Стрелков С. Ф.
Встречи с Шаляпиным

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   Федор Иванович Шаляпин. Том второй. Воспоминания о Ф. И. Шаляпине
   М., "Искусство", 1977
   

С. Ф. СТРЕЛКОВ

ВСТРЕЧИ С ШАЛЯПИНЫМ

   В течение многих лет мне не раз задавали вопрос: не посчастливилось ли мне за годы моих странствий по белому свету послушать, а быть может, даже и встретить лично Федора Ивановича Шаляпина. Да, посчастливилось. И вот подробностями этих счастливых и важных для меня встреч мне хочется поделиться с читателями.
   В 1924 году, проходя по улицам Сан-Франциско, я увидел расклеенные по городу афиши, на которых громадными буквами было написано: "Шаляпин". В то время я еще мало разбирался и в музыке и в певцах, но это магическое имя немедленно заставило меня направиться в кассу за билетом. И вот наконец мой первый шаляпинский концерт! Усевшись где-то на удивительно большом расстоянии от небольшой эстрады, я разглядел длинный рояль, перед которым вскоре под гром аплодисментов выросла высокая фигура с небольшой тетрадкой в руке. Когда наконец аплодисменты стихли, Шаляпин, просмотрев несколько листов тетрадки, спокойно (но так веско, что даже на моем отдаленном месте все было хорошо слышно) объявил первый номер своей программы. Зашуршали листы книжечек, стихли покашливания, шептанье, в полнейшей тишине переполненного зала полились звуки обаятельного голоса: "Отчего я люблю тебя, светлая ночь...", и Шаляпин раз и навсегда приобрел еще одного поклонника своего таланта.
   Через несколько лет в том же самом Сан-Франциско вновь появились на улицах афиши Шаляпина. На этот раз он возглавлял труппу, приехавшую из Европы на гастроли с "Севильским цирюльником". К этому времени я уже начал немножко петь (правда, еще совсем по-любительски) и даже выступал в хоре "Паяцев" и "Сельской чести". Мои товарищи по работе уверяли меня, что у меня хороший бас, что мне надо бы воспользоваться приездом Шаляпина, и уговаривали во что бы то ни стало пойти к нему за советом.
   Дня за два до спектакля "Севильекого цирюльника" в русский собор пришли три певца из его труппы, и мы квартетом пропели всю службу. Эти хористы и настояли на том, чтобы я пришел познакомиться с Федором Ивановичем. Они собирались ему подробно рассказать о моей работе грузчиком на американских пароходах, моем голосе и моих планах на будущее. Настала наконец желанная минута. Во время первого акта оперы меня провели за кулисы. По большой комнате, непрерывно куря, нервно шагал Шаляпин. Его хождение от одной стены к другой напоминало мне льва, запертого в тесной клетке. Начинаю разглядывать Шаляпина. Он уже в гриме. Высоченный человек, с длинным, вроде как "утиным" носом; на одном глазу будто бельмо; реденькие волосенки смешно топорщатся на висках; длинные, жилистые руки вылезают из коротких рукавов... Меня представили, и как же тепло он меня встретил! Обхватил мою ладонь своей пятерней, мягким, приятным, не особенно низким басом сказал: "Так вот вы какой -- русский грузчик, бас, про которого мне говорили! Ну, познакомимся, молодой человек!" Перед этой встречей я ужасно волновался, придумывал всевозможные варианты того, что и как можно было бы сказать моему кумиру. Я и басом откашливался и предельно "густым" голосом произносил специально сочиненный текст. Но сейчас, при виде Шаляпина, все это вылетело из головы, и далеко не басом, а каким-то "петушиным", срывающимся тенором я ему что-то начал бормотать о радости встретиться с таким великим русским певцом!.. Но, несмотря на мое полное смущение, Федор Иванович сразу же перешел к практическим советам относительно моего голоса. Присутствующие в комнате спросили, не надо ли мне поехать в Италию.
   -- А у вас есть капитал? -- обратился ко мне Шаляпин.
   -- Какой там капитал... гружу вот пароходы, на еду да комнату кое-как хватает.
   -- Значит, вам незачем туда ехать. Работать и в то же время учиться вам не удастся. Продолжайте так, как вы делали до сих пор, и если у вас кроме голоса есть еще и талант, то в конце концов добьетесь результатов.
   Я расхрабрился оттого, что Шаляпин разговаривал со мной так просто, и стал все более и более подробно расспрашивать его о технике пения и различных школах. Так как некоторые из присутствующих знали о моем интересе к изучению анатомии голосового аппарата и всевозможных систем и школ, они спросили Шаляпина, возможно ли в самом деле "сделать" певческий голос. (Я доказывал, что можно, но мои друзья считали, что это утверждение -- результат моей полной неопытности.)
   -- Возможно, что и есть какой-нибудь такой метод,-- ответил Шаляпин.-- Раз голосовой аппарат состоит из мускулов, хрящей, нервов, то есть из того же, из чего состоят руки, ноги, шея и т. д.,-- то почему же нельзя? А вот певца состряпать -- это невозможно, если таланта нет...
   Сколько раз я убеждался в правоте этих слов. У одних были хорошие голоса от природы, другие действительно развили их из ничего, а все-таки артистов среди них было немного.
   На мой вопрос, как ученику с небольшим еще опытом не ошибиться в выборе учителя и оградить себя от возможной потери голоса (а это случалось даже у известных учителей), Шаляпин сказал:
   -- Своим ушам больше верьте, молодой человек. Надо себя очень внимательно слушать. Что бы учитель ни говорил, если вы при пении вокализов или уже арий чувствуете, что в горле все свободно и удобно и ваше ухо подсказывает вам, что голос звучит хорошо, то, ежели есть у ученика талант, все будет в порядке. А ежели таланта нет -- так и вообще нечего время тратить, чего бы учитель ни обещал.
   И еще один совет дал мне Шаляпин в тот вечер: "Чем лучше голос--тем больше надо работать".
   Я похвалился, что купил его пластинку "Солнце всходит и заходит". Он улыбнулся и спросил: -- А вы знаете, сколько вариантов у меня было хотя бы для слов "Солнце всходит и заходит"? Уйма целая! А если поработаешь хорошенько, то поймешь, что даже и одно-то слово: "всходит", "заходит", "ворон", "цепи" и т. д. и т. д.-- можно спеть с разными оттенками, менять интонации слогов одного и того же слова много раз.
   Услышав это, я, право, перетрусил, подумал -- да так и целой жизни не хватит, одной песни не отделаешь! В дальнейшем разговоре Шаляпин пояснил мне еще одну ошибку, которую допускает большинство начинающих певцов.
   -- Вот вы похвалились,-- сказал он,-- что часто слушаете мои пластинки. Это хорошо, но надо быть осторожным, чтобы не впасть в почти всегдашнюю ошибку начинающего -- имитацию. Вот я, например, только после многих лет работы над голосом и всеми другими нужными артисту средствами добился, скажем, именно такого звучания фразы "Прощай, мой сын, умираю..." -- ну и вы начнете стараться так же спеть, дескать, не зря же хвалят. А это уж будет не учеба, а простое подражание, без всякой вашей осмысленности, вашего понимания. Лучше слушайте сначала плохеньких басов. Вы слышите, пластинка играет, трубит какой-то бас во все горло: "Прощай, мой сын, умираю",-- вы и думаете: "Вот дрянь-то какая, зачем дальше слушать?" А надо не только прослушать все до конца, а понять: почему вы подумали, что такое пение дрянь, какие его ошибки вы не допустили бы в своем исполнении? Нашли все недочеты в данной пластинке, ставьте другую, лучшего певца. Поищите там, не найдете ли чего неудачного. И вот так одну пластинку за другой. Пройдет время, и вы сами увидите, какую громадную пользу принесет вам такая учеба. Ну, а потом опять послушайте Шаляпина и сделайте это тоже очень внимательно, дескать, не найду ли я и у него такого, что окажется не совсем удачным.
   В это время Шаляпина предупредили, что через несколько минут его выход. Он пожал мне на прощание руку, пожелал успеха в моей работе и направился на сцену, а я пошел в зал слушать Шаляпина.
   Прошло девять лет. Я профессиональный певец. "С песней вокруг света" -- так называлось мое турне, во время которого я однажды оказался в городе Коломбо, на Цейлоне. Рано утром 6 января 1936 года меня разбудили сильные удары в дверь моего номера в гостинице. Стучал малюсенький человек, который, захлебываясь словами, кое-как объяснил мне, что он репортер местной английской газеты, что он только что узнал, что Федор Иванович Шаляпин сошел с парохода, который везет его на гастроли в Японию, и отправился гулять по городу, и что не буду ли я добр немедленно пойти с ним разыскать Шаляпина и перевести ему его вопросы для интервью. Конечно, меня не нужно было особенно просить. Наскоро одевшись и захватив фотоаппарат, я выскочил на улицу, и мы с репортером наугад зашагали по направлению к набережной. Не прошло и пяти минут, как я увидел высокую фигуру Шаляпина, медленно шагавшего по раскаленной мостовой и внимательно разглядывавшего пестрые толпы народа этого южного города. Так как я был совершенно уверен, что за это время Федор Иванович забыл меня, то, подойдя к нему, довольно неуверенно произнес:
   -- Простите, пожалуйста... Федор Иванович! Вы, конечно, меня не помните, но вот этот господин -- репортер английской газеты, и он только что сообщил мне, что вы в городе, и в благодарность ему за данную мне возможность еще раз встретиться с вами я согласился быть его переводчиком, если вы не откажетесь дать интервью для газеты.
   Я был очень удивлен, когда Шаляпин сразу же заявил, что я ошибаюсь, он очень хорошо меня помнит, что "я тот русский грузчик, бас, которому он когда-то давал советы в городе Сан-Франциско!.."
   Как-то незаметно мы дошли до набережной. Федор Иванович предложил нам проводить его на моторной лодке до парохода. Наше морское "путешествие" по морю было довольно продолжительным, и у нас оказалось время для разговора. Шаляпин хотел знать, каких успехов я добился в развитии голоса, где и что именно я пел, что представляет собой эта поездка "С песней вокруг света", как принимали мои выступления с русскими песнями в тех странах, где люди совершенно незнакомы с русской музыкой, да и вообще, как я мог добраться до Цейлона, не имея ни агента, ни контрактов и т. д. Он часто удивленно разводил руками и недоуменно говорил: "Нет, это только русский может такую штуку придумать". За разговорами мы незаметно доплыли до парохода, Федор Иванович любезно пригласил нас подняться на палубу, так как еще оставалось время до отхода и мы могли продолжать нашу беседу.
   С этого дня прошло много лет, но все же еще и теперь я ясно вижу горящие глаза Шаляпина, оживленное лицо, жесты его сильных рук, слышу его голос, звучащий убедительно и веско. Помнится, я задал ему вопрос об общеизвестном изречении, что певцу надо "голос, голос и голос".
   -- Да,-- согласился Шаляпин,-- голос певцу, конечно, необходим, но часто в погоне за "звучком" певцы забывают слово! А ведь гениальная музыка "Бориса Годунова" была сочинена Мусоргским потому, что на него произвела такое впечатление драма, написанная Пушкиным! Ну какой толк в пении замершего на верхнем "си бемоль", увлекшегося своими чисто голосовыми эффектами тенора, когда непонятно, что же, собственно, этот певец пытается рассказать своей публике, зачем ему нужно это "си бемоль". Вот в "Борисе" (я пожаловался Шаляпину, что мне еще трудно его петь) мне нужно знание истории того периода. А главное, я должен понять Пушкина и только тогда, не раньше, приступать к изучению музыкального произведения Мусоргского.
   Во время нашей беседы репортер, о котором мы позабыли, несколько раз пытался задать свои вопросы. Его интересовало, как долго продлится гастроль Федора Ивановича на Дальнем Востоке, кто его импресарио, сколько он получает за каждый концерт, что собирается делать по окончании этой поездки, правда ли, что у него есть несколько домов в Европе, и т. д. и т. д. После особенно назойливых вопросов о его планах на будущее Шаляпин вдруг резко переменился: похоже было, что он стал представлять кого-то из своих оперных героев. Он развалился в кресле, вроде какого-нибудь шаха, начал глядеть на нас какими-то жгучими глазами из-под нависших бровей, и мне пришлось переводить репортеру как будто бы серьезную мечту Федора Ивановича купить скалу на морском берегу Албании (я и не знал, что Шаляпин был когда-нибудь в этой стране). На ней он построит замок, с высоких башен которого будет смотреть вниз, на разбивающиеся об утесы валы, да свободный полет парящего орла. Все это он так красиво рассказывал, с такими оттенками голоса и жестами, что я увлекся и вполголоса, торопливо (боясь нарушить шаляпинский рассказ) переводил все это репортеру. Мне становилось понятно, почему Федор Иванович мог так бесподобно петь и играть на сцене, когда, по-видимому, абсолютнейшую фантазию данного момента он мог так красочно, а главное, правдиво и с величайшим мастерством передать нам! Мне чудился замок, шум волн, широкие распростертые крылья орла, зоркий взор "властелина-Шаляпина", который сидит один под облаками на гранитной скале, как бы врезавшись в холодный камень своими сильными пальцами... Как теперь понятны, даже годы спустя, краски голосового тембра в "Узнике" Рубинштейна, когда он поет: "Мы вольные птицы, пора, брат, пора", или еще сильнее: "... гуляет лишь ветер да я!.."
   Репортер настоял на том, чтобы я перевел его вопрос: "Что Шаляпин думает относительно "вторых" Шаляпиных?"
   Как известно, таких "вторых Шаляпиных" можно было найти везде. К сожалению, в газетах называли так и меня. На этот вопрос Шаляпин ответил мне совершенно серьезно: "Молодой человек, лучше быть вам первым Стрелковым, чем вторым Шаляпиным". Как он был прав! Если б только все мы, так называемые "вторые Шаляпины", постарались бы быть первыми, какая бы ни была наша фамилия! В своих путешествиях по всему миру я еще не услышал настоящего второго Шаляпина, да и не услышу! На вопрос репортера, собирается ли Федор Иванович вернуться на родину, точного ответа не последовало. Но я заметил, что, как только начинался разговор о родине, русской музыке и вообще об искусстве, даже о русском слушателе, такая тоска появлялась в его глазах и особенно в голосе, что даже и не нужно было слушать его сравнений с чужбиной, чтобы узнать, куда устремлен его внутренний взгляд. С таким увлечением он снова и снова начинал говорить о Волге, о русских концертах, русской публике -- казалось, была бы возможность, и Шаляпин снова запел бы на родной земле!..
   В конце нашего разговора я попросил разрешения Федора Ивановича сфотографировать его, и мы вышли на палубу. Репортер оживился и все пытался пристроиться к Шаляпину, на что Федор Иванович спокойно заявил: "Нет уж, переведите ему, пожалуйста" -- при этом его энергичный жест был так многозначителен, что и без моего перевода репортер понял, в чем дело, и больше уже не мешал. На прощание Федор Иванович условился со мной, что если ко времени его возвращения в Париж я тоже буду там, то мы снова встретимся, причем он обещал более подробно поговорить о пении. Сказал, что у него была даже мысль открыть что-то вроде школы для профессиональных певцов, где он смог бы говорить о своем опыте.
   Но когда мне удалось наконец доехать до Парижа, Шаляпин был на юге Франции. Спеша закончить свое кругосветное путешествие, я вернулся в Голливуд, намереваясь при первой же возможности вернуться в Европу с одной целью -- еще раз увидеться с Федором Ивановичем. Прошло менее двух лет, и газеты оповестили мир, что Шаляпин умер...
   Помню, в Афинах, в какой-то "клетушке" в подвале, мимо которой я проходил, и, услышав русскую речь, зашел спросить, как добраться до нужного места, мне навстречу поднялся старик с длинной седой бородой. Прежде чем объяснить, как выйти на правильную дорогу, он заинтересовался, кто я такой, почему в русском костюме. Узнав, что я русский певец-бас, он завел разговор о русских певцах. Поговорили и о моих встречах с Шаляпиным. Старик сказал:
   -- Да, много у нас на Руси-то было хороших, даже прекрасных басов. И "вторых Шаляпиных" было немало. А вот был -- при этом он встал со своего разбитого стула, расправил бороду и торжественно произнес -- только один, божией милостью, Федор Иванович Шаляпин!..
   Прошло много лет со дня моего последнего разговора с Федором Ивановичем, но я всегда буду носить в сердце большую благодарность ему за его совет и большое русское спасибо за то, что он так высоко поднял мировое мнение о русской музыке, о русском певце.
   
   
   

КОММЕНТАРИИ

   Написано для двухтомника "Ф. И. Шаляпин" (т. 2).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru