Lib.ru/Классика: Шелгунов Николай Васильевич. Бродяги и нищие

БРОДЯГИ И НИЩІЕ.

Едва-ли можно представить себѣ что нибудь печальнѣе состоянія бродяги и нищаго, хотя они сами и не чувствуютъ всей жалости своего положенія.

Въ экономическомъ отношеніи они находятся на самомъ низшемъ уровнѣ потребностей, ниже котораго стоитъ только бытъ готтентотовъ. Въ гражданскомъ, они изображаютъ тѣхъ несчастныхъ, которымъ отворены свободно только двери тюрьмы. Въ общественномъ и политическомъ, они считаются язвами общества, его болѣзненными наростами и тягостями. И такое положеніе продолжается для человѣка не недѣлю, не мѣсяцъ; а годы или всю его жизнь.

Поэтому бродяжество и нищенство есть не дѣйствіе, а состояніе; это низкая ступень экономическаго быта народовъ. Поэтому же нищенство и бродяжество не составляютъ въ строгомъ смыслѣ преступленія, и къ нимъ нельзя относиться такъ, какъ относятся вообще юристы къ тому, что они называютъ преступными дѣйствіями.

Не смотря на эти общія черты, между нищенствомъ и бродяжествомъ есть довольно существенная разница.

Нищій есть настоящіе подонки общества. Въ немъ нѣтъ ни стыда, ни чувства собственнаго достоинства. Онъ клянчитъ и унижается изъ-за черствой, ржаной корки. Онъ переноситъ брань, толчки, съ безотвѣтностію собаки, если знаетъ, что затѣмъ послѣдуетъ подачка. Онъ не знаетъ другой одежды, кромѣ рубища и лохмотьевъ, и драный лѣтній костюмъ считаетъ самой приличной зимней одеждой.

Но рядомъ съ этими неудобствами нищій пользуется и нѣкоторыми выгодами. Онъ имѣетъ домъ, осѣдлость, семью. У него есть корни въ обществѣ; онъ житель и слѣдовательно гражданинъ извѣстнаго мѣста, хотя за нимъ и не признаютъ этого гражданства.

Бродяга другое дѣло. Въ немъ есть нѣчто животное,-- сила дикаго звѣря. И потому въ бродягѣ есть свое понятіе о достоинствѣ, и его не вознаградить черствой коркой за брань и побои. Бродяга существо рѣшительное, энергическое, съ огромнымъ запасомъ активности, какая нужна всякому кочевому человѣку; тогда какъ нищій -- существо пассивное, инертное, способное безропотно переносить всякія лишенія, бури и непогоды, которыя по существу нищенства составляютъ одну изъ необходимыхъ его внѣшнихъ принадлежностей. Для нищаго наружное лишеніе и внѣшняя бѣдность есть его богатство, а жалостный видъ -- неизбѣжное, основное условіе; между тѣмъ какъ бѣдный видъ бродяги не есть его маска или вывѣска; это только слѣдствіе дѣйствительныхъ неудобствъ, въ которыя поставили его обстоятельства жизни. Поэтому, вся жизнь нищаго есть обманъ и ложь, постоянная двойственность между его уличной и домашней жизнію; а бродяга вовсе не обманщикъ. Поэтому же, если тотъ и другой рѣшатся на преступленіе, то первый сдѣлаетъ какое нибудь мелочное мошенничество, бродяга же рѣшится скорѣе на актъ какого нибудь грубаго насилія, чѣмъ на мелочную подлость и обманъ, къ которымъ онъ, по своей активной натурѣ, и не способенъ.

Для устраненія недоразумѣній считаю необходимымъ оговориться. Говоря о нищихъ, я разумѣю не тотъ видъ безпомощной бѣдности, производительно-экономическія средства которой ниже ея потребностей, напримѣръ старики, дѣти, больные; а о тѣхъ нищихъ, которые являются не какъ слѣдствіе органической слабости человѣка, а какъ слѣдствіе общественныхъ условій, создающихъ подобное тунеядство. Однимъ словомъ, я говорю о нищенствѣ, какъ объ явленіи общественномъ, зависящемъ отъ учрежденій, а не о нищенствѣ, какъ слѣдствіи физической природы человѣка.

Въ прогрессивной лѣстницѣ общественныхъ положеній, бродяжничество составляетъ промежуточную, переходную форму къ другимъ соціальнымъ состояніямъ, растворяясь, съ одной стороны въ крестьянство, а съ другой въ нищенство.

Вслѣдствіе этой переходности предѣлы бродяжничества гораздо шире и виды его разнообразнѣе, чѣмъ нищенства. Нищенство есть состояніе довольно простое и однообразное. Оно проявляется всего въ двухъ видахъ: въ видѣ нищенства дѣйствительнаго и нищенства промысла. Нищенство дѣйствительное, сильное своей неисходной и крайней бѣдностью, живетъ по правдѣ: у него голодный видъ, потому что оно въ самомъ дѣлѣ голодно; оно дрожитъ отъ холоду, потому что ему въ самомъ дѣлѣ холодно; оно разсчитываетъ на сердобольныхъ людей, потому что иначе на кого же ему разсчитывать? Нищенство-промыселъ усиливается принять на себя видъ нищенства дѣйствительнаго; но ему не холодно и не голодно. Оно тоже разсчитываетъ на сердобольныхъ людей, потому что они легче всего поддаются обману. Оно разсчитываетъ и на человѣческую тупость и неразвитость, потому что умныхъ людей эксплоатировать труднѣе.

По внѣшнему виду нищенство дѣйствительное и промыселъ отличить одно отъ другого довольно трудно, хотя наглость пріемовъ и дерзкое попрошайство составляютъ одинъ изъ самихъ существенныхъ признаковъ послѣдняго. Такъ напримѣръ "Воронежскій Листокъ" сообщаетъ, что "въ Воронежѣ есть компанія фальшивыхъ богомольцевъ, жалобно выпрашивающихъ пособія на путешествіе въ Іерусалимъ. Они увѣряютъ, что на дняхъ отправляются въ путь; но проходятъ годы, а эти мнимые поклонники спокойно живутъ, не трогаясь изъ Воронежа, и шныряя по прежнему между народомъ, выманивая трудовую копѣйку на постыдную выпивку. Когда вы бываете у ранней литургіи, къ вамъ сзади тихо протѣснится фигура, тронетъ плечо ваше и зашепчетъ на ухо о своей горькой долѣ; вы оборачиваетесь, и видите женскую красную ржу. При этомъ нераздѣльно слѣдуетъ безотвязное выпрашиванье помощи, переходящее безъ церемоніи въ угрозы гнѣвомъ божіимъ, въ случаѣ отказа. Какое есть средство отвязаться отъ такой піявки во время службы божіей? Поневолѣ даешь, лишь бы сохранить приличіе и тишину, и если можно возстановить свое нарушенное благоговѣніе. Проходя по двору монастырскому, окаймленному досчатой пастилкой и накатомъ, стоитъ только на минуту остановиться, чтобы взглянуть хоть на его высокую колокольню, какъ тутъ же подползетъ къ намъ ужимистая какая нибудь таинственная личность съ своими вычурными выпрашиваніями въ облегченіе ея будто бы отчаяннаго положенія. Отвяжитесь или откупитесь отъ этой, тотчасъ же замѣняется она другой, третьей", и т. д.

Пріемы выпрашиванія промышленниковъ бываютъ не всегда именно этой формы, но всегда формы подходящей, ибо главнѣйшій расчетъ промышленниковъ основанъ на людяхъ благочестивыхъ.

Виды бродяжества гораздо разнообразнѣе, и причины, создающія его, многосложнѣе.

Типическую, и пожалуй основную, форму бродяжества составляютъ бродяги съ темнымъ прошедшимъ и мрачнымъ будущимъ. Велика-ли ихъ масса я не знаю, но они собственно даютъ основной колоритъ бродяжеству и каждый, съ словомъ бродяга, рисуетъ въ своемъ воображеніи бродягу именно этого сорта.

Эти бродяги выходятъ по преимуществу изъ каторжной работы, арестантскихъ ротъ, тюрьмы и остроговъ. Чтобы выдти бродягой этой категоріи, нужно имѣть большую потребность свободы, много энергіи и активности, потому что побѣгъ изъ каторжной работы, изъ арестантскихъ ротъ, изъ остроговъ требуетъ такого рѣшительнаго и настойчиваго характера, который, особенно у насъ въ Россіи, составляетъ очень рѣдкое, исключительное явленіе. Чтобы рѣшиться на путешествіе пѣшкомъ изъ нерчинскаго округа, бурятской степью и горами вокругъ Байкала, нужно умѣть не бояться ни бурятской нули, ни холода, ни голода, и быть готовымъ на смерть. Ну, а многіе ли способны на это? Чтобы убѣжать изъ арестантскихъ ротъ и изъ острога нужно умѣть преодолѣть тоже многое; нужно имѣть терпѣніе и настойчивость, чтобы кускомъ стараго гвоздя выкопать въ землѣ и проковырять въ каменной стѣнѣ ходъ иногда аршинъ въ двѣнадцать; нужно, наконецъ, умѣть не бояться пули часоваго. И такихъ людей находится тоже немного.

Но чтобы люди съ способностями на подобныя предпріятія могли бы попасть въ острогъ, нужно, чтобы и дѣла, за которыя они попали, соотвѣтствовали силѣ энергіи этихъ людей. А потому всѣ бродяги, выходящіе изъ каторжной работы, арестантскихъ ротъ и остроговъ отличаются качествами, дѣлающими знакомство съ ними вещью не совсѣмъ безопасной.

Такое грозное положеніе къ обществу бѣглый принимаетъ съ момента своего побѣга, и съ этого же момента онъ становится бродягой. Оторванный отъ общества -- деревни, города -- къ которому онъ принадлежалъ, уже однимъ приговоромъ суда или актомъ заключенія, бродяга теперь становится окончательно гражданиномъ всего міра. Онъ тѣмъ дальше отъ общества, чѣмъ былъ ближе къ нему прежде. Отъ этого самыми далекими людьми дѣлаются ему его родные и знакомые, и самой опасной точкой земного шара мѣсто его родины, гдѣ грозитъ ему скорѣе всего измѣна и предательство. Боязнь быть выданнымъ заставляетъ бродягу чуждаться самыхъ близкихъ людей и искать союза и знакомства людей, находящихся въ подобномъ же, какъ и онъ, положеніи. Чувство самосохраненія заставляетъ бродягу мѣнять мѣста и вести кочевую жизнь, придерживаться тайныхъ пріютовъ, потому что явно онъ не смѣетъ показаться на свѣтъ божій. Вотъ причина, почему бродяга не знаетъ ни семейной жизни, ни друзей и почему у него не можетъ быть близкихъ людей. Онъ остерегается всякаго и не довѣряетъ никому, лютому что во всякомъ видитъ если и не врага дѣйствительнаго, то врага возможнаго и весьма вѣроятнаго. При такихъ отношеніяхъ къ людямъ немудрено получить волчьи привычки и превратиться въ то мрачное, озлобленное существо, которое, какъ выражаются краснорѣчиво юристы, становится къ обществу и къ его учрежденіямъ во враждебныя отношенія. Да и откуда взяться дружбѣ? Выбившись разъ изъ колеи жизни, можетъ быть и "но несчастію," бродяга уже никогда не вступитъ на нее вовсе; вѣчно одинокій, вѣчно подъ страхомъ, этотъ мученикъ бродитъ, бродитъ и наконецъ утрачиваетъ всѣ свои прежнія привычки осѣдлости и общежитія, оставаясь до самой смерти переметной сумой.

Какъ экономическій производитель бродяга большею частію не имѣетъ значенія. Если бы онъ былъ убѣжденъ, что его никто преслѣдовать не станетъ, то онъ бы пристроился къ мѣсту, какъ это и случается иногда съ бродягами въ Сибири, которые нанимаются къ крестьянамъ за полевыя работы. Но чтобы это было возможно повсюду и для всѣхъ, нужно, чтобы держали людей безпаспортныхъ или съ фальшивыми паспортами. А какъ безпаспортныхъ держатъ только въ исключительныхъ случаяхъ и въ исключительныхъ мѣстностяхъ, то уже этимъ самымъ отнимается отъ бродяги возможность занять выгодное для общества экономическое положеніе. И вотъ бродяга, которому заперты всѣ пути, принимается для снисканія средствъ существованія за такія дѣла, которыя заставляютъ его болѣе и болѣе избѣгать свѣта и искать тайниковъ, пока попавшись не угодитъ онъ опять въ Сибирь. Ну, а тутъ дорога назадъ ужъ извѣстна. Прежде, во времена помѣщичьяго права и суровостей военной службы, обстоятельства особенно благопріятствовали развитію этого вида бродяжества и добровольнымъ тайнымъ переселеніямъ на Кавказъ и въ Турцію. Ужь изъ этого одного факта видно, насколько бродяжество зависитъ отъ общественныхъ условій. Когда перестаютъ существовать невыгодныя учрежденія, исчезаютъ и невыгодныя ихъ послѣдствія.

Наша пространственность, историческое прошлое и печальныя экономическія условія поддерживали въ народѣ постоянно привычки бродяжества. Ни къ одной странѣ Европы не преобладаетъ въ экономической дѣятельности населенія кочевой элементъ въ такой степени, какъ у насъ въ Россіи. У насъ даже земледѣліе, занятіе но преимуществу осѣдлое, имѣетъ во многихъ мѣстахъ кочевой характеръ. Напримѣръ, такъ называемое лядное хозяйство лѣсистыхъ мѣстностей при которомъ срубается, сжигается и расчищается лѣсное пространство и послѣ 3--4 жатвъ участокъ оставляется подъ заросль и расчищается новый. Хотя мы снабжаемъ хлѣбомъ иностранные рынки, и Россія слыветъ страной по преимуществу земледѣльческой, но такую репутацію мы составили себѣ не потому, чтобы были искусные земледѣльцы, а потому что мы не умѣемъ производить ничего, кромѣ хлѣба. И не смотря на свою роль житницы Европы, ни одна страна въ мірѣ не подвержена случайностямъ голода въ такой степени, какъ Россія. Это происходитъ оттого, что только немногія мѣстности, съ баснословно плодородной почвой, даютъ обильные урожаи; въ остальныхъ же добывается только то количество, какое необходимо на годовое продовольствіе крестьянъ и не зерномъ больше. Такая хлѣбная скудость заставляетъ крестьянъ для удовлетворенія своихъ остальныхъ потребностей искать заработковъ на сторонѣ; а какъ, при низкомъ уровнѣ нашей экономической производительности и при нашемъ безлюдіи, заработки возможны только въ извѣстныхъ центрахъ, сосредоточивающихъ нашу экономическую дѣятельность, то крестьяне и направляются къ этимъ центрамъ. И вотъ, чтобы добыть себѣ деньги на соль, на сапоги, на платье, на подати и на другіе неизбѣжные нужды, народъ покидаетъ свои деревни, села и города и бродитъ изъ конца въ конецъ.

Это броженіе изъ конца въ конецъ вовсе не риторическая фигура, употребленная для болѣе нагляднаго изображенія нашей промысловой дѣятельности. Наши мужики свершаютъ дѣйствительно суворовскіе и ганнибаловскіе марши и даютъ концы въ тысячи перстъ, напримѣръ изъ Орловской губерніи на Кавказъ и въ Закавказье, изъ Костромской, Вологодской губерній въ Петербургъ, изъ Витебской въ Крымъ и т. д. съ такимъ невозмутимымъ спокойствіемъ, съ какимъ вы, читатель, ходите каждый день на службу въ свой департаментъ или въ свою палату. Есть промысла, которыхъ вся сущность заключается въ постоянномъ и тягостномъ хожденія, напримѣръ судовыя промыселъ -- бурлачество. Люди за ничтожную плату, питаясь однимъ хлѣбомъ, оборванные и мокрые, бредутъ тысячи верстъ, отъ ранней весны до глубокой осени; затѣмъ порожнякомъ возвращаются домой, чтобы весной предпринять снова подобное же путешествіе. И подобную жизнь ведетъ человѣкъ цѣлые годы, пока у него бродятъ ноги, а грудь и плечи выносятъ лямку. Проводя три четверти жизни въ бродяжничествѣ, мудрено пріобрѣсти осѣдлыя привычки, порядочность и семейную домовитость. И если такой господинъ сдѣлаетъ, "по несчастію", какой нибудь проступокъ, за который назначигся ему временная ссылка въ отдаленную, пустынную губернію, онъ является на мѣсто уже вполнѣ сформировавшимся бродягой, которому нечего пріучаться ни къ спанью на сырой землѣ, потъ открытымъ небомъ, ни къ рубищу, ни къ голоду, ни къ холоду, ни къ отторженности отъ дома.

Въ другихъ отхожихъ промыслахъ -- плотничество, землекопство и друг.,-- бродячій элементъ какъ будто бы слабѣе, потому что рабочій занятъ дѣломъ на одномъ мѣстѣ. Но если присмотрѣться поближе къ вопросу, если заглянуть въ землянки землекоповъ, на грязь и копоть, въ которой они живутъ все лѣто; если заглянуть въ подвалы, занимаемые плотниками, каменьщиками, штукатурами, то окажется, что положеніе ихъ во время работъ вовсе не обладаетъ тѣми качествами порядочности, которыя могли бы сообщить имъ привычки болѣе требовательныя, чѣмъ привычки бурлаковъ.

И вся черная работа, которой занимается нашъ народъ и за которой онъ ходитъ тысячи верстъ, подвергая себя всевозможнымъ лишеніямъ, отличается тѣмъ же характеромъ. Повсюду отторженность отъ дома и отъ семьи; повсюду лишенія, рубище, сырость, и голодъ; повсюду вѣчная, безконечная ходьба. Въ одинъ Петербургъ приходитъ ежегодно больше 250,000 мужиковъ; а сколько ихъ забирается въ Москву, въ приволжскіе города, на строющіяся желѣзныя дороги; сколько ихъ плыветъ на судахъ по всѣмъ нашимъ воднымъ системамъ! и это только ходьба крупная, тысячеверстная. А ходьба по своей губерніи за 50, 100, 200 верстъ, эта ходьба мелочь, которую мужикъ считаетъ за ничто? Не будетъ преувеличеніемъ, если предположить, что только четверть русскаго населенія живетъ прочно дома, пріобрѣтая все необходимое для жизни безъ ганнибаловскихь переходовъ. Все же остальное, оставшееся дома, должно было бы погрузиться въ привычки готтентотовъ и усвоить образъ жизни остяковъ и самоѣдовъ. Выбирая изъ двухъ золъ меньшее, конечно выгоднѣе пріобрѣсти бродяжническія привычки, чѣмъ готтентотскую или остяцкую осѣдлость.

Таже экономическая скудость, вмѣстѣ съ гнетущимъ вліяніемъ прежнихъ крѣпостныхъ отношеній, выработала въ нашемъ народѣ еще одну черту: привычку къ эксплуатаціи, незамѣтно переходящей въ менѣе приличную форму пріобрѣтенія чужой собственности. Мужикъ и баба, воспитавшись вѣками въ экономической зависимости, забыли, что у нихъ есть человѣческія и гражданскія права, и прокаженность, исканіе милости образовали ту печальную форму житейскихъ отношеній, которая конечно не исчезнетъ совсѣмъ еще и въ третьемъ поколѣніи. Нашъ мужикъ дорожитъ своимъ равенствомъ, пока онъ независимъ отъ лица; но какъ только онъ становится къ кому нибудь въ экономическую или административную зависимость, онъ тотчасъ же проникается такимъ жалостнымъ смиреніемъ и рабской покорностью, точно вся судьба его въ рукахъ этого человѣка. Для установленія подобныхъ отношеній вовсе не нужно быть дѣйствительно могущественнымъ и богатымъ человѣкомъ; бѣдный мужикъ гнется такъ же предъ своимъ деревенскимъ міроѣдомъ, когда закабаляетъ себя ему предъ взносомъ податей, или передъ своимъ волостнымъ писаремъ, какъ и предъ судебнымъ слѣдователемъ или предъ исправникомъ. Онъ точно также гнется и предъ всякимъ хлѣбодателемъ, когда, сознавая въ себѣ недостатокъ силы, видитъ свое спасенье исключительно въ чужомъ милосердіи. Поэтому отправляясь съ пустымъ кошелькомъ въ тысячеверстную дорогу, мужикъ хлопочетъ только о томъ, какъ бы дешевле свершить свое путешествіе туда и обратно. Онъ правда не проситъ христовымъ именемъ хлѣба и ночлега; но смиренномудріе и кротость служатъ ему весьма важными вспомогательными средствами въ экономіи дорожныхъ расходовъ и всякая даровщинка наполняетъ его сердце великой радостью, потому что за нею рисуется сбереженный грошъ. Эта черта въ нашемъ крестьянскомъ населеніи не должна казаться особенно позорной, если обратить вниманіе на обычаи нашей образованной провинціи. Многія образованныя лица, въ видахъ сокращенія служебныхъ и дорожныхъ расходовъ, прибѣгаютъ къ подобной же эксплоатаціи своихъ подначальныхъ и знакомыхъ, и самымъ безсовѣстнымъ образомъ останавливаются у нихъ точно въ трактирѣ, полагая вѣроятно, что этапъ, они способствуютъ упроченію репутаціи русскаго гостепріимства. Репутація конечно не упрочивается, а знакомые, хотя улыбаются и пріятно, но въ душѣ проклинаютъ своихъ эксплоататоровъ, желая имъ провалиться сквозь землю.

Наибольшей прокаженностію и вполнѣ нищенскимъ характеромъ отличается эксплоатація этого рода у разныхъ богомолокъ и богомольцевъ, перекрещивающихъ Россію вдоль и поперекъ по направленію къ Воронежу, Кіеву, Соловецкому острову. Ежегодно число этихъ путешественниковъ не меньше 1,000,000 человѣкъ. Для богомолокъ и богомольцевъ смиренный видъ, благочестивая цѣль ихъ путешествія служатъ настоящимъ неразмѣняемымъ червонцемъ. Въ каждой деревнѣ ихъ накормятъ и напоятъ даромъ, потому что каждый знаетъ, что онъ и самъ можетъ находиться въ подобномъ же положеніи. Здѣсь дѣйствуетъ начало русской круговой поруки. Прокаженость и умоляющій видъ дѣйствуетъ вообще сильно на русскія сердца. Мнѣ случалось видѣть, какъ богомолки просили на колѣняхъ, самымъ обиднымъ для человѣческаго достоинства образомъ, чтобы имъ дали даромъ мѣсто на пароходѣ отъ Углича до Архангельска Если сердце кассира оставалось непреклоннымъ, и онъ съ настойчивостію объявлялъ, что это невозможно, то благочестивая богомолка доставала изъ тряпочки 60 к. и покупала билетъ. Но въ моментъ мягкосердечія давался билетъ и даровой. Спрашивается, если данъ даровой билетъ одной, отчего не даются даровые билеты и всѣмъ богомолкамъ?-- Привычка къ попрошайству и личина скромности и смиренномудрія, отличающія разныхъ старухъ, салопницъ, а нерѣдко и мужиковъ, предпринимающихъ подобныя отдаленныя путешествія, упрощаютъ до чрезвычайной степени образованіе всякихъ видовъ нищенства, а особенно подъ маской благочестія. Поэтому многія, смиренномудрыя старухи, постигнувъ экономическую выгоду подобнаго душеспасительнаго препровожденія времени, посвящаютъ ему вполнѣ остатокъ своихъ дней и полосуютъ Россію изъ конца въ конецъ, позабывъ о томъ, что дома онѣ могли бы принести гораздо большую пользу себѣ и другимъ.

Это попрошайство и разсчитываніе на чужой кусокъ хлѣба въѣлось до того въ плоть и кровь русскаго народа, что сообщаетъ его экономическимъ соображеніямъ совершенно своеобразный характеръ. У насъ берется плата не за трудъ, а за отношенія. Поэтому пріятель выклянчитъ себѣ дешевизну, а дороговизна падетъ на незнакомаго. Поэтому, за одинъ и тотъ же трудъ, за одну и ту же вещь съ одного возьмутъ одно, съ другого другое. Чѣмъ человѣкъ бѣднѣе и чѣмъ лицо, съ которымъ онъ становится въ экономическія отношенія, богаче, тѣмъ является большій разсчетъ на сердоболіе и милосердіе и деньги берутся на глазомѣръ. Въ главныхъ нашихъ центрахъ это замѣтно менѣе, потому что есть и болѣе правильныя экономическія отношенія, но въ бѣдныхъ, отдаленныхъ губерніяхъ клянчанье и расчетъ на милость составляютъ единственное основаніе экономическихъ соображеній Тамъ люди все еще дѣлятся на милостивцевъ и на живущихъ милостію. Обладая самыми слабыми производительными средствами, послѣдніе стараются пополнить собственное безсиліе даровщинкой, подарками, милостію. Они отвѣчаютъ вамъ вѣчнымъ своимъ "что пожалуете," когда чувствуютъ, что денегъ имъ слѣдуетъ мало, а хочется ихъ получать побольше. Получивъ самое скудное экономическое воспитаніе и живя въ такой мѣстности, гдѣ болѣе сильное развитіе экономическихъ силъ и невозможно, люди, въ своемъ стремленія къ пріобрѣтенію средствъ, отдаютъ предпочтеніе способамъ наиболѣе быстрый ь и, вслѣдствіе глазомѣрности, лежащей въ основѣ, наконецъ теряютъ привычку различать чужое отъ своего. Особенно досадной, мелочной беззастѣнчивостію въ этомъ отношеніи отличаются женщины, вліяніе которыхъ тѣмъ болѣе важно, что на ихъ примѣрахъ подростаютъ молодыя поколѣнія. Женщины не рѣшаются ни на какія крупныя эксплоатаціи и по условіямъ своего общественнаго положенія и вслѣдствіе своей незначительной экономической роли. Но именно въ этой незначительности и лежитъ сала зла, потому что дѣти пріучаются къ беззастѣнчивости въ мелочахъ, которымъ обыкновенно не дается никакого значенія и которыя терпятся всѣми, какъ повседневное, повсюдное, мелочное зло, непобѣдимое и неизбѣжное. Дѣти менѣе рѣшительныя и болѣе робкія остановятся на практикѣ своихъ матерей, болѣе же рѣшительныя и смѣлыя пойдутъ дальше и выростутъ кандидатами на ссылку въ отдаленную мѣстность.

Всѣ эти обстоятельства должны проявляться тѣмъ съ большею силою, чѣмъ сильнѣе причины ихъ создающія. Слѣдовательно, очевидно, что наша обновленная экономическая жизнь, наступившая съ концомъ крѣпостнаго права и съ земскими учрежденіями, должна начаться именно съ тѣхъ хозяйственно-экономическихъ мѣръ широкаго, общаго значенія, которыя бы дали Россіи возможность разрѣшить свою экономическую задачу наиболѣе удовлетворительнымъ образомъ. Наше земство владѣетъ всѣми необходимыми для того правами и средствами, если оно только захочетъ поставить вопросъ правильнымъ образомъ. Кромѣ мѣстной опытности и короткаго знакомства съ причинами мелкихъ и крупныхъ задержекъ, къ услугамъ земства готова и помощь нашихъ сельско-хозяйственныхъ обществъ -- московскаго, вольно-экономическаго -- располагающихъ большими средствами. Нужно только, чтобы наши общества оставили бы свои старыя привычки заниматься разговорами и произнесеніями рѣчей, и принялись бы за дѣйствительное дѣло.

Если Россія страна земледѣльческая, если она можетъ и должна быть земледѣльческой страной, что же мѣшаетъ намъ устроить у себя такой порядокъ, чтобы развитіе земледѣлія сдѣлалось бы дѣйствительно возможнымъ? Или недостаетъ у насъ для того земли? Но вѣдь извѣстно, что и Америка уступаетъ намъ въ этомъ отношеніи. До чего можетъ доходить эксплоатація барышниками крестьянъ виднѣе всего на торгахъ на оброчныя статьи. На нихъ происходятъ обыкновенно сцены самыя возмутительныя. Крестьяне или мѣщане, нуждающіеся въ землѣ, на которую торгуется барышникъ, чтобы потомъ имъ же передать эту землю но частямъ, по двойной или по тройной цѣнѣ, умоляютъ барышника на колѣняхъ перестать торговаться и оставить землю за ними; а барышникъ, съ невозмутимымъ спокойствіемъ, отвѣчаетъ имъ: "торгуйтесь", и затѣмъ опять надбавляетъ цѣну. При соперничествѣ съ барышниками, оброчныя земли за крестьянами никогда не остаются и соперничество ведетъ только къ тому, что набьется цѣна на земли и крестьянамъ приходятся платить за нее вчетверо. Давно уже тянется у насъ такой порядокъ; давно уже лица, производящія торги, возмущаются жестокосердіемъ и алчностію барышниковъ и сочувствуютъ бѣдственному положенію крестьянъ. Отчего бы не устроить сельскіе банки, чтобы освободить бѣдныхъ людей отъ живодерства ихъ милостивцевъ міроѣдовъ и кулаковъ? Отчего бы въ тѣхъ случаяхъ, когда торги неизбѣжны, не устроить ихъ на иныхъ основаніяхъ, по примѣру, напримѣръ, французскихъ торговъ au rabais; т. е. съ пониженіемъ цѣны.

Наши торги совершенная бойня, гдѣ богатый чисто зарѣзываетъ бѣднаго. Выгодно-ли земству, если десять кулаковъ обдерутъ какъ липки, милліонъ земледѣльцевъ? Нужно ли земству, чтобы вещь стоющая одинъ рубль была продана за десять? Невыгодно и ненужно. Слѣдовательно торги должны быть организованы такъ, какъ организована всякая честная продажа. У французовъ такой порядокъ: продастся положимъ вещь: домъ, земля, лошадь корова, стулъ, однимъ словомъ, чтобы то ни было. Продаваемымъ предметамъ составляется заранѣе, оцѣнка т. е. опредѣляется цѣна, ниже которой они не могутъ быть проданы. Положимъ, что эта оцѣнка 10 руб. Ее никто не знаетъ, кромѣ предсѣдателя торговъ, и слѣдовательно, секретъ нарушенъ быть не можетъ. Торги начинаютъ съ произвольной возвышенной цѣны: предсѣдатель выкликаетъ положимъ 50 р., всѣ молчатъ, потому что цѣна никому невыгодна; затѣмъ онъ выкликаетъ 45 р. Молчаніе. 40 р. Молчаніе. 35 р. Молчаніе. И т. д. Наконецъ онъ доходитъ до 11, 12 или близко подходящей къ оцѣнкѣ суммѣ и одинъ изъ торгующихся кому цѣна эта выгодна объявляетъ: "беру". И вещь за нимъ. Если это "беру" скажутъ въ одно время нѣсколько человѣкъ, то между ними производится торгъ съ возвышеніемъ цѣны. Конечно французская система не устраняетъ всѣхъ невыгодъ торговъ; но она никогда не ведетъ къ тѣмъ возмутительнымъ сценамъ и къ той грубой, безпощадной эксплоатаціи бѣдняковъ, какая существуетъ при обыкновенныхъ торгахъ.

Н. Радюкинъ.

"Дѣло", No 6, 1867

Оставить комментарий Шелгунов Николай Васильевич (bmn@lib.ru) Год: 1867 Обновлено: 08/08/2016. 30k. Статистика. Статья: Публицистика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:

Шелгунов Николай Васильевич Бродяги и нищие

БРОДЯГИ И НИЩІЕ.

Шелгунов Николай Васильевич
Бродяги и нищие