуазнаго хозяйства. Предложить другого и нельзя было, потому-что этого другого и не было. На вопросахъ западнаго буржуа и пролетарія мы изучали и теорію экономической науки и познакомились съ неяснымъ очертаніемъ соціологіи. Вотъ почему мы знаемъ Европу гораздо лучше, чѣмъ Россію. Но зато Европа дала намъ въ руки теоретическій свѣточъ и съ нимъ мы знаемъ, чего искать, какъ искать и гдѣ искать. Если мы говоримъ, что мы проснулись для самоопредѣленія, этимъ самымъ мы говоримъ, что для насъ наступила пора изучать самихъ себя. Мы знаемъ, что Россія не создала буржуазіи, не создала средняго сословія и центръ тяжести ея производительнаго хозяйства не въ городѣ, а въ деревнѣ. Туда должно обратиться и наше изслѣдованіе; мы теоретики только потому, что не знаемъ своего; узнавъ свое, мы превратимся въ разумныхъ хозяевъ, въ сознательную интеллигенцію, дѣйствующую не случайно, подъ вліяніемъ набѣгающихъ обстоятельствъ, а руководящуюся извѣстной идеей.
   Какъ на примѣръ случайнаго поведенія подъ впечатлѣніемъ набѣгающихъ обстоятельствъ, можно указать на наши споры объ общинѣ и круговой порукѣ. У насъ явилась цѣлая партія, доказывающая зло общины и круговой поруки и требующая ихъ уничтоженія. Противникомъ этой партіи выступила другая партія, которая, исходя изъ идеи земства и міра, требуетъ сохраненія общины. Одни говорятъ, что община причина бѣдности, причина, парализующая народныя производительныя силы; другіе доказываютъ, что именно въ общинѣ и круговой порукѣ наша сила, что уничтожить ее законодательнымъ порядкомъ вовсе еще не значитъ разрѣшить вопросъ о производительности народнаго груза. Между этими крайними воззрѣніями качается общественное мнѣніе, взирающее съ недоумѣніемъ на спорящихъ, не зная, какой стороны держаться. А отчего? Только отъ того, что та и другая сторона говорятъ больше вообще и не могутъ представить доказательствъ такой неотразимости, которая дается серьезнымъ глубокимъ всестороннимъ изученіемъ вопроса въ самой практикѣ жизни. Ч;о можемъ мы сказать объ отношеніяхъ народа къ общинѣ и объ его взглядахъ на нее; мы споримъ, какъ дилетанты; мы стоимъ внѣ того вопроса и внѣ той жизни, о которой горячимся; народъ же, изъ-за котораго мы споримъ, даже и не подозрѣваетъ, что нѣсколько господъ оказываютъ ему такое вниманіе. Мы не знаемъ даже, въ какомъ видѣ существуетъ это установленіе въ разныхъ русскихъ мѣстностяхъ; мы не знаемъ, существуетъ-ли этотъ обычай, какъ нѣчто неподвижное, или-же въ немъ обнаруживается движеніе къ перемѣнѣ и въ какомъ направленіи. Мы даже не знаемъ количества земли, которою владѣютъ крестьяне. Все, что мы знаемъ, -- это смутное представленіе о бѣдности крестьянина вообще и полное невѣжество всего того, что можетъ намъ выяснить его, какъ точно опредѣленную производительную силу, какъ хозяйственную единицу. Для насъ русскій крестьянинъ -- величина болѣе отвлеченная и смутная, чѣмъ европейскій буржуа и пролетарій.
   Другой коренной вопросъ, который мы хотимъ разрѣшить съ тою-же развязностію, т. е. однимъ почеркомъ пера, есть крестьянскій самосудъ. И въ то-же время мы не имѣемъ ни малѣйшаго понятія о крестьянскомъ юридическомъ воззрѣніи, о русскомъ обычномъ нравѣ, о народной теоріи нравственности. Мы говоримъ огульно, что народъ невѣжествененъ, и хотимъ навязать ему силой наши понятія. Но кто смотритъ вѣрнѣе -- всегда-ли мы, всегда-ли ошибается народъ? Что знаемъ мы о народномъ кодексѣ нравственности? Почему народъ не всякое воровство считаетъ воровствомъ, не всякую безнравственность считаетъ безнравственностью; почему крестьянскій міръ прожилъ тысячелѣтія, даже и не подозрѣвая о существованіи X тома и въ то-же время не заводя никакихъ гражданскихъ дѣлъ ни въ гражданской палатѣ, ни въ окружномъ судѣ? Укажу на одинъ обычай. Въ нижегородской губерніи есть мѣстности, въ которыхъ никто не можетъ продать ни дома, ни лошади, ни коровы и т. п. въ чужое общество, не вызвавъ раньше охотника изъ своей деревни. Если предметъ проданъ на сторону и затѣмъ выискивается покупатель въ своей деревнѣ, то свой покупатель отбираетъ отъ чужого купленную имъ вещь и возвращаетъ ему задатокъ или деньги, которыя онъ заплатилъ. Какой хозяйственный экономическій смыслъ имѣетъ этотъ обычай? И мы, не имѣя ни малѣйшаго понятія объ юридическомъ воззрѣніи народа, зная только кое-какія отдѣльныя статьи изъ ненапечатаннаго кодекса его обычнаго права, хотимъ съ дѣтскимъ легкомысліемъ отнять отъ народа его кодексъ, которымъ онъ пользовался тысячу лѣтъ. Гели народъ, живя тысячелѣтія, разрѣшалъ въ это время всѣ свои мірскія недоразумѣнія, заключалъ сдѣлки, продавалъ, покупалъ, отчуждалъ, совершалъ духовныя завѣщанія, являлся опекуномъ и попечителемъ малолѣтнихъ и въ то-же время не обращался къ писаному закону для разрѣшенія своихъ недоразумѣній, то очевидно, что кодексъ его обычнаго права и полонъ, и достаточенъ, и законченъ. Привести этотъ кодексъ въ ясность, дать въ систематическомъ порядкѣ его статьи, опредѣлить духъ и характеръ народнаго законодательства, развѣ не задача интеллигенціи?
   Третій коренной вопросъ есть вопросъ о народныхъ платежахъ. Теоретически, благодаря западникамъ, вопросъ о налогахъ для насъ достаточно уже ясенъ, и мы можемъ прослѣдить сѣть податныхъ платежей, которая, подобно сложной и многообразной водной системѣ, начинаясь маленькими ручейками, образуетъ наконецъ громадную рѣку, изливающую свои воды въ океанъ. Рѣка сложилась изъ капелекъ. Гдѣ-же эти капельки берутъ начало, гдѣ ихъ источникъ? Въ концѣ концовъ, всѣ издержки производства, всѣ издержки хозяйства падаютъ на трудъ. Трудъ-же несетъ на себѣ и всѣ налоги, преодолѣвая ихъ, какъ одно изъ затрудненій производства. Но что мы-то можемъ сказать объ отношеніи нашего русскаго труда къ производству, о затрудненіяхъ, которыя онъ встрѣчаетъ, о долѣ вознагражденія, которая ему причитается? Ничего, читатель. И вотъ гдѣ должна помочь намъ снова наша русская интеллигенція.
   Я не пишу программы; я дѣлаю только общее указаніе на тѣ основные вопросы, безъ изслѣдованія которыхъ мы будемъ уподобляться слѣпому, ощупывающему дорогу палкой. Мнѣ кажется, что только изслѣдованіе этихъ вопросовъ можетъ связать нашу русскую, просыпающуюся интеллигенцію солидарностію интереса труда, единствомъ сознательной цѣли и единствомъ стремленій.
   Но еще больше, чѣмъ эта, не всѣмъ членамъ русской интеллигенціи доступная, цѣль, должно связать и единство денежнаго интереса. Для этого пусть "Бесѣда" сольется съ "Обществомъ для пособія нуждающимся литераторамъ".
   Наши литературные дѣятели -- чистые голыми, литературные рабочіе, образованные пролетаріи. Пора, когда русской литературой занимались аристократы и богачи,-- прошла. Умственный грудъ сталъ теперь кускомъ насущнаго хлѣба, кускомъ иногда очень маленькимъ и очень черствымъ. Изъ исторіи развитія человѣческаго труда мы узнаемъ, что все накопленіе результатовъ умственнаго труда зависѣло отъ досуга. По нашъ умственный трудъ находится въ иныхъ условіяхъ: онъ истинная черная работа и вовсе не результатъ досуга и предыдущаго накопленія богатствъ; онъ видоизмѣненіе мускульнаго груда и погоня за средствомъ существованія. Отъ итого русскія способности не могутъ проявиться по всей своей силѣ; имъ приходится раскидываться на мелочи, нѣтъ возможности сосредоточиться; отъ этого положенія русскаго умственнаго работника терпитъ и трудъ въ его качествѣ, теряетъ и самъ работникъ. Намъ приводятъ въ примѣръ Нибура, Грота, Бокля, Дарвина и разныхъ другихъ свѣтилъ науки; но говорящіе забываютъ, что эти свѣтила были прежде всего богаты. Чтобы собирать 30 лѣтъ факты и заниматься изслѣдованіемъ въ извѣстномъ одномъ направленіи, конечно, нужно имѣть много энергіи, но главное не въ ней нужно имѣть средства и возможность трудиться. Свѣтила науки работали для науки, а не для куска насущнаго хлѣба. Дайте людямъ русской интеллигенціи тѣ-же средства для работы и русскій умственный трудъ займетъ на рынкѣ европейскаго умственнаго труда почетное мѣсто.
   Люди, подготовленные къ серьезной работѣ, люди, способные трудиться настойчиво, прогрессивно и умно, у насъ есть. Я нахожу неудобнымъ перечислять ихъ имена. Для разработки соціально-экономическихъ вопросовъ, для изслѣдованія русской жизни, для составленія теоретическихъ трактатовъ по тѣмъ -- же общественнымъ вопросамъ у насъ найдутся десятки людей, вполнѣ пригодныхъ для дѣла. Передо мною лежатъ три брошюры о налогахъ автора, еще молодого, начинающаго писать {"Взглядъ на развитіе ученія о налогѣ у экономистовъ Л. Смита, Ж. Б. Сея, Рикардо, Сисмонди и Д. С. Миля", соч. Алексѣенко; его-же "О подушной подати въ Россіи" и "Общая теорія переложенія налоговъ".}. Дайте ему возможность выказать всю свою силу, и у васъ будетъ капитальное произведеніе. По для такой работы нуженъ досугъ, матеріалъ, средства.
   По уставу "Общества для пособія нуждающимся литераторамъ", оно способствуетъ изданію въ свѣтъ полезныхъ литературныхъ и ученыхъ трудовъ, которые не могутъ быть изданы самими авторами и переводчиками но недостатку средствъ; оно доставляетъ даровитымъ молодымъ людямъ способы къ окончанію ихъ образованія и приготовленію себя къ литературной и ученой дѣятельности, если призваніе ихъ къ ней скажется несомнѣннымъ и если они не будутъ имѣть на то средствъ; оно помогаетъ ученымъ и литераторамъ, если имъ необходимо пополнить свои свѣденія, и доставляетъ имъ способы посѣтить чужіе края, когда это нужно для довершенія предпринятаго ими ученаго труда.
   Къ сожалѣнію, какъ видно изъ отчета "Общества" за 1869 годъ, осуществленіе задачи, указанной въ первомъ параграфѣ устава,-- оказывалось невозможнымъ по недостаточному развитію денежныхъ средствъ общества и вся его дѣятельность въ 10 лѣтъ существованія ограничивалась исключительно благотворительностію.
   Если бы "Бесѣда" соединилась съ "Обществомъ для пособія нуждающимся литераторамъ", то рамки устава пришлось-бы, конечно, расширить. Теперешнее "Общество" есть учрежденіе чисто-филантропическое; оно не интеллектуальное представительство, не интеллигенція, преслѣдующая цѣли интеллигенціи, а просто кружка денежныхъ пожертвованій, изъ которой раздается милостыня съ соблюденіемъ тягостныхъ для получателя формальностей. Какъ филантропическое учрежденіе, "Общество" остается вѣрно своему принципу относительно помощи авторской дѣятельности: оно способствуетъ изданію полезныхъ умственныхъ трудовъ, когда у авторовъ нѣтъ средствъ для ихъ напечатанія. Но печатаніе труда не главное дѣло. Ужь если у автора достало средствъ написать трудъ и трудъ полезный, издатель -- особенно нынче -- явится. Главная задача не въ томъ, чтобы помочь напечатать, а въ томъ, чтобы помочь написать,-- дать средства и способы трудиться и трудиться возможно полезнымъ образомъ. Главная задача наконецъ въ томъ, чтобы направить трудящіяся силы и создать для нихъ возможность правильнаго приложенія, создать такъсказать фабрику умственнаго труда. Пусть новое общество возьмется за энциклопедію; пусть оно возьмется за изслѣдованіе народнаго быта и битоваго народного міровоззрѣнія -- и для приложенія русскихъ умственныхъ силъ откроется широкое поприще. Право на работу, о которомъ говорятъ французы,-- не пустая фраза. Люди есть, силы есть, но они гибнутъ, принося половинный результатъ. Надо ихъ поддержать, и матеріально и нравственно. Неудача послѣдняго энциклопедическаго словаря, поглотившаго 28 т. и прекратившагося по недостатку средствъ -- спасительное предостереженіе, которымъ нужно воспользоваться, но не для того, чтобы совершенно отказаться отъ подобной мысли. Меньше по объему, но болѣе полезное по содержанію я по общественному интересу -- и изданіе пойдетъ. Издатели у насъ наживаются, наживая по 76 к. на 1 руб., а "общество", служащее безкорыстной цѣли, говоритъ, что дли содѣйствія умственному труду у него нѣтъ средствъ. Ну, такъ создайте ихъ!
   "Общество" жалуется, что собранія его неоживлены, что лекціи, которыя оно задумало устроить, къ сожалѣнію, не устраиваются, а ревизіонная комиссія замѣчаетъ, "что изъ дѣлъ комитета не видно, чтобы предложенныя для того мѣры были примѣнены на самомъ дѣлѣ". Да, поистинѣ горькая доля; по кто-же виноватъ; отчего лекціи удаются художественному клубу? отчего онѣ удаются университету? Или тамъ есть люди досужіе, люди свободные, а "Обществу" служатъ безвозмездно люди, жертвующіе для общей пользы своимъ временемъ въ ущербъ личной выгодѣ? Въ такомъ случаѣ не дѣлайте ихъ службы безвозмездной, дайте имъ средства и не превращайте ихъ въ великодушныхъ филантроповъ. Вы скажете: нѣтъ средствъ? На это можно отвѣтить снова -- создайте ихъ.
   "Общество" приноситъ несомнѣнно нѣкоторую пользу, но я говорю по объ этомъ; я говорю, что эта польза ничтожна, что дѣятельность "Общества" незамѣтна и что въ основѣ его лежитъ ошибочное начало -- филантропическое. На этомъ началѣ никуда не уѣдешь. Изъ отчета "Общества" за 1860 г. мы узнаемъ, что оно выдало слѣдующія пособія:
   
   Пенсіи 14 лицамъ 3019 р.
   Единовременно 79 лицамъ, 4669 " 63 к.
   На воспитаніе 18 лицъ 1338 " 93 "
   На продолжительныя пособія 4 лицамъ 293 "
   На погребеніе 2 лицъ 75 "
   Ссуда одному лицу 100 "
   Итого 9517 р. 58 к.
   
   Изъ чего-же состоитъ капиталъ "Общества" и въ чемъ его приращенія?
   
   Къ первому января 1869 г. было на приходѣ 45,912 р. 3 к.
   Въ теченіи 1869 г. вновь поступило 13,740 р. 13 к.
   
   Эти 13,740 р. состоятъ изъ пожертвованій, изъ процентовъ процентныхъ бумагъ, изъ приращеній отъ продажи процентныхъ бумагъ и изъ сборовъ со спектаклей. Итакъ фондъ существуетъ преимущественно пожертвованіями (9491 р. 92 к.), процентовъ съ капитала и текущаго счета (2910 р. 21 к.) перепродажи процентныхъ бумагъ (1100 р.) и доходами отъ спектаклей (88 р.). Цифры эти такъ скромны, что можно сказать только одно, что денежныя дѣла "Общества" идутъ тихо, вяло, апатично и нераспорядительно. Нельзя-же всѣ свои разсчеты основывать только на сердоболіи и на подаяніи; нельзя-же виною всего ставить невниманіе и равнодушіе; нужно "Обществу" носить силу въ самомъ себѣ и не винить другихъ, когда вина лежитъ въ ошибочномъ принципѣ. Изъ ошибочнаго начала всегда ошибочныя слѣдствія. Непослѣдовательность "Общества" обнаруживается даже и въ томъ, что оно отклонилось отъ своего основного принципа. Если оно учрежденіе филантропическое -- пусть оно и будетъ учрежденіемъ филантропическимъ и не спекулируетъ на процентныя бумаги. А если оно спекулируетъ, т. е. становится на коммерческое основаніе, зачѣмъ оно не расширяетъ своихъ дѣлъ? Если "Общество", не желая быть коммерческимъ учрежденіемъ, думаетъ сохранить за собою характеръ интеллектуальнаго представительства -- зачѣмъ-же оно не пользуется силами русской интеллигенціи и отъ спектаклей выручило всего какихъ-то жалостныхъ 88 р., а лекціи но устроило ни одной? Наконецъ, отчего основной капиталъ общества хранится въ процентныхъ бумагахъ, а не дѣлаетъ никакихъ оборотовъ?
   Я приведу въ параллель отчетъ о дѣйствіяхъ скопинскаго банка. Банкъ этотъ началъ съ 10,103 р. и вотъ чѣмъ онъ владѣетъ теперь, по истеченіи тѣхъ же-10 лѣтъ, которые существуетъ и "Общество для пособія нуждающимся литераторамъ".
   Къ 1 января 1871 г. основной и запасной капиталъ скопинскаго банка составляетъ 343,333 р.
   Обороты банка въ 1870 г. простирались по приходу и расходу на 28,341,117 р.
   Расходы банка на жалованье служащимъ, наемъ и содержаніе помѣщенія и канцелярскіе расходы составляли 31,023 р.
   На благотворительные предметы издержано 27,472 р.
   Въ чемъ-же заключалась благотворительность банка? онъ содержалъ дѣтскій пріютъ на 30 ч.; онъ устроилъ въ этомъ пріютѣ церковь; онъ содержалъ 30 ч. въ богадѣльнѣ; онъ содержалъ три училища, публичную библіотеку, трехъ стипендіатовъ и нѣсколько пансіонеровъ.
   По размѣру израсходованной суммы скопинскій банкъ оказалъ втрое большую благотворительность, чѣмъ "Общество для пособія нуждающимся литераторамъ". Если-бы "Общество" было въ состояніи стать на путь той-же энергической дѣятельности, оно свой теперешній капиталъ 33,223 р. увеличило-бы влеченіи 10 лѣтъ въ 34 раза, т. е. имѣло-бы 1,809,650 р. и если-бы размѣръ своей благотворительности довело до того-же отношенія, то въ тотъ-же 10-й годъ оно расходовало бы 142,390 р. Нынче-же "Общество" тратитъ всего 9517 р. Конечно, нельзя поставить "Обществу" въ вину, что оно тратитъ такъ мало; но своимъ средствамъ оно и не можетъ тратить больше. Но нашъ вопросъ именно въ томъ, какъ увеличить эти средства. Мы хотимъ не упадка "Общества", а, напротивъ, его процвѣтаніи; мы хотимъ, чтобы оно росло все болѣе и болѣе и явилось-бы не только якоремъ спасенія русскаго литературнаго пролетарія, но и явилось-бы представителемъ и центромъ русской интеллигенціи. Для итого только одинъ выходъ -- смѣнить филантропическій принципъ принципомъ экономическимъ, устроить фондъ не складчиной копеечныхъ пожертвованій, а учрежденіемъ литературнаго банка; робкіе денежные обороты, ограничивающіеся перекупкой бумагъ, замѣнить широкими банковыми операціями, взяться за издательскую дѣятельность, дать этой дѣятельности извѣстное направленіе, чтобы книги "бесѣды" имѣли общественно-воспитательное значеніе, чтобы каждая книжка "Общества" сама въ себѣ носила ручательство честнаго и полезнаго содержанія, чтобы "Общество" поглотило въ себѣ лучшія литературныя силы и давало имъ возможность проявиться наиболѣе полезно. Рядомъ съ издательской и банковой дѣятельностію "Общество" усиливало-бы свои средства еще лекціями, литературными чтеніями и, какъ представительство интеллигеціи, конечно, явилось-бы источникомъ того высшаго умственнаго наслажденія, о которомъ мечтали основатели "бесѣды". Хорошая организація даже однѣхъ лекцій могла-бы дать значительное приращеніе фонду. Конечно, для успѣха "Общества", въ тѣхъ размѣрахъ, какъ я предполагаю, нужны дѣятельные и способные люди. Кабинетные работники для этого не годятся; не годятся и люди, работающіе безъ вознагражденія. Скопинскій банкъ расходуетъ на жалованье 16 т. въ годъ. Если можетъ существовать и богатѣть скопинскій банкъ; если богатѣютъ петербургскіе издатели; если художественный клубъ имѣетъ хорошія выгоды отъ лекціи -- что-же можетъ помѣшать успѣху подобной-же, но соединенной дѣятельности "бесѣды"? Сомнѣніе въ успѣхѣ доказываетъ только сомнѣніе въ способностяхъ. Я при отсутствіи способностей, конечно, нечего и браться за широкія дѣла. Но когда-же въ такомъ случаѣ мы приступимъ къ разрѣшенію вопроса нашего литературнаго пролетарія?

Н. Шелгуновъ.

"Дѣло", No 5, 1871

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru