Lib.ru/Классика: Шашков Серафим Серафимович. Всенародной памяти царя-работника

ВСЕНАРОДНОЙ ПАМЯТИ ЦАРЯ-РАБОТНИКА.

Прошло уже больше мѣсяца, какъ Россія отпраздновала двухсотлѣтній юбилей рожденія своего великаго національнаго героя, и газеты до сихъ поръ приносятъ извѣстія о торжествѣ этого дня въ самыхъ отдаленныхъ провинціяхъ. Установленный церемоніалъ былъ въ точности исполненъ даже въ ничтожнѣйшихъ уѣздныхъ городишкахъ, гдѣ, также какъ и въ столицахъ, гудѣли церковные колокола, были парады, по мѣстамъ произносились и проповѣди, въ которыхъ возвеличивалась слава петровскихъ дѣлъ. Но при всемъ этомъ юбилей не имѣлъ такого характера національнаго торжества, какъ, напр., въ Германіи юбилей Шиллера, въ Америкѣ ежегодный юбилей ея независимости, или праздновавшійся въ нынѣшнемъ-же году трехсотлѣтній юбилей освобожденія Нидерландовъ отъ испанскаго владычества. И прежде, чѣмъ успѣли прибрать полностки и снять гирлянды съ бронзоваго памятника Петра, зрители разошлись по домамъ, не подумавъ ни о значеніи юбилятора, ни о внутреннемъ смыслѣ самаго юбилея. Какая косность мысли, какое поразительное отсутствіе общественнаго такта!

Въ Петербургѣ передъ юбилеемъ нѣкій ученый мужъ прочелъ для простонародья нѣсколько публичныхъ лекцій, въ которыхъ подробно разсматривалъ Петра съ одной точки зрѣнія, восхваляя подвиги его православнаго благочестія, перечисляя, какія церкви онъ построилъ, сколько вкладовъ сдѣлалъ и т. д. Самый распространенный изъ нашихъ журналовъ издалъ къ юбилею заупокойный номеръ, въ которомъ разсказывается "О палатѣ, въ коей скончался Петръ I", а двѣ другихъ статьи трактуютъ о малороссійскихъ эмигрантахъ при Петрѣ, да о кронпринцессѣ Шарлотѣ ("Вѣстникъ Европы", кн. V). Изъ другихъ литературныхъ органовъ нѣкоторые сдѣлали еще хуже, и, вмѣсто того, чтобы вспомнить о Петрѣ, начали соплетать похвалы желѣзнодорожному антрепренеру, г. Варшавскому. Много невеселыхъ мыслей возбудило въ насъ торжество петровскаго юбилея, и самое грустное впечатлѣніе произвела на насъ литература, которая не воспользовалась этимъ случаемъ для разъясненія историческаго значенія этого великаго національнаго героя. Только славянофильская "Бесѣда" повѣстила у себя нѣсколько матеріаловъ, которые показываютъ, что нашъ простой народъ, но имя котораго отрицали петровскую реформу прежніе славянофилы, по изслѣдованіямъ нынѣшнихъ, до сихъ поръ хранитъ и чтитъ память о великомъ царѣ-работникѣ, сохраняетъ воспоминаніе о малѣйшихъ подробностяхъ его жизни, о самыхъ незначительныхъ изъ его великихъ дѣлъ, и окружаетъ его образъ такими чертами, которыя дѣлаютъ его полу-мифическимъ творцомъ молодой Россіи. Нельзя, конечно, радоваться, что къ народнымъ воспоминаніямъ о Петрѣ примѣшивается суевѣрный мифическій элементъ; но съ другой стороны нельзя не надѣяться, что настанетъ, наконецъ, время, когда нашъ народъ познакомится съ историческою личностью Петра и пойдетъ по пути, ему указанному его другомъ, его героемъ, полнѣйшимъ выразителемъ его великихъ достоинствъ и его недостатковъ.

Что славянофильская "Бесѣда" сообщаетъ интересныя данныя для доказательства народности Петра; что редакція "Русской Старины", которая лѣтъ десять тому назадъ относилась къ Петру въ весьма обличительномъ тонѣ, теперь высказываетъ о немъ совершенно противоположное мнѣніе (см. "Р. Стар.", іюнь, стр. 845); что во множествѣ юбилейныхъ рѣчей мы не встрѣтили ни одного отголоска старинныхъ мнѣній, нападавшихъ на Петра за его мнимую невѣрность своей народности и духу своего вѣка,-- все это нисколько не удивляетъ насъ. Полутораста лѣтъ было очень достаточно, чтобы вполнѣ убѣдиться въ благодѣтельномъ значеніи для народа петровскихъ реформъ. Такая медленность оцѣнки нашего національнаго героя даже достойна всякаго сожалѣнія. Полтора вѣка понадобилось на то лишь, чтобы люди, болѣе или менѣе, въ томъ или другомъ смыслѣ желающіе пользы своему народу, убѣдились, наконецъ, что единственное спасеніе послѣдняго и въ настоящемъ и въ будущемъ находятся на пути, указанномъ геніемъ Петра. Сколько втеченіи этихъ полутораста лѣтъ было употреблено усилій, чтобы свернуть съ петровской дороги, сколько вымышлено софизмовъ, сколько написано сочиненій, чтобы доказать непригодность для народа петровскихъ идей, сколько этими софизмами увлечено честныхъ, но наивныхъ душъ, въ родѣ Хомякова, Кирѣевскаго и Аксакова, сколько прикрыто ими реакціонныхъ интригъ, и сколько разъ, наконецъ, всевозможные реакціонеры, стараясь дать популярность себѣ, прикрывались петровскимъ знаменемъ и громко клялись въ вѣрности идеямъ преобразователя! Примѣры подобной уловки можетъ наблюдать всякій, кому не помѣшаетъ скука пересмотрѣть товары, выставляемые на нашемъ литературномъ торжищѣ. Я не читаю "Московскихъ Вѣдомостей", я давно уже не интересуюсь тѣмъ, что измышляютъ сбившіеся съ толку надзиратели полицейскаго благочинія; но могу держать пари, что въ своихъ юбилейныхъ рѣчахъ и статьяхъ Катковъ и К^о не находили словъ, достаточныхъ для должнаго прославленія Петра Великаго...

Но если теперь уже не нападаютъ на Петра съ оружіемъ Карамзина и славянофиловъ, зато,-- намѣренно или ненамѣренно,-- мало разъясняютъ его народное значеніе и почти вовсе не указываютъ на тѣ поучительные уроки, которые даетъ его жизнь настоящему времени. Положимъ, что уроки дѣло щекотливое; но дѣятельность Петра до того поучительна, что изъ одного только безпристрастнаго и толковаго обзора ея историческихъ фактовъ выясняется уже самъ собой весь смыслъ его реформаціоннаго характера.

Петръ жилъ и дѣйствовалъ въ переходную эпоху, полную внутренней борьбы старыхъ и новыхъ идей, стремленій, порядковъ, потребностей. Старая Русь разлагалась и ей предстояло на выборъ, или подпасть подъ печальную участь византійской имперіи или-же, сдѣлавшись европейскою страною, почерпнуть въ европейской цивилизаціи новыя силы для своего возрожденія и дальнѣйшаго развитія. Политическая самостоятельность Россіи находилась въ опасности. Въ то время, какъ русскіе съ успѣхомъ двигались на востокъ и утверждали свое владычество на берегахъ Тихаго океана, съ сѣвера ихъ били и тѣснили шведы, съ запада поляки и нѣмцы, съ юга постоянно угрожали турки, а крымскіе татары не переставали разорять Россію и даже получали съ нея ежегодную дань. Русскіе войска находились въ салонъ первобытномъ состояніи,-- безъ организаціи, безъ хорошаго оружія, безъ всякихъ познаній въ военномъ искуствѣ. Покрытая лѣсами и болотами, неимѣвшая ни хорошихъ дорогъ, ни даже достаточнаго рѣчного судоходства, съ своимъ полубродячимъ народонаселеніемъ, Россія не только не имѣла фабричной промышленности, но даже ея земледѣліе было въ такомъ состояніи, что не могло предохранять народа отъ постоянныхъ и опустошительныхъ голодовокъ. Отъ тягостныхъ податей и повинностей, отъ злоупотребленій администраціи, отъ религіозныхъ гоненій, отъ набѣговъ внѣшняго врага -- народъ разбѣгался во всѣ стороны и правительство вмѣстѣ съ высшими сословіями заботилось главнымъ образомъ о томъ, чтобы прикрѣпить крестьянъ къ землѣ. Воры и разбойники опустошали страну; войска, подъячіе, воеводы, которые не получали жалованья, а кормились отъ дѣлъ, разоряли ее; бѣдная, деревянная, крытая соломою и драньемъ Русь періодически опустошалась изъ края въ край страшными пожарами и принуждена была выстраиваться снова. Крѣпостное право сдѣлалось основою государства; духовенству принадлежала цѣлая треть русской земли и множество крестьянъ а монахи были первыни купцами въ странѣ. Бѣдность страны простиралась до того, что даже Москва, казавшаяся издали великолѣпнымъ Іерусалимомъ, внутри являлась бѣднынъ Вифлеемонъ, по выраженію одного путешественника. Торговля съ иностранцами была ничтожна, по неимѣнію въ Россіи доступнаго кораблямъ моря, кромѣ Бѣлаго, вслѣдствіе вѣковой ненависти къ европейцамъ и того обстоятельства, что иностранные купцы всякій разъ, какъ они получали возможность торговать съ русскими, умѣли монополизировать и трудъ и капиталы. Нравственное и политическое состояніе народа было еще хуже его экономическаго положенія. Личность человѣческая была ограничена и сдавлена со всѣхъ сторонъ; въ семьѣ, въ общинѣ, въ деревнѣ, въ городѣ, въ церкви, въ государствѣ она безусловно подчинялась авторитету старшаго,-- отца, сходки стариковъ, помѣщика, воевода, духовенства, царя. Народъ жилъ въ патріархальнихъ понятіяхъ родового быта и дѣлился на старшихъ и младшихъ. Но не было мира и порядка въ этой землѣ. Крестьяне враждовали съ помѣщиками, съ кулаками кабалителями, враждовали съ городами, съ инородцами и другъ съ другомъ, свѣтскія власти ссорились съ духовными, горожане съ посадскими, помѣщики съ сосѣдями, а спѣсивые бояре тягались и дрались между собой изъ-за царской подачки и изъ-за споровъ о родовой чести. Только царь, вѣра, да единство національности объединяли страну однообразными чувствами и стремленіями. Но національное единство нарушалось областною рознью и стремленіемъ къ мѣстной самостоятельности, остатки которой, сохранившись со временъ удѣльно-вѣчевого періода, такъ рельефно выразились въ смутное время. Единство вѣры окончательно было разорвано въ XVII вѣкѣ религіозными споромъ относительно нѣкоторыхъ частностей догматики и обрядовой набожности. Двоевѣріе, существовавшее искони вслѣдствіе вѣкового смѣшенія христіанскихъ понятій съ языческой, выродилось въ расколъ, который и господствующую церковь и царя провозгласилъ антихристомъ. Въ то-же время, подъ вліяніемъ религіозныхъ движеній Европы, возникли въ народѣ раціоналистическія секты. Половина націи вооружилась противъ другой во имя вѣры,-- пошли гоненія, казни, сожженія на кострахъ, разоренія самой трудолюбивой части націи, и суевѣрно-фанатическій, несчастный народъ видѣлъ пришествіе антихриста и ждалъ кончины міра. Правительство было безсильно и противъ внѣшнихъ враговъ и противъ внутреннихъ неурядицъ. Добродушный Алексѣй, окруженный какъ непроницаемою стѣной интригующими боярами и попами, при всемъ своемъ желаніи ничего не могъ сдѣлать для народа, который всюду били, грабили, обращали въ рабство. И въ довершеніе всѣхъ бѣдствій, масса какъ высшихъ, такъ и низшихъ классовъ не сознавала всей хилости своего положенія, и гордая своею вѣрою, своимъ владычествомъ надъ чувашами, остяками и тому подобными народцами, воспитанная въ полномъ невѣжествѣ о цивилизованномъ мірѣ, считала себя первою богоизбранною націей, а своего царя земнымъ богомъ и самымъ могущественнымъ государемъ въ свѣтѣ. "Нашъ цезарь побольше вашихъ цезарей будетъ, а каждый попъ у его царскаго величества -- что вашъ папа", говорили однажды бояре австрійскимъ посламъ. Европа считалась страною, находящеюся во власти дьявола, ея обитатели погаными еретиками, ея цивилизація навожденіемъ сатаны, ея наука злохудожною премудростью, а свободная дѣятельность разума -- величайшимъ преступленіемъ. Напротивъ, народные обычаи и суевѣрія, отческія преданія, московско-византійская доктрина были для русскихъ вѣчною истиною, которой долженъ безусловно покоряться каждый умъ. Абсолютная вѣрность старины считалась необходимымъ условіемъ существованія и благоденствія государства, потому-что "которое царство начинаетъ переставливать свои обычаи, и то царство не долго стоитъ".

Прежніе историки, представляя себѣ Петра не человѣкомъ, а какимъ-то полубогомъ, сверхъестественнымъ геніемъ, неимѣвшимъ ничего общаго "съ окружавшею его средой, изображали реформу внезапнымъ насильственнымъ переломомъ. Въ сущностные никакой внезапности тутъ не было и сближеніе съ Европой началось задолго до Петра. Русскіе давно уже езъ торговыхъ и политическихъ видовъ стремились къ морю, давно уже они чувствовали необходимость преобразовать свое войско на европейскій образецъ, познакомиться съ воинскимъ, промышленнымъ, медицинскимъ, архитектурнымъ и другими искуствами Европы; давно уже они вызывали въ Россію европейскихъ офицеровъ, пушкарей, медиковъ, ремесленниковъ, музыкантовъ, актеровъ. Несмотря на строгія запрещенія, нѣкоторые начинали уже ѣздить за-границу и даже навсегда эмигрировать изъ Россіи. Необходимость европейской цивилизаціи чувствовалась многими. Сближеніе съ Европой естественно начиналось съ внѣшнихъ признаковъ. Все больше и больше являлось людей, которые начинали брить себѣ бороды и стричь по-европейски волосы, носить европейское платье, и вести европейскій образъ жизни, учиться музыкѣ и иностраннымъ языкамъ. При дворѣ заводится уже театръ, а у бояръ нѣмецкая музыка. Табакъ входитъ въ общее употребленіе, а подневольная женщина расшатываетъ стѣны своего терема и рвется на свободу. Само правительство чувствуетъ необходимость преобразованій, но ограничивается робкими полумѣрами, незначительными отдѣльными уступками духу времени, которыя не будучи связаны между собой одной радикальной реформой, приносятъ не столько пользы, сколько вреда и только усиливаютъ ярость враговъ цивилизаціи. Русскіе самовольно отлучаются за-границу, и ихъ дуютъ за это кнутомъ или казнятъ смертью. За продажу или куреніе табаку, постепенно усиливающіяся, законъ грозитъ конфискаціей имущества и лишеніемъ живота. За "ношеніе платья и стриженіе волосъ по иноземному обычаю" также не легко достается виновнымъ. Сближеніе съ Европой вызываетъ неистовый ропотъ невѣжественныхъ консерваторовъ, и даже самъ царь Алексѣй, вызывая иностранцевъ на службу, въ своемъ секретномъ указѣ по этому поводу, называетъ ихъ "еретиками, б...скими дѣтищами, и ворами* и повелѣваетъ опредѣлять ихъ исключительно въ военную службу. Духовенство въ лицѣ патріарха Іоакима требуетъ удаленія иностранцевъ даже изъ войскъ, "потому что иновѣрцы съ нами, православными христіанами, въ вѣрѣ не единомысленны, въ преданіяхъ отеческихъ не согласны, церкви, матери нашей, чужды. Какая-же помощь можетъ быть отъ нихъ, проклятыхъ еретиковъ? Только гнѣвъ божій наводятъ!" Но ни проклятія фанатиковъ, ни угрозы власти не останавливали постепеннаго сближенія съ иностранцами. Во всемъ народѣ чувствовалась необходимость перемѣнъ. Всеобщее недовольство волновало массы; бунты слѣдовали за бунтами, и все предвѣщало новый ужасный погромъ, въ родѣ разиновщины или смутнаго времени. Но масса народа только чувствовала тяжесть зла, а не знала основныхъ причинъ ого, не умѣла найти выхода на лучшую дорогу. Передовые люди изъ высшаго общества сознавали необходимость реформъ въ европейскомъ смыслѣ, но не имѣли никакой опредѣленной и достаточно широкой программы, а правительство занималось полумѣрами и совершенно запутывалось въ своихъ мѣропріятіяхъ, парализируемыхъ и эксплуатируемыхъ консервативною партіей. Но и въ это время мы уже видимъ нѣсколько передовыхъ людей, которые болѣе или менѣе широко и вѣрно представляютъ себѣ истинное положеніе вещей, анализируютъ множество золъ, угнетающихъ народъ, сознаютъ его нужды и потребности и указываютъ на единственное радикальное средство для отвращенія неизбѣжной гибели отечества. Этими представителями народнаго сознанія являются сербъ Юрій Крижаничь, эмигрировавшій изъ Россіи дьякъ Григорій Котошихинъ и крестьянинъ Иванъ Посошковъ. Котошихинъ рисуетъ мрачную картину русскаго общества наканунѣ преобразованія; азіятской дворъ, наполненный нелѣпою роскошью и надменный самодовольнымъ величіемъ, тупоумные бояре, которые, "уставя брады въ землю," выслушиваютъ волю царя или подписываютъ рѣшенія своихъ дьяковъ и подъячихъ; никуда негодное войско, невѣжественное спѣсивое барство, административный грабежъ, бѣдность страны, рабство женщины и всеобщая безнравственность -- все это возмущаетъ Котошихина и приводитъ его къ сознанію необходимости коренныхъ реформъ въ европейскомъ смыслѣ. Еще подробнѣе развивалъ ту-же самую идею Крижаничь. "Главный вредъ для общаго блага проистекаетъ изъ недостатка самопознанія, говоритъ онъ: -- когда люди сами себя, свои обычаи излишне любятъ, когда считаютъ себя сильными, богатыми, мудрыни, не будучи, на самомъ дѣлѣ, таковыми." Чтобы подорвать этотъ нелѣпый квасной патріотизмъ, Крижаничь сравниваетъ бѣдную, тупую и косную Россію съ богатою Европою, богатою оттого, что тамъ "разумы народа хитры, процвѣтаютъ науки и господствуютъ мудрые законы, какъ, напр., во Франціи. Въ Россіи-же народъ невѣжественъ, "разумы наши тупы и косны, языкъ неразвитъ для выраженія научныхъ понятій; за наше невѣжество, за наше некрасивое и неудобное платье, за нечесанные волосы и бороды, за неумѣнье изъяснять, ея, за пьянство и неряшество, иностранцы презираютъ насъ. Датскій король сказалъ о нашихъ послахъ: "если эти люди еще ко мнѣ придутъ, то я долженъ буду построить имъ свиной хлѣвъ, потому что гдѣ они постоятъ, тамъ полгода никто не можетъ жить отъ смрада." Всеобщее пьянство, развратъ, мужеложство ставятъ русскихъ ниже турокъ. А всеобщій деспотизмъ и опека окончательно дѣлаютъ ихъ безнравственными. Власть наша не умѣетъ вовсе быть умѣренною, но все по окраинамъ и пропастямъ блуждаетъ. Земля усѣяна кабаками, таможенными заставами, откупщиками, цѣловальниками, выемщиками, тайными доносчиками. Всякая свобода личности и труда стѣснены со всѣхъ сторонъ. Поэтому всѣ живутъ, дѣйствуютъ, торгуютъ секретно, со страхомъ и обманывая громадную толпу начальниковъ и палачей, хитря и подкупая власть, обдувая другъ друга, дѣлаются трусливыми, забитыми, низкими и коварными". Главнымъ средствомъ для излеченія всѣхъ этихъ золъ Крижаничь считаетъ науку, знаніе и реформы въ европейскомъ духѣ. При этомъ онъ доказываетъ, что эта реформа можетъ совершиться только посредственъ диктатуры верховной власти и сообщаетъ въ своей программѣ довольно много требованій, которыя впослѣдствіи были выполнены Петромъ. Современникъ послѣдняго, крестьянинъ Посошковъ всею душою стремится къ широкимъ и быстрымъ реформамъ, видя всеобщее неустройство, невѣжество и злоупотребленія въ духовенствѣ, дворянствѣ, разоряющемъ крестьянъ, которыхъ необходимо освободить, въ войскѣ, въ неразвитомъ купечествѣ, судахъ и администраціи. Все это вмѣстѣ съ суевѣріемъ, разбоями, пожарами и всеобщею бѣдностью несчастнаго народа грозитъ окончательною гибелью странѣ. Ей необходимы широкія и быстрыя реформы, а для выполненія ихъ неизбѣжно будетъ прибѣгнуть къ помощи террора. "Безъ страха не думаю я, чтобы можно было тотъ злой корень истребить: если какая-нибудь земля сильно задернѣетъ, то нельзя на ней сѣять пшеницы, пока этого дервія огяемъ не выжгутъ; такъ и въ народѣ злую застарѣлость зломъ нужно и истреблять." Необходимость для Россіи реформы понимали даже иностранцы, и европейскіе дипломаты внушали русскому правительству, что она и для себя и для своего народа извлечетъ одни только выгоды отъ сближенія съ Европой. "Отъ его царскаго величества зависитъ писалъ въ 1699 г. польскій уполномоченный Карловичъ -- извлечь необъятныя выгоды, достигнуть всемірной славы, завести цвѣтущую торговлю съ Голландіей, Англіей, Испаніей, Португаліей, со всѣми сѣверными, западными и южными странами Европы, а что всего важнѣе, открыть черезъ Россію торговый путь между востокомъ и западомъ, съ исключительнымъ правомъ на всѣ выгоды. Этимъ средствомъ его царское величество войдетъ въ ближайшія связи съ первыми монархами христіанскими, пріобрѣтетъ значеніе и вѣсъ въ общихъ дѣлахъ Европы, учредитъ грозный флотъ и, поставивъ Россію на степень третьей морской державы, принудитъ французскаго короля отказаться отъ мечты о всемірной монархіи, чѣмъ скорѣе, нежели покореніемъ турокъ и татаръ, прославится во всемъ свѣтѣ... Московитяне выучатся на чужой счетъ военному искуству, а потомъ, не нуждаясь болѣе въ иностранныхъ офицерахъ, съ наилучшимъ успѣхомъ поведутъ войну съ турками и татарами. Прочія выгоды лучше всего взѣситъ высокій умъ его царскаго величества".

Такимъ образомъ, ко времени Петра даже Европа начала стараться, чтобы, такъ или иначе, извлечь выгоды изъ Россіи, такъ или иначе, сдѣлать ее своею. Послѣднее возможно было сдѣлать двумя путями: или отнять у Россіи нѣкоторыя важныя ея области, что, по всей вѣроятности, и случилось-бы при Карлѣ XII, или же, втянувъ Россію на путь реформы, ввести ее въ систему европейскихъ государствъ на пользу общеевропейской торговли и для поддержки международныхъ отношеній того или другого государства. Слѣдовательно, иностранная политика ставила для Россіи дилемму: или подвергнуться неудачнымъ войнамъ, подпасть подъ вліяніе Европы и медленно реформироваться подъ этимъ вліяніемъ, какъ это дѣлается теперь съ Турціей, или же реформироваться самостоятельно и превратиться въ сильное европейское государство. Къ подобной-же дилеммѣ приводилъ и весь ходъ внутреннихъ дѣлъ. Старая Русь разлагалась на множество враждебныхъ элементовъ, противъ которыхъ начинала уже дѣйствовать новая Россія, стремившаяся къ Европѣ. Петръ своимъ геніальнымъ умомъ понялъ сущность дѣлъ, сосредоточилъ въ своей великой личности всѣ отдѣльныя прогрессивныя стремленія народа, выяснилъ его малосознанныя потребности, и спасъ Россію и отъ политическаго униженія извнѣ и отъ насильственнаго переворота внутри. Переворотъ былъ неизбѣженъ, но предоставленный самому себѣ онъ, по всей вѣроятности выразился-бы въ формахъ, близкихъ къ разиновщинѣ или пугачевщинѣ, повергъ-бы страну въ окончательный хаосъ и повелъ-бы за собой ожесточенную реакцію. Масса народа возстала-бы по одному только непосредственному чувству невыносимыхъ страданій, но не понимая необходимости европейской реформы, не стала-бы вовсе дѣйствовать во имя ея. Друзья-же реформы были еще слишкомъ слабы и малочисленны, чтобы овладѣть движеніемъ и могли ожидать отъ невѣжественный массы однихъ только преслѣдованій. Петръ спасъ Россію отъ этихъ неизбѣжныхъ бѣдствій. Онъ сталъ во главѣ прогрессивнаго движенія и произвелъ переворотъ самъ. Онъ разрѣшилъ великую задачу, заданную народною жизнью; обладая чрезвычайно сильнымъ умомъ и непреклонною волею, онъ черпалъ свою главную силу въ томъ народномъ движеніи, которое породило его, на которое онъ опирался и нощнымъ двигателемъ котораго онъ сдѣлался. Добролюбовъ удачно сравниваетъ отношеніе великихъ людей къ породившему ихъ народу съ тѣмъ физическимъ процессомъ, при которомъ поднимающіяся съ земли испаренія постепенно сосредоточиваются въ болѣе концентрированную массу и затѣмъ даютъ громъ, молнію и животворный дождь. Петръ и былъ именно такою грозою и такимъ дождемъ. Его, поэтому, совершенно справедливо, можно считать и сыномъ народа и отцомъ отечества.

Понадобилось много лѣтъ, чтобы въ душной атмосферѣ московскаго царства даже великій петровскій умъ могъ выработать себѣ сознательную идею реформы. Любознательность Петра была ненасытна, но около себя онъ могъ найти только такихъ учителей-цивилизаторовъ, подобныхъ которымъ можно видѣть въ настоящее время въ ханствахъ Средней Азіи, гдѣ русскіе фельдфебели дѣлаются генералъ-фельдцейхмейстерами, а бѣглый русскій писарь считается ученымъ мужемъ. Только путешествіе по Европѣ, всестороннее наблюденіе надъ европейской цивилизаціей, знакомство съ государственными дѣятелями образованныхъ странъ и съ первостепенными учеными въ родѣ Лейбница помогли Петру составить ясную и широкую програину преобразованій. Петръ вовсе не былъ теоретикомъ, но это былъ величайшій практикъ своего времени, практикъ который вникалъ вовсе и на собственномъ опытѣ знакомился со всѣми проявленіями народной жизни. Онъ собственными руками строилъ корабли и плотничалъ, писалъ для газетъ и держалъ корректуры, дергалъ зубы и руководилъ войною, зналъ, какъ солить огурцы и какъ лучше дѣлать юфть, какою косою удобнѣе косить сѣно и какъ крестятъ ребенка въ крестьянской семьѣ. Вся жизнь его была непрерывнымъ трудомъ, трудомъ упорнымъ и тяжкимъ, какъ трудъ того многострадальнаго народа, на пользу котораго онъ жилъ и который до сихъ поръ въ своихъ сказаніяхъ съ восторгомъ вспоминаетъ о немъ: "вотъ такъ царь былъ; работникъ былъ,-- даромъ хлѣба не ѣлъ"!... Самъ Петръ съ благородною гордостью хвастался тѣмъ, что онъ "въ потѣ лица ѣлъ хлѣбъ свой". Врагъ роскоши и расточительности, царь-работникъ жилъ, можно сказать, только одною своею работою. Проходя постепенно всѣ воинскія должности и получая за нихъ жалованье по обыкновенному окладу, онъ велъ самый простой образъ жизни, могъ довольствоваться дворцомъ въ три комнатки, носилъ кафтанъ изъ грубаго сукна, могъ питаться, чѣмъ питались его крестьяне, ѣздилъ по столицѣ съ однимъ только деньщикомъ въ простой одноколкѣ объ одну лошадь. Онъ братался съ матросами, бывалъ тысяцкимъ на мѣщанскихъ свадьбахъ, крестилъ ребятъ въ крестьянскихъ избахъ, пѣлъ на церковномъ клиросѣ и женился на простой сиротѣ крестьянкѣ. Во всей этой простотѣ, такъ приближавшей Петра къ народу, не было и тѣни лицемѣрія, не было никакихъ разсчетовъ, чтобы понравиться массѣ. Живой, неиспорченной натурѣ Петра была противна могильная обстановка московскаго двора, противенъ всякій этикетъ не только московскій, но даже европейскій. Онъ разорвалъ эти путы, вырвался на свободу, началъ жить и веселиться съ народомъ, съ живыми людьми) а не съ маріонетками, двигающимися по церемоніялу; онъ не чувствовалъ вкуса въ скучной роскоши величія, а увлекался жизнью, наслаждался ею и изучалъ ее. И народъ любилъ своего, хотя и грознаго, но общедоступнаго царя. Прежніе государи были далеки отъ массы, которую отдѣляли отъ нихъ стѣны дворца, правила этикета и интриги бояръ. Голосъ народа не доходилъ до царя, и народъ, напр., при добродушномъ Алексѣѣ, нерѣдко возставалъ противъ бояръ, служившихъ стѣною между нимъ и верховною властью. Въ народѣ всегда чувствовалась потребность тѣснаго родственнаго общенія съ царемъ. Петръ удовлетворилъ этой потребности, перейдя изъ недоступнаго дворца въ самую среду народной массы. Всѣ, не зараженныя фанатическою суевѣрною ненавистью къ реформѣ или своекорыстными разсчетами партіи, еще болѣе, чѣмъ простотою Петра, должны были увлекаться его самоотверженною преданностью народному благу, которому онъ жертвовалъ всѣмъ. Когда на Прутѣ ему угрожалъ турецкій плѣнъ, онъ послалъ сенаторамъ свое безсмертное письмо. "Господа Сенатъ! Извѣщаю васъ, что я со всѣмъ своимъ войскомъ безъ вины или погрѣшности нашей, но единственно только по полученнымъ ложнымъ извѣстіямъ, въ семь кратъ сильнѣйшею турецкою силою такъ окруженъ, что всѣ пути къ полученію провіанта пресѣчены и что я, безъ особливой божіей помощи, ничего иного предвидѣть не могу, кромѣ совершеннаго пораженія, или что я впаду въ турецкій плѣнъ. Если случится сіе послѣднее, то вы не должны меня почитать своимъ царемъ и государемъ, и ничего не исполнять, что иною, хотя-бы то по собственноручному повелѣнію отъ насъ, было требуемо, покамѣстъ я самъ не явлюся между вами въ лицѣ моемъ; но если я погибну и вы вѣрныя извѣстія получите о моей смерти, то выберите между собою достойнp3;йшаго мнѣ въ наслѣдники". Служа единственно народному благу, Петръ во имя послѣдняго отвергъ сына, когда увидѣлъ, что законный его наслѣдникъ можетъ только повредить реформѣ. "Я за отечество и за подданныхъ моихъ писалъ онъ сыну -- жизни не жалѣлъ и не жалѣю, то неужели пожалѣю тебя? Лучше будь чужой добрый, чѣмъ свой негодный". И дѣйствительно, Петръ не пожалѣлъ ничего, ни своей родственной любви, ни жизни сына. Въ 1721 г. онъ постановилъ, что государь имѣетъ право назначать себѣ наслѣдникомъ кого угодно изъ дѣтей своихъ и отрѣшать его отъ престола, въ случаѣ его неспособности, а царевичъ Алексѣй былъ приговоренъ къ смерти и умеръ въ казематѣ. Что Петръ "за отчество и за подданныхъ своихъ жизни не жалѣлъ, это мы видимъ на каждомъ шагу въ его жизни. Онъ не жалѣлъ себя и въ полтавской битвѣ, когда въ своемъ приказѣ говорилъ войскамъ: о Петрѣ вѣдайте, что ему жизнь не дорога, жила-бы только Россія во славѣ и благоденствіи"... Онъ не жалѣлъ себя даже въ маловажныхъ случаяхъ, когда его великое сердце заставляло его помогать страдающимъ несчастнымъ людямъ. Въ своихъ заграничныхъ поѣздкахъ онъ познакомился съ однимъ ксендзомъ и постоянно заѣзжалъ къ нему выпить рюмку водки и побесѣдовать. Въ одно изъ этихъ посѣщеній онъ нашелъ ксендза опасно больнымъ отъ какого-то злокачественнаго нарыва. Ксендзъ объяснилъ царю, что ему совѣтуютъ найти человѣка, который-бы согласился высосать ртомъ все содержимое нарыва, что это только и можетъ исцѣлить болѣзнь. Петръ тотчасъ становится на колѣни подлѣ кровати больного и, несмотря на сопротивленіе послѣдняго, высасываетъ нарывъ! И Петръ преждевременно погубилъ свою жизнь, помогая несчастнымъ. Увидѣвъ, на Финскомъ заливѣ, вблизи Лахты, ботъ съ солдатами во время зимней бури, онъ бросился въ воду и началъ помогать освобожденію бота съ мели и спасать тонувшихъ. Отъ простуды его застарѣлая болѣзнь разыгралась и свела его въ могилу. Петръ, ненавидѣвшій этикетъ, роскошь и надутое чванство, ненавидѣлъ и раболѣпіе, то раболѣпіе, которое въ древней Руси считалось національною добродѣтелью. Вводя въ русскую жизнь посредствомъ своихъ ассамблей и новыхъ обычаевъ принципъ простоты и житейскаго равенства, запретивъ подданнымъ подписываться Ваньками, Павлушками и тому подобными унизительными именами съ прибавленіемъ холопъ, запретивъ кланяться царю въ землю и снимать шапки передъ дворцомъ, Петръ объяснялъ своимъ подданнымъ: "какое-же будетъ различіе между Богомъ и царемъ, когда воздавать будутъ равное обоимъ почтеніе? Менѣе низкости, болѣе усердія къ службѣ и вѣрности ко мнѣ и государству -- сія-то почесть свойственна царю". Искренность и правдолюбіе Петра извѣстны. Коль скоро онъ самъ убѣждался или. его убѣждали другіе въ ошибкѣ, онъ гласно, въ указѣ, сознавался въ ней, исправлялъ ее и объяснялъ своимъ подданнымъ какъ вредъ ошибки, такъ и значеніе ея поправки. Увѣренный въ своемъ умѣ и въ своихъ великихъ способностяхъ, онъ разгорячался отъ противорѣчія, но честный и искренній человѣкъ всегда могъ говорить ему правду, обличать его поступки и заставлять его сознаваться въ ошибочности своихъ распоряженій. Онъ любилъ такихъ людей и увлекался англійскими порядками, допускавшими правдивый контроль народныхъ представителей надъ королемъ. Сидя въ англійскомъ парламентѣ, Петръ говорилъ: "какъ пріятно слышать, что англичане говорятъ королю правду въ глаза. Вотъ чему надо научиться у нихъ моимъ подданнымъ!"... Петра укоряютъ за то, что онъ преслѣдовалъ консервативную оппозицію дома, старался противодѣйствовать писателямъ, порицавшимъ его въ европейской прессѣ и напротивъ покровительствовалъ людямъ, сочинявшимъ ему панегирики. Но его личность была такъ тѣсно соединена съ реформою, что нападая на одну, нельзя было не задѣвать и другой, а для самаго Петра невозможно было защищать реформу, не защищая своей личности. Противъ него говорили и писали въ Россіи одни только раскольники, попы, монахи, кликуши, юродивые, старомодные бояре, словомъ, враги реформъ, и Петръ преслѣдовалъ ихъ. За-границей противъ него писали политическіе враги Россіи или лично обиженные иностранцы, и онъ пускалъ противъ нихъ литературныхъ защитниковъ, которые доказывали невѣрность слуховъ и извѣстій, могущихъ помѣшать сближенію Европы съ Россіей и переселенію въ нее образованныхъ иностранцевъ. Когда-же отъ враждебныхъ выходокъ противъ себя и пасквилей Петръ не видѣлъ никакой политической опасности, то онъ относился къ нимъ равнодушно. Однажды Стефанъ Яворскій въ придворной церкви началъ, публично обличать Петра въ проповѣди, называя его "разорителемъ закона божія", "законопреступнымъ человѣкомъ", "прелюбодѣемъ, бросившимъ законную жену и взявшимъ чужую", "нарушителемъ благочестія, мостовъ и иконопочитанія, ослушникомъ церкви, язычникомъ и мытаремъ". Придворные запретили Стефану проповѣдывать, но Петръ отмѣнилъ это запрещеніе и только замѣтилъ, что Стефанъ поступилъ не по церковному уставу, который повелѣваетъ обличать скачала наединѣ, а потомъ уже, въ случаѣ неисправленія, при свидѣтеляхъ. Никто также не можетъ укорять Петра въ поблажкѣ и пристрастіи къ своимъ любимцамъ, между которыми не было почти ни одного честнаго человѣка. Однажды Петръ, будучи въ сенатѣ, предложилъ проектъ закона, чтобы казнить смертью каждаго вора и взяточника, который укралъ или взялъ на сумму, въ какую обходятся веревка, необходимая для повѣшенія. Ягужинскій совершенно справедливо возразилъ царю, что въ такомъ случаѣ придется перевѣшать всѣхъ, начиная съ него, Ягужинскаго. Петръ сильно страдалъ отъ недостатка честныхъ дѣятелей -- такъ было развращено тогда русское общество -- и не менѣе затруднялся отъ недостатка умныхъ сотрудниковъ. Подобно его первымъ учителямъ и генераламъ, Тиммерману, Гордону и другимъ, компанія Петра, по выраженію его историка, состояла изъ "пестрой толпы людей не замѣчательныхъ ни талантами, ни образованіемъ, даже преданности не всегда безукоризненной, и можно ручаться, что всѣ они, за исключеніемъ двухъ-трехъ, при всякихъ другихъ обстоятельствахъ остались-бы незамѣтными для мотовства" (Устряловъ, II, 129). Петръ ревностно отыскивалъ умныхъ сотрудниковъ и находилъ немногихъ весьма талантливыхъ, но рѣшительно безчестныхъ людей, въ родѣ незамѣнимаго для него Меньшикова. Онъ держалъ ихъ за умъ, ограничивалъ ихъ наклонность къ злоупотребленіямъ, но былъ не въ силахъ ни искоренить послѣднихъ, ни уничтоживъ злоупотребителей, потому что замѣнить ихъ было некѣмъ. Но при этомъ онъ не щадилъ своихъ даровитыхъ помощниковъ и всегда называлъ ихъ безчестными. "Меньшиковъ, говорилъ онъ,-- въ беззаконіяхъ зачатъ, во грѣхахъ рожденъ, въ плутовствѣ скончаетъ животъ свой, и если не исправится, то быть ему безъ головы". Въ веселой компаніи Петръ нерѣдко стаскивалъ парикъ съ другого необходимаго человѣка, Толстаго, и, колотя его по плѣши, приговаривалъ: "голова, голова, кабы не такъ умна ты была, давно-бъ я отрубить тебя велѣлъ!"

Я пишу не похвальное слово, а намѣренъ только выставить выдающіяся нравственныя свойства этого реформатора, о которомъ одна его современница довольно справедливо замѣтила, что это былъ "и очень хорошій и очень дурной человѣкъ". Петръ былъ сыномъ своего народа, своего времени, и, получивъ отъ нихъ въ самой усиленной степени всѣ ихъ достоинства и лучшія стремленія, вмѣстѣ съ тѣмъ заразился отъ нихъ многими ихъ пороками и недостатками, которые неизбѣжно должны были привиться къ такой впечатлительной, жизненной натурѣ. Петръ, какъ извѣстно, при своей неустанной дѣятельности находилъ достаточно времени для самаго необузданнаго разгула, причемъ онъ такъ-же не зналъ мѣры, такъ-же отъ пустяковъ выходилъ изъ себя и бѣсновался, какъ это дѣлаетъ каждая сильная русская натура. Его собутыльникамъ приходилось иногда трепетать за свою жизнь, хотя Петръ все-таки былъ водворителемъ порядка въ этой компаніи, "усмиряя ее словесно и ручно", какъ самъ онъ выражался. Унаслѣдовавъ отъ старинной Россіи не только шутовъ, но и обычай шутовскихъ свадебъ, Петръ хотя и пользовался ими главнымъ образомъ, какъ средствомъ, замѣнявшимъ собою политическую сатиру, но при этомъ невозможно отвергать, что надсмѣхательство надъ человѣческою личностью доставляло ему нерѣдко большое удовольствіе. Въ его ассамблеяхъ и наипьянѣйшемъ соборѣ людей поили такъ, что нѣкоторые умирали, а беременныя женщины выкидывали. Ради шутки онъ посадилъ виною одного боярина на ледъ голыми частями, отчего тотъ заболѣлъ и умеръ. Случалось, что за торжественнымъ обѣдомъ Петръ начиналъ потѣшаться надъ какимъ-нибудь старомоднымъ вельможей, набивая ему невиданнымъ имъ салатомъ ротъ до того, что тотъ чуть не задыхался и давился, глотая противную для него траву. Одно время съ своей компаніей Петръ забавлялся въ домѣ одного боярина тѣмъ, что съ веселыми компаньонами разсѣкалъ пополамъ лубки ударами кнута. Если, несмотря на запрещеніе, кто-нибудь посторонній, намѣренно или ненамѣренно, входилъ во дворъ, то вся компанія бросалась на него и начинала грызть, какъ собаки, одинъ разрывалъ зубами платье, другой прокусывалъ тѣло, третій выкусывалъ кусокъ мяса или вырывалъ клокъ волосъ ("Русская Старина")... Вкусъ къ подобнымъ варварскимъ наслажденіямъ былъ привитъ къ Петру древнерусскою жизнью, въ которой всѣхъ иностранцевъ болѣе всего поражала именно страсть къ этимъ удовольствіямъ, къ надсмѣхательству надъ слабою личностью, къ забавѣ надъ сумасшедшими и т. д. Къ тому-же всѣ эти "шалости" Петръ производилъ подъ вліяніемъ "Ивашки Хнѣльницкаго", какъ онъ выражался. Но и въ нормальномъ состояніи онъ былъ подверженъ чрезвычайно сильнымъ нервнымъ припадкамъ. Двадцати-двухъ лѣтъ у него уже тряслась голова и дѣлались сильныя конвульсіи въ физіономіи. "Иногда, разсказываетъ Бассевичь,-- бывали у него припадки меланхоліи, когда имъ овладѣвала мрачная мысль, что хотятъ посягнуть на его жизнь. Самые приближенные къ нему люди принуждены были тогда трепетать его", и только "милая Катинька" могла успокоить его въ такія минуты. Признавая за Петромъ всѣ его подобные пороки и недостатки, мы не должны однакожъ обвинять его въ жестокости правительственныхъ мѣръ его. Мало того, что эта жестокость казней и безчеловѣчность преслѣдованій, были совершенно въ духѣ вѣка и народа и не считались дѣломъ нехорошимъ,-- Петръ, казнившій тысячи людей, собственными руками рубившій головы, равнодушно распоряжавшійся казнями, повелѣвавшій иногда истреблять безъ остатку всѣ жилища и поселенія бунтовщиковъ, Петръ былъ все-таки менѣе жестокъ, чѣмъ нѣкоторые изъ его сотрудниковъ. "Звѣрь! писалъ онъ однажды кн. Ромадановскому,-- долго-ль тебѣ людей жечь? Перестань знаться съ Ивашкой Хмѣльницкимъ. Быть изъ за него рожѣ драной!.. " Терроръ былъ неизбѣженъ при переворотѣ; это понимали и всѣ разсудительные современники Петра, въ родѣ Посошкова, утверждавшаго, что "въ. народѣ злую застарѣлость зломъ нужно и истреблять". Враги реформы были многочисленны и въ случаѣ своего успѣха водворили-бы еще не такой терроръ. Даже слабодушный царевичъ Алексѣй похвалялся, что всѣ близкіе къ Петру люди будутъ сидѣть на кольяхъ. Замыслы Софьи, стрѣлецкіе бунты, безпрестанные заговоры и возмущенія въ провинціяхъ, фанатическая агитація монаховъ и раскольниковъ, покушенія на жизнь Петра -- все это неизбѣжно вело за собою терроръ во имя реформы. Великій преобразователь съ своей партіей быстро и неуклонно шелъ къ своей цѣли, сокрушая все, что загораживало ему дорогу. Шведскій король и фанатикъ-монахъ, мятежный стрѣлецъ и патріархъ, разорявшій народъ губернаторъ и возмущавшій его расколоучитель, сестра, первая жена, сынъ -- всѣ падали подъ его ударами. Это были достойныя всякаго сожалѣнія, но неизбѣжныя очистительныя жертвы за вѣковыя ошибки и грѣхи Россіи. И до Петра и послѣ него бывало по временамъ столько-же человѣческихъ жертвъ, казней, мученій, пытокъ, но все это творилось во имя суевѣрнаго фанатизма, но имя своекорыстныхъ разсчетовъ партій или отдѣльныхъ лицъ, а чаще всего ради того, чтобы остановить прогрессивное движеніе, исполнителемъ котораго былъ Петръ и которое онъ завѣщалъ Россіи. Ради своей идеи Петръ не жалѣлъ и себя, какъ онъ не жалѣлъ другихъ, онъ жертвовалъ ей другими и жертвовалъ собой. При своей честности, искренности и самой пламенной любви къ Россіи онъ обладалъ несокрушимою энергіей и шелъ впередъ, никогда не думая о томъ, что онъ зашелъ слишкомъ далеко, что пора остановиться или "поставить реформамъ точку", какъ это совѣтуетъ сдѣлать одинъ современный нашъ публицистъ. Петръ не зналъ реакціи; онъ былъ слишкомъ уменъ, искрененъ и честенъ для того, чтобы подчиниться запугиваньямъ и интригамъ ретроградовъ и во имя возбужденныхъ ими своекорыстныхъ разсчетовъ остановиться на полдорогѣ или повернуть назадъ. У него было одно желаніе -- "жила-бы Россія во славѣ и благоденствіи", а для такихъ людей реакція невозможна. Окруженный враждебною и невѣжественною массою, имѣя дѣло съ нищимъ народомъ, который долженъ былъ употреблять на реформу свои послѣдніе гроши, не находя необходимаго числа талантливыхъ и честныхъ помощниковъ, этотъ неустанный труженикъ нерѣдко подвергался мучительнымъ "имѣніямъ и начиналъ отчаиваться въ успѣхѣ своего дѣла. Но въ эти ужасныя минуты сомнѣнія Петръ насильно давалъ совершенно другое направленіе своимъ мыслямъ,-- устроилъ шутовскую свадьбу, женилъ своего каррикатурнаго патріарха, писалъ уставъ для своего всепьянѣйшаго собора, прибѣгалъ къ Ивашкѣ Хмѣльницкому, и мрачныя думы проходили, и онъ съ прежнею энергіей принимался за работу. Неустанный труженикъ, съ рукъ котораго не сходили нозоли, онъ требовалъ отъ всѣхъ работы и ненавидѣлъ медленность "московскаго тотчаса". "Губернаторы наши зѣло раку послѣдуютъ", писалъ онъ однажды, угрожая на будущее время "уже не словами, а руками со оными поступать". Выговаривая одному своему дипломату за неполноту сообщаемыхъ имъ свѣденій, Петръ пишетъ ему: "чего ты не допишешь на бумагѣ, то я допишу тебѣ на спинѣ". Предписывая оберъ-президенту главнаго магистрата поспѣшить устройствомъ цеховъ и магистрата въ Петербургѣ, Петръ оканчиваетъ свое письмо угрозою: "а ежели сихъ двухъ дѣлъ не учините въ пять мѣсяцевъ или въ полгода, то ты и товарищъ твой будете посланы въ работу каторжную". При своей идеальной честности и безусловномъ безкорыстіи Петръ со всѣмъ пыломъ своей страстной натуры боролся съ казнокрадами, взяточниками, разорителями народа. Въ своихъ указахъ онъ вполнѣ откровенно объяснялъ народу всю гибельность угнетавшихъ его административныхъ и судебныхъ золъ, и былъ неумолимымъ, смертоноснымъ критикомъ послѣднихъ. Онъ истощалъ весь запасъ своихъ средствъ, чтобы искоренить неправду. Онъ вѣшалъ губернаторовъ, казнилъ фискаловъ, подвергалъ кнуту и вырыванію ноздрей вельможъ, учреждалъ фискальный надзоръ за администраціей, колотилъ своею дубинкою, поощрялъ доносы на злоупотребленія, но всѣ эти средства были недостаточны для искорененія вѣкового зла. До Петра всѣ реформы и улучшенія дѣлались потихоньку да помаленьку, наполовину и постепенно; давалась одна полу реформа^ потомъ другая; онѣ не связывались другъ съ другомъ общею радикальною реформой и поэтому, не достигали своей цѣли. Петръ-же былъ радикаломъ своего времени; онъ видѣлъ необходимость коренного, всеобщаго преобразованія я старался двигать всѣ отрасли народной жизни своею желѣзною диктатурой. Система регламентаціи, господствовавшая тогда въ Европѣ, была доведена имъ до крайности. Онъ срывалъ съ подданныхъ старомодное платье, запрещалъ торговать имъ, обрѣзывалъ бороды, заставлялъ ихъ заводить европейскія ассамблеи, училъ, "како комплименты разговаривати", предписывалъ "не раздѣвся и не разуйся, съ ногами на постели множиться", запрещалъ употреблять на одежду извѣстныя дорогія матеріи, подъ страхомъ каторги и другихъ жестокихъ наказаній за отступленіе отъ изданныхъ правилъ, постановлялъ, какъ улучшенными способами слѣдуетъ строитъ дома, какъ дѣлать юфть, ткать холстъ, и т. д., и т. д. Это была идея всеобщей реформы посредствомъ диктаторской власти. Петръ сакъ сознавалъ, что эта идея не можетъ бытъ выполнена цѣликомъ въ тогдашнемъ русскомъ обществѣ, но совершенно справедливо замѣчалъ, что "нашъ народъ, яко дѣти, которыя никогда за азбуку не примутся, когда отъ матери не приневолены бываютъ, которымъ сперва досадно кажется, но когда выучатся, потомъ благодарятъ, что ясно изо всѣхъ нынѣшнихъ дѣлъ: не все-ль неволею сдѣлано, а уже за многое благодареніе слышится, отъ чего уже плодъ произошелъ".

Петровскій терроръ былъ ужасенъ и въ нѣкоторыхъ случаяхъ излишенъ, можетъ быть, даже вреденъ; всеобщая регламентація мало достигала цѣли и ложилась тяжелымъ бременемъ на народъ; но все это было формальными недостатками и ошибками того времени, которыя нисколько не роняютъ достоинства коренной идеи, служившей для нихъ основаніемъ. Борьба и терроръ были неизбѣжны, а диктатура положительно необходима. Петръ восхищался англійскими порядками и никто, вѣроятно, не будетъ отрицать, что у него достало-бы духу стать въ положеніе англійскаго короля относительно своего народа, если-бы онъ считать это полезнымъ для реформы. По большинство было противъ реформы и навѣрное воспользовались-бы самоуправленіемъ и представительствомъ для того лишь, чтобы погубить ее, поворотятъ назадъ и затѣмъ возстановить прежнюю московскую систему. Неограниченная власть была необходима для реформы, но Петръ пользовался ею вовсе не въ интересахъ власти, а во имя народнаго блага и ради воспитанія народа для самодѣятельной жизни. Онъ называлъ себя приставникомъ и учителемъ, который обязанъ былъ развить и воспитать своего милліонноголоваго тысячелѣтняго ребенка. Всѣ деспотическія мѣры Петра были не капризами или распоряженіями восточнаго деспота, а временными мѣрами диктатора, которыя вызывались условіями времени и предпринимались во имя народнаго блага. Деспотизмъ и централизація въ духѣ Людовика XV были не во вкусѣ Петра, который предпочиталъ Франціи Англію, Голландію, Швецію. Петръ не далъ, да и не могъ дать окончательной обработки государственнымъ порядкамъ Россіи, но онъ завѣщалъ ей либеральные государственные принципы. Петръ хотѣлъ, чтобы Россія была вполнѣ цивилизованною европейскою страной, чтобы она шла на ряду съ Европой. Цѣлью внутренней политики онъ прямо ставилъ благо народа. Онъ хлопоталъ, чтобы развить въ народѣ законное чувство и ограничить произволъ законами. "Ничто такъ управленію государства нужно имѣть, какъ крѣпкое храненіе правъ гражданскихъ, понеже всуе законы писать, когда ихъ не хранить или ими играть, какъ въ карты, прибирая масть къ масти, чего нигдѣ въ свѣтѣ такъ нѣтъ, какъ у насъ было, а отчасти и еще есть, и зѣло тщатся всякія мины чинить подъ фортецію правды". Высказывая постоянно свое рѣшительное отвращеніе отъ принциповъ и порядковъ византійской имперіи, Петръ въ принципѣ былъ противъ всякаго произвола; онъ самъ служила отечеству, онъ требовалъ, чтобы всякая власть служила тому-же отечеству и повиновалась закону. Для поддержанія закона былъ учрежденъ сенатъ, который не только во время отлучекъ царя пользовался ъерховною властью, но всегда былъ верховнымъ административнымъ, законодательнымъ и судебнымъ учрежденіемъ. Сенату обязаны были повиноваться, какъ царю; указы его были равносильны царскимъ; и Петръ постоянно требовалъ отъ него, чтобы онъ былъ дѣйствительно "правительствующимъ", самодѣятельнымъ учрежденіемъ, которое-бы управляло самостоятельно, не дожидаясь указовъ царя. "Дѣлайте-же по своимъ соображеніямъ; какъ я могу указывать вамъ во всемъ", отвѣчалъ бывало Петръ просящимъ указовъ. Конечно, такое учрежденіе, какъ петровскій сенатъ, для настоящаго времени было-бы уже устарѣлымъ и неподходящимъ; но оно какъ нельзя болѣе подходило къ условіямъ петровской эпохи, а тотъ общій государственный принципъ, который Петръ выражалъ въ этой, лучшей по своему времени, формѣ, никогда не перестанетъ быть принципомъ прогрессивнымъ и благодѣтельнымъ... Старые приказы Петръ замѣнилъ коллегіями, подчиненными сенату, въ которыхъ дѣла рѣшались не единоличною властью, а большинствомъ голосовъ. Въ чины, которые тогда соотвѣтствовали должностямъ, Петръ дозволилъ производить только до коллежскаго совѣтника, а выше не иначе, какъ баллотировкою въ сенатѣ. Въ арміи въ оберъ-офицерскіе чины выбирали всѣ офицеры полка, а въ штабъ-офицерскіе баллотировали всѣ генералы и штабъ-офицеры дивизіи. Учреждая всюду надзоръ фискаловъ, Петръ прибѣгалъ къ этому, какъ къ единственно-возможному для него средству для обличенія и преслѣдованія злоупотребленій. Фискалъ, по понятію Петра, вовсе не былъ полицейскимъ сыщикомъ, а напротивъ, честнымъ, пользующимся общимъ уваженіемъ согражданъ, "добрымъ" человѣкомъ, выбраннымъ изъ мѣстныхъ жителей какого-бы то ни было чина, т. е. сословія, для наблюденія за правосудіемъ. Петръ желалъ также, чтобы все общество зорко слѣдило за дѣйствіями судовъ и администраціи и вызывалъ всѣхъ честныхъ людей обличать передъ высшею властью правительственныя злоупотребленія. Съ тѣмъ вмѣстѣ, поставивъ въ обязанность сенату печатать и обнародовать правительственныя распоряженія и указы, онъ положилъ основаніе гласности правительственныхъ дѣйствій и знакомству народа съ внутренней политикой. Его-же собственные указы и регламенты были не только указами, но въ то-же время и публицистическими сочиненіями, въ которыхъ онъ пропагандировалъ свои государственныя идеи, разъяснялъ смыслъ и цѣль законовъ, возбуждалъ гражданскую мысль народа. Конечно, всѣ эти мѣры Петра, которыя онъ предпринималъ для воспитанія русскаго общества къ самодѣятельности не достигали цѣли; сенатъ и при немъ плохо исполнялъ свое назначеніе, а послѣ него совершенно палъ; фискалы превратились въ сикофантовъ и ложныхъ доносчиковъ и т. д. Но, при всемъ этомъ, Петръ все-таки далъ государственнымъ порядкамъ Россіи лучшую, по своему времени и по условіямъ жизни, форму, а его идеи и стремленія, вылившіяся въ эту форму, опять способны возбуждать въ насъ только одно горячее сочувствіе и должны быть однимъ параграфомъ того завѣщанія, какимъ служитъ для Россіи вся жизнь преобразователя. Петръ не могъ сдѣлать многаго, что хотѣлъ сдѣлать и что завѣщалъ сдѣлать послѣдующимъ поколѣніямъ. Идея общественной иниціативы и самоуправленія еще болѣе, чѣмъ въ общихъ государственныхъ учрежденіяхъ, высказывается въ петровскихъ указахъ объ управленіи провинціями. Раздѣливъ государство на губерніи, онъ въ 1713 г. поставилъ во главѣ каждой коллегіи изъ 12--8 ландратовъ, избираемыхъ всѣми дворянами. Ландраты рѣшали всѣ дѣла по большинству голосовъ, а губернаторъ, имѣвшій два голоса и немогшій ничего дѣлать безъ ландратовъ, былъ у нихъ "не яко властитель, но яко президентъ". Но черезъ нѣсколько лѣтъ Петръ былъ принужденъ отмѣнить эту попытку провинціяльнаго самоуправленія, хотя идея послѣдняго, независимо отъ условій, временно препятствовавшихъ ей, была всегда любимою идеей Петра. Еще ревностнѣе старался Петръ пробудить и пріучить къ самостоятельной жизни купечество и, вообще, городское сословіе. Онъ далъ городамъ самоуправленіе на самыхъ широкихъ, хотя я сословныхъ началахъ, на которыхъ было основано и провинціальное самоуправленіе. Еще въ 1699 ради избавленія "посадскихъ, купецкихъ, промышленныхъ и уѣздныхъ людей отъ воеводскихъ и приказныхъ обидъ, налоговъ и разоренья", имъ было повелѣно управляться самимъ посредствомъ "выборныхъ людей въ земскихъ избахъ". Впослѣдствіи Петръ далъ городскому сословію полнѣйшую самостоятельность и независимость отъ коронной администраціи. Все управленіе городовъ отдавалось въ руки магистратовъ, состоявшихъ изъ выборныхъ членовъ и завѣдывавшихъ финансами, общественнымъ благоустройствомъ, полиціей, тяжебными и уголовными дѣлами и т. д. Магистратъ былъ единственною "главою и начальственъ гражданина", и послѣдній не подлежалъ власти "ни гражданскаго, ли военнаго начальника". Всѣ магистраты были подчинены центральному или главному магистрату въ Петербургѣ, который, подчиняясь непосредственно сенату, долженъ былъ "вѣдать всѣхъ людей купецкихъ судомъ и сію всего россійскаго купечества разсыпанную храмину паки собрать". Главный магистратъ покровительствовалъ торговлѣ и промышленности, утверждалъ смертные приговоры, произнесенные городскими магистратами, разсматривалъ апелляціонныя жалобы на послѣднихъ. Послѣ Петра всѣ эти принципы самоуправленія, вмѣсто того, чтобы развиваться, какъ того хотѣлъ преобразователь, были рѣшительно подавлены. Сенатъ потерялъ свое значеніе; баллотировка въ военныя и гражданскія должности была отмѣнена; городское самоуправленіе превращено въ пустую формальностъ, тягостную даже для самихъ обывателей; а губернаторъ, бывшій по идеѣ Петра только "президентомъ" выборной коллегіи, формально утвержденъ Екатериною II въ должности "хозяина губерніи"...

Всѣ внутреннія государственныя реформы Петра должны были парализироваться между прочимъ и главною язвою, "священною основою" тогдашняго государства, крѣпостнымъ правомъ. Народъ рвался на свободу, онъ просилъ воли и лучшіе друзья его, въ родѣ Посошкова, указывали на необходимость освобожденія. Но Петръ не уничтожилъ крѣпостного права, онъ, напротивъ, воспользовался имъ для своихъ цѣлей. Весь народъ безъ исключенія долженъ былъ работать. Привлекши на эту всенародную страду прежде всего дворянство, Петръ закрѣпостилъ его государству, заставилъ цѣлую жизнь служить и работать наряду со всѣми другими людьми, а въ награду за это, въ силу утвердившихся вѣками порядковъ, предоставилъ ему владѣть крестьянами и землею. Поднимая промышленность, Петръ началъ поддерживать ее тѣмъ-же крѣпостнымъ трудомъ и приписывать крестьянъ къ фабрикамъ и заводамъ. Преслѣдуя идею, что всѣ должны работать реформѣ, онъ уничтожилъ многочисленный классъ вольныхъ гулящихъ людей,-- всѣ они должны были идти или въ военную службу или къ помѣщикамъ. Крѣпостное право было для Петра неизбѣжнымъ зломъ, изъ котораго онъ старался извлекать пользу и которое въ то-же время обуздывалъ. Онъ хлопоталъ о прекращеніи продажи крѣпостныхъ людей, преслѣдовалъ помѣщиковъ, разорявшихъ своихъ крестьянъ или жестокихъ къ послѣднимъ, крестьяне были избавлены отъ помѣщичьяго суда, могли освобождаться отъ рабства, поступая въ военную службу, могли вести самостоятельную торговлю, вступать въ подряды съ казной. Уничтоженіе крѣпостного права, о которомъ тогда не думали еще ни во Франціи, ни въ Германіи повергло-бы бѣдную страну еще въ большее финансовое разстройство на нѣкоторое время и создало-бы новую сильную оппозицію реформѣ въ сословіи помѣщиковъ. Петръ, будучи въ душѣ врагомъ крѣпостничества, передалъ уничтоженіе его послѣдующимъ поколѣніямъ, которыя не переставали развивать и поддерживать его почти впродолженіи полутора вѣковъ.

Крѣпостное право удерживалось Петромъ ради настоятельныхъ финансовыхъ потребностей. Реформа требовала столько денегъ, что бѣдная Россія была рѣшительно не въ состояніи дать ихъ. Въ нѣсколько лѣтъ государственные доходы были увеличены съ 3 до 10 милліоновъ. Все было обложено и переобложено налогами, начиная съ души человѣческой и кончая гробомъ, въ который ложилось убитое нуждою и трудами человѣческое тѣло. Но денегъ не хватало на вольнонаемный трудъ, и вотъ милліоны русскаго народа принуждены были отбывать такія государственныя повинности, которыя въ сотни разъ превосходили своею стоимостью всю сумму денежныхъ сборовъ. Народъ пополнялъ собою огромную армію, создавалъ цѣлые флоты, осушалъ непроходимыя болота и воздвигалъ среди нихъ обширные города, вырубалъ и перевозилъ къ морямъ цѣлые лѣса, прокладывалъ громадные каналы и, добывая руду, рылъ горные хребты. Отъ трудовъ, болѣзней, голода, злоупотребленій, войнъ и домашнихъ преслѣдованій народъ погибалъ сотнями тысячъ, стоналъ, и его помутившемуся уму представлялся грозный антихристъ. Народу было чрезвычайно тяжело, но тяжело было всѣмъ, кого только сильно задѣвалъ Петръ... Петръ былъ врагомъ сословныхъ привиллегій и принципъ равенства мотивировалъ всѣ его мѣры относительно податей и повинностей. Оплачивать реформу и всѣ нужды государства обязаны были всѣ, хотя эта всенародная повинность регулировалась не столько органическими, опредѣленными постановленіями, сколько временными диктаторскими мѣрами преобразованія. Брали со всѣхъ, съ кого и сколько можно было взять. Нѣтъ денегъ на корабли, и Петръ. приказываетъ, чтобы владѣльцы и вотчинники духовные съ 8,000, а свѣтскіе -- съ 10,000 крестьянскихъ дворовъ выстроили по кораблю черезъ шестнадцать мѣсяцевъ, а купечество -- 12 бомбардирскихъ судовъ. Ослушникамъ -- конфискація, каторга, лишеніе живота. По случаю голода 1723 г. велѣно описать у всѣхъ хлѣбъ и, сдѣлавъ смѣту, сколько нужно каждому собственнику его для себя и для крестьянъ хлѣба на годъ или на полтора, остальное раздавать неимущимъ крестьянамъ въ долгъ до новаго хлѣба. Натуральныя повинности также падали на всѣхъ. Дворяне были обязаны пожизненною военною службою и только за заслуги получали чинъ. Уклоняющіеся отъ службы дворяне были даже объявлены внѣ закона: "ежели кто таковыхъ ограбитъ, ранитъ и что у нихъ отниметъ, а ежели и до смерти убьетъ, о таковыхъ челобитья не принимать, а движимое и недвижимое имѣніе отписывать на государя безповоротно". Своею табелью о рангахъ Петръ нанесъ рѣшительный ударъ родовой спѣси. Табель о рангахъ ставила выше всего принципъ личной заслуги государству и, не создавая никакого новаго сословія, привлекая на службу лицъ какъ изъ высшихъ, такъ и изъ низшихъ сословій, оцѣнивала ихъ единственно по заслугамъ. Всегда и во всемъ вѣрный своему принципу, Петръ неизбѣжно долженъ былъ привлечь къ участію въ общихъ тягостяхъ и многочисленное духовенство. Священническихъ, дьяконскихъ и дьяческихъ дѣтей забирали или въ школы или въ военную службу; священниковъ, ней пѣвшихъ прихода и опредѣленныхъ занятій велѣно преслѣдовать и за праздношатательство наказывать "даже до каторги". Рабочія силы, укрывавшіяся въ стѣнахъ многочисленныхъ монастырей, привлекали на себя особенное вниманіе Петра, взгляды котораго на монашество выражены въ одномъ изъ его указовъ. Упомянувъ, что первые монахи жили въ пустыняхъ ради подвиговъ благочестія и питались трудами рукъ своихъ, Петръ продолжаетъ: "Когда-же греческіе императоры ханжить начали, а паче ихъ жены, тогда нѣкоторые плуты къ онымъ подошли и монастыри уже въ самыхъ городахъ строить испросили и денежной помощи требовали; еще-же горше, яко не трудитися, но трудами другихъ туне питатися восхотѣли, къ чеку императоры весьма склонны явились и великую часть погибели самимъ себѣ и народу стяжали... Сія гангрена и у насъ зѣло было распространяться начала подъ защищеніемъ единовластниковъ церковныхъ, но еще Господь Богъ прежнихъ владѣтелей (русскихъ) такъ благодати своей хе лишилъ,какъ греческихъ... Могутъ-ли у насъ монахи имя свое дѣломъ исполнить? но сего весьма климатъ сѣверныя нашея страны не допускаетъ и безъ трудовъ своихъ или чужихъ весьма пропитатися не могутъ... Нынѣшнее житіе монаховъ точію видъ есть и поносъ отъ иновѣрцевъ, понеже большая часть тунеядцы суть и понеже корень всему злу праздность... Прилежатъ-ли разумѣнію божественнаго писанія и ученія? всячески нѣтъ. А что говоритъ молятся, то и всѣ молятся... Что-же прибыль обществу отъ сего? ни Богу, ни людямъ, понеже большая часть бѣгутъ (въ монастыри), дабы даромъ хлѣбъ ѣсть". Запретивъ основаніе новыхъ монастырей, стѣснивъ возможность поступленія въ монашество, велѣвъ на свободныя монашескія ваканціи опредѣлять для пропитанія отставныхъ инвалидовъ, подчинивъ монастырскую жизнь чрезвычайно строгимъ уставамъ, превративъ женскіе монастыри въ богоугодныя заведенія, Петръ замышлялъ и полную секуляризацію монастырскихъ имуществъ, и хотя не успѣлъ отобрать всѣхъ ихъ, но не стѣсняясь бралъ изъ монастырей большія суимы. Съ одной только троицкой лавры было взято 229,000 р., 2,000 червонцевъ, 1,000 ефимковъ да отписано 4,412 крестьянскихъ, дворовъ.

Монастыри были главными средоточіями реакціонныхъ происковъ, вредившихъ реформѣ; отсюда выходили проповѣдники, предсказатели и пасквили, вооружавшіеся противъ преобразованій и преобразователя. Поэтому Петръ запретилъ монахамъ держать въ своихъ кельяхъ чернила и перья. Но дѣлу реформы вредили не одни монахи. Все вообще духовенство не сочувствовало преобразованіямъ, возмущаясь европейскими обычаями, вѣротерпимостью, бритьемъ бородъ, нѣмецкимъ платьемъ, дозволеніемъ табаку и т. д. Чтобы ограничить эту оппозицію и привесть духовенство въ болѣе нормальное отношеніе къ обществу, Петръ уничтожилъ патріаршество и для управленія церковью завелъ синодальную коллегію. И въ духовномъ регламентѣ, и во множествѣ своихъ указовъ Петръ не переставалъ хлопотать о просвѣщеніи духовенства и исправленіи его нравовъ. Онъ велѣлъ заводить во всѣхъ епархіяхъ духовныя школы, преслѣдовалъ подложныя чудеса и мощи, закрывалъ лишнія церкви, запечатывалъ часовни, входилъ съ духовными въ богословскія препирательства и во переставалъ обличать ихъ недостатки. напр., "для укрощенія весьма жестокой епископовъ славы" регламентъ запрещалъ водить ихъ подъ руки, пока здоровы, и кланяться имъ въ землю. Онъ велѣлъ составлять для народа руководства, въ которыхъ-бы излагалась сущность христіанской вѣры и указывалось-бы на ту постороннюю примѣсь, которая произошла отъ суевѣрія, и на тѣ обряды и обычаи, которые не относятся къ сущности христіанства. Петръ иногда даже самъ писалъ по поводу религіозныхъ вопросовъ. Вотъ, напр., нѣкоторыя выдержки изъ составленнаго имъ толкованія на заповѣди. "Описавъ всѣ грѣхи противъ заповѣдей, единъ только нахожу грѣхъ лицемѣрія или ханжества, необрѣтающійся (въ нихъ) -- чего для? Того ради, понеже заповѣди суть равны и преступленія равны противъ каждой, сей-же грѣхъ всѣ вышеписанные въ себѣ содержитъ. Противъ первой грѣхъ есть атеиство (атеизмъ), который въ ханжахъ есть фундаментомъ, ибо первое ихъ дѣло сказывать видѣнія, повелѣнія отъ Бога и чудеса все вымышленныя; а когда сами они вымыслили, то вѣдаютъ они, что не Богъ то дѣлалъ, но они; какая-же вѣра въ оныхъ? а когда оной нѣтъ, то суть истинные атеисты. Противъ второй: страха Божія неимущіе, понеже когда лгутъ на Бога, какой уже страхъ Божій въ нихъ обрѣстися можетъ?... На седьмую: какъ бы могъ мужъ незнакомаго человѣка къ женѣ допустить, а особливо бодраго я хорошаго, а ханжу, еще и подъ руку принявъ, отведетъ для благословенія и пророчества и, провожая назадъ, руки выцѣлуетъ и накланяется, считая за великую себѣ добродѣтель, что такого адскаго сына въ свояки себѣ принялъ. На восьмую: не токмо одною рукою, но духомъ и обѣими все крадутъ. На девятую: въ семъ ихъ и мастерство состоитъ, какъ выше писано. На десятую: сіе все безъ разбору, понеже чѣмъ-бы имъ питаться, какъ слѣдуетъ? Скажутъ, что явилась икона гдѣ въ лѣсу или на иномъ мѣстѣ и явленіе было, чтобъ на томъ мѣстѣ монастырь сдѣлать или пустыню, а монастырю безъ деревень быть нельзя" и т. д. Обличая и реформируя консервативное духовенство, Петръ тѣмъ самымъ еще болѣе возбуждалъ его нерасположеніе, выражавшееся не только въ агитаціи народа, но и въ заговорахъ. По поводу дѣла царевича Алексѣя царь говорилъ Толстому: "ой, бородачи! многому злу корень старцы и попы! Отецъ мой имѣлъ дѣло съ однимъ бородачомъ, а я съ тысячами". Толстой отвѣчалъ: "старцамъ пора обрѣзать крылья и поубавить пуха". "Не будутъ летать скоро, скоро", замѣтилъ на это Петръ. Подъ "бородачами" Петръ разумѣлъ не однихъ раскольниковъ, но и реакціонное духовенство. Онъ хотѣлъ окончательно устранить вліяніе клерикаловъ на дѣла государства и, дѣйствительно, утвердилъ безусловное верховенство свѣтской власти. Онъ хотѣлъ, чтобы духовные не только не противодѣйствовали, а напротивъ содѣйствовали реформѣ, какъ содѣйствовалъ ей Феофанъ Прокоповичъ. Только подъ этимъ условіемъ онъ и допускалъ вліяніе духовенства на школу... Что-же касается отношенія къ другимъ вѣроисповѣданіямъ, то Петръ, былъ рѣшительнымъ поборникомъ вѣротерпимости. "Господь далъ власть царямъ надъ народами, но надъ совѣстью людей властенъ одинъ Христосъ", говорилъ онъ. "Совѣсти человѣческой приневоливать не желаю, но предоставляю каждому на его отвѣтственность пещись о блаженствѣ души своей, обѣщаясь крѣпко смотрѣть, чтобы никто, какъ въ своемъ публичномъ, такъ и въ частномъ отправленіи богослуженія обезпокоенъ не былъ". О религіозныхъ-же гоненіяхъ Петръ разсуждалъ такъ: "по мнѣ (сектанты) пусть вѣруютъ, чему хотятъ, и когда уже нельзя обратить ихъ отъ суевѣрія разсудкомъ, то, конечно, не пособитъ ни огонь, ни печь; а мучениками за глупость быть ни они той чести не достойны, ни государство пользы имѣть не будетъ". Только однихъ евреевъ Петръ не соглашался допустить въ Россію, но и то вовсе не по религіознымъ побужденіямъ, а потому, что считалъ ихъ разорителями народной массы. Онъ никого никогда не преслѣдовалъ за вѣру, но всѣ люди, какой-бы вѣры они ни были, православной или инославной, навлекали на себя гоненіе, коль-скоро, прикрываясь знаменемъ вѣры, они противодѣйствовали великому дѣлу реформы: Патріархъ и раскольничій архіерей, монахъ и старообрядческій начетчикъ терпѣли въ этомъ случаѣ одинаковую участь. Но со стороны раскола была болѣе дѣятельная и болѣе организованная оппозиція, поэтому и преслѣдованіе его было сильнѣе.

Поддерживая принципъ всеобщей службы государству всѣхъ сословій, устраняя клерикальныя притязанія господствующаго духовенства, преслѣдуя фанатическую оппозицію раскольниковъ и вводя равноправность вѣроисповѣданій, Петръ, вопреки византійско-московскимъ доктринамъ, освобождалъ государство отъ клерикальной опеки, ограничивалъ вліяніе духовенства только его прямымъ назначеніемъ, поддержаніемъ и развитіемъ въ народѣ христіанской нравственности,.а государству указывалъ свои самостоятельныя цѣли, которыя сводились къ одному великому принципу -- благоденствію народа. Главнымъ-же. средствомъ къ достиженію этой цѣли Петръ считалъ всегда образованіе народа, которое, по его мнѣнію, должно быть обязательнымъ. Но сознавая, что обязательность и всеобщность образованія невозможны для тогдашней Россіи, особенно въ многотрудную эпоху преобразованія, Петръ ограничился только тѣмъ, что силою заставилъ учиться все дворянское и духовное юношество. Обязательное обученіе было распространено и на дѣтей посадскихъ, но посадскіе вошли въ сенатъ съ просьбою, что дѣти ихъ занимаются торговлею, и иные въ дальнихъ мѣстахъ, а ихъ принуждаютъ поступать въ школы; сенатъ уволилъ дѣтей посадскихъ отъ обязательнаго обученія въ школахъ. Дворянство и духовенство также употребляли всевозможныя усилія, чтобы избавить своихъ недорослей отъ "несчастія" обязательнаго обученія, но недорослей силою забирали въ школы, силою отправляли учиться за море, неучившимся запрещали жениться и т. д. Никогда въ Россіи дѣлу народнаго образованія не было посвящаемо столько энергіи и хлопотъ, какъ при Петрѣ, который, заводя низшія и среднія школы, покровительствуя частнымъ учебнымъ заведеніямъ, допуская полную свободу преподаванія, отправляя цѣлыя толпы русскихъ учиться за-границу, вызывая къ себѣ европейскихъ ученыхъ, былъ чуждъ всякихъ предразсудковъ и корыстныхъ разсчетовъ въ этомъ дѣлѣ. Господствовавшую до него систему народнаго просвѣщенія онъ не реформировалъ, но отвергъ окончательно, потому что она была непримирима съ свободной реальной наукой. Академіи кіевская и московская славяно-греко-латинская, эти представительницы тогдашней-схоластики на русскій ладъ, были оставлены безъ вниманія, а взамѣнъ ихъ Петръ проектировалъ настоящіе европейскіе университеты въ Петербургѣ, Москвѣ, Кіевѣ, Астрахани и академію наукъ. Такъ-какъ наука должна была прежде всего приносить непосредственную практическую пользу, то все начальное образованіе было строго-реальнымъ и профессіональнымъ. Русскій языкъ, арифметика, геометрія, навигація, землемѣріе, фортификація, кораблестроеніе, медицина, хирургія, живые языки -- таковы были предметы обученія. Въ то же самое время, по иниціативѣ правительства, издавалось множество переводовъ профессіональныхъ сочиненій по математикѣ, физикѣ, механикѣ, гидравликѣ, естествознанію, анатоміи, астрономіи, географіи, сельскому хозяйству и т. д. Все это, принося жизненную, непосредственную пользу, разрушало вѣковые предразсудки, поднимало довѣріе и любовь къ наукѣ. Сначала отъ школъ отбивались, какъ отъ каторги, а потомъ вскорѣ "многіе изъ всякихъ чиновъ и прожиточные люди припознали той науки сладость, отдавали въ тѣ школа дѣтей своихъ, а иные и сами недоросли и рейтарскія дѣти и молодые изъ приказовъ подъячіе приходили съ охотою немалою". Но распространеніемъ профессіональнаго образованія Петръ не думалъ ограничивать свою просвѣтительную дѣятельность, а посредствомъ замышлявшихся высшихъ и среднихъ учебныхъ заведеній, и равно и посредствомъ издававшихся тогда переводныхъ книгъ по естествознанію, физикѣ, астрономіи и другимъ наукамъ, онъ желалъ распространить общее реальное образованіе и положить научное міросозерцаніе въ основу русскаго развитія. Вмѣстѣ съ этимъ онъ стремился и къ политическому воспитанію народа. Даже духовнымъ училищамъ онъ далъ новую программу, включивъ въ нее граматику, географію, исторію, математику, логику, реторику, физику, политику по Пуффендорфу, наконецъ, богословіе. О воспитаніи въ обществѣ политическаго смысла Петръ хлопоталъ не менѣе, чѣмъ о распространеніи естественно-научныхъ знаній. Мы уже замѣчали выше, что его указы и регламенты были вмѣстѣ съ тѣмъ и публицистическими сочиненіями. Допустивъ гласность правительственной дѣятельности, онъ подробно объяснялъ народу смыслъ и важность своихъ реформъ и дѣйствій. Иногда, независимо отъ указовъ, онъ издавалъ еще политическія объясненія съ той-же самой цѣлью. Таково было, напр., составленное Шафировымъ, по его приказанію, "Разсужденіе, какія законныя причины его царское величество Петръ I къ начатію войны противъ Карла XII имѣлъ". Даже церковнымъ проповѣдникамъ, въ родѣ Прокоповича, поручалось пропагандировать въ церквяхъ политическія идеи рефор, мы посредствомъ проповѣди, а чтеніе въ церквяхъ всѣхъ общихъ указовъ было обязательныхъ. Сайо собою понятно, что всѣ упомянутыя русскія сочиненія превозносили реформу и реформатора до небесъ; многіе при этомъ, пожегъ быть, и были лицемѣрны въ своихъ похвалахъ; но вѣдь нужно сознаться, что не было лести; которая, будучи отнесена къ Петру, не становилась-бы должною похвалою его заслугамъ и достоинствамъ; нужно сознаться, что Петръ былъ и умнѣе, и честнѣе, и прогрессивнѣе всѣхъ своихъ современниковъ, въ средѣ которыхъ не было ни одной души, которая могла-бы отрицательно относиться къ Петру во имя большей раціональности, большей честности, большей прогрессивности, чѣмъ тѣ, которыми онъ руководился въ своихъ дѣйствіяхъ. Съ цѣлью политическаго образованія народа Петръ основалъ въ 1703 г. первую русскую газету и постоянно хлопоталъ о переводѣ на русскій языкъ лучшихъ политическихъ сочиненій того времени; такъ были переведены тогда и изданы сочиненія Баронія, "Феатронъ Историческій" Стратемана, запрещенный при Елисаветѣ, политика Пуффендорфа, его-же "Введеніе къ исторіи замѣчательнѣйшихъ государствъ", запрещенное при Аннѣ, и т. д. Петръ санъ руководилъ тогдашнею литературой, просматривалъ переводы, сокращалъ многословную и туманную болтовню нѣмецкихъ авторовъ, держалъ корректуру и т. д. Онъ былъ цензоромъ, по его цензура не была обузданіемъ, а напротивъ поощреніемъ и возбужденіемъ. Когда переводчикъ пуффендорфовской исторіи, Бужинскій, представилъ. свой переводъ Петру, то послѣдній, найдя, что переводчикъ выпустилъ неблагопріятный отзывъ Пуффендорфа о русскихъ, обратился къ Бужинскому: "глупецъ, что я приказывалъ тебѣ сдѣлать съ этой книгой?" -- "Перевести", отвѣчалъ Бужинскій,-- "Развѣ это переведено", возразилъ царь, указывая на статью о Россіи. "Тотчасъ поди и сдѣлай, что я тебѣ приказалъ и переведи книгу вездѣ, какъ она въ подлинникѣ есть" {Вотъ отзывъ Пуффендорфа по переводу Бухинскаго: "О нравѣхъ и о разумѣ народа россійскаго ничто-же воспоминати имѣемъ, еже-бы съ великою ихъ славою сопряжено было, ниже бо россіяне тако суть устроены и политичны, яко-же прочіе народы европейскіе. Въ письменахъ-же толь неискусны, яко въ писаніи и прочтеніи книгъ совершенство ученія полагаютъ. Паче-хе и самые священницы толико суть грубы и всякаго ученія непричастны, яко токмо прочитывати едину и вторую божественнаго писанія главу или толкованіе евангельское умѣютъ -- больше-хе ничто-же знаютъ. Зазорны-же и невоздержательны суть, свирѣпы и кровожаждущіе человѣцы, въ вещѣхъ благополучныхъ безчинно и нестерпимою гордостію возносятся; въ противныхъ-же вещѣхъ низложеннаго ума и сокрушеннаго. Обаче сами о себѣ высоко мнящіе, ниже высокоуміе ахъ всякимъ, хотя и великимъ почитаніемъ удоволитися можетъ. Ко прибыли и лихвѣ, хитростно собираемой, никій-же народъ паче удобенъ есть. Рабскій народъ рабски смиряется и жестокостію власти воздержатися въ повиновеніи любятъ, и яко-же всѣ игры въ бояхъ и ранахъ у нихъ состоятся, тако бичевъ и плетей у нихъ частое есть употребленіе".}. Выше мы уже говорили, что Петръ запрещалъ и преслѣдовалъ только тѣ сочиненія, которыя вредили реформѣ, да и въ этомъ отношеніи онъ былъ не всегда такъ строгъ, какъ его обыкновенно представляютъ. Когда подметныя письма и зажигательныя прокламаціи сильно умножились, то онъ въ 1725 г. постановилъ: "Кто такое письмо подниметъ, тотъ-бы отнюдь не доносилъ о немъ, но, объявя постороннимъ свидѣтелямъ, жегъ на темъ мѣстѣ, гдѣ подниметъ".

Пользуясь всѣми средствами для борьбы съ старинными идеями, порядками и обычаями и для пропаганды реформы, устроя для этого ассамблеи, развивая театръ, Петръ воспользовался и тѣмъ шутовствомъ, которое давно уже существовало и при дворѣ и въ русскомъ обществѣ. Шуты, шутовскія свадьбы, маскерады -- все давало Петру матеріалъ для пропаганды и политической сатиры. Въ то время, какъ Кантеміръ обличалъ русское общество въ своихъ стихотвореніяхъ, а Феофанъ Прокоповичъ вносилъ сатирическій элементъ даже въ духовный регламентъ, самъ Петръ устроилъ юмористическія потѣхи ради подорванія въ народѣ старинныхъ авторитетовъ. Нигдѣ юморъ Петра не проявлялся въ такихъ размѣрахъ и съ такою рѣзкостью, какъ въ учрежденіи "всепьянѣйшаго и всешутѣйшаго собора", о которомъ читатель можетъ найти подробныя свѣденія въ VI книгѣ "Русской старины" 1872 г. Петръ, бывшій "протодьякономъ" этого собора, самъ писалъ его уставы, чины богослуженія, избранія князя-папы и наблюдалъ за порядкомъ, "усмиряя словесно и ручно" подгулявшихъ и расходившихся всепьянѣйшихъ отцовъ, которые на право такого усмиренія давали особыя подписки своему "пречестному отцу протодьякону".

Такимъ образомъ, Петръ дѣлалъ все, что мотъ, чтобы пробудить умственныя силы своего народа. Онъ нашелъ его въ самомъ плачевномъ состояніи, когда ни сакъ народъ, ни его опекуны не видѣли, что древне-русская жизнь уже пришла къ отрицанію самой себя, что неизбѣжны всеобщія и скорыя перемѣны, что Россіи угрожаютъ и политическое подчиненіе власти, и вліяніе иностранцевъ, и ужасный внутренній переворотъ, за которымъ преемственно должны были слѣдовать не менѣе ужасныя реакціи и новые перевороты. Въ народѣ господствовало всеобщее недовольство тогдашними порядками, но народъ не зналъ тѣхъ средствъ, которыя только и могли помочь бѣдѣ. Немногочисленная прогрессивная интеллигенція страны въ лицѣ Котошихина, Крижанича и Посошкова, понимала въ чемъ корень зла и указывала на необходимость всеобщей радикальной реформы. Но эти передовые люди своего времени лишены были всякой возможности имѣть вліяніе на общество; они не могли даже печатать своихъ произведеній, да и въ тѣхъ предѣлахъ, въ которыхъ они дѣйствовали, они возбуждали злобу, гоненія, безсовѣстныя инсинуаціи невѣждъ и реакціонныхъ интригановъ, для которыхъ были невыгодны реформы. И всѣ они погибли; Крижаничъ былъ сосланъ въ Сибирь, Котошихинъ эмигрировалъ за-границу и умеръ въ Швеціи, а Посошковъ, хотя я пережилъ Петра, но вскорѣ-же послѣ его смерти умеръ въ петропавловской крѣпости. Много понадобилось-бы времени для торжества реформы, если-бы общественный прогрессъ продолжалъ идти своимъ прежнимъ медленнымъ ходомъ, съ постоянными уклоненіями въ сторону и съ періодическими отступленіями назадъ. Отъ этой печальной участи и отъ угрожавшаго переворота спасъ Россію Петръ. Онъ честно и умно отнесся къ потребностямъ страны и, самъ совершилъ переворотъ крутыми, но неизбѣжными для него мѣрами. Честность и многотрудная дѣятельность Петра остаются до сихъ поръ явленіемъ безпримѣрнымъ въ нашей исторіи и никогда не перестанутъ привлекать сердца къ историческому образу этого труженника и друга народа. Его тяжелыя мѣры были только временными, но его общіе принципы всегда останутся залогомъ благоденствія и развитія русскаго общества, хотя самъ Петръ, никогда не будучи теоретикомъ, не считалъ этихъ принциповъ абсолютными и неизмѣнными. Напротивъ, стремясь къ тому только "жила-бы Россія во славѣ и благоденствіи", пробуждая русскій народъ къ самодѣятельной разумной жизни и выводя его на настоящую дорогу, онъ-завѣщалъ ему идти неустанно на ряду съ цивилизованными націями, измѣняться, совершенствоваться, развиваться для свободы и благоденствія...

Духъ Петра не умиралъ въ Россіи, онъ росъ, развивался, видоизмѣнялся сообразно съ ходомъ и потребностями времени, принималъ различныя формы, хотя никогда еще не имѣлъ возможности дѣйствовать съ такою силою и съ такимъ величіемъ, съ какими проявился онъ въ царѣ-преобразователѣ. Это духъ прогресса и разума, духъ знанія и истины, духъ свободы и благоденствія, духъ общечеловѣческаго развитія, духъ честной энергіи и истинной любви къ народу, духъ, передъ которымъ мы преклоняемся въ лицѣ великаго царя и къ которому только одни истинные патріоты могутъ взывать словами Платона: " возстали, Петръ, возстали!.."

С. Шашковъ.

"Дѣло", No 7, 1872

Оставить комментарий Шашков Серафим Серафимович (bmn@lib.ru) Год: 1872 Обновлено: 01/11/2025. 80k. Статистика. Статья: Публицистика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:

Шашков Серафим Серафимович Всенародной памяти царя-работника

ВСЕНАРОДНОЙ ПАМЯТИ ЦАРЯ-РАБОТНИКА.

Шашков Серафим Серафимович
Всенародной памяти царя-работника