Шелгунов Николай Васильевич
Германия, цивилизующая Францию

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ГЕРМАНІЯ, ЦИВИЛИЗУЮЩАЯ ФРАНЦІЮ.

I.

   Наполеонъ III объявилъ войну Пруссіи. Прусскій король, вступивъ во французскую землю, въ воззваніи къ Франціи отвѣтилъ на этотъ вызовъ тѣмъ, что онъ воюетъ не съ народомъ, а съ императоромъ, что Францію онъ хочетъ освободить отъ ея императора, правительственная система котораго была деспотизмомъ и безпрерывной войной. "Свергните своего императора", какъ-бы говоритъ между строками прокламація короля Вильгельма. И король Вильгельмъ во главѣ прусской арміи вноситъ революціонный элементъ во Францію; онъ протягиваетъ руку вооруженной помощи противоправительственной французской партіи.
   Но революціонное воззваніе остается безсильнымъ. Война разгорается. Страшное возбужденіе охватываетъ Пруссію и всю Германію. Еще большее возбужденіе охватываетъ Францію. Начинаются ужасы войны. Съ обѣихъ сторонъ употребляются всѣ средства разрушенія, которыми только располагаютъ въ настоящее время военная техника и механика. Груды убитыхъ невозможно даже похоронить на мѣстѣ побоищъ. За битву 16 августа подъ Мецомъ, пруссаки упрекаютъ своихъ командировъ, которые будтобы жертвовали жизнію тысячъ людей совершенно безполезно. Особенно неразсчетливъ былъ генералъ Штейнмецъ, попавшій въ ловушку, поставленную ему Базэномъ. Что пруссаки не жалѣли своихъ, въ этомъ удостовѣряютъ и очевидцы-корреспонденты. Такъ подъ Седаномъ, при переправѣ чрезъ Маасъ, батареи нѣмецкая и французская стояли по берегамъ одна противъ другой. Отрядъ нѣмцевъ приблизился: раздался залпъ изъ митральезъ и нѣмцы поколебались; большинство ихъ попадало въ воду. Но новый отрядъ пошелъ вслѣдъ и -- та же участь. Выступаетъ третій, но ни одинъ человѣкъ и изъ. него не перешелъ на другой берегъ. Семь разъ повторялся опытъ, и наконецъ попытка признана невозможною. Мостъ весь покрылся мертвыми и умирающими, и трупы неслись по водамъ Мааса, покраснѣвшимъ отъ крови. Очевидецъ мецской битвы разсказываетъ, что поле сраженія буквально было устлано мертвыми и умирающими. Въ нѣсколькихъ мѣстахъ высились настоящія горы прусскихъ труповъ. Артиллерія маневрировала по этимъ трупамъ, что видно по глубокимъ колеямъ, продѣланнымъ колесами въ кучахъ убитыхъ, превращенныхъ въ ужасную массу.
   Если пруссаки не жалѣли такъ своихъ, то нечего и ожидать, чтобы они стали жалѣть не-своихъ. На Страсбургъ пруссаки изливали дождь каленыхъ ядеръ и бомбъ, наполненныхъ керосиномъ. Они сожигали частную собственность, разрушали соборы, библіотеки, музеи, отказывали въ свободномъ выходѣ изъ осажденнаго города женщинамъ и дѣтямъ, заставляли людей работать въ траншеяхъ, открытыхъ противъ ихъ соотечественниковъ. Народонаселеніе занятыхъ французскихъ областей доведено пруссаками почти до нищенства. "Пруссаки, пишутъ изъ Баро, запретили у насъ даже базаръ, а городъ лежитъ на горѣ и намъ неоткуда болѣе получать припасовъ, какъ съ долины". Виртембергцы, пруссаки, баварцы, баденцы, пишетъ "Эльзасскій промышленникъ", одни за другими производятъ у насъ реквизиціи. Баденцы забрали недавно изъ мѣстнаго склада на 650,000 франковъ листового табаку, и затѣмъ перепродали дому Гаасъ въ Мангеймѣ за 230,000 фр.! Да еще изъ того-же депо забрали они печи, гири, полки, метлы, лопаты, даже пожарную трубу! Тѣ-же баденцы собрали съ города въ первый разъ 30,000 фр., да во второй 48,000 фр., да въ третій 14,000 фр., не считая постоя и прокормленія солдатъ. Послѣ баденцевъ пришли пруссаки. 14,000 человѣкъ пришло сразу на постой въ небольшой городъ Гагенау. Нѣкоторымъ домамъ пришлось отвести помѣщеніе и прокормить болѣе 150 чел. И это еще не все. Пруссаки заявили городской думѣ разныхъ требованій болѣе чѣмъ на 1,500,000 франк. Кромѣ того, велѣно было срубить, распилить и доставить 1,000 лучшихъ сосенъ, по 15 метровъ длины каждая (7 саж.), нѣсколько тысячъ рукоятокъ къ заступамъ, 400 фонарей и т. д. Чтобы прокормить какъ-нибудь армію, осаждающую Страсбургъ, пруссаки далеко разсыпаютъ за реквизиціями. Сколько съѣдено осаждающими, можно опредѣлить изъ слѣдующихъ цифръ. Съ 8 по 17 августа нужно было прокормить 16,500 человѣкъ и 6,500 лошадей. Съ 18 по 31-е требовалось ѣды на 40,000 челов. и 12,000 лошадей. А такъ какъ на каждаго человѣка требуется провизіи въ количествѣ 2 франковъ въ день, то весь поборъ втеченіи 22 дней составляетъ 2,149,000 франковъ. Въ нѣсколько дней нижній Эльзасъ, нѣкогда столь довольный и богатый, обнищалъ хуже Ландовъ.
   А между тѣмъ тевтоманія такъ овладѣла филистерской Германіей, что она смотритъ и не видитъ, слушаетъ и не слышитъ. Она проповѣдуетъ гуманныя начала войны, упрекаетъ французовъ въ томъ, что они употребляютъ тюркосовъ въ европейской войнѣ, стрѣляютъ въ парламентровъ, и въ то же время она,-- эта гуманная Германія, -- рукоплещетъ такимъ прдвигамъ, которыхъ бы устыдились ея предки временъ Тилли. Какого-то мелочного торговца около Вердена разстрѣляли за то, что онъ не умѣлъ сказать, гдѣ французы, а какую-то старуху даже совершенно неизвѣстно за что. И это по нѣмецкимъ источникамъ.
   По среди упоенія торжествомъ, среди побѣдныхъ кликовъ Германіи слышатся и другіе голоса. На берлинскихъ иллюминаціяхъ и разцвѣченныхъ флагами улицахъ, вмѣстѣ съ праздничными одеждами, является и глубокій трауръ. Надъ казармами двухъ гвардейскихъ гренадерскихъ полковъ и 4 бранденбургскаго, потерявшихъ при Мецѣ почти всѣхъ своихъ офицеровъ, развеваются громадные траурные флаги. Начинаются банкротства обширныхъ торговыхъ фирмъ. Многія фабрики и лавки закрыты, потому-что рабочіе, лавочники, хозяева -- всѣ пошли подъ непріятеля. Лучшія силы населенія отняты у страны; формированіе трехъ резервныхъ армій чувствительно отозвалось на всѣхъ семейныхъ обстоятельствахъ. Нѣмцы, непринимающіе непосредственнаго участія въ войнѣ, серьезно задумываются надъ своимъ положеніемъ. Что ожидаетъ Германію даже послѣ ея побѣдъ? Страшная народная бѣдность, которая и въ мирное время давала самый крупный итогъ въ европейскій эмиграціи, теперь должна удвоить или утроить его. Это понимаютъ лучшіе люди Германіи, и потому въ нѣкоторыхъ органахъ начинаетъ серьезно заявляться желаніе мира. Каждый день подвозятся раненные -- свои и плѣнные французы. Нѣмецкія крѣпости переполнены плѣнными; плѣнныхъ помѣщаютъ уже у жителей, а между тѣмъ положеніе финансовъ и дороговизна жизненныхъ припасовъ ставятъ всю Германію чуть не въ бѣдственное положеніе.
   И не одни экономическія трудности войны заставляютъ задумываться нѣмцевъ. Если, съ одной стороны, пруссаки пишутъ адресъ своему королю и требуютъ непремѣнно Эльзаса и Лотарингіи, уже купленныхъ, по мнѣнію пруссаковъ, дорогою цѣною столькихъ жертвъ,-- если національная прусская партія хочетъ побѣдоносно предписывать условія мира Франціи, то, съ другой стороны, южные германцы, напримѣръ, баденцы, приходятъ къ убѣжденію, что съ Эльзасомъ и Лотарингіею порѣшить вовсе не такъ легко, потому что въ самихъ жителяхъ этихъ, хотя и полунѣмецкихъ земель, появляется сильное озлобленіе противъ побѣдоносныхъ нѣмцевъ. Озлобленіе жителей Эльзаса до того сильно, что въ одиночку нѣмецкимъ солдатамъ невозможно ходить. Нужны сильные конвои для сопровожденія даже лазаретовъ. Въ высшихъ кружкахъ Австріи тоже враждебно посматриваютъ на всепоглощающее главенство Пруссіи. Всѣми силами стараются поддерживать въ населеніи его вѣковую ненависть къ Пруссіи и противодѣйствовать вліянію пангерманской вѣнской печати. Съ цѣлію подобной пропаганды учреждаются новыя газеты, назначаемыя собственно для народа. Газеты эти продаются по баснословно-дешевой цѣнѣ, выходятъ чаще обыкновенныхъ и сразу пріобрѣли массу читателей. Конечно, это антигерманское направленіе нельзя назвать господствующимъ: сильна и партія Бисмарка, но есть много признаковъ и того, что собственно австрійская партія сильнѣе. Партіи, враждебныя пангерманскимъ стремленіямъ, обнаружились и въ Тиролѣ, Штеермаркѣ и въ верхней Австріи, не говоря уже про славянъ, которые меньше всего сочувствуютъ всепоглощающей прусской политикѣ.
   Но и первоначальный воинственный кликъ Пруссіи измѣнился тоже. Король Вильгельмъ, вступивъ во Францію, объявилъ, что онъ идетъ противъ Наполеона, что онъ является избавителемъ французскаго народа отъ ига его императора; теперь же оказываются вдругъ иныя цѣли, иныя не менѣе гуманныя намѣренія... Оказывается, что Германія ополчилась на спасеніе цивилизаціи и Европы; пруссаки говорятъ, что Наполеонъ для нихъ неваженъ; имъ нѣтъ никакого дѣла до перемѣны династіи и до того, кто будетъ царствовать во Франціи. Если бы французамъ захотѣлось оставить себѣ Наполеона -- это ихъ дѣло. Не для славы ведемъ мы войну, говоритъ органъ графа Бисмарка; мы миролюбивы, невзирая на то, что сильны; но мы должны принимать мѣры предосторожности; нашъ долгъ требовать положительныхъ обезпеченій мира и матеріальнаго развитія. Мы должны спасти Европу, давъ такой урокъ задорному сосѣду, чтобы у него надолго отпала охота дѣлать вызовъ. Борьба Пруссіи съ Франціей, по мнѣнію другихъ газетъ, есть борьба цивилизаціи съ варварствомъ, правды съ кривдой. Нѣмцы даже въ лицѣ своихъ ученыхъ стали проповѣдовать, будтобы вся французская культура есть ни больше, ни меньше, какъ испорченность, гниль и развратъ. Весь теперешній патріотизмъ Франціи, по мнѣнію тѣхъ-же нѣмецкихъ пророковъ,-- дикое изступленіе толпы, дикое проявленіе чувственности и кровожадности. Какъ-же былъ правъ Верне, когда онъ надѣвалъ на головы нѣмецкихъ ученыхъ дурацкіе колпаки!
   Но если нѣмцы спасители Европы и спасители цивилизаціи, отчего же тѣ самые бельгійцы, которыхъ Бисмаркъ старался вооружить противъ Франціи, стоятъ за Францію, а не за Пруссію? Отчего Турція, въ которой слѣды рукъ Бисмарка тоже ясны, посылаетъ своихъ волонтеровъ во Францію, а не въ Германію? Отчего покоренный Алжиръ выслалъ больше 20,000 охотниковъ во французскую армію? Отчего Испанія не только заявила свое сочувствіе Франціи, но и выразила готовность помочь ей матеріально? Даже Англія, этотъ исконный врагъ Франціи и другъ Пруссіи, смотритъ сквозь пальцы на приготовленіе 100,000 шаспо для французской арміи и отвѣчаетъ Бисмарку въ болѣе вѣжливой формѣ: "не суйся, любезный, не въ свое дѣло". А чѣмъ опровергнетъ Бисмаркъ, нежелающій вступать въ переговоры съ уличными демократами, признаніе этихъ демократовъ одною изъ сильныхъ и разумныхъ націй -- Соединенными Штатами Америки? Если онъ производитъ дома обыски и аресты за то, что не всѣ михели вѣритъ въ его государственную мудрость, то эта ultima ratio всѣхъ близорукихъ министровъ непримѣнима ни къ Америкѣ, ни къ Италіи, ни къ Швейцаріи.
   Съ той минуты, когда седанская битва рѣшила вопросъ между Наполеономъ III и Вильгельмомъ, когда Франція сдѣлала призывъ къ миру, наступательная политика Пруссіи не можетъ оправдываться никакими софизмами. Война становится уже не дѣломъ необходимости, не національной защитой, а какимъ-то слѣпымъ стремленіемъ къ разрушенію и убійству.
   

II.

   Франція ведетъ себя гораздо честнѣе ужь потому только, что она изъ нападающей превратилась въ защищающуюся. Героическая защита Страсбурга и Туля ясно свидѣтельствуетъ о томъ, что нравственныя силы Франціи далеко не такъ слабы, какъ увѣряютъ насъ нѣмецкіе патріоты, и походный маршъ нѣмецкихъ армій къ Парижу вовсе не такъ легокъ и торжественъ, какъ стараются увѣрить насъ прусскіе офиціальные органы. Но теперь чисто военный вопросъ для Франціи дѣлается второстепеннымъ. Онъ и для Пруссіи теряетъ свое значеніе. Важно то, что Франція свергла наполеоновскую династію, дышавшую только внѣшней войной и внутреннимъ насиліемъ, чего желалъ въ своей прокламаціи и Вильгельмъ. Такимъ образомъ Франція какъ-бы отвѣтила на призывъ прусскаго короля.
   Перемѣна правительства совершилась такъ единодушно и мирно, что самые заклятые враги Франціи должны замолчать. Жюль Фавръ, новый министръ иностранныхъ дѣлъ, тотчасъ-же объявилъ, что онъ стоитъ за политику мира. Онъ напомнилъ прусскому королю слова его воззванія и спрашиваетъ короля Вильгельма, желаетъ ли онъ воевать съ одной Франціей, потому-что династія пала. Продолжая войну, прусскій король беретъ на себя отвѣтственность передъ цѣлымъ свѣтомъ и передъ исторіей. Желая заключить миръ, французы требуютъ мира почетнаго, ибо позорный миръ привелъ бы къ новой истребительной войнѣ.
   Другой министръ, Гамбета, опубликовалъ программу внутренней политики республиканской Франціи. Онъ говоритъ, что "во Франціи будетъ преобладать политика, истекающая изъ общаго права подачи голосовъ. Онъ говоритъ, что фракціею нельзя теперь править вопреки среднимъ классамъ, но нельзя также руководить и охранять ее безъ союза съ пролетаріемъ. Только одна республиканская форма допускаетъ гармоническое примиреніе между справедливыми притязаніями рабочихъ и уваженіемъ священныхъ правъ собственности. Теорія "золотой середины" уже устарѣла; цезаризмъ -- самый пагубный и самый несостоятельный изъ переходовъ. Одна раціональная, положительная демократія можетъ примирить, все устроить, все сдѣлать плодоноснымъ." "На настоящемъ поколѣніи лежитъ обязанность, продолжаетъ Гамбета,-- осуществить всепримиряющую форму правленія на основаніи правосудія и принципа свободнаго выбора и опредѣлить права гражданъ и необходимыя государственныя должности въ преуспѣвающемъ и свободномъ обществѣ. Для достиженія этой цѣли нужно подавить страхъ однихъ и успокоить недовѣрчивость другихъ; нужно буржуазіи привить любовь къ демократіи, а народу довѣріе къ его руководителямъ".
   Итакъ, возрожденная Франція объявляетъ миръ основнымъ принципомъ своей внутренней и внѣшней политики. Но она не скрываетъ, что если ее доведутъ до отчаянія, то она пуститъ въ ходъ всѣ революціонныя средства. Она уже и теперь обращается къ республиканскимъ средствамъ Германіи и манифестомъ международной ассоціаціи проситъ нѣмцевъ прекратить братоубійственную войну, которую начали деспоты.
   Переходъ отъ Наполеона къ республикѣ былъ прямымъ, послѣдовательнымъ и единственно спасительнымъ для Франціи выходомъ. Пруссію теперь встрѣтитъ уже не императорская армія, а народная война. Если даже падетъ столица -- это неважно; за нею, какъ объявилъ Жюль Фавръ, стоитъ еще вся Франція. Республиканское правительство понимаетъ свою силу; оно понимаетъ, что теперь бѣда грозитъ больше пруссакамъ, и вотъ почему его миролюбивыя предложенія должны склонить на сторону теперешняго французскаго правительства симпатіи благомыслящихъ людей. Это правительство не разрушенія, не краснаго пѣтуха, а правительство, которое желаетъ устроить у ссба благосостояніе, порядокъ и общее примиреніе.
   Но и среди народнаго клика Франціи, какъ и с]"еди побѣдныхъ восторговъ Пруссіи, слышатся вторыя поты. Буржуазія и обезпеченные люди, но старой памяти, заботятся только о своихъ личныхъ интересахъ и бѣгутъ изъ Парижа, предоставляя его защиту бѣднымъ рабочимъ. Явилась спекуляція на общественное бѣдствіе, и эксплуататоры поднимаютъ до страшнаго размѣра цѣны на квартиры и жизненные припасы. Въ тоже время фанатизмъ, религіозный и политическій, кое-гдѣ поднимаетъ голову, и религіозная ненависть возбуждается даже противъ нѣмецкихъ провинцій Франціи. Раздаются даже голоса, оправдывающіе имперію и увѣряющіе, что она была обманута старыми партіями. Есть недовольство даже либералами, противъ которыхъ возбуждаютъ сельское населеніе. Ужъ не Бисмаркъ ли прибѣгаетъ къ тайнымъ средствамъ и возбужденіемъ междоусобія думаетъ обезпечить торжество пруссаковъ? Трудно быть пророкомъ: но какъ Франція ни истощена Наполеономъ, какъ она ни потрясена, но обратившись къ своимъ народнымъ силамъ, она стала сильнѣе Пруссіи и стоитъ выше ея подъемомъ своего духа. Пруссія воюетъ внѣ своей страны. Она только высылаетъ солдатъ, дома же видитъ застой торговли, изчезновеніе рабочихъ силъ и постепенно усиливающійся трауръ. Пруссія, наконецъ, можетъ зароптать, если затянувшаяся война будетъ манить ее только будущими фиктивными выгодами. Ужъ будто бы для берлинскаго буржуа, который заперъ свою фабрику, такъ плѣнительно присоединеніе Эльзаса къ Пруссіи? Во Франціи не то. Для Франціи первое -- врагъ, стоящій на ея территоріи, опустошающій страну, разрушающій города. Только этого врага Франція и видитъ, только его одолѣть и хочетъ. Все остальное для Франціи -- вторые вопросы.
   

III.

   И до насъ дошла волна европейскаго движенія. Лихорадочное возбужденіе сказалось и въ нашей журналистикѣ. Отдѣленные отъ Франціи несокрушимой стѣной прусской устойчивости, мы, повидимому, могли бы смотрѣть спокойно изъ своего окошечка на предстоящую борьбу. Но нѣтъ. Чего же мы горячимся, чего же мы хотимъ?
   Каждый литературный органъ изображаетъ у насъ свой политическій центръ, устанавливаетъ свою точку воззрѣнія, хочетъ залучить общественное мнѣніе въ свой лагерь.
   Мы не скажемъ, чтобы Петербургскія и Московскія Вѣдомости были главной дѣйствующей арміей русскаго общественнаго мнѣнія. По онѣ горячѣе и энергичнѣе раздираютъ другъ друга, точно два дерущихся льва; точно онѣ составляютъ резервъ французской и нѣмецкой арміи.
   "Петербургскія Вѣдомости" недоумѣваютъ надъ слѣпой и дикой непріязнью, питаемой нѣкоторою наименѣе образованной частью нашей публики къ военнымъ успѣхамъ нѣмцевъ. По мнѣнію "Петербургскихъ Вѣдомостей" это происходитъ отъ совершеннаго непониманія глубокаго смысла современныхъ событій. Вмѣсто того, чтобы уяснить его невѣжественной публикѣ, паши газеты только потворствуютъ неразумнымъ инстинктамъ.
   Какъ только началась война, у насъ немедленно послышались крики разныхъ кружковъ, которые, прикрываясь шаткимъ понятіемъ о нейтральной политикѣ, старались увлечь общественное мнѣніе въ одну сторону и представить все дѣло съ точки зрѣнія своихъ узкихъ и пристрастныхъ воззрѣній,
   "Петербургскія Вѣдомости" особенно возмущаются тѣмъ, что всѣ пожеланія наши были направлены къ Франціи и всѣ опасенія обращены къ Пруссіи, что мы обнаружили отвращеніе къ коварной политикѣ Бисмарка и великодушное сочувствіе къ безкорыстію французскаго правительства.
   Но развѣ это не есть политическое національное безсмысліе? спрашиваютъ "Петер. Вѣд." Или вы забыли, возглашаетъ газета,-- знаменитую ноту Франціи 1863 г. въ пользу Польши? Развѣ вы забыли Севастополь и Москву? Но Россія не злопамятна, замѣчаетъ съ ироніей академическая газета.
   Нѣтъ, не это нужно намъ. Германія въ своей политикѣ объединенія также права, какъ была бы права Франція въ стремленіи создать единую и нераздѣльную Францію. Франція, замыслившая помѣшать Германіи, также не нрава, какъ была не права коалиція 1792 г., мечтавшая о расторженіи французской республики.
   Германія преодолѣла Францію потому, говорятъ "С.-Петерб. Вѣдом.",-- что нѣмецкая цивилизація гораздо глубже,-потому, что Германія стоитъ за народное дѣло,-- потому, что она воспользовалась пятидесятилѣтнимъ миромъ для обученія народа, обученія всесторонняго -- научнаго, классическаго, реальнаго, военнаго и гражданскаго,-- потому, что она вступила въ бой во всеоружіи истинной цивилизаціи, которая пріобрѣтается въ народныхъ школахъ и университетахъ, въ рабочихъ ассоціаціяхъ и ученыхъ конференціяхъ, въ учрежденіяхъ, сходкахъ и собраніяхъ, развивающихъ самодѣятельность народныхъ массъ,
   "Московскія Вѣдомости", въ которыя брошенъ былъ этотъ камень-камень очень ноздреватый, потому что "Петербур. Вѣдом." повторили только то, что раньше ихъ сказалъ Юліанъ Шмидтъ -- вмѣсто того, чтобы разобрать по ниточкѣ это утлое зданіе громкихъ фразъ, начали по своему обычаю съ инсинуаціи. Онѣ обозвали "Петерб. Вѣд." радикальнымъ органомъ и даже нечаевцемъ. Конечно, къ плоскимъ шуткамъ "Московскихъ Вѣдомостей" мы уже привыкли. Впрочемъ, не въ этомъ дѣло.
   "Москов. Вѣдомости" рѣшительно отстаиваютъ Францію противъ Пруссіи. Франція, говорятъ онѣ,-- вовсе, не исконный нашъ врагъ. Мы били пруссаковъ еще раньше при Фридрихѣ II, когда созидалась прусская монархія. А развѣ это помѣшало нашему послѣдующему союзу съ Пруссіей? Что же касается до нашей враждебности къ Франціи, то ей нѣтъ основанія. Коварный народъ, напускавшій на насъ французовъ, настраивавшій поляковъ и повсюду сѣявшій вражду къ Россіи, были всегда англичане. "Мы никогда не слышали о національной ненависти между русскими и французами", говорятъ "Москов. Вѣд." -- "Если два человѣка, точно также, какъ двѣ націи, сталкиваются между собою по ошибкѣ, по недоразумѣнію или подъ вліяніемъ чужихъ интересовъ, то при всемъ злѣ, которое они другъ другу дѣлаютъ, отнюдь нельзя сказать, чтобы они были естественными врагами". Англія, Англія и Англія -- своекорыстная, холодная, точащая зло противъ Россіи, повсюду мѣшающая ея интересамъ, и въ Азіи, и въ Турціи, и на Востокѣ, и на Западѣ -- вотъ нашъ единственный коренной и неумолимый врагъ.
   Конечно, не сантиментализмъ руководитъ политикой народовъ, а польза, говорятъ "Моск. Вѣд." И эта польза указываетъ намъ на необходимость союза съ Франціей. Тутъ въ основѣ не учрежденія, не нравы, не религія. Между Америкой и Россіей нѣтъ ничего общаго, а эти два народа тяготѣютъ другъ къ другу, потому что это имъ выгодно, и потому "Моеков. Вѣд.", выражающія опасенія противъ все вокругъ себя захватывающей Германіи, желаютъ, чтобы Франція твердо стояла на своихъ ногахъ.
   И такъ между строкъ мы читаемъ: дружба съ Франціей, дружба съ Сѣверо-Американскимъ Союзомъ; Франція должна быть поддержана; Пруссія должна быть ограничена въ своемъ военномъ разширѣніи.
   "Современныя Извѣстія" какъ бы сходятся съ "С.-Петерб. Вѣд." Какъ въ "С.-Петерб, Вѣдом." явился пророкомъ русской политики какой-то неизвѣстный земскій дѣятель, такъ въ "Совр. Изв." свѣтъ политики вышелъ изъ Симбирска. "Отъ Франціи, говоритъ Симбирскъ,-- мы кромѣ зла въ политическомъ, экономическомъ, нравственномъ и даже въ физическомъ отношеніяхъ ничего другого не испытали, въ особенности, когда Эта страна управлялась наполеоновской династіей. Можно ли забыть все это и можно ли желать Франціи побѣдъ, а тѣмъ болѣе быть ея союзниками и вмѣстѣ съ тѣмъ не сожалѣть, что не намъ самимъ, а пруссакамъ досталось на долю отомстить за насъ?" -- Какое намъ дѣло до вражды Пруссіи съ Франціей; намъ нужно только добиться уничтоженія парижскаго трактата и для этого необходимъ не простой, но сильно вооруженный нейтралитетъ.
   "Биржевыя Вѣдомости" смотрятъ на дѣло вѣрнѣе всѣхъ газетъ, съ болѣе общей точки зрѣнія. Онѣ боятся, что провозглашеніе французской республики отзовется и на этотъ разъ, какъ отзывалось прежде, на многихъ государствахъ Европы. По мнѣнію "Бирж. Вѣд.", провозглашеніе во Франціи республики будетъ имѣть на нее громадное вліяніе. Не оправдаетъ ли Франція и на этотъ разъ своей репутаціи. Босоногіе республиканскіе солдаты уже били нѣмцевъ и завоевали Италію. Вся Франція знаетъ, за что она идетъ на бой, и это не можетъ не повліять находъ войны. На Германію "Бирж. Вѣд." смотритъ менѣе дружественно. Бисмаркъ, по мнѣнію газеты, не такой человѣкъ, чтобы оставилъ Россію въ покоѣ. Онъ можетъ ухватиться за освобожденіе протестантской вѣры и нѣмецкой національности въ остзейскихъ губерніяхъ, да кстати уже подать руку полякамъ. По мнѣнію "Бир. Вѣд"., противъ измѣннической политики Пруссіи и Австріи Россія должна искать спасенія. Но въ чемъ его искать -- только въ славянствѣ и въ рѣшеніи польскаго вопроса на той же почвѣ славянскаго единства.
   "Судебный Вѣстникъ" тяготѣетъ больше къ Германіи и выражаетъ увѣренность, что наше правительство не будетъ мѣшать объединенію нѣмцевъ, а съ другой стороны, формальнымъ образомъ обезпечитъ себѣ то вознагражденіе за невмѣшательство, которое оно должно получить отъ Пруссіи. Сейчасъ виденъ юристъ!
   Въ чемъ же сущность этихъ, повидимому, разнорѣчивыхъ мнѣній и толковъ? Ясно только то, что всѣ газеты высказываютъ желаніе сохраненія нейтралитета, политики невмѣшательства и уничтоженія парижскаго трактата. Въ частности къ этимъ указаніямъ примѣшивается политическій задоръ и обнаруживается симпатія то къ французамъ, то къ нѣмцамъ. Вопросъ, перенесенный на почву симпатій и антипатій, немедленно возбуждаетъ въ насъ кровожадность, что въ особенности не идетъ къ "Петерб. Вѣд.", хотя г. Катковъ и называетъ ихъ нечаевцами. И "С.-Петерб. Вѣдом." дѣйствительно обнаружили недостатокъ послѣдовательности. Онѣ сказали, что наше сочувствіе къ французамъ происходитъ отъ непониманія глубокаго смысла современныхъ событій и между тѣмъ ни однимъ словомъ не объяснили ихъ глубокаго смысла. Онѣ укоряли "Москов. Вѣд." въ разжиганіи страстей противъ нѣмцевъ, а сами разжигаютъ страсти противъ французовъ. И Симбирскъ въ "Совр. Изв." проповѣдуетъ политику злорадства и глубоко жалѣетъ, что бьютъ Французовъ пруссаки, а не мы! Гдѣ же историческое, здравомысліе, когда все дѣло сводится къ второстепеннымъ вопросамъ il къ голословному восхваленію Германіи въ ущербъ Франціи, когда историческую сущность современной борьбы обходятъ молчаніемъ и когда подъ видомъ политическаго здравомыслія стараются дѣйствовать на скверные инстинкты? Самоувѣренно взявшись освѣтить историческій мракъ текущихъ событій, наши руководители не сказали намъ ровно ничего и мы съ недоумѣніемъ смотримъ на кровавую борьбу Франціи и Германіи, не понимая, что она значитъ, куда, она ведетъ, въ чемъ ея историческій смыслъ, въ чемъ ея связь съ исторической задачей XIX вѣка.
   

VI.

   Въ своемъ историческомъ развитіи Германія, вотъ уже 100 лѣтъ, идетъ за Франціей. Не Германія учила Францію, а Франція Германію. Кто пробудилъ въ Германія національное чувство, какъ не французы? Кто далъ Германіи новыя учрежденія и гласный судъ, кто воспиталъ въ Германіи Пониманіе своихъ общественныхъ интересовъ? Все Франція. Припомните всю борьбу Верне съ нѣмецкой реакціей. Припомните, какъ онъ будилъ спящаго Михеля, толкая его подъ бокъ бревномъ. Припомните Гейне. Припомните "молодую Германію". Припомните прусскія преслѣдованія "проклятыхъ демагоговъ", вся вина которыхъ была въ томъ, что они хотѣли воспитать въ Германіи чувство народнаго патріотизма и свободы. Конечно, Германія воспользовалась наконецъ уроками Франціи и своихъ публицистъ въ, но развѣ она воспользовалась ими, какъ пользуется свободный народъ? Развѣ въ 1848 г. она съумѣла устроить германскую имперію? Развѣ единство Германіи достигается не миліонной арміей, которой не жалѣютъ? Развѣ Бисмаркъ не сказалъ съ трибуны: "сначала единство, а ужь потомъ свобода; единство же можно создать только кровью"? Развѣ такъ говорятъ съ народомъ глубокой цивилизаціи, который 50 лѣтъ воспитываетъ себя въ народныхъ школахъ и университетахъ, въ рабочихъ ассоціаціяхъ и ученыхъ конференціяхъ, въ сходкахъ и собраніяхъ, развивающихъ самодѣятельность народныхъ массъ? Развѣ Бисмаркъ не сказалъ, что Германіи рано еще давать свободу, а что нужно залить страну сначала кровью? Развѣ Наполеонъ III говорилъ не то же Франціи, обѣщая ей увѣнчать наконецъ зданіе миромъ? Покажите разницу въ принципахъ Наполеона и Бисмарка. Не даромъ же они изобличали другъ друга. Не даромъ они воспитывались одинъ у другого.
   Юліанъ Шмидтъ и "С.-Петер. Вѣдом." говорятъ, что борьба Германіи съ Франціей есть борьба цивилизаціи съ варварствомъ, что здѣсь побѣждаетъ школьный учитель. Но эти разсужденія такъ затхло-нѣмецки и такъ школьны, что рѣшительно недоумѣваешь, какъ послѣ урока Сѣверо-Американской исторіи и политическихъ уроковъ Франціи можно еще толковать о школьномъ учителѣ. Какъ будто Франція Наполеона I была такъ грамотна и какъ будто Австрія и Пруссія были такъ безграмотны? Какъ будто бы Россія 12 г. была такъ цивилизована, а вся Западная Европа, нахлынувшая къ намъ, была такъ невѣжественна? Отчего Наполеонъ билъ нѣмцевъ, а мы одолѣли Наполеона? Помогла грамота, взялъ верхъ школьный учитель? А теперь? будто бы школа помогаетъ Пруссіи? будто бы духъ свободы и цивилизаціи воодушевляетъ прусскихъ солдатъ?-- Игольчатыя ружья, масса, да національная ненависть къ Франціи -- вотъ въ чемъ секретъ. Поставьте 100 т. противъ 100 т., какъ вы думаете, кто побѣдитъ французы или нѣмцы? Неудачи французовъ доказываютъ даже, и не безсиліе деспотизма, а просто кабинетную неспособность Наполеона III. Его дядюшка былъ большій деспотъ, но при этомъ способный администраторъ, и французы были непобѣдимы. Я думаю, ясно, что весь вопросъ здѣсь сводится не къ цивилизаціи, не къ школѣ и не къ грамотности простонародья, а просто къ личнымъ способностямъ правительства. Бисмаркъ умнѣе Наполеона и отважнѣе его-вотъ и все. Ни французская, ни нѣмецкая цивилизація тутъ ни при чемъ. И смѣшно говорить о глубокой цивилизаціи, точно отъ Гумбольта или Шиллера зависѣла удача пруссаковъ подъ Седаномъ, а не отъ того, что они били втрое сильнѣе Мак-Магона.
   Въ настоящемъ столкновеніи Германіи и Франціи прежде всего проглядываетъ національная ненависть, сложившаяся исторически. Король Вильгельмъ могъ увѣрять въ своей прокламаціи, что онъ воюетъ съ Наполеономъ. Наполеона нѣтъ, а война не остановилась, и не остановитъ со никакое посредничество, если оно не опирается на милліонъ скорострѣльныхъ ружей. Въ столкновеніи нѣмцевъ съ французами Наполеонъ -- декорація, отводившая глаза. Декораціи нѣтъ и теперь нѣмцы говорятъ, что ихъ врагъ Франція и ея легкомысленная цивилизація. Итакъ, это война не государей и правительствъ, а война народностей.
   Все нынѣшнее столѣтіе, почти 70 лѣтъ, въ Германіи систематически воспитывали ненависть къ Франціи и къ французскому легкомыслію. Со времени наполеоновскихъ войнъ постоянно дѣйствовали на грубое чувство массы разжиганіемъ слѣпой ненависти къ поработителямъ Европы, унизившимъ Пруссію, покорившимъ Вѣну, оскорбившимъ нѣмецкихъ королей. Обида, говорили грубому нѣмецкому народу, должна быть отомщена. Менѣе грубымъ, но также слѣпымъ хоть и образованнымъ людямъ, рисовали французовъ источникомъ легкомыслія и политической неустойчивости. Въ тоже время говорили о нѣмецкомъ геніѣ, какъ о чемъ-то единственно присущемъ нѣмцамъ и единственно способномъ обновить европейскую цивилизацію. Прочитайте любого нѣмецкаго историка -- сколько лести нѣмецкому генію, сколько восхваленій его культурно-историческому значенію: нѣмецкій геній изобрѣлъ книгопечатаніе, онъ далъ міру реформацію, онъ создалъ американскую свободу! Воспрянь нѣмецкій геній отъ сна, покажи себя снова, кричали на всѣ лады ученые, поэты, публицисты, романисты, и пропаганда принесла свои плоды. Германія желаетъ вступить на историческую арену культурной силой; ей обидна ея подчиненная роль; она не хочетъ быть жалкой политически-безсильнои, раздробленной Германіей, трепетавшей нѣкогда передъ Наполеономъ I и покорно исполнявшей волю императора Николая. Но школьный учитель оказался все-таки плохъ; онъ дѣйствовалъ только на дурныя чувства и на животныя страсти.
   Вступая цивилизующей силой на территорію Франціи, Германія играетъ исторически-жалкую роль. Прошла та пора, когда Пизарро и Кортесъ, но имя европейской цивилизаціи, истребляли перуанцевъ и мексиканцевъ. Наполеонъ, объявившій войну Германіи, и Германія, принявшая вызовъ во имя національной ненависти, положили на себя клеймо историческаго позора. Чтобы ни говорилъ Юліанъ Шмидтъ о нѣмецкой цивилизаціи и чтобы ни повторяли за нимъ "С.-Петерб. Вѣд.", Германія должна понять, что такая страшная бойня, истребляющая людей десятками, сотнями тысячъ, разоряющая цѣлыя провинціи, вредна всѣмъ -- и Пруссіи и Франціи, вредна всей Европѣ, и потому должна какъ можно скорѣе прекратиться.
   Туго подвигаясь въ политическомъ ростѣ, Германія чрезъ 60 лѣтъ собралась мстить Франціи за Наполеона I, но таже Германія не можетъ понять, что въ быломъ униженіи ея королей заключалось только несчастіе народа, а не позоръ, что только этимъ несчастіемъ она купила себѣ спасительный урокъ. Вѣдь только симбирскіе политики, пишущіе въ "Соврем. Изв.", могутъ думать, что намъ нужно отомстить Франціи за Севастополь. Какъ думаютъ въ Симбирскѣ, такъ нельзя думать въ центрѣ Европы. Не этому училъ нѣмцевъ Верне. Онъ имъ растолковывалъ значеніе Франціи; онъ имъ доказывалъ, что для величія Германіи ей нужно протянуть руку Франціи и только тогда эти два великіе народа составятъ истинно несокрушимую культурную силу, за которой пойдетъ вся Европа. Видно однако, Менцели говорили яснѣе и грубый языкъ Бисмарка, и юнкерской партіи нѣмцамъ понятнѣе. Нѣмцы гордятся своею цивилизаціею! Но Наполеонъ I своими войнами внесъ въ Германію новыя общественныя начала; а какое новое цивилизующее начало внесутъ теперь нѣмцы во Францію? Нѣмцамъ нечего сказать новаго французамъ.
   Спасеніе французовъ не въ томъ, что скажутъ имъ нѣмцы, а въ томъ, что сами французы скажутъ себѣ. Конечно, вторженіе нѣмцевъ поможетъ французамъ, но эта помощь отрицательная, а не положительная. Такъ нѣмцы помогутъ французамъ оцѣнить свое положеніе и дать перевѣсъ тѣмъ политическимъ элементамъ, которые обѣщаютъ возможно стойкое и болѣе обезпеченное, спокойное и мирное развитіе. Если для того, чтобы Франція прозрѣла, потребовалось такое огромное несчастіе, какъ то, которое ее постигло,-- это значитъ, что ея усы пили ужь слишкомъ крѣпко, и нужно было землетрясеніе, чтобы ее разбудить.
   Германія еще и потому не можетъ быть полезной Франціи положительнымъ образомъ, что Франція далеко впереди ея въ политическихъ экспериментахъ. Францію укоряютъ за неустойчивость и легкомысліе, съ которыми она мѣняла свои правительства, но у Франціи ближайшая задача не та, что у Германіи. Франція уже давно составляетъ одно неразрывное цѣлое и послѣ революціи 1787 г. она пріискиваетъ только наиболѣе удобную форму правленія. Конечно долго, почти 80 л., но, видно, и нельзя скорѣе. Этотъ длинный срокъ не пропалъ безплодно для Франціи. Изъ программы Гамбетты видно, что буржуазная косность и цезаризмъ для нея уже отжили. Установится ли Франція прочно и теперь, успѣетъ ли она примирить буржуазію съ пролетаріемъ -- покажетъ время. По ужь великъ и тотъ результатъ, что теоретически признана необходимость подобнаго примиренія и новая республика объявила его своимъ девизомъ.
   Германія далеко еще не на этой точкѣ. Германія вырабатываетъ себѣ только раціональное единство, на мысль о которомъ навела ее "Франція. Вопросъ о томъ, что раньше -- свобода или единство, для Германіи еще вопросъ спорный. Одна партія говоритъ, сначала свобода, а потомъ единство, а графъ Бисмаркъ, стоящій во главѣ другой партіи, провозгласилъ -- сначала единство, а потомъ свобода. Подождемъ!
   Германія, обвиняющая "Францію за ея неустойчивость, слишкомъ пристрастна къ своей собственной устойчивости."Франція дѣйствительно вырабатываетъ себѣ политическую форму жизни 80 лѣтъ, но развѣ она работаетъ безплодно? Развѣ Германія, вырабатывающая у себя теорію и практику уже 60 лѣтъ, достигла единства? И если Германія не откажется, отъ принципа графа Бисмарка, много еще ей придется пролить крови прежде, чѣмъ южная Германія и Австрія станутъ подъ знамя Пруссіи. Дурные инстинкты рѣшительно мѣшаютъ Германіи, и школьный учитель принесъ ей мало пользы. Цезаризмъ, вызвавшій на брань, палъ; Франція протягиваетъ руку примиренія, по полчища нѣмцевъ, отдавшіяся мелочному чувству, не въ состояніи понять французскаго генія, великаго въ самомъ несчастій. Мы позволимъ здѣсь выписать нѣсколько строкъ изъ частнаго письма, адресованнаго въ редакцію "Дѣла" вашимъ парижскимъ корреспондентомъ: "Трудно представить, пишетъ онъ, чѣмъ кончится эта ужасная братоубійственная война, но никто изъ насъ не смѣшиваетъ солдатъ короля Вильгельма съ Германіей. Германія не можетъ, не должна желать гибели Франціи, -- и если эта гибель нужна честолюбію Бисмарка, то этого далеко не раздѣляетъ лучшая, интеллигентная часть нѣмецкаго общества. Но Франція, по мѣрѣ своихъ силъ, готова принять вызовъ. Теперь она, по крайней мѣрѣ, умретъ съ спокойною совѣстію. Въ ту минуту, когда я пишу эти строки 3 (15) сентября Парижъ представляетъ картину великаго народнаго воодушевленія, поднятаго великими народными бѣдствіями. На укрѣпленіяхъ его работаютъ дѣти и женщины, со всѣхъ концовъ стекаются волонтеры, никогда не державшіе ружья въ рукахъ, старики и юноши требуютъ оружія, а оружія нѣтъ. Но пока Франція не перекуетъ всѣхъ своихъ косъ и топоровъ въ оружіе, она не падетъ безсильной и безмолвной подъ прусскимъ штыкомъ. Такъ думаемъ всѣ мы отъ перваго до послѣдняго француза въ настоящую минуту". Не школьному филистеру учить такую націю цивилизаціи!
   Въ историческомъ движеніи народовъ Европы націонализмъ составляетъ какъ бы единственную цѣль всѣхъ стремленіи 19 вѣка. Это стремленіе европейскихъ народовъ къ національному единству современно войнамъ Наполеона. Онъ первый провозгласилъ народность политическимъ принципомъ и пользовался имъ, какъ орудіемъ для своихъ цѣлей. Урокъ не пропалъ даромъ. Вся Европа расколыхалась и всталъ народъ на народъ, чтобы поправить прежнія ошибки дипломатовъ и завоевателей. Итальянцы, нѣмцы, греки, венгерцы, славяне -- во всѣхъ живо заговорило національное чувство. Всѣ думаютъ объ обособленіи. Никто теоретически не признаетъ за Австріей и Турціей права на самостоятельное существованіе. Но націонализмъ въ такомъ видѣ небольше, какъ одна изъ ступеней лѣстницы. Національное чувство, связывающее народы единствомъ языка и обычая, конечно, понятнѣе для массы, и вотъ почему графъ Бисмаркъ такъ силенъ. Но Бисмаркъ далеко ниже своего времени. Онъ небольше, какъ орудіе возбужденныхъ страстей, но не орудіе разумнаго принципа, чѣмъ бы онъ могъ быть, если бы онъ былъ даровитѣе.
   Итакъ движеніе идетъ путемъ обособленія національностей. Итальянцы соединились; нѣмцы хотятъ составить единую сильную Германію и руководить европейскимъ прогрессомъ. Остальные европейскіе народы тоже думаютъ о соединеніи. Европа, очевидно, на пути группированія по племеннымъ особенностямъ. Романскія племена (итальянцы, испанцы, французы) тяготѣютъ другъ къ другу и близки своимъ сочувствіемъ къ республиканской формѣ. Германское -- нашло въ графѣ Бисмаркѣ сильное и энергическое орудіе для своего объединенія и, наконецъ, славянское. Каждое изъ этихъ племенъ приблизительно равно по численности: славянъ 78 милл., романцевъ 78 милл. и германцевъ 83 милл.
   Но насколько Германія позади Франціи, настолько славяне позади нѣмцевъ. До сихъ поръ славяне обнаруживали самое слабое участіе въ европейской исторіи. Западные славяне были всегда слабѣе своихъ протестантскихъ и католическихъ сосѣдей. Они постоянно слѣдовали за нѣмцами, подчиняясь вполнѣ ихъ умственному и матеріальному вліянію. Во всемъ, что создалъ прогрессъ, иниціатива никогда не принадлежала славянамъ. Былъ одинъ случай, когда чехи подъ вліяніемъ ученія, явившагося къ нимъ изъ Англіи, обнаружили попытку освободиться отъ католической опеки, по должны были уступить. Поляки тоже совѣщались съ Кальвиномъ о введеніи у нихъ протестантства, по Кальвинъ усумнился въ ихъ искренности. Между тѣмъ, принадлежа вмѣстѣ съ романскими и германскими народами къ высшему человѣческому типу, славяне хотятъ принять участіе въ прогрессивномъ движеніи Европы. Это сознаніе своей силы, сказавшееся въ пробужденіи чувства національности, создало въ славянахъ особенное настроеніе народнаго духа, извѣстное подъ названіемъ панславизма.
   Чувствуя свое политическое безсиліе, свою разбросанность среди нѣмцевъ, панслависты устремили свои взоры на Россію, единственную сильную славянскую землю, которая могла бы связать ихъ сильнымъ единствомъ. Читатель, вѣроятно, помнитъ славянскій съѣздъ 18G7 г. въ Москвѣ. Я напомню ему кое-что изъ этого съѣзда. "Моск. Вѣдом.", желая явиться выразителемъ мыслей и стремленій, руководившихъ съѣздомъ, задались по поводу его вопросомъ, что онъ такое и почему онъ въ Москвѣ. Ничего подобнаго еще никогда не бывало, ибо съѣзды австрійскихъ славянъ не могли идти ни въ какое сравненіе со съѣздомъ московскимъ. Люди разныхъ народностей, разныхъ государствъ, разныхъ религій, разныхъ образованій и общественныхъ положеній свободно собрались, какъ люди, у которыхъ есть одно общее чувство, общее дѣло. Что-же связываетъ всѣхъ этихъ болгаръ и сербовъ, хорватовъ и словаковъ, чеховъ и лужичанъ, собравшихся въ Москвѣ? Къ сожалѣнію, "Моск. Вѣдом." не съумѣли найти вѣрнаго отвѣта на этотъ вопросъ. А слова Ригера тоже, кажется, не были поняты правильнымъ образомъ нашей московской партіей. Ригеръ сказалъ, что славянское раздѣленіе и невѣденіе родства ослабляло славянъ до сихъ поръ, что славяне -- народъ младшій между всѣми народами свѣта, что они вложили въ сокровищницу человѣческаго просвѣщенія еще очень мало. Но если до сихъ поръ заслуги славянъ были малы, то тѣмъ не менѣе будущность славянъ велика. Этой великой будущности славяне достигнутъ скорѣе всего, если будутъ помогать другъ другу п. усиливаясь взаимностію, поведутъ работу сообща къ одной цѣли. но какъ достигнуть этой цѣли? Есть два пути, говоритъ Ригеръ: славяне должны принять или полное единеніе, или разнообразіе въ гармоніи. Ригеръ указалъ на примѣръ древнихъ грековъ, которые при всемъ различіи нарѣчій возрастили прекрасный цвѣтъ просвѣщенія. Греки періодически сходились къ играмъ олимпійскимъ, на которыя каждое племя представляло лучшія свои произведенія изъ области искуства, науки и поэзіи. Здѣсь они и приносили другъ другу дань удивленія, и другъ друга возбуждали, и взаимно совѣщались. Этимъ-то- путемъ, но мнѣнію Гпгера, должно идти и славянство.
   Но злополучный принципъ націонализма въ томъ видѣ, какъ ставитъ его Бисмаркъ и вся тщеславная и надменная юнкерская партія, слишкомъ дорого будетъ стоить Европѣ и въ будущемъ грозитъ славянамъ кровавой бѣдой, если Германія не перестанетъ слушать представителей своихъ дурныхъ инстинктовъ и если оиа не послушаетъ своего нѣмецкаго генія, говорящаго въ ея лучшихъ людяхъ. При теперешнемъ настроеніи Германіи -- она для насъ опасный сосѣдъ. Не наступаетъ ли пора славянства?

Н. Ш.

"Дѣло", No 9, 1870

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru