Lib.ru/Классика: Шелгунов Николай Васильевич. Американские патриоты прошлого столетия

АМЕРИКАНСКІЕ ПАТРІОТЫ ПРОШЛАГО СТОЛѢТІЯ.

Намѣреваясь говорить о дѣятеляхъ той великой борьбы, изъ которой вышелъ Сѣверо-американскій Союзъ съ новыми силами, съ новой независимой жизнію, съ новыми свободными учрежденіями, мы, для полноты нашего очерка, обрисуемъ ходъ событій, подготовившихъ эту борьбу и этихъ дѣятелей.

Отмѣна штемпельнаго налога, какъ извѣстно, была первой серьезной уступкой со стороны Англіи въ пользу ея американскихъ колоній. Какъ только въ Америкѣ узнали объ этой отмѣнѣ, все населеніе пришло въ безумный восторгъ. Ее праздновали, какъ побѣду. Но Американцы, торжествуя побѣду, не подозрѣвали, что за однимъ удовлетвореннымъ желаніемъ слѣдуетъ стремленіе къ новому удовлетворенію; что логика частной и коллективной или исторической жизни заключается именно въ этомъ постоянномъ стремленіи къ новымъ и новымъ удовлетвореніямъ, и что въ каждомъ удовлетвореніи лежитъ всегда начало новому желанію.

Партія Питта защищала собственное право американскаго представительства; по она никогда и не сомнѣвалась въ томъ, чтобы верховное право парламента могло быть оспариваемо. Съ своей стороны, Американцы, когда миновалъ первый восторгъ, начали подумывать о томъ: достигли ли они отмѣной штемпельнаго налога всего того, что имъ нужно. Подумавъ, увидѣли, что нѣтъ. Отисъ, тогда еще здоровый, сказалъ въ колоніальномъ собраніи, что разница, устанавливаемая парламентомъ во внѣшнемъ и внутреннемъ налогѣ, не имѣетъ никакого смысла, и если парламентъ отказался отъ права на первый, то онъ долженъ отказаться и отъ права на второй. Далѣе, въ декларація парламента объ отмѣнѣ пошлины, было сказано, что парламентъ имѣетъ и долженъ имѣть право и власть возлагать на колонистовъ обязательства во всѣхъ обстоятельствахъ. Американцамъ же думалось иначе, они полагали, что Англіи слѣдуетъ отказаться отъ всякихъ притязаній на внутреннее управленіе колоніями и совсѣмъ не вмѣшиваться ни въ какія ихъ дѣла. Наконецъ Георгъ III находилъ, что уступка парламента есть непростительная слабость, оскорбительная для величія Англіи, что это пятно на его коронѣ, пятно, которое не смоется никогда. Такимъ образомъ, однимъ хотѣлось идти поскорѣе впередъ, другимъ хотѣлось ихъ задержать, а парламентъ думалъ изобразить собою примиряющую середину. Неудовлетвореніе было общее и слѣдовательно неизбѣжно было новое столкновеніе.

Одинъ изъ членовъ, новаго министерства, назначеннаго Георгомъ, предложилъ въ палатѣ наложить на американцевъ пошлину на оконное стекло, бумагу, краски и чай. Пошлина эта, предполагавшаяся на ввозные товары, должна была составлять всего около 40,000 фунтовъ, стерлинговъ въ годъ. Какъ было сказано къ объяснительномъ вступленіи къ биллю, налогъ, предполагался для покрытія нѣкоторыхъ расходовъ Англіи на американскую администрацію и на платежи, необходимые для защиты, покровительства и безопасности колонистовъ. Для надзора за исполненіемъ этого новаго закона предполагалось учредить въ. Америкѣ особенное таможенное бюро, совершенно независимое отъ колонистовъ.

Когда англичане, рѣшились издать новый законъ, они знали очень хорошо, что дѣло идетъ въ сущности вовсе не о сорока тысячахъ фунтовъ, стерлинговъ, которые въ англійскомъ бюджетѣ не фигурировали бы особенно параднымъ образомъ, а все дѣло въ сомъ, чтобы показать американцамъ власть метрополіи. "Вы трусы,-- сказалъ Гренвиль министрамъ,-- вы боитесь американцевъ, вы не смѣете наложить на нихъ, налогъ".-- Мы трусы?! отвѣтилъ, на это Гоуншендъ,-- вы увидите боюсь ли я.-- И точно Тоуншендъ не испугался. Это онъ предложилъ новый законъ, и законъ прошелъ не только безъ оппозиціи, но даже безъ всякаго замѣчанія.

Американцы знали тоже очень хорошо, что, отдавъ въ видѣ налога 40 тысячъ фунтовъ стерлинговъ, они не умрутъ съ голоду и даже не станутъ бѣднѣе. Какъ для англичанъ сущность вопроса заключалась къ правѣ, такъ точно она заключалась и для американцевъ. Наглая безцеремонность Тоуншенда, увлекшаго весь парламентъ, привела въ негодованіе американцевъ, и въ этомъ случаѣ какъ и раньше, первый голосъ подалъ Массачусетсъ. Общее собраніе этой провинціи составило петицію въ королю и къ членамъ парламента, защищавшимъ право американцевъ. Всѣ эти документы, составленные Самуэлемъ Адамсомъ, отличались твердостію, умѣренностію и достоинствомъ.

Вмѣстѣ съ этимъ массачуссетское собраніе разослало циркуляры во всѣ колоніи. Колонисты приглашались принять мѣры противъ наложенія на нихъ налога. Хотя циркуляръ и быль написанъ въ умѣренномъ тонѣ, тѣмъ не менѣе онъ могъ вызвать прежде всего новый конгрессъ колонистовъ. А какъ парламентъ боялся больше всего подобныхъ собраній, возбуждавшихъ и разжигавшихъ, по его мнѣнію, революціонныя идеи и революціонныя стремленія, то въ Лондонѣ и позаботились, чтобы конгрессъ не могъ состояться.

Распоряженіе министерства но этому предмету вовсе не отличалось политическимъ глубокомысліемъ и знаніемъ человѣческаго сердца, ибо требовало отъ массачуссетскаго собранія, чтобы оно взяло назадъ свое приглашеніе. Во-первыхъ, какъ это сдѣлать; во-вторыхъ, какое имѣло право министерство запрещать колоніямъ сношенія между собой? Собраніе конечно -отказало въ неразсудительномъ и грубомъ требованіи, сопровождавшемся угрозами, и въ отвѣтѣ своемъ губернатору замѣтило между прочимъ, что если вотировка собранія должна быть контролируема и измѣняема министромъ, то колонистамъ не остается и тѣни свободы.

Подобнымъ же образомъ поступило министерство и съ другими колоніями. Къ губернаторамъ были разосланы приказанія противодѣйствовать митингамъ и собраніямъ колонистовъ, чтобы недопустить ихъ до новыхъ петицій, адресовъ или рѣшеній зловреднаго свойства.

Этотъ циркуляръ министерства могъ меньше всего укротить взволновавшихся американцевъ, потому что право, утвержденное хартіями и конституціей, оно уничтожало полицейскимъ порядкомъ. Американцы выходили изъ себя и все рѣшительнѣе и рѣшительнѣе выступали на путь противодѣйствія открытой силой.

Въ свою очередь министерство, отстаивавшее достоинство власти и королевскія прерогативы, считало унизительнымъ и несвойственнымъ своему авторитету согласиться на какія либо уступки. Не шли на уступки и примиреніе американцы; не шло на нихъ и министерство. Ни та. ни другая сторона не хотѣла уступить ни шагу. Какой же могъ быть исходъ? Если соглашеніе невозможно на словахъ, если люди, разгоряченные взаимнымъ противодѣйствіемъ, не въ состояніи смотрѣть на свои отношенія спокойно, объективно, то возможно только одно рѣшеніе -- матеріальной силой. Къ этому средству я прибѣгло министерство, вѣроятно, для того, чтобы оправдать слова Франклина, сказанныя имъ въ палатѣ представителей: "возмущенія нѣтъ, но его сдѣлаютъ".

Губернаторъ Бернаръ, о политической мудрости, которого сохранились самыя полновѣсныя доказательства, очень сокрушаясь тѣмъ, что его власть поимѣетъ ровно никакого авторитета и поэтому распоряженія министерства остаются невшшлняемыми. просилъ поддержки правительства. Это значило, чтобы въ его распоряженіе отрядили войско. Такъ какъ удовлетвореніе подобной просьбы нисколько не противорѣчью системѣ, принятой министерствомъ въ своихъ отношеніяхъ къ колонистамъ, то и было предписано главнокомандующему войсками сѣверныхъ колоній послать въ Бомонъ два полка и четыре военныхъ корабля. Въ секретномъ предписаніи главнокомандующему было сказано, чтобы одинъ полкъ былъ помѣщенъ на квартирахъ въ самомъ городѣ для подкрѣпленія гражданскаго управленія, поддержанія общественнаго спокойствія и ни содѣйствія таможеннымъ чиновникамъ, при исполненіи ими своихъ обязанностей. Въ предисловіи было прибавлено, что вслѣдствіе деликатныхъ свойствъ порученіи легко вызвать событія, вовсе непредвидѣнныя, и что поэтому порученіе должно быть возложено на офицера осторожнаго, рѣшительнаго и заслуживающаго полнаго довѣріи. Министерство очевидно знало, куда оно идетъ.

Но и американцы не шли ни на какія уступки. Комитеты общинъ собрались въ конвентъ для обсужденія мѣръ, какія слѣдовало принять. Между прочимъ было постановлено, чтобы въ виду войны съ Франціею -- которой въ дѣйствительности вовсе не предвидѣлось, колоніи вооружились. На это остроумный Бернаръ объявилъ конвенту, что король рѣшился поддерживать свою власть надъ колоніями во всей ея строгости, и что раскается тотъ, кто осмѣлится посягнуть на верховное право.

Конвентъ протестовалъ противъ обвиненія въ непочтеніи къ королю, предложилъ народу воздерживаться отъ всякаго насилія, и въ тоже время постановилъ разойтись послѣ шести засѣданій.

Собраніе конвента было новымъ шагомъ впередъ въ той логикѣ событій, которая зовется историческимъ ростомъ народовъ. Этотъ конвентъ былъ первымъ народнымъ собраніемъ. Второй шагъ уже легче. Вскорѣ народныя собранія получили въ Америкѣ такое развитіе, что политическіе вопросы разрѣшались только на нихъ.

Въ день распущенія конвента военные англійскіе корабли бросили якорь въ портѣ Бостона и высадили на берегъ 700 солдатъ. Новое обстоятельство, новыя столкновенія, новыя послѣдствія. Узелъ затягивался все крѣпче и крѣпче.

Высадившихся солдатъ прежде всего нужно было размѣстить по квартирамъ. А это было вовсе не такъ легко. Губернаторъ обратился къ совѣту; но совѣтъ отказался вмѣшиваться въ это дѣло, потому что водвореніе постоянныхъ войскъ въ колоніяхъ во время мира противорѣчью конституціи. Городовой магистратъ отказалъ въ выдачѣ билетовъ на постой. Оставалось только помѣстить войска въ правительственныхъ зданіяхъ, и ихъ дѣйствительно помѣстили въ залѣ совѣта, въ залѣ собранія, въ комнатахъ суда и на общественныхъ гуляньяхъ. Стоянка солдата возмущала пуританъ и приводила ихъ въ отчаяніе. Прежде тихій и спокойный городъ началъ оглашаться звуками трубъ и барабановъ, даже въ праздники. Пуритане правда молчали; общественное спокойствіе не было никѣмъ нарушено; но злоба накипала въ сердцахъ колонистовъ и оставалось уже немного, чтобы дать событіямъ печальный оборотъ, и придти къ послѣдствіямъ, которыхъ до тѣхъ поръ все еще старались избѣжать и даже боялись предвидѣть.

Но американцы все еще крѣпились и держали себя съ осторожностію и сдержанностію истинно зрѣлаго народа. Не дозволяя себѣ ничего того, что могло бы дать министерству право обвинить ихъ въ активномъ противодѣйствіи правительству, они съ пассивнымъ мужествомъ всѣхъ утѣсняемыхъ рѣшились поразить англичанъ въ самое больное мѣсто. "Не мы зависимъ отъ Англіи, а Англія отъ насъ, потому что ея торговля держится только нами".

И затѣмъ американцы отказались отъ чая, отъ англійскихъ мануфактурныхъ издѣлій. Подобный фактъ, съ легкой руки американцевъ, повторился и на континентѣ Европы, но разница только въ томъ, что Европа не владѣла никогда спокойствіемъ американцевъ и отсутствіемъ той горячки, которая превращала протесты европейцевъ болѣе въ блестящіе и шумные фейерверки.

Въ противуположность американскому спокойствію, англичане наступали все съ большимъ упорствомъ уязвленнаго самолюбія, утративъ въ пылу озлобленія всякое чувство справедливости. Англичанамъ очень хотѣлось наказать виновныхъ, потому что, по общепринятому мнѣнію, въ Америкѣ было бы все тихо и спокойно, если бы на несчастіе англичанъ, не было двухъ-трехъ горячихъ головъ, бывшихъ единственной причиной непокорства колонистовъ. По мнѣнію министерства, виною всему были -- Отисъ, Кешингъ, Самуэль Адамсъ и еще 16 человѣкъ. Всѣхъ этихъ зачинщиковъ безпорядковъ предполагалось предать суду. А какъ на американскій судъ полагаться было невозможно, ибо тамошніе присяжные были проникнуты тоже духомъ непокорства, и слѣдовательно высказали бы не такое мнѣніе, какое было нужно англійскому министерству, то и предполагалось Отиса, Адамса и всю ихъ компанію привезти въ Лондонъ и, согласно одному статуту Генриха VIII, предать суду особой коммисіи.

Противъ такого чудовищнаго предложенія возсталъ Боркъ. "Если мѣры, которыя вы принимаете, сказалъ онъ, не въ силахъ успокоить американцевъ, если они приводятъ ихъ только въ отчаяніе, то вы поднимаете противъ врага оружіе, которое обратится на насъ. И зачѣмъ дѣйствуете вы такимъ образомъ? Потому что, какъ говорите вы, нельзя довѣриться американскимъ присяжнымъ. Ваши слова способны но истинѣ возмутить всякаго мыслящаго человѣка. Если въ народѣ, состоящемъ изъ двухъ милльоновъ, вы не можете найти себѣ партизановъ -- измѣните планъ своего управленія или же откажитесь навсегда отъ своихъ колоній".

Откажитесь навсегда отъ своихъ колоній! Мысль эта была слиш;, о.чъ смѣла и Георгъ III думалъ нѣсколько иначе. Его креатура, лордъ Нортъ, высказалъ другую мысль: прежде чѣмъ насъ любить, пусть Америка насъ боится ". Правда такую осторожную мысль высказала, тотъ самый лордъ Нортъ, про котораго говорили, что Англія въ его управленіе потеряла столько земель и надѣлала столько долговъ, сколько не теряла и не дѣлала ни въ одну изъ своихъ историческихъ эпохъ. Но лордъ Нортъ очень мало заботился о томъ, что о немъ говорятъ и думаютъ. И въ тоже время онъ не былъ ни золъ, ни совершенно глупъ. Онъ были, только неспособенъ стоять но главѣ управленія даже во времена менѣе трудныя. Впрочемъ нельзя сказать про Норта, чтобы онъ не владѣлъ никакими способностями. Прежде всего онъ былъ человѣкъ необыкновенной тучности и вслѣдствіе того флегматикъ. Ярые противники его Фоксъ. Боркъ, Барре обвиняли его чуть не въ уголовныхъ преступленіяхъ, и онъ не только выслушивалъ ихъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ, но нерѣдко засыпалъ въ своемъ креслѣ, и въ такомъ случаѣ его нужно было будить толчками. Но разъ проснувшись и начавъ говорить, Нортъ увлекалъ палату остроуміемъ и способностію подмѣчать въ своихъ противникахъ смѣшныя стороны. Такъ Фоксъ сказалъ разъ въ палатѣ, что лордъ Нортъ любитъ только бездѣятельность и лесть. "Позвольте, отвѣтилъ ему на это Нортъ, я провелъ большую часть своей жизни въ палатѣ; мнѣ кажется, что меня здѣсь не оставляютъ празднымъ и ужь конечно мнѣ не льстятъ". Разумѣется, лордъ Нортъ не былъ виноватъ въ томъ, что Георгъ Ш полагалъ, что ловкій и остроумный царедворецъ можетъ быть способнымъ первымъ министромъ; но съ другой стороны, едва ли справедливо сваливать всю вину на лорда Норта. Отношенія Америки къ Англіи сдѣлались уже такъ натянуты. что никакой министръ, ни даже самъ старикъ Питтъ не предупредили бы отдѣленія колоній отъ метрополіи. Лордъ Нортъ былъ не одинъ. Онъ явился однимъ изъ представителей партіи власти и больше ничего. Конечно онъ способствовалъ болѣе сворой развязкѣ; но и въ этомъ случаѣ его слѣдуетъ не столько порицать, сколько хвалить.

Лордъ Нортъ началъ съ того, что предложилъ возстановить налогъ на чай. Партія лорда Чатама сильно возстала противъ предложенія. И въ самомъ дѣлѣ чего добивался Нортъ -- доходовъ? Нѣтъ, потому что онъ самъ разсчитывалъ выручить не болѣе 40,000 фунтовъ стерлинговъ. Ему нужно было только одно -- сломить гордость американцевъ, и заставить ихъ признать власть министерства и парламента. Послѣ побѣды онъ готовь былъ идти охотно на всякое примиреніе и даже на всякую уступку. Но ему нужно было прежде побѣдить. Не подчинить американцевъ теперь же власти метрополіи, сказалъ онъ въ палатѣ, значить отказаться отъ нихъ навсегда. Пусть не думаютъ объ отмѣнѣ закона прежде, чѣмъ Америка не будетъ лежать у нашихъ ногъ".

И партія друзей американцевъ, во главѣ которой стоялъ лордъ Чатамъ, при воемъ своемъ кажущемся либерализмѣ, стояла совсѣмъ не такъ далеко отъ лорда Норта. Друзья американцевъ желали только одного, чтобы колонистовъ не притѣсняли и не поступали съ ними произвольно; они желали, чтобы Англія изображала изъ себя чадолюбивую мать, а Америка покорную и нѣжную дочь. Но они были далеки отъ мысли видѣть въ нѣжной дочери совершеннолѣтнюю дѣвушку, свободно располагающую своею рудою. Такимъ образомъ, если бы дочка вздумала сказать матери: маменька, пожалуйста не вмѣшивайтесь въ мои дѣла, потому что вы въ нихъ ровно ничего не понимаете, и оставьте меня въ покоѣ; то, по мнѣнію англійскихъ либераловъ, матери, обидѣвшейся непочтительностію своей дочери, слѣдовало отвѣтить -- не говори мнѣ дерзостей, и дѣлай, что я тебѣ приказываю; иначе я тебя заставлю. Совершенно въ этомъ смыслѣ высказался и Питтъ, который какъ и всѣ умѣренные либералы, всѣхъ временъ и всѣхъ народовъ, говорилъ хорошо до тѣхъ поръ, пока не приходилось дѣйствовать. Не одобряя системы лорда Норта, Питтъ перешелъ бы скорѣе на его сторону, чѣмъ на сторону американцевъ. Вотъ что сказалъ онъ въ палатѣ G марта 1770 г. Рѣчь эта поучительна въ особенности потому, что можетъ служить превосходной характеристикой всѣхъ умѣренныхъ либераловъ. "Думаютъ, сказалъ Питтъ, что я слишкомъ большой другъ Америки. Признаюсь, я дѣйствительно другъ этой страны. Я люблю американцевъ, потому что они любятъ свободу; я люблю ихъ за благородныя усилія, которыя они обнаружили въ послѣднюю войну. Но я сознаюсь, что нахожу, что они во многомъ ошибаются; они идутъ слишкомъ далеко; они ошибаются на счетъ мысли, что отъ- нихъ хотятъ взять деньги налогомъ. Но если они заходятъ уже слишкомъ далеко съ своею идеею о свободѣ, если они не хотятъ подчиниться законамъ нашей страны и если они хотятъ освободиться отъ законовъ торговли и навигаціи, они не найдутъ себѣ другого противника болѣе заклятаго, чѣмъ я. Нужно, чтобы они были подчинены. Во всѣхъ законахъ торговли и навигаціи Англія есть мать-родина, а американцы ея дѣти. Ихъ долгъ повиноваться, нашъ -- повелѣвать. Это необходимая вещь. Когда днѣ страны находятся въ такомъ положеніи, какъ мы, необходимо болѣе чѣмъ простое соглашеніе, нужна подчиненность, нужно повиновеніе, нужна зависимость. И если вы не будете предписывать законовъ американцамъ, то позвольте вамъ сказать, милорды, что американцы захотятъ предписывать законы вамъ и ихъ предпишутъ".

Рѣчь эта была бы хороша полустолѣтіемъ раньше, когда мать и дочь еще чувствовали свою взаимную родственную связь; но когда сердце дочери ожесточалось, когда неразсудительная настойчивость матери пробудила въ умѣ дочери нѣкоторыя смѣлыя мысли, создала въ ней невѣдомыя до того желанія, стремленія и рѣшимость освободиться отъ убійственной опеки, нравоучительныя слова становятся не кстати, и угрозы смѣшны, потому что, не устраняя разрыва, онѣ только ожесточали обѣ стороны. Питтъ въ молодости былъ бы конечно послѣдовательнѣе и постарался чтобы въ его рѣчи конецъ вязался съ началомъ. Теперь же, объявивъ себя другомъ свободы, онъ прибавляетъ, что дастъ ее только только тѣмъ, кто станетъ его слушаться безусловно, и кто будетъ ему повиноваться. Но чѣмъ такая теорія либеральнаго Питта, имѣвшаго неоспоримо больше достоинствъ, чѣмъ безумецъ Генрихъ VIII англійскій, отличается въ сущности отъ правительственной системы Генриха.

Въ то время какъ члены парламента занимались разговорами, въ Америкѣ случилось неожиданное событіе, перенесшее американскій вопросъ изъ сферы краснорѣчивыхъ разговоровъ и запальчивыхъ рѣчей въ сферу дѣйствія.

1-го марта 1770 г. произошла въ Бостонѣ стычка между народомъ и англійскими солдатами.

Солдаты, хотя лично ни въ чемъ невиноватые, имѣли несчастіе возбудить ненависть жителей; за ихъ красные мундиры ихъ прозвали раками, прибавляя къ этому прозвищу эпитеты очень обиднаго свойства. Англійскій солдатъ не смѣлъ показаться на улицѣ; и мальчишки, и взрослые усиливались нанести ему какое либо оскорбленіе вездѣ, гдѣ только можно. И на квартирахъ солдатамъ было не лучше, имъ отказывали во всемъ; а если что и давали, то съ такимъ видомъ, что одна только необходимость подчиняться дисциплинѣ заставляла ихъ глотать молча всѣ оскорбленія и обиды. По не спасла и дисциплина. Солдаты, выведенные разъ изъ терпѣнія, поколотили своихъ обидчиковъ. Это было въ субботу, 3 марта. Такъ какъ на другой день приходилось воскресенье, то пуритане, занявшись душеспасительными упражненіями, оставили солдатъ въ покоѣ. Но за то тѣмъ энергичнѣе оказались они въ понедѣльникъ 5 марта. Огромная толпа народа, вооруженнаго палками и тростями, напала на гауптвахту и начала кидать въ солдатъ снѣжными комьями съ каменьями въ серединѣ, щепками и льдомъ. Разнообразная брань и угрозы въ счетъ уже не шли. Офицеръ, находившійся въ караулѣ, обнаружилъ большое хладнокровіе и сдержанность; солдаты стояли подъ ружьемъ неподвижно. Но на бѣду между хладнокровными нашелся одинъ горячій, который не выдержалъ, когда ему въ лицо попалъ комъ снѣга съ каменной начинкой и выстрѣлилъ въ толпу обидчиковъ. Шесть другихъ солдатъ сдѣлали тоже. Конечно, это было нарушеніемъ дисциплины; но виноватъ былъ а капитанъ Престонъ, велѣвшій солдатамъ зарядить ружья. Съ другой стороны, можно оправдать и капитана, потому что если бы рѣшительное столкновеніе не произошло 5 марта, то оно произошло бы 10, 15 или 20; а уже произошло бы непремѣнно. Послѣдствіемъ залпа было то, что трое изъ нападавшихъ были убиты и шестеро ранены.

Какъ только печальное событіе огласилось по городу, а огласилось оно немедленно, все населеніе пришло въ волненіе и на другой же день былъ назначенъ митингъ. Было рѣшено, что городъ долженъ быть очищенъ немедленно отъ солдатъ. Къ губернатору отправили депутацію съ требованіемъ объ удаленіи войска и онъ для предупрежденія новыхъ столкновеній распорядился вывести солдатъ за городъ.

Но удаленіе солдатъ не успокоило взволнованныхъ умовъ. Похороны убитыхъ были сдѣланы съ торжествомъ, имѣвшимъ весь характеръ революціонной демонстраціи; англійскихъ солдатъ вмѣсто раковъ стали называть убійцами, и наконецъ потребовали, чтобы виноватые были преданы суду. Капитанъ Престонъ былъ арестованъ и заключенъ въ тюрьму, и народъ постарался разжечь страсти въ присяжныхъ, чтобы они изрѣкли злодѣямъ пристойный приговоръ.

Здѣсь обнаружилась новая черта американской гражданской зрѣлости. Всякій другой народъ послѣ перваго залпа, сдѣланнаго безъ команды и хотя бы имѣвшаго, можетъ быть, менѣе печальныя послѣдствія, расправился бы съ виновными своими руками. Но американцы не только не сдѣлали этого, но они, предавъ обвиняемыхъ суду, судили ихъ съ безпристрастіемъ, небывалымъ въ исторіи въ моменты народныхъ волненій и страстности. Изъ всѣхъ преданныхъ суду были обвинены только два солдата, и то лишь въ простомъ убійствѣ; всѣ остальные и капитанъ оправданы. Укажите другой подобный примѣръ изъ исторіи революціи какого либо другого народа.

Послѣ бостонскаго убійства наступило затишье. Но это затишье не было примиреніемъ. Напротивъ, повсюду зрѣла мысль о разъединеніи; всѣ, даже люди наиболѣе спокойные и разсудительные, какъ напримѣръ Вашингтонъ, не вѣрили въ возможность мирнаго исхода борьбы и готовились къ вооруженному сопротивленію. Американцы, точно какъ бы сознательно, собирались съ силами для рѣшительной борьбы. И они дѣйствительно собирались съ силами. Тамъ, гдѣ народная вспышка есть слѣдствіе только минутнаго увлеченія или внѣшняго подстрекательства, въ подобныхъ долгосрочныхъ приготовленіяхъ нѣтъ никакой нужды. Вспышка является мгновенно и мгновенно исчезаетъ. Но въ американцахъ происходилъ иной процессъ. И въ нихъ дѣйствовало увлеченіе, порывъ, горячка; но кромѣ горячки въ нихъ была еще и та Интеллектуальная зрѣлость, которая сообщала всѣмъ ихъ дѣйствіямъ характеръ обдуманности и неуклоннаго стремленія къ заданной цѣли. Кажется, какъ будто бы вся борьба за независимость не была революціей, а какимъ-то спокойнымъ убѣжденіемъ, сдѣланнымъ Людьми созрѣвшими въ мысли, что иной порядокъ для нихъ Невозможенъ! И читатель согласится съ вѣрностію этого замѣчанія, если обратитъ вниманіе на то, что американскую революцію, обыкновенно и не называютъ революціею; ее называютъ войной за независимость. Это происходитъ только оттого, что въ американскихъ событіяхъ нѣтъ обыкновенныхъ атрибутовъ революціи; нѣтъ ни заговоровъ, ни подземныхъ обществъ, ни людей съ страшными физіогноміями и всклокоченными волосами. Американцы даже не придумали особенной шляпы революціоннаго фасона или революціоннаго плаща. Все совершалось просто, скромно, безъ крику и шуму; всѣ дѣйствовали какъ одинъ человѣкъ; но какъ человѣкъ, строго размыслившій что ему дѣлать, и затѣмъ уже не дѣлавшій ни одного шага назадъ. Американская революція есть единственный историческій фактъ, гдѣ движеніе совершалось не нѣкоторыми передовиками, тащившими за собой массу только желавшую чего-то иного, но рѣшительно незнавшую, что ей дѣлать; а напротивъ ровное, почти совершенно спокойное наступательное движеніе всѣхъ,всего народа, переросшаго свои учрежденія и желавшаго замѣнить ихъ новыми. Въ этомъ и весь секретъ борьбы Англіи съ Америкой, и такого быстраго послѣдующаго роста американскаго Союза.

Впрочемъ читатель сдѣлаетъ ошибку, если изъ сказаннаго выше заключитъ, что ровное движеніе всѣхъ должно исключать болѣе усиленную дѣятельность нѣкоторыхъ. Во всѣхъ общихъ движеніяхъ, во всей исторической жизни народовъ есть всегда одинъ фокусъ, въ которомъ концентрируются отдѣльныя, индивидуальныя стремленія. Такіе же фокусы бывали всегда и въ жизни американцевъ. Сначала центромъ движенія явился Отисъ, затѣмъ новыя стремленія сосредоточились въ Пэтрикѣ, а послѣ бостонского убійства выступаетъ на сцену Самуэль Адамсъ. Съ 1770--1773 года онъ былъ душею движенія, и англичане прозвали его великимъ поджигателемъ. Во всѣхъ безконечныхъ спорахъ этого времени колоній съ метрополіей, Адамсъ является главнымъ дѣятелемъ; это онъ поддерживалъ и разжигалъ энергію, и онъ былъ главнымъ редакторомъ всего того, что исходило отъ имени колоній въ видѣ петицій, адресовъ и офиціальныхъ писемъ.

Губернаторомъ Массачуссется былъ въ это время Гетчинсонъ, человѣкъ въ духѣ Георга III и его сподвижниковъ. Чтобы оправдаті. довѣріе высшей власти, ввѣрившей ему губернаторскій постъ, Гетчинсонъ старался всѣми силами сдѣлать себя какъ можно болѣе непріятнымъ американцемъ, и надо отдать ему справедливость достигъ этого вполнѣ. Изъ поступковъ его, наиболѣе оскорбившихъ американцевъ, былъ слѣдующій. На собраніи 1772 г. онъ объявилъ, что англійское правительство назначило губернатору жалованье отъ себя, изъ американскихъ доходовъ. Больнѣе этого уязвить американцевъ было невозможно. Если англійское правительство назначило жалованье само собой и для этого истребовалось согласіе колоніальнаго собранія, то очевидно, что губернаторъ изъ чиновника колонистовъ превращался въ власть совершенно внѣшнюю, имѣющую корни не въ Америкѣ, а въ Англіи,-- въ власть совершенно независимую отъ собранія. Большей обиды придумать было невозможно. Но колонисты и тутъ съумѣли себя сдержать. Не позволяя себѣ никакихъ крайностей, въ которыя впадаютъ такъ легко разгорячившіеся люди, собраніе вѣжливо просило губернатора получать жалованье но вотировкѣ собранія, а не отъ англійскаго правительства. Гетчинсонъ конечно отказалъ. Тогда собраніе сочло себя въ правѣ считать себя оскорбленнымъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ счелъ себя обиженнымъ и весь народъ. Свое оскорбленіе народъ заявилъ тѣмъ, что началъ составлять митинги, а на митингахъ протестовать противъ новой узурпаціи метрополіи. Конечно, эти протесты не были бы особенно важны и не казались бы англійскому министерству особенно опасными, еслибы они ограничивались одними заявленіями неудовольствія, даже очень шумными. Но колонисты дѣйствовали иначе. Они шумѣли только въ той мѣрѣ, какая неизбѣжна по самому существу многолюдства; а за тѣмъ дали своимъ совѣщаніямъ направленіе вполнѣ зловѣщее и обсуживали вопросъ о томъ, какъ было бы хорошо образовать республику по образцу или на манеръ голландской и за тѣмъ водворить у себя полную свободу торговли и промышленности. Англія была права, если въ этихъ разсужденіяхъ видѣла для себя большую опасность. Пока зловѣщія разсужденія происходили въ колоніальныхъ собраніяхъ, неудовольствіе колонистовъ и ихъ опасныя мысли не имѣли характера всеобщности и могли казаться задоромъ однихъ представителей. По когда задоръ сталъ проявляться въ чисто-народныхъ собраніяхъ. на сельскихъ митингахъ; когда зловредныя мысли, грозившія англійскому авторитету, стали выражаться людьми, пахавшими землю своими собственными руками, то стало очевиднымъ, что задоръ представителей есть только выраженіе неудовольствія всѣхъ и имѣетъ силу, какую; въ немъ вовсе не подозрѣвали.

Историческая послѣдовательность велитъ однако замѣтить, что мысль о митингахъ принадлежитъ вовсе не сельскому населенію. Первый народный митингъ билъ устроенъ въ Бостонѣ по предложенію Самуэля Адамса и на этомъ митингѣ было рѣшено образовать комитетъ, которому и поручено составить изложеніе правъ колонистовъ какъ людей, какъ подданныхъ и какъ христіанъ. Изложеніе это было составлено съ большимъ искуствомъ. Въ качествѣ людей, колонистамъ должно было принадлежать ненарушимое, безусловное право на свободу и собственность; какъ ломанные, они хотѣли правъ, гарантированныхъ великой хартіей; какъ христіане, требовали полной религіозной свободы. Изложеніе это оканчивалось воззваніемъ къ колонистамъ, которыхъ приглашали поддержать и возстановить свои нрава и спасти гибнущую конституцію. "Но если, говорилось въ заключеніе, провинція найдетъ, что права эти ей не принадлежатъ или что они не были похищены, или что не стоитъ труда ихъ защищать, намъ остается только оплакивать потерю гой великой любви къ свободѣ гражданской и религіозной, которая въ виду опасностей и даже смерти побудили нашихъ отцовъ покинуть свою родину и поселиться въ пустынѣ."

Это изложеніе было напечатано въ 600 экземплярахъ и разослано по всѣмъ городамъ.

Губернаторъ Гетчинсонъ пришелъ въ ужасъ и негодованіе и на слѣдующемъ собраніи объявилъ, что признаетъ подобные митинги опасными и противозаконными, потому что на нихъ разсуждаютъ о конституціи и осмѣливаются отвергать власть парламента. Собраніе, которому была выражена подобная мысль, отвѣтило такимъ образомъ, что Гетчинсону пришлось пожалѣть свою политическую близорукость. Массачуссеты объявили на отрѣзъ, что губернаторъ совершенно нравъ, что колонисты отвергаютъ дѣйствительно власть и право парламента надъ собою, и что если и встрѣчались прежде примѣры подчиненія актамъ парламента та это происходило вслѣдствіе необдуманности или нежеланія бороться съ метрополіею; въ дѣйствительности же колонія не признавала никогда законодательной власти парламента надъ собою.

Дерзости колонистовъ были слишкомъ велики, а сила губернатора слишкомъ мала, чтобы онъ могъ стремиться къ возстановленію равновѣсія открытой борьбой силы противъ силы, и потому Гетчинсонъ избралъ путь окольный, и не имѣя возможности дѣйствовать явно, сталъ дѣйствовать тайно. Это обнаружилось изъ опубликованной секретной переписки Гетчинсона съ однимъ членомъ англійскаго парламента. Если Самуэль Адамсъ былъ великимъ поджигателемъ американцевъ, то губернаторъ Бернаръ и его намѣстникъ Гетчинсонъ были великими поджигателями англичанъ. Разница только въ томъ, что Адамсъ дѣйствовалъ открыто, а Бернаръ и Гетчинсонъ тайно. Письма эти показала еще, что Гетчинсонъ былъ великій лицемѣръ, ибо въ то время, когда онъ старался показать американцамъ, что держитъ ихъ сторону, онъ поджигалъ министерство на мѣры крутыя и-энергическія. "Нужно, писалъ онъ. ослабить и уменьшить то, что люди зовутъ англійской свободой... невозможно, чтобы колонія, лежащая отъ метрополіи за три тысячи миль, пользовалась равною ей свободою... когда я прошу ослабить свободу, я желаю блага колоніи, чтобы связь ея съ метрополіею не порвалась..." Весьма вѣроятно, что Гетчинсонъ, высказывая подобныя мысли, имѣлъ въ виду дѣйствительно благо колоній; но въ такомъ случаѣ, зачѣмъ же онъ не высказывалъ своихъ мыслей вслухъ? Зачѣмъ поднялся повсюду въ Англіи такой шумъ, когда Франклинъ опубликовалъ эти письма? Какъ извѣстно, Франклинъ, которому достались эти письма, отправилъ ихъ къ президенту массачуссетской палаты представителей съ тѣмъ, чтобы письма эти не были напечатаны, а только сдѣланы извѣстными небольшому числу лицъ. Самуэль Адамсъ, понявъ просьбу Франклина нѣсколько шире, прочиталъ письма конфиденціально всему собранію представителей. Такая конфиденціальность кончилась тѣмъ, что чрезъ нѣсколько дней письма были частью напечатаны, а частью распространились въ копіяхъ. Но не этого собственно хотѣло собраніе: оно вотировало петицію королю, въ которой просило смѣны Гетчинсона. Въ петиціи губернаторъ обвинялся въ томъ, что онъ нарушалъ доброе согласіе между колоніями и метрополіею, что онъ не допускалъ петицій американцевъ къ королю, что онъ былъ причиной занятіи провинціи англійскими войсками. Отвѣтъ на петицію былъ такой, какимъ ему и слѣдовало быть. Поведеніе губернатора найдено безукоризненнымъ, а просьба колонистовъ неосновательной. Все это конечно меньше всего было въ состояніи водворить доброе согласіе между сторонами, вовсе и нежелавшими идти на уступки, тѣмъ болѣе, что американцы уже почти пришли къ убѣжденію, что мирный исходъ споровъ совершенно невозможенъ, и что придется покончить вопросъ съ оружіемъ въ рукахъ. Бостонское убійство было первымъ шагомъ на этомъ пути, исторія съ чаемъ -- вторымъ.

Налогъ на чай привелъ къ тому, что американцы отказались покупать чай у остъ-индской компаніи и пробавлялись чаемъ контрабанднымъ. Вслѣдствіе этого акціи компаніи упали, а правительство теряло въ пошлинѣ ежегодно 40,000 ф. стер. Для поправленія дѣлъ компаніи, лордъ Нортъ предложилъ, чтобы компанія ввозила свой чай сама, и вмѣстѣ съ тѣмъ понизилъ налогъ до того, что контрабанда била почти невозможна. Законъ, какъ водится, принятъ безъ возраженій и мнѣнія американцевъ никто не спросилъ.

Остъ-индская компанія поспѣшила воспользоваться новой привиллегіею. Въ 1773 году она снарядила нѣсколько кораблей съ чаемъ, и въ разныхъ портахъ Америки назначила своихъ агентовъ для его продажи. Но американцы не хотѣли пить и дешеваго чая, и распоряженіе парламента толковали, какъ новое оскорбленіе. Такъ какъ законъ былъ уже изданъ, и съ этой стороны американцамъ не оставалось ничего дѣлать, то они придумали не впускать къ себѣ кораблей съ чаемъ. Мысль черезъ чуръ отважная, и которую можно было привести въ исполненіе лишь революціонными средствами. Американцы не останавливались теперь даже и передъ ними.

Въ нѣкоторые порты корабли не смѣли войти, потому что лоцманамъ. было запрещено ихъ вводить; въ другихъ агенты, запуганные оппозиціей, хотя и приняли грузъ, но продавать его нерѣшались, и чай гнилъ въ магазинахъ. Бостонскіе патріоты хотѣли тоже помѣшать выгрузкѣ чая, по мѣстная правительственная власть поддерживала агентовъ компаніи. Между тѣмъ корабли стояли въ пристани и народъ караулилъ ихъ нѣсколько ночей, чтобы помѣшать выгрузкѣ. Наконецъ толпа людей наиболѣе отважныхъ, перерядившихся индѣйцами, взобралась на корабли компаніи, разбила 340 ящиковъ съ чаемъ, и побросала его въ море. Джонъ Адамсь говоритъ, что все это совершилось въ великомъ порядкѣ, и даже съ почтительнымъ видомъ. Послѣ уничтоженія чая, произведеннаго на глазахъ тысячи зрителей, переодѣвшаяся молодежь удалилась совершенно спокойно, не нанеся никому никакой обиды или оскорбленія.

Когда въ Англіи узнали о бостонскомъ событіи, то пришли въ негодованіе не только король и парламентъ, но даже и народъ. Оскорбленіе было общее; всѣмъ казалось, что обезчещена вся Англія до послѣдняго поденщика. Дѣло было дѣйствительно такого рода, что оставалось или положить навсегда предѣлъ подобному самоуправству, или отказаться изъ своей власти надъ колоніями. Такъ какъ отказаться отъ власти оказывалось невозможнымъ, то оставалось принять мѣры противъ самоуправства и наказать Ростовцевъ. Лордъ Портъ прославился и тутъ. Онъ предложилъ знаменитый билль о закрытіи бостонскаго порта, и билль конечно былъ принятъ безъ всякихъ возраженій Навѣкъ закономъ запрещалась всякая грузка и выгрузка въ портѣ Бостона, и всю морскую торговлю Массачусется, велѣно было производить черезъ портъ Саломскій. Придумавъ такую остроумную мѣру, лордъ Нортъ доказывалъ основательность и справедливость своей мысли тѣмъ, что если невозможно найти лично виновныхъ, то въ примѣръ, въ назиданіе и въ исправленіе слѣдуетъ наказывать всѣхъ поголовно. "Если городская власть, говорилъ онъ при своемъ докладѣ,-- осталась въ бездѣйствіи, то нѣтъ ничего справедливѣе и проще, какъ наложить штрафъ на весь городъ, чтобы наказать его за безпечность. Въ Лондонѣ, когда при Карлѣ II былъ убитъ неизвѣстнымъ докторъ Лембъ, штрафъ былъ наложенъ на все Сити... Затѣмъ лордъ Нортъ привелъ еще нѣсколько фактовъ подобнаго же свойства, вѣроятно, предполагая, что англійское правительство никогда не ошибалось, или что всякій городъ и общину можно разсматривать какъ моральную личность, подлежащую вмѣняемости за проступки своихъ отдѣльныхъ членовъ.

Немного голосовъ возвысилось на защиту американцевъ. Членъ палаты Феллеръ предложилъ уничтожить совершенно пошлину на чай; "для горсти гороху вы рискуете имперіею", сказалъ онъ. Министры ему отвѣтили, что вопросъ заключается въ томъ, должна ли Англія лишиться своего авторитета и уступить Америкѣ? За Феллеромъ всталъ. Боркъ и сказалъ лучшую рѣчь, какая когда либо говорилась въ европейскихъ собраніяхъ. Лордъ Дауздэль, умиленный словами Борка, воскликнулъ: "будемте справедливы, пока это еще не поздно". Но восклицаніе это уже запоздало. Линія хотѣли заставить Америку просить прощенія на колѣняхъ; наступила нора господства силы.

Генералу Беджу, главнокомандующему всѣми войсками въ Америкѣ, было предписано взять въ свои руки гражданское управленіе Массачуссетса и послать четыре полка запороть бостонскій портъ. Ему было велѣно принять необходимыя мѣры для арестованія предводителей возстанія и для ихъ наказанія. Другими словами, это значило лишить американцевъ гласнаго, присяжнаго судя. Но какъ бы въ вознагражденіе подобнаго произвола было повелѣно, что всѣ сборщики, чиновники и солдаты, обвиняемые въ уголовныхъ преступленіяхъ, будутъ судимы или въ Массачусеетсѣ или въ новой Шотландіи или въ Великобританіи.

Вслѣдъ за этимъ распоряженіемъ собрался митингъ, на которомъ было провозглашено, что несправедливость, безчеловѣчіе и жестокость акта, которымъ закрывается бостонскій портъ превышаетъ все: что собраніе предоставляетъ общественному мнѣнію судить этотъ актъ насилія; что если другія колонія присоединятся къ бостонцамъ для прекращенія всякой торговли съ Англіею, пока билль не будетъ измѣненъ, то этимъ спасется Сѣверная Америка и ея свобода. Постановленіе собранія было разослано во всѣ колоніи и повсюду оно встрѣтило сочувствіе.

7-го Іюня собралось собраніе массачуссетское, постановившее, что необходимо для порѣшенія отношеній съ Англіею собраться комитетамъ колоній. Какъ только губернаторъ узналъ, что въ такомъ незаконномъ собраніи обсуживается вопросъ такого революціоннаго свойства, онъ отправился немедленно, чтобы распустить собраніе. Но дверь была закрыта, и свое распоряженіи о распущеніи собранія губернаторъ долженъ былъ провозгласить на лѣстницѣ, что было очень комично.

Но губернаторъ мало заботился о томъ, комично это или нѣтъ. Для него главный вопросъ заключался въ томъ, чтобы не допускать народныхъ собраній, потому что на'нихъ американцы приходили къ мыслямъ и рѣшеніямъ не только непочтительнымъ, по даже и опаснымъ авторитету метрополіи. Поэтому губернаторъ издалъ повелѣніе, которымъ запрещались всякія народныя собранія. При этомъ губернаторъ объявилъ, что если собраніе не разойдется по приказанію шерифа, то онъ придетъ самъ, съ солдатами и съумѣетъ, заставить народъ повиноваться.

Съ другой стороны для американцевъ народныя собранія были все; на нихъ они выбирали своихъ чиновниковъ и порѣшали свои вопросы. Правда, на этихъ же собраніяхъ приходили и къ мыслямъ, возмущавшимъ министерство лорда Норта; по какъ колонисты находились теперь именно въ томъ положеніи, что имъ было нужно обезопасить себя отъ очевиднаго насилія, то угрозы и приказанія губернатора никого не испугали, и митинги продолжались но прежнему. На одномъ изъ нихъ, происходившемъ въ Мильтонѣ, была постановлена слѣдующая резолюція: "Намъ угрожаетъ не справедливость, а сила; не мудрость, а мщеніе. Великобританія, которая нѣкогда преслѣдовала, мучила и изгоняла нашихъ отцовъ, теперь преслѣдуетъ съ безпощадной жестокостію ихъ невинныхъ дѣтей. Наши отцы своимъ трудомъ и своего кровью пріобрѣли эти пустыни, эту дикую почву; намъ оставили они это наслѣдство, стоившее имъ такъ дорого; намъ они завѣщали священное обязательство передать нашимъ потомкамъ это добро во всей его цѣлости. Отъ нашего мужества и нашего благоразумія зависитъ судьба Новаго Свѣта и милльоновъ людей, которые еще не родились. Если огромный континентъ, если народъ изъ нѣсколькихъ милльоновъ людей согласится изъ трусости жить по произволу и капризамъ министровъ, онъ приметъ позорно добровольное рабство; будущія поколѣнія покроютъ его память вѣчнымъ проклятіемъ." За этимъ вступленіемъ говорилось, что билль лорда Норта есть усиліе преступнаго министерства къ порабощенію Америки, и что ему повиноваться не слѣдуетъ; что совѣтники, которые примутъ свое званіе отъ правительства, и судьи, занявшіе свои мѣста подобнымъ же образомъ, будутъ считаться чиновниками внѣзаконными, которымъ никто повиноваться не обязанъ; что хотя благоразуміе велитъ оставаться въ положеніи оборонительномъ, но это положеніе должно оставаться только до тѣхъ поръ, пока оно не поставятъ въ опасность свободу и жизнь гражданъ. Поэтому предлагалось образовать милицію, упражнять ее, по меньшей мѣрѣ, разъ въ недѣлю и избрать способныхъ офицеровъ.

Постановленіе это не осталось пустой угрозой, потому что колонисты чувствовали себя довольно сильными, чтобы его выполнить. Они дѣйствительно отказались повиноваться короннымъ чиновникамъ и короннымъ судьямъ.

На подобную рѣшимость одной или даже нѣсколькихъ колоній, хотя и можно смотрѣть какъ на начало революціи, но для возможности дѣйствительнаго противодѣйствія Англіи, американцамъ недоставало единства плана. Митингами зрѣлъ народъ въ своихъ политическихъ убѣжденіяхъ, онъ привыкалъ къ упорству въ своихъ стремленіяхъ и къ настойчивости. Но одного этого было еще мало, чтобы устроить окончательно и прочно новыя отношенія къ метрополіи. Самуель Адамсъ явился поэтому представителемъ той части населенія, которая видѣла необходимость общаго союзнаго собранія или конгресса. Мысли эти были приняты съ жаромъ всѣми колоніями, и было порѣшено избрать лѣтомъ 1774 г. депутатовъ на конгрессъ.

Въ сентябрѣ 1774 года собрались въ Филадельфіи депутаты двѣнадцати колоній. Здѣсь явились впераые люди, которымъ пришлось играть впослѣдствіи видную роль -- Пэтрикъ Генри, Пейтонъ Рендольфъ, Генрихъ Ли, Вашингтонъ, Филиппъ Ливингстонъ, Джонъ Джей, оба Адамсы, Шерманъ и др.

Только-что собраніе собралось, оно назвало себя конгрессомъ. Въ президенты былъ избранъ Пейтонъ Рендольфъ.

Наиболѣе замѣчательнымъ актомъ, составленнымъ конгрессомъ, есть декларація нравъ. "Мы объявляемъ, говорится въ ней" что жители англійскихъ колоній въ Америкѣ имѣютъ слѣдующія нрава, на основаніи законовъ природы, англійскихъ конституціонныхъ принциповъ и ихъ различныхъ хартій:

Они имѣютъ право на жизнь, свободу и собственность, и никогда недозволятъ никакой посторонней власти распоряжаться этими благами безъ своего согласія. Въ то время, какъ эмигрировали первые колонисты, основавшіе колоніи, они владѣли въ дѣйствительности всѣми правами, свободой и собственностію наравнѣ съ подданными, родившимися въ Англіи.

Переселившись, они ни отказались, не утратили ни одну изъ своихъ вольностей; дѣти переселенцевъ имѣютъ право пользоваться ими на столько, на сколько позволяетъ имъ ихъ положеніе.

Основаніе англійской свободы заключается въ правѣ народа на участіе въ законодательствѣ. Колонисты не имѣютъ и не могутъ имѣть представителей въ англійскомъ парламентѣ; но они имѣютъ право пользоваться въ своихъ провинціальныхъ собраніяхъ законодательной властью по всѣмъ вопросамъ о налогѣ и внутренней полиціи, исключая верховнаго veto.

Колонисты имѣютъ право на англійскій common-law и въ особенности на великую привиллегію быть судимыми собственными Джури.

Они имѣютъ право составлять сходки, обсуживать замѣчаемыя ими неудобства и стѣсненія, и обращаться въ королю съ петиціями. Всякія запрещенія или преслѣдованія сходокъ и петицій незаконны.

Незаконно держатъ въ колоніяхъ во время мира постоянное войско, безъ согласія колоніальнаго законодательнаго собранія той мѣстности, гдѣ поставлено войско.

Безусловно и существенно необходимо, чтобы отдѣльныя отрасли законодательной власти были бы взаимно независимы. Поэтому ввѣрить исполненіе законодательной власти совѣту, назначаемому и смѣняемому короной, противно конституціи, и опасно для свободы американской законодательной власти.

Кромѣ этой деклараціи былъ составленъ адресъ къ королю, адресъ къ англійскому народу и къ американцамъ. Всѣ эти документы служатъ превосходными историческими памятниками спокойной разсудительности американцевъ. Я не хочу сказать этимъ, чтобы колонисты не отдавались никакому другому чувству и держали себя какъ флегматики. Но я хочу сказать, что ихъ страстность не была слѣпымъ порывомъ. Нельзя производить великихъ дѣлъ безъ увлеченія и страстности, ибо только отъ размѣра страстности зависитъ размѣръ активности. Страстность есть энергія; но для дѣла -- одной энергіи мало, нужно еще знать, что дѣлать. А въ этомъ-то именно и выразилось все величіе американскаго интеллекта, все величіе американской настойчивости. Вы чувствуете и видите страстность; но вы вмѣстѣ съ тѣмъ видите, что она не колобродитъ, какъ какая нибудь сырхая сила, выпущенная на свободу; а напротивъ того служитъ исключительно исполнительнымъ орудіемъ высшей, руководящей силы -- разума. Это виднѣе всего изъ обращенія конгресса къ колонистамъ.

Въ то время, какъ узелъ затянулся такъ, что для распутанія его остается лишь средство Александра Македонскаго^, конгрессъ, понимающій это очень хорошо, пишетъ народу слѣдующее: "... Отъ васъ зависитъ теперь спасеніе ваше и вашего потомства... Не забывайте чести своей страны; отъ вашего поведенія зависитъ честь или позоръ Америки. Если пассивное сопротивленіе, которое мы намъ рекомендуемъ, не поможетъ, вамъ неизбѣжно придти къ выбору между окончательнымъ позорнымъ подчиненіемъ или тѣмъ опаснымъ положеніемъ, въ которомъ вы находитесь теперь. Въ эту трудную минуту употребите всю свою энергію, всю свою разсудительность, чтобы удержаться въ предѣлахъ спокойныхъ, мирныхъ мѣръ; но вмѣстѣ съ тѣмъ не забывайте, что планы, составленные противъ колоній, сопровождались такими дѣйствіями, что благоразуміе велитъ предвидѣть несчастныя обстоятельства и быть готовыми на все".

И въ этомъ адресѣ, какъ во всѣхъ остальныхъ, какъ въ обращеніи къ англійскому народу, нѣтъ ничего дѣйствующаго на страсти, задѣвающаго личности, возбуждающаго ненависть. Люди стараются дѣйствовать на убѣжденіе; они говорятъ о своихъ правахъ, высказываютъ желаніе, чтобы права эти были сохранены ими въ ихъ первоначальной чистотѣ и больше ничего. Но въ этомъ спокойствіи и заключается вся сила. Двѣсти лѣтъ борятся американцы безустанно за свои нрава, отстаиваютъ ихъ до послѣднихъ мелочей, не ступивъ ни одного шагу назадъ и ни на одну минуту, ни въ чемъ не уронивъ своего достоинства. Сохраненіе достоинства и наружнаго спокойствія лучшая похвала политической зрѣлости американцевъ. Англичане не съумѣли удержаться на этой высотѣ; мало того, что, сознавая за собою силу, они позволяли себѣ дѣйствія мелочниковъ, они даже ругали американцевъ въ своемъ парламентѣ словами неприличными въ подобныхъ собраніяхъ. И общественное мнѣніе обсудило давно поведеніе американцевъ и англичанъ: вся честь на сторонѣ первыхъ,а весь стыдъ на сторонѣ вторыхъ. Жаль только одного, что качество историческихъ событій нельзя опредѣлять ни мѣриломъ чести, ни мѣриломъ стыда, и что въ историческихъ причинахъ, создающихъ печальныя историческія послѣдствія, простой, нехитрый расчетъ выгоды и невыгоды, пользы и вреда, не является такимъ главнымъ элементомъ, какимъ бы онъ долженъ являться.

Въ то время какъ американскій конгрессъ писалъ свои деклараціи и адресы, въ Англіи происходили парламентскіе выборы. Подъ вліяніемъ озлобленія англичане выбирали въ члены людей враждебныхъ американцамъ. Друзей было избрано мало. Въ засѣданіи 20 января 1775 г. лордъ Чатамъ явился въ палату лордовъ, чтобы говорить объ американскихъ дѣлахъ. Скамьи были переполнены американцами и въ первомъ ряду сидѣлъ Франклинъ. "Милорды, сказалъ Чатамъ, бумаги, которыя представляютъ вамъ сегодня въ первый разъ, сколько мнѣ извѣстно, находятся въ портфелѣ министра пять или шесть недѣль. И хотя судьба королевства зависитъ отъ этого великаго вопроса, но только сегодня пригласили насъ заняться его разсмотрѣніемъ... Милорды, я не имѣю ни малѣйшаго желанія читать эти бумаги. Я знаю, что въ нихъ содержится. Нѣтъ ни одного члена, который бы не зналъ того же... Воспользуемтесь первымъ моментомъ, чтобы вступить въ соглашеніе. Скоро будетъ уже поздно. Одинъ потерянный часъ можетъ породить годы несчастія. Отзовите войска изъ Бостона -- это главное средство возстановить миръ и основать ваше будущее благополучіе... Духъ независимости, воодушевляющій американцевъ, вещь вовсе не новая; ихъ убѣжденія никогда не мѣнялись... Этотъ духъ свободы воодушевляетъ къ Америкѣ три милльона людей, я надѣюсь чіо въ Англіи найдется вдвое людей, которые будутъ этому аплодировать... Американцы говорятъ, что вы не имѣете права налагать на нихъ налогъ: они нравы...Прочитайте, милорды, бумаги американцевъ; кто уважаетъ твердость и мудрость, не можетъ не уважать американцевъ. Что касается до меня, то во всемъ, что я когда либо читалъ -- а я читалъ Ѳукидида, я изучалъ и удивлялся государствамъ, бывшимъ владыками міра -- я не встрѣчалъ никогда ничего подобнаго уму, силѣ соображенія и мудрости выводовъ, какъ высказали американцы въ своихъ постановленіяхъ и рѣшеніяхъ. Среди обстоятельствъ такой трудности и сложности, я не знаю ни одного народа, ни одного собранія, которое можно было бы поставить выше филадельфійскаго конгресса. Исторія Греціи и Гима не представляетъ ничего болѣе великаго... Обращать въ рабство такихъ людей, налагать на нихъ деспотизмъ -- безумное усиліе, могущее вести только къ роковымъ послѣдствіямъ. Мы кончимъ тѣмъ, что насъ принудятъ отступить; отступимте, пока это еще можно сдѣлать добровольно; не станемте ждать необходимости отступленія... Устраните эту унизительную необходимость; съ достоинствомъ, совмѣстнымъ съ вашимъ великимъ положеніемъ, сдѣлайте первый шагъ къ миру, къ согласію, къ будущности; только въ этомъ истинное достоинство. Если министры упорствуютъ давать королю дурные совѣты и сбивать его, я не скажу, что король обманутъ -- но я скажу, что гибнетъ государство. Я не скажу, что министры разрушаютъ привязанность, которую питаютъ подданные къ коронѣ; но я скажу, что если такой алмазъ, какъ Америка, не будетъ въ нашей коронѣ -- не стоитъ труда ее носить".

Лордъ Кембденъ говорилъ еще убѣдительнѣе: "Милорды, сказалъ онъ, я говорю съ вами не какъ политикъ, не какъ государственный человѣкъ или философъ, а какъ простой легистъ. Вы не имѣете права налагать налогъ на Америку; естественное право и неизмѣнные законы природы на сторонѣ этого народа. Короли, лорды, общины -- все это красивыя, звучныя названія; но короли, лорды, общины могутъ сдѣлаться тиранами. Также законно противиться тираніи многихъ, какъ тираніи одного. Однажды спросили великаго Сельдона, въ какой книгѣ говорится о правѣ сопротивленія тираніи. "Это былъ всегдашній обычай Англіи, отвѣтилъ і ельденъ, а обычай Англіи есть законъ страны".

Эти блистательныя рѣчи защитниковъ говорились совсѣмъ некстати. Хорошо говорить, когда знаешь, что можно убѣдить; но зачѣмъ говорить, когда не только не убѣждаешь, но когда противорѣчіемъ вызываешь еще большую злобность. Краснорѣчіе Питта и Кембдена должно были разбиться о несокрушимую рѣшимость людей, хотѣвшихъ борьбы и униженія. Лордъ Гоуэръ сказалъ немногими словами, чего хочетъ Англія, и немногими словами пристыдилъ многорѣчивое безсиліе людей, хотѣвшихъ дѣйствовать на доброжелательство. "Милорды, сказалъ Гоуэръ, оставьте американцевъ говорить о своихъ естественныхъ или божескихъ правахъ, объ ихъ правахъ, какъ людей и какъ гражданъ, объ ихъ правахъ, которыя они получили отъ Бога" природы! Мое мнѣніе, что нужно употребить силу". По крайней мѣрѣ, коротко и ясно. Махового что ясно, но Чатама укоряли еще, что онъ разжигаетъ американцевъ. Мнѣніе Гоуэра восторжествовало, какъ самое краткое и самое легкое по выполненію; король былъ въ восторгѣ; а защитники американцевъ были пристыжены своимъ безсиліемъ.

Восторжествовавшая сторона приступила немедленно къ проэктамъ и мѣрамъ насильственнаго свойства, ибо была убѣждена, что американцевъ слѣдуетъ заставить вымаливать себѣ прощеніе; и чтобы успѣхъ побѣды былъ вполнѣ несомнѣненъ, министерство поручило Джонсону написать зажигательный манифестъ, съ цѣлію возбудить въ каждомъ англійскомъ простолюдинѣ воинственный жаръ и ненависть къ американцамъ. Джонсонъ постарался быть какъ можно язвительнѣе и остроумнѣе; но ему удались только цинизмъ, грубость и наглость. Вотъ образчики Джонсоновскаго остроумія. "Бостонцы, писалъ Джонсонъ, угрожаютъ намъ тѣмъ, что покинутъ свои цвѣтущіе города и выселятся въ пустыни.-- Тѣмъ лучше -- герои оставятъ мѣсто людямъ болѣе ихъ умнымъ.-- Они жалуются, что ихъ хотятъ везти по сю сторону океана, чтобы судить. Пусть не безпокоятся. Ихъ осудили, не выслушавши, и за чѣмъ процессъ? Довольно того, что видно".

"Колонисты, говоритъ онъ дальше-впрочемъ безпристрастіе велитъ прибавить, что министерство устыдилось этихъ мыслей и напечатаны онѣ не были -- не были обложены налогомъ въ первое время; но что это доказываетъ? Теленка не запрягаютъ въ телѣгу, а ждутъ, когда онъ сдѣлается быкомъ".

Или: "Американцы хвастаютъ, что они множатся съ плодовитостію гремучихъ змѣй. Еще одна причина для насъ, чтобы поспѣшить уничтожить упорство. Когда Америка сдѣлается болѣе заселенной, чѣмъ Европа, черезъ столѣтіе съ четвертью, наступитъ и пора, чтобы повелители земли трепетали въ своихъ дворцахъ".

Министерство, рѣшившее, что нужно употребить силу, распорядилось послать въ Массачуссетъ войско, и стѣснить торговлю колонистовъ.

По и этотъ рѣшительный шагъ не представлялъ для американцевъ достаточной силы убѣдительности, чтобы вызвать ихъ на равносильныя мѣры. Партія умѣренныхъ все еще надѣялась на мирный исходъ дѣла, и только люди горячіе, болѣе пылкіе патріоты, думали иначе. Во главѣ ихъ стоялъ Пэтрикъ Генри, который, на конвентѣ въ Ричмондѣ, предложилъ, чтобы колонія встала немедленно на военную ногу, и для этой цѣли созвала бы комитетъ, которому и поручить собрать, вооружить и обучить милицію, достаточнаго размѣра.

Умѣренные взволновались такимъ рѣшительнымъ предложеніемъ. Имъ казалось, что король и нація сочувствуютъ американцамъ, и они боялись, чтобы подобныя насильственныя мѣры не подняли противъ колоній весь великобританскій народъ. Похвальныя мысли умѣренныхъ имѣли однако своимъ источникомъ не столько миролюбивыя основанія, сколько трусость. Имъ казалось, что сопротивленіе совершенно невозможно. Да и какъ сопротивляться, не имѣя ни войска, ни генераловъ, ни магазиновъ, ни денегъ? Вопросъ вовсе не въ воинственномъ жарѣ, который возбудить вовсе нетрудно, а въ матеріальныхъ средствахъ обороны. Можно пожалуй кинуться съ безумной отвагой въ крайность, ну а если громы, которые навлечетъ на себя Америка, ее погубятъ? На эти замѣчанія Пэтрикъ Генри отвѣтилъ такъ: "Людямъ свойственно, сказалъ онъ, предаваться иллюзіямъ надежды. Мы всегда готовы закрыть глаза, чтобы не видѣть непріятной правды и прислушиваться къ голосу надежды. Но прилична ли такая роль людямъ разсудительнымъ, вступающимъ въ великую борьбу за свободу. Принадлежимъ ли мы къ тѣмъ людямъ, у которыхъ пѣть глазъ, чтобы видѣть, и нѣтъ ушей, чтобы слышать то, что прямо касается ихъ спасенія? Что касается до меня, то я хочу знать всю истину, знать самыя дурныя стороны обстоятельствъ и приготовиться.

Для направленія своихъ дѣйствій я знаю одинъ источникъ -- опытъ. Чтобы обсуждать будущее, я не знаю другого средства крочіі оцѣнки прошедшаго. А оцѣняя пришедшее, оцѣняя поведеніе англійскаго министерству за послѣдніе десять лѣтъ, я спрашиваю, что можетъ подтверждать надежды, которыми эти господа утѣшаютъ себя и палату. Не вѣроломна ли та улыбка, съ которой была принята наша петиція? Недовѣряйтесь ей,-- это западня. Не позволяйте обмануть себя поцѣлуемъ.

"... Мы сдѣлали все, что было въ нашей власти, чтобы отвратить приближающуюся бурю... Послѣ этого совершенная химера питать себя надеждой примиренія и мира. Нѣтъ болѣе мѣста для надежды. Если мы хотимъ быть свободными и сохранить свои права -- нужно сражаться, я повторяю, нужно сражаться. Призывъ къ оружію и къ богу брани--вотъ все, что намъ остается.

"Намъ говорятъ: мы слабы, мы неспособны бороться съ такимъ могучимъ противникомъ. Но когда же мы будемъ сильны? Случится это на будущей недѣлѣ или въ будущемъ году. Не случится ли это, когда въ каждомъ нашемъ домѣ водворится но англійскому солдату и мы будемъ обезоружены? Нерѣшительность я бездѣятельность развѣ дадутъ намъ новыя силы? Пріобрѣтемъ мы средства сопротивленія лежа на спинѣ и занятые преслѣдованіемъ призраковъ надежды, въ то время, какъ непріятель будетъ держать насъ связанными по рукамъ и по ногамъ? Нѣтъ, мы не слабы, если съумѣемъ воспользоваться источниками, которые Богъ и природа дали намъ во власть. Народъ въ три милліона душъ, народъ, вооружившійся за святое дѣло свободы, и въ странѣ, какъ наша,-- непобѣдимъ.

"Зачѣмъ ослаблять значеніе обстоятельствъ. Можно пожалуй кричать: миръ! миръ!-- Но мира больше нѣтъ. Война началась... Неужели жизнь такъ дорога, и миръ такъ пріятенъ, что ихъ нужно покупать цѣною оковъ и рабства? Пусть спасетъ насъ отъ этого всемогущій Богъ! Я не знаю, что сдѣлаютъ другіе, для меня же -- или дайте мнѣ свободу или возьмите мою жизнь".

Пророчество Пэтрика, что война началась, оправдалось въ дѣйствительности.

Генералъ Гедисъ, командовавшій королевской арміею въ Бостонѣ, задумалъ уничтожить оружіе и запасы, которые массачуссетскіе колонисты собрали въ Конкордѣ. Генералъ руководствовался миролюбивымъ желаніемъ предупредить возможность столкновенія, ибо если у людей нѣтъ военныхъ средствъ -- невозможна и война. Съ такою миролюбивою цѣлью, Геджъ снарядилъ секретную экспедицію; но но несчастію секретъ открылся, американцы ударили въ набатъ и стали стрѣлять изъ ружей. Солдаты экспедиціи были встрѣчены милиціею изъ Лексингтона въ числѣ 70 человѣкъ. Маіоръ, командовавшій королевскимъ отрядомъ, приказалъ милиціонерамъ положить оружіе и назвалъ ихъ бунтовщиками. Въ это время кто-то выстрѣлилъ. Кто? неизвѣстно. Затѣмъ послѣдовалъ залпъ. Американцы разбѣжались, нѣсколько человѣкъ изъ нихъ было убито. Но когда англичане воротились изъ Конкорда, свершивъ благополучно свое дѣло, ихъ встрѣтила вся милиція. Американцы, придерживаясь партизанской войны, напали на нихъ въ разбросъ и изъ засадъ. Преслѣдуемые противниками, англичане пришли въ Лексингтонъ въ весьма печальномъ положеніи, потерявъ убитыми, раненными и плѣнными 273 человѣка; американцы лишились 90 человѣкъ.

Дѣло это, ничтожное но размѣрамъ, оказалось важнымъ по своимъ послѣдствіямъ. Во-первыхъ, это былъ первый онытъ силы американцевъ, опытъ удачный, давшій имъ увѣренность въ томъ, что и они, мирные колонисты, недержавшіе никогда оружія въ рукахъ, способны вести войну не хуже спеціалистовъ военнаго дѣла, а вовторыхъ лексингтонской стычкой началась война за независимость.

Какъ только огласилась лексингтонская битва, колонисты завладѣли повсюду укрѣпленіями, магазинами и арсеналами, находившимися, согласно конституціи, въ распоряженіи англійскихъ офицеровъ; былъ вотированъ заемъ въ 100,000 фунтовъ, и граждане освобождены отъ обязанности повиноваться губернатору.

Въ тоже время провинціальный конгресъ Массачусется вотировалъ наборъ въ 30,000 человѣкъ, изъ которыхъ 13,600 человѣкъ долженъ былъ поставить Массачусетсъ, а остальныхъ другія провинціи Новой Англіи. Съ небольшимъ войскомъ, собраннымъ такимъ образомъ, американцы обложили блокадой Бостонъ, въ которомъ была главная квартира англичанъ.

Въ тоже время массачусетскій конгрессъ отправилъ экстренный корабль къ Франклину съ извѣстіемъ о лексингтонскомъ дѣлѣ и съ адресомъ къ англійскому народу. Франклинъ, жившій въ Англіи почти постоянно съ 1757 года, составилъ себѣ тамъ большія политическія связи, превосходно изучилъ идеи и стремленія министерства, и потому, больше чѣмъ кто либо, могъ быть полезенъ американцамъ своимъ голосомъ. Франклинъ воротился въ Филадельфію 5 мая, а на другой день былъ избранъ единогласно въ депутаты конгресса. Франклинъ не былъ ни человѣкъ горячій, ни яркій революціонеръ; пока еще было возможно надѣяться на почетное примиреніе, онъ употреблялъ всѣ свои усилія, чтобы примиреніе состоялось, не боясь того, что своею умѣренностію онъ навлекаетъ на себя неудовольствіе партіи крайнихъ американцевъ. Теперь у него явилось уже другое убѣжденіе: онъ не вѣрилъ въ примиреніе и видѣлъ спасеніе своего отечества исключительно въ настойчивомъ сопротивленіи, и въ окончательномъ отдѣленіи отъ Англіи. Мнѣніе это раздѣляли всѣ проницательные и разсудительные люди и оно восторжествовало на конгресѣ, постановившемъ, что колоніи должны быть поставлены на вооруженную ногу.

Одного постановленія о наборѣ войска было еще недостаточно. Борьба съ Англіею, владѣвшей опытными генералами и постоянной арміею, была нелегка. Это зналъ всякій. Но нѣкоторые, болѣе проницательные, знали еще и то, что американскій главнокомандующій долженъ обладать качествами исключительными, вслѣдствіе исключительности американскихъ условій и обстоятельствъ. Кто можетъ быть способенъ для такого труднаго дѣла? Кто человѣкъ той неуклонной рѣшимости, готовый на все для спасенія своей родины? Въ засѣданіи 15 іюня 1775 г. конгрессъ призналъ такимъ человѣкомъ Георга Вашингтона, и онъ былъ избранъ единогласно въ главнокомандующіе всѣхъ американскихъ силъ.

II.

Георгъ Вашингтонъ былъ честнѣйшій политическій дѣятель, равнаго которому не представляетъ исторія древняго и новаго міра.

Вашингтонъ не владѣлъ блестящими качествами какого нибудь Александра Македонскаго или Наполеона I, и вотъ почему весьма немногіе способны оцѣнить все величіе этого человѣка.

Большинству нужны шумныя дѣла. Какой нибудь дикарь Тимуръ или Атилла являются, въ воображенія малоразвитыхъ людей, окруженными ореоломъ какого-то смутно понимаемаго ими подавляемаго величія. Ихъ подавляетъ сила; но не сила ума, не сила гражданскихъ или политическихъ доблестей, а сила стихійная, матеріальная, дѣйствующая съ несокрушимостію потока, разбушевавшагося океана, расходившейся грозы и ливня.

Подобныхъ качествъ въ Вашингтонѣ не было, и въ нихъ не было никакой нужды для американскаго дѣла. Американскіе колонисты была не полчища Чингисъ-Хана, съ которыми идетъ смерть и разрушеніе; они были новые люди, прокладывавшіе путь новѣйшей цивилизаціи, цивилизаціи мира, гражданскихъ правъ, свободы и равенства. Огонь и разрушеніе здѣсь не кстати, ибо нужны только доброжелательство, неуклонная энергія и честность. Люди, преклоняющіеся съ благоговѣйнымъ уничиженіемъ предъ матеріальной силой, понимаютъ съ трудомъ все величіе мирныхъ гражданскихъ доблестей, ибо они не внушаютъ имъ никакого страха, не грозятъ стихійной опасностію. Только въ этомъ и причина, что Наполеоны, Александры Македонскіе, Тимуры, Чингисъ-Ханы, являются въ воображеніи людей точно и рѣзко очерченными образами, все подавляющей титаннической, каждому понятной силы, а Вашингтоны какими-то неясными тѣнями, лишенными опредѣленнаго цвѣта и рѣзкаго очертанія. Военное мужество понимаютъ всѣ, Гражданское же -- только немногіе.

Ниже я буду говорить болѣе подробно о Вашингтонѣ, какъ о главномъ дѣятелѣ этой эпохи; описанію жизни этого удивительнаго человѣка, давшаго міру первый урокъ политической честности, я хочу посвятить особую главу. Для такого общества, какъ европейское, не особенно отличавшагося чистотой и безукоризненностію политическихъ мнѣній и политическаго поведенія, говорить о дѣятельности людей, подобныхъ Вашингтону, всегда полезно, ибо она заключаетъ въ себѣ поучительность, освѣжающую чувства и мысли, и отрывающую помыслы отъ повседневной, своекорыстной мелочности для стремленій болѣе широкихъ и общечеловѣческихъ.

Американцы, послѣ смерти Вашингтона, въ своей прокламаціи, возвѣщавшей кончину этаго единственнаго человѣка, опредѣлили его такъ: "первый на войнѣ, первый въ мирѣ, первый въ сердцахъ своихъ соотечественниковъ)!.

Когда Вашингтонъ прибылъ въ Бостонъ, чтобы вступить въ командованіе массачуссетской арміею, онъ нашелъ всего 14,000 худо вооруженныхъ, неодѣтыхъ людей, принятыхъ на короткій срокъ. И этой горсти приходилось бороться съ хорошо сформированной, многочисленной арміей, высылаемой изъ Англіи. Парламентъ посылалъ въ Америку 28.000 матросовъ и 55,000 пѣхотныхъ солдатъ.

По принятому въ Англіи обычаю парламентъ возложилъ командованіе надъ высылаемой арміей на старѣйшаго изъ генераловъ. То былъ Ольторнъ, основатель Георгіи.

Къ общему удивленію, старецъ принялъ порученіе, но съ тѣмъ, чтобы ему дали необходимую поддержку. Ему обѣщали отборное войско и сильный флотъ. "Къ чему все это, отвѣтилъ онъ.-- Я берусь за дѣло, не нуждаясь ни въ одномъ солдатѣ, ни въ одномъ кораблѣ. Уполномочьте меня только, по прибытіи на мѣсто, увѣрить колонистовъ, что вы окажете имъ справедливость. Я знаю американцевъ и могу увѣрить его величество, что у него нѣтъ подданныхъ, болѣе покорныхъ и повинующихся законамъ. Оказавъ имъ справедливость, вы можете расчитывать на ихъ повиновеніе: но силой вы ихъ никогда не подчините".

Такое неразсудительное мнѣніе неразсудительнаго старца не могло конечно склонить на свою сторону парламентъ и министерство, и потому войско было поручено генералу Гоу, офицеру съ достоинствами, уже служившему въ Америкѣ.,

Когда американцамъ сдѣлалось извѣстно рѣшеніе парламента, то конгрессъ повелѣлъ, чтобы въ назначенный день вся Америка постилась и молилась, и просила бы Всемогущаго излить свою благость на Георга III и ниспослать ему мудрость.

Затѣмъ конгрессъ постановилъ, что американцы освобождаются отъ всякой зависимости отъ Англіи, что провинціи должны устроить свое собственное управленіе изъ людей, наиболѣе способныхъ обезпечить счастіе и безопасность своихъ согражданъ и Америки; и наконецъ на обсужденіе конгресса былъ внесенъ вопросъ о независимости.

Въ принципѣ вопросъ былъ рѣшенъ уже на другой день, но для окончательнаго рѣшенія вотированіе его было отложено до 1 іюля, а между тѣмъ назначенъ комитетъ, которому было поручено составить декларацію. Комитетъ составился изъ Томаса Джеферсона, которому поручили редакцію деклараціи, Джона Адамса, Франклина, Роджера Шермана и Роберта Ливингстона. Прозктъ Джеферсона былъ одобренъ, за исключеніемъ двухъ параграфовъ. Одинъ изъ нихъ былъ уничтоженъ, другой измѣненъ. Когда шли разсужденіи объ этихъ двухъ параграфахъ, то Франклинъ, замѣтившій раздраженіе Джеферсона, сказалъ ему съ своимъ обыкновеннымъ добродушіемъ: "Я поставилъ себѣ правиломъ не брать на себя никогда. сколько это возможно, редакцію какого либо проэкта, обсуживаемаго собраніемъ. Опытъ свой я извлекъ изъ слѣдующаго случая. Когда я былъ еще ученикомъ въ типографіи, одинъ изъ-моихъ друзей, задумавшій устроить шляпное заведеніе, пригласилъ своихъ знакомыхъ на совѣтъ, во дѣлу для него великой важности -- о редакціи вывѣски. Самъ шляпникъ придумалъ такую: вверху онъ предполагалъ нарисовать шляпу, а подъ нею сдѣлать надпись -- Джонъ Томсонъ, шляпникъ, изготовляетъ и продаетъ шляпы за наличныя. Первый, съ кѣмъ Томсонъ посовѣтовался, замѣтилъ, что слово шляпникъ совершенно липшее, потому что дальше говорится изготовляетъ и продаетъ шляпы. Томсонъ нашелъ замѣчаніе правильнымъ и вычеркнулъ слово шляпникъ. Второй знакомый нашелъ, что совершенно излишне писать за наличныя, вопервыхъ потому, что шляпы вообще не продаютъ на другомъ условіи; а во-вторыхъ, могутъ явиться случаи, когда выгодно продать ихъ въ кредитъ. Томсонъ вычеркнулъ за наличныя. Третій сказалъ, что если кто покупаетъ шляпу, то мало заботится о томъ, кто ее дѣлалъ; слово изготовляеть было затѣмъ вычеркнуто. Наконецъ четвертый знакомый, которому вывѣска была представлена въ слѣдующемъ видѣ: Джонъ Томсонъ продаетъ шляпы, воскликнулъ: кой чортъ! неужели вы полагаете, что кто нибудь подумаетъ, что вы ихъ дарите! Послѣ такого вполнѣ справедливаго замѣчанія были вычеркнуты слова: продаетъ шляпы, и осталось только Джонъ Томсонъ, а на верху изображеніе шляпы".

Декларація правъ была подписана конгресомъ 4 іюля 1776 года. Съ этого дня, годовщину котораго американцы празднуютъ, какъ величайшій національный праздникъ и до сихъ поръ, слово колонія изчезло, и на исторической аренѣ является новое государство подъ названіемъ Соединенныхъ Штатовъ.

Декларація начинается такъ: "Если событія ставить народъ въ необходимость разорвать политическія связи, соединявшія его съ другимъ народомъ и занять отдѣльное мѣсто и равное положеніе, на которое онъ имѣетъ право въ силу законовъ своей природы и законовъ божескихъ, уваженіе, которымъ такой народъ обязанъ человѣческому роду, требуетъ, чтобы онъ объявилъ міру причины, побуждающія его на такое отдѣленіе.

"Исторія настоящаго правительства Великобританіи есть безпрерывная цѣпь несправедливостей и узурпацій, направленныхъ прямо на водвореніе абсолютной тираніи въ нашей землѣ. Чтобы доказать это, мы изложимъ ихъ на судъ безпристрастнаго міра". Затѣмъ слѣдуетъ длинный рядъ всѣхъ утѣсненій парламента и министерства, которыя привели американцевъ къ мысли о полномъ отдѣленіи отъ Англіи и составленіи независимаго государства.

Въ заключеніи говорится: "Вслѣдствіе всего этого мы, представители Соединенныхъ Штатовъ Америки, собравшіеся на генеральный конгрессъ, взывая къ верховному Судіи міра, знающаго правоту нашихъ намѣреній, объявляемъ торжественно, именемъ народа, что соединенныя колоніи имѣютъ право быть государствомъ свободнымъ и независимымъ; что они освобождаются отъ всякой подчиненности королю Великобританіи; что всѣ политическія связи между Союзомъ и Великобританіею разорваны и разрываются вполнѣ, и что, какъ государство свободное и независимое, Союзъ имѣетъ полную власть вести войну, заключать миръ, составлять союзы, и заключать вообще всякіе другіе акты и сношенія, составляющіе право всякаго независимаго государства. Въ полной и твердой увѣренности въ покровительствѣ Провидѣнія мы, для поддержанія этой деклараціи, обязуемся взаимно принести въ жертву нашу жизнь, наше имущество, нашу честь."

Спустя нѣсколько часовъ послѣ объявленія деклараціи, народу показали въ морѣ англійскій флотъ. Адмиралъ, лордъ Гоу снабженный мирными инструкціями, объявилъ народу, что онъ явился не разрушителемъ, а миротворцемъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ послалъ къ Франклину дружеское письмо, въ надеждѣ привлечь его на свою сторону. Франклинъ, бывшій другомъ адмирала и домашнимъ человѣкомъ въ его семействѣ, отвѣтилъ ему съ жестокостію политическаго врага. "Предлагать прощеніе колоніямъ, писалъ онъ, которыя оскорблены, по истинѣ значитъ высказать намъ, что въ насъ предполагаютъ еще невѣжество, низость, и безчувственность, которые нашему ослѣпленному и гордому народу такъ долго нравилось въ насъ предполагать... Невозможно, чтобы мы могли еще думать о подчиненіи себя правительству, которое съ крайнимъ варварствомъ, среди суровой зимы, сожгло наши беззащитные города, возбудило дикарей убивать нашихъ мирныхъ земледѣльцевъ; нашихъ рабовъ убивать своихъ господъ, и которое еще и въ настоящій моментъ посылаетъ иностранныхъ наемщиковъ (англичане наняли гессенскихъ солдатъ), чтобы залить кровью націи провинціи." -- "Только одна вещь возможна, пишетъ въ концѣ Франклинъ.-- признаніе американской независимости"

Получивъ отвѣтъ Франклина, Гоу обратился съ намекомъ къ Вашингтону, но безуспѣшно. Такимъ образомъ переговоры были прерваны въ самомъ началѣ, и война началась.

Я не буду разсказывать здѣсь читателю исторію военныхъ дѣйствій. Исторія войны есть часть исторіи политической дѣятельности Вашингтона. Описанію же его дѣятельности я посвящу слѣдующую главу.

Изъ всѣхъ американскихъ битвъ самымъ важнымъ было сраженіе подъ Саратогой, гдѣ американцы заставили сдаться 3,500 англичанъ. Для военныхъ людей нашего времени, избалованныхъ нововведеніями Наполеона I и битвами, въ которыхъ убиваются сотни тысячъ людей, саратогская битва можетъ казаться дѣтской забавой и микроскопическимъ явленіемъ. Но значеніе битвъ опредѣляется не числомъ убитыхъ, а политическими послѣдствіями.

Въ 1777 году, король, открывъ парламентъ, предложилъ придумать средство для окончательнаго подавленія американскаго возстанія. Затруднительное положеніе англичанъ въ Америкѣ королю было уже извѣстно: но онъ не зналъ еще ничего о дѣлѣ подъ Саратогой,

Лордъ Чатамъ, вѣрный своей политикѣ, думалъ только объ униженіи Франціи, этого стариннаго врага англичанъ; а униженія можно было достигнуть лишь союзомъ Англіи съ колоніями. Лордъ Чатамъ шелъ на всѣ уступки, кромѣ независимости. Лордъ Рокингамъ и его друзья думали, что на уступки идти поздно и слѣдуетъ признать независимость.

Министерство, съ свойственнымъ ему достоинствомъ, отвергло оба предложенія. Рѣчь Чатама. лучшая и самая сильная изъ всѣхъ, какія онъ говорилъ, рѣчь, служащая образцомъ краснорѣчія и человѣческаго искуства говорить, оказалась безсильнымъ лепетомъ предъ ослѣпленіемъ и упорствомъ неуязвимаго министерства. "Милорды, сказалъ Чатамъ, въ затруднительныхъ и опасныхъ обстоятельствахъ, подобно нынѣшнимъ, въ обычаѣ короны было обращаться за мнѣніемъ и помощію къ палатѣ, этому великому наслѣдственному совѣту народа... Но нынче, среди кризиса, въ которомъ мы находимся, у насъ не спрашиваютъ ни совѣта, ни поддержки; напротивъ, сама корона объявляетъ, что ничто неизмѣнитъ ея рѣшеній въ преслѣдованіи мѣръ, къ которымъ она тратилась; и какихъ мѣръ, милорды! мѣръ, которыя до сихъ поръ вели только къ потерямъ и пораженіямъ. Неужели парламентъ на столько мертвъ для своего достоинства и для своего долга, что станетъ поддерживать мѣры, внушаемыя насиліемъ.-- мѣры, милорды, которыя сдѣлали великую, цвѣтущую имперію предметомъ презрѣнія и позора. Еще вчера Англія могла сопротивляться всему міру: а сегодня уже нѣтъ ни одного такого жалкаго человѣка, который бы ее уважалъ... Мы знаемъ частію отчалите положеніе нашихъ войскъ въ Америкѣ. Никто болѣе меня не уважаетъ а не чтитъ англійскую армію; я знаю ея достоинство а ея мужество; я знаю, что она можетъ сдѣлать все, исключая невозможнаго, но я знаю также, что завоеваніе англійской Америки есть чистая невозможность. Вы не въ состояніи, милорды, не въ состояніи покорить Америку.-- И каково ваше положеніе тамъ? Можетъ быть, мы не знаемъ всего, но мы знаемъ, что въ три компаніи мы ничего не сдѣлали, а страдали мы много. Вы можете увеличить ваши расходы, удвоить ваши пожертвованія... всѣ наши усилія будутъ тщетны; и вдвое безсильнѣе становитесь и потому, что опираетесь на помощь торгашей, на помощь, которая въ сердцахъ вашихъ противниковъ создаетъ никогда незабываемое озлобленіе... Если бы я былъ американцемъ, никогда бы я не положилъ оружія, пока хотя одинъ иностранный солдатъ находился въ моемъ отечествѣ -- никогда, никогда, никогда!"

Но чего не могло сдѣлать обращеніе къ благоразумію и къ благороднымъ чувствамъ, то сдѣлалъ страхъ. Нѣсколько дней спустя министерство получило офиціальное донесеніе о саратогскомъ пораженіи. Лордъ Нортъ упалъ духомъ, онъ увидѣлъ наконецъ, что сдѣлалъ большую ошибку, не послушавъ во время совѣтовъ разсудительныхъ и проницательныхъ людей. Чего онъ не хотѣлъ дѣлать прежде добровольно, теперь пришлось ему дѣлать по необходимости, тѣмъ болѣе, что Франція признала независимость Американскаго Союза.

Гордость министерства была однако задѣта слишкомъ сильно, чтобы оно могло сознаться честно и искренно въ своихъ ошибкахъ, и честно поправить ихъ. Лордъ Нортъ началъ торговаться съ американцами; онъ соглашался на все то, чего они требовали до войны, исключая независимости. Американцамъ же нужна была независимость и больше ничего.

Прошло еще два года колебаній и торговли, потребовалась еще одна побѣда американцевъ, потребовалась наконецъ сильная оппозиція въ собственной странѣ, чтобы сломать министерское упрямство. Въ январѣ 1782 года былъ предложенъ въ палатѣ адресъ королю о прекращеніи войны въ Америкѣ, о прекращеніи преслѣдованія ея обитателей, такъ какъ довести ихъ до повиновенія есть несбыточная мечта. Король отвѣтилъ, что онъ разсмотритъ это мнѣніе и приметъ необходимыя мѣры для возстановленія согласія между Великибританіею и возмутившимися колоніями. Отвѣтъ этотъ не удовлетворилъ оппозицію и 4-го марта была предложена парламенту резолюція, составленная болѣе энергически. Въ ней говорилось, что палата будетъ смотрѣть, какъ на врага его величества и страны, на всякого, кто посовѣтуетъ или попытается продолжать вишу въ Америкѣ, чтобы подавить колонистовъ силой. Адресъ былъ вотированъ и принятъ. Такимъ образомъ парламентъ, начавшій войну въ 1775 году адресомъ королю, окончилъ ее въ 1782 г. тоже адресомъ, но уже въ другомъ смыслѣ. Кчему требовалась эта война, стоившая милльоновъ людей и денегъ, и Англіи и Америкѣ?

Отвѣтъ на этотъ вопросъ читатель увидитъ лучше всего изъ словъ самого Георга III.

Когда мирнымъ договоромъ покончились всѣ недоразумѣнія и независимость американскаго Союза была признана Англіею, Джонъ Адамсъ былъ назначенъ полномочнымъ министромъ ко двору бывшаго своего короля. 1-го іюля 1785 г. онъ представлялся Георгу въ С. Джемсѣ.

"Государь, сказалъ онъ королю, я считаю себя наиболѣе счастливымъ изъ всѣхъ своихъ соотечественниковъ, имѣя честь представляться вашему величеству первымъ въ дипломатическомъ званіи. Я сочту себя наиболѣе счастливымъ изъ людей, если буду въ состояніи привлечь болѣе и болѣе благосклонность вашего величества къ моей странѣ". Георгъ III на это отвѣтилъ": Я васъ прошу вѣрить, и я желаю, чтобы американцы пои или меня хорошо. что въ послѣднюю войну я не дѣлалъ ничего такого, чего бы не считалъ неизбѣжно необходимымъ для исполненія моего долга въ отношеніи моего народа. Я буду съ вами откровененъ. Я былъ послѣдній, согласившійся на разъединеніе; но какъ разъединеніе сдѣлалось уже неизбѣжнымъ, и какъ оно уже совершилось, то я говорилъ и повторяю еще вамъ, что я первый буду искать дружбы Соединенныхъ Штатовъ, какъ независимаго государства.

"Государь былъ умиленъ, я тоже", разсказываетъ Адамсъ.

III.

Прежде существовало мнѣніе, что судьбами человѣчества заправляютъ великіе люди; что великіе люди -- единственные благодѣтели и покровители человѣческаго рода;что человѣческій родъ, безъ вешнихъ людей, своимъ умомъ не былъ бы въ состояніи придумать самой простой вещи и жилъ бы подобно дикимъ звѣрямъ.

Въ послѣднее время явилось однако другое мнѣніе, сторонники стараго хотя иногда и уходятъ въ крайность, но тѣмъ не менѣе все-таки справедливѣе чѣмъ тѣ, кто желаетъ лишить массу человѣчества всякаго человѣческаго смысла.

Защитники новаго мнѣнія утверждаютъ, что такъ называемые великіе люди больше ничего, какъ продукты данной эпохи, олицетворяющіе стремленіе своего времени.

Крайность этого мнѣнія заключается въ томъ, что отъ великихъ волей отнимается вся личная заслуга и они являются какъ бы простыми и слѣпыми исполнителями внѣшней воли.

Если съ подобной крайностью сужденія и нельзя примириться вполнѣ, то тѣмъ не менѣе, къ основаніи оно остается все таки вѣрнымъ. Тѣ, кого считаютъ великими, дѣйствительно продукты своего времени; но въ этихъ людяхъ есть особенныя личныя качества. которыя ихъ выдвигаютъ изъ массы и дѣлаютъ по преимуществу полезными для даннаго народа, въ данный моментъ его исторической жизни.

Америка подтверждаетъ лучше всего справедливость новой теоріи великихъ людей, ибо въ періодъ борьбы своей съ Англіей и во время организаціи внутренняго управленія она выдвинула цѣлый рядъ подобныхъ личностей. Но къ этимъ людямъ какъ-то нейдетъ названіе великихъ въ старо-европейскомъ смыслѣ.

Съ понятіемъ о величіи Европа соединяла представленіе о чемъ-то вышечеловѣческомъ, о какой-то титаннической силѣ; она окружала своихъ великихъ людей сіяніемъ и обоготворяла ихъ подобно тому, какъ обоготворяли дикари своихъ предводителей и кудесниковъ, которымъ приписывалось всегда сверхъестественное свойство.

Въ этомъ смыслѣ американскихъ дѣятелей назвать великими нельзя. Ни къ одному изъ нихъ нельзя приклеить сіянія и ни одного изъ нихъ нельзя вообразить себѣ въ видѣ Титанна. Всѣ они люди, какъ люди. Никто изъ нихъ не произвелъ ничего чудовищнаго, приравнивающаго ихъ къ европейскимъ политическимъ геніямъ, напоминавшимъ разрушительную стихійную силу. Ни одинъ великій американецъ неразрушимъ ничего. Всѣ они были не больше, какъ очень разсудительные и честные люди, искренно желавшіе устроить благополучіе американскаго Союза и устроившіе его въ дѣйствительности. Они больше ничего, какъ умные патріоты, лучше остальныхъ американцевъ понимавшіе, что и какъ нужно сдѣлать, чтобы вышло хорошо всѣмъ.

Такимъ образомъ, великіе люди Америки являются не поду-богами. а такими же людьми какъ мы съ вами, читатель; людьми, къ которымъ можно подойти безъ страха и трепета за свою жизнь: людьми простыми, стоящими не на ходуляхъ величія и недоступности и дѣлающими, просто, безъ шуму и треску обще-полезное дѣло.

Простота американскаго вліянія имѣетъ свое историческое происхожденіе. Американцы явились на новой почвѣ, оставивъ предразсудки старой Европы, на своей прежней родинѣ; явились съ желаніемъ устроить мирную спокойную жизнь. Все что они дѣлали, имѣло только эту, а не другую какую либо цѣль. Они переплыли океанъ, расчистили, распахали лѣса и пустыни: боролись съ индѣйцами, дикими звѣрями, голодомъ, болѣзнями; употребляли всѣ свои силы чтобы устроить и привести въ порядокъ свой экономическій и соціальный бытъ; всѣ ихъ идеи и стремленія имѣли мирную цѣль, и въ этихъ же идеяхъ воспитывались изъ рода въ родъ одно поколѣніе за другимъ. Понятно, что вся дѣятельность передовыхъ американцевъ, вожаковъ народа, должна была имѣть тотъ же характеръ. Какъ у воинственныхъ народовъ молодыя поколѣнія воспитываются въ воинственныхъ идеяхъ и стремленіяхъ, и создаютъ великихъ разрушителей въ родѣ Ганнибала, Цезаря, Атиллы, Чингисъ-Хана, Наполеона; такъ у американцевъ мирныя стремленія издавали изъ поколѣнія въ поколѣніе людей съ мирными стремленіями, организаторовъ общественнаго спокойствія и экономическаго процвѣтанія.

Въ людяхъ этого сорта въ Америкѣ не было никогда недостатка, и исполненіе ихъ мирной задачи требовало нисколько не менѣе версіи и силы, чѣмъ для осуществленія завоевательныхъ помысловъ какого нибудь Наполеона. Такъ, Вальтеръ Рольфъ жертвуетъ всѣмъ поимъ состояніемъ, употребляетъ всю свою жизнь на организацію первой колонизаціи. Такъ капитанъ Смитъ употребляетъ тоже всѣ свои силы на устройство колоній и водвореніе внутренняго порядка между всякими пройдохами и авантюристами, привлеченными въ Америку алчностью къ золоту. Конечно военная дѣятельность какого нибудь несокрушимаго завоевателя требуетъ большаго напряженія энергіи, производитъ много шуму и, по господствующимъ еще въ мірѣ понятіямъ, служитъ очень заманчивымъ примѣромъ для всѣхъ горячихъ людей. Но энергія эта дѣйствуетъ порывомъ, потому на нее могутъ быть способными рѣшительно всѣ люди, даже вовсе не отличающіеся настойчивымъ характеромъ. Иное дѣло энергія Рольфа, Колумба, Вашингтона; энергія эта находится постоянно напряженно-ровномъ состояніи и можетъ являться лишь у людей съ дѣйствительно замѣчательною силою воли. Броситься на непріятельскій редутъ и отбить его въ какіе нибудь полчаса можетъ всякій. Отъ этого всякій и можетъ быть солдатомъ. Но разбивать въ теченіи пятнадцати лѣтъ горшки на мелкіе черепки и съ каждымъ черепкомъ дѣлать опытъ эмальированія, жъ это дѣлалъ Бернаръ Палисси, способенъ не всякій. Не всякій способенъ, какъ Колумбъ, двадцать лѣтъ преслѣдовать одну и туже мысль и затѣмъ двадцать разъ съѣздить въ открытый имъ новый свѣтъ. Не всякій способенъ, какъ капитанъ Смитъ, употребить десять лѣтъ на возню съ людьми, которые не хотятъ ничего дѣлать, чтобы создать изъ нихъ трудолюбивыхъ колонистовъ. Не всякій способенъ, подобно Вашингтону, бороться пятнадцать лѣтъ съ анархическими началами, чтобы создать прочный союзъ. Дѣятельность такихъ людей конечно не блестяща, если блестящимъ признавать все производящее шумъ; но несомнѣнно, что для подобной, неблестящей дѣятельности требовалось больше энергіи и ума чѣмъ для подвиговъ военнаго мужества.

У американцевъ въ каждый моментъ ихъ соціальнаго развитія, являлись свои дѣятели, необходимые для этого момента. Имена многихъ совершенно неизвѣстны, другіе оцѣнены ниже ихъ заслугъ. Въ длинный періодъ борьбы колоній съ метрополіей являлось безъ сомнѣнія много неустрашимыхъ и рѣшительныхъ людей поддерживавшихъ колонистовъ въ ихъ стремленіи къ сохраненію своихъ личныхъ и гражданскихъ правъ; но именъ этихъ людей исторія не знаетъ. Великіе люди Америки выступаютъ съ того момента, когда изъ слабыхъ, бѣдныхъ колоній создалась сила, способная вести упорную борьбу съ такимъ могучимъ врагомъ какъ Англія. Имена этихъ людей извѣстны и почетны; ихъ считаютъ благодѣтелями человѣчества, потому что они завершили колоссальное дѣло, начатое Вальтеромъ Рольфомъ и капитаномъ Смитомъ.

Въ американской революціи замѣчается три отдѣльныхъ періода, имѣющихъ каждый свой особенный характеръ. Въ первомъ періодѣ, когда грубая политика Георга ІІІ-го привела американцевъ къ необходимости возстанія, передовыми дѣятелями являются адвокаты. Для народа, установившагося уже въ извѣстномъ порядкѣ, сложившаго себѣ уже тѣ или другія связи, разрывъ этихъ связей представляется вопросомъ слишкомъ серьезной важности. Люди самые проницательные не въ состояніи предвидѣть всѣхъ послѣдствій разрыва, и люди самые рѣшительные, отваживаются на него съ извѣстной долей робости. Вотъ почему въ этотъ періодъ борьбы колоній съ метрополіей хотѣли покончить дѣло легальнымъ путемъ, и дѣятелями явились адвокаты, какъ Джемсъ Отисъ, думавшій при мирить двѣ враждебныя стороны парламентской борьбой и юридическими тонкостями.

Но уже тогда проницательные люди видѣли, что юриспруденція -- оружіе очень ненадежное. Извѣстный лордъ Кемденъ сказалъ Франклину еще въ 1759 году: "Не смотря на всю свою лойальность, которой вы, американцы, хвалитесь; не смотря на привязанность, въ которой вы увѣряете Англію, я знаю что наступитъ, день, когда вы разорвете связи съ нами и поднимете знамя независимости." И Кемденъ не ошибся. Борьба адвокатовъ не привела ни къ Чему и потребовались мѣры болѣе энергическій, чѣмъ простое словоизверженіе. Тогда изъ среды адвокатовъ выступили такіе люди, какъ Пэтрикъ Генри, которые, на основаніи той же теоріи права, доказывали необходимость разрыва и законной вооруженной, открытой борьбы. Сдѣлавъ свое дѣло, люди эти сошли со сцены. Новый періодъ вызвалъ опять новыхъ людей. На сцену выступаетъ Вашингтонъ, находившійся до сихъ поръ въ тѣни.

Съ окончаніемъ войны потребовались опять новые дѣятели. Пока все дѣло заключалось въ вооруженномъ столкновеніи съ врагомъ, разногласія въ народѣ быть не могло вслѣдствіе самой несложности задачи; но когда война кончилась, обнаружилось полное гражданское и политическое безсиліе новаго независимаго государства. Нужно было политическими средствами спасти свободу, только-что завоеванную оружіемъ. И вотъ еще рядъ новыхъ дѣятелей какъ Гамильтонъ, Мадисонъ, Рендольфъ Вильсонъ и въ главѣ ихъ опять Вашингтонъ. Это политически-гражданскіе строители вновь возникшаго государства.

Изъ всѣхъ этихъ дѣятелей первое мѣсто занимаетъ Вашингтонъ. Говорить о немъ, значитъ разсказывать всю исторію борьбы за независимость и всю исторію гражданскаго устройства американскаго Союза. Такъ какъ въ настоящей главѣ я хочу говорить подробно объ исторіи американской конституціи, и такъ какъ Въ этой исторіи Вашингтонъ является основнымъ дѣятелемъ, центромъ, около котораго вращались всѣ событія, то въ этой главѣ я постараюсь обрисовать личность первого американскаго гражданина только общими чертами, чтобы дать о немъ читателю общее понятіе.

Вашингтонъ родился въ Виргиніи и уже молодымъ офицеромъ обратилъ на себя вниманіе. Въ экспедиціяхъ противъ французовъ онъ обнаружилъ много хладнокровнаго мужества и рѣшимости, такъ что проповѣдникъ Самуэль Дэвисъ, говорившій похвальную рѣчь виргинской экспедиціи противъ французовъ, сказалъ о Вашингтонѣ слѣдующія замѣчательныя и, если хотите, пророческія слова: "Я хочу обратить ваше вниманіе и указать какъ на славный примѣръ, на юнаго героя, полковника Вашингтона, жизнь котораго Провидѣніе сохранило самымъ чудеснымъ образомъ, безъ сомнѣнія для какихъ нибудь важныхъ услугъ, которыя онъ признакъ оказать своей странѣ". Разсказываютъ, что пятнадцать лѣтъ спустя, въ одномъ изъ путешествій Вашингтона на востокъ по рѣкѣ Огіо, одинъ старикъ предводитель индѣйцевъ, явившись во главѣ своего племени, заявилъ желаніе видѣть Вашингтона. Онъ разсказывалъ, что. нѣкогда, въ сраженіи при Мононгамела, онъ стрѣлялъ нѣсколько разъ, изъ своего карабина, въ предводителя виргинцевъ и приказалъ своимъ воинамъ дѣлать тоже; по къ великому изумленію индѣйцевъ, пули ихъ не сдѣлали никакого вреда. Убѣдившись изъ этого, что полковникъ Вашингтонъ находится подъ покровительствомъ Великаго Духа, предводитель индѣйцевъ пересталъ стрѣлять въ него, и въ настоящее время явился, чтобы воздать почтеніе человѣку, который по благости неба не могъ умереть въ сраженіи. Этотъ анекдотъ любопытенъ потому, что показываетъ. что мистическій элементъ имѣетъ мѣсто и въ славѣ Вашингтона, и будь американцы воспитаны въ иныхъ понятіяхъ, то въ народномъ мнѣніи образъ Вашингтона могъ бы принять тоже титаническіе размѣры разрушительныхъ историческихъ геніевъ старой Европы.

Нужно однако согласиться, что въ характерѣ Вашингтона были дѣйствительно черты, способныя создать изъ него полу-бога. "Я могу утверждать, сказалъ разъ про себя Вашингтонъ, что сложенъ довольно крѣпко для того, чтобы переносить всякія, са мы трудныя испытанія и имѣю столько рѣшимости, чтобы отважиться на все, на что только отважиться можетъ человѣкъ." Во всякомъ другомъ, это показалось бы хвастовствомъ, въ Вашингтонѣ же -- личнымъ сознаніемъ того, что онъ доказалъ всею своею жизнью. Когда въ 1774 году, наканунѣ борьбы за независимость, въ конгрессѣ, собравшемся для этой цѣли, спросили Пэтрика Генри, кто первый человѣкъ въ конгрессѣ, онъ отвѣтилъ: "если вы говорите о краснорѣчіи, то Ретледжъ, изъ Южной Каролины, есть величайшій ораторъ; по если вы говорите объ основательныхъ знаніяхъ и о здравомъ умѣ, то полковникъ Вашингтонъ неоспоримо величайшій человѣкъ конгресса."

Все, что дѣлалъ Вашингтонъ, всѣ мелочные факты его жизни, резюмируются въ этихъ двухъ характеристикахъ. Вашингтонъ невладѣлъ ни блестящимъ краснорѣчіемъ, ни блестящими качествами, поражающими сразу. Онъ былъ человѣкъ спокойный, сдержанный чуждый внутренней горячки, чуждый самолюбія, негнавшійся за похвалой и неискавшій людского поклоненія. Человѣкъ твердаго ума и твердаго сердца, онъ былъ всегда спокоенъ и скроменъ. Основная черта характера, дѣлающая Вашингтона величайшимъ гражданиномъ Америки, организаторомъ союза, заключается въ томъ, что усвоивъ себѣ продолжительнымъ размышленіемъ ту или другую мысль, осуществленіе которой онъ считалъ благомъ для народа, онъ уже шелъ твердо по пути къ ея исполненію и не отступалъ на передъ чѣмъ. Самъ онъ сказалъ о себѣ: "Если бы какая нибудь земная власть или воля, располагающая судьбою міровъ, захотѣла установить принципъ безошибочности политическихъ мнѣній, то между земными обитателями не нашлось бы конечно никого болѣе меня готоваго ему слѣдовать, пока я оставался бы на службѣ обществу. Но какъ до сихъ поръ я не нашелъ лучшаго руководителя, какъ честное намѣреніе и внимательное изслѣдованіе фактовъ, то пока власть будетъ находиться въ моихъ рукахъ, я буду дѣйствовать согласно этому правилу."

Ни одинъ изъ великихъ людей и историческихъ дѣятелей не подвергался такому испытанію, какъ Вашингтонъ. Онъ началъ революцію, велъ борьбу за независимость, кончилъ ее, организовалъ внутреннее политическое управленіе, стоялъ нѣсколько лѣтъ во главѣ власти, и ни въ чемъ, никогда не измѣнилъ руководившему его принципу.

Есть люди, позволявшіе себѣ сомнѣваться въ военныхъ заслугахъ Вашингтона. Конечно, его военныя дарованія не подвергались тѣмъ испытаніямъ, какія намъ представляютъ военныя лѣтописи Европы. Въ Америкѣ, на огромной территоріи, приходилось дѣйствовать съ очень маленькой арміей, бившей въ его распоряженіи. Понятно, что громадныя стратегическія соображенія и битвы, въ которыхъ число убитыхъ и раненныхъ считалось бы сотнями тысячъ, для Вашингтона были невозможны. Но если военныя дарованія оцѣнить девятилѣтнимъ успѣхомъ; если оцѣнятъ ихъ окончательнымъ военнымъ торжествомъ; если наконецъ оцѣнятъ ихъ способностью создать изъ ничего армію, и сдѣлать изъ всякаго сброда побѣдоносное войско то. конечно, Вашингтонъ владѣлъ громадными военными способно; стами. Кромѣ того, Вашингтонъ отличался замѣчательной личной храбростью; не той личной храбростью энтузіастовъ войны, которые дерутся подобно дикимъ звѣрямъ въ состояніи полной безсознательности; а напротивъ хладнокровнымъ мужествомъ человѣка, поступающаго по убѣжденію, сознающаго, что ему слѣдуетъ поступать такъ, а не иначе. Случалось нѣсколько разъ, что американская милиція бѣжала въ паническомъ страхѣ отъ непріятеля, и офицеры должны были жертвовать жизнью, чтобы научить трусовъ мужеству. Въ подобномъ положеніи находился Вашингтонъ въ одномъ сраженіи 1776 г. Американцы, струсивъ, побѣжали. Вашингтонъ старался удержать ихъ личнымъ примѣромъ и даже собственной рукой, Вашингтона прозвали американскимъ Фабіемъ: но и это несправедливо. Вашингтонъ никогда не уклонялся отъ прямого столкновенія съ непріятелемъ, если это было необходимо и успѣхъ исхода несомнѣненъ. Въ 1777 г., въ самомъ началѣ войны, онъ хотѣлъ покончить ее однимъ ударомъ, атаковавъ внезапно англичанъ; но три военныхъ совѣта, слѣдовавшихъ одинъ за другимъ по этому вопросу, заставили его отказаться отъ своего намѣренія. Въ слѣдующемъ году, въ зимнюю компанію, съ войсками, страдавшими отъ холода и отъ лишеній, Вашингтонъ атаковалъ внезапно англичанъ подъ Трентономъ и Пренстономъ и въ восемь дней выигралъ два сраженія.

Люди большихъ способностей, внушающіе къ себѣ привязанность и преданность, обыкновенно не отвѣчаютъ тѣми же чувствами. Въ Вашингтонѣ не было этого недостатка. Онъ искренно любилъ своихъ товарищей офицеровъ и солдатъ. Во всѣхъ случаяхъ онъ обнаруживалъ къ нимъ искреннюю привязанность и быль вполнѣ признателенъ за любовь, какую ему выказывали. Когда въ 1783 году, т. е. по окончаніи войны, онъ собрался оставить навсегда армію, и офицеры прощаясь съ нимъ каждый по очереди жалъ ему руку, онъ былъ совершенно смущенъ заявленіемъ такой дружбы и если не плакалъ, то только потому, что люди подобные Вашингтону, не плачутъ. А между тѣмъ Вашингтонъ не искалъ никогда популярности, не выказывалъ никогда никакой любезности или слабости. Онъ требовалъ строгой подчиненности и повиновенія долгу, считая ихъ необходимыми условіями силы арміи. Бывали даже случаи, когда онъ разстрѣливалъ.

Съ окончаніемъ войны Вашингтонъ хотѣлъ заняться сельскимъ хозяйствомъ и отдаться домашней жизни, но обстоятельства, въ которыхъ находилась Америка, заставили американцевъ снова прибѣгнуть къ помощи Вашингтона. Нужно было организовать внутренній порядокъ, ибо все то, что было пріобрѣтено военнымъ трудомъ и цѣлымъ рядомъ огромныхъ пожертвованій, могло погибнуть безвозвратно среди анархіи, какую представляла тогда Америка. Съ этого момента начинается новая дѣятельность Вашингтона. Онъ, и еще нѣсколько патріотовъ, являются устроителями своей земли и творцами той конституціи, которая создала изъ Америки небывалый еще въ исторіи примѣръ громадной республики. Малыя республики существовали всегда. Греція и Римъ существовали, пока они были республиками небольшаго размѣра; но когда Римъ задумалъ превратиться въ большую республику, вмѣсто республики вышла имперія.

На этомъ новомъ поприщѣ дѣло Вашингтона было такъ многообразно, что, говоря о Вашингтонѣ, значитъ говорить о цѣломъ періодѣ исторической жизни американцевъ. Поэтому давъ читателю общее понятіе о личности Вашингтона, я думаю о его послѣдующей организаціонной работѣ говорить въ слѣдующихъ главахъ; теперь же я ознакомлю читателя съ его сотрудниками на этомъ поприщѣ, имена которыхъ, упоминаются такъ часто въ исторіи американскаго союза. Болѣе выдающееся мѣсто принадлежитъ изъ нихъ Александру Гамильтону.

Необходимо замѣтить, что хотя Гамильтонъ и служилъ правой рукой Вашингтона, но въ Америкѣ онъ не пользуется особеннымъ уваженіемъ. Частью въ этомъ виноваты сами американцы, неоказывающіе ему должной справедливости за его услуги, а частью виноватъ въ этомъ и самъ Гамильтонъ, потому что въ его республиканскихъ стремленіяхъ была не малая доля аристократизма. Несмотря однако на это, Гамильтонъ, но своимъ заслугамъ, все-таки второй человѣкъ послѣ Вашингтона.

Гамильтонъ родился на одномъ изъ Антильскихъ острововъ. Отецъ его былъ шотландецъ, мать -- француженка. Онъ рано лишился свой матери, а отецъ его, раззоривишсь, не былъ даже въ состояніи дать ему воспитаніе. Двѣнадцати лѣтнимъ мальчикомъ Гамильтонъ быть отправленъ на маленькій островокъ Сенѣ-Круа, для занятій въ коммерческомъ домѣ. Торговыя занятія были совсѣмъ не по характеру Гамильтона. Въ одномъ изъ инеемъ, написанномъ имъ при самомъ началѣ поступленія, онъ говоритъ, что презираетъ то низкое положеніе, въ которое его поставила судьба; что онъ готовъ охотно рисковать своею жизнью, чтобы возвыситься. "Я не философъ, говоритъ онъ, пожалуй можно сказать, что я строго воздушные замки, но мечты очень часто осуществляются, когда мечтатель отличается постоянствомъ своихъ стремленій. Мнѣ бы хотѣлось, чтобы была война".

Но двѣнадцатилѣтній ребенокъ оказался не пассивнымъ мечтателемъ. Онъ понималъ, что для возвышенія нужны познанія и принялся за самовоспитаніе, отнимая отъ сна время для занятій. Химія, математика, литература и исторія, все занимало честолюбиваго ребенка. Его способности обратили на себя вниманіе, и его родные и друзья рѣшили, что будетъ полезно для довершенія воспитанія отправить его на континентъ Америки. Сначала Гамильтонъ былъ помѣщенъ въ коллегію Нью-Джерзи, а въ концѣ 1773 года поступилъ въ нью-іоркскую королевскую коллегію.

Въ то время Америка была уже въ волненіи и въ ней формировались двѣ партіи: умѣренные надѣялись покончить все переговорами, крайніе требовали войны. Чтобы дѣйствовать на народъ, та и другая партіи надавали цѣлый рядъ памфлетовъ. Между этими памфлетами наиболѣе замѣчательный носилъ заглавіе: Защита мѣръ, предложенныхъ конгрессомъ (Первый революціонный конгрессъ собрался въ 1774 г.). Въ этомъ памфлетѣ авторъ указываетъ какъ на неотъемлемыя права колонистовъ -- на представительство, вотировку налоговъ и Джури; кромѣ того онъ требуетъ развитія промышленности, чтобы быть независимыми отъ англичанъ, и указываетъ на культуру хлопчатника. какъ на средство для достиженія экономической независимости отъ метрополіи. Памфлетъ этотъ, замѣчательный по уму и дѣльности предположеній, былъ написанъ Александромъ Гамильтономъ, которому было въ то время всего 17 лѣтъ.

Послѣ лексингтонской стычки, Гамильтонъ мечталъ только о войнѣ. Онъ задумалъ даже сформировать изъ своихъ школьныхъ товарищей военный отрядъ. Свое войско Гамильтонъ назвалъ -- дубовыя сердца. Эти дубовыя сердца онъ нарядилъ въ зеленое платье и въ кожаныя шляпы, и отрядъ принялъ девизомъ: свобода или смерть.

Въ 1776 г. Гамильтонъ былъ уже капитаномъ роты одного провинціальнаго ополченія. Ему было тогда всего 19 лѣтъ. Генералъ Гринъ, инспектировавшій милицію, обратилъ свое вниманіе на одну артиллерійскую батарею, отличавшуюся особеннымъ порядкомъ и ловкостью. Онъ указалъ на нее Вашингтону и прибавилъ, что ребенокъ, командующій ею, долженъ имѣть большую страсть къ войнѣ. Подъ Трентономъ и Пренстономъ Гамильтонъ выказалъ много военнаго смысла, такъ что Вашингтонъ взялъ его къ себѣ въ адъютанты, съ чиномъ полковника. За свою личную храбрость, Гамильтонъ получилъ въ арміи проявите маленькаго льва (Гамильтонъ былъ очень малъ ростомъ, гонокъ, отличался чрезвычайно живыми манерами); а Вашингтонъ полюбилъ его и, во все продолженіе войны за независимость, держалъ его при себѣ, давалъ ему нѣсколько разъ секретныя порученія значительной важности, и Гамильтонъ всегда выказывалъ много осторожности и мужества. Образчикомъ его личной храбрости можетъ служить слѣдующій случай. При осадѣ Іоркъ-Тауна, онъ состоялъ при Лафайетѣ. Ляфайетъ командовалъ американцами, а баронъ Віомениль -- французами. Американцамъ и Французамъ велѣно было взять по редуту. Віомениль посылаетъ къ Лафайету и велитъ его спросить, какъ онъ думаетъ взять редутъ. Въ штыки, отвѣтилъ Лафайетъ. Віомениль улыбнулся. Гамильтонъ пошелъ въ штыки и взобрался первымъ на редутъ. Когда редутъ былъ взятъ, Лафайетъ послалъ къ Віоменилю полковника Гама и велѣлъ сказать ему, что американцамъ теперь дѣлать нечего, и что не могутъ ли они помочь французамъ. "Поблагодарите генерала и скажите ему, что чрезъ пять минутъ мы будемъ на мѣстѣ", отвѣтилъ Віомениль и дѣйствительно черезъ пять минутъ редутъ былъ взятъ.

Гамильтонъ зналъ хорошо французскій языкъ; Вашингтону же былъ нуженъ секретарь для сношенія съ командирами французскаго войска, присланными Людовикомъ XVI на помощь американцамъ. Вашингтонъ возложилъ эту обязанность на Гамильтона, который и состоялъ при немъ въ качествѣ секретаря и довѣреннаго человѣка въ теченіи пяти лѣтъ. Не смотря однако на дѣйствительную привязанность американскаго главнокомандующаго къ своему адъютанту и секретарю, между ними не обходилось иногда безъ непріятныхъ столкновеній. Послѣ одного случая, гдѣ Вашингтонъ остался недоволенъ Гамильтономъ, заставившимъ его прождать на лѣстницѣ десять минутъ, послѣдній счелъ удобнѣе оставить службу при главнокомандующемъ.

Такъ какъ положеніе офицера американской арміи, во время войны за независимость, въ денежномъ отношеніи, было очень печальное и многіе изъ нихъ не только ничего не скопили, но еще и пили въ долги, то и Гамильтону, неимѣвшему ровно никакого состоянія, нужно было подумать объ обезпеченіи себя и своего семейства. Гамильтонъ задумалъ сдѣлаться адвокатомъ и, благодаря своимъ разностороннимъ способностямъ и недюжинному краснорѣчію. обратилъ на себя скоро вниманіе Нью-Іорка, гдѣ онъ считался однимъ изъ лучшихъ адвокатовъ. Въ 1782 г. Нью-Іоркъ избралъ его членомъ конгресса.

Здѣсь начинается второй періодъ дѣятельности Гамильтона, дѣятельности. въ которой Гамильтонъ шелъ постоянно рядомъ съ Вашингтономъ.

Во все время войны за независимость, американская армія получала не только скудное содержаніе, по очень часто ей не давали даже, того, что ей слѣдовало, или же выплачивали жалованье ассигнаціями, ходившими въ четверть ихъ нарицательной цѣны. Положеніе страны было трудное. Война кончилась, миръ приближался, недовольное войско, требовало разсчета и пенсіи; нужно было ожидать возмущенія или, что еще хуже, междуусобія. Гамильтонъ первый обратилъ вниманіе на это трудное положеніе Америки, указалъ на него Вашингтону, и даже предложилъ средство для устраненія общаго бѣдствія. На конгрессѣ Гамильтонъ явился конечно защитникомъ интересовъ арміи. Но какъ офицеръ той же самой арміи, онъ рисковалъ навлечь на себя подозрѣніе, что подъ видомъ общихъ интересовъ, защищаетъ свои личные интересы. Чтобы этого не случилось, Гамильтонъ объявилъ, что лично онъ не имѣетъ ровно никакихъ претензій. Онъ требовалъ только, чтобы конгрессъ призналъ право офицеровъ. Въ конгрессѣ возникла борьба; рѣшительное большинство было противъ, и только когда явилось возмущеніе, испуганный конгрессъ согласился съ мнѣніемъ Гамильтона.

Но одного признанія права было еще недостаточно. Нужно было рѣшить, какимъ образомъ удовлетворить армію. Денегъ не было, ассигнаціи ничего не стоили, и Америка находилась наканунѣ банкротства. Чтобы извлечь ее изъ подобнаго положенія, требовалось явиться даровитому финансисту, и имъ явился Гамильтонъ. Онъ предложилъ долги отдѣльныхъ штатовъ и военный долгъ признать долгомъ всего Союза. Кромѣ того, въ видѣ мѣры второстепенной, онъ заявилъ конгрессу о необходимости устройства таможни но всему американскому берегу. Мнѣніе это встрѣтило сильную опозицію, потому что американцы, боявшіеся войска, не хотѣли для него ничего дѣлать: а въ Гамильтонѣ, желавшемъ единства Союза и справедливо полагавшемъ, что единство финансовыхъ мѣръ должно послужить для него одною изъ наиболѣе крѣпкихъ связей, видѣли человѣка съ монархическими тенденціями.

Бороться съ конгрессомъ Гамильтону было трудно. А между тѣмъ онъ былъ убѣжденъ, что только единство Союза могло спасти американскую свободу и независимость. Тогда-то онъ, вмѣстѣ съ Мадисономъ, предложилъ собрать конгрессъ въ Анаполисѣ, на которомъ предполагалось организовать порядокъ внутренней торговли; а какъ и въ Анаполисѣ онъ встрѣтилъ тѣ же предубѣжденія. то и рѣшился прибѣгнуть къ послѣднему и самому энергическому средству. Съ отдѣльными штатами разсуждать было нечего. Каждый изъ нихъ отстаивалъ свои личные интересы и не умѣлъ понять того, что интересъ всего Союза стоитъ выше интересовъ отдѣльныхъ штатовъ. Гамильтонъ былъ редакторомъ знаменитаго адреса ко всему американскому народу,-- адреса, который убѣждалъ всю страну собрать конвентъ въ Филадельфіи, чтобы установить общія мѣры и избрать средство для поправленія ошибокъ внутренней политики. Вмѣстѣ съ тѣмъ, народу предлагалось поручить конвенту составить проектъ конституціи, которую должно было потомъ подвергнуть обсужденію всего народа.

Адресъ Гамильтона имѣлъ большой успѣхъ, и конвентъ собрался въ дѣйствительности, по его мысли, въ Филадельфіи.

Гамильтонъ былъ однимъ изъ депутатовъ на конгрессѣ отъ Нью-Іорка, и явился защитникомъ единства Союза. Эту мысль онъ проводилъ еще въ 1782 г., и доказывалъ, что изъ всѣхъ колоній должна образоваться одна великая страна, одинъ великій народъ. Вашингтонъ, Мадисонъ и Франклинъ, державшіеся того же мнѣнія, явились такимъ образомъ первыми провидцами будущаго величія Америки.

Но явившись защитникомъ идеи единства, Гамильтонъ, обнаружившій въ этомъ случаѣ большую политическую проницательность, не былъ въ состояніи представить себѣ совершенно ясно ту внутреннюю политическую организацію, которая бы могла привести союзъ къ дѣйствительному величію на практикѣ. Гамильтонъ былъ аристократомъ въ лучшемъ, какъ говорится, смыслѣ этого слова. Онъ боялся демагогіи и толпы, и желая построить внутреннее благоденствіе на мудрости и умѣренности, хотѣлъ устранить народную трибуну и тѣ народныя волненія, которыя съ нею неразлучны. Гамильтонъ желалъ твердой исполнительной власти, руководимой народнымъ совѣтомъ или сенатомъ. Онъ хотѣлъ, чтобы президентъ и сенаторы избирались на продолжительный срокъ, т. е. на срокъ, пока они приносятъ странѣ дѣйствительную пользу, иначе сказать, пожизненнаго президента и пожизненныхъ сенаторовъ. На эту мысль нужно смотрѣть какъ на политическую иллюзію, не оправдываемую не только практикой, но даже и теоріей. Пожизненный президентъ, при благопріятныхъ обстоятельствахъ, можетъ превратиться легко въ короля; а пожизненные сенаторы сдѣлаются почтенными старцами, на пенсіонѣ. Понятно, что мнѣніе Гамильтона не было одобрено, и его обвинили въ монархизмѣ. Видя, что его мнѣніе не принимается, Гамильтонъ взялъ назадъ свой проектъ и объяснялъ причины, побудившія его предлагать такую форму правленія тѣмъ, что онъ хотѣлъ дать республикѣ наиболѣе прочныя основы.

Хотя несомнѣнно, что проектъ Гамильтона былъ ошибоченъ, но онъ все-таки не кидаетъ на Гамильтона никакой тѣни. Гамильтонъ былъ нѣсколько идеалистъ, и только. Но вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ былъ горячій патріотъ и считалъ республику самой лучшей формой правленія. Поэтому-то, когда проектъ новой конституціи, составленный на иныхъ началахъ, чѣмъ проектъ Гамильтона, былъ одобренъ собраніемъ, Гамильтонъ поступилъ не такъ, какъ поступаютъ обыкновенные люди, а напротивъ явился самымъ горячимъ его защитникомъ.

Новая конституція, не смотря на вѣрность ея основныхъ идей, встрѣтила много противниковъ. Нужно было спасать союзъ и предупредить его отъ распаденія; а этого можно было достигнуть только^- горячей защитой новаго проекта и популяризаціей изложенныхъ въ немъ идей и основаній. Конституцію, принятую на половину конгрессомъ, нужно было заставить принять тринадцать отдѣльныхъ штатовъ, имѣвшихъ разные, а иногда и противоположные интересы, и потому съ завистью смотрѣвшихъ другъ на друга. Чуждый мелочнаго личнаго самолюбія, Гамильтонъ гнался не за тѣмъ, чтобы убѣдить въ правотѣ собственныхъ идей и теорій, а за тѣмъ, чтобы спасти только-что завоеванную свободу и создать изъ тринадцати штатовъ одинъ Союзъ.

Чтобы достигнуть своей цѣли, Гамильтонъ соединился съ Мадисономъ и Джейемь, и для популяризаціи конституціи они напечатали цѣлый рядъ статей подъ общимъ названіемъ ''Федералиста". Федералистъ состоялъ изъ восьмидесяти нумеровъ, изъ которыхъ Гамильтономъ было написано пятьдесятъ одинъ. Всѣ статьи Гамильтона отличались глубокимъ знаніемъ правительственныхъ вопросовъ и обстоятельствъ страны. Они были написаны горячо, почти запальчиво, твердымъ, рѣшительнымъ тономъ и съ большою силой убѣдительности. Благодаря усиліямъ Гамильтона и его сторонниковъ, нью-іоркскій штатъ высказался въ пользу конституціи и тѣмъ рѣшилъ ея успѣхъ. Послѣ принятія союзной конституціи, Нью-Іоркъ избралъ Гамильтона редакторомъ для составленія конституціи своего штата.

Когда Вашингтонъ былъ избранъ въ президенты, для дѣятельности Гамильтона явилось опять новое поприще. Положеніе Вашингтона было очень трудное. Страна находилась въ броженіи, надо было не только успокоить умы и страсти; но и дать народу образчикъ согласія и патріотизма. Вашингтонъ составилъ свой кабинетъ изъ людей самыхъ противуположныхъ мнѣній, -- изъ предводителей партій,-- чтобы отстранить такимъ образомъ возможность волновать народъ, и по возможности примирить разныя мнѣнія и парализировать вредное вліяніе предводителей партій. Вашингтонъ пригласилъ въ свой кабинетъ Джеферсона, главу демократовъ, находившаго. что конституція связала независимость отдѣльныхъ штатовъ, и Гамильтона, поддерживавшаго идею централизаціи и находившаго, что центральной власти конституція не дала достаточно силы. Остальными членами кабинета были Кноксъ и Джей.

Самое трудное положеніе въ кабинетѣ досталось на долю Гамильтона. Ему было поручено финансовое управленіе. Въ странѣ не было ни денегъ, ни кредита; никто не зналъ ни цифры доходовъ, ни цифры расходовъ, однимъ словомъ полный финансовый хаосъ, съ которымъ нужно было покончить и спасти тѣмъ Союзъ.

Нужно было начать прежде всего съ поддержанія національнаго кредита. Конечно правительство было не въ состояніи платить своихъ долговъ, потому что и въ его сундукахъ не било ни копѣйки; но какъ честность есть основа довѣрія, то для возстановленія довѣрія къ націи, было необходимо признать долги, сдѣланные во время войны за независимость. Это именно и предложилъ Гамильтонъ для спасенія страны отъ банкротства. Какъ ни проста была мысль Гамильтона, но она встрѣтила сильную опозицію и потребовалось все вліяніе Вашингтона, чтобы убѣдить такихъ упрямыхъ членовъ кабинета, какъ Джефенсонъ. Далѣе Гамильтонъ не хотѣлъ, чтобы существовали частные долги штатовъ. Такъ какъ всѣ эти долги были сдѣланы для возстановленія независимости. то онъ и предложилъ сдѣлать ихъ долгомъ федеральнымъ. Для демократовъ, во главѣ которыхъ стоялъ Джеферсомъ, мѣра эта казалась покушеніемъ на независимость отдѣльныхъ штатовъ. Наконецъ Гамильтонъ предложилъ возстановить обращеніе металлическихъ денегъ, потому что ассигнаціи, совершенно упавшія въ цѣнѣ, грозили странѣ экономическимъ кризисомъ. Для этого онъ учредилъ государственный банкъ.

Мѣсто министра финансовъ Гамильтонъ занималъ до второго президентства Вашингтона. Приведя финансы въ порядокъ, Гамильтонъ считалъ свое дѣло конченнымъ и вышелъ въ отставку. Ему было тогда всего тридцать восемь лѣтъ. Но недолго пришлось Гамильтону оставаться внѣ общественной дѣятельности. Въ 1706 году, между Франціей и американскимъ Союзомъ возникли неудовольствія. Командованіе арміей, на случай войны, было снова предложено Вашингтону, но генералъ объявилъ, что онъ принимаетъ это званіе въ такомъ случаѣ, если Гамильтонъ будетъ сдѣланъ генералъ-инспекторомъ. Гамильтонъ сформировалъ армію, и по смерти Вашингтона былъ назначенъ главнокомандующимъ. Къ чести Франціи, генералъ Бонапарте, забравшій власть 18 Брюмера, уладилъ дѣло, и согласіе между Франціей и Америкой возстановилось снова. Гамильтонъ опять оставилъ службу и принялся за адвокатуру; но онъ недолго пользовался спокойствіемъ внѣ политической дѣятельности. Въ 1804 году полковникъ Бэръ, бывшій вице-президентомъ, заявилъ желаніе занять мѣсто губернатора нью-іоркскаго штата. Гамильтонъ назвалъ его человѣкомъ опаснымъ. Бэръ, оскорбленный этимъ отзывомъ, вызвалъ Гамильтона на дуэль и убилъ его.

По общему порядку біографій можетъ быть слѣдовало бы пожалѣть о смерти Гамильтона. Конечно, убійство это составляетъ фактъ печальнаго свойства. Нехорошо, когда убиваютъ человѣка; по если смотрѣть на вопросъ съ политической точки зрѣнія, то смерть Гамильтона не представляетъ ничего ужаснаго; потому что какъ политическій дѣятель, онъ исполнилъ свою задачу, и ему дѣлать было уже больше нечего, какъ заниматься адвокатурой и своими частными дѣлами.

Но изъ этого однако вовсе не слѣдуетъ, чтобы нужно было забыть политическія услуги Гамильтона и не видѣть въ немъ поучительнаго примѣра. Онъ всегда останется главнымъ сподвижникомъ Вашингтона на войнѣ и въ мирѣ, и былъ однимъ изъ тѣхъ людей, кому Америка, послѣ Вашингтона, обязана своимъ величіемъ и силой. Гамильтонъ спасъ Америку отъ банкротства, и онъ же способствовалъ больше другихъ признанію штатами союзной конституціи. Гамильтонъ, подобно Вашингтону, быль истиннымъ патріотомъ и истиннымъ другомъ народа. Но также, какъ Вашингтонъ, онъ держалъ себя съ достоинствомъ, не искалъ популярности и не льстилъ народу. Гамильтона обвиняютъ въ аристократическихъ тенденціяхъ, и совершенно справедливо, что этотъ вообще разсудительный человѣкъ позволилъ себѣ увлечься политическими фантазіями; онъ мечталъ о республикѣ изъ добродѣтельныхъ людей и мудрыхъ старцевъ, и хотѣлъ изгнать съ лица земли человѣческія страсти. Но этотъ недостатокъ, если хотите, Гамильтона, выставляетъ еще рѣзче его патріотизмъ: потому что, несмотря на свое неодобреніе проекта конституціи, на началахъ несогласныхъ съ его идеаломъ, онъ явился самымъ горячимъ ея защитникомъ и популяризаторомъ, ибо считалъ болѣе необходимымъ водвореніе въ странѣ внутренняго мира и порядка, чѣмъ борьбу партій и споры изъ побужденій личнаго мелочнаго самолюбія. Къ этому вопросу я обращусь впрочемъ еще разъ, потому что въ отсутствіи личнаго самолюбіи и въ способности жертвовать своимъ я для общихъ интересовъ, заключается основная черта американцевъ того времени и истинное величіе ея политическихъ дѣятелей, служащихъ поэтому поучительнымъ примѣромъ для старой Европы.

Рядомъ съ Гамильтономъ способствовалъ популяризаціи новой конституціи Мадисонъ.

Мадисонъ былъ виргинецъ, какъ и почти всѣ политическіе дѣятели того времени. Онъ происходилъ изъ богатаго семейства и очень рано началъ свою политическую дѣятельность. Въ 1780 г. онъ былъ посланъ на конгрессъ и здѣсь-то, вмѣстѣ съ Гамильтономъ. отстаивалъ идею единства Союза. Далѣе, когда Гамильтонъ предложилъ учредить таможню. Мадисону поручили написать адресъ къ штатамъ. Адресъ этотъ, составляетъ, можетъ быть, наибольшую его заслугу, ибо заставилъ страну признать необходимость исполненія долга, возлагаемаго честностью и общенароднымъ интересомъ.

По выходѣ изъ конгресса, Мадисонъ оказалъ еще новую услугу Виргиніи. Виргинія пользовалась правами на основаніи королевский хартіи; это значитъ, что англиканская церковь пользовалась въ ней преимуществами. Понятно, что церковь такого рода во время революціи явилась роялистской, въ то время какъ вся Америка обнаруживала стремленія республиканскія. Къ подобной церкви виргинцы не могли чувствовать особенной симпатіи и потому Джеферсонъ предложилъ билль о возстановленіи религіозной свободы. Предлагая свой билль. Джеферсонъ основывался на томъ просомъ соображеніи, что государству не можетъ принадлежать право устанавливать отношенія между человѣкомъ и Богомъ, и наблюдать за человѣческою совѣстью. По его мнѣнію, совѣсть стоитъ внѣ политики и каждый имѣетъ право соединяться съ тѣмъ, съ кѣмъ онъ думаетъ одинаково, и поступать въ религіозныхъ вопросахъ такъ, какъ велитъ ему совѣсть. Виргинцы очень изумились смѣлому предложенію Джефсрсона. Билль его былъ отсроченъ. Въ слѣдующемъ году тотъ же вопросъ поднялъ снова Мадисонъ. Но Мадисонъ поступилъ нѣсколько иначе. Это былъ человѣкъ спокойный, умѣренный, умѣвшій говорить не задѣвая ничьего самолюбія, и ему удалось довести собраніе до согласія съ предложеніемъ Джеферсона. Въ настоящее время, признаніе законодательствомъ какой либо страны закона о свободѣ совѣсти не представило бы ничего удивительнаго; но восемдесятъ лѣтъ назадъ, даже и въ Америкѣ, мысль о свободѣ совѣсти казалась еще слишкомъ смѣлою и требовалась большая сила ума и большая сила рѣчи, чтобы одному человѣку увлечь на собою цѣлую страну. Заслугу Мадисона читатель оцѣнитъ еще болѣе тѣмъ фактомъ, что юридическое признаніе религіозной свободы совершилось въ Массачусетсѣ только въ 1835 году.

Мадисону же принадлежитъ заслуга признать необходимость анаполискаго конвента, гдѣ онъ вмѣстѣ съ Гамильтономъ явился спасителемъ Америки отъ разъединенія, грозившаго ей гибелью. Однимъ единомысліемъ съ Гамильтономъ, Америка не была бы еще спасена; нужно было убѣдить штаты признать необходимость пересмотра дѣйствовавшей въ то время конституціи. Нужно было, чтобы какой нибудь штатъ, и преимущественно изъ наиболѣе вліятельныхъ, призналъ необходимость ревизіи и увлекъ бы за собою другіе. Изъ вліятельныхъ штатовъ первое мѣсто принадлежало Виргиніи, и заслуга Мадисона именно въ томъ, что онъ заставилъ виргинцевъ согласиться съ своимъ мнѣніемъ. Предложеніе Мадисона было принято единогласію, и 4 декабря 1786 г. Виргинія объявила, что она желаетъ пересмотра конституціи и выбрала депутатовъ для будущаго конвента.

На этомъ конвентѣ Мадисонъ обнаружилъ большую политическую зрѣлость и, непозволивъ себѣ увлечься идеалами Гамильтона, предложилъ организацію вполнѣ демократическую, требуя сильную исполнительную власть и двѣ палаты. Онъ глядѣлъ на одну палату. какъ на учрежденіе, которое должно было погубить Союзъ. Онъ же требовалъ независимости судебной власти, какъ политическаго учрежденія.

Когда конституція была составлена, авторамъ ея предстояла новая работа: нужно было защитить ее отъ нападокъ крайнихъ сторонниковъ свободы. Тѣ, кто боролся противъ англійскаго деспотизма и произвола, дошли почти до полнаго отрицанія всякой власти. Имъ казалось, что власть не можетъ быть ничѣмъ инымъ. кромѣ деспотизма; и это весьма естественно, потому что въ подобномъ убѣжденіи лежитъ вся сила той энергіи, какая необходима для успѣха борьбы за независимость Но когда независимость достигнута, когда вмѣсто прежняго стремленія свергнуть деспотическую власть являются десятки разнообразныхъ другихъ стремленій, то для приведенія ихъ въ гармонію требуется иная сила и иная власть, иначе явится разбродъ интересовъ и мѣсто порядка займетъ анархія. Организаторы Союза понимали это очень хорошо. Они понимали, что пора военныхъ людей кончилась, и наступило время для мирныхъ гражданскихъ дѣятелей. Въ этой внутренней борьбѣ съ фанатиками независимости, Мадисонъ, вмѣстѣ съ Гамильтономъ, оказали огромную услугу американскому Союзу.

Обыкновенно думаютъ, что американская конституція была встрѣчена съ восторгомъ. Въ дѣйствительности же напротивъ, у нея почти не было друзей; даже члены конвента, т. е. сами составители ея, были ею недовольны. Нужно было всѣхъ этихъ недовольныхъ и всю массу населенія убѣдить принять новую конституцію. А какъ лучшимъ средствомъ для убѣжденія служила пресса, то Мадисонъ вмѣстѣ съ Гамильтономъ и Джейемъ задумали изданіе Федералиста, о которомъ было говорено выше.

Не ограничиваясь Федералистомъ, Мадисонъ взялъ на себя еще и роль трибуна для личнаго убѣжденія виргинцевъ. Но принятому обычаю требовалось согласіе девяти штатовъ, для признанія конституціи. Восемь уже согласились, Нью-Гемширъ почти согласился, Виргинія молчала. Мадисонъ взялся убѣдить виргинцевъ, что было не совсѣмъ легко, потому что онъ встрѣтилъ противника въ Пэтрикѣ Генри, въ самомъ краснорѣчивомъ виргинскомъ ораторѣ и главномъ вожакѣ революціи. Пэтрика Генри поддерживали весьма сильные и вліятельные люди, и побѣдить ихъ было нелегко. Но Мадисону, своимъ умѣніемъ говорить не задѣвая самолюбій, своимъ желаніемъ успокоивать страсти и дѣйствовать на интеллектъ, удаюсь наконецъ, послѣ двадцати-дневныхъ преній, перетянуть большинство голосовъ на свою сторону. Согласіемъ виргинцевъ рѣшилась судьба конституціи; и съ этого момента можно считать начало новой политической жизни американскаго союза. Хотя Мадисонъ прожилъ послѣ этого еще и долго, былъ даже президентомъ Союза, и пользовался большимъ уваженіемъ, но вся его послѣдующая дѣятельность не прибавляетъ ровно ничего къ его заслугамъ молодости. Съ принятіемъ конституціи политическая дѣятельность Мадисона можно сказать кончилась.

Этотъ приговоръ можетъ показаться читателю тоже слишкомъ строгимъ; но изъ этого вовсе не слѣдуетъ, чтобы онъ былъ неправиленъ. Въ исторіи американскаго Союза, какъ и въ исторіи всякаго народа, важны только главные моменты, и имѣютъ значеніе только историческіе дѣятели этихъ моментовъ. Такъ, при устройствѣ колонизаціи, имѣютъ значеніе тѣ люди, которые положили ей прочное начало и установили принципы, долженствовавшіе привести колоніи къ процвѣтанію и силѣ. Такъ, въ борьбѣ за независимость были важны тѣ люди, которые были въ состояніи возбудить народный энтузіазмъ и энергію и доставить странѣ торжество побѣды; такъ, наконецъ, съ окончаніемъ войны, были важны тѣ люди, которые были въ состояніи представить себѣ яснѣе другихъ основы для внутренняго порядка, и условія, обезпечивающія наивысшее мирное экономическое процвѣтаніе страны. Когда основы эти выяснились, страну убѣдили въ ихъ правильности, и конституція была принята всѣми, поприще для всякой передовой дѣятельности закрылось. Обязанность каждаго разсудительнаго гражданина заключалась теперь не въ томъ, чтобы становиться во главѣ какого либо движенія; а въ томъ, чтобы стушеваться политически и дѣвствовать единственно въ видахъ утвержденія установленнаго порядка. Нора великихъ дѣятелей кончилась. Въ Америкѣ могли быть и геніальные полководцы, и геніальные революціонные ораторы, и геніальные политическіе люди, способные составлять геніальныя конституціи, но въ услугахъ ихъ страна не нуждалась, потому что время революцій, войны и конгрессовъ миновало и для народа требовался миръ, свобода и строгое сохраненіе внутренняго порядка, обезпечивающаго экономическое и соціальное развитіе. Вотъ почему Америка до нашего времени прожила почти восемьдесятъ лѣта, не выставивъ ни одного такъ называемаго великаго человѣка, хотя неоспоримо, что имѣла въ это время много людей очень сильнаго ума и большой энергіи. Людямъ этимъ приходилось прилагать свои способности къ дѣламъ невозбуждавшимъ большого шума и помогшимъ обратить на себя общее вниманіе.

Въ числѣ замѣчательныхъ американцевъ былъ еще одинъ человѣкъ, о которомъ нельзя умолчать -- Франклинъ. Онъ извѣстенъ Европейской читающей публикѣ больше своими странностями, республиканской простотой, оригинальностью и своими добродушно-язвительными изрѣченіями. Но заслуга Франклина но отношенію къ Америкѣ вовсе не въ этомъ. Онъ хотя и не отличался обширнымъ глубокимъ умомъ, но за то умѣлъ любить свою родину, и служитъ прекраснымъ примѣромъ того патріотизма, съ которымъ Европа вовсе незнакома.

Франклинъ провелъ большую часть своей жизни въ Англіи и во Франціи, въ качествѣ представителя нравъ американцевъ. Несмотря на это, во всѣ трудные моменты жизни своего отечества, онъ являлся изъ-за-границы. Такъ было и во время составленія конституціи. Франклинъ не могъ принять замѣтнаго дѣятельнаго участія въ ея составленіи, потому что не отличался проницательностью Вашингтона, Гамильтона, Джеферсона и другихъ подобныхъ имъ людей. Можно даже сказать, что его добродушная язвительность скорѣе мѣшала, чѣмъ помогала составленію проекта. Онъ, напримѣръ, былъ рѣшительно не въ состояніи понять всего вреда одной палаты, и двѣ палаты сравнивалъ съ двумя лошадьми, запряженными въ одну телѣгу -- одна спереди, а другая сзади Сравненіе это хотя было и остроумно, но все-таки не дѣлало чести политической проницательности Франклина, потому что одна палата является учрежденіемъ, неимѣющимъ никакого противувѣса, и легче всего ведетъ къ деспотизму. Вмѣстѣ съ тѣмъ Франклинъ утверждалъ, что президентъ и высшіе чиновники не должны получать жалованія. Проводя такую мысль, Франклинъ вовсе не подозрѣвалъ, что онъ впадаетъ въ противурѣчіе, ибо отстаиваетъ чиновную аристократію, что конечно не могло мириться съ республиканскими стремленіями самого Франклина. Но если Франклинъ впадалъ въ ошибки, въ своихъ теоретическихъ соображеніяхъ, то тѣмъ не менѣе на практикѣ онъ былъ великій патріотъ, и доказалъ это преимущественно при подписи конституціи. Франклинъ не одобрялъ проекта; но онъ чувствовалъ необходимость установить власть, и въ засѣданіи, назначенномъ для подписи конституціи, просилъ прочесть свое письмо къ президенту. Въ письмѣ этомъ онъ говоритъ: "Въ конституціи есть параграфы, которыхъ въ настоящее время я не одобряю; но я не убѣжденъ, что не соглашусь съ ними никогда. Я жилъ долго и оныхъ заставлялъ меня часто измѣнять свое мнѣніе но вопросамъ серьезной важности; я считалъ себя правымъ, но лучшія свѣденія и болѣе глубокое изученіе вопросовъ показывали мнѣ, что я ошибался".

"Вотъ почему, чѣмъ становлюсь я старше, тѣмъ болѣе начинаю я сомнѣваться въ вѣрности собственнаго сужденія, и получилъ большее уваженіе къ мнѣніямъ другихъ. Большинство людей, какъ и большая часть религіозныхъ сектъ, только себя считаютъ владѣльцами истины; все что несогласно съ ихъ чувствами, кажется имъ заблужденіемъ. Протестантъ Сталь сказалъ одному папѣ, что единственная разница въ истинности доктрины римской и англиканской церквей заключается въ томъ, что римская церковь непогрѣшима, а англиканская никогда неошибается. Но хотя большинство людей имѣютъ не менѣе высокое мнѣніе о собственной непогрѣшимости, но немногіе способны выразиться такъ наивно, какъ одна француженка, которая въ спорѣ съ своей сестрою сказала ей: "сестрица, не знаю какъ это случается, но только я одна бываю всегда права".

"Въ своемъ настоящемъ положеніи я признаю составленную теперь конституцію со всѣми ея недостатками, если она ихъ имѣетъ, ибо я думаю, что намъ необходимо общее управленіе, и что нѣтъ такой правительственной формы, которая не была бы благодѣяніемъ для народа, если имъ управляютъ хорошо. Кромѣ того, я думаю, что наше управленіе будетъ хорошо въ теченіе цѣлаго ряда годовъ, и что оно можетъ окончиться деспотизомъ только въ такомъ случаѣ, если народъ, развратившись, сдѣлается неспособнымъ ни къ какому управленію кромѣ деспотическаго".

"Еще я сомнѣваюсь, чтобы другое собраніе имѣло бы шансы составить лучшую конституцію, ибо, если вы соберете извѣстное число людей, чтобы воспользоваться ихъ мудростью, вы вмѣстѣ съ этими людьми, сосредоточите неизбѣжно всѣ ихъ предразсудки, всѣ ихъ страсти, всѣ ихъ ошибочныя идеи, всѣ ихъ мѣстные интересы, всѣ ихъ эгоизмы. Можно ли отъ собранія, составленнаго такимъ образомъ, ожидать безукоризненнаго труда? напротивъ, я изумляюсь, что паша работа такъ близка къ совершенству и думаю. что она изумитъ нашихъ враговъ, которые ждутъ съ увѣренностью извѣстія, что наше собраніе пришло въ смущеніе, какъ строители вавилонской башни; что наши штаты готовы разъединиться, чтобы затѣмъ встрѣтиться лишь для того, чтобы перерѣзать другъ другу горло".

"Я принимаю эту конституцію, потому что нисколько не надѣюсь на лучшую, и потому что не увѣренъ, чтобы она не была дѣйствительно лучшей. Я приношу въ жертву общественному благу мое мнѣніе о ея недостаткахъ. Я никогда не произнесъ ни одного слова о ней внѣ. Только въ этихъ стѣнахъ являлись мои сомнѣнія, и въ нихъ же онѣ должны умереть".

"Если возвратившись къ нашимъ довѣрителямъ, каждый изъ насъ принесетъ свои замѣчанія и попытается пріобрѣсть сторонниковъ своего мнѣнія, мы помѣшаемъ всеобщему принятію конституціи и потеряемъ всѣ спасительныя послѣдствія и великія выгоды единомыслія дѣйствительнаго или кажущагося, которое намъ нужно какъ внутри, такъ и внѣ. Сила правительства, обезпечивающаго счастіе народа, зависитъ много отъ мнѣнія, которое составлено о его способности, а также отъ мудрости и способности тѣхъ, кто правитъ".

"Надѣюсь, что въ нашихъ собственныхъ интересахъ, какъ членовъ націи, и въ интересахъ потомства, мы будемъ дѣйствовать согласно и единомышленно, чтобы рекомендовать эту конституцію повсюду, куда простирается наше вліяніе, и что отнынѣ мы обратимъ всѣ свои мысли и всѣ усилія на изысканіе средствъ для хорошаго ея выполненія".

"Наконецъ, я не могу не выразить желанія, что если въ нашемъ собраніи есть кто либо несогласный съ конституціей, чтобы лице это поступило такъ же какъ я, -- чтобы оно усумнилось въ собственной непогрѣшимости и, въ доказательство нашего единогласія, подписало бы настоящій актъ".

Если бы Франклинъ во всю свою жизнь не сказалъ ни одного слова, то настоящее его обращеніе къ членамъ собранія, поставило бы его въ ряду умнѣйшихъ политическихъ дѣятелей и лучшихъ патріотовъ.

Къ сожалѣнію, предложеніе Франклина не было принято. Нашлось три человѣка, которые не подписали конституціи -- Рендольфъ, Мзссонъ и Гери. Причины, но которымъ эти господа не подписали конституціи, имѣли вполнѣ честное основаніе. Рендольфу казалось, что уполномочіе, которымъ облекли его избиратели, не давало ему права на такой рѣшительный шагъ. Члены конвента были избраны народомъ для порѣшенія нѣкоторыхъ вопросовъ конфедераціи, и вмѣсто того они составили новую конституцію; конституцію не конфедеративную отъ имени штатовъ, а отъ имени всего народа. Вмѣсто конфедераціи создали новую націю. Боязнь Рендольфа была нѣсколько преувеличена; потому что его согласіе не было обязательнымъ для народа; тѣмъ не менѣе, поступокъ Реидольфа можетъ служить превосходнымъ доказательствомъ, насколько американскій депутатъ выше депутата европейскаго. Европейскіе выборные обращаютъ обыкновенно мало вниманія на своихъ избирателей, и какіе нибудь 200--300 депутатовъ порѣшаютъ нерѣдко вопросы именемъ народа вопреки народному желанію.

Но тотъ же самый Рендольфъ, явившись въ Виргинію, посылавшую его на конвентъ, соединился съ Мадисономъ, чтобы въ качествѣ простого гражданина отстаивать конституцію. Онъ не подписывалъ потому, что, какъ ему казались, не имѣлъ на то права; но онъ считалъ своимъ патріотическимъ долгомъ дѣйствовать въ пользу ея, потому что въ принятіи конституціи видѣлъ спасеніе Америки. Хотя въ виргинскомъ собраніи Мадисонъ былъ главнымъ бойцемъ за конституцію, по стоять противъ неотразимаго краснорѣчія Пэтрика Генри было трудно. Мадисону помогъ въ этомъ случаѣ Рендольфъ, ибо, кромѣ разсудочнаго вліянія, для полной побѣды сторонниковъ конституціи, требовалась сила, способная увлечь собраніе. Этой всеувлекающей силой явился Рендольфъ. Вотъ заключеніе его рѣчи: "Я работалъ, сказалъ онъ, чтобы поддержать якорь нашего спасенія. Такъ же какъ вѣрую я въ Бога, вѣрую я и въ то, что наша политическая безопасность, наше счастіе и наше существованіе какъ націи, зависитъ отъ союза штатовъ. Безъ этого союза виргинскій народъ, какъ и народъ другихъ штатовъ, подвергается неисчислимымъ страданіямъ, которыя приведутъ къ несогласіямъ, волненіямъ, войнѣ, кровопролитіямъ. Нужно, чтобы американскій умъ и американская гордость соединились для обезпеченія блистательнаго торжества союза. Пробудимъ эту гордость, которая не побоялась громовъ Англіи. Пусть не скажутъ о насъ, что преодолѣвъ самыя изумительныя трудности, возбудивъ изумленіе міра своею храбростью, мы, но собственной винѣ, лишились пріобрѣтенной нами славы, нашего національнаго значенія и нашего счастья. Недопустимъ, чтобы исторія сказала нашему потомству, что для установленія правленія, у американцевъ недостало ума и честности. Воспользуйтесь настоящей минутой. Если вы ее упустите, вы ее ужь не найдете. Если союзъ погибнетъ нынче, онъ не возстановится уже никогда. Я думаю, что наши противники искренни и имѣютъ честныя намѣренія; но когда я взвѣшиваю выгоды Союза и ужасныя послѣдствія его распаденія, когда съ одной стороны я вижу спасеніе, съ другой -- страшныя развалины; когда съ одной стороны народное величіе и процвѣтаніе, съ другой -- упадокъ всего, я не могу колебаться: я подаю свой голосъ за конституцію."

Массонъ и Гери не подписали проекта конституціи потому, что находили ее черезъ чуръ централизующей. Можно сказать, что только эти два члена не были увлечены письмомъ Франклина, и что благодаря только этому письму явилось такое рѣшительное большинство.

Разсказываютъ, что во время подписи конституціи, Франклинъ устремили свой взоръ на мѣсто, которое занималъ Вашингтонъ. На стѣнѣ за кресломъ президента была нарисована посредственная картина, изображавшая солнце. Франклинъ, указавъ, на нее окружающимъ, сказалъ: "живописцы говорятъ, что въ ихъ искуствѣ, очень трудно отличить восходъ отъ заката солнца. Много разъ, въ теченіе настоящихъ засѣданій, среди нашихъ колебаній между надеждой и страхомъ, я разсматривалъ эту картину и не былъ въ состояніи рѣшить, что это -- солнце восходящее или заходящее. Но теперь я вижу, что это не закатъ солнца, а солнце восходящее." И дѣйствительно, конституція была для Америки солнцемъ свободы, солнцемъ ея процвѣтанія и силы.

Если читателю случалось быть за-границей, то онъ вѣроятно замѣтилъ, какъ повсюду цѣнится тамъ знаніе и трудъ. Малѣйшая заслуга человѣка, даже на поприщѣ не особенно видномъ, привлекаетъ къ нему уваженіе и вниманіе людей, находящихся съ нимъ въ сношеніяхъ. Происходятъ это оттого, что заграничный человѣкъ личнымъ опытомъ научился цѣнить трудъ и заслугу, имъ создаваемую. Между образованными націями никто не относится легкомысленно къ дѣятельности человѣка, если польза ея даже очень не велика. Но чѣмъ шире и плодотворнѣе дѣятельность, тѣмъ больше уваженія къ ней, и тѣмъ легче она пріобрѣтаетъ значеніе авторитета. Тамъ уваженіе къ другому вытекаетъ изъ уваженія къ самому себѣ. Тамъ не разбиваютъ авторитетовъ но легкомысленнымъ побужденіямъ и по неспособности правильно цѣнить человѣческія заслуги на пользу общую. Кто умѣетъ трудиться самъ, тотъ научается уважать всякаго трудящагося человѣка. Тѣмъ, кто ничего не дѣлаетъ, все кажется легкимъ только потому, что они ничего не дѣлаютъ. Случается и такъ, что мы не въ состоянія цѣнить человѣческой дѣятельности только потому, что она намъ кажется слишкомъ простой, и не понимаемъ мы, что самое простое бываетъ всегда самымъ труднымъ. Для людей, стоящихъ на пути соціальнаго прогресса, столѣтій на пять позади американцевъ, политическая дѣятельность людей, какъ Вашингтонъ, Гамильтонъ. Франклинъ и другіе, можетъ показаться пожалуй незаслуживающей вниманія, и даже ничтожной. Но именно въ этой-то простотѣ и вся ея трудность. Трудность ея въ томъ, что гораздо легче быть страшнымъ, заносчивыя!.. неуступчивымъ и самолюбивымъ, чѣмъ спокойнымъ и разсудительнымъ. Европа изумляется, что изъ прежнихъ тринадцати штатовъ сформировался въ двѣнадцать лѣтъ новый народъ, въ нѣсколько милліоновъ человѣкъ,-- новая національность, которой прежде не было на свѣтѣ. До войны за независимость существовали только колоніи; конституція же создала американскій Союзъ и первое государство въ мірѣ по силѣ и богатству, по мудрости своихъ учрежденій; государство, какого не зналъ ни древній міръ, ни новѣйшая исторія. И все это сдѣлалось путемъ именно той простоты и разумности, образчики которой я только-что привелъ. Обратите вниманіе на то, что дѣлается въ нашихъ собраніяхъ, совѣщаніяхъ, комитетахъ; обратите вниманіе на то мелочное самолюбіе и суетность, съ которыми каждый старается выставить себя умнѣе другихъ, и считаетъ несовмѣстнымъ со своимъ достоинствомъ сдѣлать уступку въ пользу чужого мнѣнія, и вы поймете всю злостность и справедливость замѣчанія Франклина о вѣчноправой француженкѣ. Да, если что заслуживаетъ больше всего удивленія въ американцахъ, то именно ихъ простота, ихъ взглядъ, устремленный постоянно на землю: ихъ стремленіе къ обезпеченію своего положенія; ихъ забота о мелочномъ, повседневномъ, и вытекающая изъ всего итого потребность личной свободы и уваженіе къ личной свободѣ другихъ. Нельзя создать независимость и свободу національныя, если прежде всего мы не будемъ уважать свободу и независимость своихъ ближнихъ. Пониманіе этой простой! вещи, ведетъ къ цѣлому ряду благотворныхъ послѣдствій и кончается національнымъ величіемъ, образчикъ котораго намъ представляютъ американцы. Предки ихъ явились на американской почвѣ, чтобы спастись отъ угнѣтеній старой Европы. Каждый колонистъ хотѣлъ свободы и противодѣйствовалъ всему, что могло его лишить ея. Стремленіе къ личной свободѣ, должно было создать уваженіе въ свободѣ другихъ, а изъ этого уваженія, вытекаетъ уваженіе непосредственно къ чужому мнѣнію. Слѣдовательно, та уступчивость, которой мы изумляемся во Франклинѣ и другихъ, есть больше ничего какъ послѣдовательное проявленіе общественнаго начала, установленнаго еще первыми американскими колонистами. Вашингтонъ, Гамильтонъ, Мадисонъ. Джеферсонъ, Франклинъ и т. д. и т. д. только болѣе яркіе цвѣты народнаго генія американцевъ Весь народъ изъ поколѣнія въ поколѣніе воспитывался въ понятіяхъ свободы и уваженія другъ къ другу, и слѣдствіемъ этого не могло явиться ничего другого, кромѣ тѣхъ трудно понимаемыхъ для европейца фактовъ патріотизма, которые представляетъ Америка.

Мы удивляемся уступчивости Гамильтона и Франклина, нежелающихъ по личному самолюбію мѣшать успѣху общаго дѣла, но еще изумительнѣе поведеніе всего американскаго народа. Это не было стадо барановъ, которое можно бы было принудить принять всякое учрежденіе или послѣдовать за всякимъ мнѣніемъ. Напротивъ, каждый американецъ былъ политическій дѣятель, и привыкъ къ политической жизни съ ранней молодости. Слѣдовательно, единомысліе, которое должно создаться во многомилліонномъ населеніи тринадцати штатовъ, было безконечно труднѣе достижимо, чѣмъ согласіе между чинами конвента, считавшимися нѣсколькими десятками. И что же? тотъ же патріотизмъ, таже разсудительность, одушевляютъ каждаго изъ народа, и исторія не сохраняетъ ни одного факта, который бы кидалъ невыгодную тѣнь на американскій патріотизмъ и заставилъ бы заподозрить американцевъ въ неумѣньи понимать своей собственной общественной выгоды. Споровъ было правда много. Но развѣ могло быть иначе, когда одну и туже конституцію приходилось обсуживать въ тринадцати штатахъ, тринадцать разъ. Въ другихъ странахъ цивилизованнаго европейскаго континента копѣечные вопросы поднимаютъ цѣлыя бури страстей, и споры тянутся нескончаемо. Въ Америкѣ же предлагается народу совершенно новая конституція, и народъ обсуживаетъ ее и принимаетъ въ какіе нибудь полгода. Не забудьте, что этому народу ничего нельзя было приказать; ничего заставить принять силой; онъ долженъ былъ самъ понять и сообразить все, потому что самъ являлся исполнителемъ своей конституція; этому народу приходилось примирить два крайнихъ мнѣнія -- централизацію съ децентрализаціей, или силу союза съ независимостью отдѣльныхъ штатовъ. И представители народа рѣшили этотъ вопросъ. Они составили конституцію, а народъ обсудилъ ее, понялъ и далъ на нее свое согласіе. Представьте, что подобную задачу пришлось бы разрѣшать, ну хоть бы Франціи. Разрѣшила ли бы она ее; а если разрѣшила, то въ какой срокъ и какимъ трудомъ? и вы увидите, что для такого народа какъ американцы, не можетъ быть иного названія кромѣ великаго, и какъ смѣшна та суетность, съ которой французы называютъ себя великой націей. Или французское величіе только относительное для европейскаго континента? въ такомъ случаѣ, для американцевъ нужно придумать другое названіе, чтобы избѣгнуть смутности понятій; назовите ихъ въ такомъ случаѣ просто патріотами и разсудительными людьми; а тѣхъ дѣятелей, которые показали собою прекраснѣйшій примѣръ отчизнолюбія -- просто патріотами; и будете знать, что если идетъ рѣчь о патріотизмѣ и патріотахъ, то здѣсь подразумѣваются тѣ чувства, которыя выдвинули Вашингтона, Гамильтона, Пэтрика Генри; что здѣсь подразумѣваются только такіе люди какъ они. Если прозвище великихъ Европа давала за такія заслуги, какія оказывалъ Людовикъ XIV. Фридрихъ II и Наполеонъ I, то называть великимъ Вашингтона будетъ совершенно ошибочно. Какой онъ великій -- онъ просто хорошій и умный человѣкъ.

Н. Шелгуновъ.

"Дѣло", No 1, 1868

Оставить комментарий Шелгунов Николай Васильевич (bmn@lib.ru) Год: 1868 Обновлено: 22/05/2019. 152k. Статистика. Статья: Публицистика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Статья первая.

Шелгунов Николай Васильевич Американские патриоты прошлого столетия

АМЕРИКАНСКІЕ ПАТРІОТЫ ПРОШЛАГО СТОЛѢТІЯ.

Шелгунов Николай Васильевич
Американские патриоты прошлого столетия