Шашков Серафим Серафимович
Главные эпохи в истории русской женщины

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ГЛАВНЫЯ ЭПОХИ ВЪ ИСТОРІИ РУССКОЙ ЖЕНЩИНЫ.

IV.

   По народному воззрѣнію, бракъ -- судъ божій; женихъ и невѣста соединяются другъ съ другомъ не по свободному выбору, не вслѣдствіе стеченія извѣстныхъ обстоятельствъ, а потому, что ихъ союзъ предопредѣленъ рокомъ, потому, что имъ суждено жить вмѣстѣ: противъ судьбы ничего не подѣлаешь; "суженаго конемъ не объедешь".
   Но кромѣ этого таинственнаго рока, бракомъ заправляетъ другой ровъ, который уже не имѣетъ въ себѣ ничего таинственнаго и выражается въ волѣ отца, а за смертью его, въ волѣ матери или опекуна. При тѣхъ патріархальныхъ порядкахъ, которые всевластно царили въ древней Россіи и которыми до сихъ поръ держится жизнь низшихъ и даже среднихъ классовъ, ни за женихомъ, ни за невѣстою свободной воли не признается. Мужчину женятъ, а дѣвушку отдаютъ, продаютъ или, какъ выражаются въ архангельской губерніи, пропиваютъ.
   Дѣвушку выдавали за того, за кого "отецъ умыслилъ, а жена и сродичи приговорили", но выраженію Кошихина, выраженію вполнѣ обрисовывающему всю полноту отцовскаго самодержавія и напоминающему другое выраженіе -- "царь присудилъ, и бояре приговорили". Но ни одинъ отецъ или опекунъ съ семейнымъ совѣтомъ женили сына и выдавали дочь: это право, при извѣстныхъ обстоятельствахъ, принадлежало всякой власти,-- помѣщику, общинѣ, царю, -- такъ-какъ всякая власть носила отеческій характеръ. По словамъ пѣсни, браки заключались --
   
   По божьему повелѣнью,
   По царскому уложенью,
   По господскому приказанью,
   По мірскому приговору.
   
   По обычаю древней Руси, каждый домовладыка былъ обязанъ заботиться о всѣхъ домочадцахъ, о рабахъ и прислугѣ, какъ о собственныхъ дѣтяхъ,-- дѣвицъ выдавать замужъ, а молодцовъ женить. Помѣщики дѣлали это вплоть до отмѣны крѣпостного права. У казаковъ нерѣдко атаманъ давалъ невѣсть, какъ въ семействахъ отецъ семьи, и Стенька Разинъ устроилъ такимъ образомъ не одну сотню свадебъ. Вельможи, великіе князья, цари также устрояли свадьбы приближенныхъ къ себѣ лицъ, не спрашивая, конечно, объ ихъ согласіи. Какъ увидимъ ниже, это бывало даже и въ XIX в. Иногда правительство устроило. подобные браки гуртомъ. При Алексѣѣ Михайловичѣ, въ видахъ умноженія народонаселенія въ Сибири, повелѣно было, чтобы тамошніе пашенные крестьяне непремѣнно отдавали своихъ дочерей за ссыльныхъ; но такъ-какъ они не хотѣли брать себѣ въ зятья воровъ и мошенниковъ, то ихъ принуждали къ тому силою и брали за ослушаніе большой штрафъ. Иногда правительство высылало въ Сибирь "женокъ и дѣвокъ", поручая тамошней администраціи выдавать ихъ замужъ. Въ 1759 г., напр., было опредѣлено поселить на сибирскую линію годныхъ для замужества ссыльныхъ женщинъ. Сибирская губернская канцелярія предписывала воеводамъ и управителямъ, "собравъ этихъ женокъ, персонально учинить имъ осмотръ и годныхъ для замужества отправлять въ Омскъ, къ бригадиру Фрауендорфу", которому предписывалось разселить ихъ по линіи и выдавать замужъ за всѣхъ, кромѣ военно-служащихъ. Многія изъ этихъ несчастныхъ невѣстъ беременѣли въ Омскѣ или по дорогѣ; нѣкоторыя тащились съ грудными ребятами; другія кое-какъ волокли ноги отъ дорожнаго изнуренія и угнетавшихъ ихъ болѣзней. Матери по дорогѣ дарили или продавали желающимъ своихъ дѣтей, нести которыхъ подъ палящими лучами солнца было невыносимо и отъ которыхъ онѣ желали избавиться, чтобы легче устроить свою будущую брачную карьеру. Большинство этихъ подневольныхъ невѣстъ было сослано за преступленія противъ семейства; изъ 77 женщинъ, напр., доставленныхъ на линіи черезъ Омскъ въ 1759 г., было сослано 24 за мужеубійство, 10 за дѣтоубійство, 1 за отцеубійство, 1 за блудъ съ отцомъ, остальныя за поджогъ помѣщичьихъ имѣній, кражу, побѣгъ, "порчу волшебными травами и словами". Женщины эти, уже настрадавшіяся въ семейной жизни до ссылки, въ Сибири снова поступали въ семейную неволю, раздаваемыя начальствомъ холостымъ офицерамъ "въ услуженіе", а казакамъ и солдатамъ въ замужество. Въ XIX, в. подобные браки по приказу начальства были обычнымъ явленіемъ въ военныхъ поселеніяхъ. Что-же касается браковъ "по мірскому приговору", то крестьянскій міръ до сихъ поръ нерѣдко вмѣшивается въ брачныя дѣла своихъ членовъ, неимѣющихъ родителей, назначая, напр., извѣстную сироту-дѣвушку въ жены сиротѣ-парню. Въ древности за выводъ невѣсты изъ общины послѣдняя брала пошлину, которая, по всей вѣроятности, замѣнила собою первичное, родовое право первой ночи. Идея отеческаго вмѣшательства власти въ дѣло заключенія брака до сихъ поръ живетъ даже въ нашемъ законодательствѣ, выражаясь въ обязанности жениха имѣть дозволеніе подлежащаго начальства на вступленіе въ бракъ.
   Въ старой Россіи свободою въ выборѣ себѣ невѣсты пользовался только одинъ царь. Подобно императорамъ Византіи царь древней Руси выбиралъ себѣ невѣсту изъ дѣвицъ всей земли. Въ Москвѣ и въ провинціяхъ боярамъ, помѣщикамъ, дѣтямъ боярскимъ разсыхались циркулярные царскіе указы, которыми эти господа извѣщались, что властямъ поручено "смотрѣть у нихъ дочерей-дѣвокъ", государю въ невѣсты; "и у которыхъ были дочери-дѣвки", тѣмъ предписывалось, "часа не мѣшкая", везти ихъ на смотръ въ городъ къ воеводамъ, а потомъ, по выбору послѣднихъ, въ Москву. "А кто дочь дѣвку у себя утаитъ и къ боярамъ (на смотръ) не повезетъ", тому полагалась "великая опала и казнь". Иногда такимъ образомъ въ Москву свозили до двухъ тысячъ дѣвицъ разнаго званія, изъ которыхъ и выбиралась невѣста. "Надежнымъ сановникахъ и довѣренныхъ боярынямъ поручалось свидѣтельствовать этихъ дѣвушекъ, такъ-что самыя сокровенныя части тѣла не оставались безъ подробнаго разсмотрѣнія" (Пав. Іовій). Изслѣдовались дѣвственность невѣсты, ея здоровье и способность въ дѣторожденію. Само собою понятно, что между родственниками привезенныхъ на смотръ дѣвушекъ шло ожесточенное соперничество и каждый родъ употреблялъ всѣ усилія, чтобы породниться съ царемъ. На дѣвицъ, которыя наиболѣе нравились царю, даже на ту, которая была уже объявлена невѣстою и жила во дворцѣ, сплетничали, клеветали, сочиняли а нихъ небылицы, старались ихъ "испортить" и нерѣдко успѣвали въ этомъ: невѣста занемогала, ее высылали изъ дворца, а иногда вмѣстѣ съ ея родственниками даже отправляли въ ссылку за покушеніе обмануть царя. "Когда невѣста была окончательно выбрана, разсказываетъ Іовій,-- прочія соперницы ея по красотѣ, стыдливости и скромности, нерѣдко въ тотъ-же самый день, обручались съ боярами и военными сановниками", причемъ царь игралъ роль отца, опредѣляя, кому на комъ жениться.
   У обыкновенныхъ смертныхъ бракъ былъ договоромъ двухъ семействъ, при чемъ женихъ и невѣста вплоть до сватьбы не только не видѣли другъ друга въ глаза, но даже и не знали, что ихъ любезнѣйшіе родители хотятъ сочетать ихъ бравомъ. Дѣло начиналось обоюдными справками о женихѣ и невѣстѣ, объ ихъ состояніи, характерѣ, нравственности, наружности.. Осмотръ невѣсты производила обыкновенно мать или другая родственница жениха, который не видѣлъ своей суженой вплоть до свадьбы. Мы уже говорили въ первой главѣ, что эти смотрины въ крестьянской жизни до сихъ поръ носятъ характеръ осмотра продаваемаго товара его покупателями, въ старину же это было, всеобщимъ обыкновеніемъ. Какъ при продажѣ всякаго товара, такъ и при смотринахъ невѣсты, дѣло рѣдко обходилось безъ плутовства. Больную и блѣдную дѣвушку румянили, сухопарую превращали посредствомъ фальшивыхъ накладовъ въ толстуху и т. д. Если-же невѣста была до того плоха, что обмануть такимъ образомъ было нельзя, то совершали подлогъ и вмѣсто одной дѣвушки показывали другую, а замужъ выдавали первую. "Во всемъ свѣтѣ нигдѣ такого на дѣвки обманства нѣтъ, яко въ Московскомъ государствѣ", говоритъ Кошихинъ, подробно описывая разныя варіяціи этого мошенничества. Обманъ открывался только послѣ вѣнчанья, когда женихъ въ брачномъ покоѣ находитъ въ невѣстѣ тѣ крупные недостатки -- хромоту, нѣмоту, безобразіе, которыя были искусно скрыты ея родителями, или-же вмѣсто дѣвушки, показанной подъ чужимъ именемъ на смотринахъ, встрѣчалъ урода, подъ именемъ котораго была показана подставная красавица. Обманутый женихъ могъ жаловаться духовному начальству; производилось слѣдствіе, и если обманъ былъ доказанъ, то виновнаго наказывали кнутомъ, а бракъ расторгали. Но доказать обманъ было чрезвычайно трудно, и въ большинствѣ подобныхъ случаевъ мужьямъ оставалось только одно утѣшеніе,-- вымещать на женахъ мошенничество ихъ родителей, вгонять ихъ въ гробъ или принуждать въ постриженію въ монастырь, чтобы затѣмъ можно было жениться въ другой разъ.
   Нашихъ предковъ женили и выдавали замужъ очень рано, опираясь въ этомъ случаѣ на византійскіе законы, которые, будучи составлены для людей юга, гдѣ половая зрѣлость достигается гораздо скорѣе, чѣмъ на сѣверѣ, опредѣляли minimum возраста для жениха 14, а для невѣсты 12 лѣтъ. Нашъ Стоглавъ требуетъ отъ перваго 15, а отъ второй 12 лѣтъ. Но на практикѣ это сплошь и рядомъ не выполнялось, да собственно говоря, не было до XVIII вѣка и опредѣленныхъ постановленій относительно возраста брачущихся. Дѣвушекъ часто выдавали замужъ еще въ дѣтствѣ, лѣтъ 13, 10, даже 8, а мальчиковъ женили иногда даже 7 лѣтъ! Нерѣдко случалось, что мальчугана женили на взрослой дѣвушкѣ; такіе браки взрослыхъ съ малолѣтними во многихъ мѣстностяхъ существовали почти вплоть до настоящаго столѣтія и были особою формою снохачества. Отцы или опекуны, взявъ дѣвицу для своего малолѣтняго сына, жили съ нею сами до совершеннолѣтія мужа, который выросши и почувствовавъ потребности полового инстинкта, нерѣдко находилъ въ своей женѣ уже отжившую старуху. Въ архивахъ Сибири я неразъ наталкивался на документы, свидѣтельствующіе о распространенности этого гнуснаго злоупотребленія даже въ XVIII в. Такъ, въ 1749 г. одинъ енисейскій крестьянинъ жаловался, что отецъ женилъ его семилѣтняго на сорокалѣтней дѣвкѣ, что теперь ей уже шестьдесятъ лѣтъ и она неспособна быть женой. Такъ въ 1735 г. по улицамъ города Ачинска ходила подгулявшая сватья ачинскаго попа Никифора "и сказывала на него, попа, духовное дѣло. А невѣстка его попова сказывала, что-де онъ, попъ, взялъ ее, Палагею въ замужество за сына своего малолѣтняго и растлилъ дѣвство ея и прижилъ съ нею младенца".
   Въ низшихъ классахъ русскаго народа бракъ до сихъ поръ носитъ формальный характеръ купли-продажи. Родственники жениха покупаютъ ее. И хотя въ большинствѣ мѣстностей свадьба имѣетъ такой торговый характеръ только по своимъ древнимъ обрядамъ, но по мѣстамъ купля-продажа невѣсты существуетъ даже до сихъ поръ въ своей первобытной формѣ. "Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, особенно въ г. Нерехтѣ, невѣсту покупаютъ за деньги. Не только бѣдные, но и богатые поселяне считаютъ себѣ за безчестье отдать дочь безденежно. Чѣмъ выше цѣна, тѣмъ болѣе чести для невѣсты, о чемъ провозглашается немедленно по деревнѣ. Продажная цѣна называется калымомъ* (Терещенко). Въ древней Россіи такая купля-продажа невѣсты была гораздо распространеннѣе, чѣмъ нынѣ, но въ XVI и XVII столѣтіяхъ не только въ высшихъ, но даже и въ низшихъ классахъ народонаселенія бракъ уже потерялъ характеръ чисто-торговой сдѣлки и калымъ уступилъ мѣсто приданому. Бракъ былъ договоромъ двухъ семей) и актомъ этого договора служила рядная запись, которую писалъ подъячій, нарочно для этого приглашаемый. Въ рядной записи подробно исчислялось все слѣдующее за невѣстой приданое, которое обыкновенно доставлялось въ домъ новобрачныхъ послѣ свадьбы. Но такъ-какъ родители невѣсты сплошь и "рядомъ старались обмануть жениха относительно приданаго, то родители жениха нерѣдко требовали, чтобы оно было отдано до свадьбы, по пословицѣ "денежки на столъ, дѣвушку за столъ". При свадьбахъ нашего купечества это стремленіе смошенничать на приданомъ до сихъ поръ не только существуетъ, но даже считается дѣлонъ совершенно обычнымъ и извинительнымъ. Въ виду такого сильнаго и всеобщаго поползновенія къ обману въ брачныхъ дѣлахъ, въ рядной записи, для гарантированія вѣрности условій, назначалась неустойка или понятное, которое платила сторона, нарушившая условіе. Величина неустойки была соразмѣрна съ величиной приданаго и всегда назначалась въ такой суммѣ, уплата которой была-бя тягостною для нарушителя ряднаго договора.
   Свадьба сопровождалась множествомъ обрядовыхъ церемоній, соблюденіе которыхъ считалось обязательнымъ и описаніемъ которыхъ въ нѣкоторыхъ "домострояхъ" занята цѣлая, весьма обширная глава "О чинахъ свадебныхъ". Въ этихъ обрядахъ прежде всего выражалась та мысль, что невѣста поступаетъ въ полную зависимость къ своему мужу и повелителю. Отецъ невѣсты бралъ плеть и ударялъ ею свою дочь, говоря: "по этикъ ударамъ ты, дочь; знаешь власть отца; теперь эта власть переходитъ въ другія руки; вмѣсто меня, за ослушаніе будетъ учить тебя этою плетью мужъ." Съ этими словами плеть передавалась жениху, который, закладывая ее за кушакъ, выражалъ надежду, что въ ней ему не встрѣтится надобности. Эта плеть вѣшалась надъ брачнымъ ложемъ, и во многихъ мѣстностяхъ женихъ производилъ ею обрядовое сѣченіе новобрачной при извѣстномъ унизительномъ обрядѣ разуванія ею своего суженаго. Дѣвственность невѣсты была главнымъ требованіемъ со стороны жениха и грубое матерьяльное понятіе нашихъ предковъ о добродѣтели совершенно отожествляло послѣднюю съ сохраненіемъ гимена до времени брака. Невѣсты, съ своими свахами и родственниками, сплошь и рядомъ обманывали жениха фальшивыми признаками дѣвственности, а женихъ съ своими родственниками производили точное и подробное изслѣдованіе этихъ признаковъ. Это совершалось почти публично, раздражая сладострастіе присутствовавшихъ на свадьбѣ гостей, обыкновенно предававшихся пьянству, дебошу и самому необузданному разврату. Иностранные писателя стѣснялись "объяснить, какъ доказывается дѣвство вѣнчающихся невѣстъ, такъ-какъ распространяться объ этомъ невозможно по требованію благонравія" (Корбъ). Въ купечествѣ, мѣщанствѣ, крестьянствѣ эти отвратительные обычаи въ полномъ ходу до сихъ поръ. Въ Астрахани, напримѣръ, свадьба оканчивается обыкновенно слѣдующимъ образомъ. Въ боковой комнатѣ, часто отдѣленной отъ гостей одними только ширмами, женихъ и невѣста занимаютъ брачную постель, и молодой мужъ обязанъ тутъ-же, пока еще не разъѣхались гости, почти въ ихъ присутствіи, отправить въ первый разъ свои супружескія обязанности; въ это время музыканты играютъ сладострастную пѣсню "бѣда", слова которой припѣваются всѣми гостями. По совершеніи акта, сваха входитъ въ брачный покой, мѣняетъ на новобрачной бѣлье, унося съ собою рубашку, запятнанную знаками "честности". Развернувъ эту рубашку и держа ее въ обѣихъ рукахъ, она, какъ пьяная вакханка, является къ гостямъ съ пѣніемъ и пляскою, показывая всѣмъ свой трофей. Затѣмъ, съ провожатыми и съ музыкою, она отправляется въ"экипажѣ въ домъ родителей невѣсты, чтобы передать имъ свои трофеи. На каждомъ углу, у каждаго трактира шествіе останавливается; сваха и провожатые соскакиваютъ съ экипажей, танцуютъ, поютъ, а музыка играетъ "бѣду". Такимъ образомъ процессія, проѣхавъ черезъ весь городъ, достигаетъ дона родителей невѣсты, которымъ и передается запачканное бѣлье, а затѣмъ начинается новая оргія (Медико-Топогр. Сборн., I, 397). Сальныя шутки надъ молодыми, похабные разговоры, свидѣтельствованіе бѣлья и постели, весь этотъ грязный цинизмъ нашихъ свадебъ до сихъ поръ служитъ однимъ изъ самыхъ крупныхъ выраженій русскаго варварства, выработаннаго тысячелѣтней исторіей. Отвратительна радостная оргія, начинающаяся послѣ того, какъ женихъ найдетъ возможнымъ благодарить родителей невѣсты за ея дѣвственность, но еще отвратительнѣе для каждаго, не вконецъ испорченнаго человѣка, тѣ сцены, которыя начинаются, если молодая окажется не дѣвственницей. Насмѣшки, брань, побои сыплются на несчастную, а родители иногда даже начинаютъ пытать ее, всовывая, напримѣръ, булавки подъ ногти, съ кѣмъ и когда она любилась. Въ старину эти варварскіе обычаи господствовали между всѣми классами общества, и невѣсты, неуспѣвшія обмануть своихъ взыскательныхъ жениховъ, нерѣдко расплачивались очень дорого за свою невоздержность въ дѣвичествѣ. Такъ Иванъ Грозный, не найдя дѣвственницей своей жены Марьи Долгорукой, на другой-же день послѣ свадьбы велѣлъ затиснуть ее въ колымагу, повезти на борзыхъ коняхъ и опрокинуть въ воду. Нерѣдко случалось, что женихъ, найдя свою невѣсту не дѣвственницей, отсылалъ ее къ ея родителямъ. Если-же она и оставалась его женою, то цѣлую жизнь принуждена была выносить попреки и побои мужа, который часто старался отдѣлаться отъ нея какимъ-бы то ни было способомъ, вгонялъ ее въ гробъ, заставлялъ постригаться въ монастырь, а затѣмъ начиналъ искать себѣ другую, "честную" невѣсту. Мужъ не могъ, даже еслибы онъ и хотѣлъ, извинить совершенно своей женѣ грѣхъ ея молодости, -- его покарало-бы за это общественное мнѣніе. Лица, имѣвшія доступъ ко двору, на другой день послѣ свадьбы являлись къ царю со всѣмъ поѣздомъ; но молодой мужъ недѣвственницы не смѣлъ показаться на глаза государю и не имѣлъ этого права представиться ему. "Если поступающій въ священники на брачномъ ложѣ не находилъ дѣвства и это впослѣдствіи обнаруживалось, то онъ лишался своей должности" (Олеарій).
   Признаніе брака церковнымъ таинствомъ утвердилось въ массѣ народа только въ позднѣйшее время и церковь, втеченіе долгихъ столѣтій, напрасно старалась подчинить браки регулированью своихъ византійскихъ законовъ. Простой народъ долго избѣгалъ церковнаго вѣнчанья и считалъ его обязательнымъ только для князей и бояръ. Въ XVI, XVII, мѣстами даже въ XVIII в., когда еще продолжалась борьба съ язычествомъ, простолюдины сплошь и рядомъ женились безъ церковнаго благословенія, "въ роду и въ племени, въ куновствѣ и сватовствѣ, и въ крестномъ братствѣ, и при жизни первыхъ женъ." Церковный обрядъ бракосочетанія часто замѣнялся древнимъ языческимъ обрядомъ хожденія жениха и невѣсты --
   
   Безъ вѣнчанья, безъ попа,
   Вкругъ зеленаго ракитова куста.
   
   Стенька Разинъ положительно отвергалъ церковное вѣнчанье, говоря: "къ чему вѣнчаться? Станьте въ парѣ подлѣ дерева да пропляшите вокругъ него -- вотъ и повѣнчались!" Онъ собиралъ молодежь, приводилъ къ вербовому дереву, заставлялъ ихъ парами плясать вокругъ него, и потомъ увѣрялъ, что они, послѣ этого обряда, сдѣлались совершенно законными супругами. Въ нѣкоторыхъ уѣздахъ витебской губерніи до позднѣйшаго времени, при празднествахъ масляницы, молодые парни, условившись съ дѣвицами, увозили ихъ въ лѣсъ въ завѣтному дубу, объѣзжали его три раза и тѣмъ оканчивали свое вѣнчанье. Церковь свѣтская власть не переставали преслѣдовать такія "блудодѣйственныя" связи, дѣйствуя посредствомъ увѣщаній, эпитимій, штрафовъ и наказаній, нерѣдко очень строгихъ. Въ 1593 г., напримѣръ, казанскій архіерей доносилъ царю, что многіе жители казанскаго края не ходятъ въ церковь, не держатъ постовъ; обвѣнчавшись въ церкви, потомъ перевѣнчиваются у поповъ татарскихъ, живутъ безъ церковнаго благословенія съ нѣмецкими плѣнницами и т. д. Царь велѣлъ ихъ смирять, въ тюрьму сажать, въ желѣза, въ цѣпи, бить батогами, а менѣе виновныхъ отсылать къ владыкѣ для наложенія эпитимьи. Но при всѣхъ подобныхъ строгостяхъ, при всѣхъ вѣковыхъ усиліяхъ церкви, безцерковный бракъ получилъ широкое развитіе не только въ расколѣ, какъ увидимъ ниже, но и внѣ его. Невѣнчанныя супружескія пары даже въ настоящее время нерѣдко встрѣчаются между простонародьемъ Сибири, напримѣръ,-- и такія связи извѣстны здѣсь подъ именемъ сибирскихъ браковъ.
   Церковь боролась съ остатками язычества не за одно только свое право вѣнчать брачныя связи; она старалась подчинить всѣ эти связи своимъ правиламъ, прекратить браки между близкими родственниками и кумовьями, установить для бракосочетаній опредѣленное время, заставить брачущихся платить вѣнчальныя пошлины, воспретить разводы, которые въ древности были такъ часты, и т. д. Но особенныя усилія церкви были направлены на искорененіе многоженства, которое продолжало держаться въ жизни и послѣ введенія христіанства. Многіе имѣли по двѣ и по три жены. Въ XVI и XVII в. многоженство было чрезвычайно распространено въ Сибири. Такъ-какъ тогдашній сибирякъ не велъ осѣдлой жизни, а странствовалъ по разнымъ мѣстамъ, то и жены его были разсѣяны по тѣмъ поселеніямъ, которыя лежали на его обычномъ пути. Онъ жилъ съ ними обыкновенно сибирскимъ бракомъ, т. е. не вѣнчавшись. Но положеніе женщины въ подобномъ бракѣ, при грубости тогдашнихъ нравовъ, было крайне шатко и необезпечено; мужъ во всякое время могъ прогнать или бросить ее. Женщины поэтому, естественно, старались замѣнятъ такіе браки церковными; объ этомъ-же хлопотало и духовенство, дѣйствуя иногда съ чрезвычайною строгостью, доходившею до того, что даже въ XVIII в. сибирскіе архіереи, разъѣзжая по епархіямъ, нерѣдко наказывали публично плетьми "явныхъ прелюбодѣевъ." Все это содѣйствовало большему и большему водворенію въ жизни офиціальнаго брака. Но и въ этой формѣ бракъ сплошь и рядомъ оставался временною связью, даже многоженствомъ. Почти до самаго начала XIX в. въ Россіи, а особенно въ Сибири, бракъ нетрудно было заключить безъ всякихъ формальностей, безъ документовъ и свидѣтелей, или съ подложными документами и подкупными свидѣтелями. И вотъ у людей грубыхъ, чувственныхъ, развратныхъ появлялось разомъ по нѣскольку законныхъ женъ въ разныхъ мѣстностяхъ. При старинной бродячести народонаселенія, бѣглые крестьяне, солдаты, казаки, разные гулящіе люди, искрещивая страну по всѣмъ направленіямъ, живя то здѣсь, то тамъ, обзаводились нѣсколькими законными супружницами. Такія связи заключались часто даже съ вѣдома духовенства, особенно въ мѣстахъ глухихъ и удаленныхъ отъ центровъ государственной жизни. Въ половинѣ XVIII в. священники якутской области прославились, между прочимъ, тѣмъ, что безъ всякаго стѣсненія вѣнчали женъ отъ живыхъ мужей и мужей отъ живыхъ женъ. Такъ въ 1752 г. Желѣзинской крѣпости солдатъ Гулянинъ женился на дѣвкѣ Ульянѣ. "Жила я съ нимъ, пишетъ Ульяна въ своемъ прошеніи, -- съ полгода. Когда мужъ ушелъ съ своимъ полкомъ изъ Сибири, то я осталась отъ него беременною и родила сына. Черезъ три года ямышевскій благочинный Степанъ Сѣдачевъ, сказавъ мнѣ, будто мужъ мой померъ, зазвалъ меня, по наущенію канонера Ервина, въ себѣ въ домъ, и напоивъ пьяною, привелъ въ церковь и съ вышеписаннымъ канонеромъ обвѣнчалъ насильно." Другой случай. Въ томскомъ алексѣевскомъ монастырѣ у заказныхъ дѣлъ попъ Копыловъ донесъ, что "усмотрѣлъ онъ въ Томскѣ у Знаменской церкви, какъ священникъ Кастагаевъ вѣнчалъ солдата Замятина вторымъ бракомъ на дѣвкѣ Валгусовой, и что тотъ солдатъ имѣетъ у себя первозаконную жену, которая и понынѣ жива." Началось слѣдствіе. Замятинъ объяснилъ, что "женился онъ вторично того ради, что первая жена, по отбытіи его изъ Томска въ солдатство", черезъ три мѣсяца вышла замужъ за крестьянина Нагибина, который первозаконную жену свою выдалъ за какого-то Елисея кузнеца. Замятина свели съ его первою женой, а "оную блудницу, незаконную жену его, посадили подъ караулъ до указа его преосвященства." Но Замятинъ, прогнавъ свою первую жену, "оную блудницу подговоря тайно, изъ-подъ караула увелъ съ собою." Слѣдователи спрашиваютъ у митрополита, что дѣлать имъ съ преступниками, и при этомъ замѣчаютъ, что случаи двоеженства и троеженства бываютъ также часты, какъ и женитьба на самыхъ близкихъ родственницахъ. Значительная часть подобныхъ случаевъ двоеженства, троеженства и т. д., зависѣла просто отъ недозволенности развода; супруги самовольно расторгали свой бракъ и вступали въ новый; но все-таки главнымъ мотивомъ всѣхъ подобныхъ явленій служила и служитъ падкость мужчинъ къ многоженству. Эта наклонность и въ старину и въ настоящее время проявляется еще въ другой, болѣе употребительной формѣ. Содержаніе при законной женѣ наложницы или нѣсколькихъ наложницъ -- то-же многоженство. Преслѣдуя многоженство во всѣхъ его формахъ, церковь дозволяла православному имѣть преемственно не болѣе трехъ женъ. При этомъ третій бракъ не считался даже таинствомъ и священникъ, который вмѣсто простого чтенія молитвъ надъ троеженцемъ, вѣнчалъ его, лишался своего сана. Третій бракъ дозволялся только въ тонъ случаѣ, если ни отъ перваго, ни отъ второго не было дѣтей, а вступившія въ него лица на пять лѣтъ отлучались отъ церкви. Четвертый-же бракъ считался явнымъ преступленіемъ, былъ-ли онъ вѣнчанъ, или нѣтъ.-- все равно. Утрированный такимъ образомъ принципъ моногаміи съ особенною строгостью прилагался къ духовенству. Попы и дьяконы могли жениться только одинъ разъ; но запрещая овдовѣвшему попу второй бракъ, церковное законодательство въ то-же время признавало за массою духовенства неспособность къ воздержанію, и чтобы избавить церковь отъ оскверненія ея грѣшными служителями, не дозволяло вдовымъ попамъ ни служить обѣденъ, ни совершать таинствъ, -- они могли исполнять только обязанности дьячковъ. Но всѣ эти церковныя правила утверждались въ жизни очень медленно и духовенство, особенно низшее, сплошь и рядомъ нарушало ихъ. Нечего говорить о многочисленныхъ бракахъ Ивана Грознаго, которые духовенство утверждало, съ назначеніемъ царю церковнаго наказанія, и въ тоже время грозило проклятіемъ всякому, кто подобно Ивану, женится болѣе трехъ разъ, -- самые обыкновенные смертные могли дѣлать то-же самое, что и Грозный царь. Въ XV и XVI в. духовенство, особенно въ отдаленныхъ провинціяхъ, дозволяло православнымъ жениться по пяти, по восьми, даже по десяти разъ. Къ числу важныхъ ограниченій, полагавшихся церковью свободѣ подового союза, относятся еще обязанность бракосочетающихся имѣть дозволеніе своихъ родителей или опекуновъ и запрещеніе брака между лицами, состоящими въ родствѣ до седьмой степени, кумовствѣ и свойствѣ. Это послѣднее ограниченіе было всегда тягостнымъ особенно для жителей отдаленныхъ захолустныхъ поселеній, большинство жителей которыхъ обыкновенно состояло въ родствѣ или кумовствѣ между собою. Стѣснительность этихъ правилъ хорошо выражается въ извѣстной пѣсенкѣ --
   
   Радъ-бы я жениться, да некого взять:
   За моремъ синичка -- сестричка мнѣ,
   
   и т. д.,-- все родственницы...
   По патріархальному воззрѣнію, женщина, вступая въ бракъ, не имѣетъ никакихъ личныхъ цѣлей; бракъ существуетъ не для ея удовольствія, не для ея интересовъ; женщина служитъ только орудіемъ для продолженія рода. Первое достоинство жены -- чадородіе. Она должна рождать мужу дѣтей, и преимущественно сыновей, этихъ столповъ рода. Неплодіе жены считалось величайшимъ несчастіемъ, однимъ изъ самыхъ страшныхъ наказаній божіихъ. Такія жены обращались обыкновенно къ самому вѣрному, средству, къ усердной молитвѣ; съ плачемъ и рыданіемъ, доходившими, по выраженію древнихъ сказаній, до изступленія ума, онѣ молили постоянно Бога и святыхъ о томъ, чтобы "прижити имъ чадо мужеска пола". И много считается примѣровъ успѣшности этихъ молитвъ несчастныхъ женъ... Бездѣтные мужья не менѣе своихъ супругъ горевали о неимѣніи потомства. Эта мысль отравляла всю ихъ жизнь, преслѣдовала на каждомъ шагу. Вотъ, напр., ѣдетъ на охоту бездѣтный великій князь Иванъ Васильевичъ; увидѣлъ онъ на деревѣ птичье гнѣздо и горько заплакалъ. "Сотвори плачь и рыданіе велико: о, горе мнѣ бездѣтному! Кому я себя уподоблю, къ кому могу прировнять себя! Вотъ птицы небесныя,-- и онѣ плодовиты; звѣри земные -- и тѣ плодовиты! и вода плодовита: она играетъ волнами, въ ней плещутся и веселятся рыбы! Господи, и къ этой землѣ я не могу прировнять себя, -- она приноситъ плоды на всякое время!.." Обѣты, молебны, путешествія ко святымъ мѣстамъ, кормленіе нищихъ, ворожба и чародѣйство -- все употреблялось неплодными супругами, чтобы только имѣть дѣтей. Борисъ Годуновъ, очень заботившійся о чадородіи своей сестры, царицы Ирины, поручалъ даже Горсею развѣдать у ученыхъ англійскихъ докторовъ о средствахъ "къ зачатію и нарожденію дѣтей и привести въ Москву докторицу, искусную во врачеваніи женскихъ болѣзней безчадія". Мужъ ненавидѣлъ безплодную жену, презиралъ, притѣснялъ ее, билъ, разводился съ нею, заключалъ ее въ монастырь. Эти разводы и постриженія особенно часты бывали въ царскомъ семействѣ. "Царица должна была дать наслѣдника царю и царству." Въ этомъ заключался главный, основный смыслъ ея царственнаго положенія. Никакого другого смысла въ ея личности не признавали и не сознавали государственныя стремленія, государственныя положенія жизни, для которыхъ, поэтому, личность царицы являлась полною жертвою" (Забѣлинъ). Неплодіе царицы считалось такимъ народнымъ бѣдствіемъ, которое давало безотвѣтнымъ обыкновенно подданнымъ право требовать, чтобы царь развелся съ неплодной супругой. Такъ, при Федорѣ Ивановичѣ митрополитъ, бояре Шуйскіе съ своими сторонниками, а также гости и всѣ люди купеческіе сошлись на совѣтъ и рукописаніемъ утвердили бить челомъ государю, чтобы онъ "чадородія ради второй бракъ принялъ, а первую свою царицу, Ирину Федоровну, отпустилъ-бы въ иноческій чинъ". Борисъ Годуновъ разстроилъ это предпріятіе. Постриженіе безплодной жены хотя и не могло, по закону, совершиться безъ ея согласія, но въ большинствѣ случаевъ оно производилось вопреки закону. Женъ постригали силою, и при этомъ наши благочестивые предки розыгрывали иногда возмутительныя сцены. Такъ, напр., постригали жену великаго князя Ивана Васильевича, Соломонію. "Она, говоритъ Герберштейнъ, -- плакала и кричала и никакъ не хотѣла надѣвать кукуля, вырвала его изъ рукъ митрополита, бросила на полъ и топтала ногами. Иванъ Шягони, одинъ изъ самыхъ приближенныхъ людей государя, въ негодованіи на такую дерзость, сталъ ее жестоко бранить и ударилъ плетью, сказавши: какъ ты смѣешь сопротивляться волѣ государя и медлишь исполненіемъ его приказанія?.." Напрасно несчастная заявляла, что ее постригаютъ насильно, что она вовсе не хочетъ идти въ монастырь; она молила Бога отомстить за это насиліе. Всякое сопротивленіе было напрасно, и Соломоніы умерла въ монастырѣ, какъ умирало въ немъ множество такихъ-же несчастныхъ неплодныхъ женъ нашихъ старинныхъ царей и вельможъ.
   Имѣя значеніе родительницы, значеніе почвы, въ которой не долженъ изсякнуть корень рода, жена должна была играть еще роль хозяйки. Многоученый профессоръ Соловьевъ, излагая по "Домострою" хозяйственныя обязанности жены, говоритъ, что "женщина поставлена здѣсь на видномъ мѣстѣ, ея дѣятельность обширна". Въ дѣйствительности же, а не въ соловьевской исторіи, древне-русская женщина высшихъ и среднихъ классовъ была не хозяйкою, а только домоправительницею, экономкою, первою служанкою домовладыки. Дѣйствительно, "ея дѣятельность была обширна"; по "Домострою", она встаетъ раньше всѣхъ, будитъ слугъ, до ночи не перестаетъ работать и ложится позже всѣхъ; всякое домашнее дѣло она должна знать лучше тѣхъ, которые работаютъ по ея приказанію,-- и щи сварить, и кисель поставитъ, и бѣлье выстирать, и шить, и вышивать и т. д., и т. д. Даже царицы обязаны были сами вникать въ послѣднія мелочи своего хозяйства. Но требуя отъ жены такой непрерывной дѣятельности, домостройные принципы вовсе не имѣли въ виду ея самостоятельнаго хозяйственнаго значенія. Подобно китайскимъ моралистамъ, подобно индѣйскому законодателю Ману, указывавшимъ въ непрерывной работѣ женщины лучшее средство для ея порабощенія патріархальному режиму, нашъ "Домострой", съ той-же самой цѣлью настаиваетъ, чтобы "жена никогда безъ рукодѣлья ни часу не была, кромѣ немощи". Все, что ни дѣлаетъ жена, она должна дѣлать по "мужниному наказанію"; обо всемъ она должна спрашивать приказовъ и совѣтовъ своего повелителя; лично для себя она не смѣетъ сдѣлать безъ его дозволенія никакого раскола, никакой перемѣны въ хозяйствѣ. Она должна работать, повиноваться и управлять работами прислуги. Въ крестьянской жизни женщина была всегда самой дѣятельной труженицей и работала больше мужчины. Въ настоящее время въ архангельской губерніи, напр., при своихъ многочисленныхъ, чисто-женскихъ работахъ, женщина коситъ, жнетъ, сушитъ, молотитъ и мелетъ хлѣбъ, рубитъ дрова и лѣсъ, исправляетъ дороги и нерѣдко таскаетъ прнэтонъ такія тяжести, какихъ не захочетъ принять на себя мужикъ, сплавляетъ лѣсъ и скотъ, исполняя въ одно и то-же время обязанности гребца и повара, тянетъ бичевой суда, ходитъ съ извозомъ; въ Поморьѣ лѣтомъ, когда всѣ мужчины до одного уѣзжаютъ на отдаленные морскіе промыслы, жени ивы однѣ занимаются всѣми полевыми работами, ѣздятъ на близкіе промыслы въ море, отправляютъ подводную повинность и общественныя службы и т. д. Сами крестьяне сознаютъ, что женщины работаютъ больше ихъ. И въ народной жизни жена до сихъ поръ имѣетъ свое главное значеніе, какъ производительная сила, какъ семейная работница. "Мужъ возомъ не навозитъ, что жека горшкомъ наноситъ", говоритъ пословица. "Съ лица не воду пить, умѣла-бы пироги печь". "Добрая жена да жирные щи,-- другого добра не ищи". Но тяжелая работа, хлопотливая хозяйственная дѣятельность, непрестанный изнурительный трудъ выпали только на долю женщины низшихъ классовъ. Древне-русская барыня, несмотря на всѣ старанія "Домостроя", была существомъ вполнѣ тунеяднымъ, самкою, жирѣвшею и тупѣвшею въ своемъ теремномъ ничегонедѣланіи. " Русскія женщины, говоритъ Корбъ, -- вовсе не занимаются домашнимъ хозяйствомъ; въ отсутствіе господина рабы его, безъ вѣдома и согласія хозяйки, по довѣрію хозяина, распоряжаются всѣмъ. Московитяне содержатъ огромныя толпы дѣвокъ, но исключая самой легкой работы, поручаемой имъ по распоряженію жены хозяина, онѣ почти ничего не дѣлаютъ и проводятъ жизнь запертыми въ домѣ своего господина, гдѣ иногда прядутъ или ткутъ холсты. Русскія женщины проводятъ вообще жизнь праздно, и поэтому нѣтъ ничего удивительнаго, что онѣ слишкомъ часто ходятъ въ баню, такъ-какъ это видоизмѣненіе праздности до нѣкоторой степени все-таки служитъ имъ развлеченіемъ въ скукѣ отъ бездѣйствія, снѣдающей эти жалкія существа". Баня, дѣйствительно, была почти такимъ-же развлеченіемъ для древнерусской барыни, какимъ служитъ балъ для современной женщины. Для позднѣйшаго времени день бани былъ праздникомъ для нашихъ захолустныхъ помѣщицъ, и послѣ бани, дворня торжественно поздравляла ихъ -- "имѣемъ честь поздравить выпарившись". При такой бездѣльной и тупой жизни, за женщиною оставалось только одно значеніе родоначальницы, ожирѣвшей на своихъ пуховикахъ и отупѣвшей отъ своей сонной праздности.
   Жена должна быть рабынею мужа. Ботъ какъ разсуждаетъ объ этомъ одна Кормчая, на тему, "яко не подобаетъ жены госпожою звати". "Пытайте ученья, которое говоритъ: женѣ не велю учити, ни владѣти мужемъ, но быти въ молчаніи и въ покореніи мужу своему... Того ради не подобаетъ жены звати госпожею, а женѣ слѣдуетъ мужа звати господиномъ. Какой властитель низшихъ себя называетъ господами или какая госпожа зоветъ рабу госпожою? Не осрамляйте мужской главы; иначе Христа осрамите вы, а кто осрамитъ его, тотъ не прощенъ будетъ ни въ сей вѣкъ, ни въ будущій". Мужъ, по "Домострою", обязанъ поучатъ жену свою о "всякомъ благочиніи, какъ душу спасти, и Богу и мужу угодити и домъ свой добро строити; а жена должна во всемъ ему покорятися и со страхомъ внимати". "Ежедневно жена должна спрашиваться у мужа обо всемъ и совѣтоваться, какъ въ люди ходити и къ себѣ принимати, а съ гостями что бесѣдовати", какъ и что дѣлать по хозяйству и т. д. Даже въ разговорахъ съ чужими людьми, она должна разузнавать и поучаться, "какъ добрыя жены живутъ и какъ мужей своихъ слушаютъ, и съ ними спрашиваются и имъ повинуются во всемъ". "А если жену слово и наказаніе не имѣть, если она не слушаетъ и не внимаетъ, и не боится, и не творитъ, какъ мужъ учитъ, то плетію постегати, по винѣ смотря, наединѣ, а не передъ людьми, и поучивъ, примолвити и пожаловати, и никакожъ не гнѣваться другъ на друга. А за всякую вину по уху и по лицу не бити, ни кулакомъ подъ сердце, ни пинкомъ, ни посохомъ не колотити, ничѣмъ желѣзнымъ, ни деревомъ бити. Кто съ сердца или съ кручины такъ бьетъ, многія притчи оттого бываютъ, слѣпота и глухота, и руку и ногу вывихнетъ, и главоболіе и зубная болѣзнь; а у беременныхъ женъ и дѣтямъ въ утробахъ бити поврежденіе; а плетію бити и разумно, и больно, и страшно, и здорово. А въ случаѣ большой вины, и за ослушаніе и небреженіе, снять рубашку да плетію вѣжливенько бити, на руки держа, по винѣ смотря". Въ народныхъ пословицахъ эта доктрина о мужниной власти, эта тиранническая система страха и побоевъ выражаются еще въ болѣе рѣзкихъ я отвратительныхъ формахъ, чѣмъ въ "Домостроѣ", который, по крайней мѣрѣ, не совѣтуетъ уродовать жены. "Женѣ спускать,-- добра не видать". "Жена безъ грозы -- хуже козы". "Люби жену какъ душу, тряси ее какъ грушу". "Бей жену къ обѣду, а къ ужину опять". "Бей жену обухомъ, припади да понюхай, дышетъ да морочитъ, еще хочетъ". "Жена не горшокъ, не расшибешь". Побои, но народному воззрѣнію, служатъ даже доказательствомъ любви. "Любить жену -- держать грозу". "Кого люблю, того и бью". "Жену не бить, и милу не быть". Иностранные путешественники говорятъ, что древне-русскія женщины "не очень-то обижались, если мужья иной разъ порядкомъ-таки поучивали ихъ плеткой или кнутомъ"; онѣ считали даже побои доказательствомъ мужниной любви. Одна русская, вышедшая за итальянца и жившая съ нимъ въ мирѣ и согласіи, начала жаловаться, что не видитъ доказательствъ его дѣйствительной любви къ ней, потому-что ни разу по получала отъ него побоевъ. Мужъ, желая доказать ей свою любовь требуемымъ ею способомъ раза три поколотилъ ее, и въ третій разъ такъ сильно, что уходилъ ее до смерти. Корбъ и Олеарій, сомнѣваясь въ дѣйствительности этого факта или, по крайней мѣрѣ, считая его исключеніемъ, отрицаютъ существованіе самаго мнѣнія о солидарности мужниной любви и плети, солидарности, которая такъ ясно выражена въ вышеприведенныхъ нами народныхъ пословицахъ. Конечно, масса женщинъ не могла никогда дойти до того, чтобы желать истязанія своего тѣла мужемъ; но въ то-же самое время всегда существовала, существуетъ даже и теперь масса другихъ женщинъ, до того подавленныхъ патріархальнымъ режимомъ, что у нихъ нѣтъ и мысли о независимости мужниной тиранніи, нѣтъ и представленія о какихъ-нибудь другихъ порядкахъ, при которыхъ любящій мужъ не бьетъ своей жены. По ихъ мнѣнію, баба дура: ее подо учить уму-разуму, а учить значитъ наказывать. Кто любить, тотъ и учитъ; кто любитъ, тотъ и лупить. Противъ наказанія, противъ насилія возмущается только существо, сознающее свою личность; но патріархальная жена, воспитанная въ понятіяхъ рабства, совершенно отупѣвшая въ своей семейной темницѣ, вовсе не личность, а только добавленіе къ личности мужа. Домостройные порядки и стремились именно къ тому, чтобы, упрочивъ неограниченное самодержавіе мужа, довести женщину до того-же самаго состоянія, въ какомъ находится, превратившійся въ идіота, узникъ, который, будучи освобожденъ послѣ долгихъ лѣтъ одиночнаго заключенія, ни за что не хочетъ покинуть милой ему тюрьмы, и его приходится освобождать силою. Огромную массу русскихъ женщинъ домостройные порядки успѣли довести именно до такого состоянія. Всѣ мысли, желанія, чувствованія подобной женщины принадлежатъ ея нужу. у ней нѣтъ ничего своего, нѣтъ даже личнаго самолюбія, -- она можетъ гордиться и тщеславиться только своимъ повелителемъ, подобно тому, какъ какой-нибудь любимый рабъ, камердинеръ, дворецкій гордятся и тщеславятся своимъ бариномъ. Это рабское свойство рѣзко выражается въ мѣстничествѣ женщинъ. Не только разныя боярыни постоянно ссорились и грызлись между собою за мѣста, охраняя такимъ образомъ мѣстную честь Мужей своихъ, но то-же самое происходило и въ низшихъ классахъ народонаселенія; баба, не сознававшая своей личности, ссорилась съ другою бабою за относительное достоинство мужей. Вотъ что писалъ, напр., въ 1681 году изъ Москвы одинъ дворецкій своему помѣщику. "А что, государь, написано въ памяти твоей, чтобы бабъ развесть по избамъ, и бабы, государь, ни которая не слушаетъ; все лишь бранятся межъ себя, и меня, холопа твоего, не Слушаютъ, лаютъ; и ихъ развесть безъ твоего государскаго указу нельзя. Приходилъ й, холопъ твой, многажды въ избу и имъ говорилъ, чтобъ извѣстили Марью Чеглокову, дали мѣсто; и онѣ не даютъ, никто не хочетъ ниже сидѣть".
   Забитость и раболѣпность женщины были непосредственнымъ результатомъ тиранніи ея повелителя,-- тиранніи, дѣйствительности которой далеко превосходила собою ея домостройный идеалъ: мужъ билъ хозяиномъ жены и дѣлалъ съ нею что угодно. Онъ продавалъ, закладывалъ, проигрывалъ ее, какъ вещь или скотину. Во времена голода и другихъ общественныхъ бѣдствій сплошь и рядомъ "мужи своя жены даяху, да прокормятъ себя". Въ XVII в. патріархъ Филаретъ обличалъ служилыхъ людей, что они, отправляясь на отдаленную службу, закладывали женъ своихъ товарищамъ и вмѣсто процентовъ предоставляли имъ право любиться съ своими заложенными супружницами. Если должникъ не выкупалъ въ срокъ своей жены, то заимодавецъ продавалъ ее для блуда другому, другой третьему и т. д. Факты продажи женъ часто встрѣчаются даже въ документахъ XVIII в. Такъ, напр., въ 1742 г. верхотомскаго острога крестьянинъ Красноярскъ, разъѣзжавшій для торговли по разнымъ мѣстамъ вмѣстѣ съ своею женой, вернулся домой безъ нея; оказалось, что онъ продалъ ее кому-то въ деревнѣ Усовой.
   Мужъ даже считалъ себя господиномъ жениной жизни; случалось, что онъ умерщвлялъ любимую женщину вслѣдствіе какого-нибудь дикаго каприза. Костомаровъ описываетъ слѣдующую, напр., глубоко потрясающую сцену. Разинъ съ своими сподвижниками катался по Волгѣ. "Казаки пили, ѣли, прохлаждались. Возлѣ Стеньки сидѣла его любовница, плѣнная персидская княжна. Она была одѣта великолѣпно; жемчуги, брилліянты и разные драгоцѣнные камни придавали блескъ ея природной, ослѣпительной красотѣ. Уже замѣчали, что она начала пріобрѣтать силу надъ необузданнымъ сердцемъ атамана. Вдругъ, упившись до ярости, Стенька вскакиваетъ съ своего мѣста, неистово подходитъ къ окраинѣ струга и, обращаясь къ Волгѣ, говорить; ахъ ты, Волга матчика, рѣка великая! много ты дала мнѣ и злата и сребра и всего добраго; какъ отецъ и мать славою и честью меня надѣлила, а я тебя еще ничѣмъ не благодарилъ; на-же тебѣ, возьми! Онъ схватилъ княжку одной рукой за горло, другою за ноги и бросилъ въ волны". Вѣроятно, преслѣдуя жестоко своихъ казаковъ за вольное обращеніе съ женщинами, въ то-же время самъ увлекшись этою княжною и тѣмъ возбудивъ ропотъ и укоры своей братіи, пьяный Стенька хотѣлъ показать ей своимъ поступкомъ, какъ мало силы можетъ имѣть надъ нимъ привязанность къ женщинѣ. Если такимъ образомъ мужчина могъ жертвовать женщиной лишь для того, чтобы доказать, что онъ не подчиняется вліянію бабы, то чего-же хорошаго могла ждать отъ подобнаго самодура жена въ тѣхъ случаяхъ, когда она чѣмъ-нибудь дѣйствительно разгнѣвала или оскорбила его? Даже въ настоящее время въ каждомъ городѣ, въ каждомъ селѣ, пожалуй, даже въ каждой деревнѣ можно слышать, по крайней мѣрѣ, одну довольно равнодушно передаваемую исторію о томъ, какъ такой-то мужъ "забилъ до смерти, постепенно вогналъ въ гробъ свою несчастную половину. Въ древней Россіи къ подобнымъ фактамъ относились еще равнодушнѣе, и "нравоучительная" книга "Пчела" съ варварскимъ цинизмомъ, въ видѣ наставленія мужьямъ, разсказываетъ анекдотъ о томъ, какъ нѣкто убилъ жену свою за то, что зла была, и когда онъ началъ свататься на другой, то ему сказали -- какъ отдать за тебя, ты и первую жену убилъ; онъ же отвѣчалъ, если таковы-же будутъ вторая и третья, то и ихъ убью". Иностранцевъ поражш эта тираннія надъ женами, хотя и въ западной Европѣ того времени Сложеніе женщины было далеко незавиднымъ. "Русскіе, говоритъ Коллинсъ,-- обходятся съ женами жестоко и держатъ ихъ въ строгомъ повиновеніи. Года три или четыре назадъ одинъ купецъ билъ свою жену до тѣхъ поръ, пока могъ, плетью пальца въ два толщиною, наконецъ, заставилъ ее надѣть платье, пропитанное водкою, зажегъ его и такимъ образомъ несчастная погибла въ пламени... Всего удивительнѣе, что ея смерть не была отмщена никѣмъ, потому-что въ Россіи нѣтъ уголовнаго закона, который-бы преслѣдовалъ за убійство жены или раба, если убійство совершено въ наказаніе за проступокъ". Но если мужъ и не убивалъ своей жены, если онъ и не вгонялъ се постепенно, въ гробъ, то во всякомъ случаѣ жизнь ея была непрерывнымъ рядомъ мученій и лишеній. Запертая въ теремѣ, окруженная шпіонами изъ прислуги, несмѣвшая безъ дозволенія мужа высунуть носа изъ дома, жена за самомалѣйшій проступокъ подвергалась ученью. Надъ супружескою кроватью постоянно висѣла плоть, исключительно предназначенная для жены и называвшаяся дуракомъ; тукъ таскалъ жену за волосы, привязывалъ веревками и сѣкъ дуракомъ до крови; вмѣсто плети иногда употреблялись розги и даже палки. Одною изъ главныхъ причинъ этой тиранніи была ревность. "Въ Россіи часто случается между супругами, говоритъ Коллинсъ,-- когда ихъ любовь безразсудна ка волна слишкомъ шумитъ въ головѣ, то ревность пускаетъ въ ходъ кожаную плеть въ палецъ толщиной". Убійства изъ-за ревности невѣрныхъ женъ и ихъ любовниковъ были очень часты. "Коли кто соблудилъ съ замужнею женщиною, разсказываетъ Петрей,-- и мужъ оставлялъ ее у себя, то прелюбодѣй долженъ былъ вполнѣ удовлетворить его деньгами и быть сѣченнымъ розгами во голой спинѣ отъ думы до дома мужа, который опять беретъ къ себѣ жену. Если же онъ не бралъ ее, у ней остригали волосы, отдавали ее въ монастырь и дѣлали черницею, а мужъ бралъ себѣ другую жену, прелюбодѣй же уплачивалъ ему извѣстную сумму денегъ". "Если жена, впала въ развратную жизнь, и на то поступала отъ мужа жалоба, а преступленіе было доказано, то ее наказывали плетью и выдерживали нѣсколько дней въ монастырѣ на хлѣбѣ и водѣ, а затѣмъ она возвращалась въ домъ мужа, гдѣ получала новое наказаніе плетью за запущенное хозяйство" (Олеарій). Само собою понятно, что женщина при этомъ не имѣла никакой возможности такимъ-же образомъ преслѣдовать мужа за его невѣрность. Оставляя за собой и монополію жениной любви и привилегію внѣбрачныхъ связей, мужчина употреблялъ всѣ усилія, чтобы подчинить женщину тѣмъ правиламъ половой морали, которыя вполнѣ удовлетворяли требованіямъ его чувственности. Онъ поддерживалъ женскую добродѣтель и посредствомъ своего дурака, и посредствомъ вмѣшательства власти, и посредствомъ религіознаго страха. Блудъ считался величайшимъ грѣхомъ; адскія наказанія за него представлялись самыми ужасными, и старинные люди-моралисты и легенды, изображая эти мученія, выводятъ на сцену преимущественно женщинъ; наказанія блудницъ описываются гораздо подробнѣе, чѣмъ наказанія блудниковъ; первыя подвергаются болѣе разнообразнымъ и утонченнымъ мукамъ, чѣмъ послѣдніе. Такія представленія вполнѣ гармонировали съ тою обыденною моралью, которая обыкновенно заправляетъ жизнію патріархальныхъ обществъ. Мужчинѣ, если не de jure, то de facto, все дозволительно въ любовныхъ дѣлахъ, женщина же до мелочей обязана слѣдовать правиламъ составленнаго для нея кодекса половой морали. Нужно, впрочемъ, замѣтить, что и духовная и свѣтская власть всегда преслѣдовали малѣйшія проявленія половой свободы и распущенности, -- внѣбрачныя связи, хороводы, страстныя пѣсни и т. д. Но всѣ эти преслѣдованія оставались большею частію на бумагѣ, жизнь шла независимо отъ нихъ, и только мужчины, дозволявшіе себѣ все, ревниво наблюдали за нравственностью принадлежавшихъ имъ женщинъ, не подчиняясь къ то-же время никакимъ правиламъ въ своихъ отношеніяхъ къ чужимъ женщинамъ. Только у казаковъ, въ видахъ поддержанія среди ихъ воинственнаго духа, половые проступки мужчинъ наказывались съ такою-же строгостью, какъ и проступки женщинъ. Запорожцевъ за прелюбодѣяніе наказывали иногда до смерти, Ермакъ также не спускалъ этого проступка своимъ сподвижникамъ. Стенька Разинъ раздѣлывался за него безчеловѣчно. Однажды, напр., какой-то казакъ вступилъ въ связь съ чужою женою. Разинъ велѣлъ бросить его въ воду, а женщину повѣсить за ноги въ столбу, воткнутому въ водѣ. Но и у казаковъ такіе правы держались недолго и власть поддерживала ихъ посредствомъ строгостей только но временамъ, въ особенныхъ обстоятельствахъ. Вообще же въ этомъ отношеніи древнерусская жизнь была исполнена самаго безнравственнаго лицемѣрія; каждый дозволялъ себѣ всевозможныя мерзости и въ то-же время фарисейски преслѣдовалъ другихъ за малѣйшее отступленіе отъ правилъ обыденной морали. Дозволяя себѣ всевозможныя половыя излишества, мужчины строго наказывали женщинъ даже за одинъ ласковый взглядъ, брошенный на чужого мужчину. Да что мужчины,-- то-же самое дѣлали и женщины, эти тупыя рабыни, развращенныя неволею; своими сплетнями, пересудами, бранью, интригами онѣ съ какимъ-то демонскимъ злорадствомъ отравляли жизнь каждой сестры своей за малѣйшее отступленіе отъ требованій той морали, которая давила ихъ самихъ, за всякое стремленіе къ. той свободѣ цувстид, къ которой такъ или иначе стремцдод всѣ онѣ.
   Въ древнерусской брачной жизни насъ поражаетъ отсутствіе любви; то, что. связываетъ здѣсь мужа и жену, вовсе но любовь, какъ понимаемъ ее мы, а просто привычка или-же чувство покорности и преданности со стороны жени, чувство снисхожденія и господскаго покровительства со стороны мужа. Да и откуда было браться любви, когда женихъ и невѣста до свадьбы не знали другъ друга, когда бракъ заключался по волѣ и выбору родителей, когда мужъ былъ поставленъ въ положеніе неограниченнаго деспота, а жена принижена до роли самой послѣдней рабыни, когда сплошь и рядомъ дѣвушку почти ребенкомъ еще выдавали за пожилого мужчину, даже за старика и т. д. Вслѣдствіе этого въ древнерусской жизни мы постоянно видимъ, что супруги, испытавъ всѣ средства, чтобы возбудить другъ въ другѣ любовь, побѣдить холодность, искоренить отвращеніе, прибѣгаютъ наконецъ къ помощи чародѣйства, обращаются къ колдуньѣ, которая "отнимала сердце и ревность" у мужей, возбуждала въ нихъ любовь и т. д. Мужья обращались къ чародѣйкамъ съ тою-же самою цѣлью или для того, чтобы узнать отъ нихъ о невѣрности или вѣрности своихъ женъ. Ворожея присматривалась къ сердцу подозрѣваемой женщины, и если замѣчала, что оно трепещетъ, то укоряла ее въ измѣнѣ мужу, который, конечно, не оставлялъ ее безъ наказанія. Привораживанье между супругами, существующее до сихъ поръ въ средѣ простонародья, въ старину, даже въ XVIII в. подавало поводъ къ многочисленнымъ судебнымъ процессамъ, изъ которыхъ мы разскажемъ здѣсь одинъ довольно характеристичный случай. Въ 1750 г. сержантъ Тулубьевъ, квартируя въ Тюмени у разночинки Твергетиновой, лишилъ невинности дочь ея Ирину и жилъ съ нею блудно". Поссорясь съ матерью, онъ перешелъ на другую квартиру и послалъ сватать за себя Ирину. Мать отказала. Тулубьевъ, улуча время, когда матери не было дома, явился къ Иринѣ съ двумя солдатами и увелъ ее въ попу, а оттуда въ церковь, гдѣ уже были Другой попъ, подъячій, три солдата и дворовый человѣкъ Тудубьева, Дунаевъ. Когда приступили къ вѣнчанью, Тулубьевъ поставилъ вмѣсто себя Дунаева; Ирина вырвалась и побѣжала, но ее вернули и силою поставили подъ вѣнецъ. Одинъ попъ сталъ молитвы читать, другой скорѣе вѣнчать, а подъячій пѣлъ за дьячка. Обвѣнчавъ Ирину съ Дунаевымъ, Тулубьевъ сталъ жить съ нею самъ. "Черезъ три дня послѣ вѣнца Тулубьевъ, отрѣзавъ, взялъ хлѣба печенаго ломоть и увелъ Ирину съ собою въ баню, и совокупя къ тому хлѣбу воскъ, печину, соль, волосовъ и обтирая съ себя тѣмъ хлѣбомъ въ банѣ потъ, сперва съ правой руки, а потомъ съ лѣвой ноги, и скоблилъ съ ногъ своихъ ножомъ кожу и взялъ съ паренаго вѣника три листа и смялъ все это въ одно мѣсто и сдѣлалъ колобокъ. А послѣ того и съ Ирины такимъ-же образомъ потъ особливымъ хлѣбомъ вытиралъ и сминалъ по вышеписанному. И сдѣлавъ тѣ колобки порознь и вышедъ изъ бани, на оные колобки, смотря въ имѣвшуюся у нея книгу, которую носилъ при себѣ сокровенно, невѣдомо что шепталъ". Съ Дунаевымъ жить онъ ей, Иринѣ, не дозволялъ и билъ ее, выспрашивая, не живетъ-ли она съ Дунаевымъ, уводилъ ее въ лѣсъ, привязывалъ ее къ березѣ и читалъ надъ нею свою волшебную книжку. Потомъ, наскобливъ ножомъ съ хоромныхъ угловъ стружекъ и положа оныя съ телѣжною колесною грязью въ теплую банную воду, поилъ тѣмъ ее Ирину насильно, также виномъ съ порохомъ и роснымъ ладономъ ее паивалъ принужденно, и нашептавъ на воскъ и сѣру, на крестъ оные лѣпилъ и носить ей, женкѣ, на себѣ велѣлъ. Отъ такого его волшебства сдѣлалось ей, Иринѣ, приключеніе, что она безъ него Тулубьева жить не могла и по немъ тосковала, и для того за нимъ, когда онъ съ квартиры куда пойдетъ или пойдетъ, бывъ въ безпамятствѣ, неоднократно бѣгивала и драла на себѣ платье и на головѣ волосы. Отъ этого нечаяннаго приключенія и тоски пользовалъ ее его-жъ Тулубьева человѣкъ, Васильевъ, давалъ ей, наговоря съ ея волосъ, кои она тайно, по совѣту его, у онаго сержанта изъ кармана вынула, одинъ разъ пить квасу, съ котораго де времени стало ей легче и тосковать по Тулубьевѣ она перестала". Волшебную книжку Ирина украла у Тулубьева и представила ее полковому попу, который отослалъ ее своему начальству. Началось дѣло, кончившееся тѣмъ, что Тулубьева заключили въ енисейскій монастырь, а бракъ Ирины съ Дунаевымъ расторгли. Ирина же хотя и признана была достойною монастырскаго заключенія, "но понеже она навращена къ тому чародѣйствомъ Тулубьева и присушкою, для такихъ резоновъ и за претерпѣнныя ею отъ Тулубьева обиды, отъ посылки въ монастырь ее было рѣшено освободить"; но такъ-какъ за выходъ замужъ безъ дозволенія матери ее "безъ духовнаго пастыря оставить невозможно", то и опредѣлено было подвергнуть ее трехлѣтней эпитиміи.
   И стремленіе къ возможно частой перемѣнѣ женщинъ, и постоянные промахи въ выборѣ невѣстъ, неизбѣжныя при старинныхъ порядкахъ, и отсутствіе любви въ бракѣ -- все поддерживало въ древней Россіи легкую расторжимость браковъ, несмотря на вѣковое противодѣйствіе церкви и государства. Мужъ продавалъ, закладывалъ, прогонялъ отъ себя нелюбимую жену. И хотя прогнанная жена находилась не въ завидномъ состояніи, но въ болѣе древнее время, даже въ XV в. такія жены могли свободно вступать во второй бракъ и многія изъ нихъ имѣли точно такую-же возможность бросать своихъ мужей, какую имѣли послѣдніе прогонять ихъ. По мѣрѣ-же того, какъ византійскія постановленія входили въ силу, но мѣрѣ того, какъ бракъ дѣлался союзомъ нерасторжимымъ, а мужъ облекался неограниченно-самодержавными правами, положеніе жены, отъ которой хотѣлъ отдѣлаться мужъ, постепенно ухудшалось. Мужъ всегда могъ развестись съ женой, обвинивъ ее въ прелюбодѣяніи, а обвинить было очень легко. "Если, пишетъ Олеарій, -- по одному только подозрѣнію или по другимъ какимъ ничтожнымъ причинамъ, мужъ возненавидитъ свою жену, то онъ подкупаетъ двухъ бѣдняковъ-негодяевъ, и идетъ съ ними въ судьѣ обвинять жену и доказывать, что она застигнута ими въ томъ или въ другомъ нечестномъ дѣлѣ, или въ прелюбодѣяніи, и дѣло доводится до того, особенно если помогаютъ тутъ деньги, что добрую женщину, прежде даже, чѣмъ она догадается, въ чемъ дѣло, одѣваютъ въ монашеское платье и заключаютъ въ монастырь, гдѣ она и проводитъ остальные дни своей жизни". За деньги можно было найти и такого мерзавца, который бралъ на себя роль прелюбодѣя, хотя и подлежалъ за то наказанію. Былъ еще и другой, не менѣе дѣйствительный способъ избавиться отъ жены. "Кто, говоритъ Кошихинъ,-- умыслитъ надъ женою учинить, чтобъ она постриглась, и буде по доброй его волѣ не учинитъ, не пострижется, и онъ ее бьетъ и мучить всячески и вмѣстѣ съ нею не спитъ, до тѣхъ поръ, что она захочетъ постричься сама". Такихъ цоетриженицъ было множество, и въ монастырской неволѣ несчастная женщина находила единственное убѣжище отъ своихъ семейныхъ изверговъ. Но это убѣжище было все равно, что могила.
   Мы не будемъ разсказывать, какъ женщина страдала не отъ одного только мужа, но и отъ его родственниковъ, преимущественно отъ свекра, свекрови и золовокъ -- это факты общеизвѣстныя и каждый можетъ наблюдать ихъ въ любой крестьянской или купеческой семьѣ нашего времени. Женщина въ такомъ семействѣ почти все-равно, что арестантъ въ острогѣ. Ея мысли, чувства, желанія, самые благородные порывы, самыя честныя стремленія -- все подавлено деспотизмомъ семейной опеки и рутиною безсмысленныхъ традицій. Ее, по выраженію поэта, бьетъ привередникъ мужъ, гнетъ въ три погибели свекровь; тяжелая, постоянная работа изнуряетъ ея силы, мертвящая обстановка и деспотизмъ погружаютъ ее въ непробудный сонъ рабыни" которая только "няньчитъ, работаетъ и ѣстъ".
   
   И въ лицѣ ея, полномъ движенья,
   Полномъ жизни, является вдругъ
   Выраженье тупого терпѣнья
   И безсмысленный, вѣчный испугъ.
   И хоронятъ въ сырую могилу,
   Какъ пройдетъ она тяжкій свой путь,
   Понапрасну убитую силу
   И ничѣмъ несогрѣтую грудь!..
   
   Впродолженіе долгихъ столѣтій эта многострадальная мать русскаго народа томится въ своей неволѣ и для той-же неволи воспитываетъ своихъ дѣтей. Историкъ совершенно правъ, говоря о древнерусской женщинѣ, что "рѣдко дозволялось ей имѣть вліяніе на дѣтей своихъ, начиная съ того, что знатной женщинѣ считалось неприличнымъ кормить грудью дѣтей, которыхъ поэтому отдавали кормилицамъ: мать впослѣдствіи имѣла надъ ними менѣе надзора, чѣмъ няньки и дядьки, которые воспитывали господскихъ дѣтей подъ властью отца семейства" (Костомаровъ). Но это относится только къ женщинамъ высшаго круга; въ среднихъ и низшихъ классахъ вліяніе матери всегда было сильно, и народъ вполнѣ сознаетъ это, говоря: "что мать въ голову вобьетъ, того и отецъ не выбьетъ". Но мать, при своемъ глубокомъ невѣжествѣ, при своей рабской пассивности могла вбивать въ голову только то, чѣмъ отецъ забилъ ея собственную несчастную голоду. Еще ладъ колыбелью своего ребенка она поетъ тысячелѣтнюю пѣсню о рабскомъ терпѣніи, о непреложности "святорусскихъ" порядковъ, о неизбѣжности всероссійскаго горя-злочастія, необходимости покоряться злодѣйкѣ-судьбѣ. Дорого расплачиваемся мы за такіе уроки своихъ матерей, въ рабствѣ зачатыхъ, въ неволѣ рожденныхъ, въ рабствѣ зачинавшихъ, въ неволѣ и для неволи рождавшихъ, впродолженіе десятковъ вѣковъ, цѣлые милліоны людей.
   Смерть мужа, но древнерусскому патріархальному воззрѣнію, далеко не освобождала жены изъ ея зависимаго положенія. Вторичное замужество вдовы считалось дѣломъ совершенно неодобрительнымъ въ нравственномъ отношеніи. Попадьи, вышедшія замужъ по смерти поповъ своихъ, мучатся въ адскомъ пламени наряду съ блудницами (Буслаевъ, I, 495). По другому сказанію, за ихъ грѣхъ отвѣчаютъ на томъ свѣтѣ и сами умершіе мужья ихъ, непринявшіе заблаговременно мѣръ, чтобы ихъ жены не оставляли состоянія "честнаго вдовства". Въ древности вдову сожигали съ трупомъ ея мужа, чтобы вмѣстѣ съ нимъ она вошла въ рай и служила-бы ему тамъ, какъ на землѣ. Византизмъ измѣнилъ, но не искоренилъ этого вѣрованія и основаннаго на немъ обычая. Вдову начали постригать въ монастырѣ, гдѣ она должна была постоянно молиться объ успокоеніи души своего мужа и стараться о соединеніи съ нимъ "на лонѣ авраамлѣ" послѣ своей смерти. Мужья употребляли всѣ усилія, чтобы побудить своихъ женъ къ постриженію послѣ своей смерти. Главною приманкою служили большія наслѣдственныя доли, назначавшіяся вдовамъ подъ тѣмъ условіемъ, чтобы онѣ шли въ монастырь. Жены, желая выманить наслѣдство, обѣщались умирающимъ мужьямъ исполнить ихъ волю, плакали и клялись въ вѣрности своего обѣта, но сплошь и рядомъ, по выраженію одного моралиста, онѣ, "лукавыя, не постригашася и замужъ идоша, и дѣтямъ ничтоже даяніе" изъ наслѣдства, которое они выманивали у своихъ умирающихъ мужей, "умильно лжуще" о своемъ намѣреніи постричься.
   Положеніе вдовы было различно, смотря по тому, имѣла она дѣтей или нѣтъ. Бездѣтная вдова считалась сиротою, личностью беззащитною и безпомощною и, если не возвращалась въ семейство своихъ родителей, то поступала на попеченіе церкви, шла въ монастырь или въ богадѣльню, вмѣстѣ съ сиротами, убогими, калѣками и т. д. Свою силу и значеніе, женщина получала только отъ семейства, за неимѣніемъ котораго у нея не оставалось въ обществѣ никакой опоры, кромѣ благотворительныхъ заведеній. Напротивъ того, матерая вдова, по смерти мужа, облекалась полнотою его правъ и ставала во главѣ дома, по крайней мѣрѣ, до совершеннолѣтія своихъ дѣтей или до вторичнаго замужества. Мать во всякомъ случаѣ считалась выше сына, и даже мать царя вплоть до своей смерти, хотя-бы только по имени. Матерая вдова дѣлалась вполнѣ отцомъ, если можно такъ выразиться; она вступала во всѣ отцовскія права надъ семьей. Освободившись отъ своего рабскаго ига, вдова нерѣдко сама превращалась въ такого-же деспота, какимъ былъ ея покойный повелитель,-- угнетала дѣтей, бросала ихъ на произволъ судьбы, насильно выдавала дочерей замужъ и т. д. Но если она была совершенно забитою личностью, то ей угрожало въ свою очередь дикое самодурство ея милыхъ чадъ, избавившихся отъ тятенькиной узды. Случалось, что дѣти, получивъ наслѣдство родителя, выгоняли мать свою изъ дому, и она принуждена была жить подаяніемъ. Вынесши на своихъ плечахъ деспотизмъ родителей, потомъ деспотизмъ мужа, русская женщина нерѣдко умирала подъ деспотизмомъ собственныхъ дѣтей.
   

V.

   Полное осуществленіе тѣхъ идеаловъ семейной и общественной жизни, которые царили надъ умами нашихъ предковъ, положительно невозможно. Эти идеалы противуестественны; отъ нихъ вѣетъ не развитіемъ, не движеніемъ, не жизнію, а настоемъ и смертью. Даже въ тѣхъ случаяхъ, когда народъ не сознаетъ еще ихъ негодности и нераціональности, его природа инстинктивно протестуетъ противъ такихъ порядковъ, нарушая ихъ ежеминутно, хотя въ то-же время запуганная совѣсть и старается обуздать совершенно естественные порывы этой непосредственной природы, стремящейся къ свободѣ и счастію. Въ грубомъ, невѣжественномъ, основанномъ на рабствѣ и насиліи, обществѣ эти стремленія принимаютъ уродливый характеръ, выражаясь въ порокахъ и преступленіяхъ, которыми была такъ богата древняя Русь. Глубокая и всесторонняя развращенность господствовала здѣсь во всѣхъ классахъ общества, прикрываясь фарисейскою маскою обрядовой добродѣтели. Самое крайнее лицемѣріе проникало собою всѣ жизнь. Вотъ, напр., Стоглавый соборъ, запрещая держать по монастырямъ водку, говоритъ: "а отъ фряжскихъ винъ не возбраняется, нѣсть бо нигдѣ писано, что не пити сего вина; аще гдѣ обрящутся фряжскія вина, то во славу божію испивштъ!.." Или вотъ другой, еще болѣе разительный примѣръ этого лицемѣрія. Всѣ попы носили скуфью, которая считалась главнымъ признакомъ ихъ сана. "Мірянинъ, разсказываютъ иностранцы, въ дракѣ съ священникомъ болѣе всего заботился о томъ, чтобы не замарать его скуфьи; кто хотѣлъ бить попа, тотъ съ должнымъ почтеніемъ снималъ съ его головы скуфью, клалъ ее на приличномъ мѣстѣ, а потомъ могъ уже безнаказанно и, сколько ему угодно, колотятъ попа" (Корбъ). Такимъ образомъ, и уваженіе къ сану было соблюдено, и попъ отколоченъ!
   Такимъ-же лицемѣріемъ были проникнуты и всѣ семейныя отношенія. Отецъ держалъ домочадцевъ въ рукахъ посредствомъ страха, изъ-за котораго они повиновались ему и по наружности уважали его. Но раболѣпныя, въ присутствіи родителей, дѣти еще съ младенчества пріучались смѣяться надъ ними заглаза и обманывать ихъ при всякомъ удобномъ случаѣ. Ложные доносы и обманъ были одинаково сильны какъ между чужими людьми, такъ и между родственниками. Въ XVII в. правительство нашлось вынужденнымъ постановить, чтобы даже отецъ съ сыномъ не ссужали другъ друга деньгами и не закладывали вещей безъ дачи съ обѣихъ сторонъ извѣстной росписки, подъ страхомъ заключенія въ тюрьму обоихъ тяжущихся до тѣхъ поръ, пока не будетъ представлено ясныхъ доказательствъ, что искъ справедливъ. Брань, ссоры, мелкія интриги, даже драки нерѣдко наполняли собою всю жизнь древнерусскаго семейства. И отношенія домочадцевъ къ отцу до такой степени не выполняли требованій домостройнаго идеала, что моралисты нерѣдко нападали на дѣтей съ такою-же ожесточенностью, какъ и на жену, которая навлекала на себя ихъ постоянную брань главнымъ образомъ за свое противодѣйствіе Домостройнымъ принципамъ и освящаемому ими мужниному деспо тизму. "Лучше, говоритъ одинъ моралистъ, имѣть у бедра мечъ безъ ноженъ, нежели неженатаго сына въ своемъ домѣ; лучше въ домѣ коза, чѣмъ взрослая дочь; коза по елищу ходитъ -- молоко приноситъ; дочь по селищу ходитъ -- стыдъ принесетъ отцу своему". Эту взаимную враждебность домочадцевъ, эту семейную борьбу за существованіе, эти стремленія личности, подавленной семейнымъ деспотизмомъ, хоть сколько-нибудь облегчить свое иго и охранить свою жизнь, мы можемъ до сихъ поръ наблюдать въ патріархальной семьѣ современнаго намъ "темнаго царства". "Здѣсь, говоритъ Добролюбовъ,-- всѣ въ войнѣ: жена съ мужемъ за его самовольство, мужъ съ женою за ея непослушаніе или неугожденіе, родители съ дѣтьми за то, что дѣти хотятъ жить своимъ умомъ, дѣти съ родителями за то, что имъ не даютъ жить своимъ умомъ" и т д... "Наружная покорность и тупое сосредоточенное горе, доходящее до совершеннаго идіотства и плачевнѣйшаго обезличенія переплетаются въ темномъ царствѣ съ рабскою хитростью, гнуснѣйшимъ обманомъ, безсовѣстнѣйшимъ вѣроломствомъ. Тутъ никто не можетъ ни на кого положиться: каждую минуту вы можете ждать, что пріятель вашъ похвалится тѣмъ, какъ онъ ловко обсчиталъ или обворовалъ васъ; Тесть надуетъ зятя приданымъ; женихъ обочтетъ и обидитъ сваху; невѣста-дочь проведетъ отца и мать, жена обманетъ мужа. Ничего Святого, ничего чистаго, ничего праваго въ этомъ темномъ мірѣ: господствующее надъ нимъ самодурство, дикое, бездушное, неправое прогнало изъ него всякое сознаніе чести и права... И не можетъ быть ихъ тамъ, гдѣ повержено въ прахъ я нагло растоптано самодурами человѣческое достоинство, свобода личности, вѣра въ Любовь и счастье и святыня честнаго труда".
   Изъ этого сплетенія семейныхъ интригѣ, Козней, ссоръ и всевозможныхъ доѣзжаній другъ друга рѣзче всего выдается борьба жены съ мужемъ. Практическая народная мудрость говоритъ, что "Честный мужъ только одну жену обманываетъ"; "и дура жена мужу правды не скажетъ." Дѣйствительно, большинство супружествъ въ древней Россіи, какъ и въ нынѣшнемъ темномъ царствѣ, вовсе не имѣло характера мирнаго союза двухъ любящихъ существъ, а походило вполнѣ на союзъ господина съ рабыней, которая и ненавидишь и боится своего притѣснителя. Силою выданная за нелюбимаго человѣка, страдающая отъ его деспотизма и самодурства, озлобленная, раздраженная, вѣчно недовольная всѣмъ окружающимъ, женщина дѣлается болѣзненно-сварливою, упорною; она перечитъ мужу во всемъ, она противодѣйствуетъ ему во всѣхъ мелочахъ, на каждомъ шагу. Произведенія нашей древней письменности и народной поэзіи представляютъ немало картинъ этой вѣчной супружеской войны, нерѣдко начинающейся просто изъ-за того, что "мужъ говоритъ брито, а жена -- стрижено". Въ западной Россіи, гдѣ женщина, подъ вліяніемъ польской цивилизаціи, пользовалась несравненно большею свободой, чѣмъ въ Великороссіи, эти супружескіе раздоры нерѣдко принимали характеръ публичнаго скандала. Такова была, напр., семейная жизнь извѣстнаго князя Курбскаго. Оставивъ въ Московіи мать, жену и ребенка, которые были "поморены" царемъ въ темницѣ, Курбскій женился на одной вдовѣ, бывшей матерью двухъ сыновей отъ перваго брака съ Монтолтомъ. Черезъ годъ послѣ свадьбы уже наряжено было слѣдствіе по жалобѣ сына княгини, что будто Курбскій избилъ свою жену, измучилъ, посадилъ въ заключеніе, отчего она и умерла. По слѣдствію это оказалось ложью и опровергнуто самою княгинею. Но въ тотъ-же самый день, какъ было, кончено слѣдствіе, Курбскій подалъ жалобу, что жена его недавно взяла изъ кладовой сундукъ, въ которомъ лежали важныя бумаги, переданныя ею своимъ сыновьямъ Монтолтомъ, и что послѣдніе покушаются на его жизнь. Наконецъ, по приговору пріятелей, Курбскіе развелись 1 августа 1578 г., а 2 августа княгиня подала уже новую жалобу на своего бывшаго мужа, что онъ обходился съ нею не какъ съ женою, держалъ въ заключеніи, билъ палкою, вымогалъ деньги, при разводѣ воспользовался ея имуществомъ и т. д. Послѣдовала мировая. Но когда Курбскій женился на одной дѣвицѣ, которою былъ очень доволенъ, то старая жена опять подала жалобу на незаконное расторженіе брака; но Курбскій выставилъ законную для церковнаго суда причину: три свидѣтеля показали, что они собственными глазами видѣли, какъ бывшая кн. Курбская нарушала супружескую вѣрность. Дѣло опять кончилось мировою. Въ Великороссіи супружескіе раздоры рѣдко доходили до суда, а почти всегда оканчивались такъ или иначе въ предѣлахъ семейства. Впрочемъ жена черезъ своихъ родственниковъ могла жаловаться патріарху на жестокое обхожденіе съ нею мужа. Если слѣдствіе подтверждало справедливость ея жалобы, то мужа посылали на смиреніе въ монастырь на полгода или на годъ, а потомъ возвращали жъ женѣ, и хотя "велѣли жить съ нею по закону", но онъ, конечно, жестоко отплачивалъ ей за понесенное имъ черезъ нее наказаніе. Въ случаѣ вторичной жалобы жены, ихъ разводили, раздѣляя пополамъ ихъ имущество и дозволяя вступленіе во второй бракъ не раньше, какъ черезъ семь лѣтъ. Но это ограниченіе мужнинаго самовластія, достигнутое усиліями жены и ея рода, приносило пользу немногимъ женщинамъ, такъ-какъ вести процессъ противъ мужа было не только трудно, но даже и опасно для жены: въ глазахъ мужа такой поступокъ значилъ то-же самое, что въ глазахъ восточнаго деспота возстаніе его вѣрноподданныхъ рабовъ, и бунтовщица жена должна была жестоко расплачиваться за попытку къ этой дожавшей революціи. Не болѣе пользы приносило и то обстоятельство, что мужъ въ рядной записи нерѣдко обязывался "жены своей не бить и не извѣчить; смирити ее по винѣ и полюдски, а не извѣчьемъ"; въ случаѣ нарушенія этого условія, родители жены могли жаловаться на зятя, что, однакожъ, не избавляло ихъ дочери отъ тирана мужа, и при самомъ лучшемъ ходѣ дѣла, только еще болѣе вооружало послѣдняго противъ жены, посягнувшей на его власть. Представьте себѣ, какую бурю поднялъ-бы въ своемъ логовищѣ незабвенный Титъ Титычъ Брусковъ, если-бы забитая его супруга осмѣлилась жаловаться начальству на его звѣрское самодурство! Однакожъ, при всемъ этомъ, жалобы на мужей, на ихъ "побои и всегдашнія изгонительства", были нерѣдки. Случалось даже, что слабые мужья жаловались на своихъ жемъ, бравшихъ надъ ними верхъ въ доившей войнѣ. Вотъ, напр., интересное "челобитье на поругательницу жену", 1670 года. Жалуется сынъ боярскій Скарятинъ на жену свою Пелагею. "Во 176 г. кусала она, жена моя, тѣло мое на плечахъ зубомъ, и щипками на рукахъ тѣло мое щипала и бороду драла"; хотя по жалобѣ дьякъ Взимковъ "поругательство жены моей и зубное яденье на тѣлѣ моемъ досматривалъ, но въ томъ ея поругательствѣ ей никакаго указу не учинено. А во 178 г. она, жена моя Пелагея, хотѣла меня, холопа твоего, топоромъ срубить, и я отъ ея топороваго сѣченья руками укрывался, и посѣкла у меня правую руку по запястью, и я съ дворишка своего чуть живъ ушелъ. Да и впредь она, жена моя, хвалится на меня всякимъ дурнымъ смертоубивствомъ; и по твоему государеву указу посажена она, поругательница жена моя, за приставы, и она, сидя за приставы, хвалится на меня и нынѣ всякимъ дурнымъ смертнымъ убивствомъ. Милосердый государь, пожалуй меня, вели въ такомъ поругательствѣ и въ похвальбѣ ей, женѣ моей, царской указъ учинить и меня съ нею развесть, чтобы мнѣ отъ нея впредь напрасною смертью не умереть." Подобныя жалобы, какъ мы уже замѣтили, рѣдко имѣли желанный результатъ, и поэтому супруги, чтобы погубить другъ друга или отдѣлаться другъ отъ друга, чаще всего прибѣгали къ столь распространенному между нашими добродѣтельными предками доносу и обвиняли одинъ другого въ государственной измѣнѣ, въ чародѣйствѣ, въ ереси и т. д. Правительство строжайшимъ образомъ преслѣдовало эти преступленія, и подобная жалоба жены на мужа или мужа на жену вполнѣ достигала желанной для доносителя цѣли, несмотря на степень ея справедливости. Иностранцы изумлялись обилію и разнообразію доносовъ, дѣлавшихся супругами другъ на друга..Русскіе лѣтописцы, уже привыкшіе къ этому проявленію національной добродѣтели, по временамъ тоже негодуютъ при видѣ того, какъ "попы и дьяконы, и чернцы и черницы, и проскурницы, жены на мужьевъ, дѣти на отцовъ, отцы на дѣтей доносятъ." При Борисѣ, жена одного боярина, по злобѣ на мужа, который тиранилъ ее, донесла, что онъ умѣетъ лечить подагру, которою боленъ царь. Бояринъ клялся и божился, что лечить онъ не умѣетъ; его пытали и хотѣли казнить, если онъ же вылечитъ царя. Тотъ въ отчаяніи набралъ травъ, какихъ попало, сдѣлалъ изъ нихъ ванну для царя, и послѣднему, случайно, конечно, стало легче послѣ этого. Боярина еще разъ посѣкли за то, что, зная средство, онъ не хотѣлъ говорить о немъ. Ему было строго-на-строго наказано, чтобы онъ не смѣлъ мстить своей женѣ. "При насъ разсказываетъ Олеарій,-- одинъ изъ великокняжескихъ конюховъ обвинялся по доносу своей злой жены въ томъ, что имѣлъ будто-бы намѣреніе отравить великокняжескихъ лошадей, а еслибы представился случай, то и самого великаго князя. По этому доносу сказанная жена конюха была подвергнута пыткѣ, и такъ-какъ она вынесла всѣ мученія, не измѣнивъ показанія, то мухъ ея признанъ былъ виновнымъ и сосланъ въ Сибирь, она же осталась въ Москвѣ и получала отъ казны на прожитокъ половинное жалованье своего мужа."
   Кромѣ силы клеветы и доноса, въ рукахъ женщины была еще другая тайная сила -- волшебство и чародѣйство. "Эта послѣдняя сила была страшилищемъ, передъ которымъ трепетало все общество до послѣдняго человѣка, сколько-нибудь значимаго для подыскателей чужой погибели. Отъ этой силы было мудрено укрыться даже въ собственныхъ хоромахъ, даже въ самыхъ сокровенныхъ клѣтяхъ этихъ хоромъ. Она была ежеминутно направляема противъ всякаго, забиравшаго въ свои руки какую-либо власть, а тѣмъ больше власть государскую, дворовую" (Забѣлинъ). Нерѣдко мужья отравляли и тайно убивали своихъ женъ, но гораздо чаще жены прибѣгали къ этимъ средствамъ, которыя всегда служатъ страшнымъ орудіемъ въ рукахъ всѣхъ забитыхъ и угнетенныхъ людей. Мужеубійство было столь обычнымъ явленіемъ, что даже въ женихѣ возникали уже мрачныя подозрѣнія относительно его любимой невѣсты, и Горе-Злочастіе, являясь ему во снѣ, предсказывало --
   
   Быть тебѣ отъ невѣсты истравлену,
   Еще быть тебѣ отъ жены удавлену,
   Изъ-за злата и сребра быть убитому!
   
   Наказаніе за мужеубійство было ужасное. Виновную закапывали живою въ землю, оставляя наружу голову, и держали ее въ такомъ положеніи до смерти. Ей не давали ни пить, ни ѣсть и, сторожа день и ночь, караулили, чтобы кто-нибудь изъ состраданія не покормилъ ее. Прохожимъ позволялось бросать деньги, но эти деньги шли на гробъ осужденной и на свѣчи. Такія преступницы жили иногда по нѣскольку сутокъ. Корбъ разсказываетъ случай, какъ мать уговорилась съ дочерью убить своего мужа. "Это преступленіе совершено ими посредствомъ двухъ нанятыхъ за 30 крейцеровъ разбойниковъ. Онѣ были закопаны живыми по шею въ землю. Мать переносила жестокій холодъ до третьяго дня, дочь же болѣе шести дней. Послѣ смерти, трупы ихъ были вытащены изъ ямы и повѣшены за ноги, внизъ головами, рядомъ съ помянутыми наемными убійцами. Такое наказаніе назначается только для женщинъ, убивающихъ мужей; мужчины же, виновные въ смерти своихъ женъ, менѣе строго наказываются и очень часто подвергаются только денежной пенѣ." Случалось, что мужья убивали своихъ женъ единственно изъ боязни, чтобы послѣднія не донесли о какихъ-нибудь ихъ преступленіяхъ. Такъ самозванецъ Тимошка Анкундиновъ, жившій неладно со своей женой, постоянно попрекавшей его за его плутни и за самый омерзительный развратъ, рѣшился отдѣлаться отъ жены. Онъ взялъ и отнесъ своего сынили ку къ одному пріятелю, затѣмъ вернулся ночью домой, заперъ жену въ комнатѣ и сожегъ ее вмѣстѣ съ домомъ, бѣжавъ тотчасъ въ Польшу. Супругоубійство до сихъ поръ служитъ однимъ изъ главныхъ болѣзненныхъ феноменовъ нашей жизни. Оно совершается преимущественно женами; по даннымъ тобольскаго приказа о ссыльныхъ, на 100 мужчинъ, сосланныхъ по суду за всѣ вообще преступленія, приходится женщинъ только 16,19, между тѣмъ, какъ за супругоубійство на 100 мужчинъ приходится 161,61 женщинъ. Случается, что женщина совершаетъ преимущественно не одно мужеубійство. Такъ, напр., въ тридцатыхъ годахъ въ минусинскомъ острогѣ сидѣла одна каторжная, сосланная въ Сибирь за то, что зарѣзала своего перваго мужа; второго, пріобрѣтеннаго въ Сибири, она задавила пьянымъ; съ третьимъ-же, каторжникомъ, сошлась и вмѣстѣ съ нимъ удушила четырехъ евреевъ. Много зла, много горя должна перенести женщина, чтобы дойти до такого звѣрскаго состоянія!
   Но не каждая натура способна ожесточиться до убійства и протестовать противъ насилія преступленіемъ. Женщины нерѣдко бѣгали отъ мужей, скрываясь у своихъ родственниковъ или у чужихъ людей, находя даже возможность выходить вторично замужъ. Въ малорусскихъ народныхъ пѣсняхъ жизнь иной женщины представляется столь невыносимою, что ночью она бѣжитъ отъ мужа, босая, пѣшкомъ, черезъ колючія травы; мужъ догоняетъ ее на лошадяхъ и уговариваетъ возвратиться; она проситъ у него ножа, чтобы повынимать занозы изъ своихъ ногъ, и въ отчаяньи поражаетъ себя ножомъ въ сердце. Смерть, какъ для Катерины въ "Грозѣ" Островскаго, остается для нея единственною освободительницей. И сколько такихъ Катеринъ утопилось, удавилось, зарѣзалось, отравилось впродолженіе нашей тысячелѣтней исторіи! Сколько женщинъ, стремившихся къ свободѣ, не могло найти своимъ стремленіямъ никакого другого выхода, кромѣ преступленій, мужеубійства, отравленія, поджога и т. д.
   Неволя не убивала въ женщинѣ естественнаго чувства свободы. Воспитанная въ патріархальныхъ понятіяхъ, проникнутая мыслью, что она предназначена исключительно для семейной жизни, женщина прежде всего стремилась къ свободному пользованію той своей органической функціей, въ которой патріархалы видятъ ея единственное предназначеніе. Неволя женщины доводила ее до неистоваго разврата, которымъ она мстила своимъ владыкамъ и посредствомъ котораго разрушала служившее для нея тюрьмою зданіе архаическаго семейства. Оно не удовлетворяло даже и мужчинъ. Жизнь съ нелюбимою или нелюбящею женою, женитьба по приказу родителей, семейныя ссоры, чувственное стремленіе къ частой перемѣнѣ женщинъ -- все это заставляло мужчинъ недовольствоваться ласками своей надоѣвшей жены. Мужчина самъ разрушалъ одною рукою то семейство, которое онъ такъ ревностію поддерживалъ другою. Патріархальныя добродѣтели нашихъ предковъ и чистота ихъ нравовъ существуютъ только въ фантазіи новѣйшихъ поклонниковъ старины. Всеобщая опека, тяжелый деспотизмъ, рабство ума, чувства,-- все это не могло задушить въ человѣкѣ естественныхъ желаній свободы и наслажденія; но, не находя для себя надлежащаго выхода, эти желанія вырывались наружу въ формѣ самыхъ безобразныхъ пороковъ и превращали въ Содомъ и Гомору ту страну, которую ея опекуны хотѣли сдѣлалъ образцомъ добродѣтели для всего міра...
   Въ Россіи не было ни наукъ, ни искуствъ; женщины были исключены изъ общества и не развивали въ немъ тѣхъ чувствъ приличія и вѣжливости, той романической любви, которыя распространяли онѣ въ западной Европѣ; поэтому, нашимъ предкамъ были вовсе неизвѣстны утонченныя наслажденія европейскаго общества, и всѣ ихъ удовольствія носили крайне грубый, исключительно чувственный характеръ. Главнымъ національнымъ порокомъ было пьянство,-- повальное, непрестанное пьянство, доходившее до такихъ размѣровъ, что Русь походила на одинъ сплошной громадный кабакъ. Женщины подвизались на этомъ поприщѣ не меньше мужчинъ, находя въ водкѣ и забвеніе своего горя и одно изъ главныхъ доступныхъ имъ удовольствій. "Рѣдко пройдешь мимо кабаковъ, говорить Петрей,-- не увидавъ множества выбѣгающей оттуда бахусовой братіи; одни нагишомъ, другіе въ однѣхъ рубашкахъ; нѣкоторые не въ состояніи идти домой, валяются въ грязи или въ снѣгу, либо укладываются на телѣжки и сани, какъ свиньи, и везутся домой своею прислугою и женами. И это водится не только между мужчинами и простолюдьемъ, но и между богатыми и знатными женщинами". Олеарій описываетъ одну пирушку, на которой онъ присутствовалъ. Жены преисправно тянули водку вмѣстѣ съ своими мужьями. Когда мужья спьяна попадали на полъ, жены сѣли на нихъ и продолжали пьянствовать, пока не упились до-нельзя. Женское пьянство и до сихъ поръ довольно распространено у насъ; въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ оно почти равняется мужскому; но въ древней Руси оно имѣло гораздо обширнѣйшіе размѣры.
   Юрій Крижаничъ считаетъ тогдашнюю Россію страною болѣе развращенною, чѣмъ Турція. Иностранцы почти единогласно утверждаютъ, что "блудъ, прелюбодѣяніе и тому подобный развратъ существуютъ въ Московіи внѣ всевозможныхъ размѣровъ. Вотъ почему сказалъ однажды одинъ воевода какому-то капитану, осужденному на смерть за растлѣніе своей восьми-лѣтней дочери: "зачѣмъ ты не искалъ удовлетворенія твоихъ прихотей на сторонѣ? Вѣдь ты могъ-бы имѣть столько-же непотребницъ и развратницъ, сколько-бы заплатилъ копеекъ" (Корбъ). Записки Желябужскаго переполнены разсказами о томъ, какъ такого-то "били кнутомъ за то, что онъ дѣвку растлилъ", такого-то пытали въ застѣнкѣ "въ блудномъ дѣлѣ", такихъ-то "били кнутомъ нещадно за то, что они брали женокъ и дѣвокъ на постелю" и т. д. Хотя правительство строго преслѣдовало развратъ, ставя развратниковъ на ряду съ ворами и разбойниками, но эти преслѣдованія не вели ни къ чему. Хотя публичные дома вовсе не были дозволены и жители нѣкоторыхъ общинъ нерѣдко "выбивали" изъ своихъ поселеній "блудныхъ женокъ", но развратъ все-таки не скрывался и съ наглымъ цинизмомъ выставлялъ себя на всенародныя очи. Главными притонами разврата были корчмы или роматы, гдѣ вмѣстѣ съ женщинами продавались табакъ и водка и шли запрещенныя игры. Содержатели и содержательницы этихъ заведеній получали столь выгодные барыши, что считали ихъ достаточнымъ вознагражденіемъ за кнутъ, которымъ били ихъ, какъ скоро начальство узнавало о существованіи корчмы. Но начальство обыкновенно само пользовалось доходами съ корчмы и смотрѣло на все сквозь пальцы. Нѣкоторые воеводы даже сами заводили развратные дома съ цѣлью извлекать изъ нихъ непосредственные барыши; другіе пользовались этими домами, чтобы лучше строить свои каверзы. Такъ, напр., енисейскій воевода Голохвастовъ (1665) отдавалъ на откупъ помѣсячно "зернь и корчму и безмужнихъ женъ на блудъ, и оттого бралъ себѣ откупу Рублевъ по сту и больше, и тѣмъ блуднымъ женкамъ велѣлъ наговаривать на торговыхъ и проѣзжихъ и промышленныхъ людей напрасно, для взятки." Другимъ притономъ разврата были публичныя бани, въ которыхъ мужчины и женщины мылись обыкновенно вмѣстѣ. Пьяныя проститутки нерѣдко нагишомъ выбѣгали изъ этихъ бань на улицу и зазывали прохожихъ мужчинъ. Около бань и кабаковъ развратъ творился иногда публично. Олеарій былъ свидѣтелемъ въ Новгородѣ, какъ во время большого стеченія народа по случаю богомолья, вышедшая изъ кабака пьяная женщина упала на улицѣ въ самой неприличной позѣ. Идетъ пьяный мужикъ и, увидя ее полунагую, какъ звѣрь бросился на нее, но упалъ на нее уже совершенно безчувственнымъ отъ. водки. Зрители стояли и потѣшались надъ этой группой... Корчмы и бани были притонами разврата большею частью для бѣдняковъ; для людей же богатыхъ женское тѣло предлагалось не такъ публично многочисленными своднями; отцы торговали своими дочерьми, мужья женами. "Когда, говоритъ Петрей, -- бѣдные и мелкіе дворяне или горожане придутъ въ крайность и у нихъ по будетъ денегъ, они бродятъ по всѣмъ закоулкамъ и смотрятъ, не попадется-ли какихъ-нибудь богатыхъ молодчиковъ, и, предлагая имъ для блуда своихъ женъ, берутъ съ нихъ по 2 и по 3 талера, смотря по красотѣ и миловидности жены. Мужъ все время ходитъ за дверью и сторожитъ, чтобы никто не помѣшалъ имъ." Богатые люди, не довольствуясь женами, содержали на сторонѣ любовницъ, нерѣдко по нѣскольку разомъ,-- заводили даже гаремы. Такъ, одинъ фаворитъ Алексѣя Михайловича обзавелся гаремомъ и, такъ-какъ жена его была этимъ недовольна, то онъ отравилъ ее. Помѣщики сплошь и рядомъ держали у себя по нѣскольку любовницъ, насиловали своихъ крестьянокъ, растлѣвали малолѣтнихъ дѣвушекъ, пользовались правомъ первой ночи. Въ мѣстностяхъ съ инородческимъ населеніемъ, напр., въ казанскомъ краѣ и въ Сибири, русскіе обыкновенно отнимали силою или покупали себѣ инородокъ для наложничества, продавали ихъ, отдавали ихъ въ залогъ и въ кортомъ, затѣмъ пріобрѣтали новыхъ и т. д. Всякій, кто имѣлъ въ древней Руси власть или деньги, дозволялъ себѣ относительно женщинъ всевозможныя насилія. Воеводы и разные служилые люди похищали женщинъ, растлѣвали дѣвицъ, силою брали ихъ въ себѣ въ любовницы или-же только на короткое время "имали ихъ къ себѣ на постель ради блуднаго воровства." Такъ въ 1729 г. въ Томскѣ сынъ боярскій Бубенковъ заманилъ къ себѣ сестру казака Вершинина, изнасиловалъ ее и цѣлыхъ пять дней "творилъ съ нею блудное беззаконное дѣло", а потомъ прогналъ отъ себя. Въ 1727 г. въ деревнѣ Атамановой попъ Осипъ надъ нѣкоею женкою Татьяною "блудное учинилъ насиліе", и когда она стала жаловаться на него тамошнимъ обывателямъ, то "оный попъ взялъ ее въ домъ къ крестьянину Тюленеву и стегалъ плетьми, а она, Татьяна, прежде бывала у него на исповѣди". При своихъ разъѣздахъ, служилые люди не упускали случая поразвратничать, не только соблазняя и насилуя женщинъ, но даже воруя ихъ, увозя съ собою и продавая другимъ. Въ началѣ XVIII в. домовые дѣти боярскіе тобольскаго митрополита бѣли посланы по всѣмъ сибирскимъ городамъ десятильниками. Не довольствуясь постояннымъ удовлетвореніемъ своихъ плотскихъ страстей насчетъ обывательницъ, они еще "били ихъ и заставляли поневолѣ говорить ложно на всякихъ добрыхъ людей блудное воровство и съ тѣхъ людей имали себѣ взятки великія": доходило до того, что "дѣвокъ разболокали до нага и груди давили до крови и всякое ругательство чинили". Если эти женщины не удовлетворяли ихъ желаніямъ, то десятильники "продавали ихъ такимъ людямъ, за которыхъ никто-бы дочерей своихъ не отдалъ." Во времена войнъ, междоусобицъ, бунтовъ подобныя звѣрскія насилія надъ женщинами были самымъ обыкновеннымъ явленіемъ. Но иногда и въ мирное время эти насилія, сопровождаемыя жестокостями, далеко превосходили своимъ злодѣйствомъ даже подвиги тогдашнихъ грубыхъ воиновъ въ непріятельской землѣ. Волосъ становится дыбомъ при разсказахъ историковъ о томъ, напр., что должны были вытерпѣть русскія женщины отъ Ивана Грознаго и его сподвижниковъ. "Въ блудныхъ дѣлахъ и сладострастіи, разсказываетъ Петрей,-- онъ перещеголялъ всѣхъ. Онъ часто насиловалъ самыхъ знатныхъ женщинъ и дѣвицъ, а послѣ того отсылалъ ихъ къ мужьямъ и родителямъ. Когда же онѣ хоть сколько-нибудь давали замѣтить, что блудили съ никъ неохотно, то онъ, опозоривъ, отсталъ ихъ домой и приказывалъ вѣшать нагихъ надъ столами, за которыми обѣдали ихъ родители и мужья; послѣдніе не смѣли ни обѣдать, ни ужинать въ другомъ мѣстѣ, если не хотѣли распрощаться съ жизнію такимъ-же плачевнымъ образомъ. Трупы висѣли до тѣхъ поръ, пока мужья и родные, по усиленному ходатайству и заступничеству, не получали позволенія снять и похоронить ихъ. Онъ всегда мѣнялся любовницами съ своимъ сыномъ Иваномъ". Однажды метресса послѣдняго пожаловалась ему, что многія женщины смѣются надъ нею, а онъ передалъ это отцу; Грозный такъ разгнѣвался, что рѣшился перерѣзать всѣхъ женщинъ и дѣвушекъ въ Москвѣ. Хотя князья, бояре и фавориты успѣли отклонить его отъ этого избіенія, но онъ все-таки велѣлъ привести въ Кремль нѣсколько сотъ женщинъ и дѣвушекъ и раздѣть ихъ до нага въ присутствіи своего семейства, бояръ и всей придворной челяди; онѣ должны были разгуливать въ сильную стужу, по глубокому снѣгу. Нѣкоторыхъ онъ велѣлъ засѣчь до смерти розгами и трупы ихъ бросить медвѣдямъ. Грозный и его сподвижники очень любили подобныя зрѣлища, возбуждавшія ихъ притупѣвшую чувственность. "Во время разныхъ поѣздомъ его по странѣ, изъ города въ городъ, всѣхъ попадавшихся ему на дорогѣ женщинъ и дѣвицъ онъ приказывалъ раздѣвать до нага, и онѣ должны были стоять совсѣмъ нагія на дорогѣ, зимою въ снѣгу, пока не проѣдетъ онъ мимо ихъ со всею своею челядью". Женщины сильно роптали на него; но онъ вездѣ имѣлъ своихъ шпіоновъ, которые постоянно ловили женщинъ, неумѣвшихъ держать языка за зубами; ихъ тотчасъ-же связывали и вѣшали или рубили въ куски. Передъ самою своею смертью, когда онъ заживо разлагался отъ болѣзни, бывшей результатомъ его сладострастной жизни, ему пришла охота изнасиловать свою невѣстку Ирину. На ея крикъ и вопли сбѣжалось множество придворныхъ и прислуги. Иванъ оставилъ Ирину, но велѣлъ казнить всѣхъ свидѣтелей этой сцены. Всѣ эти и другія насилія Грознаго были далеко не безпримѣрнымъ явленіемъ въ нашей исторіи. То-же самое, въ меньшихъ, конечно, размѣрахъ, творили постоянно всѣ сильные и грозные люди, начиная съ воеводъ и кончая разбойниками. Люди же не сильные, но богатые, напр., купцы, овладѣвали женщинами съ помощью денегъ, "прельщали ихъ на блудъ" часто обѣщаніемъ жениться на нихъ, приживали съ ними дѣтей, а потомъ бросали ихъ на произволъ судьбы. Развращённость мужского населенія доходила до того, что многіе теряли даже всякій вкусъ къ женщинамъ и прибѣгали къ другимъ отвратительнымъ средствамъ...
   Запросъ на развратъ, такимъ образомъ, былъ страшный. Женщину покупали или брали силою; женскимъ тѣломъ торговали отцы и мужья, помѣщики и разные служилые люди; пролетаріатки торговали сами собою изъ-за куска хлѣба или изъ-за чарки зелена-вина, въ которомъ онѣ топили свое горькослезное житейское горе. Но развратъ не ограничивался тѣми женщинами, которыхъ можно было купить или захватить силою; онъ проникалъ всюду; онъ увлекалъ и теремныхъ затворницъ высшаго класса, которыя уже не за деньги и не по принужденію, а ради удовольствія и добровольно старались усладить горечь своей рабской жизни утѣхами свободной любви съ мужчинами, приходившимися имъ по вкусу. Не только въ народныхъ пѣсняхъ, но даже въ нѣкоторыхъ произведеніяхъ письменной литературы, имѣвшей аскетическій характеръ, супружеская измѣна является поступкомъ, извинительнымъ и совершенно естественно вытекающимъ изъ условій подневольнаго положенія женщины въ бракѣ. Въ одной "притчѣ", напр., молодая дѣвица, отказывая своему жениху-старику, говоритъ ему, какъ она будетъ вести себя въ томъ случаѣ, если онъ убѣдитъ родителей выдать ее за него. "Ты неугоденъ будеши младости моей, и тогда я впаду въ преступленіе съ отрокомъ младымъ, съ молодцомъ хорошимъ, а не съ тобою, старымъ мужемъ, съ вонючею душою, съ понурою свиньею..." Дѣйствительность вполнѣ соотвѣтствовала этому беллетристическому вымыслу. Древнерусскія барыни были всегда очень склонны полюбиться съ кѣмъ-нибудь на сторонѣ. Запертыя въ теремѣ, постоянно болтавшія съ своими служанками "пустошныя, скоромскія рѣчи", онѣ занимали свое воображеніе и дразнили свою чувственность разными нецѣломудренными представленіями. Многочисленныя "потворенныя бабы, что молодыя жены съ чужими мужи сваживаютъ", всегда умѣли протереться въ домъ и устроить любовную интрижку. Случалось, что одна сводня обдѣлывала дѣлишки и мужа, и жены. Иностранцевъ женщины не только любили, но даже предпочитали ихъ русскимъ, оправдывая свое расположеніе къ нимъ тѣмъ софизмомъ, что "женщинѣ соблудить съ иностранцемъ простительно; дитя отъ иностранца родится, крещеное будетъ; а вотъ какъ мужчина съ иновѣркою согрѣшитъ, такъ дитя будетъ некрещеное, оно и грѣшнѣе,-- некрещеная вѣра множится". Иногда теремныя затворницы превращались въ настоящихъ Мессалинъ. Типомъ русской Мессалины можетъ служить мать Ивана Грознаго. "По кончинѣ великаго князя она все ходила въ непотребный домъ, сильно развратничала и блудила, особливо-же связалась съ однимъ дворяниномъ (Овчиною-Оболенскимъ), и вела эту связь такъ грубо, что могъ замѣтить всякій крестьянинъ... Ее открыто по всему городу ругали блудницей и всѣ ненавидѣли* (Петрей). При нѣкоторыхъ обстоятельствахъ, напр., на свадьбахъ, женщины развратничали почти открыто, такъ-какъ пьяные мужья ихъ и не могли зорко смотрѣть за ними и въ свою очередь сходились съ чужими женами. Впрочемъ, развратъ доходилъ до того, что иногда убивалъ даже всякую ревность между супругами, и мужья, открывая измѣну своихъ женъ, дѣлали изъ нея предметъ потѣхи для общества. "На этикъ дняхъ, разсказываетъ Корбъ, -- приказные-съ своими женами пировали у одного своего товарища. Хозяину особенно понравилась одна гостья; задумавъ удовлетворить свою страсть, онъ сталъ спаивать всѣхъ виномъ, особенно женщинъ. Гости проникли лукавый умыселъ хозяина, и тоже съ умысломъ стали щедро подчивать виномъ хозяйку. Всѣ перепились до того, что попадали на полъ. Хозяинъ, замѣтивъ, гдѣ лежала его красавица, подъ предлогомъ, чтобы женщины спали спокойнѣе, погасилъ огонь. Выпивъ еще въ другой комнатѣ, пьяные мужчины пошли къ женщинамъ. Хозяинъ пробирается къ тому мѣсту, гдѣ расположилась его красавица, но послѣдняя уже перемѣнила свое мѣсто и вмѣсто сбоя положила пьяную хозяйку. Хозяинъ въ темнотѣ не могъ открыть обмана, и полный прежнихъ помысловъ, удовлетворяетъ свою страсть, и не зная еще, что это была его жена, приглашаетъ прочихъ гостей къ тому-же. Пьяные сотоварищи охотно принимаютъ его предложеніе. Когда обманъ обнаружился, хозяинъ первый-же покатился со смѣху надъ тѣмъ, что предложилъ гостямъ не только кушанья и вино, но даже и свою жену". Развратъ клалъ свой отпечатокъ на всѣ проявленія общественной жизни. Игры, пѣсни, разныя увеселенія -- все болѣе кіи менѣе было проникнуто клубничнымъ букетомъ. Грязные анекдоты и шутки были, но свидѣтельству иностранцевъ, любимѣйшимъ сюжетомъ русской пріятельской бесѣды. Матерная брань неумолкаемо оглашала собою русскую землю. "У москвитянъ, говоритъ Олеарій, -- постоянно на языкѣ матерныя и сквернословныя брани и выраженія, которыми бранятся не одни только взрослые и старые люди, но и самыя дѣти, знающія эти выраженія прежде, чѣмъ они узнаютъ названіе Бога, отца и матери; такая срамная брань одинаково употребляется, какъ родителями противъ дѣтей, такъ и дѣтей противъ родителей". Даже женщины и дѣвицы слѣдовали общему обыкновенію.
   Нравы духовенства ничѣмъ не отличались отъ нравовъ мірянъ. Извѣстно, какою репутаціей относительно полового цѣломудрія пользуются попъ, попадья и поповская дочь въ произведеніяхъ нашей народной словесности. Но бѣлое духовенство до извѣстной степени удерживалось еще отъ развращенности семействомъ и въ половомъ отношеніи было гораздо воздержнѣе монашества. Во многихъ мѣстахъ въ XV, XVI, даже XVII в. монастыри были общіе для обоихъ половъ. Можно себѣ представить, что изъ этого выходило!... Въ другихъ монастыряхъ вмѣстѣ съ монахами жили, и міряне съ женами и дѣтьми. Независимо отъ этого, въ кельи монаховъ свободно входили женщины, а въ женскихъ монастыряхъ "держались лица мужского пола. Пастыри церкви, кромѣ того, постоянно вооружались противъ распространенія "содомской пагубы", противъ того, что, выражаясь словами Стоглава, у монаховъ "по всѣмъ кельямъ ребята молодые живутъ невозбранно"... Дѣла доходили до того, что въ монастыряхъ запрещалось "нетокмо женщинъ имѣть, но и скота ни единаго женскаго полу"... Монахи, выражаясь словами Авраамія Палицына, "часто пьянствомъ утѣшахуся, отъ того же вся страсти тѣлесныя возрастаху, и въ ровъ глубокъ блуда впадали всѣ отъ простыхъ чадей даже и до священствующихъ". Монахи и монахини, говорятъ Корбъ, -- погружаются во всякаго рода распутство: пьяные шалятъ на улицахъ и, лишившись всякаго стыда, нерѣдко тутъ-же предаются сладострастію".
   Принципы аскетизма въ нѣкоторыхъ сектахъ раскола доведены были до полнаго отрицанія брака и половой любви. Скопцы и хлысты проповѣдуютъ безусловное умерщвленіе половой страсти, думая, что только этимъ путемъ человѣкъ можетъ превратиться въ ангела. Любовь была причиною погибели рода человѣческаго. "Первый человѣкъ согрѣшилъ не тѣмъ, что вкусилъ отъ плода древа, а паденіемъ во грѣхъ супружескаго совокупленія". Не менѣе строгихъ аскетическихъ доктринъ держатся и многія другія секты, для которыхъ "истиннаго священства" давно уже нѣтъ,-- нѣтъ поэтому и таинствъ, а то, что называется бракомъ, есть прелюбодѣяніе. Въ сороковыхъ годахъ настоящаго столѣтія этотъ мрачный аскетизмъ дошелъ до того, что наставники Преображенскаго кладбища начали проповѣдовать, что "нынѣ -- въ царствованіе антихриста -- размноженіе рода человѣческаго зависитъ отъ сатаны, и каждый рождающійся младенецъ является на свѣтъ съ душою, данною ему дьяволомъ". Этотъ нелѣпый аскетизмъ не замедлилъ вызвать сильнѣйшую реакцію себѣ, лишь только его начинали осуществлять на практикѣ. Еще въ XVII в. возникло нѣсколько сектъ, которыя считаютъ развратъ "любовію христовою". Простая баба Акулина основала секту "акулиновщину", въ которой мужчины и женщины, монахи и монахини живутъ другъ съ другомъ въ повальной связи. Еще въ первое время послѣ своего отдѣленія отъ государственной церкви, старообрядцы "жили въ кельяхъ на уединеніи съ зазорными лицами и съ духовный дочерьми, съ женщинами и дѣвками, и подъ видомъ стряпухъ держали у себя любовницъ". "Юноши и дѣвы собирались въ темныя ночи по гумнамъ, по лѣсамъ, по посидѣлкамъ нечистымъ, и, досмотрѣвши юноши дѣвъ, а дѣвы юношей, предавались утѣхамъ любви." Дѣти, рожденныя отъ такихъ связей, или убивались, или воспитывались въ общинѣ, какъ чужія. У федосеевцевъ развратъ достигъ крайнихъ размѣровъ, и учитель ихъ Ковылинъ говорилъ, что "лучше имѣть сто блудницъ, нежели брачиться". "Не жену, а стряпуху держи, и часто перемѣниваючи, отклоняй зазоръ", учатъ наставники бракоборцовъ; "дѣтей не роди, а если родишь, тайно воспитай и племянничкомъ называй". Развитію такой безусловной половой свободы немало содѣйствовали женщины. Такъ, напр., около 1850 г. въ окрестностяхъ Москвы возникъ новый толкъ изъ женщинъ и дѣвицъ, при вступленіи въ который онѣ давали писанную собственною кровью подписку въ томъ, что ненавидятъ и отвергаютъ брачное супружество. Многіе богатые бракоборцы обзаводились цѣлыми гаремами. Возникло право отцовщины, по которому отецъ пользуется невинностью своей дочери, такъ какъ "трудящемуся подобаетъ первому вкусить отъ плода своего". Въ общинахъ бѣгуновъ жизнь еще болѣе свободна и, по выраженію одного ихъ учителя.-- "грѣси паче естества, паче Содома и Гоморы". Бѣгуны считаютъ бракъ состояніемъ безпрерывнаго блуда и думаютъ, что "жена дана дьяволомъ, а дѣвка богомъ; жить съ.женою грѣхъ, а съ дѣвкой нѣсть грѣха; дѣтей не надо". Свальный грѣхъ или такъ-называемыя "кладки", существующія во многихъ раскольничьихъ общинахъ, достаточно извѣстны, чтобы распространяться о нихъ.
   Развратъ велъ къ дѣтоубійству, которое всегда свирѣпствовало между раскольниками и въ нѣкоторыхъ сектахъ получило даже характеръ религіозной обязанности. У федосеевцевъ и бѣгуновъ многіе наставники вполнѣ одобряютъ дѣтоубійство и плодоизгнаніе, проповѣдуя, что "тайный грѣхъ тайно и судится", а убитый ребенокъ будетъ святъ и своею молитвою на небесахъ испроситъ спасеніе родителямъ. Дѣтоубійство всегда свирѣпствовало и въ средѣ православнаго народонаселенія, порождаеное своими обычными факторами -- бѣдностью, стыдомъ или страхомъ стыда незамужней родильницы, а также опасеніемъ за участь незаконнорожденныхъ дѣтей, которыя, благодаря вліянію византизма и родовыхъ началъ, осуждены на самую жалкую и крайне нищенскую жизнь. Дѣтоубійцъ казнили ужасною смертью "безо всякія пощады", но кары закона оставались, по обыкновенію, безсильными противъ зла, порождаемаго основными началами семейной и общественной жизни. Духовные блюстители нравовъ часто жаловались на страшную распространенность убійства незаконныхъ дѣтей, трупы которыхъ чаще всего бросались въ ямы отхожихъ мѣстъ.
   Развращенность всѣхъ классовъ народонаселенія естественно вела за собою сифилисъ или, по старинному выраженію, "тайнымъ согнитіе". Не только поддерживаясь, но даже постепенно усиливаясь въ массѣ народа, вѣковая развращенность вмѣстѣ съ бѣдностью, губила физическія и нравственныя силы народа, изъѣденнаго сифилисомъ и пропитаннаго золотухою въ такой сильной степени, въ какой масса народонаселенія не страдала отъ этихъ болѣзней ни въ одной европейской странѣ.
   Думали-ли проповѣдники и насадители домостройныхъ началъ, что ихъ дѣятельность принесетъ такіе плоды, что желанные ими порядки будутъ только пустою формою, что подавленныя ижи стремленія человѣческой природы все-таки вырвутся наружу и зальютъ землю мутнымъ потокомъ семейныхъ преступленій, разврата и сифилитическаго яда!
   Погибель ждетъ страну, въ которой стремленіе женщины къ свободѣ и протестъ человѣческой личности противъ оковъ архаическаго семейства выражаются только въ формѣ упомянутыхъ вами болѣзненныхъ явленій. Но этого мы не можемъ сказать о древней Руси и о тѣхъ современныхъ классахъ населенія, которые почти не тронуты европейской цивилизаціей. Мы видимъ здѣсь не одинъ только протестъ порока и преступленія и слышимъ не одни только тысячелѣтнія горькослезныя жалобы женщины на свою несчастную долю, -- мы видимъ здѣсь борьбу, дающую практическіе, осязаемые результаты, которые приготовляютъ путь великой идеѣ женской эманципаціи, пришедшей изъ Европы и Америки.

С. Шишковъ.

(Продолженіе будетъ).

"Дѣло", No 3, 1871

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru