Шелгунов Николай Васильевич
Наше разномыслие

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

НАШЕ РАЗНОМЫСЛІЕ.

І.

   На всякій вопросъ можно смотрѣть и съ широкой точки зрѣнія и съ узкой. Но нѣкоторымъ соображеніямъ, о которыхъ я считаю говорить теперь неудобнымъ, я приглашаю читателя встать со мною на узкую точку зрѣнія.
   Въ атомъ предложеніи читатель не долженъ видѣть ничего обиднаго для своего самолюбія, ибо и съ узкой точки зрѣнія можно видѣть и говорить тоже умно. Послѣ этой необходимой оговорки, о которой впрочемъ я буду говорить дальше подробнѣе, приступаю къ дѣлу.
   Предметомъ настоящей статьи будетъ то отсутствіе единомыслія, которое парализуетъ всѣ наши дѣйствія, мѣшаетъ всѣмъ нашимъ успѣхамъ, создаетъ нашу зависимость отъ иностранцевъ и дѣлаетъ нашу внутреннюю, общественную и домашнюю жизнь, скучной, и однообразной. Теченіе и есть, но его разсмотришь только въ микроскопъ.
   Чтобы быть доказательнымъ, нужно основываться на фактахъ; а такъ какъ мы условились съ читателемъ смотрѣть на вопросъ съ узкой точки зрѣнія, то а и попрошу его переселиться со мною для наблюденій въ одинъ идеальный уѣздный городъ нашего обширнаго отечества.
   Я не буду говорить вамъ ничего о наружности нашего идеальнаго уѣзднаго городка. У всѣхъ нашихъ городовъ одна наружность, вамъ хорошо извѣстная. Если это и муравейная куча, то она населена вовсе не такими муравьями, о которыхъ одинъ древній писатель, обращаясь къ одному лѣнивцу, сказалъ: "иди ко мравію, о лѣниве! и порѣвнуй видѣхъ пути его и буди онаго мудрѣйшій." Мудрости рѣшительно не оказывается и удобствамъ внѣшней жизни у нашихъ муравьевъ учиться невозможно. Столько же мудрости вы найдете и во внутренней жизни муравейника.
   Пріѣхавъ въ городъ вы прежде всего постараетесь познакомиться съ мѣстнымъ обществомъ. Для этого вы запасаетесь спискомъ лицъ, составляющихъ общество, и дѣлаете всѣмъ визиты.
   Если вы совершенно незнакомы съ людьми провинціи и смотрѣли на нихъ прежде какъ на бѣлыхъ медвѣдей, то вамъ придется взять свое мнѣніе назадъ. Бѣлые медвѣди окажутся по только людьми вполнѣ европейской внѣшности, но и далеко лучше французовъ, нѣмцевъ и англичанъ. Особенно послѣднихъ.
   Англичанинъ суровъ, онъ много знаетъ, много видѣлъ и пережилъ, онъ получилъ хорошее домашнее и политическое воспитаніе; его кошелекъ всегда туго набитъ деньгами. Однимъ словомъ, онъ владѣетъ всѣми средствами, чтобы выказать себя съ хорошей стороны, заставить себя любить и уважать. Но англичанинъ чудакъ. Онъ обойдется съ вами какъ какой нибудь киргизъ. Онъ не протянетъ вамъ руки, а если и протянетъ, то съ такимъ видомъ, точно вы можете заразить его чесоткой; онъ не дастъ вамъ ничего закусить, хотя бы вы не ѣли передъ тѣмъ ровно мѣсяцъ, тогда какъ въ его кухнѣ готовится обѣдъ, на который не стыдно пригласить англійскую королеву; онъ станетъ говорить съ вами только о погодѣ, хотя могъ бы доставить истинное умственное наслажденіе своими богатыми, разносторонними познаніями и своимъ умнымъ разговоромъ. Онъ точно скупецъ, смотрящій на васъ какъ на вора, отъ котораго онъ старается скрыть свои сокровища и оттого прикидывается бѣднякомъ.
   Въ русскомъ провинціалѣ вы не найдете этой замкнутости. О, онъ не сухой и скучный англичанинъ; онъ широкая, размашистая русская натура, живущая теплой сердечной жизнью, жизнью порыва и увлеченія, ему нужна самому теплота, и потому онъ старается обогрѣть, пріютить и обласкать всякаго. Онъ не особенно богатъ внутреннимъ содержаніемъ и изобиліемъ земныхъ благъ; но за то онъ щедръ, онъ умѣетъ поставить ребромъ послѣднюю копѣйку, онъ гостепріименъ и великодушенъ.
   Эту великодушную щедрость заставятъ васъ испытать въ каждомъ домѣ, куда вы явитесь. Васъ окружатъ самымъ утонченнымъ вниманіемъ и предупредительностію, насъ примутъ такъ непритворно радостно, вамъ подадутъ такую закуску или по меньшей мѣрѣ кофо, что вы придете въ неисходное смущеніе. Чтобы возбудить столько сердечной пріязни и столько непритворнаго вниманія, нужно спасти жизнь кому нибудь изъ самыхъ близкихъ хозяину или выручить его изъ неисходнаго денежнаго затрудненіи, или вообще сдѣлать что нибудь неизмѣримо благодѣтельное. Вы же очень хорошо знаете, что, по отношенію къ хозяину, вы не произвели ни одного изъ подвиговъ великодушія, ибо видите его въ первый разъ въ жизни. Вы знаете не менѣе хорошо, что за вами нѣтъ никакихъ и общихъ заслугъ; вы не изобрѣли ни пороха, ни огнестрѣльнаго оружія; ни вы даже придумали дренажъ. Однимъ словомъ, заглядывая въ себя, вы не находите ничего такого, чтобы дѣлало васъ героемъ и могло вызвать религіозное почтеніе, оказываемое вамъ вашими провинціальными знакомыми. Въ чемъ же искать разгадку?
   Такую проницательность съ вашей стороны нельзя успокоить ни софизмами, ни ложными толкованіями. Мы не станемъ искать причинъ въ дурныхъ побужденіяхъ; ихъ нѣтъ. Слѣдовательно все, что мы откроемъ съ вами, есть больше ничего какъ безобидное слѣдствіе извѣстныхъ причинъ, къ которымъ поэтому слѣдуетъ относиться вполнѣ объективно, головнымъ образомъ. А всякое головное отношеніе есть отношеніе почтенное и полезное, ибо оно научаетъ поступать и дѣйствовать болѣе разсудительнымъ, или проще, болѣе выгоднымъ образомъ.
   Хотя размѣръ утонченнаго вниманія, которымъ васъ окружатъ въ разныхъ домахъ, не будетъ повсюду одинаковъ; хотя способы и пріемы вниманія и характеръ бесѣды окажутся тоже весьма разнообразными; но вы увидите очень хорошо, что это разнообразіе происходитъ не отъ разнообразія причинъ, а отъ разнообразія средствъ. Понятно, что человѣкъ небогатый, не можетъ подать вамъ къ закускѣ свѣжую икру или хересъ въ 5 руб за бутылку; точно также какъ человѣкъ несильный въ отвлеченномъ мышленіи незаведетъ философскиго разговора. Одни васъ очаруютъ больше, другіе меньше; по это произойдетъ совсѣмъ не оттого, чтобы они не желали васъ очаровать; а только оттого, что, при одинаково сильномъ желаніи нравиться, не всѣ на столько красивы, богаты и умны, чтобы произвести одинаковое впечатлѣніе.
   Въ атомъ желаніи нравиться вы замѣчаете явленіе обратное тому, чѣмъ поразилъ васъ непріятно негостепріимный англичанинъ. Англичанинъ велъ себя съ сдержанностію человѣка, дорожащаго своимъ внутреннимъ, богатымъ, міромъ, преграждая въ него доступъ постороннему лицу, и показывая ему только незначительныя бездѣлицы. Наши же новые знакомые напротивъ Они раскрываютъ всю свою сокровищницу; они показываютъ вамъ все, что у нихъ есть хорошаго; они хотятъ произвести на васъ самое пріятное впечатлѣніе и заставить васъ понять неизмѣримую разницу между скупостію черстваго англичанина и ихъ великодушною щедростію. И вы дѣйствительно понимаете эту разницу; по только не такъ, какъ силятся заставить васъ понять ваши новые знакомые. Въ первомъ случаѣ вы видите сознающую тебя силу, гордую своимъ сознаніемъ и не нуждающуюся въ первой встрѣчной посторонней поддержкѣ; во второмъ -- слабосердечіе бѣднаго человѣка, недорожащаго даже тѣмъ немногимъ, что онъ имѣетъ.
   Безошибочность этого вывода вы основываете на множествѣ разныхъ мелочей, которыя, при всей ихъ замаскированности, никакъ не могутъ ускользнуть отъ вашей проницательности.
   Предположите, что вы человѣкъ знакомый хорошо съ литературой и съ соціальными вопросами новаго времени. Вы знаете то и другое, потому что знаніе есть ваша органическая потребность. Вамъ нужно знать потому же, почему вамъ нужно пить, ѣсть и спать. Но вы не дѣлаете изъ своихъ знаній выставки и не говорите о своихъ вопросахъ, безъ нужды, съ каждымъ встрѣчнымъ. Однимъ словомъ, вы похожи на скупаго и сосредоточеннаго англичанина, пережившаго періодъ тщеславія, суетности и пустой самохвальной болтовни, когда-то очень давно.
   Какъ человѣкъ, отрѣшившійся отъ многихъ слабостей, вы очень хорошо подмѣчаете въ другихъ все то, что напоминаетъ вамъ прошлое и, разумѣется, съумѣете отличить безъ труда вывѣску, хотя и блестящую, украшенную позолотой или чѣмъ угодно, отъ дѣйствительнаго магазина подобныхъ же предметовъ въ натурѣ.
   Въ вами заводятъ положимъ разговоръ по поводу "Послѣдней любви" Жоржъ-Занда; разговоръ вполнѣ салонный и приличный для перваго визита. Но при этомъ вы слышите, что хозяйка дома брендитъ вмѣстѣ съ госпожею Дюдеванъ и не ощущаете никакой потребности говорить о вопросѣ, въ которомъ вы не встрѣчаете единомыслія съ своимъ собесѣдникомъ.
   Съ вами заводятъ разговоръ о современной русской литературѣ и журналистикѣ, и вы узнаете, что притязанія вашихъ новыхъ знакомыхъ не простираются дальше "Петербургскихъ трущобъ". Вы не отрицаете того, что "Петербургскія трущобы" въ состояніи поглотить все вниманіе читателей извѣстнаго сорта; но вы также знаете, что значитъ быть читателемъ извѣстнаго сорта и, не причисляя себя къ числу поклонниковъ таланта г. Крестовскаго, не считаете себя солидарнымъ съ тѣми людьми, мыслительныя способности которыхъ удовлетворяются вполнѣ "Парижскими тайнами" и другими литературными произведеніями той же умственной закваски.
   Съ вами заводятъ разговоръ о послѣднихъ европейскихъ событіяхъ и вы узнаете, что ваши знакомые извлекаютъ уроки политической мудрости изъ "Вѣсти", и вообще относятся съ благоговѣйнымъ почтеніемъ къ нынѣшнимъ жалостнымъ проявленіямъ интелекта которыя зовутся русской литературой и русской журналистикой.
   Вы не можете понять, почему должно благоговѣть предъ "Петербургскими трущобами" и считать ихъ высочайшей точкой, до которой только можетъ достигнуть полетъ русской мысли. Вы задаетесь вопросомъ, неужели современная русская мысль такъ слаба, что не въ состояніи создать ничего, кромѣ всякихъ трущобъ -- петербургскихъ, московскихъ и другихъ. Вы припоминаете, что писалось и пишется еще и теперь, потому что вы вѣрнѣе смотрите на силы хорошихъ людей, которыхъ не была никогда лишена Россія и вы находите, что и прежде, и теперь есть, и обращаются въ литературѣ и журналистикѣ, мысли болѣе умныя и гуманныя, чѣмъ тѣ, которыми пробавляются въ идеальномъ уѣздномъ городѣ къ которомъ вы дѣлаете свои наблюденія, по что эти мысли тамъ неизвѣстны и книги, въ которыхъ онѣ изложены, сюда не доходятъ. Вы подмѣчаете одинъ фактъ, который еще яснѣе обрисовываетъ вамъ умственныя потребности наблюдаемыхъ вами лицъ.
   Всѣ они обзаводятся стульями, столами и диванами на томъ основаніи, что человѣку нужно сидѣть; всѣ они покупаютъ говядину и муку на томъ основаніи, что человѣку нужно ѣсть и покупаютъ они провизію свѣжую, потому что тухлая вредна для здоровья; поступая такъ разсудительно относительно своихъ матеріальныхъ нуждъ, никто изъ нихъ не дѣлаетъ однако запасовъ умственной нищи и расходы на книги, журналы и газеты, составляютъ совершенно случайную статью ихъ бюджета. Это вы заключаете изъ того, что когда пошла слава о "Петербургскихъ трущобахъ" и они оказались только у нѣкоторыхъ счастливцевъ, владѣвшихъ "Отечественными Записками", то эти "Отечественныя Записки" отправились въ кругосвѣтное плаваніе по всѣмъ домамъ вашего уѣзднаго городка и наконецъ покончили, неизвѣстно гдѣ, свое земное странствіе, не возвратившись къ своему первоначальному хозяину, и не удовлетворивъ всѣхъ желающихъ ихъ прочесть. И вотъ неудовлетворенные устремили взоръ надежды на васъ и у васъ стали просить прочитать "Петербургскія трущобы", и никому, покупающему себѣ хлѣбъ и говядину, не показалось страннымъ, что онъ просилъ чужой книги, въ то время, какъ онъ сочтетъ крайне для себя обиднымъ попросить у васъ говядины или взять на подержаніе ваше удобное кабинетное кресло.
   Всѣ эти Факты убѣждаютъ васъ въ томъ, что такъ называемая литературно-умственная жизнь для вашихъ новыхъ знакомыхъ не болѣе какъ диллетантизмъ u роскошь, очень пригодная для украшенія салонной праздничной бесѣды, въ то время когда и на диванный столъ кладется парадная праздничная салфетка. Вашъ визитъ былъ торжественнымъ праздникомъ. Еслибы вы не вошли такъ внезапно, то и передъ диваннымъ столомъ явилась бы иная, болѣе парадная салфетка, сбѣгать за которой въ комодъ не оказалось времени. Но раскрыть ящички, въ которыхъ хранятся умственныя драгоцѣнности, гораздо легче, и вамъ показали всю умственную роскошь, которой владѣетъ всякій, потому что только неразсудительный и лишенный самолюбія человѣкъ рѣшился бы выказывалъ себя въ умственной наготѣ, вызывающей сожалѣніе. Никто такъ не скрываетъ свои недостаточныя средства, какъ бѣдный, и никто больше его не желаетъ выказать себя достаточнымъ.
   Въ тѣхъ домахъ, гдѣ хозяева, считая себя людьми болѣе практическими и положительными, относятся къ жизни менѣе идеально. "Послѣдняя любовь" и "Петербургскія трущобы" считались предметомъ недостаточнымъ для бесѣды и возбуждались вопросы болѣе серьезнаго свойства. Такъ въ иныхъ домахъ являлся на сцену вопросъ земскій и сообщались вамъ причины невозможности устроить то и то, и добыть деньги на тѣ или другія предпріятія; вамъ указывали на дурныя дороги, на громадныя разстоянія, на бѣдность земства. Отрицаніе шло мѣстами такъ далеко, что даже заявлялась мысль о преждевременности земскихъ учрежденіи и полной его невозможности существовать въ данной мѣстности, вслѣдствіе недостатка средствъ не только на такіе предметы, какъ дороги, почтовыя станціи, больницы, школы, но даже и на жалованіе членовъ земскихъ управъ. Не смотря на отрицательный пріемъ и на критическое отношеніе къ предмету, преобладавшее въ разговорахъ подобнаго рода, отъ вашей проницательности не укрывалось, что подъ прогрессивной формой скрывается сущность нисколько не прогрессивная.
   Если мѣстами возбуждались другіе вопросы, не меньшаго общественнаго значенія, изумленіе ваше нисколько оттого не уменьшалось! Вамъ разсказывали разныя чудеса о мѣстныхъ требованіяхъ воспитанія, о томъ, что современная молодежь, и особенно изъ сословія землевладѣльцевъ, далеко не оправдываетъ ожиданія ихъ родителей, вы слышали жалобы и на домашнихъ воспитателей, и на недостатокъ благонадежныхъ учителей, и на преждевременную непрочную зрѣлость воспитывающагося юношества, и на недостатокъ прочныхъ нравственныхъ правилъ въ молодежи. Правда, о добромъ старомъ времени при этомъ не упоминалось, но вы видѣли ясно, какъ сожалѣніе о немъ проглядывало въ каждомъ словѣ, и точно тѣнь сопровождало каждую фразу.
   Только въ преніяхъ объ иностранной политикѣ, вы встрѣчали истинную мощь мысли. Заходилъ ли разговоръ о кандіотахъ, и предъ вами развертывался вопросъ о національностяхъ и греческой независимости въ такомъ широкомъ размѣрѣ, что вамъ казалось порой ужь не съ тѣнью ли покойнаго графа Каподистріи имѣли вы честь бесѣдовать. Бѣдственное положеніе французовъ во время второй имперіи описывалась вамъ не менѣе трогательно, на основаніи разсказовъ "Московскихъ и Биржевыхъ вѣдомостей". Вообще было очевидно, что люди читаютъ "Московскія вѣдомости" и чтутъ ихъ въ такой степени, что говоря повидимому свое, они, въ сущности, повторяютъ слово въ слово мысли нашихъ пресловутыхъ московскихъ политиковъ и дипломатовъ.
   Но среди разговоровъ о такихъ высокихъ и трудныхъ вопросахъ, какъ литература, земство, финансы, кандіотское возстаніе и дипломатическая тонина Наполеона III и "Московскихъ вѣдомостей" ваше деликатное ухо поражалось нѣкоторыми диссонансами, заставившими васъ усумниться въ искренности всего того, что вамъ говорилось. Этими непріятными диссонансами были кое-какія отрывочныя фразы чисто мѣстнаго характера.
   Вы сначала не придаете имъ большаго значенія, объясняя ихъ во первыхъ, искренностію людей, привыкшихъ держать свою душу на распашку, а не такъ какъ какой нибудь англичанинъ, замыкающій въ себѣ свою душу точно въ желѣзномъ несгараемомъ шкафу; а во вторыхъ, доброжелательствомъ людей, желающихъ предохранить васъ отъ нѣкоторыхъ мѣстныхъ опасностей. Но это больше ничего какъ иллюзіи, которымъ суждено исчезнуть, какъ только вы опуститесь изъ высшихъ предѣловъ, куда лишь на время и то изъ вѣжливости для васъ, переселились ваши знакомые, на ту настоящую твердую почву, которая служитъ обыкновенной ареной ихъ обыкновенной, внѣпраздничной жизни. На этомъ новомъ полѣ наблюденій работа оказывается много труднѣе, потому что вамъ придется изъ своего обычнаго міра опуститься въ міръ мелочей, болѣзненнаго самолюбія, щепетильности и многихъ другихъ непостижимыхъ и новыхъ для васъ психологическихъ явленій, чуждыхъ того міра, въ которомъ сложились ваши привычки и ваши убѣжденія. Этотъ новый для васъ міръ, въ которомъ вы рѣшительно не въ состояніи принять субъективнаго участія, есть сплетня и подземная, тайная, мелочная вражда, война козней и интригъ, съ сохраненіемъ всѣхъ внѣшнихъ признаковъ, если и не дружбы, то добраго согласія и кажущейся искренности. Война эта, имѣющая всѣ признаки наружнаго согласія, не сопровождается поэтому ни кровопролитіемъ, ни другими ужасными дѣйствіями, отличающими всякую войну, такъ что непосвященный даже и не заподозритъ, что розовые сады кажущагося мира скрываютъ подъ собой мрачныя припасти и страшныя подземелья.
   Такъ какъ только посвященный пользуется такимъ довѣріемъ, что ему показывается весь подземный лабиринтъ, то вамъ, какъ новому лицу и постороннему наблюдателю, на первое время придется прогуливаться только въ розовыхъ садахъ и то, что вы узнаете о существующихъ подземельяхъ, будетъ лишь слѣдствіемъ неосторожности нѣкоторыхъ отдѣльныхъ личностей, недостаточно владѣющихъ собою или желающихъ залучить васъ на свою сторону.
   Васъ спросятъ, какъ будто мимоходомъ, какъ вамъ понравился городъ, были ли вы тамъ и тамъ, не скучаете ли вы, какъ привыкаете къ новой жизни, познакомились ли уже съ Анной Петровной или съ Иваномъ Семеновичемъ и т. д. Справка объ Аннѣ Петровнѣ и Иванѣ Семеновичѣ будетъ сдѣлана такимъ тономъ и сопроводится такимъ взглядомъ, что вы сразу поймете, что предъ вами разверзаютъ тайную дверь въ подземелье. Я не посовѣтую вамъ упускать такой благопріятный случай для болѣе близкаго знакомства съ мѣстными подземельями. Но если вы хотите достигнуть своей цѣли и скоро, и успѣшно, держите себя постоянно на объективной высотѣ, относясь ко всему, что вы видите и слышите, совершенно головнымъ образомъ, какъ человѣкъ понимающій жизнь и людей, какъ натуралистъ, наблюдающій "акты и явленія. Практическое указаніе на способъ какъ себя держать сдѣлаетъ вамъ афоризмъ Уго-Фоскало, который, вѣроятно, въ подобномъ же случаѣ сказалъ: "все возможно и всякій правъ." Какъ только всякій изъ вашихъ новыхъ знакомыхъ узнаетъ, что онъ правъ, онъ васъ полюбитъ и вамъ довѣритъ; онъ вамъ разскажетъ все. Вы узнаете, что Анна Петровна только прикидывается доброй, но что въ сущности она вѣдьма, мучительница всѣхъ домашнихъ и знакомыхъ; что даже если она въ гостяхъ, то и тутъ не умѣетъ скрыть своего властолюбія и требуетъ, чтобы чай, варенье, или что тамъ придется, подавали ей первой; что если этого не сдѣлать, то можетъ произойти скандалъ или разстроиться знакомство. Если, съ отличающею васъ послѣдовательностію и чувствомъ независимости, вы вздумаете возразить -- ну пусть разстраивается знакомство, то вслѣдъ затѣмъ вамъ придется сознаться, что вы не знаете ни жизни, ни людей.
   Провинціальная жизнь есть сѣть, сотканная случаемъ изъ случайныхъ элементовъ. Всѣ перепутанныя нити, ее составляющія, могли бы служить матеріаломъ для всякой другой сѣти, во всякой другой мѣстности. И вы, и онъ, и третій, и десятый попали въ данный муравейникъ совсѣмъ не потому, чтобы это было угодно кому нибудь, а просто такъ, вслѣдствіе разныхъ предварительныхъ причинъ, которыя ни устранить, ни измѣнить, ни создать не было въ вашей власти. Превратившись такимъ непроизвольнымъ образомъ въ одну изъ нитей мѣстной сѣти, вы, по необходимости, должны почувствовать свою солидарность со всѣми остальными нитями. Вамъ нельзя быть ни туже, ни слабѣе того, что нужно для стройности сѣти, безъ того, чтобы не вышелъ въ ней безпорядокъ. Если вы заставите Анну Петровну сдѣлать скандалъ или вздумаете съ нею раззнакомиться, то приведете Анну Петровну въ такое напряженное положеніе, что она потянетъ немедленно всѣ нити, находящіеся съ нею въ ближайшей связи, и такое мѣстное нарушеніе гармоніи отразится на самыхъ отдаленныхъ концахъ сѣти. При очень сильномъ напряженіи можетъ даже случиться разрывъ и тогда общество должно или распасться, или для своего спасенія вступить въ новыя комбинаціи. Если по своей житейской неопытности, вы вздумаете отыскивать виновныхъ въ этой сумятицѣ, то вамъ придется наконецъ сознаться, что вы дѣлаете великую ошибку, не давая настоящаго значенія практической мудрости, заключающейся въ словахъ Уго-Фосколо, и что точно всякій правъ. Неужели вы полагаете, что убѣдите Анну Петровну въ чемъ либо? Неужели вы полагаете, что Анна Петровна не считаетъ себя смертельно оскорбленной тѣмъ, что чай былъ поданъ не ей первой? Неужели вы полагаете, что Анна Петровна можетъ снести какую бы то ни было обиду безъ надлежащаго кровомщенія? Неужели вы полагаете, что кровомщеніе, учиненное ею, останется безотвѣтнымъ со стороны тѣхъ, на кого оно падаетъ! Неужели вы полагаете, что люди, близкіе къ этимъ послѣднимъ, останутся только спокойными зрителями? Неужели вы полагаете, что вы имъ докажете, что они неправы? Неужели вы думаете, что и Анна Петровна и противная партія не отвѣтятъ вамъ на всѣ ваши убѣжденія очень основательно,-- вѣдь не мы начали ссору? Кто же началъ, кто обидчикъ? спросите вы и никто вамъ не отвѣтить, что онъ обидчикъ. Подумавъ, вы согласитесь, что это разстроенный органъ, фальшивыя дудки въ немъ фальшивы, только по отношенію къ другимъ, несогласнымъ съ нимъ дудкамъ; но они вовсе не фальшивы безусловно. Каждая дудка имѣетъ свой опредѣленный, точный тонъ и не измѣняетъ его. Если взять ее безотносительно и совершенно отдѣльно отъ другихъ, то вы не услышите никакого фальша; фальшь открывается только тогда, когда запоетъ другая дудка, безотносительно тоже вѣрная и производящая диссонансъ лишь въ хорѣ.
   Ваша попытка явиться человѣкомъ послѣдовательнымъ или миротворцомъ, или объективнымъ наблюдателемъ, не спасетъ васъ ни отчего, и не принесетъ мѣстному нестройному органу никакой пользы; фальшь его еще усилится той новой дудкой, которую вы изобразите собой.
   Если вы захотите держать себя послѣдовательно, не уклоняясь отъ своихъ привычекъ и правилъ, и не дѣлая никакихъ уступокъ, то значитъ, что вы не дадите Аннѣ Петровнѣ чай первой, и не оказавъ ей такимъ образомъ надлежащаго решпекта, вы поднимете бурю и явитесь зачинщикомъ ссоры. Если, оставаясь тѣмъ же послѣдовательнымъ человѣкомъ, вы не столкнетесь съ Анной Петровной потому только, что не представится случай, то вы столкнетесь или съ Анной Ивановной, съ Анной Семеновной, Иваномъ Ивановичемъ, но уже столкнетесь непремѣнно съ кѣмъ нибудь, потому что своеобразность воззрѣній каждаго члена вашего общества такъ велика, что оказалась необходимость выразить ее извѣстной народной поговоркой, имѣющей генеральное значеніе -- у каждаго свой царь въ головѣ. Вы только въ томъ случаѣ не заденете этого царя и можете сохранить свою независимость, если за вами стоитъ какая нибудь дѣйствительная сила, позволяющая вамъ вполнѣ сохранить свой особнякъ. Но вѣдь тогда вы не членъ этого общества. Если же есть хотя малѣйшая связь съ обществомъ, то немедленно является и зависимость отъ него, а вмѣстѣ съ нею создается необходимость уступокъ.
   Когда обитатели муравейника только еще знакомили себя съ вами, они изображали изъ себя кокетливую дѣвицу, желающую нравиться. А когда дѣвица желаетъ нравиться, то она надѣваетъ на себя праздничныя одежды, принимаетъ пріятную физіономію и усиливается говорить умныя рѣчи. Это чрезвычайное положеніе опредѣляется только чрезвычайностію вызвавшихъ его обстоятельствъ и постоянно продолжаться не можетъ, ибо тогда оно перестаетъ уже быть желаніемъ нравиться. Изъ этого вамъ понятно, что разговоръ о Наполеонѣ III, о Парижской выставкѣ, о Катковѣ и о другихъ великихъ матеріяхъ политическаго, экономическаго и соціальнаго характера, какъ внѣшняя праздничная оболочка не могъ имѣть никакой дѣйствительной жизненности. Вы имѣли полное право противорѣчить Аннѣ Петровнѣ при обсужденіи ею мексиканскихъ дѣлъ. Еслибы вы отозвались даже съ непочтеніемъ о Максимиліанѣ и стали бы хвалить преувеличенно краснокожаго Хуареса, который хотя и президентъ и кончилъ курсъ даже въ университетѣ, но тѣмъ не менѣе все-таки индѣецъ, то и въ этомъ случаѣ между Анной Петровной и вами не послѣдовало бы никакого разрыва. Точно также вамъ позволили бы говорить все, что вамъ хочется о Бисмаркѣ и о той штукѣ, которую онъ съигралъ съ Германіей. И если бы вы вздумали очень горячиться по поводу политическихъ вопросовъ, то разговору постарались бы придать шутливое направленіе, потому что никому не показалось бы разсудительнымъ ссориться изъ за политическихъ убѣжденій. Пока вы говорите о политикѣ, вы стоите на теоретической почвѣ и съ вами говорятъ только потому, что политика, также какъ и географія или путешествія, можетъ служить предметомъ празднаго разговора, удовлетворяя физіологической потребности легкихъ, языка и горла. Но держаться постоянно на этой высотѣ невозможно и очень утомительно. Поэзія жизни прикрываетъ прозу, а прозой служитъ тотъ будничный міръ, который слагается изъ элементовъ инаго свойства и иной интелектуальности; этотъ будничный міръ есть міръ мѣстныхъ интересовъ и внутренней жизни каждаго. Поймите эту внутреннюю жизнь и вы не сдѣлаете никогда ошибки относительно другихъ, но за то вамъ придется вступить на путь уступокъ и въ вашемъ городѣ не будетъ другой жертвы, кромѣ васъ.
   Вновь открытый вами внутренній міръ не богатъ содержаніемъ, требованія его немногосложны и удовлетвореніе его просто. Политика Наполеона III скользитъ, никого не задѣвая; да и въ самомъ дѣлѣ отъ нея въ нашемъ городкѣ повидимому никому ни тепло, ни холодно. Я знаю, чѣмъ вы можете мнѣ возразить. Вы будете мнѣ доказывать связь политики Наполеона и Бисмарка съ благоденствіемъ Европы, отъ благоденствія Европы вы перейдете къ солидарности народовъ и къ тѣмъ послѣдствіямъ, которыя проистекаютъ отъ того во внутренней политической и экономической жизни каждаго отдѣльнаго народа, вы наконецъ станете доказывать связь нашего идеальнаго городка съ другими неидеальными городами и со всей страной. Но вы напрасно берете на себя трудъ отыскивать эти отдаленныя связи и убѣждать меня въ томъ, чего я никакъ не могу понять. Чтобы находить связь близкихъ и отдаленныхъ причинъ, чтобы вывести изъ нихъ близкія и отдаленныя послѣдствія, чтобы опредѣлить свое собственное личное отношеніе къ этимъ причинамъ и послѣдствіямъ, чтобы наконецъ ясно представить себѣ всѣ выгоды и невыгоды отъ того или другого пониманія явленій жизни, требуется большая, предварительная, умственная подготовка и сильная внутренняя дисциплина. Ну а это такія требованія, которыя совершенно несправедливо прилагать къ тому городку, въ которомъ вы производите свои наблюденія. Подобная зрѣлость мысли и выдержка не создаются даже и одной внутренней работой, нужна для этого еще и благопріятная внѣшняя обстановка, не мѣшающая, а помогающая развитію.
   Создавъ себѣ жизнь рядомъ зависимостей отъ ближайшихъ причинъ, и не имѣя способности видѣть ничего кромѣ самыхъ близкихъ послѣдствій, мы сосредоточиваемъ и свои интересы на очень узкомъ пространствѣ. Поэтому вы можете говорить намъ все, что хотите, о Наполеонѣ, о кандіотахъ, о правахъ женщины, о московскихъ политикахъ и вы не возбудите въ насъ никакой ни акціи, ни реакціи. Но за то мы вамъ не позволимъ заикнуться насчетъ нашихъ дурныхъ построекъ, мы вамъ не позволимъ сказать о томъ, что въ нашемъ городѣ жить скучно и опасно,-- скучно отъ внутренней общественной пустоты, опасно отъ воровъ, мы не позволимъ, чтобы кому нибудь изъ насъ чай подавался не первому -- мы всѣ хотимъ быть первыми, потому что хотимъ уваженія и, какъ намъ кажется, имѣемъ на него неоспоримое право.
   Вступая въ внутреннюю жизнь города, вы должны знать, что право мѣстнаго гражданства дадутъ вамъ только на условіи соблюденія всѣхъ мелочей, составляющихъ въ своей совокупности то, что жители этого города называютъ уваженіемъ. Вы можете думать о внутреннемъ мірѣ своихъ знакомыхъ все, что вамъ угодно; вы можете думать объ ихъ претензіяхъ тоже все, что валъ заблагоразсудится, но если вы хотите быть членомъ нашего общества, не смѣйте учинять тѣхъ нарушеній, которыя бы заставили насъ думать, что мы, хотя чѣмъ нибудь, хуже англичанъ, Французовъ, нѣмцевъ. Правда, насъ не занимаютъ тѣ вопросы, которые занимаютъ англичанъ; мы не живемъ литературно-интелектуальной жизнью, нашъ разговоръ направленъ преимущественно на повседневныя мелочи и чуждъ всякаго пониманья и своего, и чужаго внутренняго міра; но изъ всего этого вовсе не слѣдуетъ, чтобы мы простили вамъ ваше превосходство. Если вы хотите быть съ нами, будьте такимъ какъ мы. Мы требуемъ равенства, и если вы воображаете, что умнѣе насъ, или умнѣе насъ дѣйствительно, мы вамъ этого не простимъ, хотя бы и очень добрые люди.
   И вы должны согласиться, что все это горькая правда, и что вамъ нужно или превратиться въ фальшивящую дудку нестройнаго хора и дѣлать то, что дѣлаютъ другіе, или же выдѣлиться совершенно и жить какъ одинокій старый зубръ. Послѣднее труднѣе на первое время, пока по поводу такого дикаго поведенія не прекратились толки; но какъ только матеріалъ для разговоровъ истощился, васъ забудутъ и вы останетесь въ покоѣ. Если же, вступивъ въ общество, вы опуститесь и до мелочныхъ его домашнихъ интересовъ, то васъ ничто не застрахуетъ отъ тѣхъ опасностей, которыя неразлучны въ жизни разномыслящихъ людей, составляющихъ вѣчныя партіи, сочиняющихъ вѣчныя сплетни и добродушно думающихъ, что говорить глупости значитъ быть достойнымъ уваженія англичаниномъ и добрымъ человѣкомъ.
   Въ нашемъ идеальномъ городѣ ни о чемъ не имѣется такихъ смутныхъ понятій, какъ о человѣческой добротѣ.
   Всѣ мы считаемъ себя очень добрыми и основываемъ это самомнѣніе на фактахъ, которые вы, какъ человѣкъ наблюдательный, замѣтили безъ сомнѣнія. Развѣ мы не приняли васъ съ распростертыми объятіями и съ самымъ утонченнымъ вниманіемъ? развѣ мы не посадили васъ на лучшее мѣсто въ нашей квартирѣ? развѣ мы не подали вамъ закуски и не растворили вамъ настежь двери гостепріимства? развѣ мы не вели такого разговора, который, по нашему мнѣнію, долженъ былъ доставить вамъ наибольшее удовольствіе? это но отношенію къ вамъ Но наблюдайте насъ и въ другихъ случаяхъ, Наши кухни отворены для всѣхъ нищихъ и ни одинъ изъ нихъ не уйдетъ, не получивъ корки хлѣба; между нами есть такіе, которые каждое воскресенье роздаютъ пищимъ по три ковриги хлѣба. Мы не откажемъ ни одному нищему въ копѣйкѣ, если онъ встрѣтитъ насъ дорогой, или если онъ придетъ къ намъ въ пашу лавку. Массы нищихъ, которыхъ вы встрѣчаете повсюду, могутъ служить самымъ краснорѣчивымъ подтвержденіемъ нашей доброты. Что вамъ нужно еще? Правда, мы говоримъ очень дурно о другихъ; но зачѣмъ же другіе говоритъ дурно о насъ? Правда, еще не зная васъ лично, мы распускали про васъ разные дурные слухи, но чѣмъ же мы виноваты, что добрая слава лежитъ, а худая бѣжитъ? Правда, что въ нашей кажущейся искренности наблюдательный человѣкъ слышитъ фальшивыя поты сторожливой боязливости, но развѣ мы знаемъ васъ на столько, чтобы васъ не бояться? боязнь чувство весьма понятное, и также понятно и то, что кого боятся, того не любятъ. Конечно вы можете возразить -- почему мы васъ боимся, какой вы подали поводъ, составили ли вы репутацію разбойника и вора? Ничего этого нѣтъ. Но мы все-таки васъ боимся потому, что береженаго и Богъ бережетъ; все лучше не довѣрять, чѣмъ довѣрять. Какъ? почему? за что? не спрашивайте насъ объ этомъ. Вы сами знаете жизнь и людей, вы сами знаете, сколько на свѣтѣ неискренности, коварства, продажности, измѣны.
   Развѣ вамъ неизвѣстно, какъ опасно довѣрять кому нибудь свои намѣренія, проэкты, предпріятія, и ввѣритъ кому нибудь свое дѣло, особенно денежное? Вы обвиняете насъ въ томъ, что мы, не довѣряя никому, расчитываемъ только на собственный личныя силы и каждый работаетъ и держитъ себя особнякомъ? Но хотите, мы перечислимъ вамъ факты того, какъ жестоко наказывались за свое довѣріе? Васъ обманываетъ мужикъ.на базарѣ, васъ обманываетъ баба, приносящая вамъ на домъ масло; относительно васъ не держитъ слова ни мясникъ, ни сапожникъ, ни столяръ, ни портной, купецъ, съ видомъ искренности и распинаясь въ своей честности, обсчитываетъ, обмѣриваетъ васъ и беретъ въ три дорого. Люди, даже литературной спеціальности, и тѣ представили уже множество убѣдительныхъ фактовъ того, какъ теоретическое, проповѣдываніе честности укладывается трудно съ его практическимъ осуществленіемъ.
   Я не отрицаю справедливости всѣхъ этихъ фактовъ, но я считаю невыгоднымъ и для себя, и для васъ дѣлать изъ нихъ тѣ выводы, какіе дѣлаете вы. Люди не ангелы. Лжи и обману много вездѣ. Нѣмцы, французы, англичане, американцы тоже люди. У нихъ есть и надувалы, и лгуны, и предатели; у нихъ есть воры, разбойники и убійцы; у нихъ тоже продается гниль за свѣжее и поларшина за аршинъ; у нихъ есть тоже и сплетня и недоброжелательство и, не смотря на то, въ ихъ любомъ уѣздномъ городѣ,-- выбирайте самый послѣдній, какой хотите,-- вы не встрѣтите того, что поражаетъ васъ въ нашемъ идеальномъ городкѣ. Нужны ли вамъ доказательства -- сошлюсь на нашъ торговый Архангельскъ, потому что нигдѣ факты, о которыхъ я говорю, не представляютъ большей доказательности въ мою пользу.
   Русское купечество повсюду, а въ Архангельскѣ, можетъ быть, больше чѣмъ гдѣ нибудь, недовольно тѣмъ, что наша торговли находится въ рукахъ иностранцевъ. Ну что же, стоитъ только прибрать ее къ себѣ и неудовольствіе изчезнетъ. Мысль очень проста, а исполненіе ея можетъ показаться еще проще. Стоитъ русскимъ купцамъ сообразить планъ дѣйствій, сплотиться, составить дружную компанію и иностранцы будутъ вытѣснены, а ихъ барыши очутятся въ русскихъ карманахъ. Къ сожалѣнію, все это не больше какъ плѣнительныя мечты, невозможныя въ осуществленія, ибо прежде всего мы неспособны сплотиться. Такъ какъ каждый самъ по себѣ, а одинъ Богъ обо всѣхъ, то мы подставимъ немедленно другъ другу ноги, воображая, что отъ этого явятся намъ большія выгоды; мы предложимъ свои услуги, своихъ заграничныхъ комиссіонеровъ, мы подожгемъ нѣкоторыхъ предпріимчивыхъ капиталистовъ завести прямыя сношенія, а затѣмъ -- подстроимъ дѣла такъ, что предпріимчивые люди потерпятъ громадные убытки и потеряютъ всякую охоту къ прямымъ сношеніямъ съ иностранцами. Кто же это мы? Да тѣ же самые русскіе; тѣ, кто уже проторилъ себѣ дорожку за-границу и, слѣдовательно, своимъ личнымъ участіемъ и своей установившейся фирмой могъ бы открыть уже широкій путь другимъ. Поступивъ такомъ, истинно христіанскимъ образомъ, мы не краснѣя будемъ кричать о своемъ патріотизмѣ и о любви къ ближнему.
   Иностранцы дѣйствуютъ не такъ. Можетъ быть, они говорятъ менѣе краснорѣчиво и кричатъ менѣе громко о своихъ нѣжныхъ чувствахъ въ ближнему, можетъ быть, они скупѣе на закуску и вино; по за то спотыкающемуся они протянутъ руку помощи, а не подставятъ ногу, чтобы онъ упалъ побольнѣе. Человѣкъ, разстроившій свои дѣла, человѣкъ, лишившійся мѣста, у нихъ не выталкивается вонъ и не погибаетъ безпомощнымъ. Мы, какъ архангельскій житель, знаете очень хорошо факты, подтверждающіе справедливость этихъ словъ. Можетъ быть, англичане, нѣмцы и французы очень виноваты въ томъ, чти умѣютъ сплачиваться; но какъ было бы намъ выгодно, если бы мы умѣли быть такими же виноватыми и пожалуй еще виновнѣе ихъ.
   Если причины разрозненности нашихъ торговыхъ людей станемъ искать въ условіяхъ ихъ торговаго быта и въ большихъ поводахъ къ разъединенію, то конечно тѣ же торговыя дѣла не разъединяютъ, а напротивъ сплачиваютъ иностранцевъ, и почему въ нашей обыкновенной жизни, гдѣ кажется уже совсѣмъ не существуетъ экономическаго соперничества, мы замѣчаемъ тоже самое разъединеніе? Напримѣръ, жителямъ нашего идеальнаго уѣзднаго города дѣлить между собою рѣшительно нечего, а между тѣмъ каждый идетъ въ свой особнякъ; каждый, если и не враждуетъ открыто съ другими, то тѣмъ не менѣе не любитъ своего сосѣда и старается пройтись при всякомъ удобномъ, и даже неудобномъ, случаѣ на счетъ своего ближняго.
   Перейдемте отъ нашего идеальнаго уѣзднаго городка къ уѣзднымъ городамъ неидеальнымъ. Когда въ Россію залетѣла мысль о необходимости сближенія и сплачиванія, повсюду начали устраиваться клубы и танцовальныя собранія. Прямая цѣль этихъ общественныхъ учрежденій была та, чтобы вытащить насъ изъ нашихъ домашнихъ берлогъ и поселить въ насъ иныя, болѣе выгодныя для насъ привычки, которыхъ у насъ прежде не оказывалось. Если бы это было иначе, не зачѣмъ бы учреждать клубы и собранія; а если понадобились они, то очевидно только потому, что само общество, по крайней мѣрѣ въ лицѣ лучшихъ своихъ представителей, почувствовало всю убыточность для себя разъединенія. Любопытный фактъ, что во многихъ городахъ, гдѣ процвѣтали прежде патріархальные нравы, гдѣ мѣстные жители мирно похаживали другъ къ другу по воскресеньямъ, чтобы попивать водочку; а долгіе зимніе вечера коротали другъ у друга за картами и закончивали неизбѣжной водкой; въ этихъ почтенныхъ городахъ клубы совершенно убили всю прежнюю невозмутимую тишину и все прежнее кажущееся единодушіе. Устройство клубовъ заставило людей думать; размышленіе повело къ критическому сравненію прошлой невозмутимости съ предстоящимъ европеизмомъ клубной жизни; пришлось подчиняться новымъ неизвѣстнымъ прежде условіямъ; пришлось заявлять свое мнѣніе въ баллотировкѣ и люди, сдвинутые такимъ образомъ съ своихъ старыхъ обсидѣлыхъ мѣстъ, почувствовали, что лишились точки опоры, пришли въ великое смущеніе, не нашли въ себѣ силъ побѣдить внутреннія противорѣчія и сформировать одно общее согласное мнѣніе, очень разсердились друга на друга и перессорились. Въ такихъ городахъ вы услышите, что до клуба всѣ жили дружно, какъ одна семья; клубъ же перессорилъ всѣхъ и раздѣлилъ городъ на партіи. Такое объясненіе нельзя впрочемъ признать безусловно правильнымъ. Разъединеніе было уже и до клуба; но причины разъединенія были совершенно микроскопическія, и слѣдовательно являлись микроскопическими и создававшіяся ими результаты. Хотя съ учрежденіемъ клуба люди ссорились изъ за пустяковъ, но пустяки эти принимали уже характеръ общественныхъ причинъ, тогда какъ прежде ссоры имѣли характеръ исключительно личный. Конечно шагъ впередъ; и въ томъ, что люди перессорились между собой такъ, какъ они никогда не ссорились прежде, заключается хорошая сторона клубовъ и танцевальныхъ собраній. Они, по крайней мѣрѣ, начали отучать отъ многихъ патріархальныхъ привычекъ и той домашней сан-фасонности, которыя превращали прежній уѣздный городъ въ одну худо, несогласно живущую семью. Анна Петровна, обижающаяся еще, что не ей первой подается чай, есть послѣдній могиканъ этой патріархальной семьи.
   Но если и стало лучше, то изъ этого вовсе не слѣдуетъ, что лучшее дѣйствительно хорошо. Личное, мелочное самолюбіе но прежнему остается основнымъ принципомъ и краеугольнымъ камнемъ, на которомъ зиждется провинціальная общественная жизнь. Прежняя же безфасонность осталась только въ семьѣ, и только въ семьѣ люди хотятъ жить по прежнему, безъ всякаго самолюбія. Благополучіе семейной жизни отъ этого конечно не возвышается и не сдѣлаетъ быстраго прогрессивнаго шага до тѣхъ поръ, пока клубы не повліяютъ на введеніе и въ семейную жизнь болѣе мягкихъ и цивилизованныхъ привычекъ и отношеній; привычки эти патріархи должны пріобрѣсти общественнымъ воспитаніемъ въ клубахъ и въ общественныхъ собраніяхъ.
   Такимъ образомъ клубно-общественное воспитаніе нужно разсматривать пока, какъ средство чисто внѣшнее, поучающее внѣшней осторожности и внѣшней сдержанности. Что же касается до сдержанности внутренней, то ея еще нѣтъ, и личная обидчивость и узкіе домашніе интересы отчуждаютъ людей другъ отъ друга по прежнему. Клубы безсильны устранить то и другое -- здѣсь воспитательнымъ началомъ должны явиться земское самоуправленіе и гласный судъ.
   Но и эти учрежденія служатъ только посредствующей двигающей силой. Нужна внутренняя работа и кто на такую работу неспособенъ, того никакое самоуправленіе и никакой судъ не сдѣлаютъ доброжелательнымъ человѣкомъ. И такъ, мы снова пришли къ той добротѣ, которая вызвала такое длинное и, какъ мнѣ кажется, весьма необходимое объяснительное отступленіе. Доброта, на недостатокъ которой я указывалъ, есть доброжелательство.
   Это одно изъ тѣхъ словъ, съ довольно точнымъ смысломъ, которому бы желательно сообщить большую практику въ рѣчи, чѣмъ какою оно пользуется. Мы всѣ добры, но не всѣ мы доброжелательны. Многихъ, кого мы зовемъ добрыми, нельзя назвать, доброжелательными. Я конечно добрый человѣкъ, если предлагаю вамъ радушный пріемъ и вкусную закуску; но изъ этого вовсе не слѣдуетъ, что я человѣкъ доброжелательный. Разница въ точномъ смыслѣ словъ еще виднѣе изъ слѣдующаго примѣра. Человѣкъ, раздающій каждое воскресенье по три коровая хлѣба пищимъ, человѣкъ, разумѣется, добрый; но въ тоже время онъ меньше всего доброжелательный. Дѣйствія доброжелательнаго человѣка имѣютъ извѣстную умственную прочность и солидность; они не мгновенные порывы, а результаты извѣстныхъ принциповъ и извѣстнаго міровоззрѣнія, построеннаго на пониманіи связи ближайшихъ причинъ съ отдаленными слѣдствіями. Въ раздаваньи копѣекъ или короваевъ хлѣба, если и есть пониманіе и даже извѣстное міровоззрѣніе, то совсѣмъ не такого рода, результатомъ котораго являлось бы прочное продолжительное благо. Мать, окармливающая своихъ дѣтей лепешками и разстроивающая имъ по нѣжному чувству здоровье, можетъ дѣлать все это по добротѣ; по доброжелательства въ ея отношеніяхъ къ своимъ дѣтямъ нѣтъ. Мы всѣ, радушно относящіяся другъ къ другу, когда видимся лично, и въ тоже время держащіе себя на сторожѣ и позорящіе одинъ другого за глаза, можемъ быть очень добры; но доброжелательства въ насъ нѣтъ, ибо мы не понимаемъ своихъ обоюдныхъ отношеній и той прочной, продолжительной пользы, которая можетъ быть намъ самимъ отъ истинно-разумныхъ, вѣрно соображенныхъ и слѣдовательно доброжелательныхъ отношеній. Чтобы быть добрымъ, нужно умѣть только чувствовать; чтобы быть доброжелательнымъ, нужно умѣть мыслить. Добрый человѣкъ подчиняется только порыву, незная того, что любовь и злоба чувства пограничныя, совершенно незамѣтно и мгновенно переходящія одно въ другое. Отъ этого добрый человѣкъ но одному порыву окажетъ вамъ гостепріимное вниманіе, и вслѣдъ за тѣмъ, по другому порыву выкажетъ вамъ ненужную злобность, безъ всякаго возбужденія съ вашей стороны, ибо въ добромъ человѣкѣ всѣ его дѣйствія подчиняются непосредственно внутреннимъ органическимъ импульсамъ, безъ промежуточнаго интелектуальнаго вмѣшательства. Процессы доброжелательства совершаются нѣсколько иначе. Добрый человѣкъ можетъ надѣлать вамъ кучу непріятностей, иногда только потому, что онъ всталъ лѣвой ногой или потому, что у него разстроился желудокъ; но для доброжелательнаго человѣка этихъ причинъ еще недостаточно, ибо онъ понимаетъ, что если онъ болѣлъ, то это вовсе не основаніе, чтобы дѣлать кому бы то ни было зло. Добрый человѣкъ отличается обыкновенно очень нѣжной чувствительностію и тою мягкостію нервовъ, при которой самое ничтожное обстоятельство возбуждаетъ въ немъ болѣзненное расположеніе, выражающееся въ мелочной обидчивости. Есть люди очень добрые, даже изъ тѣхъ, которые говорятъ и пишутъ весьма краснорѣчиво о человѣческомъ умѣ и человѣческомъ достоинствѣ, и которые, не смотря на то, не въ состояніи переносить ни малѣйшаго, самаго справедливаго противорѣчія и никакого о себѣ мнѣнія, если оно не заключаетъ въ себѣ похвалы. Ихъ собственная любовь къ себѣ простирается до такой чудовищной нѣжности, что они утрачиваютъ всякую способность понимать вѣрнымъ образомъ свои собственныя положительныя выгоды. Всякій слухъ, всякій невѣрный толкъ, всякая сплетня на ихъ счетъ производятъ въ нихъ такое волненіе и раздраженіе, что въ нихъ затемняются совершенно извѣстныя способности ума; а всѣ остальныя работаютъ подъ вліяніемъ непріятнаго ощущенія, и потому уже не въ состояніи создать правильный выводъ. Такимъ людямъ очень полезно пить послѣ обѣда сахарную воду и питаться мучной пищей.
   Вѣрность этихъ мыслей вы провѣрите безъ труда, если станете анализировать попадающіеся вамъ ежедневно факты человѣческой доброты и рѣдкіе факты, человѣческаго доброжелательства. Мы очень скоры на дружбу и вражду и, увлекаясь исключительно сердечностію, впадаемъ легко въ фамильярность. Петербургъ въ большинствѣ случаевъ не знаетъ этой слабости, но провинція ею богата и больше всего богатъ ею нашъ идеальный уѣздный городокъ. Въ немъ живутъ все люди добрые и оттого-то въ немъ рѣже, чѣмъ гдѣ либо, вы встрѣтите факты истиннаго доброжелательства. Мы, люди провинціи, полагаемъ, что любовь доказывается всего совершеннѣе тѣмъ, если во время разговора съ человѣкомъ, которому мы желаемъ выказать свое расположеніе, будемъ хлопать его по плечу или обнимемъ его, или, какъ бы нечаянно, скажемъ ему ты и душечка! Пожалуйста не думайте, что я говорю о генералѣ Петрищевѣ. Молодежь нашего уѣзднаго городка этихъ манеръ не имѣетъ, ее скорѣе можно укорить ледяной холодностью. Но молодежь у насъ во-первыхъ, рѣдкое явленіе; а во-вторыхъ, не она даетъ тонъ нашей жизни. Тѣ же, кто даетъ тонъ и составляютъ такъ называемое общество, держатся по прежнему того, чего мы съ вами читатель не держимся. Имъ очень нравится выказывать свою дружбу и дѣйствовать на сердечную сторону выказываніемъ нѣжнаго вниманія и тонкой предупредительности, что происходитъ исключительно оттого, что интелектуальное вліяніе для насъ немыслимо. И въ самомъ дѣлѣ, какія общія точки прикосновенія можемъ имѣть мы съ вами. Всѣ наши интересы сосредоточены въ узкомъ кружкѣ нашихъ повседневностей, сосредоточены на удовлетвореніи такихъ нуждъ, которыя обходятся превосходно безъ всего того, безъ чего не можетъ обходиться ни одинъ даже самый маленькій заграничный городокъ. Нѣтъ у насъ библіотекъ для чтенія и книжныхъ магазиновъ,-- нѣтъ у насъ общественныхъ вопросовъ, которые требовали бы для своего рѣшенія нашего дѣятельнаго участія, нѣтъ у насъ никакого занятія, которое бы требовало необычнаго напряженія нашихъ мыслей. И всего этого нѣтъ у насъ совсѣмъ не потому, чтобы никто не хотѣлъ бы снабдить насъ такими превосходными вещами, какъ книжныя лавки, библіотека для чтенія, общественные вопросы и необычныя мысли, а потому, что ни въ чемъ этомъ мы не нуждаемся. Отсюда понятно, что нашъ интересъ, не возбуждаемый тѣмъ, чего въ нашемъ идеальномъ городкѣ не имѣется въ наличности, можетъ поддерживаться исключительно окружающими насъ повседневностями и вопросами скудной внутренней жизни. Поэтому всякому разговору о Наполеонѣ III и Хуаресѣ мы предпочтемъ свѣжее извѣстіе о скандалѣ, учиненномъ Анной Петровной, и всякому замѣчательному литературному явленію происшествіе, случившееся въ нашемъ городскомъ острогѣ. Такъ какъ вамъ, человѣку, не имѣющему корней въ нашей почвѣ, до всего этого нѣтъ никакого дѣла, точно также какъ намъ нѣтъ дѣла до того, что растетъ на вашей почвѣ, то намъ остается только одно -- говорить о нашей любви другъ къ другу или играть молча въ карты или же, испивая водочку, нѣжно похлопывать другъ друга по животу; а какъ любовь и ненависть чувства пограничныя, то, при соотвѣтственныхъ обстоятельствахъ, мы переходимъ внезапно отъ нѣжныхъ разговоровъ къ крупнымъ словцамъ и даже къ еще болѣе крупной практикѣ. Гдѣ же во всемъ этомъ доброжелательство въ томъ видѣ, какъ оно было опредѣлено выше? Ему и взяться не откуда, вслѣдствіе тѣснаго кружка, въ которомъ сосредоточены интересы мѣстнаго населеніи, понимающаго по преимуществу нѣжный языкъ лести и пустословіе салонныхъ учтивостей.
   Отсутствіе доброжелательства, о которомъ здѣсь идетъ рѣчь, представляетъ для автора настоящей статьи одно, спеціально до него относящееся, неудобство, ибо все то, что онъ говоритъ о жителяхъ идеальнаго городка, можетъ быть понято иначе жителями того дѣйствительнаго городка, въ которомъ пишется эта статья. Такое толкованіе было бы прежде всего несправедливо. Но какъ множествомъ разнообразныхъ горькихъ опытовъ, авторъ достаточно уже убѣдился въ остроуміи и изобрѣтательности человѣчества, и въ особенности проживающаго въ уѣздныхъ городахъ, то онъ увѣренъ совершенно въ томъ, что найдется нѣсколько добрыхъ людей, которые постараются увидѣть въ изложенныхъ выше общихъ мысляхъ продерзость и намеки, направленные лично на нихъ.
   Въ предупрежденіе такого печальнаго, хотя и весьма вѣроятнаго обстоятельства, считаю нужнымъ прежде всего напомнить читателю слѣдующій историческій анекдотъ. Извѣстный Джіордано Бруно, жившій во второй половинѣ 16 столѣтія, написалъ въ 1584 г. свое знаменитое "Изгнаніе торжествующаго скота." Въ этомъ сочиненіи, въ высшей степени доброжелательномъ, больше ничего какъ осмѣивались правы 16 вѣка. Но папѣ Григорію XIII вздумалось принять это сочиненіе, преимущественно его заглавіе, на свой счетъ. Современный читатель конечно засмѣется надъ неразсудительностію Григорія XIII, и разумѣется потому, что умѣетъ держать себя выше мелочной обидчивости и болѣзненной раздражительности, служащихъ основнымъ признакомъ слабости мыслительныхъ способностей.
   Что нѣкоторыя изъ изложенныхъ здѣсь мыслей окажутся примѣненными къ той мѣстности, гдѣ проживаетъ обидчивый читатель, въ этомъ, ради авторскаго самолюбія, мнѣ бы не хотѣлось сомнѣваться, по той же причинѣ, почему былъ бы очень огорченъ живописецъ, еслибы, надъ нарисованнымъ имъ человѣкомъ, оказалось бы необходимымъ подписать: "это человѣкъ, а не обезьяна".
   Но какъ бы ни было много уѣздныхъ и не уѣздныхъ городовъ, не отличающихся доброжелательствомъ своихъ обитателей, изъ этого однако вовсе не должно слѣдовать, что авторъ желаетъ непремѣнно нанести кому нибудь личное оскорбленіе и беретъ матеріалъ исключительно изъ той мѣстности, гдѣ онъ проживаетъ, и жителемъ которой желаетъ всякаго благополучія, мира, согласія и разсудительности,-- этихъ необходимыхъ элементовъ гражданственности и общественнаго процвѣтанія. А если такимъ образомъ автора упрекнуть въ злонамѣренности невозможно, то въ какой бы мѣстности, читатель, вы не обитали, мы останемся съ вами въ добромъ согласіи. Это все, въ чемъ мы, русскіе, больше всего нуждаемся и чего къ сожалѣнію не находимъ не только въ уѣздныхъ городахъ, но даже и между людьми, считающими себя представителями русскаго интелекта. Читатель догадывается, что я говорю о своихъ литературныхъ собратіяхъ.
   Есть много печальныхъ фактовъ, изъ которыхъ слѣдуетъ заключить, что и представители русскаго интелекта могли бы, безъ всякаго- ущерба русскому разномыслію, составить тоже очень хорошенькій идеальный городокъ.
   Это тѣмъ болѣе печально, что литературное разномысліе, принимавшее нерѣдко характеръ мелочной личной ссоры и болѣзненной раздражительности, не имѣло даже права оправдываться какими нибудь серьезными причинами и прикрываться несходствомъ принциповъ и убѣжденій.
   Я не стану отрицать того, что человѣкъ, выработавшій себѣ извѣстное убѣжденіе, необходимо долженъ сильно дорожить имъ и отстаивать его какъ дорогую для него истину. Но и вы, читатель, вѣроятно не станете отрицать того, что уважая вашу истину, я имѣю право расчитывать и на уваженіе убѣжденій, выработанныхъ мною.
   Но если уваженіе убѣжденій есть непремѣнная необходимость, то изъ этого вовсе не слѣдуетъ, что всякая мысль, высказанная вами, есть убѣжденіе, которому я обязанъ подчиняться съ благоговѣйнымъ молчаніемъ Если мы дойдемъ до такого пуризма въ отношеніяхъ, то намъ придется похоронить себя въ четырехъ стѣнахъ и никогда не говорить другъ съ другомъ, что будетъ очень скучно и совершенно противно нашимъ собственнымъ органическимъ требованіямъ.
   Значитъ вопросъ сводится къ тому, что слѣдуетъ считать убѣжденіями и въ чемъ должно выражаться къ намъ уваженіе, ибо одного молчанія для этого еще недостаточно, такъ какъ молчаніе можетъ быть иногда обиднѣе всякаго возраженія.
   Убѣжденія, или усвоенныя и выработанныя нами истины, бываютъ двухъ родовъ. Истины личныя, органическія или физіологическія и истины общія.
   Истины личныя составляютъ прямой результатъ личныхъ спеціальныхъ положеній каждаго индивидуума и обнимаютъ его частную домашнюю жизнь.
   Истины же общія -- это кодексъ внѣдомашней нравственности.
   Если вы желаете прожить какъ умный человѣкъ, никогда не забывайте границы, раздѣляющей эти два сорта истины и не переступайте заповѣднаго рубежа истины личной.
   Мы привыкли дорожить особенно домашними истинами, потому что они даются намъ особенно дорогой цѣной и множествомъ разныхъ, иногда очень тяжелыхъ страданій.
   Домъ для насъ мирное прибѣжище, въ которомъ мы ищемъ личнаго успокоенія и личнаго счастія. Сознательно или безсознательно, но всякій человѣкъ стремится къ тому, чтобы устроить себѣ подобное счастливое гнѣздо. Любовь, устройство шалаша съ любимымъ существомъ, или по просту женитьба, потомъ дѣти и новый міръ разныхъ родительскихъ чувствъ, являющихся съ ними -- вотъ внѣшняя форма, въ которой представляется намъ домашнее личное счастіе.
   Но устройство гнѣзда, не смотря на всю кажущуюся его нехитрость, въ дѣйствительности такъ трудно, что человѣчество выставляетъ очень небольшое число архитекторовъ, отличившихся способностями, удачей и счастіемъ. Главныя трудности заключаются здѣсь въ томъ, чтобы съумѣть согласовать собственныя потребности съ потребностями тѣхъ, съ кѣмъ, какъ намъ кажется, мы можемъ совершеннѣе устроить наше счастье. Практическія трудности этого дѣла такъ велики, что про Сократа говорили весьма справедливо, что человѣкъ этотъ, предписывающій законы міру, не въ состояніи однако устроить порядокъ въ своемъ собственномъ семействѣ.
   Есть люди ужасные, люди больные, люди раздраженные до безумія, до бѣшенства. На нихъ не дѣйствуютъ никакія убѣжденія, никакіе законы. Отъ нихъ нужно бѣжать, какъ бѣгутъ отъ бѣшенаго волка. И между тѣмъ судьба соединяетъ васъ съ ними такими узами, что разрывъ ихъ невозможенъ. Попробуйте прилаживать ихъ къ себѣ или себя къ нимъ, когда разномысліе между вами такъ велико, что рѣшительно ни въ чемъ вы не находите общихъ точекъ соприкосновенія!
   Есть люди менѣе ужасные, потому что они менѣе бѣшены и жизнь ваша какъ бы въ большей безопасности, но это не уменьшаетъ вашего съ ними разномыслія и обоюдное прилаживаніе идетъ не менѣе трудно. Если многія шероховатости и сгладятся -- многія останутся неизгладимыми. Устроить жизнь такъ, чтобы какъ можно меньше терпѣть отъ этихъ неизгладимыхъ шероховатостей для бѣдныхъ людей задача почти совершенно неразрѣшимая, если они не имѣютъ внѣшней возможности для устройства себѣ особняковъ, помогающихъ лучше всего сохраненію личной независимости.
   Есть люди не особенно ужасные, но которыхъ тоже нельзя назвать доброжелательными, и съ которыми прилаживаніе идетъ легче потому, что въ нихъ мало устойчивости и что они легко уступаютъ, не измѣняя однако своимъ стремленіямъ и наклонностямъ. Такихъ людей бываетъ нетрудно подавить и подчинить своему авторитету; но какъ подобное подавленіе свершается на счетъ человѣческаго достоинства подавленныхъ, то на него способны только люди властолюбиваго, деспотическаго характера, которые, въ подчиненіи себѣ другихъ, видятъ свое законное право, отъ котораго они не желаютъ отказаться.
   Процессы этого сглаживанія и формированія своего міровоззрѣнія, составленія кодекса домашнихъ отношеній и организацій внутренней домашней жизни до того сложны и трудны; страданія и радости, путемъ которыхъ формируется наше домашнее счастье до того намъ дороги, что мы рѣшительно запираемъ свой внутренній міръ для всякаго посторонняго наблюдателя и не терпимъ никакого и ничьего посторонняго вмѣшательства, ничьей посторонней помощи. Такъ какъ этотъ міръ, какъ бы онъ иногда ни былъ тяжелъ для насъ и какъ бы мы не чувствовали въ немъ себя несчастными, намъ дороже всего; то все, что нарушаетъ его тайны, мы признаемъ величайшимъ для себя оскорбленіемъ, и всякое осужденіе нашихъ дѣйствій и нашего поведенія величайшей кровной обидой. Мы отстаиваемъ этимъ независимость нашего семейнаго особняка.
   Изъ этого понятно, что основное правило общественной нравственности и доброжелательство должно заключаться въ томъ, чтобы ни вы не вмѣшивались въ мои домашнія дѣла, ни я въ ваши, если ни васъ, ни меня никто объ этомъ не проситъ. Наша обоюдная сдержанность должна простираться такъ далеко, чтобы не высказывать никому ничего, ни въ формѣ мнѣнія, ни въ формѣ пересуда и злобнаго осужденія, что могло бы нарушить тайны дорогого для насъ міра, гдѣ люди живутъ, или по крайней мѣрѣ усиливаются жить, вполнѣ независимо, свободно и счастливо. Ну какое мнѣ дѣло до того, что вы ѣдите, пьете; какъ вы спите и какія обоюдныя отношенія существуютъ у васъ съ вашей женой, дѣтьми, родными? Все это ваши дѣла, а не мои. Какъ я не хочу и ни за что не стану читать писемъ, адресованныхъ на ваше имя, такъ точно я не позволю себѣ проникнуть въ тайны вашихъ семейныхъ и домашнихъ отношеній. Какъ вы остались бы недовольны, еслибы я вздумалъ прочесть ваши письма, такъ, или еще больше, вы вознегодовали бы на меня за попытку проникнуть въ ваши семейныя тайны. А какъ правило практической мудрости говоритъ: не дѣлай того другому, чего не хочешь, чтобы тебѣ дѣлали, то мы и поступимъ вполнѣ доброжелательно, если побережемъ другъ друга.
   Но этотъ внутренній домашній міръ дорогъ намъ не только потому, что въ немъ сосредоточиваются всѣ наши привязанности, всѣ наши сердечныя связи, дорогъ онъ намъ еще и тѣмъ, что въ немъ мы формируемъ наше общественное міровоззрѣніе и беремъ первые уроки въ знаніи людей, обоюдныхъ человѣческихъ отношеній и почерпаемъ первый опытъ въ практикѣ жизни.
   Знаніе это пріобрѣтается нами такой сильной внутренней работой и такимъ напряженіемъ интелектуальныхъ силъ, что мы очень цѣнимъ результаты, пріобрѣтенные подобнымъ тяжелымъ трудомъ и стоимъ, съ понятнымъ упорствомъ, за безусловную, справедливость пріобрѣтенныхъ нами истинъ, изъ которыхъ затѣмъ формируемъ кодексъ нашихъ внѣсемейныхъ отношеній.
   Но какъ характеръ и смыслъ міровоззрѣнія, почерпаемаго въ семейной жизни, зависитъ вполнѣ отъ интелектуалыіыхъ силъ нашихъ и всѣхъ тѣхъ, кто насъ окружаетъ, и такимъ образомъ истина, нами создаваемая, является истиной личной и относительной, то понятно, что перенесенная въ внѣсемейныя отношенія, она можетъ впадать въ противорѣчія съ истинами, извлеченными подобнымъ же путемъ другими. Вотъ причина разнорѣчій и разномыслія, когда люди переносятъ свою дѣятельность изъ круга семейной жизни въ кругъ дѣятельности общественной, и въ этомъ же причина, почему они такъ горячо и съ такимъ расположеніемъ къ обидчивости отстаиваютъ свои личныя мнѣнія.
   На этомъ новомъ поприщѣ человѣку предстоитъ новая, но аналогичная работа, отличающаяся отъ первой но качествомъ, а только количествомъ, Какъ въ семьѣ онъ устраивалъ свои отношенія съ немногимъ числомъ лицъ и создавалъ свою относительную истину, такъ теперь ему приходится формировать отношенія къ обществу и создавать истины соціальныя. И вотъ новыя столкновенія, новая борьба, новыя соглашенія.
   Какъ въ семьѣ главную роль играютъ интелектуальныя силы улаживающихся людей, такъ точно они играютъ роль и теперь.
   Улаживаніе начинается съ сближенія сходственно мыслящихъ людей и съ образованія кружковъ.
   Есть люди, которые по слабости своихъ силъ не бываютъ никогда въ состояніи раздѣлаться съ кружковымъ воспитаніемъ и истины кружка хотятъ сдѣлать истинами всего человѣчества.
   Если истицы эти не противорѣчатъ общечеловѣческому стремленію къ благополучію, то противъ нихъ возражать нечего, ибо истина дѣлается міровой истиной, а кружокъ растворяется во все человѣчество
   Но если относительныя истины кружка не имѣютъ этого характера и кружковое пониманіе потребностей человѣчества не сходится съ стремленіями большинства и истинами, выработанными человѣчествомъ путемъ наблюденій и сравненій; то такой кружокъ является печальнымъ Фактомъ человѣческой неспособности понимать свои собственныя выгоды или понимать истинныя выгоды тѣхъ, представителями интересовъ которыхъ является кружокъ
   Часто случается, что кружковыя мнѣнія только потому являются изолированными, частными истинами, и кружки не выработываютъ общаго согласнаго міровоззрѣнія, что даютъ слишкомъ большую важность несущественному, и главное приносятъ въ жертву второстепенному.
   Причина такого печальнаго явленія заключается исключительно въ мелочности мыслей и стремленій кружка, воображающаго, что на-' стоящая всесвѣтная истина, долженствующая осчастливить человѣчество, есть именно истина выработанная кружкомъ, часто умозрительнымъ теоретическимъ путемъ, и что поэтому всякій, несоглашающійея съ мнѣніемъ кружка вообще и съ мнѣніями его членовъ въ спеціальности, есть врагъ человѣчества, подлежащій позорному ошельмованію.
   Русской жизни посчастливилось именно этими кружками. Каждый кружокъ считаетъ себя источникомъ всякой человѣческой мудрости и свои мнѣнія -- закономъ для человѣчества, а всѣ остальные кружки своими смертельными врагами, противъ которыхъ слѣдуетъ дѣйствовать всѣми позволенными и непозволенными средствами.
   И если бы причиной такого разномыслія и отсутствія доброжелательства было несходство самихъ основаній или принциповъ, еще бы можно было, если не извинить, то по крайней мѣрѣ понять человѣческое озлобленіе. Напротивъ того люди совершенно согласные въ томъ, что солнце есть солнце, расходятся на вѣки и образуютъ два непріятельскихъ лагеря только потому, что одни изъ нихъ насчитываютъ на солнцѣ десять пятенъ, а другіе одинадцать.
   И послѣ этого люди смотрятъ свѣтло на міръ божій, съ такимъ довольнымъ взглядомъ, какъ будто имъ вовсе и неслѣдуетъ стыдиться за собственную глупость.
   Если подобное разномысліе въ мелочахъ, ведущее къ окончательному разрыву, можетъ быть оправдано въ провинціи недостаточностью мѣстныхъ средствъ для правильнаго умственнаго развитія и, слѣдовательно, отсутствіемъ головной практики, то едва ли это оправданіе справедливо прилагать въ большимъ центрамъ, какъ Петербургъ и къ такимъ людямъ, которые считаютъ себя представителями интелекта своей страны. Говоря безъ обиняковъ, я думаю теперь о русскихъ литераторахъ.
   Но если провинціальный фактъ существуетъ и въ столицѣ; если въ провинціи онъ создается такими-то и такими причинами; то, разумѣется, ни вы, ни я не сдѣлаемъ ошибки, если скажемъ, что значитъ и въ столицѣ дѣйствуютъ тѣже причины, и людьми управляетъ таже болѣзненная чувствительность, не провѣряемая размышленіемъ, которая создаетъ разномысліе и недоброжелательство провинціальное.
   Фактъ этотъ, неоспоримую вѣрность котораго отрицать невозможно, вы можете наблюдать и въ столицѣ, и въ провинціи каждый день. Если хотите, вы можете о немъ сожалѣть, но вы поступите разсудительнѣе, если отнесетесь къ нему головнымъ образомъ и пожелаете опредѣлить, какія выгоды и убытки приноситъ онъ нашему русскому благосостоянію и благополучію.
   На счетъ выгодъ я вамъ ничего сказать не могу,-- они мнѣ неизвѣстны, что же касается до убытковъ, то поговорить о нихъ можно.
   Вамъ извѣстно вліяніе журналистики на общественное мнѣніе и вы знаете, какъ оно создается прессой. Если вы это знаете, то вы должны знать и то, что наша журналистика на общественное мнѣніе вліянія никакого не имѣетъ, по той простой причинѣ, что она имѣетъ чисто кружковый характеръ. У насъ соединятся два три человѣка, чтобы составить такъ называемую редакцію и разойдутся черезъ полгода единственно изъ за того, что имъ не понравились физіономіи другъ друга. Конечно они вамъ этого не скажутъ и постараются указать на какія нибудь серьезныя причины; по эти серьезныя причины больше ничего, какъ благовидное оправданіе, по въ дѣйствительности ихъ никогда не существовало. Что разрывъ произошелъ не изъ за принциповъ, измѣняя которымъ измѣняешь себѣ, вы можете усмотрѣть изъ того, что наши журнальные сотрудники съ необычайною легкомысленностію перемѣняютъ свои мѣста, переходятъ изъ одной редакціи въ другую, и затѣмъ пишутъ завтра о томъ, о чемъ вчера писать не рѣшались.
   Вы скажете, что такъ поступаютъ люди безъ убѣжденій, работающіе, какъ работаетъ всякій поденьщикъ. Одинъ хозяинъ велитъ тесать ему камень и онъ тешетъ, другой, на завтра, велитъ ему копать землю и онъ копаетъ, третій, велитъ ему возить воду и онъ возитъ. Вы знаете, что также дѣйствуетъ и всякая прислуга, служащая не дѣлу, а лицу. Что ей ни вели, она дѣлаетъ все, потому что за это собственно и получаетъ плату. О людяхъ такихъ кружковъ, по вашему мнѣнію, и говорить не стоитъ, ибо по ихъ убѣжденію вся житейская сущность въ хорошемъ жалованьи.-- Противорѣчить я вамъ не стану.
   Но вы конечно не станете отрицать фактовъ того, что люди повидимому головные, люди говорящіе искренно, горячо и умно о разныхъ вопросахъ жизни и порѣшающіе міровыя задачи, точно также способны разорвать съ вами всѣ связи изъ за самыхъ легкомысленныхъ причинъ. Они дѣйствуютъ такъ потому, что имѣютъ ошибку превращать свои личные требованія въ требованія всего человѣчества, и ваши личныя недостатки въ преграды, мѣшающія общему благополучію. Это больше ничего какъ невѣрное примѣненіе обобщенія и возведеніе въ міровой общечеловѣческій вопросъ того, что имѣетъ только кружковое или семейное значеніе.
   Въ моментъ такого интелектуалыіаго развитія, въ какомъ находится Россія въ настоящее время, подобныя ошибочныя обобщенія, возбуждающія въ насъ болѣзненную раздражительность и кончающіяся разрывомъ, точно дѣло идетъ о глубочайшемъ оскорбленіи всего человѣчества, нужно разсматривать какъ большую неразсудительность, имѣющую вредное общественное значеніе.
   Литературный, слѣдовательно общественный вопросъ, возведенный въ вопросъ личный и въ такомъ видѣ представляемый вниманію читающей публики, служитъ какъ бы гласнымъ обобщеніемъ нашего домашняго или частнаго разномыслія и не успокоиваетъ, а напротивъ усиливаетъ его. Въ то время, когда можетъ быть нужнѣе всего создавать единомысліе по отношенію къ главнымъ, основнымъ общественнымъ вопросамъ и расширять кругозоръ провинціи, вступающей впервые на путь общественной жизни, паши литературные дѣятели дробятся на кружки и не обнаруживаютъ на столько интелектуальной силы, чтобы отрѣшиться отъ кружковаго міровоззрѣнія, съ его обидчивостію, мелочнымъ самолюбіемъ и болѣзненной раздражительностію, вступить въ область высшихъ разсудочныхъ обоюдныхъ отношеній -- мѣсто единственно приличное для представителей интелекта страны и піонеровъ цивилизаціи, если такое выраженіе не покажется никому обиднымъ. Сплетня и ложь подтачиваютъ точно также жизнь нашихъ лучшихъ людей, какъ и тѣхъ, кто не умѣетъ смотрѣть дальше своего носа. Мы раздражаемся мелочами, потому что не хотимъ пріучить себя держать выше ихъ и свое личное раздраженіе переносимъ въ сферу нашей общественной дѣятельности. А потому, читатель, пожелаемте другъ другу и всѣмъ кому это нужно, поменьше разномыслія и побольше доброжелательства. Пожелаемте другъ другу отрѣшиться отъ мелочной обидчивости, отъ баловства самолюбія кружковымъ воспитаніемъ и отъ привычки играть роль въ своемъ муравейникѣ. Пожелаемте другъ другу понять разницу между семейнымъ и общественнымъ эгоизмомъ, и изъ своей общественной дѣятельности перестанемте дѣлать домашнюю сан-фасонность. Если она вредитъ намъ безмѣрно даже дома, она въ милльонъ разъ вредитъ въ общественныхъ отношеніяхъ. Однимъ словомъ, пожелаемте другъ другу пережить скорѣе періодъ кружковой жизни и вступить въ періодъ жизни общественной.

Н. Радюкина.

"Дѣло", No 6, 1867

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru