Шашков Серафим Серафимович
Очерки новой Ирландии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (New Ireland by А. М. Sullivan, 2 v., Lend. 1878.)
    Часть первая.

   

ОЧЕРКИ НОВОЙ ИРЛАНДІИ *).

(New Ireland by А. М. Sullivan, 2 v., Lend. 1878.)

*) Исторія Ирландіи и экономическое состояніе ея разсмотрѣны мною въ статьяхъ "Судьбы Ирландіи", "Дѣло", 1873 г.

I.

   "Исторія Ирландіи со времени завоеванія ея Англіей, говоритъ Брайтъ, есть исторія безпрерывнаго насилія и преступленій съ одной стороны, постоянныхъ возстаній и протестовъ съ другой. Это исторія нескончаемаго уголовнаго процесса, въ которомъ болѣе сильный признается правымъ, только благодаря своей силѣ, и слабый обвиняется только потому, что онъ слабъ и беззащитенъ." (Ireland and England, стр. 43.) Желѣзная рука завоевателя рѣдко давала себя такъ подавляюще чувствовать завоеванному, какъ въ Ирландіи, и потому всѣ силы ея "продолженіи цѣлыхъ столѣтій были направлены на борьбу съ англичанами, и несчастный ирландскій народъ, угнетенный и ограбленный, лишенный земель и преслѣдуемый варварскими уголовными законами за свою религію, жилъ только чувствомъ мести и мечтами о будущей независимости своего "зеленаго Эрина". Его иптелигепціей было духовенство, невѣжественное, фанатическое, но любимое народомъ, страданія котораго оно дѣлило, руководя національными движеніями его. Такую же роль играла туземная ирландская аристократія, полудикая, вплоть до новѣйшаго времени почти вовсе неотличавшаяся по своей культурѣ отъ народной массы. Будущее Ирландіи рисовалось ея патріотамъ въ ореолѣ прошедшаго, когда зеленый Эринъ былъ "островомъ святыхъ" и принадлежалъ полудикимъ патріархальнымъ королямъ. По мѣстамъ древняя жизнь во всей ея неприкосновенности сохранилась вплоть до нашего времени, какъ, напр. на островѣ Торри, населенномъ общиной рыбаковъ душъ въ 400, которыми еще недавно управлялъ выборный "король". Не болѣе двухъ лѣтъ тому назадъ, эта община не платила никакихъ налоговъ и когда сборщикъ податей въ первый разъ потребовалъ уплаты, то ему, какъ Вильгельму Завоевателю, пришлось снаряжать противъ острова цѣлую флотилію. Дѣло, впрочемъ, не дошло до "завоеванія" и кончилось компромиссомъ. Крупныхъ преступленій на этомъ островѣ вовсе не бываетъ, и даже первый незаконный ребенокъ родился двадцать лѣтъ назадъ, произведя большой переполохъ среди патріархальнаго населенія. Родила одна дѣвушка, вернувшаяся съ материка, гдѣ она жила служанкой. Для суда надъ нею собралась вся обп^ипа подъ предсѣдательствомъ короля и единогласно рѣшила изгнать родильницу навсегда въ Ирландію. Когда она съ ребенкомъ садилась на судно, чтобы переплыть черезъ проливъ, сосѣди пришли проводить ее и помогли, кто чѣмъ могъ, но вернуться на родину она ne смѣла вплоть до самой смерти. При такой патріархальности въ странѣ царило страшное невѣжество. Въ большей части сельскихъ приходовъ, лѣтъ пятьдесятъ назадъ, человѣкъ, умѣвшій читать газету и написать письмо былъ важною особою. Онъ писалъ и читалъ письма всѣмъ прихожанамъ, а въ воскресенье послѣ обѣдни, если священникъ имѣлъ средства для выписки газеты, тотъ-же ученый мужъ читалъ вслухъ новости за недѣлю,-- рѣчи О'Коннеля и т. п. По мѣстамъ, такому писцу и чтецу приходъ платилъ постоянное жалованье, какъ это случается и въ Италіи даже въ настоящее время. Въ этой безграмотности виновато исключительно англійское правительство, которое вплоть до настоящаго столѣтія преслѣдовало, какъ уголовныхъ преступниковъ, школьныхъ учителей изъ ирландскихъ католиковъ и не дозволяло существованія ирландско-католическихъ училищъ. Эти гоненія прекратились только въ 1830 году и съ тѣхъ поръ число народныхъ школъ въ Ирландіи начало быстро увеличиваться, хотя ихъ развитіе и до сихъ поръ сильно задерживается религіознымъ соперничествомъ католиковъ съ протестантами. Школа сдѣлалась средствомъ не умственнаго развитія, а церковной пропаганды. Правительство хотѣло, чтобы школы были мірскими, но впродолженіи многихъ лѣтъ онѣ были исключительно церковными; протестанты не пускали въ свои училища ни одного католика, а католики ни одного протестанта, или-же и тѣ, и другіе старались совращать въ свое исповѣданіе иновѣрныхъ дѣтей и укрѣплять въ дѣтскихъ сердцахъ духъ сектантской нетерпимости. Сюлливанъ разсказываетъ, какъ въ одномъ изъ бѣднѣйшихъ кварталовъ Дублина ревностные протестанты открыли свою школу по казенной програмѣ и съ пособіемъ отъ казны. Въ преподаваніи закона божія они строго держались тѣхъ правилъ, которыми правительство хотѣло избавить народную школу отъ эксплоатаціи ея фанатизмомъ секты, но въ часы, назначенные для закона божія, распорядители раздавали завтракъ и тѣмъ привлекали массу голодныхъ дѣтей католическаго населенія. Узнавъ объ этомъ, католическія монахини открыли для противодѣйствія свою школу противъ протестантской, тоже по правительственной програмѣ и съ казеннымъ пособіемъ. Когда Сюлливтнъ посѣтилъ эту школу, то изумился ея церковной обстановкѣ, не дозволенной училищнымъ уставомъ: тутъ была цѣлая католическая часовня, украшенная цвѣтами и коврами, а ученики пѣли хоромъ священные гимны. "Какъ это училищный совѣтъ дозволяетъ вамъ держать часовни?" спросилъ Сюлливанъ.-- "А вотъ, подождите немного", отвѣчала учительница-монахиня, и вдругъ, по звуку колокольчика, двери, которыхъ я раньше не замѣтилъ, закрылись и заслонили собою часовню, ступеньки исчезли и на мѣстѣ часовни осталось одно учительское кресло". Завернувъ послѣ этого въ упомянутую протестантскую школу, Сюлливанъ долженъ былъ выслушивать здѣсь горькія жалобы ея распорядителей на ихъ католическихъ соперницъ. "Хуже всего то, говорили они, что молодые канальи ходятъ къ намъ по утрамъ только ради завтрака, а потомъ отправляются черезъ улицу къ монахинямъ". Но въ послѣдніе годы эта эксплоатація народной школы сектами значительно ослабѣла и распространеніе грамотности даетъ ирландскому народу возможность хоть какого-нибудь умственнаго развитія. Старинная патріархальность исчезаетъ и народъ мало-по-малу преобразуется къ лучшему, чему не мало способствовало сближеніе ирландцевъ съ сѣверной Америкой посредствомъ эмиграціи. Крестьянинъ, побывавшій въ Америкѣ и вернувшійся домой, приноситъ съ собой новыя понятія и привычки, усвоенныя имъ въ странѣ свободы, и мало-по-малу распространяетъ ихъ въ кругу своихъ родныхъ и знакомыхъ. Соединенные Штаты дѣлаются идеаломъ свободолюбиваго ирландца и въ значительной степени подрываютъ прежнее обаяніе Рима, бывшаго такъ долго Меккою для правовѣрныхъ сыновъ зеленаго Эрина. Народъ постепенно освобождается изъ-подъ исключительной власти своего духовенства, и въ этомъ отношеніи въ началѣ настоящаго вѣка имѣли особенно большое значеніе агитація О'Коннеля и проповѣдь Матью.
   О'Коннель представлялъ собою эпоху перехода отъ древнекатолической Ирландіи къ современной. Идолъ большинства, націи, онъ, однакожь, былъ пугаломъ для всѣхъ ирландскихъ протестантовъ. Когда въ 1844 году шелъ судебный процесъ О'Коннеля, въ одномъ замкѣ умиралъ старый ирландецъ-тори, Фолліотъ. "Возлагаете-ли вы всѣ свои надежды на Искупителя, мистеръ Фолліотъ", спросилъ его духовникъ.-- "Да", отвѣчалъ умирающій.-- "Устремлены-ли въ настоящую минуту всѣ ваши мысли къ небесному Іерусалиму, мистеръ Фолліотъ?" -- "Да, именно".-- "Прощаете-ли вы враговъ и чувствуете-ли себя примирившимся со всѣми?"-- "Со всѣми". Послѣдовала молитва, послѣ которой Фолліотъ спросилъ патера: "пришла-ли дублинская почта?" -- "Около часа тому назадъ". Умирающій мгновенно приподнялся. "Ну, что судъ? Осужденъ-ли О'Коннель?" -- "Признанъ виновнымъ, сэръ".-- Благодареніе Богу", набожно прошепталъ умирающій. О'Коннель не быль ни фанатикомъ, ни клерикаломъ, и былъ-бы не прочь вести свою агитацію расторженія союза съ Англіей въ союзѣ съ протестантскою аристократіей Ирландіи; онъ желалъ не только возстановленія стариннаго ирландскаго парламента, но и политическихъ реформъ въ духѣ своего времени. Однакожъ, "освободитель Ирландіи" никакъ по могъ сойтись съ ирландскими протестантами, потому что онъ опирался, главнымъ образомъ, на католическую народную массу и руководилъ ею при помощи патеровъ. При этомъ высшее католическое духовенство и большинство католической аристократіи ненавидѣли агитатора такъ-же сильно, какъ протестанты; они считали его "демагогомъ", ужасались его "крайнихъ" идей, и изъ боязни, чтобы правительство не лишило ихъ только-что данной религіозной свободы и не возстановила направленные противъ католиковъ уголовные законы, заигрывали съ правительствомъ. За О'Коннелемъ шли часть католическаго дворянства, почти всѣ католики среднихъ классовъ, многіе изъ приходскаго духовенства и вся народная масса, которою онъ съ такимъ искуствомъ управлялъ посредствомъ преданныхъ ему патеровъ. Несчастный народъ возбуждалъ нѣкоторое состраданіе въ лучшихъ представителяхъ аристократіи и католической, и протестантской; но это состраданіе было совершенно платоническое, и ирландскій землевладѣлецъ сочувствовалъ мужику не больше, чѣмъ рабу изъ негровъ, изнывавшему въ египетской работѣ на американскихъ плантаціяхъ. Между ландлордомъ и мужикомъ былъ экономическій антагонизмъ и ни малѣйшей нравственной связи; замокъ былъ враждебенъ деревнѣ, а деревня ненавидѣла замокъ и не вѣрила, чтобы кто-нибудь изъ его жителей готовъ былъ жить и умереть за нее. Между тѣмъ, такіе люди, такіе друзья были и у деревни. Въ каждомъ приходѣ былъ человѣкъ не только грамотный, но и сравнительно образованный, находившійся въ ежедневномъ обращеніи съ поселянами, ихъ пастырь, учитель, совѣтникъ, законодатель, адвокатъ и защитникъ передъ сильными міра. Патеръ былъ единственнымъ человѣкомъ, которому вполнѣ могъ довѣряться простой и невѣжественный крестьянинъ, и онъ тѣмъ охотнѣе довѣрялся ему, что священникъ, хотя-бы то и во имя однихъ своихъ личныхъ интересовъ, ряди поддержки и усиленія своего авторитета, употреблялъ всѣ усилія, чтобы, по возможности, лучше устроить не только небесныя, но и земныя дѣла своей паствы. О'Коннель воспользовался патерами, раскинувъ при ихъ помощи по всей странѣ сѣти своей агитаціи. Патеры получали отъ него приказы, они думали за свою паству, они говорили и дѣйствовали за нее, указывали ей, что дѣлать, какъ и за что подавать голоса, кого считать другомъ и кого врагомъ. Авторитетъ патеровъ сдѣлался безграничнымъ и хотя они нерѣдко злоупотребляли имъ, но ихъ вліяніе основывалось все-таки главнымъ образомъ на служеніи нуждамъ невѣжественнаго и неразвитаго народа; оно было неизбѣжно при данныхъ условіяхъ народной жизни и должно было продолжаться до тѣхъ поръ, пока не начали измѣняться эти условія. О'Коннель хорошо понялъ это и, превративъ патеровъ въ своихъ агентовъ, впродолженіи почти сорока лѣтъ держалъ всю страну въ постоянномъ возбужденіи, съ геніальной ловкостью удерживая народъ на той чертѣ, которая отдѣляетъ законность отъ революціи. О'Коннель только пугалъ Англію революціей, и Англія боялась, но онъ хотѣлъ мирнымъ путемъ добиться расторженія союза съ Англіей и полнаго самоуправленія для своей родины. Онъ не достигъ своихъ цѣлей, но онъ пробудилъ народъ къ политической жизни, онъ поднялъ духъ его, онъ далъ ему сильный толчекъ и заставилъ идти по новой дорогѣ, по пути развитія. Съ 1846 года приходскіе патеры уже начали терять свой безграничный авторитетъ, всюду чувствовалось вліяніе школъ и газетъ, и О'Коннель увидѣлъ, что на смѣну ему идетъ новое поколѣніе людей, которые не могли уже слѣдовать его принципу "слѣпого повиновенія". О'Коннель ужаснулся новаго движенія, его вѣра въ свое призваніе была разбита, ему казалось, что "молодая Ирландія" погубитъ отечество, и старый агитаторъ сошелъ въ могилу, повторяя съ отчаяніемъ: "О, Боже, погибъ твой вѣрный народъ" Ему казалось смертью то, что было началомъ новой жизни, въ пробужденіи которой онъ самъ принималъ такое горячее участіе.
   Одновременно съ "освободителемъ" дѣйствовалъ въ Ирландіи "апостолъ воздержанія" Теобальдъ Матью. Матью родился въ 1790 году и въ 1814 году вступилъ въ орденъ капуциновъ. Онъ посвятилъ всего себя служенію бѣднѣйшему классу коркскаго населенія, заводя школы, помогая бѣднымъ, участвуя во всѣхъ филантропическихъ обществахъ, ухаживая за больными и возбуждая къ себѣ всеобщія симпатіи не только католиковъ, но и протестантовъ. Въ это время, около половины тридцатыхъ годовъ, въ Коркѣ составилось общество трезвости, имѣвшее цѣлью полное воздержаніе отъ спиртныхъ напитковъ и состоявшее преимущественно изъ протестантовъ и квакеровъ. Любящіе выпить ирландцы смѣялись надъ членами этого общества, какъ надъ помѣшанными, вообразившими, что человѣкъ можетъ жить, не употребляя ни портера, ни водки. Глава этого общества, квакеръ Мартинъ, отличавшійся такою-же благотворительностью, какъ и Матью, посѣщая однажды вмѣстѣ съ нимъ бѣднѣйшіе кварталы города, вдругъ остановился и воскликнулъ: "Ахъ, Теобальдъ Матью, Теобальдъ Матью, что могъ-бы сдѣлать ты, еслибы только захотѣлъ вооружиться противъ врага, опустошающаго дома твоего народа!" Молодой патеръ былъ пораженъ этими словами. Вернувшись домой, онъ не могъ уснуть цѣлую ночь и ему все слышалось: "ахъ, Теобальдъ Матью, что могъ-бы сдѣлать ты, еслибы только взялся за это дѣло!" Онъ размышлялъ объ этомъ нѣсколько дней и однажды утромъ, послѣ горячей молитвы, поднялся съ колѣнъ со словами: "гряду во имя Господне". "Другъ Уильямъ, сказалъ онъ, входя къ Мартину, -- я принесъ вамъ новость: сегодня я присоединяюсь къ вашему обществу трезвости". Честный квакеръ бросился цѣловать католическаго монаха и, сжимая его въ своихъ объятіяхъ, восклицалъ: "слава Богу, слава Богу!" Слухъ объ обращеніи Матью скоро облетѣлъ весь городъ, и народъ толпами бросился слушать, что скажетъ его любимецъ о такой странной штукѣ, какъ безусловная трезвость. Черезъ нѣсколько недѣль списки обращенныхъ ватеромъ новыхъ членовъ общества трезвости составили огромный томъ и все управленіе этимъ оригинальнымъ движеніемъ сосредоточилось въ рукахъ Матью, Съ каждымъ днемъ къ нему присоединялись новые послѣдователи, и каждая улица, каждый переулокъ, каждый большой домъ были свидѣтелями чудныхъ перемѣнъ, совершавшихся во всей жизни людей послѣ ихъ "присоединенія къ Матыо". Рабочая масса болѣе и болѣе отставала отъ пьянства, воодушевлялась энтузіазмомъ трезвости и каждый обращенный пьяница дѣлался, въ свою очередь, ревностнымъ апостоломъ воздержанія. Изъ Корка движеніе распространялось по всей странѣ и съ 1839 по 1845 года охватило всю Ирландію, по которой путешествовалъ Матью, проповѣдуя новый крестовый походъ противъ водки, увлекая толпу своимъ любвеобильнымъ словомъ, своею сердечною симпатіей къ ея горю и страданіямъ. Когда онъ посѣщалъ какой-нибудь городъ или деревню, то все населеніе окрестностей на нѣсколько миль въ окружности поголовно спѣшило слушать его проповѣдь. Въ Лимерикѣ стеченіе народа было такое, что драгунскій полкъ не могъ пробраться черезъ толпу. Желѣзныхъ дорогъ въ то время было еще мало, и о. Матью ѣздилъ въ почтовомъ дилижансѣ; придорожные жители, услышавъ о его проѣздѣ, останавливали "дилижансъ его величества" и дозволяли ему продолжать путь не прежде, чѣмъ услышатъ проповѣдь знаменитаго монаха. Несмотря на то. что политическая агитація О'Коннеля была въ это время въ самомъ разгарѣ и вражда партіи доходила до крайности, пропагандѣ Матью одинаково сочувствовали и католики, и протестанты, и виги, и тори, и послѣдователи О'Коннеля. Въ 1845 году онъ посѣтилъ Англію, проповѣдуя въ Манчестерѣ, Лидсѣ, Іоркѣ, Лондонѣ. Кабатчики готовы были-бы убить его; они поднимали противъ него чернь и осыпали проповѣдника оскорбленіями, но "апостолъ" не унывалъ, тѣмъ болѣе, что его готовы были слушать цѣлые десятки тысячъ народа и онъ встрѣчалъ самый радушный пріемъ во всѣхъ классахъ общества, начиная съ пролетаріевъ и кончая протестантскими епископами и перами, которыхъ онъ, впрочемъ, нѣсколько стѣснялъ своимъ демократизмомъ. Однажды за обѣдомъ у одного лондонскаго аристократа въ числѣ прислуги онъ увидѣлъ лакея, котораго звалъ въ Коркѣ, какъ члена общества трезвости. Съ неподдѣльною радостью онъ бросился обнимать его и разспрашивать, какъ поживаетъ, приводя тѣмъ въ немалое замѣшательство обѣдавшихъ высокорожденныхъ особъ. О силѣ движенія, вызваннаго о. Матью, можно судить потому, что водочная продажа на время почти вовсе прекратилась въ Ирландіи. въ нѣкоторыхъ городахъ и мѣстечкахъ она не возобновлялась съ тѣхъ поръ вплоть до настоящаго времени, и тысячи ирландцевъ до сихъ поръ вѣрно хранятъ обѣтъ, данный ими незабвенному пастору. Въ большей части Ирландіи, правда, виноторговля и пьянство возобновились, іюль скоро остылъ первый энтузіазмъ трезвости, но все-таки движеніе, вызванное Матью. не прошло безслѣдно: народъ почувствовалъ стремленіе и силы къ самоусовершенствованію, въ немъ пробудилось сознаніе человѣческаго достоинства и своего жалкаго положенія. Вмѣстѣ съ агитаціей О'Коннеля проповѣдь Матью была началомъ новой эпохи въ народной жизни бѣднаго острова.
   

II.

   Ни О'Коннель, ни тѣмъ менѣе о. Матью не были провозвѣстниками переворота и насильственныхъ мѣръ: одинъ хотѣлъ расторгнуть союзъ Ирландіи съ Англіей посредствомъ легальной агитаціи. другой хлопоталъ о нравственномъ воспитаніи народной массы. Но все прошлое Ирландіи неизбѣжно вело за собой кровавыя смуты и отчаянную борьбу обезземеленнаго народа съ насажденною англичанами поземельной аристократіей, и еще съ конца XVIII вѣка аграрныя и политическія преступленія сдѣлались въ Ирландіи обыденными явленіями. Съ 1820--1870 годы всю страну держали въ страхѣ многочисленныя тайныя общества "оборванцевъ" (ribbon confederacy), разсѣянныя по всему острову, но составлявшія изъ себя одну организованную конфедерацію. "Оборванцы" въ разныхъ мѣстностяхъ и въ разное время преслѣдовали не одинаковыя цѣли. Въ Ульстерѣ они дѣйствовали главнымъ образомъ противъ протестантовъ: въ Мюнстерѣ противъ десятиннаго налога: въ Коннотѣ противъ притѣсненій ландлордовъ: въ Лейнстерѣ они заправляли стачками рабочихъ и т. д. Въ составъ этой организаціи входили исключительно мелкіе фермеры, мелкіе торговцы и рабочіе. Всѣ извѣстные документы этихъ обществъ свидѣтельствуютъ о необразованности ихъ членовъ, хотя, съ другой стороны, дѣло ихъ было организовано и велось съ энергіей, честностью и замѣчательной ловкостью. Несмотря на то, что эти общества состояли исключительно изъ католиковъ, духовенство чуждалось ихъ и даже отлучало отъ церкви ихъ членовъ, вслѣдствіе тѣхъ насилій, которыя постоянно совершали оборванцы. Нужно, впрочемъ, замѣтить, что кровавая репутація оборванцевъ сильно преувеличена ихъ врагами, доходившими до сочиненія подложныхъ документовъ, набрасывавшихъ на конфедерацію самую мрачную тѣнь. Въ мартѣ 187] г., напр. депутатъ Монкъ прочелъ въ палатѣ общинъ слѣдующую "присягу" оборванца: "Клянусь содѣйствовать и помогать всѣми силами ума и тѣла всякому избіенію протестантовъ, истребленію еретиковъ, сожженію христіанскихъ церквей, уничтоженію протестантскихъ королей, принцевъ и всѣхъ, непринадлежащихъ къ римской церкви и ея системѣ. Вѣрую, что ни папа римскій, ни какая другая власть нашей церкви не можетъ разрѣшить меня отъ сей клятвы". Подложность этой присяги внѣ всякаго сомнѣнія уже по одному тому, что ни одинъ католикъ,-- а всѣ оборванцы -- католики, -- не назоветъ папу римскимъ папою, а католичество -- римской церковью. Страхъ и отвращеніе, возбуждаемые въ англичанахъ этою тайною организаціей, были тѣмъ сильнѣе, что цѣлые двадцать лѣтъ судамъ не удавалось открыть покровы, скрывавшіе ея тайны, и только въ 1840 году, во время судебнаго процеса одного агента оборванцевъ, Джонса, правительству достались важные документы таинственной конфедераціи. Мелкій чиновникъ Джонсъ былъ генеральнымъ секретаремъ и главнымъ руководителемъ этихъ обществъ, которыя онъ направлялъ къ "освобожденію отечества и объединенію всѣхъ католиковъ". "Соединяйтесь и освобождайте свою родину", постоянно твердилъ онъ ирландцамъ и словесно, и письменно. "Насталъ часъ опасности для Англіи, писалъ онъ въ 1838 году,-- и русскій медвѣдь приближается къ ней со стороны Индіи". Такимъ образомъ, въ это время вожаки оборванцевъ имѣли въ виду чисто-политическія цѣли, между тѣмъ, какъ англійскіе чиновники приписывали имъ невозможные вздорные планы, вродѣ намѣренія воцарить О'Коннеля, и относили на ихъ счетъ всѣ преступленія, виновники которыхъ не были открыты. Но въ донесеніяхъ этихъ чиновниковъ была и значительная доля истины. Оказывалось, что оборванцы хотѣли отдѣлить Ирландію отъ "британской имперіи" и отнять всѣ земли, захваченныя англичанами. Общество распространялось по всему острову и управлялось центральною ложей, состоявшей изъ представителей мѣстныхъ обществъ. Въ каждомъ приходѣ былъ свой "совѣтъ двѣнадцати" и свой "приходскій мастеръ". Всѣмъ распоряженіямъ общества члены повиновались подъ страхомъ смерти, узнана ли-же они другъ друга, какъ масоны, посредствомъ особыхъ знаковъ, паролей и лозунговъ. Что-же касается убійствъ, поджоговъ и другихъ уголовныхъ преступленій, то значительную часть ихъ совершенно напрасно приписывали оборванцамъ и тѣмъ только усиливали страшную репутацію этого общества. Оборванцы и убивали, и поджигали, но это не было ихъ постоянной системой, и всѣ подобныя преступленія ихъ обусловливались не столько внутренними цѣлями ихъ организаціи, сколько внѣшними обстоятельствами. Сорокъ лѣтъ назадъ католическое населеніе графства Лангфордъ, напр., было страшно взволновано слухами опредположенномъ будто-бы истребленіи всѣхъ католиковъ. Слухи были порождены тѣмъ, что мѣстный лордъ Лортонъ безжалостно прогонялъ съ своихъ земель католическихъ арендаторовъ и замѣнялъ ихъ протестантскими колонистами. Ирландцы взволновались и принялись мстить тѣмъ, которымъ ландлордъ отдавалъ земли ихъ изгнанныхъ земляковъ. Вотъ что разсказываетъ самъ лордъ о страшной судьбѣ принятыхъ имъ арендаторовъ-протестантовъ: "Что сталось съ Брокомъ?-- Вскорѣ послѣ поселенія на фермѣ онъ убитъ подлѣ своего дома, въ 6 часовъ вечера.-- На Діамонда сдѣлано было нападеніе и онъ остался калѣкой.-- У Александра Мурхеда въ январѣ перерѣзали весь скотъ.-- Коль во время поѣздки на рынокъ былъ остановленъ, избитъ самымъ звѣрскимъ образомъ и чуть не умеръ.-- Въ Каткарта стрѣляли четыре раза и наконецъ убили подлѣ его собственнаго жилища.-- Роллинъ и Діамондъ-младшій жили вмѣстѣ. У нихъ угнали все стадо, перебили его, содрали кожи, а трупы бросили.-- Гута Мурхеда застрѣлили тогда, когда онъ сидѣлъ у камина среди своей семьи.-- Моррисона убила вооруженная шайка въ одномъ домѣ въ Друмлишѣ". Но лордъ, разсказывая объ этихъ ужасныхъ злодѣйствахъ, умалчиваетъ о предшествовавшихъ имъ собственныхъ подвигахъ, вродѣ слѣдующаго приказа: "Если въ извѣстной части имѣнія будетъ совершено убійство или другое уголовное преступленіе и преступники не будутъ осуждены на ближайшихъ асизахъ, то всѣ арендаторы, сроки которыхъ кончаются, должны быть изгнаны". Онъ изгналъ всѣхъ жителей Боллипамюка и безъ остатка истребилъ самую деревню. Все это возбуждало месть, равно какъ и многія дѣйствія коряныхъ чиновниковъ и землевладѣльческихъ агентовъ. Таковъ былъ, напр., жестокій сборщикъ податей и вмѣстѣ судебный приставъ Мадденъ, Онъ зналъ, что ненавидимъ всѣми, но презиралъ опасность и не обращалъ вниманія на смерть, которая угрожала ему на каждомъ шагу. Крестьяне долго подстерегали его, но все напрасно; наконецъ, тридцать шесть человѣкъ, раздѣлившись на четыре партіи, сдѣлали засады на каждой дорогѣ, по которой Мадденъ могъ возвратиться съ базара домой. Его убили и закопали на пашнѣ. Полиція сбилась съ ногъ, отыскивая его трупъ и убійцъ, но всѣ поиски были тщетны, и только дочь убитаго совершенно случайно открыла его полусгнившее тѣло. Подобныя кровавыя дѣла особенно часты были съ 1835 до 1855 года; но въ послѣднее время, съ усиленіемъ эмиграціи въ Америку и Англію, организація оборванцевъ постепенно ослабѣвала и въ настоящее время отъ нея остаются только слабые слѣды. Этому не мало содѣйствовало общее смягченіе ирландскихъ нравовъ, распространеніе образованія, развитіе свободной журналистики и политической жизни. Преступленія оборванцевъ были порождаемы отчаяніемъ, безправіемъ, произволомъ и они уменьшились, какъ скоро измѣнились возбуждавшія ихъ обстоятельства.
   Въ этомъ, какъ и во всѣхъ другихъ отношеніяхъ, на судьбы Ирландіи имѣли громадное вліяніе бѣдствія 1847 года. Къ этому времени народонаселеніе Ирландіи увеличилось до 9,000,000 человѣкъ. Масса жила трудомъ рукъ своихъ, въ полной зависимости отъ урожая и произвола землевладѣльцевъ, но никто не предчувствовалъ страшной бѣды, такъ-какъ въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ урожаи картофеля были превосходны, а агитація О'Коннеля и Матью значительно подняла духъ народа и онъ довѣрчивѣе прежняго смотрѣлъ на будущее. Особенно хорошъ былъ урожай 1845 года и обѣщалъ такой сборъ, который могъ обез іечить земледѣльца на нѣсколько лѣтъ. Но въ одинъ мѣсяцъ, а во многихъ мѣстахъ въ одну недѣлю, даже въ одну ночь, картофель погибъ и началъ гнить, распространяя въ атмосферѣ ужасное зловоніе. Страна заволновалась, но пока еще не доходила до отчаянія, надѣясь на слѣдующій посѣвъ, Зимой-же оказалось, что и сѣять нечего: оставленный на сѣмена картофель проросъ и испортился, -- но и тутъ крестьяне не опустили рукъ, а напрягли всѣ свои силы, чтобы достать средства для посѣва; они работали день и ночь, они лишали себя даже необходимаго, они занимали деньги на самыхъ тяжкихъ условіяхъ. Всѣ ихъ труды и хлопоты пропали даромъ, и втеченіи одной іюльской ночи весь картофель, обѣщавшій превосходный урожай, погибъ безъ остатка. Надъ всей страной пронесся голодъ, и народъ въ отчаяніи палъ духомъ. Еще осенью 1845 года правительство предостерегали относительно угрожающей катастрофы, но оно не обращало на это вниманія и даже когда начался поголовный голодъ, оно все еще воображало, что размѣры бѣдствія сильно преувеличиваются. Такъ-какъ въ это время шла ожесточенная борьба за хлѣбные законы, то протекціонисты и ихъ пресса оспаривали дѣйствительность ирландскаго голода, который для противниковъ ихъ служилъ сильнѣйшимъ аргументомъ въ пользу безпошлиннаго ввоза иностраннаго хлѣба. Только въ 1847 году, когда въ Ирландіи умерло съ голода уже не менѣе 1,000,000, англійское правительство начало помогать несчастной странѣ; но и тутъ одни твердили, что такая помощь "деморализируетъ народъ", другіе находили, что она "противорѣчитъ ученію Адама Смита" и т. д. По всей странѣ открыты были общественныя кухни, около которыхъ, какъ голодныя собаки, тѣснились и дрались толпы исхудавшаго, больного и голодающаго народа. До 1846 года предназначенные для заключенія бѣдняковъ рабочіе дома въ Ирландіи стояли почти пустыми, и народъ ненавидѣлъ эту безчеловѣчную систему, каравшую бѣдняка, какъ преступника, и разрушавшую всѣ семейныя связи. Но голодъ поставилъ дѣло иначе. Ирландцы начали ломаться въ рабочіе дома, отцы разлучались съ дѣтьми, мужья съ женами и лѣзли въ эти тюрьмы часто для того только, чтобы тотчасъ-же умереть. Эти убѣжища были, наконецъ, переполнены и только смерть очищала мѣста для новыхъ кандидатовъ. Все сельское населеніе кормилось милостынею и казенными работами по устройству дорогъ, предпринятыми по случаю голода правительствомъ. На этихъ работахъ истощенные голодомъ поселяне умирали, какъ мухи, и работы, предпринятыя съ тою цѣлью, чтобы не деморализировать народъ даровою помощью, лишали несчастныхъ крестьянъ уже не нравственности, а жизни. Смертность была повсюду такъ велика, что вовсе исчезли похороны, на обстановку которыхъ даже нищій ирландецъ тратитъ послѣдніе гроши, и хоронили не только безъ всякихъ обрядовъ, но даже безъ гробовъ; случалось, что отецъ, который самъ уже былъ наканунѣ смерти, волокъ по землѣ за ноги трупъ дочери или сына. Трупы валялись по улицамъ и дорогамъ, голодные умиряли на папертяхъ церквей и на подъѣздахъ домовъ. За голодомъ явился тифъ, одинаково поражавшій бѣдныхъ и богатыхъ, голодныхъ и сытыхъ; вымирали цѣлыя семейства безъ всякаго ухода, безъ всякой помощи.
   Голодъ, тифъ и чрезвычайно усилившаяся вслѣдствіе ихъ эмиграція совершенно преобразили страну и на-вѣки похоронили старую Ирландію. "Подъ вліяніемъ голода, говоритъ Сюлливапъ, -- бѣдняки шныряли около ригъ и амбаровъ, воруя хлѣбъ, картофель, капусту, рѣпу,-- все, что можно было съѣсть. Дошло до того, что пашни пришлось караулить съ ружьями въ рукахъ, въ противномъ случаѣ, колосья вырывались и зерно съѣдалось въ сыромъ видѣ. Такое положеніе вещей нанесло роковой ударъ многимъ прекраснымъ обычаямъ ирландской сельской жизни. Оно разрушило патріальхальную довѣрчивость, которая вовсе не запирала дверей, оно уничтожило навсегда господствовавшій по всему острову обычай гостепріимства, въ силу котораго каждому приходящему давался радушный пріютъ на ночь; боязнь "горячки", если даже не опасались грабежа, заперла всѣ двери, и онѣ уже болѣе не отпирались, какъ прежде. Исчезло множество прекрасныхъ обычаевъ и дружески-сосѣдскихъ отношеній. Когда впродолженіи трехъ лѣтъ страшнаго бѣдствія и общей паники надъ страною звучали слова: "спасайся, кто можетъ", человѣческая природа огрубѣла въ своихъ симпатіяхъ и "каждый для себя" надолго сдѣлалось правиломъ жизни и поведенія. Веселыя, общительныя привычки сельскаго населенія видимо измѣнились. Сельскія забавы всюду исчезли и во многихъ мѣстностяхъ никогда уже болѣе не возобновлялись. Уличныя игры и деревенскія вечеринки прекратились". Народъ сдѣлался осмотрительнѣе и бережливѣе. Вслѣдствіе голода и усиленной эмиграціи число жителей Ирландіи уменьшилось на 3,000,000 и за океаномъ, въ Соединенныхъ Штатахъ, возникла новая Ирландія, на которую съ надеждою и гордостью смотрятъ всѣ жители старой. "Вы помните, говорилъ однажды въ парламентѣ Брайтъ, что когда древнееврейскій пророкъ молился въ своемъ заточеніи, онъ молился съ открытымъ окномъ, обращеннымъ въ сторону Іерусалима. Вамъ извѣстно, что поклонники Магомета во время молитвы обращаются лицомъ къ Меккѣ. Такъ ирландскій крестьянинъ, прося себѣ пищи, свободы и благоденствія, устремляетъ свои взоры къ заходящему солнцу; страстные порывы его души перелетаютъ черезъ широкій океанъ и весь онъ принадлежитъ мыслью великой республикѣ Запада".
   

III.

   Голодъ и эмиграція сильно "очистили" Ирландію, но нисколько не улучшили отчаяннаго положенія безземельнаго земледѣльца, который работаетъ на чужой землѣ, какъ волъ и съ трудомъ добываетъ себѣ кусокъ насущнаго хлѣба. Аграрный вопросъ по-прежнему остался тучей, которая не перестаетъ угрожать странѣ ужасными потрясеніями, не умерли также и стремленія ирландцевъ къ политической свободѣ и независимости. Изъ партіи О'Коннеля выдѣлилась "молодая Ирландія", которая стремилась къ тому-же расторженію союза съ Англіей, какъ и "освободитель", по вносила много совершенно новыхъ элементовъ въ ирландскую политику. Молодая Ирландія отвергала обычныя интриги и злоупотребленія при выборахъ, отрицала неограниченный деспотизмъ политическихъ вожаковъ, какъ свѣтскихъ, такъ и духовныхъ, энергически хлопотала о возбужденіи народа къ самодѣятельности, пользуясь для этого школами и газетами и провозглашая при всякомъ удобномъ случаѣ свой девизъ: "развивайтесь, чтобы сдѣлаться свободными". "Сорокъ лѣтъ назадъ, говоритъ Сюлливанъ, -- ирландскій депутатъ былъ еще въ значительной степени самохваломъ, лошадинымъ охотникомъ, дуэлистомъ, кутилой, словомъ, образцомъ патріота, нарисованнаго перомъ Чарльза Левера. Не настало еще время, когда личная честность и безупречность частной жизни принимаются во вниманіе при оцѣнкѣ правъ человѣка на общественное довѣріе и уваженіе. "Популярный депутатъ" того времени выѣзжалъ на патріотическомъ энтузіазмѣ и религіозномъ настроеніи съ добавленіемъ подкупа и застращиванья. Раздача денегъ и водки, съ одной стороны, и сворачиванье скулъ съ другой довершали побѣду народа". Съ агитаціей О'Коннеля, съ развитіемъ школъ и прессы эти порядки измѣнились; новое поколѣніе выростало при другихъ условіяхъ и выступало на сцену подъ именемъ "Молодой Ирландіи". Лѣтнимъ вечеромъ 1842 года въ паркѣ Фениксъ, въ Дублинѣ, сидѣло трое молодыхъ людей Дёффи, Девисъ и Дилонъ; они толковали объ О'Коннелѣ, о расторженіи, о необходимости политическаго воспитанія народа, о неудовлетворительности газетной прессы, и рѣшили, наконецъ, издавать новую газету "Нація", которая сдѣлалась политическою воспитательницею народа, а ея редакція -- центромъ ирландской интелигенціи и средоточіемъ всѣхъ дѣлъ страны политическихъ, литературныхъ, промышленныхъ и художественныхъ. Стихи и проза, повѣсти и научныя статьи "Націи" -- все было направлено къ одной цѣли -- къ развитію ирландской народности. Газета имѣла огромный успѣхъ, равно какъ и другое дешевое ежемѣсячное изданіе Дёффи "Ирландская Библіотека". Издатели пропагандировали религіозную терпимость, стремились сблизить католиковъ съ протестантами и собрать всѣ классы общества подъ одно національное знамя; они горячо вооружались противъ упомянутыхъ уже нами злоупотребленій при выборахъ и, питая глубокое уваженіе къ О'Коннелю, по хотѣли имѣть ничего общаго со многими изъ его послѣдователей сомнительной нравственности. Первые члены "Молодой Ирландіи", Дёффи, Макъ-Ги, Дилопъ, Мегиръ, О'Бріенъ были все люди несомнѣнно честные и способные, и многіе изъ нихъ играли потомъ немаловажныя роли въ общественной жизни Америки и Австраліи. Были и женщины-поэтесы: Мери Келли и миссъ Эльджи, которая въ 1845 году играла въ Ирландіи роль мадамъ Роландъ. Главою этой партіи былъ Смитъ О'Бріенъ, который въ 1826--43 году, въ качествѣ члена парламента, держался болѣе консервативной партіи и хлопоталъ только о матеріальныхъ интересахъ Ирландіи, но, убѣдившись въ безплодности этой системы, сдѣлался рѣшительнымъ сторонникомъ отторженія страны отъ Англіи, хотя въ то-же время высказывалъ положительное отвращеніе отъ всякихъ революціонныхъ попытокъ. "Невозможно было и представить себѣ, говоритъ Сюлливанъ, -- что онъ впослѣдствіи сдѣлается вождемъ "Новой Ирландіи". Въ первый разъ я встрѣтился съ нимъ въ іюлѣ 1848 года, за три недѣли до катастрофы, подвергшей его участи измѣнника. Онъ объѣзжалъ югозападныя и южныя графства, желая, очевидно, познакомиться съ состояніемъ общественнаго мнѣнія и съ матеріальными ресурсами національной партіи. Онъ пріѣхалъ въ Гленгарифъ, жители нашихъ береговъ и горъ устроили ему королевскій пріемъ. Суда всѣхъ рыбаковъ за нѣсколько миль въ окружности сопровождали по всему заливу яхту, на которой онъ плылъ". Его популярность равнялась популярности О'Коннеля и его называли, вторымъ человѣкомъ въ Ирландіи". По общему ихъ дѣлу много повредили разногласія между "старой" и "новой Ирландіей". Обѣ партіи стремились къ національной независимости, но послѣдователи О'Коннеля были ревностные католики, а послѣдователи Бріена желали вѣротерпимости, полнаго сліянія протестантовъ съ католиками въ одномъ національномъ дѣлѣ. Споры переходили во вражду; "старые" ирландцы проклинали "молодыхъ", какъ еретиковъ, а молодые ругали старыхъ -- ханжами и пустосвятами. Дѣло кончилось полнымъ разрывомъ съ партіей О'Коннеля, что сильно повредило популярности Молодой Ирландіи, которая долго была чрезвычайно подозрительна католической массѣ своею вѣротерпимостію и своими заботами о распространеніи образованія.
   Послѣ упомянутаго разрыва въ странѣ очутились двѣ организаціи; во главѣ одной стоялъ сынъ О'Коннеля, во главѣ другой -- молодые ирландцы. Обѣ партіи держались легальной почвы, обѣ высказывались противъ революціи, но въ средѣ Молодой Ирландіи скоро выдѣлилась крайняя фракція наиболѣе пылкихъ и нетерпѣливыхъ дѣятелей, къ голосу которыхъ многіе начали сочувственно прислушиваться, особенно во время бѣдствій 46 и 47 годовъ когда эти агитаторы проповѣдывали, что народу лучше было бы погибать съ оружіемъ въ рукахъ, чѣмъ отъ голода. Въ концѣ 1847 г. вопросъ еще болѣе обострился, и Джонъ Мичель, одинъ изъ издателей "Націи", объявилъ, что время призвать ирландскій народъ къ вооруженной борьбѣ. Это предложеніе возбудило продолжительные и страстные споры, въ которыхъ рѣшительными противниками революціи выступили О'Бріенъ, Дёффи, Дилопъ, Мегиръ, Догени, Макъ-Ги --.поди, которые черезъ нѣсколько мѣсяцевъ были осуждены за участіе въ ирландскомъ мятежѣ. Джонъ Мичель, по убѣжденію республиканецъ и революціонеръ, со времени голода не упускалъ ни малѣйшаго случая, чтобы проповѣдывать о войнѣ за независимость. Онъ снова провозгласилъ програму старинной партіи сепаратистовъ, о которой не слышно было уже съ 1803 г., такъ-какъ съ тѣхъ поръ всѣ политическія движенія въ Ирландіи совершались на конституціонной почвѣ и даже самые рьяные сторонники національной независимости и расторженія союза съ Англіей не думали добиваться ихъ путемъ мятежа и войны. Мичель воскресилъ идеи сепаратизма; ему казалось, что конституціонная легальность деморализируетъ страну, которая можетъ спастись только "желѣзомъ и кровью". Всѣ эти идеи возбуждали ужасъ въ О'Бріенѣ и другихъ вождяхъ конфедераціи и послужили предметомъ дебатовъ на двухдневномъ митингѣ, въ февралѣ 1848 года, послѣ чего Мичель вышелъ изъ состава Молодой Ирландіи и во вновь основанной имъ газетѣ "Соединенный Ирландецъ" началъ открыто проповѣдывать инсурекцію. И молодые, и старые ирландцы считали его съумасшедшимъ, потѣшаясь надъ нелѣпостью его агитаторскихъ затѣй. Но послѣ выхода третьяго No газеты начали ежедневно приходить съ континента вѣсти о февральской революціи въ Парижѣ, Берлинѣ, Вѣнѣ, и подъ вліяніемъ настроенія, возбужденнаго ими въ Ирландіи, не только "Соединенный Ирландецъ" пошелъ въ ходъ, но даже О'Бріепъ и друзья его увлеклись мыслью о томъ, что при такихъ обстоятельствахъ имъ нетрудно будетъ добиться отъ Англіи согласія на расторженіе союза. По всей странѣ открывались конфедератскіе клубы, а Мичель своей газетой раздувалъ загоравшееся пламя, печаталъ письма къ ирландскому вице-королю, лорду Кларендону, "ея величества генералъ-палачу и генералъ-живодеру Ирландіи*; разсуждалъ объ уличной войнѣ, о "берлинской системѣ" и т. д. Члены конфедераціи надѣялись, что въ виду столь тревожныхъ событій правительство уступитъ имъ и дѣло обойдется мирно, но Мичель не шелъ ни на какіе компромисы. Онъ жаждалъ возстанія и ругалъ конфедератовъ идіотами, между тѣмъ, какъ третья партія, предводимая сыномъ О'Коннеля, всячески противодѣйствовала планамъ и Мичеля, и О'Бріена, и хотя она но блистала въ это время талантами, но ее поддерживало столь вліятельное въ странѣ католическое духовенство. Лордъ Кларендонъ, зная слабость Молодой Ирландіи, но желая предупредить мелкія вспышки, 21 марта распорядился арестовать и предать суду О'Бріена, Мегира и Мичеля: но первые двое были оправданы, а Мичель приговоренъ къ ссылкѣ на 14 лѣтъ. Выслушавъ свои приговоръ въ залѣ суда, наполненной его единомышленниками, Мичель сказалъ: "лорды, я знаю, что я рисковалъ своею жизнію. Дѣло только-что начинается. Римлянинъ, который сжегъ передъ тираномъ свою руку, обѣщалъ, что за нимъ послѣдуетъ 300 такихъ-же героевъ. А развѣ я не могу поручиться за 100, за 200 и за многія сотни?" При этихъ словахъ онъ указалъ на Мартина, Рейльи, Мсгира и другихъ своихъ друзей. Судъ огласился громкими криками: "Ручайся и за меня, Мичель! И за меня!" Друзья окружили его и полиціи съ трудомъ удалось отвести его обратно въ тюрьму. Городъ былъ въ волненіи, а когда вѣсть о приговорѣ и о состоявшейся уже отправкѣ Мичеля въ ссылку разошлась по странѣ, то заволновалась вся Ирландія; даже О'Бріенъ и друзья его были увлечены общимъ движеніемъ. Они объѣзжали всю страну, собирая митинги, инспектируя организацію клубовъ, увѣщевая народъ запасаться оружіемъ и готовиться къ борьбѣ. Правительство тоже не дремало, усиливало гарнизоны, размѣщало войска; наконецъ, парламентъ отмѣнилъ дѣйствіе habeas corpus и въ тотъ-же день вышелъ приказъ объ арестѣ вождей конфедераціи, О'Бріенъ былъ въ Килкенни, окруженный нѣсколькими тысячами крестьянъ, готовыхъ защищать его. Онъ рѣшился драться, но въ самый рѣшительный моментъ на сцену выступило католическое духовенство и, вмѣшавшись въ толпу инсургентовъ, начало убѣждать ихъ успокоиться. "Гдѣ у васъ оружіе, говорили крестьянамъ патеры,-- гдѣ у васъ комисаріатъ, артилерія, кавалерія? Гдѣ ваши предводители, генералы, офицеры? О'Бріенъ и Дилонъ, конечно, благородные люди, но они не военные. Вы идете на вѣрную погибель". Эти увѣщанія вполнѣ достигли своей цѣли; большинство крестьянъ разошлось по домамъ, и у О'Бріена осталась только небольшая толпа, большею частію, невооруженныхъ мужиковъ, съ которою онъ выдержалъ стычку съ полицейскимъ отрядомъ и затѣмъ бѣжалъ въ горы.
   Издатель "Націи" Дёффи былъ арестованъ, газета прекращена, аресты производились всюду сотнями, о сопротивленіи не было и рѣчи; затѣмъ начались судебные пронеси, ссылки, побѣги заочно осужденныхъ за-границу. О'Бріенъ и нѣсколько его сообщниковъ были схвачены и приговорены къ смертной казни, но адвокатъ съумѣлъ избавить ихъ отъ висѣлицы, возбудивъ обвиненіе въ измѣнѣ противъ генерала Непира и перваго министра лорда Джона Росселя. Были обнародованы письма, доказавшія, что во время агитаціи 1831--32 г. министры, и въ томъ числѣ Россель, затѣвали тоже самое, что О'Бріенъ, хотѣли поднять народъ, чтобы принудить правительство къ уступкамъ. Эти письма спасли жизнь осужденнымъ и казнь замѣнилась пожизненною ссылкою.
   Часть Молодыхъ Ирландцевъ была сослана, другая разбѣжалась въ разныя стороны, рискуя на каждомъ шагу своею жизнію и подвергаясь самымъ романическимъ приключеніямъ. Въ числѣ раненыхъ во время упомянутой схватки съ полиціей сподвижниковъ О'Бріена былъ молодой инженерный студентъ Джемсъ Стефенсъ, будущій глава феніевъ. Онъ бѣжалъ вмѣстѣ съ поэтомъ Догони. Цѣлыхъ два мѣсяца бродили они въ горахъ и болотахъ, скрываясь въ кустарникахъ и камышахъ, и изрѣдка ночуя въ крестьянскихъ хижинахъ. Имъ хотѣлось добраться до какой-нибудь гавани и сѣсть на корабль. Однажды они забрели въ монастырь траппистовъ. "Было воскресенье; холодъ и дождь, бывшіе наканунѣ, смѣнились тихою, ясною погодою и мы скоро шли впередъ. Главная трудность состояла въ переходѣ черезъ глубокіе овраги. Подъемы и спуски были обыкновенно покрыты кустарникомъ и терномъ, а внизу катились быстро горные потоки, черезъ которые мы переходили не раздѣваясь. Особенно утомительно было пробираться сквозь колючій кустарникъ. Около 3 часовъ вечера мы подошли къ живописному абатству, сдѣлавъ по горамъ 30 миль безъ пищи. Извѣстное гостепріимство траппистовъ было большимъ искушеніемъ для насъ, измученныхъ и голодныхъ; но мы боялись скомпрометировать абата и монаховъ, и рѣшили не говорить имъ, кто мы". Подкрѣпивъ свои силы, бѣглецы продолжали путь. Замѣчательно, что ни они и никто изъ остальныхъ многочисленныхъ бѣглецовъ не были выданы жителями, хотя за поимку ихъ назначено было и о 300 фунтовъ за каждаго. Крестьяне, у которыхъ часто останавливались они, обыкновенно страшно бѣдствовали, голодъ въ странѣ все еще продолжался, всѣ они знали, кому даютъ пріютъ, и тѣмъ не менѣе никто не рѣшился на доносъ. Стефенсъ и Догони благополучно добрались до Лондона, а оттуда переѣхали въ Парижъ. Стефенсъ впослѣдствіи сталъ во главѣ феніевъ, а два сына Догени, бывшіе дѣтьми во время его бѣгства, до сихъ поръ еще въ тюрьмѣ за участіе въ заговорѣ феніевъ.
   

IV.

   Бѣдствія 1846--48 г. разорили многихъ ирландскихъ землевладѣльцевъ, но большинство ландлордовъ воспользовалось ими для поправленія своихъ хозяйствъ. Англійская пресса твердила, что ирландскій голодъ -- благодѣяніе, ниспосланное провидѣніемъ ради спасенія страны отъ массы нищихъ, у которыхъ не было ни капитала для развитія земледѣлія, ни знаній для веденія раціональнаго хозяйства. Пусть, говорили газеты, -- выселяются эти жалкіе нищіе, пусть эмигрируютъ, -- ихъ мѣста займутъ зажиточные фермеры изъ Англіи и Шотландіи, страна процвѣтетъ, успокоится и окончательно сольется съ Англіей. Эти планы соблазнили и ирландскихъ ландлордовъ: вѣдь англійскіе фермеры платятъ болѣе высокія ренты, чѣмъ ирландцы, и платятъ исправно; они поднимутъ хозяйство, а главное, съ приходомъ ихъ прекратятся всякія аграрныя преступленія и изъ страны исчезнутъ послѣдніе слѣды "оборванцевъ" и всякихъ агитаторовъ. Голодъ, казалось, окончательно разрѣшилъ ирландскій вопросъ и сама судьба подготовила превращеніе мятежнаго острова въ англійскую провинцію. И вотъ, въ то время, какъ гонимыя голодомъ тысячи ирландцевъ ежедневно отправлялись въ Америку, ландлорды начали усиленно "очищать" свои помѣстья отъ арендаторовъ, для которыхъ эти изгнанія были равносильны нашествію орды какихъ-нибудь баши-бузуковъ. Ирландскій арендаторъ страстно привязанъ къ своему родному очагу, къ своей фермѣ, въ ней жили его предки, въ ней онъ родился и женился, каждое дерево, каждый клочекъ земли имѣли какое-нибудь значеніе въ его жизни, все здѣсь создано его трудомъ, все дорого для него, -- и вдругъ его изгоняютъ! "Эти изгнанія, говоритъ Сюллинань, -- потрясали самыя суровыя натуры. Я зналъ шерифовъ и ихъ помощниковъ, которые признавались, что какъ ни тяжело имъ присутствовать по служебной обязанности при совершеніи смертной казни, но это все-таки не такъ потрясало ихъ, какъ "очищеніе" помѣстій и разрушеніе фермъ. Никакія обстоятельства не давали права на малѣйшую отсрочку. Въ бурю, въ грозу, въ снѣгъ и дождь арендаторы изгонялись немедленно. Слабосильные старики, колыбельныя дѣти, больные и умирающіе -- всѣ должны были убираться и, за неимѣніемъ другого крова, проводитъ ночь подъ открытымъ небомъ. Это не фантазія, а вѣрное, вполнѣ точное изображеніе дѣйствительности, свидѣтельницею которой была вся Ирландія впродолженіи десяти лѣтъ, слѣдовавшихъ за голодомъ. Я приведу здѣсь слова очевидца, описывающаго одну изъ этихъ сценъ. "Семьсотъ человѣкъ, говоритъ епископъ митскій, были выгнаны сегодня изъ своихъ жилищъ, хотя, кромѣ одного человѣка, никто изъ нихъ не долженъ былъ ландлорду ни одного шилинга. Помощники шерифа, назначенные для разрушенія жилищъ этихъ честныхъ, трудолюбивыхъ людей, были заняты своей страшной работой вплоть до вечера. Наконецъ, они въ ужасѣ остановились передъ двумя фермами, осужденными на сломку вмѣстѣ съ прочими Они только-что узнали, что въ этихъ домахъ свирѣпствуетъ тифъ, уже погубившій нѣкоторыхъ изъ ихъ обитателей. Они умоляли земледѣльческаго агента пощадить эти дома, но онъ былъ неумолимъ и требовалъ, чтобы ихъ разнесли тотчасъ-же. Онъ велѣлъ покрыть находившихся въ бреду больныхъ широкой простыней и снять съ домовъ крыши. На-завтра я напутствовалъ четырехъ изъ этихъ больныхъ, лежавшихъ подъ простыней, сверхъ которой ихъ покрывало только небо. Сценъ этого изгнанія мнѣ не забыть до смерти. Рыданія женщинъ, визгъ испуганныхъ дѣтей, молчаливое отчаяніе мужчинъ извлекали слезы у всѣхъ, кто видѣлъ и слышалъ ихъ. На моихъ глазахъ чиновники и полисмены, присутствовавшіе при этомъ, рыдали, какъ дѣти. Проливной дождь холодными потоками лился цѣлую ночь и съ перваго-же шага бездомныхъ страдальцевъ показалъ имъ весь ужасъ ихъ положенія. Я пошелъ къ нимъ на слѣдующее утро, чтобы помочь и утѣшить на-сколько могъ. Поземельные собственники на нѣсколько миль въ окружности запретили своимъ фермерамъ давать имъ пріютъ даже на одну ночь. Многіе изъ этихъ бѣдняковъ не могли даже эмигрировать и послѣ напрасной борьбы съ нищетой и тифомъ, они переходили изъ рабочаго дома въ могилу". Фермы очищали такъ поспѣшно, что ручная работа оказывалась слишкомъ медленною и одинъ почтенный землевладѣлецъ изобрѣлъ для разрушенія домовъ особую машину, которою пользовались всѣ его сосѣди ландлорды, и съ помощію ея живо разносили цѣлыя деревни. Изгнанные фермеры уходили обыкновенно не сразу, а долго ютились среди развалинъ или по краямъ дорогъ, прикрываясь какой-нибудь одеждою и травою. Одинъ изъ друзей Сюлливана видѣлъ въ 1849 г. множество такихъ лагерей по дорогамъ графства Клэръ: сотни мужчинъ, женщинъ и дѣтей жили подъ открытымъ небомъ. Тоже самое было въ графствѣ Майо. Тѣ изъ этихъ несчастныхъ, которые могли выселиться, эмигрировали въ Австралію, въ Америку, въ Англію, а у которыхъ не было никакихъ средствъ на дорогу, тѣ тащились въ ближайшій городъ, сначала работали здѣсь въ качествѣ поденьщиковъ, потомъ нищенствовали и попадали въ рабочій домъ. Отъѣздъ эмигрантскихъ партій сопровождался тоже самыми потрясающими сценами. На платформѣ станціи раздавался стонъ и плачъ; то эмигранты прощались съ родными и знакомыми, рыдали, обнимались, и когда поѣздъ уже шелъ, его сопровождали бѣгомъ сотни плачущаго народа, только-что простившагося съ дорогими ему изгнанниками. Многіе ландлорды поддерживали эту эмиграцію и давали неимущимъ средства къ выселенію, чтобы только побольше "очиститъ" страну, ни мало не задумываясь о томъ, что станется съ этими нищими-эмигрантами на улицахъ Лондона или Нью-Йорка. Они погибали тысячами еще въ Пути, такъ-какъ по пятамъ за ними гнался голодный тифъ и американскія газеты ежедневно извѣщали о корабляхъ, пришедшихъ съ тифомъ и холерой. Въ 1847 г. изъ 106,000 эмигрантовъ, отправлявшихся въ Канаду и новый Брунсвикъ, 6,100 человѣкъ умерло въ пути, 4,100--по прибытіи на мѣсто, 5,200 въ госпиталяхъ и 1,900 въ городахъ, въ которыхъ они остановились. Изъ оставшихся-же живыми эмигрантовъ образовалась масса страстныхъ враговъ Англіи, одинаково ненавидящихъ ее, одинаково готовыхъ вредить ей, въ какой-бы странѣ свѣта они ни жили.
   Очистивъ Ирландію отъ мелкихъ фермеровъ, англичане затѣяли очистить ее и отъ ирландскихъ ландлордовъ, замѣнивъ ихъ англичанами и шотландцами. Въ силу изданнаго парламентомъ закона (encumbered estates-act) обремененыя долгами ирландскія помѣстья были пущены въ продажу, -- цѣны на нихъ страшно пали, землевладѣльцы были раззорены, но цѣль этой очистки далеко не достигнута. Съ конца 1849 года по августъ 1857 г. проданныя помѣстья купили 7,849 человѣкъ, изъ которыхъ 7,180 были ирландцы и только 309 англичанъ, шотландцы и иностранцы; изъ 20,475,000 фунтовъ ст., заплаченныхъ за нихъ, 17,639,000 было ирландскихъ денегъ. Новые землевладѣльцы были преимущественно изъ разжившихся торгашей, привыкшихъ извлекать возможную пользу изъ каждаго гроша, и съ ихъ водвореніемъ положеніе нищаго мелкого фермера значительно ухудшилось. Аграрныя преступленія, убійства изъ-за угла, поджоги, мелкіе мятежи противъ мѣстныхъ властей продолжались по-прежнему; кровавое уголовное возмездіе только разжигало страсти, и эта тревожная, полная опасностей жизнь вырабатывала крайне оригинальные характеры и понятія.
   

V.

   Утромъ 1 марта 1848 года должны были казнить трехъ убійцъ передъ воротами клонмельской тюрьмы. Около эшафота тѣснились густыя толпы народа, горожанъ и крестьянъ, мужчинъ и женщинъ; всѣ смотрѣли на три приготовленныя висѣлицы, силуэты которыхъ рѣзко выдѣлялись на свѣтломъ фонѣ утренняго неба. Въ защиту осужденныхъ не раздавалось ни одного голоса, и только нѣкоторые жалѣли ихъ молодость, тѣмъ не менѣе, начальство не довѣряло этой толпѣ и, не полагаясь на полицію, окружило эшафотъ двумя пѣхотными ротами и взводомъ драгунъ. Вотъ по толпѣ пронесся смутный говоръ: вышелъ палачъ; онъ хладнокровно ощупалъ висѣличныя веревки и понюхалъ каждую изъ нихъ, чтобы узнать, просмолены-ли онѣ. Народъ спокойно смотрѣлъ на всѣ эти приготовленія, но когда палачъ, вынувъ изъ кармана кусокъ сала, началъ смазывать имъ веревки, толпа заволновалась, зашумѣла, и исполнитель правосудія поспѣшилъ скрыться въ тюремныя двери, осыпаемый ругательствами. Вскорѣ раздался погребальный звонъ тюремнаго колокола, и толпа упала на колѣни; въ дверяхъ, ведшихъ изъ тюрьмы на эшафотъ, показалась высокая фигура патера Повера въ ризѣ; его голосъ, читавшій похоронныя молитвы, былъ слышенъ даже въ самыхъ отдаленныхъ рядахъ толпившагося народа. Затѣмъ вывели преступниковъ. Двое изъ нихъ были братья, всѣ трое были очень молоды и красивы и невольно возбуждали состраданіе въ присутствовавшихъ при этомъ женщинахъ. Братья Генри и Филиппъ Коди были осуждены за убійство Маддена, а Лонергамъ, "сынъ вдовы", какъ называли его свидѣтели, за то, что застрѣлилъ нѣкоего Рэ; оба преступленія имѣли аграрный характеръ. Палачъ прежде всего надѣлъ петлю на шею Лонергама, который, обратившись къ народу, просилъ его молиться за него. Генри Коди, смотрѣвшій на эту сцену, вскричалъ: "Господи Іисусе, помилуй насъ!" Палачъ подошелъ къ младшему Коди и) надвинувъ ему на глаза колпакъ, началъ закидывать петлю; при этомъ онъ сдѣлалъ какое-то замѣчаніе, услышанное старшимъ братомъ. При звукѣ его голоса, Генри внезапно пересталъ молиться и задрожалъ: онъ узналъ въ палачѣ свидѣтеля, показанія котораго стоили жизни ему и брату, хотя, кажется, онъ ошибся и палачъ только очень походилъ на этого свидѣтеля. Генри бросился на палача, какъ звѣрь, и своими скованными руками началъ наносить ему удары; потомъ схватилъ его и силился сбросить съ эшафота. Палачъ боролся и кричалъ о помощи, Младшій братъ слышалъ шумъ борьбы, но сквозь надвинутый колпакъ онъ не могъ видѣть, что происходило, а патеръ старался отвлечь его вниманіе, усиленно нашептывая ему молитвы и утѣшенія. Но, услышавъ голосъ брата, Филиппъ сорвалъ колпакъ и увидѣлъ страшную борьбу Генри съ палачемъ; онъ хотѣлъ броситься на помощь брату, но патеръ удержалъ его, и юноша, склонивъ голову на плечо духовника зарыдалъ, восклицая: "Генри, Генри, братъ мой! О, Боже!" Патеръ просилъ шерифа отложить казнь; преступниковъ отвели въ тюрьму; женщины въ толпѣ плакали, многіе мужчины молились, народъ вообразилъ, что казнь отмѣнена. Но осужденныхъ вывели снова и на площади поднялись крики негодованія, но по одному знаку патера народъ умолкъ и сталъ на колѣни: убійцы были повѣшены.
   Подобныя сцены очень часты въ Ирландіи и особенно часто онѣ повторялись въ концѣ сороковыхъ годовъ, напр. въ Типперари, гдѣ аграрныя убійства случались почти ежедневно. Каждую ночь толпы крестьянъ рыскали по странѣ, забирая и отнимая силою оружіе, какое только имъ попадалось водъ руку; потомъ начались нападенія на жилища ландлордовъ и ихъ агентовъ, грабили почты, охотились на сборщиковъ налоговъ. Нравы страшно загрубѣли, по рядомъ съ этою грубостью самые отчаянные "оборванцы" сохраняли вполнѣ симпатичныя черты. Не разъ случалось, напр., что слуга помѣщика, принимавшій самое дѣятельное участіе въ нападеніяхъ на другихъ ландлордовъ, защищалъ своего хозяина отъ своихъ-же сподвижниковъ. Вотъ, напр. одинъ изъ самыхъ отчаянныхъ аграрныхъ преступниковъ, Кьютъ Кипланъ. Онъ вмѣстѣ съ своимъ братомъ арендовалъ небольшую ферму у нѣкоего Блэка. Рядомъ съ ними жили четыре брата Генесси, изъ которыхъ одинъ служилъ у ландлорда приказчикомъ. Блэкъ прогналъ Киплановъ; они заподозрили, что онъ сдѣлалъ это по наущенію Генесси, и Кьютъ рѣшилъ перебить всѣхъ ихъ. Черезъ три мѣсяца приказчикъ былъ застрѣленъ, а братъ его убитъ на большой дорогѣ. Всѣ были убѣждены, что это дѣло Кьюта, но уликъ противъ него никакихъ не было. Третій Генесси, Девисъ, испугался и бѣжалъ въ Америку, но Кьютъ отправился вслѣдъ за нимъ, убилъ его и, вернувшись домой, началъ играть роль какого-то общаго мстителя судебнымъ приставамъ, полиціи, ландлордамъ и ихъ агентамъ. У одной вдовы крестьянки была описана за недоимку послѣдняя утварь; три пристава, назначенные для отобранія этихъ вещей, ночевали въ ея жилищѣ; въ полночь окно отворилось и Кьютъ появился въ комнатѣ. Пристава бросились бѣжать, но Кьютъ одного изъ нихъ застрѣлилъ немедленно; другой залѣзъ въ каминную трубу, Кьютъ вытащилъ его за ноги и пистолетнымъ выстрѣломъ размозжилъ ему голову; третій выскочилъ въ окно, но убійца нагналъ и застрѣлилъ. Свидѣтелей и уликъ и на этотъ разъ не было, но Кьютъ замѣтилъ, что населеніе начинаетъ относиться къ нему враждебно, и онъ нанялся въ солдаты въ Индію. Прошли годы. Кьютъ служилъ примѣрно, отличался въ битвахъ храбростью, былъ лучшимъ солдатомъ въ полку. Потомъ онъ вернулся въ Типперари, и прошелъ слухъ, что онъ принялся за прежніе подвиги. Однажды приходскій катеръ, встрѣтившись съ нимъ, началъ увѣщевать его придти къ нему на исповѣдь, Кьютъ согласился. "Но когда, спросилъ патеръ, -- въ слѣдующую суботу?" -- "Ахъ, нѣтъ, это очень ужь скоро, я не могу".-- "Почемуже?" -- "Да видите-ли, ваше преподобіе, тутъ есть шотландцы, корыхъ я..." -- "Какъ, вы рѣшились сказать мнѣ, что замышляете новое убійство?" -- "Ахъ, нѣтъ, ваше преподобіе,-- я хочу только сказать, что но могу простить этимъ чертямъ-шотландцамъ, которые приходятъ сюда и отнимаютъ десятки фермъ у честныхъ людей. Нѣтъ, я не могу идти на исповѣдь, я рѣшился подстрѣлить шотландца". Патеръ началъ снова уговаривать его придти на исповѣдь и, наконецъ, добился его согласія; но Кьютъ, нѣсколько разъ приходившій въ церковь и о чемъ-то горячо молившійся, на исповѣдь все-таки не шелъ. Встрѣтившись съ нимъ недѣли черезъ двѣ, патеръ сказалъ: "я не буду больше спрашивать васъ; идите своей преступной дорогой, я сдѣлалъ все, что могъ и предаю васъ Богу. Вы трусъ и лжецъ".-- "Нѣтъ, воскликнулъ Кьютъ, я не трусъ, и не лжецъ, но я знаю, что на исповѣди я долженъ отказываться отъ истребленія другихъ ландлордовъ, а этого я никогда не сдѣлаю. Прощайте". Вскорѣ Кьютъ былъ пойманъ ца покушеніи совершить убійство и преданъ суду. Онъ написалъ своему бывшему командиру письмо, умоляя его дать въ судѣ показаніе въ его пользу. Командиръ явился и горячо говорилъ о честности и беззавѣтной храбрости Кьюта. "Онъ долго служилъ мнѣ, показывалъ капитанъ, -- и я не знавалъ солдата вѣрнѣе его. Я обязанъ жизнію его геройству и вѣрности. Однажды, когда пули сыпались, какъ градъ, и я упалъ раненымъ, когда никто изъ обыкновенныхъ храбрецовъ не смѣлъ идти навстрѣчу этому урагану смерти, этотъ молодецъ, не щадя своей жизни, бросился впередъ, отыскалъ меня и вынесъ на рукахъ съ поля битвы. Благодарю Бога, что и я сегодня могу спасти жизнь его. Онъ неспособенъ на преступленіе, въ которомъ его обвиняютъ". Но виновность Кьюта не подлежала сомнѣнію и онъ былъ приговоренъ къ пожизненной ссылкѣ. Подобныхъ личностей въ Ирландіи множество, и они возбуждаютъ вообще сочувствіе къ себѣ въ средѣ сельскаго населенія. Аграрныя преступленія дѣйствуютъ, можно сказать, эпидемически. Извѣстный округъ живетъ мирно, ландлордъ и фермеры терпятъ другъ друга, по достаточно какой-нибудь безтактной выходки управляющаго помѣстьемъ, повышенія ренты и т. д., чтобы возбудить злобу и мщеніе фермеровъ. Ландлорды стараются выказать твердость своего характера, не идутъ на уступки, по-своему мстятъ, и преступленія усиливаются, распространяя въ одной изъ враждующихъ сторонъ ужасъ, въ другой -- злорадство. Сюлливанъ описываетъ слѣдующую сцену въ одномъ магазинѣ графства Мэйо. Въ базарный день магазинъ былъ наполненъ крестьянами. Вдругъ они одинъ за однимъ начали снимать шляпы, креститься и шептать: "слава Богу!" -- "Что такое случилось, спросила одного изъ нихъ хозяйка магазина".-- "Ахъ, мадамъ, благодареніе Богу, да развѣ вы не слышали? Сегодня утромъ застрѣлили величайшаго тирана въ графствѣ Мэйо. "Но, говоритъ Сюлливанъ,-- нѣтъ предмета въ Ирландіи, о которомъ-бы искреннее, вѣрное и независимое мнѣніе было такъ рѣдко, какъ объ аграрныхъ преступленіяхъ. Эти преступленія во многихъ случаяхъ столь ужасны, что никто не смѣетъ и заикнуться о причинахъ ихъ, не навлекая на себя обвиненія въ сочувствіи имъ. Съ другой стороны, причины, вызывающія эти преступленія, столь чудовищны, что если кто проклинаетъ преступниковъ, какъ они того заслуживаютъ, то предполагается, что онъ непросительно равнодушенъ къ жадности, скряжничеству и бездушію ландлордовъ, наталкивающихъ людей на злодѣянія. Такимъ образомъ, тридцать или даже двадцать лѣтъ тому назадъ всѣ мы стояли, раздѣленные на два враждебныхъ лагеря: съ одной стороны ландлорды и всѣ сочувствующіе безчеловѣчной "очисткѣ" имѣній, съ другой -- фермеры, явно симпатизирующіе забрызганнымъ кровью убійцамъ".

С. Ш.

(Окончаніе слѣдуетъ.)

"Дѣло", No 3, 1879

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru