Федор Иванович Шаляпин. Том второй. Воспоминания о Ф. И. Шаляпине
М., "Искусство", 1977
ТИТО СКИПА
ВОСПОМИНАНИЯ О ШАЛЯПИНЕ
Я впервые посетил Советский Союз в качестве гостя VI Всемирного фестиваля демократической молодежи в Москве. И естественно, что, едва ступив на русскую землю, я вспомнил своего друга -- великого певца Федора Шаляпина, с которым пережил хотя и немногие, но незабываемые минуты огромного творческого вдохновения.
Шаляпин был частым и любимым гостем итальянских зрителей. Особенно часто он пел в Милане. Здесь, на прославленной сцене миланского театра La Scala, мне и довелось впервые выступить с Шаляпиным в спектакле "Севильский цирюльник" в 1928 году. Мы с ним были уже знакомы -- несколько ранее нас представил друг другу итальянский журналист Либерати. Он некоторое время был секретарем Шаляпина и впоследствии женился на одной из его дочерей.
Первый спектакль с Шаляпиным мне особенно запомнился. Во-первых, это был выдающийся спектакль пек составу исполнителей даже для La Scala. Кроме Шаляпина в нем участвовали первоклассные итальянские певцы: Тоти Даль Монте (Розина) и баритон Франчи (Фигаро). Во-вторых, на этом спектакле, как я сейчас помню, произошло событие, нарушившее строгие, установленные многими десятилетиями традиции La Scala. И этим "нарушителем" явился Шаляпин.
Дело в том, что в стенах La Scala строго-настрого запрещены какие бы то ни было "бисы". Это хорошо знаем мы, певцы, это знает и наша публика и не осмеливается нарушить это правило. Но в тот вечер увлеченные искусством Шаляпина зрители словно забыли об этом запрете и неистово требовали, чтобы Шаляпин повторил арию о клевете. Аплодисменты не прерывались до тех пор, пока растроганный столь радушным приемом Шаляпин не подошел к рампе и не подал знака дирижеру, для того чтобы удовлетворить просьбу публики. Разумеется, она была довольна, как и Шаляпин, пребывавший в превосходном настроении. Дирекция театра, конечно, не решилась наложить на знаменитого певца какие-либо взыскания. Думаю, что никто даже не обмолвился словом ему об этом. Вряд ли он узнал и о том, что "козлом отпущения" явился бедный дирижер, которого временно отстранили от участия в спектаклях.
Через два года, в сезоне 1930/31 года, я вновь встретился на сцене с Шаляпиным. Теперь это было уже за много тысяч верст от моей родины -- в Южной Америке. Мы пели сезон в Буэнос-Айресе, на сцене театра "Colon" -- огромном, великолепном здании. Я выступал в ряде спектаклей -- в "Травиате", "Лючии ди Ла-мермур", "Богеме", "Тоске" и т. д. С Шаляпиным же, к сожалению, пел снова несколько раз только "Севильского цирюльника" -- так был построен репертуар, что больше нам негде было встретиться. В этих спектаклях, я помню, партию Розины исполняла превосходная испанская певица де Идальго, Фигаро--Галеффи. Дирижировал Джино Маринуцци. Спектакли шли на итальянском языке. Но, несмотря на это, Шаляпин и на чужом ему языке блистал своим великолепным словом, замечательным даром декламации, всеми ее тончайшими оттенками.
Только очень придирчивое ухо в отдельных случаях могло заметить, что это поет не итальянец. В равной мере он владел и кантиленой, удивляя красотой тембра своего голоса. Если вы спросите меня, какая была школа у Шаляпина, я вряд ли смогу ответить. У него была своя особая, одному ему присущая школа. Была ли это русская школа -- я не знаю: эти вопросы тогда меня не занимали. Но главное, что запомнилось, это безукоризненность его вокального мастерства, его яркая оригинальность и глубокое соответствие пения его сценическим образам.
В образе дона Базилио Шаляпин сумел передать и традиции исполнения этой роли, созданные на протяжении века итальянской сценой, и в то же время внес много оригинального. Фигуре дона Базилио артист придавал черты яркой комедийной заостренности, иногда даже гротеска, но никогда при этом не выходил за пределы естественного, жизненного, не нарушал чувства меры. Помнится, что на репетициях он был всегда очень оживленным и деятельно участвовал в постановке спектакля. Не нарушая товарищеской этики, Шаляпин предлагал нам, участникам спектакля, новые мизансцены, чему мы охотно подчинялись. Правда, я должен признаться, что не придаю большого значения тому, где и как стать на сцене; главным, с моей точки зрения, является пение, звук, вокальная выразительность. Но, желая быть справедливым, я не могу отрицать того, что все новшества, вносимые Шаляпиным в спектакль, все придуманные им мизансцены шли на общую пользу, всегда были оправданы и интересны, а главное -- не мешали, а помогали певцу. К тому же Шаляпин был так обаятелен, так вежлив, весел и остроумен, делал все с таким искренним увлечением, что работа с ним доставляла только удовольствие.
Изумительный артистический дар Шаляпина с особой силой проявлялся в "Борисе Годунове" -- опере, которая благодаря русскому певцу прочно утвердилась на итальянской сцене. Шаляпин познакомил итальянских зрителей с этим чудным творением русской музыки, и теперь "Борис Годунов" неизменно каждый год украшает репертуар итальянских театров. В настоящее время в La Scala партию Бориса Годунова поют поочередно Борис Христов и Росси Лемени. Таким образом, дело Шаляпина продолжает жить, как и память о нем, которая дорога и итальянским певцам и итальянской публике. Мне об этом очень приятно сказать советским читателям.
КОММЕНТАРИИ
Записаны со слов знаменитого итальянского певца во время его пребывания в Москве в 1957 г. для двухтомника "Ф. И. Шаляпин", где эти воспоминания опубликованы (т. 2).