"Влюбленный призрак: Фантастика Серебряного века. Том V": Salamandra P.V.V.; 2018
Ник. Энг
ЧЕРТ ДАНИЛОВА
"Сегодня четверг. Значит, придет он, мой странный гость".
Подходя к дому, Данилов очень волновался. Как отнесется он к его ослушанию, к его смелости и своеволию?
Он -- это черт, который вот уже четыре месяца, как приходит к Данилову по четвергам. Приходит, садится и ведет длинные беседы.
Он именно такой, каким Данилов рисовал его себе в детстве: черный, лохматый, рогатый, с хвостом и рожками, очень маленький и какой-то прозрачный, туманный. Но совсем не страшный.
В первые дни Данилов его боялся. Одно время он даже подумывал, не сошел ли он, чего доброго, с ума. Одиночество, затворничество и аскетизм могли довести его до сумасшедшего дома. Это говорили многие.
Но через несколько визитов он понял, что это, так сказать, воплотившаяся галлюцинация, почти живой черт, которого окружающие не видят только потому, что не могут допустить факта его существования.
А он, Данилов, допускает и потому видит его, осязает и даже беседует с ним.
Беседы они ведут, главным образом, на отвлеченные темы. Преимущественно о любви и женщинах.
Может быть, потому, что за свою жизнь Данилов ни разу не поцеловал ни одной женщины, ни разу не пожал горячей женской руки и потому, что с чужими он избегал, стыдился говорить о женщинах, может быть, потому он охотно говорил о них со своим гостем.
Смешно было бы стыдиться черта!..
-- Ты не видел близко ни одной женщины? -- говорил Данилову его лохматый друг. -- От души поздравляю тебя. Ты от этого только выиграл. Посуди сам: тебе 27 лет, а ты еще юноша. Разве это не прелесть! Что может дать тебе женщина, самая прекрасная, самая красивая, самая молодая и обаятельная? Свое тело? Но разберемся, что хорошего в этом теле женщины?..
И он пускался в такие описания, в такие подробности, с таким вдохновением рисовал картины объятий, страстных поцелуев и ласк, что Данилов горел, как в огне -- от стыда и желания. И всю неделю он бродил по городу, как зачарованный, не смея взглянуть на встречных женщин, и в то же время подглядывал за каждой из них, мечтая о каждой и... ненавидя каждую.
Он страдал и, в то же время, в этом страдании он находил блаженство, счастье, безмерную радость, рай, который открывался ему.
И он мечтал о четверге, как о моменте свидания с человеком, который откроет наконец перед ним двери рая...
В этот четверг Данилов очень боялся предстоящего свидания.
Он нарушил клятву, данную другу: не подходить близко к женщине. Он подошел.
Это была жена его старого приятеля, Ольга Михайловна. Он знал ее лет восемь и, встречаясь с ней ежедневно за обедом, он, в сущности, не видел ее.
Но недели три назад его черный и лохматый друг, громя женщин, нарисовал портрет Ольга Михайловны, и в его описании образ ее получился до того соблазнительным, манящим и загадочным, что на другой же день Данилов, впервые за 8 лет, увидел за столом рядом с собой молодую, очень красивую женщину с глубокими черными глазами и капризной складкой около губ.
И когда, после обеда, ее муж отправился к себе в кабинет, как он говорил, "вздремнуть", а в действительности, чтобы улечься спать часа на два, Данилов не ушел домой, а начал на полке разбирать знакомые книги.
Ольга Михайловна подошла к нему и, улыбаясь одними глазами и наклоняясь к его лицу, сказала:
-- Что это с вами сегодня? Всегда такой серьезный и вдруг какие-то чертики в глазах?
Он очень смутился и покраснел, потер для чего-то лоб и, отворачиваясь, пробормотал:
-- Я такой, как всегда... Это вам показалось...
Но она вдруг вынула руки из-за спины и осторожно, двумя указательными пальцами, точно боясь разбить его, взяла за плечи и, почти касаясь своих лицом его усов, она тихо и задумчиво проговорила:
-- Нет, вы не такой, как всегда.
Потом вдруг засмеялась, отошла к окну и сказала:
-- Смотрите, не влюбитесь в меня. Я вас съем тогда!
Данилов почувствовал ужас, точно он поверил, что эта красивая женщина сейчас съест его. Он отыскал свою шляпу, кое-как, чувствуя стыд, простился с хозяйкой и ушел.
Но всю ночь ему снилась эта женщина. Во сне он звал своего лохматого друга, но он не пришел...
А сегодня произошло нечто ужасное.
После обеда, когда Данилов и хозяйка снова остались одни, он опять не ушел, а вышел на террасу маленького садика и сел в плетеное кресло.
И сейчас же за ним вышла и она.
Она лениво постояла на пороге, потом подошла к Данилову и боком присела на перила. Ее легкое платье обтянуло ее полное здоровое тело, и Данилову вдруг показалось, что она голая. Он отвернулся. Но легкое платье пестрело перед ним, касалось его колен, от него пахло как-то особенно, пряно, от чего кружилась голова...
Покачивая ногой, Ольга Михайловна, улыбаясь, смотрела на него и потом спросила:
-- А сегодня у вас есть чертики в глазах? Покажитесь!
Она взяла его за руки, подержала их.
-- У меня красивые руки? -- спросила она.
-- Да, красивые.
-- А что надо делать с красивыми руками?
Он не знал хорошо, что надо делать с красивыми руками, но на всякий случай осторожно положил их ей на колени.
Боже мой! как она стала смеяться. Он боялся, что ее легкое платье лопнет по всем швам!
-- Их целуют! -- наконец выговорила она, поднося свои руки к его губам. -- И крепко, и нежно, и страстно. Ну!
И он целовал. А потом он вдруг обнял ее за талию, чувствуя теплоту ее тела через легкое пестрое платье, и привлек к себе.
Кажется, он целовал ее, а она его.
И вдруг он оттолкнул ее, перепрыгнул через перила и выскочил на улицу, шляпу даже не взял.
У ворот он послал дворника за шляпой и почти побежал домой.
К чаю, как всегда в четверг, он спросил два стакана.
Гость никогда не пил у него чая, но Данилов боялся обидеть его и неизменно спрашивал два прибора: для себя и для гостя. Обязывало гостеприимство.
Около девяти часов, как всегда, гость вдруг оказался сидящим против Данилова за столом.
Его маленькая черненькая мордочка была грустна. Очевидно, ему было уже все известно.
Данилов не знал, как приступить к рассказу, но черт пришел ему на помощь.
-- Это вышло у тебя очень глупо, -- сказал он с печалью. -- Но еще не все погибло. Перестань ходить к ним, и все забудется.... Конечно, она изберет себе вместо тебя кого- нибудь другого. Но это ее дело, а не твое.
Данилову было стыдно. И чтобы как-нибудь скрыть смущение, он сказал:
-- Можно тебе налить чая? У меня сегодня есть варенье.
-- Нет, благодарю. Я пил уже. Но дело не в том. Ты сегодня был на волоске...
-- На волоске от чего?
-- От того, чтобы стать, как все.
-- Разве это так плохо, -- быть как и все?
-- Дорогой мой, -- перебил его друг, -- я ведь только оттого и навещаю тебя, что ты не такой, как все. Ты выше, чище, умней, прекрасней других... Конечно, ты можешь, если захочешь, пережить минуту небывалого счастья, счастья, за которое можно отдать всю прошлую жизнь, пообещать будущую, отдать все и всех... Но ведь это минуты, а потом?..
Черт передернул маленькими лохматыми плечами:
-- Фу! какая гадость! Я не понимаю, как это люди могут сходиться с женщинами!
И, не жалея красок, он описал весь ужас и всю грязь падения человека.
Данилову стало противно.
-- Если я буду еще раз на волос от этого, -- попросил он, -- ты приди и спаси меня. Ну -- удержи, стань между мной и ею. Хорошо? Пожалуйста!
-- Хорошо. Я обещаю тебе. Но... ты не пожалеешь?
-- Нет, нет! Я прошу тебя!
-- Что с тобой делать, -- улыбнулся гость. -- Ладно, сделаю!
-- И что хорошего? -- заговорил он вдруг. -- Чужая жена, толстая, захватанная руками мужа. Все испытавшая, опытная... Ты знаешь...
И он рассказал Данилову, как она целуется со своим толстым и лысым мужем, как он обнимает ее и тискает, а она тихо хохочет и говорит:
-- Дмитрий, мне щекотно... Ах, Дмитрий!..
Данилов ясно представил себе, как красивая, полуобнаженная Ольга Михайловна, которая еще сегодня целовала его, обнимает за шею своего мужа, а тот...
Еще незнакомое ему, страшное, непреодолимое чувство занялось в нем, чувство дикой зависти к мужу, к черту, который видел все, ко всем тем, кто когда-нибудь, быть может, будут обнимать Ольгу Михайловну...
Его маленький лохматый друг, так просто и беззастенчиво раздевавший эту женщину, вдруг стал ему ненавистен.
-- Проклятый черт! Как смеет он так говорить о ней!
И, не сознавая, что он делает, Данилов вдруг схватил черта за шиворот и со злобой швырнул его в угол. Он видел, как черт, превратившись в серенькую мышь, вильнул узким хвостом и шмыгнул за печку...
Когда он обернулся к двери, на пороге стояла Ольга Михайловна. Она улыбалась растерянно и смущенно и робко смотрела на него.
-- Ну вот, -- сказала она тихо, -- я пришла...
Данилов обнял ее и посадил на диван. Она шептала:
-- Я... я... люблю тебя... я пришла...
Вся комната вертелась перед глазами Данилова, прыгали мутные окна и качался диван, на котором он сидел рядом с Ольгой Михайловной.
Он обнимал ее за талию и дрожащей рукой гладил ее грудь, колени, волосы...
И вдруг кто-то грубо схватил Данилова за плечи и отбросил в угол дивана, и в вертящейся комнате он увидел между собой и Ольгой Михайловной своего лохматого черного друга.
Черт улыбнулся ему, даже, кажется, подмигнул и затем обнял Ольгу Михайловну и своими желтыми, длинными противными губами прижался к ее лицу...
Потом Данилова кто-то больно ударил по лицу, по левой щеке, и при этом он ощутил знакомый пряный запах. Потом он потерял сознание...
Когда он очнулся, в комнате никого не было. На столе, около потухшего самовара, стояло два стакана: один с недопитым чаем, другой -- чистый...
Через два года Данилов приехал в знакомый город по делам, дня на два. Он был уже женат и черта больше не видел никогда.
На второй день приезда под вечер он зашел к старому приятелю, у которого когда-то обедал, проведать и заплатить давнишний небольшой долг.
Приятель спал после обеда. Данилова встретила нянька. Она рассказала, что барыня умерла больше года назад от родов. А мальчик остался. Но лучше бы не выжил. Нехороший мальчик.
В столовую вышел и сам мальчик.
Ему было уже больше года, но он еле ходил на тонких и кривых ножках. Маленькая, остроконечная голова ребенка, с лицом обезьяны, что-то вдруг напомнила Данилову...
Лицо и руки ребенка были покрыты рыжеватым пухом, уши торчали в стороны, и желтые губы ехидно сжимались в недетскую улыбку.
И Данилову вдруг показалось, что перед ним его старый забытый лохматый друг, являвшийся ему в галлюцинациях, и этот мальчик и весь этот дом стали неприятны ему, отвратительны...
Он вложил в конверт деньги, передал конверт няньке, стараясь ни разу не взглянуть на мальчика, и вышел на улицу.
А через час, переходя площадь, он попал между извозчиком и несущимся прямо на него вагоном трамвая.
На месте вагоновожатого сидел черт, тот, старый друг и, улыбаясь, несся прямо на Данилова...
Вагон смял Данилова, подмял его под себя и завяз тяжелыми колесами в клочьях человеческого мяса. Остановился.
И последнее, что видел Данилов, это была улыбающаяся, кивающая ему знакомая морда, которая звала его за собой...
Комментарии
Впервые: Синий журнал. 1916. No 23.
Возможно, автор -- прозаик, поэт, издатель, журналист и сценарист Н. Г. Шебуев (1874-1937).