Озеров H. H.
Уроки Шаляпина

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   Федор Иванович Шаляпин. Том второй. Воспоминания о Ф. И. Шаляпине
   М., "Искусство", 1977
   

H. H. ОЗЕРОВ

УРОКИ ШАЛЯПИНА

   Впервые мне пришлось услышать Федора Ивановича Шаляпина в студенческие годы, когда я поступил в университет, одновременно начав также серьезные занятия пением.
   Ценой многочасового дежурства на улице, на морозе у здания театра и перед кассой мне удалось стать счастливым обладателем дешевого билета на "галерку". Шел "Борис Годунов" Мусоргского.
   Уже с первого появления великого артиста и при первых звуках его голоса... "Скорбит душа..." я насторожился.
   Высокая крупная фигура, царственная осанка, выразительное, скуластое, чисто татарское лицо и этот взгляд монгольских глаз: властный, острый и в то же время хитрый... Способность к скульптурным позам, к эффектным жестам, прекрасная мимика, богатый голос -- все данные, чтобы сделать образ Бориса исторически верным, интересным и значительным. Чувствовалось, что артист тщательно изучал историю, эпоху, а главное, музыку Мусоргского и трагедию Пушкина. Отмечая в пении изгибы слова, интонации, акценты, он создавал свои способы выражения, свое искусство, настолько исключительное, что оно казалось уже почти что не искусством, а, скорее, самой жизнью.
   Царь Борис -- убийца и узурпатор -- во всей своей сложной психологической жизни представал еще живописнее во втором действии. Филигранность тончайших переживаний, иногда противоречивых чувств, где грусть, нежность, любовь к сыну, покорность перед неизбежным сменяются властными требованиями к жизни, острыми, страстными вспышками волевого характера. Вся эта гамма переходов блестела у Шаляпина переливами музыкальных оттенков и психологических откровений. Дары вокального и внешнего воплощения здесь тесно и гармонически слились.
   В бессвязных словах Бориса, в хриплой сдавленности его голоса, в шепоте волнующе-естественно слышались угрызения совести убийцы, ужас перед содеянным.
   Но все это передавалось только средствами пения. При гибкости и красоте голоса, который, казалось, так и пел сам по себе, речитатив производил впечатление живой человеческой речи. Вся сила впечатления лежала в вокальном исполнении, которое покоряло слушателей как совершенство искусства, блеск техники.
   Многие до сих пор считают, что Шаляпин на сцене потрясает прежде всего драматизмом игры, что воздействие его прежде всего сценически-актерское, которое превалирует над вокальным образом. Некоторые находили даже, что Шаляпин и в драме мог бы занять выдающееся место как исполнитель, ибо он прежде всего драматический артист.
   Это глубокое заблуждение. Шаляпин -- оперный певец, силой своего гения раскрывший всем нам те огромные выразительные возможности, которые таятся в вокальном образе, и непобедимое очарование оперного искусства.
   Я не могу не упомянуть о факте, который может служить доказательством этого положения.
   В 1935 году мне довелось быть в Милане. В это время в репертуаре театра Л а Скала была опера Мусоргского "Борис Годунов". По каким-то причинам Шаляпин не мог принять участия в этих спектаклях, и партию Бориса решили поручить одному известному баритону -- артисту Миланской оперы. Он спел только раз, и его сняли со спектакля. Затем роль поручили второму претенденту на партию Бориса, который считался первым по легкости звука басом после Шаляпина. Он тщательно готовился к исполнению роли, но после спектакля его также забраковали.
   Спектакль был снят с репертуара совсем ввиду отсутствия исполнителя роли Бориса.
   Этот инцидент вызвал отклики в печати.
   Итальянские критики писали, что "Борис Годунов" не является оперой, требующей особой виртуозности в пении. И в то же время ее надо петь.
   Преемники же великого артиста, неверно его поняв, пошли по неправильному пути. В то время как Шаляпин всю партию строит на точном и строгом пении -- решительно все поет, достигая впечатления живой человеческой речи, оба его дублера в погоне за ложным реализмом декламировали речитативы, кое-где даже не на нотах, не на дыхании, подменяли пение "говорком". Музыкально-художественное содержание партии и образа было искажено, и гениальный образ Пушкина -- Мусоргского потерял силу своего воздействия.
   Да, действительно яркая вокальность изображения и изумительная палитра вокальных красок, которыми гениальный певец рисовал сценические образы, полностью подтверждают, что пение -- сущность оперного спектакля.
   Но вернемся к моему первому знакомству с шаляпинским Борисом. В продолжение всего второго действия не только я, но и весь зрительный зал находился в напряженном состоянии. Когда же Шаляпин проникновенным голосом, полным страдания и муки, спел... "помилуй душу преступного царя Бориса...", казалось, стены театра затряслись от взрыва долго сдерживаемого чувства публики.
   В сцене смерти Шаляпин был великолепен Он с такой силой и экспрессией рисовал все переживания несчастного царя, давая все многообразие оттенков его душевного состояния, что я был потрясен. Ничего равного этому не найти было у других исполнителей партии Бориса, как не имела себе равной написанная Мусоргским музыка.
   Я сам готовился к оперной сцене, слышал уже многих знаменитостей, интересовался театром, сам понимал что-то в искусстве, но никто еще в жизни не потрясал меня до такой степени, как Федор Иванович Шаляпин.
   При этом Федор Иванович был невероятно строг в отборе средств выражения. Его искусство не знало натуралистических красок, слезливости, к которым иногда нас влекут псевдорежиссеры. Но этого пения, этой "виолончели" я не мог слышать до конца спокойно, я готов был плакать.
   Из театра ушел я взволнованный, околдованный могучим талантом Шаляпина. И не думал я, что через двенадцать лет сам буду петь на сцене Большого театра и стану партнером этого необыкновенного певца.
   То, о чем нельзя было мечтать, свершилось. В 1920 году я был принят солистом в труппу Большого театра. Во время летнего сезона 1920 года я довольно часто пел в спектаклях с участием Шаляпина в театре "Эрмитаж": "Фауста", "Севильского цирюльника", "Бориса Годунова".
   Большое волнение испытывал я, исполняя ответственные партии в спектаклях с Федором Ивановичем, но зато какое художественное наслаждение было выступать вместе с ним, отдаваться обаянию его сценического таланта и чувствовать его благотворное влияние на себе.
   Петь с ним даже на репетициях было наслаждением. Он как-то возвышающе действовал на своих партнеров, увлекал их, как бы гипнотизировал. Между прочим, тогда же, в 1920 году, я чуть было не покинул Москву и не переселился в Петроград по настоянию Шаляпина, требовавшего, чтобы я перешел в бывш. Мариинский театр, где он возглавлял художественное руководство. Он тогда же обещал лично проходить со мной партии.
   Творческое общение с этим гением русской оперной сцены имело для нас, театральной молодежи, огромное значение. В минуты хорошего настроения, после спектакля, Федор Иванович беседовал с нами об искусстве, делился своими знаниями и опытом, открывал нам возможности каждого из нас, подсказывал пути, как их развить.
   Я с глубокой благодарностью вспоминаю ту творческую помощь, которую своими советами оказывал мне Федор Иванович, когда я пел с ним "Севильского цирюльника". Благодаря этому я нашел правильный путь к вокальному овладению партией графа Альмавивы.
   В сценическом толковании образа он советовал исходить только из партитуры, из музыки. Впервые встретившись с Шаляпиным в спектакле "Севильский цирюльник", я безмерно волновался и старался во всем угодить ему. При этом я настолько следовал его указаниям играть естественно, согласно музыке, что в сцене драки во втором акте так увлекся, что чуть было не проткнул Шаляпину руку своей шпагой.
   На это последовал тихий шепот Федора Ивановича: "Поменьше темперамента... молодой человек!.." Я ужаснулся, что сделал ему больно, но, взглянув со страхом в его глаза, заметил улыбку Прослушав как-то мое исполнение партии Фауста, в которой я старался главным образом обращать внимание на чисто виртуозное мастерство, Федор Иванович порекомендовал мне стремиться не только к динамическим нюансам, но главным образом к тембральным психологическим краскам, раскрывающим содержание художественного образа.
   Он говорил: "Запомни... пение не есть блеск бельканто, оно относится куму, чувству, воображению, духу, оно есть тот глагол, которым, по словам поэта, можно "жечь сердца людей"!
   В особенности запомнилась мне такая фраза: "Знаешь, в Большом театре можно сто раз перевернуться вверх ногами, сделать черт знает что, и никто ничего не поймет и не узнает, в чем дело, если нет вокальной фразы, спетой по всем художественным правилам, то есть вокального образа. Вокальный образ решает все существо спектакля. Надо по-разному окрашивать звук,-- продолжал он,-- скрытой за ним мыслью и эмоцией и понимать смысл тех слов, которые поешь и чувствуешь, которые изображаешь..."
   Эта безусловная вокально-техническая безупречность, музыкальность исполнения, разнообразная музыка красок и составляли величайшую силу искусства Шаляпина.
   В 1936 году мне снова пришлось побывать во Франции и в Италии Федора Ивановича не было в это время в, Париже, он, кажется, гастролировал в Китае, но потом я узнал, что он справлялся обо мне.
   Куда бы я ни ездил, в какой стране ни был, всюду мог наблюдать, до какой степени популярно имя Шаляпина.
   Помню, после одного спектакля в Милане я пошел со своим бывшим учителем пения Бернарди, которого я навестил в Италии, за кулисы театра поблагодарить артистов за доставленное удовольствие. Бернарди представил меня как премьера Большого театра, нас окружили, и я заметил на лицах с интересом смотревших на меня артистов некоторую настороженность. Но когда Бернарди сказал им, что я часто пел с Федором Ивановичем Шаляпиным, артисты пришли в восторг, послышались возгласы: "Шаляпин!.. Шаляпин!.." -- и начался общий разговор об искусстве. Через минуту я уже видел улыбающиеся лица. Я понял, что окружен друзьями, такими же тружениками сцены, как и я. Невидимый образ Шаляпина, казалось, царил между нами. Так популярно и уважаемо было имя Шаляпина, и я гордился великим соотечественником, который своим творчеством прославил во всем мире наше родное русское искусство.
   

КОММЕНТАРИИ

   Фрагменты из воспоминаний солиста Большого театра СССР, народного артиста РСФСР Н. Н. Озерова "Оперы и певцы" (М., изд. ВТО, 1964) впервые опубликованы в двухтомнике "Ф. И. Шаляпин" (т. 2).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru