Северин Н.
Вся чужая

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ВСЯ ЧУЖАЯ.

РОМАНЪ.

   

Глава I.

   -- Что-жь мы тутъ стоимъ?-- вскричалъ Николай Ивановичъ, когда радость свиданія съ дочерью немножко успокоилась.
   Онъ обнялъ ее за талію и повелъ по всѣмъ комнатамъ дома.
   -- Вотъ тутъ у насъ и зала, и столовая, а здѣсь, какъ видишь, мой кабинетъ,-- говорилъ онъ съ веселымъ, добродушнымъ смѣхомъ, не спуская радостнаго, ласковаго взгляда съ счастливаго личика дѣвушки.
   Изъ кабинета, маленькой узкой комнаты въ одно окно, Аню провели въ другую, довольно большую, приготовленную для нея.
   Тутъ стояла кровать съ пуховой периной подъ бѣлымъ тканьевымъ одѣяломъ; накидки, покрывающія высоко взбитыя подушки, были украшены кисеей, вышитой мушками, а между окнами красовался туалетный столъ съ маленькимъ круглымъ зеркаломъ и множествомъ коробочекъ, баночекъ и флакончиковъ.
   Все это было весьма дрянно и безвкусно, но, подмѣтивъ, какимъ самодовольнымъ взглядомъ Марья Петровна слѣдитъ за тѣмъ, какое впечатлѣніе убранство комнаты произведетъ на пріѣзжую, Аня поспѣшила заявить, что все устроено какъ нельзя лучше и что ей здѣсь будетъ отлично.
   -- Я не ожидала, что у меня будетъ такая просторная и уютная комната,-- сказала она.
   -- Это все Марья Петровна,-- подмигнулъ Николай Ивановичъ на хозяйку, которая съ блаженной улыбкой на малиновыхъ губахъ, слегка задыхаясь отъ одышки (ей рѣдко приходилось такъ много ходить, какъ сегодня), посматривала любопытными глазами то на своего жильца, то на его дочь.
   Аня подошла къ ней и звонко поцѣловала въ румяныя щеки.
   -- Какъ мнѣ васъ благодарить, моя голубушка!
   Улыбка еще шире расплылась по лицу Марьи Петровны и, глянувъ искоса на Николая Ивановича, который, отвернувшись къ окну, безъ всякой надобности поправлялъ туго накрахмаленныя занавѣски, проговорила пѣвучимъ голосомъ, съ удареніемъ на о:
   -- Полноте, милая вы моя барышня! Я даже очинно рада и завсегда все, что только могу, извольте только сказать...
   Она скромно остановилась въ дверяхъ, сложивъ короткія пухлыя ручки на выпяченномъ животѣ, съ довольнымъ видомъ сытой, здоровой женщины, вполнѣ сознающей свое достоинство.
   Въ углу стоялъ кіотъ со множествомъ старинныхъ образовъ, передъ которыми теплилась лампада. На шкафикѣ изъ краснаго дерева, со стеклами, задернутыми изнутри вылинявшей зеленой тафтой, были разставлены разныя штучки: фарфоровая желтенькая собачка на зеленой подушкѣ, алебастровая кошка, запыленныя бонбоньерки и тому подобное, а стѣна противъ кровати была завѣшана фотографическими портретами въ рамкахъ и двумя дагерротипами на стеклѣ; на первомъ изъ этихъ портретовъ тятенька съ маменькой Марьи Петровны были изображены "молодыми" у рядышкомъ, рука въ руку, вытянувшись, точно аршинъ проглотили, и глупо выпучивъ глаза въ одну и ту же точку; на второмъ они сидѣли въ той же самой позѣ, даже правая рука отца была точно такъ же несуразно всунута въ боковой карманъ жилета и ротъ его кривился точно такъ же неестественно въ улыбку, а супруга его точно такъ же выгибала голову на бокъ; разница была только въ томъ, что тамъ, гдѣ руки ихъ встрѣчались, помѣщалось нѣчто бѣлое и безформенное, съ лысымъ шаромъ вмѣсто головы и двумя пятнышками вмѣсто глазъ. Штука эта должна была изображать Марью Петровну, когда она была годовалымъ младенцемъ. Сходство между теперешней Марьей Петровной съ ея родительницей было такъ поразительно, что Аня тотчасъ же догадалась, съ кого снята группа.
   -- Да вы мнѣ уступили вашу комнату, Марья Петровна!-- вскричала она.-- Вы здѣсь жили, это по всему видно... не могу я на это согласиться, такое безпокойство...
   Ей не дали договорить.
   -- Что вы, что вы, Анна Николаева!-- заволновалась хозяйка.-- Да я съ радостью, помилуйте, что же мнѣ стоитъ?... Мнѣ все равно, вотъ вамъ крестъ, что все равно... Да и всячески, Николай Ивановичъ весь домъ у меня нанялъ, и если пустили меня сюда жить, такъ потому только, что комната эта у нихъ была лишняя; у насъ такой уговоръ былъ, пока не нужна будетъ имъ самимъ... Ей-Богу! Да спросите у нихъ сами, если не вѣрите. Николай Ивановичъ, скажите имъ, сдѣлайте одолженіе,-- обращалась она то къ Анѣ, то къ ея отцу.
   -- Да мнѣ, право, совѣстно; вы отдали мнѣ все, что есть лучшаго въ домѣ... Вотъ это кресло, напримѣръ, оно, вѣрно, изъ твоего кабинета, папа? Я видѣла, у тебя въ кабинетѣ нѣтъ кресла.
   Николай Ивановичъ поспѣшилъ сказать, что ему гораздо удобнѣе сидѣть на стулѣ, чѣмъ на креслѣ, и въ подтвержденіе своихъ словъ сослался на Марью Петровну.
   -- Я всегда на стулѣ, вотъ спроси у нея... Не правда ли?
   -- Разсказывайте! Такъ я вамъ и повѣрила!-- засмѣялась Аня.-- А всѣ эти вещи на туалетѣ? А кровать ваша? Вамъ тоже безъ нихъ удобнѣе, Марья Петровна? Нѣтъ ужь, какъ хотите, а я попрошу васъ меня такъ не баловать... Куда вы перебрались? Покажите.
   -- Да ужь не безпокойтесь, милая барышня, мнѣ будетъ хорошо; мнѣ вездѣ хорошо.
   -- Это правда, Аничка; она вездѣ съумѣетъ устроиться,-- сказалъ Николай Ивановичъ.-- Пойдемъ на галлерейку; я покажу тебѣ, какую я тамъ себѣ тепличку устроилъ.
   Пошли на галлерейку, а оттуда въ кухню, гдѣ здоровая дѣвка Анисья, въ сарафанѣ и бѣлыхъ рукавахъ, сажала огромный пирогъ въ печку. Изъ кухни вернулись въ залецъ съ кривымъ зеркаломъ между окнами и стульями съ плетеными сидѣньями вдоль стѣнъ. Среди этой комнаты стоялъ раздвижной столъ, на которомъ обѣдали и чай пили. Оттуда отецъ съ дочерью опять вошли въ гостинную.
   -- Ну, вотъ, и весь домъ обошли,-- сказалъ Николай Ивановичъ.-- Какъ видишь, жить можно.
   -- Отлично можно жить,-- весело согласилась Аня.
   -- Тѣсно только немножко, да и мебель не тово,-- продолжалъ Николай Ивановичъ, почесывая у себя въ затылкѣ.-- Тебѣ, конечно, послѣ разныхъ тамъ палаццо, здѣсь тѣсновато покажется...
   -- Что за вздоръ, отецъ!-- прервала его со смѣхомъ Аня.-- Тамъ все чужое было, а здѣсь свое. Ну, развѣ можно сравнивать?
   Хозяйка всюду слѣдовала за ними, но на почтительномъ разстояніи; умышленно замедляя шаги, когда они заводили между собою бесѣду о вещахъ, до нея не касавшихся, и радостно приближаясь, когда заговаривали о домѣ, хозяйствѣ и тому подобномъ.
   -- Не хочешь ли отдохнуть передъ обѣдомъ и переодѣться?-- спросилъ Николай Ивановичъ.
   -- Послѣ, послѣ; я еще не насмотрѣлась на тебя, не наговорилась съ тобой... Какой тутъ отдыхъ! Да я и не устала вовсе.
   Она оглянулась и, замѣтивъ, что Марьи Петровны нѣтъ, прибавила:
   -- Вѣдь, мы еще ни одной минуты не оставались вдвоемъ; я тебя еще хорошенько не разглядѣла!
   Она взяла обѣими руками его крупную голову съ торчащими вихрами посѣдѣвшихъ волосъ и стала цѣловать его лицо, откидываясь назадъ между каждымъ поцѣлуемъ и пристально всматриваясь сверкающими отъ восторга глазами въ дорогія черты, которыя такъ часто грезились ей и днемъ, и ночью въ теченіе мучительной пятилѣтней разлуки.
   -- Ну, что? Не узнаешь? Перемѣнился? Постарѣлъ?-- прерывающимся отъ волненія голосомъ говорилъ Николай Ивановичъ.
   Аня помолчала съ минуту.
   -- Да, постарѣлъ,-- прошептала она со вздохомъ.
   Стали припоминаться тяжелыя вещи, такія тяжелыя, что слезы подступили къ горлу. Она опустилась на продавленный старый диванъ, обитый клеенкой, притянула отца къ себѣ и спрятала голову на его груди, какъ бывало дѣлала дѣвочкой, отъ застѣнчивости или когда ей хотѣлось заплакать при чужихъ.
   -- Ну, полно! Полно, моя дѣвочка! Что тамъ вспоминать? Все кончилось, прошло, мы опять вмѣстѣ, чего еще? Полно!-- повторялъ онъ растроганнымъ голосомъ, лаская раскраснѣвшуюся и мокрую отъ слезъ щечку дочери.
   -- Это ничего, это отъ радости, -- шептала она.
   -- Ахъ, папа, папа! Какъ я ждала этой минуты!
   И оба смолкли. Сдѣлалось такъ тихо, что Марья Петровна, подходившая нѣсколько разъ къ двери, заинтересовалась этой тишиной. Поступь у нея была, не взирая на толщину и кажущуюся тяжеловѣсность, такая легкая, что ни отецъ, ни дочь не замѣтили, какъ она пріотворила дверь, выглянула въ нее и отретировалась, притворивъ ее плотнѣе прежняго.
   -- Вотъ что,-- сказала Аня, приподнимая голову съ плеча отца.-- Надо такъ устроить, чтобъ намъ, по крайней мѣрѣ, цѣлую недѣлю никто не мѣшалъ. Намъ такъ много, такъ иного надо разсказать другъ другу!
   -- Кому же намъ мѣшать, дѣвочка?-- улыбнулся Николай Ивановичъ.
   -- Мало ли кому...
   Она хотѣла назвать Марью Петровну; она даже и разговоръ этотъ собственно съ тѣмъ и начала, чтобъ ее назвать, но почему-то воздержалась.
   -- У тебя здѣсь, вѣрно, много знакомыхъ; вѣдь, ты безъ людей жить не можешь, я знаю.
   -- Есть кое-кто. Два чиновника изъ губернскаго правленія, одинъ изъ нихъ семейный, фамилія его Часовниковъ, теплый паренекъ, изъ забитыхъ. Я съ нимъ въ шахматы играю. Ну, также три-четыре человѣка изъ учителей гимназіи заходятъ кое-когда погуторить. Да вотъ еще Гусевъ... Я писалъ тебѣ, кажется, Гусевъ, Миша, тотъ, что, помнишь, студентомъ къ намъ въ Петербургѣ хаживалъ?
   -- Помню, я буду рада его видѣть, но только послѣ, пожалуйста послѣ!
   -- Когда хочешь. Есть у меня здѣсь еще одинъ пріятель, докторъ Стрыжовъ, забавный такой; онъ тебѣ понравится... Очень неглупый малый. Много читаетъ. Онъ мнѣ журналы отъ губернатора таскаетъ.
   -- Губернаторомъ здѣсь князь Немировъ,-- замѣтила Аня.
   -- Немировъ. А ты почемъ знаешь?
   -- У меня къ его женѣ есть письмо отъ Дмитрія Николаевича. Какъ только оправлюсь немножко, поѣду къ нимъ, надо это письмо самой передать.
   Николай Ивановичъ ничего не возражалъ.
   -- У насъ для твоего освобожденія отсюда цѣлый планъ составленъ,-- начала, помолчавъ немного, Аня.
   Отецъ ея безнадежно махнулъ рукой. Брови его сдвинулись и взглядъ затуманился.
   -- Э-э! Стоитъ хлопотать! Не все ли равно, гдѣ ни доживать вѣкъ?
   -- Неправда, неправда! Не все равно!-- запальчиво вскричала Аня.
   Она откинулась на спинку дивана въ большомъ волненіи.
   -- Доживать вѣкъ! Что это за выраженіе? Ты жить долженъ, а не доживать! Жить для себя, для меня, для другихъ... Ты долженъ работать, помнишь, какъ въ Петербургѣ?... Что твоя книга?
   -- Ахъ, ты, моя восторженная сумасбродка!-- кротко улыбнулся Николай Ивановичъ, любуясь страстнымъ взглядомъ ея блестящихъ глазъ.
   -- Такая же, какъ была въ тринадцать лѣтъ... Помнишь, когда ты мечтала сдѣлаться актрисой?
   -- Да я и теперь объ этомъ мечтаю, засмѣялась Аня.-- Да и ты такой же, какимъ былъ прежде, раскисъ только немножко, потому что одинъ, потому что некому тебя встряшать.
   -- Нѣтъ, дочка, меня ужь не встряхнешь!
   -- Что за вздоръ! Вотъ увидишь... Долго тебя здѣсь не оставятъ; объ этомъ Дмитрій Николаевичъ все время хлопочетъ и ему, наконецъ, обѣщали.
   Второй разъ ужь произносила она это имя, не замѣчая, какъ непріятно передергиваются у отца при этомъ губы.
   -- Передъ моимъ отъѣздомъ онъ получилъ письмо изъ Петербурга; ему пишутъ, что тамъ ужь все улажено, надо только, чтобъ отсюда дали благопріятный отзывъ... Вотъ для этого-то мнѣ и надо познакомиться съ этимъ Немировымъ.
   Отецъ крѣпко, до боли стиснулъ ей руку.
   -- Оставимъ этотъ разговоръ, -- произнесъ онъ съ такимъ раздраженіемъ, что она смолкла на полусловѣ.
   Въ ту же минуту дверь беззвучно растворилась и сладкій голосъ Марьи Петровны протянулъ:
   -- Пожалуйте кушать, пирогъ остынетъ.
   -- Пойдемъ обѣдать,-- сказалъ Николай Ивановичъ.
   Онъ очень обрадовался этой диверсіи и снова повеселѣлъ.
   Марья Петровна за столъ не садилась, не взирая на усиленныя просьбы Ани, которой совѣстно было, что она прислуживаетъ имъ, какъ горничная, но Николай Ивановичъ, повидимому, давно къ этому привыкъ.
   -- Оставь ее,-- сказалъ онъ дочери,-- она это любитъ. Хлопотунья,-- прибавилъ онъ, посматривая съ ласковой улыбкой на хозяйку.
   Онъ ѣлъ много и съ большимъ аппетитомъ. Обѣдъ былъ очень вкусный и Аня замѣтила, что передъ супомъ онъ выпилъ двѣ большія рюмки водки.
   -- А морфій ты совсѣмъ бросилъ?-- спросила она.
   -- Поневолѣ бросишь; развѣ тамъ дадутъ? Да, вѣдь, я тебѣ писалъ, кажется?
   -- Объ этомъ? Ни разу, сколько я ни приставала.
   -- Неужели? А мнѣ казалось... Ну, значитъ, вспоминать не хотѣлось... Я, вѣдь, чуть съ ума не сошелъ отъ этого, честное слово! Вѣдь, это просто пытка, когда привыкнешь! Недѣль шесть спать не могъ. Спасибо доктору въ лазаретѣ; сначала сталъ онъ меня помаленечку хлораломъ ублажать, а потомъ вотъ этимъ зельемъ.
   Онъ щелкнулъ пальцемъ по довольно объемистому графинчику съ водкой, изъ котораго успѣлъ уже отпить около половины.
   -- Ахъ, ты, мой бѣдный!-- вздохнула Аня.
   -- Ничего. Что отъ морфія я совсѣмъ отвыкъ, это хорошо, вотъ только...
   Онъ хотѣлъ еще что-то прибавить, но смолкъ, а дочь его поспѣшила заговорить о другомъ. Обѣдъ тянулся долго. Послѣ, жаренаго Марья Петровна наставила множество сластей на столъ, варенья разнаго, пряниковъ, орѣховъ и бутылку наливки.
   -- Это она въ честь твоего пріѣзда усердствуетъ,-- добродушно посмѣивался Николай Ивановичъ, подмигивая дочери на хозяйку.
   Чтобъ доставить этой послѣдней удовольствіе, Аня все пробовала и все хвалила. Они сидѣли еще за столомъ, когда явился чиновникъ губернскаго правленія Часовниковъ.
   Узнавъ на крыльцѣ отъ кухарки сосѣдей, что къ Николаю Ивановичу пріѣхала дочка изъ-за границы, Часовниковъ сообразилъ, что Астафьеву, вѣроятно, не до гостей сегодня, и хотѣлъ было отойти отъ дома, никого не безпокоя, но это похвальное намѣреніе не устояло передъ желаніемъ взглянуть на пріѣзжую, о которой говорилъ ужь весь околотокъ. Къ тому же, онъ былъ завтра званъ на пирогъ къ столоначальнику; тамъ, навѣрное, будутъ толковать объ Астафьевѣ и объ его дочери, обсуждать причины ея пріѣзда сюда, дѣлать всевозможныя предположенія относительно наружности, воспитанія и прочихъ свойствъ этой дѣвицы, и можно себѣ представить, какой онъ произведетъ эффектъ, когда во всеуслышаніе объявитъ, что имѣлъ удовольствіе ее видѣть и разговаривать съ нею!
   Онъ рѣшился войти минутъ на десять, не больше, но его задержали. Сама Аня, не дальше какъ часъ тому назадъ настаивавшая на томъ, чтобъ цѣлую недѣлю не пускать въ домъ никого изъ постороннихъ, стала теперь требовать, чтобъ все было попрежнему и чтобъ никто изъ-за нея не стѣснялся.
   -- Они кажинный день въ шахматы играютъ,-- шепнула ей Марья Петровна.
   -- Въ шахматы? Отлично!... Гдѣ у тебя шахматы, папа?..
   И живо разыскала она въ углу на окошкѣ старый ящикъ съ деревянными шахматами и складной доской изъ толстой папки и поставила все это передъ ними ни столъ, а Марья Петровна принесла изъ кладовой еще бутылку наливки.
   -- Отгадаечка?-- проговорилъ Часовниковъ, умильно поглядывая на бутылку.
   -- Она самая и есть,-- отвѣчалъ Николай Ивановичъ, раскупоривая бутылку.-- А что же ей рюмку?-- кивнулъ онъ Марьѣ Петровнѣ на дочь.-- Мы за ея здоровье пьемъ, значитъ, и она тоже должна.
   -- Я имъ сейчасъ послаще принесу,-- засуетилась Марья Петровна,-- вишневой.
   -- Да, отъ этой можетъ, пожалуй, съ непривычки и голова закружиться.
   -- На сей бы случай Василію Васильевичу пожаловать,-- сказалъ Часовниковъ, смакуя наливку и съ нескрываемымъ любопытствомъ посматривая на Аню.-- Давно не заглядывалъ къ вамъ?
   -- Закружился, гдѣ ему теперь! Ночью пьянствуетъ, а днемъ амурной канителью по горло занятъ.
   -- Амурной канителью? Хе, хе, хе! Вѣрно вы изволите выражаться: канитель это, и ничего больше.
   -- Ко мнѣ онъ ужь тогда начинаетъ каждый день таскаться, когда отъ бабъ да отъ вина у него оскомина дѣлается,-- продолжалъ шутливымъ тономъ Астафьевъ.
   -- Вродѣ какъ на покаяніе, значитъ, въ монастырь?
   -- Вотъ, вотъ... И чѣмъ крѣпче его отчитываешь, тѣмъ онъ довольнѣе. Иногда такими словами выругаешь его за безпутство, что потомъ самому совѣстно сдѣлается, какъ вспомнишь, а онъ ничего, не обижается.
   -- Скажите пожалуйста!-- дивился Часовниковъ.
   -- Право. Сердце у него золотое, вотъ за что я его люблю.
   -- И благодѣтельный. Сколько къ нему бѣдныхъ ходитъ, страсть! Всѣхъ даромъ лечитъ и многимъ по его запискамъ у аптекаря Фроша за полцѣны лѣкарства отпускаютъ,-- замѣтилъ Часовниковъ.
   -- Ну, это ужь само собой,-- сказалъ Николай Ивановичъ.-- Еще бы онъ бѣдныхъ не лечилъ даромъ!
   -- Ты что тамъ разсматриваешь, дочка?-- обратился онъ къ Анѣ, которая разсматривала бутылку съ надписью рукою отца: "Отгадайка".
   -- Изъ чего сдѣлана эта наливка?-- спросила она.
   Николай Ивановичъ съ гостемъ засмѣялись.
   -- Отгадай-ка,-- сказалъ Астафьевъ.
   Аня поняла игру словъ и тоже засмѣялась.
   -- Это ея тайна,-- указалъ онъ на Марью Петровну, которая входила съ двумя другими бутылками въ рукахъ.-- Представь себѣ, никому, даже мнѣ не говоритъ, изъ чего она этотъ нектаръ стряпаетъ... А еще про болтливость женщинъ толкуютъ! Ну, эта какъ не захочетъ, не проболтается ни за что!
   Марья Петровна, скромно опустивъ глаза, самодовольно усмѣхалась. Аня смотрѣла на нее. Прекрасивая показалась она ей въ эту минуту. Какія у нея вкусныя малиновыя губы и какъ идутъ къ ея круглому русскому лицу высоко приподнятыя брови дугой! Носъ немного толстъ, но это ее не портило, напротивъ.
   Все съ той же самодовольной усмѣшкой и горделиво закинувъ назадъ голову, поднесла она Анѣ рюмку наливки на подносѣ и съ низкимъ русскимъ поклономъ произнесла своимъ пѣвучимъ, слащавымъ голосомъ:
   -- Выкушайте, милая барышня.
   Наливка была отличная и Николай Ивановичъ выпилъ ее очень много, а Часовниковъ, между тѣмъ, разставлялъ шахматы. Началась игра. Посидѣвъ минутъ десять возлѣ отца, Аня ушла въ приготовленную для нея комнату.
   Ей давно хотѣлось остаться одной, чтобъ разобраться не множко въ хаосѣ мыслей и ощущеній, переполнявшихъ ея душу. Ни одной минуты не отдыхали нервы съ того момента, какъ они сюда пріѣхала; все время хотѣлось ей то плакать, то смѣяться, то радостью билось сердце, то печалью, то заползало въ него мучительное недоумѣніе, смутное предчувствіе чего-то неладнаго, чего-то такого, чего она не ожидала, не предвидѣла и въ чемъ никакъ не могла отдать себѣ отчета.
   И теперь, какъ тогда, въ первую минуту свиданія, преобладающимъ въ ней чувствомъ была радость, глубокое, безпредѣльное счастье чувствовать себя съ отдомъ, смотрѣть на него, обнимать его, слышать его голосъ, читать въ его глазахъ отвѣты на ея вопросы раньше, чѣмъ успѣютъ слова сорваться съ губъ. Да, но къ радости этой примѣшивалось теперь множество другихъ ощущеній и впечатлѣній самаго неожиданнаго и разнороднаго свойства.
   Но что всего больше ее смущало, это та неуловимая перемѣна въ отцѣ, которую она никакими словами не съумѣла бы опредѣлить.
   А, можетъ быть, это даже и не перемѣна, можетъ быть, онъ всегда былъ такой? Вѣдь, она его цѣлыхъ пять лѣтъ не видала и тогда она была дѣвочка... Гдѣ же ребенку все понимать? Тогда она все въ немъ любила, все въ немъ ей нравилось, теперь же... Теперь ей и жутко за него подчасъ, и стыдно немножко, и жалко его.
   Особенно жалко. Какъ онъ горько улыбнулся, когда она сказала, что онъ все тотъ же!
   У нея слезы подступали къ горлу, вспоминая эту улыбку. А какъ онъ постарѣлъ, сгорбился, опустился! Сколько морщинъ на лбу и сѣдыхъ волосъ!
   Ну, это ничего... Отъ этого тоже хотѣлось плакать, но только совсѣмъ, совсѣмъ другими слезами.
   Еслибъ одну только эту перемѣну нашла она въ немъ.. О, еслибъ одну только эту!... Къ этому-то она готовилась.
   Готовилась она также и къ тому, что онъ враждебно отнесется ко второму мужу ея матери. Не могъ онъ иначе относиться къ человѣку, который отнялъ у него любимую жену.
   Любимую жену!
   Аня усмѣхнулась при этой мысли. Было время, когда она знала и понимала одного только отца, и тогда она тоже отъ всей души ненавидѣла Дмитрія Николаевича Таманскаго. Но теперь, когда она коротко узнала и его, и свою мать, ей надо было сдѣлать надъ собой усиліе, чтобы вспомнить, что есть человѣкъ на свѣтѣ, который можетъ ненавидѣть Дмитрія Николаевича, и что человѣкъ этотъ ея отецъ.
   Давно ужь Аня мечтала о томъ, чтобы помирить ихъ. Она была убѣждена, что для этого одно только нужно: объяснить отцу, что за человѣкъ его соперникъ, вотъ и все. И до сихъ поръ ей казалось, что это очень легко, но теперь она начинала понимать Другое и досадно ей было на себя даже и за то, что она такъ опрометчиво помянула имя Дмитрія Николаевича при отцѣ. Не надо было.
   Да и вообще нельзя теперь говорить съ нимъ обо всемъ, не подумавши, какъ бывало прежде.
   Какъ это тяжело!
   Надо такъ устроить, чтобы имъ быть какъ можно больше вдвоемъ, чтобы никто не мѣшалъ имъ говорить съ глазу на глазъ; это прежде всего. Обоимъ имъ надо высказаться, договориться до всего, до всего... Это будетъ довольно трудно, потому что онъ какъ будто не желаетъ этого, какъ будто боится... Какъ тревожно ищетъ онъ глазами Марью Петровну, когда она на минуту выйдетъ! А когда пришелъ этотъ Часовниковъ, онъ даже какъ будто обрадовался и никакого не стоило труда засадить его за шахматы.
   Не ждала Аня, что первый день ея пріѣзда пройдетъ такимъ образомъ. Когда, бывало, онъ уйдетъ изъ дому на одинъ день, то разсказамъ его не было конца, а теперь, послѣ пятилѣтней разлуки,-- да еще какой разлуки!-- у него не проявляется ни малѣйшей потребности дѣлиться съ нею мыслями... распрашиваетъ только о ней, а о себѣ такъ неохотно говорить, и видно, что непріятно ему... Что это значитъ?
   А что такое эта Марья Петровна? Какую роль играетъ она въ его жизни?
   Аня не чувствовала къ ней ни отвращенія, ни отчужденія, ничего, кромѣ того чувства стѣсненія, которое всегда ощущается въ присутствіи посторонняго лица, когда хочется оставаться вдвоемъ съ близкимъ человѣкомъ послѣ долгой разлуки. Хотѣлось, чтобъ она ушла поскорѣе и чтобъ дольше не возвращалась, вотъ и все.
   Да и не было причинъ у Ани ненавидѣть Марью Петровну; напротивъ того, она скорѣе расположена была ее любить и чувствовать къ ней благодарность за все, что она сдѣлала для ея отца. Николай Ивановичъ писалъ дочери, какъ ухаживала за нимъ эта добрая, простая женщина во время его болѣзни два года тому назадъ, мѣсяца три послѣ его пріѣзда сюда. До тѣхъ поръ онъ мало съ нею знался и видѣлся только тогда, когда надо было платить деньги за квартиру. Потомъ она стала заниматься его хозяйствомъ, бѣльемъ, всѣмъ, о чемъ мужчины сами не любятъ заботиться. Она закупала для него провизію, выискивая все, что можно получше и подешевле, учила Анисью стряпать его любимыя кушанья. Мало-по-малу онъ привыкъ къ ней; привыкъ балагурить съ нею, когда былъ въ духѣ, и ворчать при ней, когда былъ сердитъ, раздраженъ и опечаленъ чѣмъ-нибудь. И стало ему скучно дѣлаться, когда онъ долго ее не видѣлъ.
   Онъ писалъ ей также и объ Анисьѣ и ей въ голову не приходило приписывать Марьѣ Петровнѣ больше значенія, чѣмъ Анисьѣ.
   Ея заблужденіе насчетъ квартирной хозяйки Николая Ивановича заходило такъ далеко, что она почему-то воображала ее себѣ маленькой, сухенькой старушкой, очень опрятной, словоохотливой и суетливой, въ чепцѣ съ лиловыми лентами, въ старомодномъ капотѣ, отъ котораго пахнетъ жаренымъ кофе съ примѣсью гвоздики. И вдругъ передъ нею очутилась высокая, полная, краснощекая мѣщанка, молодая и красивая, съ густыми гладко зачесанными волосами, смышленымъ взглядомъ любопытныхъ глазъ и, должно быть, преупрямая, не взирая на кажущуюся робость и добродушіе.
   Впрочемъ, она была услужливая и, какъ видно, очень предана Николаю Ивановичу. Непріятно только, что не знаешь, какъ съ нею обращаться: какъ съ гостьей или какъ съ прислугой?
   Не совсѣмъ также пріятно и то, что она смотритъ на этотъ домъ, какъ на свой, входитъ въ комнату не спросясь и вообще ужь слишкомъ безцеремонно тутъ хозяйничаетъ. Надо будетъ мало-по-малу отвадить ее отъ такихъ замашекъ. Да она и сама, вѣроятно, пойметъ, что теперь, когда къ жильцу ея пріѣхала дочь, ей здѣсь дѣлать больше нечего.
   А куда перебралась она изъ комнаты, уступленной Анѣ? Въ другой домъ, вѣрно, потому что здѣсь больше нѣтъ комнатъ.
   Аня машинально взглянула на растворенную дверь въ кабинетъ. Изъ этой двери былъ видѣнъ диванъ, замѣнявшій Николаю Ивановичу кровать. Она подумала, что, вѣроятно, дверь эта была заперта, когда комнату эту занимала Марья Петровна, и стала искать глазами другую дверь, но комната была угловая и другаго выхода изъ нея, какъ черезъ кабинетъ Николая Ивановича, не было...
   Аня вдругъ все поняла, сердце у нея тоскливо сжалось и густая краска разлилась по ея лицу.

-----

   Анѣ шелъ девятнадцатый годъ. Родилась она въ Петербургѣ отъ бѣднаго чиновника, женатаго на красивой дѣвушкѣ аристократическаго происхожденія, но тоже бѣдной.
   Госпожа Астафьева влюбилась къ директора того самаго департамента, въ которомъ служилъ ея мужъ, выхлопотала себѣ разводъ, обвѣнчалась со своимъ возлюбленнымъ и уѣхала съ нимъ за границу. Хотѣла она взять съ собою дочь, но мужъ не отдалъ и, такимъ образомъ, Аня осталась съ отцомъ.
   Ей было пять лѣтъ, когда въ ея семьѣ разыгралась эта драма. Квартира, гдѣ все это происходило, была мала и тѣсна, скрывать что-либо отъ ребенка было невозможно.
   Сдѣлавшись, волей-неволей, свидѣтельницей распрей, происходившихъ между ея родителями, дѣвочка не могла не знать, какъ глубоко несчастливъ ея отецъ и что она его единственная радость и утѣшеніе. Ужь одного этого было бы достаточно, чтобъ заставить ее привязаться къ нему всѣмъ сердцемъ, но, кромѣ того, онъ, по складу ума и характера, былъ ей и ближе, и симпатичнѣе матери, такъ что съ лѣтами страстная ея привязанность къ нему не. переставала расти и укрѣпляться. Все тому способствовало: исключительное положеніе, въ которое они были поставлены, благодаря бракоразводному процессу, затѣянному Аниной матерью, а также множество другихъ побочныхъ обстоятельствъ вынуждали Николая Ивановича не скрывать передъ дочерью то, что обыкновенно не принято довѣрять дѣтямъ, свой образъ мыслей, впечатлѣніе, производимое на него людскою подлостью и коварствомъ, свои надежды и мечты, ошибки и разочарованія,-- все это Аня знала, во всемъ этомъ принимала живѣйшее участіе. Да и не могло быть иначе: жизнь ея была такъ тѣсно связана съ жизнью отца! До тринадцати лѣтъ онъ ей замѣнялъ все на свѣтѣ: нянекъ, гувернантокъ, мать, семью, подругъ и учителей; никого не было у Ани, кромѣ отца, несчастнаго, убитаго горемъ труженика.
   Разлука между ними произошла самымъ ужаснымъ и внезапнымъ образомъ. Въ ту ночь, когда его силой оторвали отъ нея, они ничего подобнаго не ожидали; имъ казалось, что, наконецъ, судьба перестала ихъ преслѣдовать и что, по крайней мѣрѣ, въ матеріальномъ отношеніи имъ можно будетъ вздохнуть свободнѣе. Трудъ Николая Ивановича, краткій учебникъ русской литературы, которой онъ былъ преподавателемъ, по выходѣ въ отставку, въ женскихъ гимназіяхъ, былъ одобренъ министерствомъ народнаго просвѣщенія и рекомендованъ въ учебныя заведенія. Можно было мечтать объ отдыхѣ лѣтомъ, о маленькой дачѣ на берегу моря, о прогулкахъ въ сосновыхъ рощахъ, о катаньяхъ на лодкѣ съ друзьями, такими же голышами, какъ они сами. Можно было надѣяться, что на свѣжемъ воздухѣ и вдали отъ всего, что напоминало ему прошлое, отецъ отдохнетъ, поправится здоровьемъ и примется осенью за новый трудъ, который выйдетъ у него еще удачнѣе перваго.
   Въ ту ночь его увезли и цѣлый годъ Аня не знала ни гдѣ онъ, ни что съ нимъ. Не знала даже, живъ ли онъ. Даже обыкновеннаго ребенка, воспитаннаго при самыхъ благопріятныхъ условіяхъ, годъ такой нравственной пытки состарилъ бы преждевременно.
   Аню увезли къ матери, за границу. Тамъ она училась, путешествовала; ей показывали достопримѣчательности европейскихъ городовъ, возили ее слушать извѣстнѣйшихъ артистовъ, любоваться замѣчательнѣйшими произведеніями искусства, учили понимать сокровища поэзіи, музыки, литературы, знакомили съ природой въ самыхъ разнообразныхъ и чарующихъ ея видахъ. Аня ко всему внимательно присматривалась и приглядывалась и безъ труда все это воспринимала тонкимъ, артистическимъ чутьемъ своей нервной и страстной натуры, но ничѣмъ не наслаждалась она вполнѣ.
   Всегда и вездѣ, а въ особенности тамъ, гдѣ было весело, красиво, свѣтло и отрадно, мысль объ отцѣ не переставала грызть ей сердце, вызывала слезы на глаза, желаніе уйти, остаться одной и плакать о немъ.
   Съ лѣтами Аня выучилась владѣть собою; припадки отчаянія находили на нее рѣже и справлялась она съ ними легче, такъ что постороннему человѣку и въ голову не пришло бы предполагать, что такая веселая и, повидимому, беззаботная дѣвушка живетъ исключительно одной только надеждой, однимъ упорнымъ, неотступнымъ желаніемъ -- бросить навсегда окружающую ея среду, роскошную и блестящую, полную наслажденій, гдѣ и уму ея, и артистическимъ вкусамъ былъ полный просторъ для развитія, и промѣнять все это на темное, безвѣстное существованіе у бѣдняка-отца, въ ежедневныхъ лишеніяхъ, въ заботахъ о насущномъ хлѣбѣ, а, между тѣмъ, это было такъ.
   Послѣдніе два года Аня особенно рвалась къ нему. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ былъ водворенъ на жительство въ N, она рѣшила, что ей больше не для чего оставаться за границей. Воспитаніе ея было кончено, здоровьемъ она пользовалась отличнымъ, никому здѣсь не нужна, для чего ей тутъ оставаться?
   Прежде, на просьбы отпустить ее въ Россію, ей отвѣчали: "Къ чему ты туда поѣдешь? Вѣдь, тебѣ, все равно, нельзя будетъ съ нимъ жить".
   Теперь ей ужь этого не могутъ сказать, теперь она могла съ нимъ жить, онъ былъ почти на свободѣ, ему нельзя было только выѣзжать изъ N-ской губерніи, но для Ани это было безразлично, быть бы только съ нимъ; выше этого счастья она ничего не могла себѣ представить.
   Во всѣхъ своихъ письмахъ,-- а писала она ему каждую недѣлю,-- краснорѣчиво доказывала она, что ей нѣтъ никакого основанія оставаться за границей и что ей, со дня на день, тягостнѣе переносить съ нимъ разлуку. Она просто понять не могла, почему ему хочется, чтобъ разлука эта продолжалась еще дольше? Воображаетъ, вѣрно, что она соскучится въ глухомъ степномъ городѣ, что ей нуженъ свѣтъ, блескъ, шумъ и роскошь... Какая нелѣпость! Посмотрѣлъ бы онъ, какая ей тоска въ этомъ свѣтѣ; какъ онъ ей чуждъ и противенъ, какъ она зѣваетъ на большихъ балахъ и обѣдахъ, какъ мало интересуетъ ее окружающее общество и съ какимъ восторгомъ мечтаетъ она о крошечной, бѣдной квартиркѣ, въ которой они будутъ вмѣстѣ болтать, читать, работать.
   Николай Ивановичъ отшучивался, какъ могъ, совѣтовалъ отложить отъѣздъ съ мѣсяца на мѣсяцъ въ виду предстоящаго холода, распутицы или жары, смотря по времени года, ссылался на то, что онъ не успѣлъ еще устроиться какъ слѣдуетъ въ N, и тому подобное.
   Онъ писалъ ей рѣдко и мало, отговариваясь тѣмъ, что писать нечего, и откладывая отвѣты на вопросы, которыми она не уставала его закидывать, до личнаго свиданія, но и въ этихъ краткихъ письмахъ Аня ухитрялась прочитывать между строкъ множество непріятныхъ для себя вещей и отвѣты ея становились съ каждымъ разомъ раздражительнѣе и нетерпѣливѣе.
   И вдругъ она смолкла. Прошло недѣли три совсѣмъ безъ писемъ, чего ни разу еще не было съ тѣхъ поръ, какъ имъ представилась возможность переписываться, а затѣмъ Николай Ивановичъ получилъ отъ нея депешу изъ Москвы, въ которой она его увѣдомляла, что дней черезъ десять будетъ въ N.

-----

   -- Не ждали мы тебя такъ скоро, ласточка,-- сказалъ Николай Ивановичъ дочери, когда, послѣ вечерняго чая, они остались вдвоемъ.
   Марья Петровна вышла провожать Часовникова, но посуда на столѣ была еще не убрана и можно было каждую минуту ожидать ея возвращенія.
   -- Предупредила бы ты насъ недѣльки за двѣ, мы бы приготовились и устроили бы тебя покомфортабельнѣе. Глушь, вѣдь, здѣсь, одинъ столяръ на весь городъ. Вздумалъ я ему столикъ письменный заказать, такъ безъ малаго годъ пришлось ждать.
   -- Ничего не надо здѣсь заказывать, отецъ, не стоитъ; мы здѣсь долго не останемся.
   Николай Ивановичъ вскинулъ на нее тревожный взглядъ и хотѣлъ что-то возразить, но промолчалъ.
   -- Видишь,-- продолжала Аня,-- я объясню тебѣ все по порядку, но для этого ты долженъ выслушать меня спокойно и дать мнѣ договорить до конца...
   Она остановилась. Въ комнату вошла Марья Петровна.
   -- Договаривай, договаривай,-- улыбнулся Николай Ивановичъ, отхлебывая маленькими глотками наливку, налитую въ стаканъ.
   -- Когда мы будемъ одни,-- замѣтила Аня.
   И, чтобъ не подымать глазъ на Марью Петровну, на которую ей неловко было смотрѣть, она вынула шахматы изъ коробки и стала разставлять ихъ на столѣ.
   -- Мы и такъ одни,-- возразилъ Николай Ивановичъ съ легкимъ оттѣнкомъ неудовольствія въ голосѣ.-- Марья Петровна свой человѣкъ.
   Аня промолчала. Скверное чувство, заползшее ей въ сердце, съ минуты на минуту все сильнѣе и сильнѣе раздражало ее. Она сознавала, что говорить съ должнымъ спокойствіемъ и сдержанностью не въ силахъ, но откладывать объясненіе ей не хотѣлось,-- ужь слишкомъ мучительна была неизвѣстность. Надо, чтобы онъ зналъ, для чего именно поторопилась она сюда пріѣхать и почему она это сдѣлала, не предупредивши его; надо подѣлиться съ нимъ планами, которые она дѣлала на будущее, и узнать, какъ отнесется онъ къ этимъ планамъ.
   Не дальше какъ сегодня утромъ, подъѣзжая къ N, она была убѣждена, что онъ согласится на все, что она измыслила для себя и для него; теперь же... теперь жутко какъ-то заговорить съ нимъ о будущемъ, и она смутно сознавала, что надо разъяснить прежде настоящее. Но какъ это сдѣлать, чтобъ не оскорбить его и не опечалить и чтобъ онъ, Боже сохрани, не угадалъ, до какихъ предположеній додумалась она насчетъ Марьи Петровны?
   Надо такъ сдѣлать, чтобъ онъ никогда объ этомъ не догадался, и надо самой забыть, надо пріучить себя не думать объ этомъ.
   Аня была не изъ любопытныхъ дѣвушекъ и къ извѣстнымъ тайнамъ чувствовала скорѣе отвращеніе, но она слишкомъ много перестрадала и передумала на своемъ вѣку, слишкомъ много видѣла и слышала, чтобъ къ извѣстнымъ житейскимъ вопросамъ относиться съ преувеличеннымъ ужасомъ брезгливой барышни.
   Неожиданное открытіе очень непріятно изумило ее, правда, и она чувствовала, что долго не оправиться ей отъ этого изумленія, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, она сознавала, что необыкновеннаго и ужаснаго въ этомъ ничего нѣтъ и что никого нельзя винить въ томъ, что ей не пришло въ голову предвидѣть это обстоятельство раньше.
   Чтобы быть вполнѣ вѣрнымъ истинѣ, надо сознаться также и въ томъ, что Аню гораздо больше мучили послѣдствія факта, чѣмъ самый фактъ, и что когда она повторяла себѣ, что такая женщина, какъ Марья Петровна, выдающейся роли въ жизни ея отца играть не можетъ и никакого нравственнаго давленія производить на него не въ состояніи, мысль эта успокопвала ее на время.
   Къ несчастью, она не была въ этомъ вполнѣ увѣрена, и вотъ почему медлила заговорить съ нимъ о томъ, что исключительно касалось ихъ обоихъ и что должно было оставаться между ними въ тайнѣ. Медлила и тогда, когда Марья Петровна, уставивъ посуду на подносъ, вышла съ нимъ въ кухню, притворивъ за собою дверь.
   -- Ну, вотъ, мы и одни, -- сказалъ Николай Ивановичъ.
   Онъ закурилъ папиросу и подлилъ рому въ чай.
   -- Не бойся, никто не войдетъ,-- прибавилъ онъ, подмѣтивъ тревожный взглядъ, брошенный Аней на тонкую досчатую перегородку, отдѣляющую столовую отъ кухни, изъ которой доносился шепотъ и звонъ посуды.
   Аня собралась съ духомъ и начала объяснять, какія у нея данныя предполагать, что ему вскорѣ представится возможность жить гдѣ онъ хочетъ, даже въ Петербургѣ, и приняться за прежнія занятія.
   -- Тебѣ позволятъ давать уроки въ учебныхъ заведеніяхъ. Не вдругъ, конечно, прежде въ частныхъ пансіонахъ, а потомъ и въ гимназіяхъ.
   Николай Ивановичъ злобно усмѣхнулся.
   -- Кто это сказалъ? Таманскій?-- спросилъ онъ съ какимъ-то страннымъ, вызывающимъ выраженіемъ во взглядѣ.
   Аня терпѣливо выдержала этотъ взглядъ.
   -- Да,-- произнесла она чуть слышно.-- Вотъ что, папа,-- продолжала она дрожащимъ отъ сдержаннаго волненія голосомъ,-- прежде чѣмъ продолжать, я должна спросить у тебя одну вещь; обѣщай отвѣчать мнѣ совсѣмъ, совсѣмъ откровенно.
   -- Что такое?-- спросилъ онъ, закуривая новую папиросу.
   -- Ты вѣришь, что"я люблю тебя больше всѣхъ на свѣтѣ?... да?
   Она, пытливо смотрѣла ему въ глаза; произнося эти слова.
   -- Что за глупый вопросъ!-- расхохотался онъ искреннимъ смѣхомъ.
   Радостно забилось у Ани сердце отъ этого смѣха. Онъ лучше всякихъ словъ отвѣчалъ на ёвопросы, тѣснившіеся У нея въ мозгу. Всѣ сомнѣнія ея разлетѣлись въ прахъ отъ этого смѣха.
   "Вотъ онъ, вотъ онъ, тотъ самый, какимъ всегда былъ, тотъ самый дорогой, милый папа! Тотъ самый!" -- повторяла она себѣ мысленно, смотря на него счастливыми, смѣющимися глазами.
   Ей хотѣлось кинуться къ нему на шею, сѣсть къ нему на колѣна и говорить, спрятавъ лицо на его груди; какъ бывало прежде, пять лѣтъ тому назадъ, когда надо было передать ему большой секретъ или сознаться въ какой нибудь важной провинности. Слезы подступали у нея къ горлу при этомъ воспоминаніи, и она глядѣла на него съ такою безконечною нѣжностью, что еслибъ вниманіе Николая Ивановича не отвлеклось въ эту минуту вновь поднявшимся глухимъ шумомъ въ кухнѣ, онъ, навѣрное, самъ притянулъ бы ее къ себѣ.
   И какъ легко было бы тогда говорить!
   Но такъ или иначе, а, разъ начавши опасное объясненіе, надо было довести его до конца.
   -- Я должна непремѣнно поговорить съ тобой о Дмитріѣ Николаевичѣ,-- начала она дрожащимъ голосомъ, съ трудомъ подбирая выраженія и останавливаясь въ нерѣшительности передъ словами, готовыми сорваться съ языка.-- Мнѣ кажется, что ты его совсѣмъ, совсѣмъ не знаешь... онъ... онъ хорошій человѣкъ, право, и еслибъ ты только звалъ, какъ онъ несчастливъ!... Со мной онъ былъ всегда... Я ему всѣмъ обязана, воспитаніемъ и тѣмъ, что съ ума не сошла отъ тоски по тебѣ, всѣмъ, всѣмъ, однимъ словомъ... но главное, и вотъ за это-то я его...
   Люблю, хотѣла она сказать, ю воздержалась.
   -- Уважаю. Онъ такъ хорошо къ тебѣ относится, такъ хорошо.
   Все это она проговорила прерывающимся голосомъ, опустивъ глаза на шахматы, которые нервно переставляла на столѣ. Отецъ слушалъ ее молча, прихлебывая холодный чай изъ стакана и не спуская взглядѣ съ папиросы, дымящейся въ его рукѣ.
   -- Ты знаешь,-- продолжала Аня,-- я была очень предубѣждена противъ него: я думала, что причиной всѣхъ нашихъ несчастій онъ, одинъ онъ, и я его терпѣть не могла... Но теперь я знаю, онъ ни въ чемъ не виноватъ, это все она...
   Голосъ ея дрогнулъ и оборвался. Николай Ивановичъ глянулъ на нее изъ-подъ нависшихъ бровей съ какимъ-то неопредѣленнымъ выраженіемъ не то любопытства, не то удивленія, но не проронилъ ни слова. Аня продолжала:
   -- Про нее я тебѣ скажу вотъ что... такъ она ничтожна, такъ ничтожна, что про нее и думать не стоитъ, вотъ! Это и онъ знаетъ, и я, и ты это долженъ знать.
   Николай Ивановичъ улыбнулся.
   -- Ее положительно нельзя принимать въ серьезъ... и если я вотъ теперь заговорила о ней, то для того только, чтобъ объяснить тебѣ, какъ я на все это смотрю, и чтобъ ты составилъ себѣ вѣрное понятіе объ ею положеніи, и вообще мнѣ хотѣлось бы объяснить тебѣ, что онъ за человѣкъ...
   Она подумала съ минуту.
   -- Во-первыхъ, онъ одинъ изъ всѣхъ... положительно онъ одинъ только понимаетъ, что мое мѣсто возлѣ тебя, что мнѣ нигдѣ нельзя жить, кромѣ какъ съ тобой... И я только съ нимъ однимъ могла говорить объ этомъ... И вотъ что еще,-- торопилась она высказывать мысли, набѣгавшія ей одна за другою на умъ,-- я только съ нимъ и могла говорить о тебѣ. Понимаешь?
   Но Николай Ивановичъ ее не слушалъ.
   -- Такъ онъ съ нею несчастливъ?-- раздумчиво произнесъ онъ.
   -- О, ужасно несчастливъ. -- вскричала Аня.
   -- Да и она... У нея теперь все есть, что ей надо, наряды, красивая обстановка, но въ обществѣ на нее продолжаютъ коситься и многіе не желаютъ съ нею знаться.
   -- Не желаютъ знаться?-- усмѣхнулся Николай Ивановичъ.-- Вотъ какъ! Даже не желаютъ знаться?
   -- Да. И ей это очень прискорбно. Такъ что, въ концѣ-концовъ, и она тоже очень несчастлива и подчасъ ее жалко дѣлается.
   -- Такъ стоило ли...
   Онъ не договорилъ, но Аня подхватила на лету его мысль и поспѣшила ее докончить.
   -- О! Въ томъ-то и дѣло, что не стоило, совсѣмъ, совсѣмъ не стоило!... И теперь они это сознаютъ, въ особенности онъ... У него одна мечта: по возможности загладить...
   -- Ну, объ этомъ я попросилъ бы его не заботиться,-- оборвалъ ее довольно рѣзко Николай Ивановичъ.
   -- Ахъ, папа! Ты меня не понялъ! Я не такъ выразилась... не загладить,-- онъ понимаетъ, что это невозможно,-- а сколько-нибудь... ну, сколько-нибудь убавить свою вину... передо мной! Передо мной!-- прибавила она поспѣшно, испугавшись злобнаго выраженія, сверкнувшаго въ его глазахъ.
   -- Я не могу тебѣ мѣшать пользоваться его благодѣяніями,-- процѣдилъ онъ сквозь зубы.
   Аня похолодѣла отъ этого незаслуженнаго оскорбленія. Какъ же говорить съ нимъ? Какъ объясниться, когда онъ ничего не хочетъ понимать?
   Николай Ивановичъ мелькомъ глянулъ на нее и поспѣшно отвелъ глаза въ сторону. Не могъ онъ не замѣтить, какъ она поблѣднѣла и что слезы выступили у нея на глазахъ.
   -- Пожалуйста, не будемъ больше объ этомъ говорить,-- началъ онъ отрывисто, вынимая дрожащими пальцами хрустальную пробку изъ графина и наливая себѣ рюмку въ стаканъ, въ которомъ чаю оставалось ужь очень мало.-- Я одного только прошу: оставьте меня въ покоѣ, дайте мнѣ забыть. Мнѣ такъ хорошо, когда никто мнѣ про нихъ не напоминаетъ, -- прибавилъ онъ утомленнымъ голосомъ, откидываясь въ изнеможеніи на спинку стула.
   Глаза его осоловѣли и онъ блуждалъ ими по сторонамъ, ни на чемъ не останавливаясь.
   Наступило молчаніе.
   -- Ну, а про работу твою можно говорить?-- спросила Аня, силясь улыбнуться и казаться совершенно спокойной.
   -- Работа? Какая работа?-- переспросилъ онъ, точно очнувшись отъ сна.-- Хотѣлъ опять уроками заняться... нельзя... не позволяютъ... Какая работа?
   -- Да тотъ курсъ литературы, надъ которымъ ты еще въ Петербургѣ началъ заниматься? Помнишь? Ты мнѣ писалъ, что опять за него принялся.
   -- Это въ прошломъ году? Помню, помню... ты мнѣ еще книги прислала... помню.
   -- Ты, вѣрно, бросилъ этотъ трудъ?-- настаивала Аня.
   -- Бросилъ... Вотъ уроки бы... это бы отлично... ну, нельзя, не позволяютъ,-- бормоталъ онъ себѣ подъ носъ и опять смолкъ.
   Но вдругъ взглядъ его оживился, онъ поспѣшно повернулъ голову къ двери и сталъ внимательно прислушиваться.
   Въ кухнѣ шептанье и возня усиливались, сдвигали что-то тяжелое съ мѣста и вдругъ раздался трескъ, звонъ разбивающейся посуды и сдавленное: охъ!
   Николай Ивановичъ, какъ ужаленный, сорвался съ мѣста и опрометью кинулся на этотъ крикъ. Аня послѣдовала за нимъ, но ей стремительно захлопнули дверь передъ носомъ.
   Постоявъ въ нерѣшительности передъ этой запертой дверью, она вернулась на прежнее мѣсто и стала машинально прислушиваться.
   -- Маша, ты ушиблась?-- слышался встревоженный голосъ Николая Ивановича черезъ перегородку.
   Отвѣты произносились такимъ тихимъ шепотомъ, что разслышать ихъ не было никакой возможности. Но Николай Ивановичъ съ Анисьей тихо разговаривать не умѣли.
   -- Я имъ говорила... Ништо можно одной такой сундучище!... Долго-ль надорваться!... Ну, какъ поползъ, какъ поползъ, намъ ужь и не сдержать,-- объясняла Анисья.
   -- Да вы бы меня позвали... Господи! Кровь! Откуда?-- вырвалось ужь совсѣмъ громко у Николая Ивановича.
   А затѣмъ опять шепотъ и опять его взволнованный голосъ:
   -- Какъ ничего? Да развѣ я не вижу! Тебѣ все ничего... Очень нужно было... Воды скорѣе!... Ну что, легче, легче?
   Фразы произносились отрывисто, съ длинными промежутками молчанія, но Аня поняла, что Марья Петровна что-то такое уронила на себя и ушиблась.
   Какъ все это подѣйствовало на него! Этотъ голосъ, прерывающійся отъ волненія, нѣжный, любящій... Точно онъ съ нею говоритъ, съ Аней!
   Опять сжалось у нея сердце отъ боли. А за перегородкой возня продолжалась, но теперь всѣ уже шептались такъ тихо, что ничего нельзя было разобрать.
   Зашипѣли гдѣ-то часы и продребезжали двѣнадцать. И опять все смолкло, а затѣмъ, среди наступившей тишины, снова раздался голосъ Николая Ивановича:
   -- Успѣется... подождетъ...
   Это было произнесено съ раздраженіемъ и досадой.
   Аня поднялась съ мѣста и, блѣдная, съ дрожащими губами, подошла къ затворенной двери.
   -- Я пойду спать, папа, ужь поздно,-- проговорила она.
   Слова съ трудомъ вырывались изъ горла, сдавленнаго истерической спазмой.
   -- Сейчасъ, сейчасъ, подожди минуточку.
   И почти тотчасъ же Николай Ивановичъ вошедъ въ комнату. У него былъ сконфуженный видъ и онъ пожимался какъ-то весь, точно отъ холода. Одинъ рукавъ сюртука былъ засученъ и разстегнутая манжетка была вся мокрая.
   -- Марья Петровна ушиблась... полѣзла за сундукомъ... они у нея одинъ на другомъ стоятъ, большущіе! Хотѣла снять тотъ, что поменьше, и устроить себѣ на немъ постель... Эти бабы! Вѣчно глупятъ! Ни на каплю нѣтъ мозговъ въ головѣ,-- путался онъ въ словахъ.
   Теперь, когда внезапное возбужденіе, встряхнувшее его нервы, миновало, хмѣль снова начиналъ одолѣвать его. Дрожащей рукой ощупалъ онъ графинъ съ ромомъ и, выливъ все, что въ немъ оставалось, въ стаканъ, въ которомъ не было ужь ни капли чаю, сталъ пить, не глядя на дочь
   Она остановила его руку, когда онъ ужь въ третій разъ подносилъ стаканъ къ губамъ.
   -- Папа, что ты дѣлаешь? Вѣдь, чаю-то больше нѣтъ!-- вскричала она, усиливаясь смѣяться.-- Экой ты вѣтрогонъ!
   Онъ на мгновеніе очнулся.
   -- И въ самомъ дѣлѣ! Я и не посмотрѣлъ... дую себѣ ромъ, какъ воду.
   Покорно поставивъ стаканъ на прежнее мѣсто, онъ грузно опустился на стулъ.
   -- Ну, поговоримъ, дочка, поговоримъ,-- началъ онъ заплетающимся языкомъ.-- Ты хотѣла что-то про Таманскаго...
   -- Лучше завтра, папа.
   -- Что же такъ? Я ничего... я только... ты, конечно, всего знать не можешь... онъ, видишь ли, онъ... Я, вѣдь, тогда... ему въ глаза сказалъ... его превосходительству... прямо сказалъ, что онъ... па-адлецъ!... Скушалъ... ничего... потому самъ... самъ долженъ понимать... Я тебѣ это когда-нибудь., все въ подробности... разскажу... все... все... Я что-жь?... Я ничего... я не злой человѣкъ... я только... Ужь слишкомъ наболѣло у меня тогда...
   Онъ опять потянулся за стаканомъ и вдругъ поднялъ голову и глаза ихъ встрѣтились. Взглядъ его на мгновеніе осмыслялся я онъ улыбнулся жалкой, смущенной улыбкой.
   -- Привыкъ я, послѣ морфія-то... Скука, знаешь, хоть;бы ребятишекъ дали учить, а то ничего... тоска! Ну, и привыкъ... не могу ужь удержаться... Ты меня не-осуждай... я, право... вотъ я тебѣ когда-нибудь... разскажу... Мучили они меня, мучили...
   И опять, глянувъ на нее блуждающимъ взглядомъ и все съ тою же смущенною улыбкой, онъ хотѣлъ еще что-то прибавить, но Аня обвила руками его шею и зажала ему ротъ поцѣлуями.
   Никогда, можетъ быть, не любила она его такъ нѣжно, какъ теперь.
   

Глава II.

   На темно-красномъ коврѣ съ рисункомъ изъ тѣней того же цвѣта, мягко сливающихся съ фономъ, низкая, модная мебель, обитая гранатнымъ бархатомъ, служила какъ бы продолженіемъ дорогихъ обой того же цвѣта.
   Противъ оконъ, задрапированныхъ легкимъ бѣлымъ кружевомъ, сквозь которое почти безпрепятственно проникалъ дневной свѣтъ и лучи солнца, бѣлый мраморный каминъ съ зеркаломъ, отражающимъ высокія пальмы и другія рѣдкія растенія, артистически сгруппированныя искусною рукой. Изваянія по угламъ, да нѣсколько гравюръ и картинъ въ темныхъ рамахъ по стѣнамъ.
   По одному тому, какъ картины эти были развѣшаны, можно было признать въ хозяинѣ дома любителя и знатока искусства; но любителемъ и знатокомъ былъ не онъ, князь Аркадій Немировъ, а она, княгиня Марья Владиміровна, худощавая, невзрачная особа, лѣтъ тридцати пяти, съ добрыми глазами, немного печальными, всегда задумчивыми, и сѣровато-блѣднымъ лицомъ.
   Это она настояла на томъ, чтобы любимыя ею съ дѣтства сокровища искусства были перевезены изъ родоваго помѣстья, разореннаго, заложеннаго и перезаложеннаго, въ тотъ захолустный городъ, куда мужа ея назначили губернаторомъ.
   На замѣчаніе князя, что ихъ въ N обѣщали продержать недолго, и на совѣтъ его отложить трату на перевозку картинъ до новаго назначенія въ городъ, болѣе близкій къ центру и менѣе похожій на ссылку, княгиня возразила, что чѣмъ дальше она будетъ жить отъ роднаго гнѣзда, отъ близкихъ ея сердцу людей и обстановки, тѣмъ нужнѣе ей эти картины.
   Что же касается сокращенія расходовъ, необходимость которыхъ она, во всякомъ случаѣ, сознавала гораздо лучше мужа, княгиня надѣялась сдѣлать это экономіей въ нарядахъ.
   Это наверстываніе непроизводительныхъ тратъ на такомъ существенно важномъ предметѣ, какъ оно становилось поперегъ горла князю каждый разъ, когда ему случалось видѣть свою супругу рядомъ съ расфранченными N-скими щеголихами. Какою жалкой и мизерной казалась губернаторша въ своихъ старомодныхъ платьяхъ, много разъ передѣланныхъ, вывернутыхъ на изнанку, чищенныхъ и перечищенныхъ, съ заштопанными кружевами, лоснящимися лентами, смятыми цвѣтами и развившимися перьями! Да хоть бы выкупала она это свѣтскимъ лоскомъ, умѣньемъ пустить пыль въ глаза своимъ блестящимъ воспитаніемъ или, по крайней мѣрѣ, самоувѣренностью женщины высшаго общества, надышавшейся до пресыщенія атмосферой элегантныхъ аристократическихъ гостинныхъ. А, между тѣмъ, ее до сихъ поръ тамъ не забывали, до сихъ поръ получала она оттуда письма, подписанная именами, извѣстными всей Россіи. Не умѣла княгиня даже и этимъ пользоваться. А ужь чего, кажется, проще и понятнѣе. Часто случалось такъ, что письма эти подавались ей при гостяхъ, въ присутствіи какой-нибудь барыни болтуньи, способной весь городъ объѣздить для того только, чтобы всюду разсказать, что губернаторша находится въ интимной перепискѣ съ такимъ-то лицомъ или съ такимъ-то... "Сама видѣла, при мнѣ письмо получила" и т. д.
   Безтактность и ненаходчивость супруги приводили князя въ изумленіе.
   Бывали минуты, когда, раздосадованный невозможностью пользоваться, какъ хотѣлось бы, связями своей жены, князь начиналъ сомнѣваться въ ея здравомъ умѣ. Вспоминались при этомъ разсказы про ея отца: слылъ умницей, философомъ, великимъ администраторомъ, а подъ конецъ самымъ непростительнымъ образомъ сплоховалъ, не угадалъ, откуда дуетъ вѣтеръ, упорно шелъ противъ теченія до тѣхъ поръ, пока волна не сбила его съ ногъ, не съумѣлъ подладиться ни къ обстоятельствамъ, ни къ людямъ и слетѣлъ съ пьедестала стремглавъ, какъ глупецъ.
   А мать, извѣстная красавица, прославившаяся по всей Европѣ своими остроумными эксцентричностями и скончавшаяся въ лечебницѣ знаменитаго психіатра въ Парижѣ?
   Отъ людей, коротко знавшихъ ихъ обоихъ, князь слышалъ, что жена его наслѣдовала отъ матери одни только глаза съ выраженіемъ тихой грусти, отца же своего она напоминала и голосомъ, мягкимъ и ровнымъ, и складомъ рѣчи, и простотою обращенія.
   Для него, князя Немирова, жизненный путь былъ до сихъ поръ и легокъ, и пріятенъ. На каждомъ шагу поблажки самолюбію, во всемъ побѣды и удачи, что ни затѣетъ -- блестящій успѣхъ. И всегда такъ было, съ тѣхъ поръ, какъ, вынувъ случайно на экзаменѣ изъ математики именно тотъ единственный билетъ, который онъ вытвердилъ наизусть, тринадцатилѣтній князекъ поступилъ первымъ въ одно изъ привилегированныхъ заведеній. Первымъ удержался онъ до конца, первымъ въ люди вышелъ и съ тѣхъ поръ всегда и вездѣ первымъ. Онъ такъ къ этому привыкъ., что ему странно бы казалось, еслибъ было иначе, и когда почтенный сановникъ, напутствуя его послѣдними наставленіями къ мѣсту новаго назначенія, замѣтилъ ему съ улыбкой, что провинція не привыкла къ такимъ юнымъ губернаторамъ и что ему нужно будетъ много такта, чтобъ заставить забыть свою молодость, князь Немировъ едва удержался отъ смѣха.
   Свои административныя способности онъ съ умѣлъ проявить такъ быстро, что въ какихъ-нибудь два-три года обратилъ на себя вниманіе начальства, и докладами за двѣ тысячи верстъ сдѣлалъ для своей карьеры больше, чѣмъ еслибъ, какъ совѣтовали ему многіе, безсмѣнно пребывалъ на глазахъ у начальства.
   Черезъ многочисленныхъ пріятелей, у него во всѣхъ государственныхъ учрежденіяхъ были друзья,-- князю Немирову извѣстенъ былъ ходъ и направленіе административной машины не только въ настоящее время, но также и то, что было на очереди. Узналъ онъ, такимъ образомъ, очень скоро, даже раньше многихъ въ Петербургѣ, о проектѣ коммиссіи, въ которой должны были засѣдать, выдающіеся по уму и способностямъ, "люди будущаго", какъ характеризировалъ ихъ тотъ, кто ее измыслилъ. Можно себѣ представить, какъ страстно желалъ N-скій губернаторъ попасть въ число ихъ. Для достиженія этой цѣли были пущены въ ходъ крайнія мѣры и послѣ продолжительнаго разговора съ женой, начавшагося словами: "vous savez, chère amie, combien il me répugné d'abuser de vos relations a la cour", княгиня написала два письма въ Петербургъ, среди которыхъ были вставлены фразы, списанныя слово въ слово съ замѣтокъ, набросанныхъ ей на память мужемъ. О результатѣ этихъ писемъ князь узналъ изъ переписки съ друзьями; не прошло и мѣсяца, какъ ему не безъ удивленія сообщали, что имя его стоитъ однимъ изъ первыхъ въ секретномъ спискѣ "людей будущаго".
   По мѣрѣ того, какъ укрѣплялась въ немъ увѣренность въ скоромъ отъѣздѣ отсюда, возрастала и мягкость обращенія его со всѣми и по истинѣ отеческая заботливость о подчиненныхъ, которыхъ онъ цѣлыми десятками, неожиданно и некстати, представлялъ къ чинамъ и денежнымъ наградамъ, для того только, чтобъ оставить добрую по себѣ память. Съ той же цѣлью медлилъ онъ вершить судъ и расправу тамъ, гдѣ это было въ его власти, и медлилъ приводить въ исполненіе зависящія отъ него мѣры строгости, предоставляя все это своему преемнику. Всегда либеральный на словахъ, онъ сталъ заходить въ этомъ такъ далеко, какъ ни одинъ еще губернаторъ не заходилъ. За словами проявились у N-скаго губернатора и поступки: при встрѣчахъ на улицѣ или въ общественныхъ мѣстахъ съ учителями гимназіи и тому подобнымъ людомъ, споконъ вѣка стоявшимъ особнякомъ въ провинціи, князь самъ заговаривалъ съ ними и приглашалъ ихъ къ себѣ бесѣдовать о такихъ предметахъ, какъ устройство воскресныхъ школъ или публичныхъ чтеній, съ цѣлью популяризировать науку и знакомить степняковъ съ произведеніями русской и иностранной литературы.
   Новымъ настроеніемъ градоначальника воспользовалась одна изъ первыхъ его супруга, чтобъ пустить въ ходъ въ самыхъ широкихъ размѣрахъ филантропическія затѣи, до которыхъ она была такъ же падка, какъ мужъ ея до славы и до преобладанія надъ своими ближними. Въ самомъ непродолжительномъ времени устроились, по ея иниціативѣ, два концерта и лоттерея, на которыхъ весь городъ веселился на славу. Концерты дали пятьдесятъ два рубля съ копѣйками выручки, а лоттерея сто тридцать семь рублей безъ копѣекъ, а затѣмъ стая черносалопницъ и разныхъ спившихся до потери человѣческаго образа проходимцевъ, съ десяти часовъ утра до двухъ пополудни, осаждали подъѣздъ губернаторскаго дома, въ чаяніи подачекъ, которыя раздавались молоденькимъ чиновникомъ особыхъ порученій Пыжовымъ отъ имени предсѣдательницы дамскаго комитета, княгини Немировой.
   Кромѣ того, и тоже благодаря благодушному настроенію князя, княгинѣ удалось пристроить въ его канцелярію, и все на мѣста съ окладами, съ десятокъ такихъ идіотовъ, которыхъ за неспособность, лѣнь и пьянство ни на какой службѣ нельзя было держать.
   Поощренная блестящими результатами на поприщѣ общественной дѣятельности, княгиня возмечтала увѣковѣчить свое имя въ здѣшней губерніи основаніемъ пріюта для маленькихъ дѣвочекъ. Оказалось, что и князю та же самая мысль пришла въ голову.
   Устройство пріюта сдѣлалось злобой дня въ городѣ. Во всѣхъ домахъ только и разговору было, что о совѣщаніяхъ, происходившихъ у губернаторши по этому предмету. Заразившись либеральными взглядами супруга, княгиня назначила у себя два дня въ недѣлю для этихъ совѣщаній и разослала приглашенія всѣмъ городскимъ дамамъ безъ исключенія, даже и тѣмъ, которыхъ никуда не принимали за двусмысленное поведеніе, и тѣмъ, которыхъ вошло въ привычку игнорировать по другимъ причинамъ.
   На первомъ же совѣщаніи свершилось столько непріятныхъ столкновеній, высказано было столько колкостей, а затѣмъ разнеслось по городу такое множество неимовѣрныхъ измышленій, что испуганной губернаторшѣ пришлось назначить еще два вечера въ недѣлю для избранныхъ, съ тѣмъ, чтобы обсуждать безпорядки, происходящіе на общихъ собраніяхъ, рѣшать, кого сажать съ кѣмъ рядомъ, кого подальше другъ отъ друга, какіе вопросы затрогивать, какихъ избѣгать и тому подобное.
   На вечерахъ этихъ было обыкновенно довольно скучно и однообразно. Являлись на нихъ неизмѣнно одни и тѣ же лица: жена предсѣдателя, мадамъ Иванова, глупая и добрая женщина среднихъ лѣтъ, вице-губернаторша мадамъ Синявина, почтенная мать семейства, по уши поглощенная хлопотами о дѣтяхъ и хозяйствѣ, преждевременно посѣдѣвшая отъ постоянныхъ и тщетныхъ усилій жить на три тысячи рублей въ годъ такъ, какъ другіе живутъ на пятнадцать.
   Можно было также встрѣчать на этихъ вечерахъ Софью Львовну Гальскую, сестру предводителя дворянства, молодящуюся старую дѣву, выучившуюся, во время продолжительнаго пребыванія въ Парижѣ, такъ искусно раскрашивать себѣ лицо и подводить брови, что издали ей больше тридцати лѣтъ никто бы не далъ. Софья Львовна считалась большой пріятельницей не только княгини, но и князя, и ее можно было встрѣчать у Немировыхъ и Немировыхъ у нее почти каждый день. Очень богатая, хорошей фамиліи, съ большими связями въ Москвѣ и въ Петербургѣ, она жила въ N для брата, который былъ вдовъ, имѣлъ единственную дочь, воспитывающуюся въ институтѣ, и по должности долженъ былъ жить открыто. Благодаря Софьѣ Львовнѣ, домъ, въ которомъ она занимала мѣсто хозяйки, считался самымъ пріятнымъ въ городѣ, и попасть на вечера, устраиваемые ею всегда съ какимъ-нибудь развлеченіемъ, съ музыкой, чтеніями, считалось большой честью и цѣнилось тѣмъ болѣе высоко, что чести этой далеко не всѣ удостоивались. Она бы ни за что, напримѣръ, не пригласила къ себѣ запросто такую дамочку, какъ хорошенькая вдовушка Лидія Филипповна Томилина, которая являлась къ губернаторшѣ когда только ей вздумается, да еще не одна, а всегда въ сопровожденіи одного или двухъ изъ своихъ обожателей.
   Изъ мужчинъ неизмѣннымъ посѣтителемъ jour fixe княгини былъ молодой помѣщикъ Птичкинъ, замѣчательный тѣмъ, что онъ могъ просидѣть цѣлый вечеръ, не издавая ни единаго звука и не проявляя ни малѣйшаго признака жизни, такъ что всѣ забывали объ его присутствіи и всегда пугались, когда онъ неожиданно поднимался съ мѣста, чтобъ откланяться передъ уходомъ.
   Являлся почти всегда, въ началѣ или въ концѣ вечера, и докторъ Стрыжовъ, крупная, тяжелая фигура съ добродушнымъ круглымъ лицомъ и маленькими голубыми глазами, особенно смѣшными, когда онъ старался выражать ими сантиментальную нѣжность.
   Докторъ слылъ либераломъ и до цинизма откровеннымъ человѣкомъ, а также за ловеласа первостатейнаго, лжеца большой руки и короткаго пріятеля губернатора. Да и губернаторша питала къ нему непонятную слабость и извиняла такіе его поступки и скандалы, которые другому не простила бы.
   Съ докторомъ князь познакомился до женитьбы, на какой-то ревизіи въ Сибири, гдѣ они случайно сошлись и, мѣсяца три проживъ на одной квартирѣ, сдѣлались друзьями на всю жизнь.
   Князь положительно не могъ обойтись безъ доктора Стрижова; когда его назначили сюда губернаторомъ, онъ немедленно сталъ хлопотать о томъ, чтобы пріятеля перевести сюда на мѣсто инспектора врачебной управы, и успокоился только тогда, когда хлопоты эти увѣнчались успѣхомъ.
   Въ домѣ губернатора докторъ считался своимъ человѣкомъ: онъ заказывалъ повару свои любимыя кушанья къ обѣду, дѣлалъ выговоры, когда они были изготовлены не по его вкусу; заходилъ сюда во всякое время дня и ночи, заваливался спать въ кабинетѣ князя, и на половину княгини имѣлъ всегда доступъ, даже и тогда, когда она никого не принимала.
   Фамильярность его съ губернаторомъ доходила до того, что, забывшись, онъ иногда при всѣхъ говорилъ ему ты, а въ пьяномъ видѣ честилъ его за глаза Аркашкой. N-ское общество относилось къ доктору Стрыжову весьма благосклонно и мирилось съ закулисной стороной его жизни и характера во имя его безконечной веселости, изобрѣтательности по части всевозможныхъ развлеченій и наивнаго добродушія.
   Въ тотъ вечеръ въ гранатной бархатной гостинной княгини Немировой доктора Стрыжова не было и потому, можетъ быть, было особенно скучно и тихо. Въ группѣ дамъ, окружавшей хозяйку, у стола съ большой лампой подъ розовымъ абажуромъ разговоръ не клеился. Княгиня была чѣмъ-то озабочена и при малѣйшемъ шумѣ оглядывалась на дверь въ длинную бѣлую залу. Она, видимо, ждала кого-то. Это замѣтила и хорошенькая вдовушка Лидія Филипповна изъ уютнаго уголка у камина, въ которомъ, растянувшись на мягкой кушеткѣ, она сладко подремывала подъ воркованіе юнаго кандидата на судебныя должности Антипольскаго.
   -- Кого она ждетъ?-- задавала себѣ мысленно вопросъ вдовушка, съ любопытствомъ всматриваясь въ группу у стола съ лампой.
   Княгиня ждала доктора Стрыжова съ одной дѣвушкой, которую никто еще изъ здѣшняго beau monde не зналъ, во-первыхъ, потому, что она всего только съ мѣсяцъ тому цазадъ пріѣхала изъ-за границы, а, во-вторыхъ, потому, что, по общественному своему положенію, она принадлежала къ разряду тѣхъ, которыхъ въ великосвѣтскихъ гостинныхъ принято игнорировать. Игнорировала бы ее и губернаторша, если бы не докторъ Стрыжовъ, который со свойственной ему навязчивостью вынудилъ у нея согласіе принять эту особу именно сегодня, не давши ей, при этомъ, ни обсудить какъ слѣдуетъ этотъ поступокъ, ни предупредить о немъ князя. Правда, что этотъ послѣдній уже слышалъ объ этой дѣвушкѣ и отъ доктора, который трубилъ о ней по всему городу, и отъ другихъ; онъ даже говорилъ женѣ, что пріѣзжая его интересуетъ по близкому родству съ однимъ изъ важнѣйшихъ представителей администраціи, Таманскимъ, про котораго въ Петербургѣ опять заговорили. Проектъ онъ какой-то очень умный сочинилъ или что-то въ этомъ родѣ. Но все же, прежде чѣмъ знакомиться съ этой особой, надо было очень и очень подумать. Никогда княгиня ничего не дѣлала безъ согласія мужа.
   Докторъ засталъ ее сегодня врасплохъ; навравъ, по обыкновенію, съ три короба о томъ, что князь самъ желаетъ познакомиться съ пріѣзжей, что ему это даже очень будетъ полезно, такъ какъ она можетъ его сблизить съ Таманскимъ, онъ, наконецъ, упомянулъ вскользь и о томъ, что князю будетъ очень пріятно, если знакомство это совершится скорѣе, сегодня, а затѣмъ стремительно вышелъ, объявивъ, что вечеромъ привезетъ барышню. Княгиня заволновалась, кричала ему вернуться, посылала за нимъ людей, но отъ него и слѣдъ простылъ. Уже по одной этой поспѣшности можно было догадаться, что дѣло не совсѣмъ чисто и что почтенный Василій Васильевичъ солгалъ, увѣряя, что хлопочетъ о скорѣйшемъ знакомствѣ княгини съ Астафьевой съ вѣдома князя. На бѣду этотъ послѣдній обѣдалъ сегодня у архіерея и раньше, какъ часовъ въ десять, домой не вернется, такъ что и предупредить его нельзя было.
   Вотъ почему княгиня была такъ взволнована и такъ тревожно озиралась на дверь въ залу. По мѣрѣ того, какъ время шло, ей все чаще и чаще мелькала мысль, что, можетъ быть, что-нибудь помѣшало доктору исполнить свое намѣреніе, но она слишкомъ хорошо его знала, чтобъ останавливаться на такомъ утѣшительномъ предположеніи; она знала, что, когда ему что-нибудь хотѣлось, онъ всегда ставилъ на своемъ и, какъ капризный ребенокъ, стремился къ цѣли всѣми путями и во что бы то ни стало.
   На бронзовыхъ часахъ, украшавшихъ каминъ, прозвонило десять. Паузы въ разговорѣ о выборѣ пьесы для спектакля и о живыхъ картинахъ становились все продолжительнѣе и продолжительнѣе: Засѣдающія съ работой въ рукахъ на бархатныхъ пуфахъ зѣвали, а хозяйка, со свойственнымъ ей движеніемъ испуганной птицы, все чаще и чаще оглядывалась на дверь въ залу.
   -- Кого это она ждетъ?-- повторила вдовушка въ полголоса тотъ самый вопросъ, который у нея давно уже вертѣлся на умѣ.
   И, при этомъ, она движеніемъ подбородка указала правовѣду на губернаторшу.
   Юнецъ вздрогнулъ.
   Онъ такъ засмотрѣлся на хорошенькую ножку въ элегантной туфелькѣ, которую собесѣдница его выставляла изъ-подъ юбокъ, что не могъ вдругъ собраться съ мыслями.
   Вдовушка расхохоталась.
   -- Какое у васъ глупое лицо! Что съ вами, птенчикъ? О чемъ замечтались?-- спрашивала она, подбирая подъ себя ножки и мѣняя позу.-- Ну, что же вы? встряхнитесь же!
   -- Вы что спрашивали? Я не разслышалъ...
   Она съ гримаской передернула плечами и сладко зѣвнула:
   -- Vous devenez tout a fait bête, mon cher! Здѣсь можно спать, но ужь по такъ, какъ у себя дома, въ постели...-- И, возвысивъ голосъ, она обратилась къ хозяйкѣ и спросила:-- Княгиня, вы сегодня доктора не ждете? Я хотѣла посовѣтываться съ нимъ насчетъ м-сье Антипольскаго. На него легкое помѣшательство находитъ, и я боюсь оставаться съ нимъ наединѣ.
   Дамы улыбнулись всѣ, кромѣ княгини, которая, повидимому, разслышала только первыя слова Лидіи Филипповны.
   -- Доктора? Не знаю... впрочемъ, да, онъ хотѣлъ заѣхать, онъ непремѣнно долженъ пріѣхать,-- проговорила она, запинаясь
   -- Индюшка!-- процѣдила сквозь зубы вдовушка.
   Правовѣдъ фыркнулъ такъ громко, что всѣ обернулись въ ихъ сторону, но вдовушка его выручила.
   -- Рѣшили вы что-нибудь насчетъ спектакля, mes dames? Не мѣшало бы скорѣе покончить съ этимъ вопросомъ. Который вечеръ мы собираемся и ничего изъ этого не выходитъ,-- затараторила она съ большимъ оживленіемъ, чтобы отвлечь вниманіе отъ своего кавалера, который продолжалъ нервно хохотать, уткнувъ носъ въ платокъ.
   -- Вѣдь, вы только подумайте, сколько хлопотъ предстоитъ вамъ еще съ этимъ спектаклемъ! Надо раздать роли, готовить костюмы, а тамъ -- ссоры на репетиціяхъ...
   -- Да мы еще не рѣшили какую пьесу выбрать,-- кротко замѣтила княгиня.
   -- Я предлагаю "Горе отъ ума",-- объявила сестра предводителя.-- Роль Софьи я хорошо знаю; мнѣ приходилось играть ее на домашнемъ спектаклѣ въ Петербургѣ. Прелестно! Вамъ эта роль очень идетъ,-- вскричала вдовушка.-- "Въ семнадцать лѣтъ вы разцвѣли прекрасно..." -- продекламировала она, напирая на слово семнадцать, и, нагнувшись къ правовѣду, прибавила шепотомъ:-- впрочемъ, съ ея искусствомъ гриммироваться, можно и грудныхъ младенцевъ изображать
   Правовѣдъ опять чуть было не фыркнулъ, но она такъ ущипнула ему руку повыше локтя, что припадокъ смѣха моментально прекратился и на глаза его даже навернулись слезы отъ боли. Вся эта сцена прошла незамѣченной. Г-жу Томилину принимали вездѣ и даже заискивали въ ней, но когда она забивалась въ темные уголки съ молодыми людьми, всѣ считали неудобнымъ вслушиваться и всматриваться въ то, что тамъ происходитъ. Вошло также въ привычку не возражать на ея колкости и дерзости: слишкомъ ужь бойко сыпала она ими направо и налѣво; отгрызаться отъ нея даже мужчины отказывались.
   -- Гдѣ же намъ сладить съ такимъ великимъ произведеніемъ?-- замѣтила хозяйка.-- "Горе отъ ума"! Да надо быть вполнѣ артистами, чтобъ браться за такую вещь.
   Долго молчавшая мадамъ Синявина рѣшилась, наконецъ, высказать свое мнѣніе.
   -- А знаете пьесу: "Простолюдинка или материнская любовь"?
   -- Или "Коза въ сарафанѣ",-- подсказала вдовушка.
   Вице губернаторша такъ опѣшила, что не нашлась что отвѣтить. Прочія дамы тоже предпочли оставить выходку вдовушки безъ вниманія.
   -- Лучше изъ Островскаго что-нибудь,-- поспѣшила заявить княгиня.
   Но вдовушка не унималась.
   -- А по моему, mes dames, всего лучше вотъ что: поставьте-ка.. "La belle Hélène". По крайней мѣрѣ, скучно не будетъ и всѣмъ найдутся подходящія роли.
   Она начала распредѣлять эти роли такъ находчиво и остроумно, что чинный кружокъ у стола съ лампой не могъ удержаться отъ смѣха.
   Хорошенькой вдовушкѣ было сегодня очень весело, какъ и всегда, впрочемъ; она была красива, богата, здорова, съ бойкимъ умомъ и холоднымъ сердцемъ, съ чувственнымъ темпераментомъ и независимостью правилъ; жизнь не могла не представляться ей вѣчнымъ праздникомъ. На людей она смотрѣла, какъ на забаву; отыскивать во всемъ и во всѣхъ смѣшныя стороны и ловко выставлять ихъ на показъ было ея любимымъ занятіемъ.
   -- А картины? Какія вы поставите картины? Неужели и этого даже до сихъ поръ не могли рѣшить?-- спросила она.
   -- Я выбрала нѣсколько гравюръ, но надо узнать мнѣніе другихъ,-- замѣтила княгиня.
   -- Если взять что-нибудь изъ Каульбаха, напримѣръ, или изъ Доре...
   Ей не дали договорить.
   -- Лучше изъ миѳологіи, княгиня! Костюмовъ не надо, ужь одно это чего стоитъ,-- продолжала балаганить вдовушка.-- Докторъ-то, докторъ-то какъ будетъ хорошъ Бахусомъ или Силеномъ, чудо! Я умѣю дѣлать цвѣты изъ бумаги и ужь, такъ и быть, смастерю ему вѣнокъ изъ виноградныхъ листьевъ... Душка этотъ докторъ! Давно что-то не видѣлись мы съ нимъ... Продулся въ карты, вѣрно, и по этой причинѣ въ уныніе впалъ и съ какой-нибудь добродѣтельной женщиной сантиментальную канитель разводитъ или мечтаетъ о томъ, чтобъ вступить "въ станъ погибающихъ за великое дѣло любви" и омыть надѣланныя пакости, или о женитьбѣ на благонравной дѣвицѣ,-- прибавила она, подмигивая на вице-губернаторшу и предсѣдательшу, которыя при имени доктора, обѣ точно сговорившись, съ достоинствомъ выпрямились и брезгливо выпятили нижнія губы.
   -- Удивительно, какъ это его до сихъ поръ никто не изловилъ въ подобную минуту и не женилъ на себѣ, -- продолжала со смѣхомъ вдовушка,-- это такъ легко! А еще говорятъ, что у насъ есть маменьки, которыя ловять жениховъ! Пусть обратятся ко мнѣ; я ихъ научу, какъ заманить его въ сѣти.
   -- А, можетъ быть, онъ ужь... пойманъ, -- усмѣхнулась княгиня.
   -- Что такое? Новая пассія, вѣрно? Влюбленъ? Въ кого, въ кого?-- заволновалась вдовушка.
   Хорошенькое личико оживилось любопытствомъ, свѣтлые глаза заискрились, подвижныя ноздри зашевелились.
   -- Въ кого, въ кого?-- повторяла она, капризно постукивая высокими каблучками по мягкому ковру.
   -- Это секретъ,-- сдержанно улыбнулась княгиня.
   -- Секретъ? Вы шутите, княгиня! Развѣ у лысаго могутъ быть секреты? Секретъ! Да секретъ этотъ завтра же весь городъ узнаетъ; онъ самъ всѣмъ разболтаетъ... Да ужь и разболталъ, можетъ быть; развѣ у него удержится что-нибудь? Антипольскій, вы не слышали?-- обратилась она къ правовѣду и, не дождавшись отвѣта, добавила:-- да нѣтъ, гдѣ ужь вамъ! Vous êtes si serin! Такъ вы не хотите мнѣ сказать, княгиня?
   -- Да право же я не могу, il m'а fait jurer...
   -- Mais il fait toujours jurer, а потомъ самъ же всѣмъ и разскажетъ; это его всегдашняя замашка... Вѣдь, мнѣ стоитъ только послать за нимъ, и онъ мнѣ все выболтаетъ... завтра же выболтаетъ.
   -- Врядъ ли такъ скоро,-- усомнилась княгиня.
   -- Увидите, увидите! Развѣ онъ можетъ удержаться, чтобъ не болтать? Ни за что! Помните, когда онъ ухаживалъ за Богдановой? Весь городъ это зналъ, даже въ булочныхъ объ этомъ болтали, честное слово! А когда онъ бѣсновался изъ-за Верхушкиной? А когда онъ таялъ передъ вашею дочерью, Лизавета Александровна? А потомъ съ ума сходилъ по вашей кузинѣ, Зинаида Дмитріевна? Помните?-- обращалась она поочередно къ дамамъ, окружавшимъ губернаторшу, и вдругъ разразилась громкимъ, неудержимымъ хохотомъ.-- А романъ его со мной? О, Господи! Я тогда до истерики хохотала... Вспомнить не могу равнодушно эту шарообразную фигуру, съ лысой головой... борода лопатой... и на колѣнахъ! Честное слово, mes dames! Мы сидѣли въ будуарѣ, я на отоманкѣ, а онъ на табуретѣ... вралъ онъ всякую ерунду, но обыкновенію, и вдругъ какъ грохнется! И лепечетъ что-то сквозь слезы, и ловитъ мою ногу, чтобъ поцѣловать... Я такъ и покатилась со смѣху; встаньте, говорю, встаньте! Что за глупости! Ну, вдругъ войдетъ кто-нибудь, встаньте! А онъ-то плачетъ, онъ-то плачетъ... И, вѣдь, настоящими слезами, ей-Богу! Всю ботинку вымочилъ. И, наконецъ, хочетъ подняться и не можетъ... Пришлось ужь мнѣ самой его... подъ руки!...
   Всѣ смѣялись. Мадамъ Томилина такъ увлекла общество своими разсказами, что никто не слышалъ, какъ вошелъ князь.
   -- У васъ тутъ очень весело, mes dames, -- сказалъ онъ, любезно со всѣми раскланиваясь.-- Надъ кѣмъ потѣшаетесь, можно узнать?
   -- Да вотъ Лидія Филипповна намъ разсказывала, какъ ей Стрыжовъ въ любви признавался,-- сказала княгиня.
   Князь прищурился на темный уголокъ, на который указывала ею жена, и поспѣшно направился туда.
   -- А, Лидія Филипповна здѣсь! Ну, этимъ все объясняется. Гдѣ она, тамъ скуки быть не можетъ, -- проговорилъ онъ галантно, присаживаясь на стулъ рядомъ съ правовѣдомъ.
   -- Скажите, князь, въ кого влюбленъ докторъ?-- приступила къ нему рѣшительнымъ тономъ вдовушка.
   -- Аркадій!-- взмолилась княгиня.-- Вѣдь, онъ просилъ не говорить!
   -- Позвольте, позвольте, надо объясниться... Вамъ что именно угодно знать, Лидія Филипповна?
   -- Да я ужь сказала: въ кого влюбленъ теперь докторъ?
   -- Теперь -- слово растяжимое. Я видѣлъ его въ послѣдній разъ сегодня за завтракомъ. Съ тѣхъ поръ прошло около десяти часовъ; онъ могъ разъ десять влюбиться за это время.
   -- Не отвиливайте, князь!
   -- За кого вы меня принимаете... чтобъ я сталъ передъ вами отвиливать!
   Въ прихожей раздался звонокъ, которымъ швейцаръ увѣдомлялъ о пріѣздѣ гостей. Княгиня уставилась смущеннымъ взглядомъ на дверь въ залу, а князь оборвалъ на полусловѣ свое объясненіе съ хорошенькой вдовушкой, чтобъ подойти къ женѣ.
   -- Vous attendez quelqu'un?-- спросилъ онъ у нея въ полголоса.
   -- Да... эту барышню... Развѣ Василій Васильевичу вамъ не сказалъ?-- прошептала она, пожимаясь отъ смущенія.
   Онъ нахмурился и процѣдилъ сквозь зубы:
   -- Mais non! Je ne savais pas que c'est pour aujourd'hui. Надо было меня предупредить.
   Передернувъ съ.досадой плечами, онъ нагнулся черезъ нее, чтобъ поправить абажуръ на лампѣ, и быстрымъ шепотомъ прибавилъ:
   -- Prévenez du moins...
   -- Est ce qu'il faut tout dire?
   -- Mais certes, -- отрѣзалъ онъ, поспѣшно направляясь къ двери въ залу, у которой и остановился.
   -- Я жду сегодня одну пріѣзжую изъ-за границы,-- сбивчиво начала объяснять княгиня, обращаясь то къ одной, то къ другой изъ окружающихъ ее дамъ, которыя во время ея aparte съ мужемъ завели между собою бесѣду, чтобъ не мѣшать объясненію супруговъ.-- Мадемуазель Астафьеву... on la dit charmante.
   Жена предсѣдателя усиленно заморгала своими подслѣповатыми глазами и раза два кивнула головой, а вице-губернаторша издала какой-то неопредѣленный звукъ, который тотчасъ же, къ величайшему удовольствію правовѣда, передразнила съ соотвѣтствующей мимикой вдовушка.
   -- Она очень жалкая; у нея здѣсь никого нѣтъ, никого знакомыхъ,-- продолжала путаться княгиня.
   M-lle Гальская, къ которой она обратилась съ этимъ послѣднимъ заявленіемъ, прищурила, чтобъ лучше вспомнить, свои раскрашенные глаза и произнесла довольно надменно:
   -- Это дочь того Астафьева...
   -- Да, да, того самаго,-- съ испугомъ прервала ее княгиня, вскидывая тревожный взглядъ на мужа.
   Вдовушка, не переставая шептаться съ правовѣдомъ, посматривала въ ту же сторону. Когда по длинной залѣ раздались, шаги, князь вышелъ на встрѣчу гостямъ и, остановившись разговаривать съ ними, замедлилъ этимъ ихъ появленіе въ гостинную. На всѣхъ лицахъ выражалось нетерпѣливое ожиданіе, даже невозмутимая мадамъ Иванова опустила руки съ вязаньемъ на колѣни и стала вмѣстѣ со всѣми прислушиваться къ голосамъ, раздававшимся изъ залы.
   -- Я много наслышана объ этой дѣвушкѣ,-- прервала, наконецъ, княгиня неловкое молчаніе, воцарившееся въ комнатѣ.-- У насъ много общихъ знакомыхъ съ Дмитріемъ Николаевичемъ Таманскимъ, съ мужемъ ея матери; онъ часто бывалъ у моего отца...
   -- Это тотъ Таманскій, котораго прочили въ министры десять лѣтъ тому назядъ?-- спросила вице-губернаторша.
   -- Тотъ самый.
   -- Онъ, говорятъ, теперь опять выплываетъ, -- замѣтила Гальская, у которой были связи въ большомъ свѣтѣ обѣихъ столицъ.
   Княгиня промолчала на это, а госпожа Синявина полюбопытствовала узнать, при чемъ же тутъ Астафьевъ?
   Хозяйка объяснила, что прежде чѣмъ выйти за Таманскаго, мать той дѣвушки, которая сейчасъ должна сюда войти, была замужемъ за Астафьевымъ и развелась съ нимъ.
   -- Понимаю теперь,-- успокоилась мадамъ Синявина.
   -- Что-жь эта барышня пріѣхала къ своему папашѣ на время или навсегда?-- спросила Гальская, кивая, съ оттѣнкомъ пренебреженія, на дверь въ залу.
   Княгиня отвѣчала, что не знаетъ.
   -- Вѣроятно, на время; что же ей здѣсь дѣлать?-- замѣтила предсѣдательша.
   -- Съ такимъ отцомъ,-- добавила Гальская.
   -- Онъ, говорятъ, очень неглупый человѣкъ, -- поспѣшила заявить княгиня.-- Сама я его не видѣла, но мнѣ много говорилъ объ немъ Василій Васильевичъ... они большіе пріятели, товарищи по университету или въ гимназіи вмѣстѣ учились, не могу вамъ сказать навѣрное, но только они ужь давно знаютъ другъ друга.
   А затѣмъ всѣ смолкли и опять стали раздаваться голоса изъ залы. Словъ нельзя было разслышать, но между знакомыми голосами князя и доктора можно было различить женскій голосъ, низкій контральто, очень пріятный.
   -- Quelle voix!-- вырвалось у притихнувшей вдовушки, которая очень внимательно прислушивалась къ тому, что происходило въ залѣ.
   Въ отвѣтъ на это восклицаніе правовѣдъ робко рискнулъ отвѣтить какой-то плоской остротой, но нетерпѣливое taisez vous! и безцеремонный ударъ вѣеромъ по губамъ заставили его на полусловѣ смолкнуть.
   А, между тѣмъ, голоса въ залѣ возвышались, разговоръ оживлялся и конца ему не предвидѣлось.
   Княгиня сидѣла какъ на иголкахъ, въ большомъ недоумѣніи. Барышня эта поставитъ ее въ очень затруднительное положеніе передъ здѣшнимъ обществомъ; сомнѣваться въ этомъ было бы очень трудно послѣ того, что было сейчасъ здѣсь выражено... Даже эта добрѣйшая божья букашка Иванова, и та презрительно поджимала губы все время, какъ говорили про нее. Какъ это она не сообразила всего этого раньше и поддалась на просьбы этого вѣтрогона Стрыжова! И зачѣмъ понадобилось ему ихъ знакомить съ этой барышней? Elle if est pas de la société, о чемъ съ нею говорить? Какъ ее занимать? Наконецъ, прежде чѣмъ съ нею знакомиться, не мѣшало бы узнать, по крайней мѣрѣ, въ какихъ она отношеніямъ съ матерью и съ ея мужемъ? И для чего она сюда пріѣхала? Можетъ быть, ее оттуда выгнали?-- мелькнуло вдругъ въ головѣ княгини, и мысль эта окончательно ее смутила.
   Шаги и голоса приблизились. Княгиня подняла голову: въ растворенной двери довольно ярко освѣщенной залы, между бархатными складками приподнятыхъ драпировокъ, появился ея мужъ подъ руку съ стройной, высокой дѣвушкой, въ нарядномъ вечернемъ туалетѣ, съ вырѣзомъ на высокой, бѣлой груди и короткими рукавами, изъ-подъ кружевъ которыхъ выставлялись красивой формы руки. Дѣвушка дергалась очень непринужденно и склонивъ слегка голову въ сторону князя, который такъ увлекся разговоровъ съ нею, что не замѣчалъ, съ какимъ любопытствомъ всѣ на нихъ смотрятъ.
   У нея были большіе каріе глаза съ веселымъ, умнымъ взглядъ, короткій прямой носъ и довольно крупныя губы, изъ которыхъ верхняя была настолько приподнята, что, когда она сдалась или говорила, между ними сверкала бѣлая полоска зубовъ. Губы эти потому, можетъ быть, казались особенно красными, что все лицо было матово-блѣдно; густыя темныя брови почти срастались и придавали бы извѣстную жесткость выраженію лица, еслибъ выраженіе это не смягчалось нѣжностью и ясностью взгляда. Вся фигура дышала безъискусственной граціей, живостью и простотой.
   Впечатлѣніе, произведенное дочерью Николая Ивановича Астафьева на общество, собравшееся въ тотъ вечеръ у губернаторши, было самое разнообразное.
   -- Laide,-- прошептала Гальская княгинѣ, которая, въ знакъ полнѣйшаго съ нею согласія, раза два утвердительно кивнула головой.
   Вдовушка же сдѣлалась очень серьезна и, окинувъ бѣглымъ, но внимательнымъ взглядомъ незнакомку съ ногъ до головы, перевела глаза на мужчинъ, находящихся въ комнатѣ, и тонко усмѣхнулась. На лицѣ князя появилось такое заискивающее выраженіе, какого у него здѣсь никто никогда и не видывалъ. Правовѣдъ такъ и замеръ въ недоумѣвающей позѣ, съ полуоткрытымъ ртомъ и глупо выпученными глазами; докторъ сіялъ отъ восторга и, весело потирая руки, на всѣхъ поглядывалъ: вотъ, дескать, какую я вамъ привелъ!
   -- Готовъ, голубчикъ; хоть сейчасъ въ домъ умалишенныхъ вези!-- проговорила вдовушка довольно громко.
   Но острота ея пропала даромъ,-- всеобщее любопытство было слишкомъ поглощено незнакомкой; даже безгласный Птичкинъ проявилъ нѣчто вродѣ волненія и заерзалъ на своемъ стулѣ.
   Аня, высвободивъ руку изъ-подъ руки своего спутника, легкой и увѣренной походкой перешла пространство, отдѣляющее ее отъ группы у стола съ лампой. Сдѣлалось это такъ быстро, что княгиня едва успѣла привстать, какъ гостья очутилась передъ нею и, пожимая привѣтливо протянутую ей руку, съ мягкой, почтительной настойчивостью заставила хозяйку опуститься на прежнее мѣсто.
   -- Анна Николаевна привезла намъ очень пріятное извѣстіе,-- сказалъ губернаторъ, ласковыми, смѣющимися глазами на всѣхъ посматривая.-- Предсѣдателемъ той коммиссіи, на которую мы всѣ возлагаемъ такія надежды, назначенъ Дмитрій Николаевичъ Таманскій.
   -- On ne pouvait faire un meilleur choix,-- съ любезной улыбкой взглянувъ на Аню, замѣтила княгиня.
   

Глава III.

   Былъ первый часъ ночи, когда Аня, ловко приподнявъ свое нарядное платье; въ довольно легкомъ пальто и въ маленькой войлочной шапочкѣ, переходила, подъ руку съ докторомъ, мостъ, отдѣляющій аристократическую часть города отъ плебейской. Домъ Марьи Петровны находился въ самомъ концѣ этой послѣдней; за нимъ уже начиналось поле. Городъ N безпорядочно раскинулся по обѣимъ сторонамъ рѣки; дома всѣ съ садами и съ обширными дворами, огороженными, смотря по достаткамъ владѣльцевъ, заборами, плетнями и кое-гдѣ желѣзными рѣшетками. Много здѣсь также незастроенныхъ пустырей. Почва неровная, холмистая, и къ рѣкѣ, огибающей капризно городъ, спускается крутыми уступами, мѣстами поросшими густымъ кустарникомъ. Улицы немощеныя, а тротуары такіе, что даже и днемъ опасно по нимъ ходить.
   Аня съ докторомъ шла среди улицы, покрытой густой, липкой грязью. Луна свѣтила ярко и, повидимому, все кругомъ спало мертвымъ сномъ. Всѣ ставни были приперты, нигдѣ не пронизывалось сквозь нихъ свѣта и даже сторожевые псы за заборами лѣниво тявкали имъ вслѣдъ, какъ будто чуя въ нихъ своихъ.
   Докторъ ворчалъ на свою спутницу за то, что она отказалась отъ экипажа, предложеннаго ей княгиней. Но на пріятеля своего, губернатора, онъ злился еще больше.
   -- Чортъ знаетъ, что за скотъ! Вѣдь, восемь лошадей стоитъ на конюшнѣ!
   -- Да, вѣдь, они предлагали, я сама отказалась,-- замѣтила Аня.
   -- Долженъ былъ настоять, болванъ! А, главное, раньше объ этомъ подумать. Еслибъ карета стояла у крыльца, когда мы вышли, я бы васъ силой въ нее посадилъ,
   -- Да я бы не сѣла,-- засмѣялась она.
   -- Посмотрѣлъ бы я, какъ бы вы не сѣли! Я ему завтра задамъ, подлецу! Шутка сказать, какую мы черезъ нихъ, скотовъ, маршировку задаемъ! Вѣдь, до васъ добрыхъ три версты, да столько же назадъ! Вамъ хорошо; вы какъ дойдете, такъ сейчасъ и растянетесь на вашей пуховой постелькѣ, а мнѣ, вѣдь, назадъ надо тащиться. Здѣсь не Петербургъ, послѣ полуночи за сто рублей извощика не достанешь.
   Аня смѣялась и увѣряла, что моціонъ никому вредить не можетъ.
   -- Моціонъ! Ну, что вы понимаете, чудовище вы эдакое? Я бы вашего князя заставилъ промаршировать вотъ эдакъ, ночью, въ слякоть, запищалъ бы онъ у меня, анафема!
   -- Да за что же? За что же?-- заступилась Аня за князя.-- Я сама ему сказала, что мы живемъ недалеко и что я очень люблю ходить пѣшкомъ.
   -- А онъ бы на меня взглянулъ, когда вы ему выдумки-то ваши пѣли! Ужь я ему и глазами, и плечами, и всѣмъ, чѣмъ только могъ, показывалъ, чтобъ онъ васъ не слушалъ, такъ нѣтъ же, распустилъ нюни, дуракъ! Подцѣпили, однако, вы его крѣпко, нечего сказать! До безумія, до бѣшенства онъ въ васъ влюбился, вотъ что!
   -- Нельзя ли перестать шутить на эту тему, докторъ?-- довольно рѣзко прервала его Аня.-- Мнѣ начинаетъ это надоѣдать.
   Ее раздражала настойчивость, съ которой толстякъ упорно возвращался все къ той же выдумкѣ. Безумной, яко бы, къ ней страстью князя онъ началъ поддразнивать ее, какъ только они очутились на лѣстницѣ губернаторскаго дома, не стѣсняясь даже присутствіемъ провожавшаго ихъ до крыльца лакея.
   -- Вольно же вамъ принимать мои слова за шутку! Я говорю правду. Мнѣ ли Аркашку не знать!
   -- Почему вы его такъ называете? Неужели между вами ужь такая короткость?-- съ досадой замѣтила дѣвушка.
   -- Между нами-то? Да у него ближе меня никого нѣтъ, вотъ что я вамъ скажу. Ни одной души на свѣтѣ!
   -- Этому очень трудно повѣрить.
   Сильно раздражалъ онъ ее сегодня, своимъ наглымъ бахвальствомъ.
   -- Почему, позвольте спросить?
   -- Да потому, что между вами ничего нѣтъ общаго.
   -- Ничего нѣтъ общаго? Между нами? Ахъ, вы, птенчикъ! Много понимаете вы въ людяхъ, нечего сказать! Онъ васъ своей смазливой рожицей да граціозными манерами очаровалъ. Аристократъ! Синяя кровь течетъ въ жилахъ! И всякія парле франсе подпускать умѣетъ..
   Аня промолчала.
   -- Такая же вы баба, какъ и всѣ прочія,-- продолжалъ онъ все въ томъ же тонѣ добродушнаго ворчуна, напускающаго на себя притворную брюзгливость, чтобъ замаскировать нѣжныя чувства, переполняющія его душу.-- А я вамъ вотъ что скажу, попросту, по-мужицки, какъ умѣю и безъ финтифантовъ: пальчиковъ вашихъ ему въ ротъ не кладите, откуситъ, проглотитъ и не подавится. Да вотъ что еще не упускайте изъ-вида, это его супругу, святѣйшую и кротчайшую княгиню Марію Владиміровну. Ревнива она какъ тысяча чертей! Сущій Отелло въ юбкѣ, однимъ словомъ. Вы не замѣтили, какъ она смотрѣла на васъ, когда вы съ нимъ разговаривали въ темномъ углу у камина?
   -- Нѣтъ, не замѣтила.
   -- Ну, разумѣется, гдѣ вамъ было замѣтить! Вы тогда блаженствовали, другъ другу въ очи впивались! А мы всѣ видѣли, что съ ней-то, съ ней-то дѣлалось! То поблѣднѣетъ, какъ полотно, то вспыхнетъ! А глаза-то! Искры мечутъ!
   -- Даже искры? Какъ страшно!
   Бѣдная Аня пыталась поддерживать разговоръ въ шутливомъ тонѣ, въ надеждѣ, что такимъ образомъ заставитъ своего спутника скорѣе прекратить его; но ей было не до шутокъ; смѣхъ ея звучалъ натянуто и чѣмъ ближе подходила она къ дому, тѣмъ становилась раздражительнѣе.
   А докторъ, между тѣмъ, продолжалъ все въ томъ, же духѣ:
   -- Всѣ, всѣ это видѣла не я одинъ. Завтра по всему городу будетъ извѣстно, что.; губернаторъ влюбленъ въ васъ безъ памяти и что вы тоже...-- И вдругъ, мѣняя тонъ:-- Неужели вы въ самомъ дѣлѣ примете участіе въ ихъ спектаклѣ?-- спросилъ онъ серьезно.
   -- Почему же нѣтъ?
   -- Ну, ужь, послѣ этого!... Пааздравляю!-- буркнулъ онъ, ускоривая гнѣвно шагъ и увлекая за собой свою спутницу, которая ловко перескакивала черезъ лужи и комья грязи.-- Держитесь же крѣпче за мою руку, чародѣйка вы эдакая! Еще спотыкнетесь, пожалуй, да ноги себѣ поломаете, возись тогда съ вами,-- продолжалъ онъ ворчать.
   Но въ то же время глазки его маслились и щурились, какъ у жирнаго кота, когда его щекочатъ за ухомъ, а губы смѣялись подъ длинными рыжими усами. Онъ уже предвкушалъ наслажденія той запутанной интриги (самаго невиннаго свойства, конечно), которая только въ эмбріонѣ еще зарождалась у него въ умѣ, но уже сулила ему столько наслажденія на всю эту зиму. Какъ забавно будетъ завязывать и развязывать, спутывать и распутывать по произволу ему одному извѣстныя нити этой интриги, смѣяться про себя надъ смущеніемъ, волненіемъ и страхомъ попавшихъ въ его сѣти жертвъ, а потомъ самому же успокоивать и радовать ихъ неожиданными развязками!
   Не зарваться бы только такъ, какъ разъ въ Петербургѣ зарвался. Штука точно также весело началась, и той дѣвушкой, которую онъ, ради забавы и для того только чтобъ видѣть, что изъ этого произойдетъ, вовлекъ въ запутаннѣйшую и сложнѣйшую исторію,-- дѣвушкой этой онъ былъ увлеченъ столько же, сколько и Аней, если даже не больше. И все это кончилось такъ фатально! Даже вспомнить тошно. Отчасти вслѣдствіе этого обстоятельства онъ и согласился на предложеніе N-скаго губернатора. Надо было провѣтриться, заставить о себѣ забыть и самому избавиться отъ непріятныхъ воспоминаній. Здѣсь можно было новую жизнь начать. Ничего докторъ такъ не обожалъ, какъ разрывать съ прошлымъ и начинать новую жизнь. Правда, обыкновенно новое весьма скоро дѣлалось старымъ и часто хуже прежняго, но, тѣмъ не менѣе, въ однѣхъ ужь попыткахъ къ обновленію и исправленію находилъ онъ какую-то особенную прелесть. Первое время по пріѣздѣ въ N онъ велъ себя примѣрно. Влюблялся поочередно во всѣхъ женщинъ сколько-нибудь сносной наружности, всякаго званія и состоянія, всѣхъ возрастовъ и лѣтъ, отъ подростковъ до сорокалѣтнихъ старухъ включительно, и длилась эта эпоха любовнаго упоенія два года, но когда всѣ онѣ ему надоѣли, когда во всемъ городѣ и его окрестностяхъ не осталось ни одной женщины, про которую онъ могъ бы сказать: вотъ эта не заставила еще трепетать моего сердца, что-жь оставалось ему дѣлать? И никакихъ новыхъ объектовъ въ виду,-- это ли не горе? Безъ возвышенной, благородной, платонической страсти душа доктора Стрыжова всегда омрачалась; въ такое время онъ хандрилъ и каждый вечеръ за картами, вмѣсто одного графина водки, выпивалъ два и даже три. Характеръ его сталъ портиться; съ каждымъ днемъ дѣлался онъ скучнѣе, глупѣе и придирчивѣе. Даже вралъ меньше и въ фантазіяхъ своихъ парилъ такъ низменно, что никакого удовольствія не было его слушать, а всѣ только боялись, чтобъ скандала не вышло изъ-за него. Ничто не радовало его и не веселило, и ко всему потерялъ онъ аппетитъ, даже къ любимому пирогу съ налимьими печенками, которымъ въ былое время объѣдался за завтраками у своего пріятеля губернатора. Охладѣлъ онъ также и къ самому губернатору до такой степени, что слышать не могъ, когда его при немъ хвалили, угрюмо молчалъ или круто повертывалъ разговоръ на другой предметъ, и разъ даже до того забылся, что въ публичномъ мѣстѣ, а именно въ клубѣ, у билліарда и при маркерѣ, назвалъ его прохвостомъ. Впрочемъ, когда, проспавшись, онъ вспомнилъ эту выходку, то горько въ ней каялся и, сознавшись во всемъ княгинѣ, просилъ у нея прощеніе на колѣнахъ, обливая слезами ея руки, умоляя не отталкивать его, поддержать... Онъ увѣрялъ ее, что въ такія минуты раскаянія способенъ на все, даже на самоубійство! Сколько разъ пытался онъ истребить себя,-- и не перечтешь! И все случай, судьба спасала. Всѣ ужь такъ къ этому привыкли, что когда, нѣсколько лѣтъ тому назадъ, во всѣхъ газетахъ было пропечатано, что онъ выстрѣломъ изъ револьвера прекратилъ свое полезное существованіе, въ Петербургѣ никто этому не повѣрилъ, и даже нашлись такіе скептики, которые увѣряли, что утку эту онъ самъ выпустилъ въ свѣтѣ, чтобъ подогрѣть замѣтно охладѣвающій къ нему интересъ публики.
   Однако, пріѣздъ Ани избавилъ доктора отъ труда испытывать степень чувствительности и легковѣрности N-скихъ обитателей. Съ первой же минуты ихъ знакомства она такъ заинтересовала его, что хандру его какъ рукой сняло и всѣ старыя вожделѣнія въ немъ проснулись: проснулась вѣра въ любовь и въ обновленіе, проснулось любопытство...Послѣднее всего больше и сильнѣе.
   Даже и представить себѣ было трудно, сколько любопытства было въ этомъ наивномъ и на видъ добродушномъ толстякѣ! Ему все, все надо было знать. Его приводило въ ярость, когда онъ замѣчалъ, что отъ него что-нибудь скрываютъ.
   Въ настоящее время мучило его желаніе знать, что именно за человѣкъ Таманскій и въ какихъ отношеніяхъ стоитъ къ нему Аня. Для этого онъ приставалъ къ ней съ разспросами во всякое время, при всякомъ удобномъ и неудобномъ случаѣ, не обращая вниманія на досаду и неудовольствіе, которыя онъ возбуждалъ въ ней этими разспросами, въ надеждѣ, что уступитъ же, наконецъ, ея сдержанность гнѣву и что если не въ минуту откровенности, то въ порывѣ раздраженія выскажется она насчетъ мужа своей матери такъ, чтобъ можно было знать, какую именно роль играетъ онъ въ ея жизни.
   Вотъ и теперь:
   -- Какъ они всѣ просіяли, когда узнали, что вашъ Таманскій назначенъ предсѣдателемъ коммиссіи!-- сказалъ онъ, помолчавъ немного.
   При имени Таманскаго лицо дѣвушки еще больше затуманилось
   -- Онъ еще не назначенъ, ему только предлагаютъ это мѣсто,-- замѣтила она, съ трудомъ сдерживая досаду.
   -- Это все равно. Если ужь предложили, то, стало быть, и утвердятъ,-- продолжалъ онъ распространяться.-- Развѣ что откажется? Неужели вы думаете, что онъ откажется?
   -- Ничего подобнаго я вамъ не говорила,-- уклончиво и все такъ же неохотно отвѣчала Аня.
   -- Хотѣлось бы мнѣ очень знать, почему вы такъ бѣситесь, когда я говорю про Таманскаго? Считаете меня, вѣроятно, недостойнымъ произносить имя такой высокой персоны?-- продолжалъ онъ насмѣшливо-вызывающимъ тономъ.
   Аня настолько ужь знала его, чтобъ догадаться, что ему хочется раздразнить ее и довести до какой-нибудь рѣзкой выходки, и рѣшилась не поддаваться.
   -- Вы его вовсе не знаете, что же вамъ говорить про него?-- произнесла она сдержанно.
   Но онъ не унимался.
   -- И за что только вы его такъ любите? Интересно было бы знать! Зато, вѣроятно, что вашъ отецъ его ненавидитъ,-- прибавилъ онъ, искоса глянувъ на нее.-- Другой причины я не вижу...
   Цѣли своей онъ таки достигъ: Аня вспылила.
   -- Я васъ ужь просила, Василій Васильевичъ, никогда не сопоставлять эти два имени рядомъ!-- проговорила она дрожащимъ отъ гнѣва голосомъ.
   И выдернувъ руку изъ подъ его руки, она поспѣшно направилась къ улицѣ, въ концѣ которой сверкали освѣщенныя окна Марьи Петровнина домика.
   Пыхтя и задыхаясь отъ одышки, докторъ нагналъ ее уже тогда, когда она сворачивала въ эту улицу, и, овладѣвъ силой ея рукой, молча и смиренно довелъ ее до крыльца.
   Вспышка гнѣва успокоилась, и Аня ужь самое себя винила во всемъ, что произошло.
   "Чѣмъ онъ виноватъ, что грубъ и невоспитанъ, что никакихъ деликатныхъ чувствъ не понимаетъ?-- думала она.-- Все же онъ человѣкъ добрый и преданный мнѣ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Дѣло въ томъ, что обойтись безъ него она ужь не могла: такъ искусно съумѣлъ онъ втереться къ ней въ довѣріе и проникнуть въ ея внутреннюю жизнь. Обстоятельства такъ сложились.
   Впрочемъ, съ докторомъ и нельзя было имѣть другихъ отношеній, кромѣ самыхъ короткихъ. Удивительно быстро умѣлъ онъ проявляться; въ одинъ какой-нибудь вечеръ такъ разоткровенничается и выболтается, что людямъ, видѣвшимъ его въ первый разъ, казалось, что они всю жизнь съ нимъ знакомы.
   Ничѣмъ не стѣсняясь и смотря только по тому, въ какую сторону влечетъ его фантазія и какія именно струны хочется ему задѣть въ душѣ своего слушателя: ужасъ, восторгъ, умиленіе или состраданіе, драпировался онъ въ какую угодно личину: и кающимся грѣшникомъ, сознающимся со слезами въ такихъ пакостяхъ, что слушать было мерзко, и въ такихъ злодѣйствахъ, что морозъ подиралъ по кожѣ, героемъ чести, и мученикомъ идеи, или рыцаремъ безъ страха и упрека, готовымъ идти куда угодно, въ ссылку, на висѣлицу, подвергнуться всякому гоненію, всякой опасности, въ защиту слабыхъ и угнетенныхъ.
   И фантазіи свои облекалъ онъ въ такую правдоподобную форму и обставлялъ ихъ такими пикантными подробностями, а, главное, такою искренностью дышала его рѣчь, что, слушая его, даже коротко знавшіе его люди невольно задавали себѣ вопросъ: "А чортъ его знаетъ! Можетъ, на этотъ разъ онъ и не вретъ?"
   Но люди, думающіе такимъ образомъ, ошибались: докторъ Стрыжовъ всегда вралъ и вралъ особенно отчаянно, съ еще большимъ увлеченіемъ тогда, когда ему казалось, что онъ говоритъ правду.
   Съ Николаемъ Ивановичемъ сошелся онъ во время болѣзни этого послѣдняго, упорной мѣстной лихорадки, отъ которой Анинъ отецъ чуть было не отправился на тотъ свѣтъ.
   Впрочемъ, въ сближеніи его съ Астафьевымъ игралъ роль не столько этотъ послѣдній, сколько Марья Петровна. Врядъ ли бы даже лечилъ онъ такъ усердно Николая Ивановича, еслибъ съ перваго дня не столкнулся у его постели съ Марьей Петровной, и врядъ ли отказался бы онъ въ такихъ благородныхъ выраженіяхъ и такъ рѣшительно отъ платы за это леченіе, еслибъ не желаніе порисоваться передъ нею безкорыстіемъ и великодушіемъ.
   -- Чтобъ я взялъ деньги съ человѣка въ вашемъ положеніи? Поставленнаго въ невозможность зарабатывать на свое существованіе?-- вскричалъ онъ въ порывѣ благороднаго азарта, отталкивая величественнымъ жестомъ протянутую къ нему руку съ конвертомъ.-- Да за кого вы меня принимаете?
   (Какъ краснорѣчиво разсказывалъ онъ потомъ эту сцену въ домѣ предводителя мадамъ Зайцевой, а также хорошенькой вдовушкѣ, не говоря ужь о княгинѣ и о многихъ, многихъ другихъ!)
   -- Да я самъ... Мы съ вами, можно сказать, братья по духу... Вѣдь, если меня, батенька, до сихъ поръ не сцапали, то благодаря только особенному стеченію обстоятельствъ...
   За этой profession de foi слѣдовало повѣствованіе о томъ, какъ, при самой романической обстановкѣ, онъ спасъ жизнь, честь и еще что-то такое любовницѣ жандарма и какъ оный жандармъ, изъ благодарности за оказанную услугу, съ той поры считаетъ своимъ долгомъ предупреждать, въ случаѣ опасности, не только его, доктора Стрыжова, но также и всѣхъ друзей его и знакомыхъ.
   -- Такъ что, понимаете,.въ случаѣ чего-нибудь...
   Фраза договаривалась краснорѣчивымъ подмигиваніемъ.
   Эпизодъ съ жандармомъ могъ считаться однимъ изъ удачнѣйшихъ измышленій милѣйшаго доктора. Сочинилъ онъ его очень давно тому назадъ и столько разъ повторялъ, что вытвердилъ наизусть, вслѣдствіе чего каждый разъ разсказывалъ его въ одной и той же формѣ.
   Посвятивъ Астафьева въ исторію съ жандармовъ, онъ, серьезна насупивъ брови, произнесъ отрывисто, таинственно понижая голосъ:
   -- Вѣдь, я... ну, однимъ словомъ, Крапивкина вы знаете?
   -- Нѣтъ, не знаю.
   -- А Зайкина?
   -- И Зайкина тоже не знаю.
   -- Не знаете Зайкина? Алешку Зайкина? Странно! Ну, ужь Кислякова-то вы не можете не знать?
   Оказалось, что Николай Ивановичъ и про Кислякова ничего не слышалъ.
   -- Неужели? Ну, все равно. Мы, батенька, въ 18.. году со Свѣчкинымъ стояли во главѣ чортова кружка, а съ Бѣлочкинымъ...
   И рѣкой полились подробности о подвигахъ, совершенныхъ докторомъ тамъ-то и тамъ-то, причемъ самымъ отчаяннымъ образомъ перевирались не только имена, но также и время, и мѣсто дѣйствія.
   Такое безцеремонное отношеніе къ истинѣ Николай Ивановичъ не могъ не замѣтить въ своемъ новомъ знакомомъ, но по халатности, свойственной русскимъ людямъ, онъ извинялъ это вранье во имя прочихъ качествъ доктора, который казался ему добрымъ, отзывчивымъ на все прекрасное, безкорыстнымъ и простымъ малымъ. А что душа у него предобрѣйшая -- этого у него отнять нельзя.
   Съ этимъ даже и Марья Петровна не могла не согласиться, когда рѣчь заходила при ней про доктора. Вообще же относилась она къ нему скорѣе критическни съ легкимъ оттѣнкомъ презрѣнія, что не мѣшало ей, впрочемъ, весьма усердно угощать его пирогами и наливками, потому что въ своемъ родѣ и у Марьи Петровны душа была добрѣйшая.
   Вѣскія у нея были причины считать доктора "ничего не стоющимъ человѣкомъ" и выбѣгать изъ комнаты, чтобъ вслухъ не фыркать, когда онъ принимался при ней хвастаться доблестями вродѣ наставленія на путь истинный заблудшихъ дамъ и дѣвицъ, десятками будто бы бѣгавшихъ за нимъ въ Петербургѣ, въ Москвѣ и всюду, куда только онъ ни появлялся, или когда онъ упорно отвертывался отъ фортуны, соблазняющей его каждый день самыми блестящими предложеніями, въ образѣ купеческихъ дѣвицъ съ милліонными придаными.
   Марья Петровна была въ правѣ хохотать до слезъ, когда докторъ принимался хвастаться при ней своими нравственными принципами. Проявилъ онъ ей свою добродѣтель въ наилучшемъ видѣ, нечего сказать! Сто лѣтъ прожить -- не забыть ей того дня, когда этотъ добродушный тихоня, котъ мурлыка, приступилъ къ къ ней, нежданно-негаданно, съ амурами.
   И выбралъ онъ для этого часъ и мѣсто, нечего сказать! Случилось это въ самомъ началѣ ихъ знакомства, когда она такъ еще дичилась его, что сама никогда съ нимъ не заговаривала.
   Николай Ивановичъ лежалъ въ бреду, а докторъ, сидя у его постели и держа его руку въ своей, глубокомысленно насупившись, считалъ біеніе его пульса; Марья же Петровна стояла передъ нимъ съ какой-то микстурой въ рукахъ, выжидая приказанія налить ее въ ложку и подать больному.
   Не авантажно выглядѣла она въ тотъ день. Она была взволнована и опечалена болѣзнью своего жильца; глаза ея были красные отъ слезъ и лицо осунулось отъ безсонной ночи. Да и костюмъ на ней былъ самый домашній. Послѣдніе дни она и не раздѣвалась вовсе на ночь и спать въ постель не ложилась, а прикурнетъ гдѣ ни попало, то на стулѣ, то на коврикѣ у кровати больнаго, въ старенькой ситцевой кофточкѣ, съ оторванными пуговицами, въ одной юбченкѣ, да въ стоптанныхъ башмакахъ на босую ногу. Нечёсаная и немытая, ходила она по цѣлымъ днямъ; распахивающаяся поминутно кофточка и сползающій съ плечъ клѣтчатый шерстяной платокъ плохо прикрывали высокую, упругур грудь; изъ-подъ засученныхъ рукавовъ выставлялись много выше локтя круглый, бѣлыя руки; волосы, выбивавшіеся толстыми прядями изъ расплетающихся косъ, казались втрое гуще, чѣмъ тогда, когда они были тщательны прилизаны и приглажены, а сквозь узкую юбчонку, плотно ее охватывающую, можно было безъ труда разсмотрѣть всю остальную Марью Петровну и составить себѣ ясное понятіе о томъ, какими роскошными формами одарила ее природа.
   Самой же ей ничего подобнаго въ голову не приходило, потому, во-первыхъ, что эстетическое чувство было въ ней слишкомъ мало развито для того, чтобъ понять, что такой чумичкой она много привлекательнѣе, чѣмъ въ полномъ нарядѣ, привлекательнѣе даже, чѣмъ въ шумящемъ матерчатомъ платьѣ фіолетоваго цвѣта и въ наколкѣ съ золотыми колосьями, а, во-вторыхъ, у нея въ то время никакихъ еще не было данныхъ считать доктора пакостникомъ; напротивъ того, она относилась въ нему съ уваженіемъ, доходящимъ до благоговѣнія, стараясь по выраженію лица его угадать, что думаетъ онъ о состояніи больнаго. И такимъ умнымъ, мудрымъ и серьезнымъ казался онъ ей, что вопросы замирали у нея на устахъ отъ робости и страха прервать некстати нить его размышленій.
   Впрочемъ, онъ ей въ тотъ день импонировалъ не однѣми только насупленными бровями и сосредоточенно выпяченными губами, но также и разными другими загадочными пріемами: стеклянной трубочкой съ цифрами, которую онъ вставлялъ Николаю Ивановичу подъ мышку, серьезнымъ вниманіемъ, съ которымъ онъ прислушивался къ біенію его пульса, свѣряя быстроту этого біенія съ движеніемъ секундной стрѣлки на массивныхъ золотыхъ часахъ.
   Вообще никогда еще не занимался онъ такъ внимательно своимъ паціентомъ, какъ въ этотъ день. На Марью Петровну взглядывалъ только мелькомъ и такъ сурово, что ей даже жутко дѣлалось отъ этихъ взглядовъ. Говорилъ онъ отрывисто и не только повелительно, но даже какъ будто угрожающимъ тономъ:
   -- Подайте это... сдѣлайте то-то... замѣтьте то-то... да не вздумайте перепутать, Боже васъ упаси!... Посмѣйте только забыть у меня!... и такъ далѣе.
   Однимъ словомъ, поглощенъ человѣкъ въ свое дѣло по уши, такъ, что ему ужь не до учтивости.
   Не глядя на нее, взялъ онъ изъ ея рукъ рюмку съ лѣкарствомъ и, объявивъ, что самъ дастъ его больному, приказалъ ей приготовить горчичникъ.
   Она безпрекословно повиновалась, поспѣшно отправилась въ кухню, достала тамъ съ полки банку, отыскала тряпку и принялась намазывать на нее густымъ слоемъ разведенную уксусомъ крѣпкую сарептскую горчицу, какъ вдругъ за ея спиной раздались торопливые шаги; она обернулась и увидѣла доктора. Лицо его было красно, глаза странно какъ-то блестѣли... Первую минуту ей представилось, что, вѣрно, Николаю Ивановичу хуже; она струсила не на шутку и, не выпуская изъ рукъ горчичника, хотѣла бѣжать въ спальню; но докторъ загородилъ ей дорогу и при этомъ такъ близко коснулся ея, что она почувствовала его усы на своей щекѣ.
   Но застигнуть ее врасплохъ и поцѣловать нахрапокъ было трудно,-- не такая была баба.
   -- Ахъ, ты, лѣшій!
   И, быстрымъ движеніемъ подавшись назадъ, она вытянула впередъ руки, вооруженныя горчичникомъ.
   -- Сунься только, озорникъ! Я те весь горчичникъ въ рожу влѣплю!
   И сдѣлала бы, какъ сказала. Стоило только взглянуть на нее, чтобъ убѣдиться въ этомъ: такой у нея былъ отважный и рѣшительный видъ. Даже ноздри шевелились отъ гнѣва.
   Неизвѣстно, чѣмъ кончилась бы эта стычка, еслибъ въ эту минуту не вошла Анисья съ лѣкарствомъ изъ аптеки.
   Марья Петровна, не покидая своего оружія, величественно направилась къ выходу изъ кухни и, поровнявшись съ своимъ противникомъ, который, чтобъ скрыть смущеніе, вынулъ изъ кармана носовой платокъ и, что было силъ, въ него сморкался, она надменно и отрывисто спросила у него:
   -- Куда горчичникъ-то ставить?
   -- Къ затылку,-- проговорилъ онъ смиренно и тихо.
   Но, должно быть, она разслышала, потому что не заставила его повторять, и съ тѣмъ же достоинствомъ, нисколько не ускоряя шага, прошла мимо него.
   "Пусть видитъ, лысый чортъ, что я ни крошечки его не боюсь",-- думала она при этомъ.
   И стала поступать такъ, какъ будто ничего между ними не произошло.
   Вѣроятно, и у него созрѣло въ умѣ то же самое намѣреніе, потому что, выпивъ большой стаканъ холоднаго квасу въ кухнѣ и внимательно посмотрѣвъ на свѣтъ принесенное лѣкарство, онъ важными и мѣрными шагами перешелъ залецъ, гостинную и вошелъ въ спальню, гдѣ нашелъ Марью Петровну на обыкновенномъ своемъ мѣстѣ, у изголовья больнаго.
   Молча осмотрѣвъ, въ точности ли исполнены всѣ его предписанія насчетъ горчичника и въ краткихъ словахъ объяснивъ, какъ давать принесенное лѣкарство, онъ взялъ шапку и, ни съ кѣмъ не простившись, уѣхалъ.
   Такъ какъ при этомъ онъ не сказалъ когда опять будетъ, Марья Петровна рѣшила про себя, что подождетъ его денекъ, и если Николаю Ивановичу не полегчаетъ, то пошлетъ за нѣмцемъ Розеномъ. Но къ ночи бредъ совсѣмъ кончился, жаръ уменьшился и больной часа два проспалъ довольно спокойно; на другой же день, какъ ни въ чемъ не бывало, докторъ Стрижовъ явился въ обычное время; на слѣдующій день тоже. Мало-по-малу все вошло въ прежнюю колею и они опять даже разговаривать стали вмѣстѣ, сначала только въ присутствіи Николая Ивановича, а потомъ и тогда, когда оставались вдвоемъ, за столомъ въ залѣ или у постели больнаго, когда онъ просилъ ихъ не стѣсняться, увѣряя, что подъ болтовню ихъ ему дремлется лучше. Предметы къ бесѣдѣ докторъ выбиралъ самаго серьезнаго и возвышеннаго свойства, сообщалъ о новѣйшихъ изобрѣтеніяхъ науки, распространялся о своихъ собственныхъ трудахъ на пользу и счастье грядущихъ поколѣній, фантазировалъ вслухъ о томъ, какой видъ будетъ представлять наша планета, когда всѣ будутъ любить другъ друга, какъ братья, когда не будетъ ни остроговъ, ни полицейскихъ участковъ, по той причинѣ, что не будетъ ни преступниковъ, ни городовыхъ, и тому подобное, ни единымъ намекомъ не касаясь при этомъ того, что произошло въ кухнѣ во время изготовленія знаменитаго горчичника.
   Сердце у Марьи Петровны, какъ у всѣхъ вспыльчивыхъ людей, было отходчивое и мало-по-малу она стала мириться съ докторомъ и даже скорѣе со смѣхомъ, чѣмъ со злобой, вспоминала про свою стычку съ нимъ; когда же онъ отказался отъ гонорара, предложеннаго ему по окончаніи леченья, она не могла не сознаться въ томъ, что хотя онъ и шутъ гороховый, а все же при случаѣ умѣетъ выставить себя съ благородной стороны и, стало быть, совѣсть въ немъ не совсѣмъ пропала. Есть такіе, что и напакостничаютъ, и деньги не задумаются взять, ну, а онъ, все-таки, не такой, спасибо хоть за это!
   И весело спрятала она на прежнее мѣсто, въ сундукъ, двѣ бѣленькія, вынутыя оттуда по приказанію Николая Ивановича.

-----

   Въ теченіе послѣднихъ двухъ лѣтъ докторъ то каждый день являлся въ домикъ Марьи Петровны, то по нѣскольку мѣсяцевъ пропадалъ, но съ тѣхъ поръ, какъ пріѣхала Аня, онъ сдѣлался постояннымъ здѣсь гостемъ.
   Аня произвела на него сильное впечатлѣніе. По выраженію вдовушки Томилиной, онъ въ нее втюрился, какъ втюривался во всѣхъ женщинъ, возбуждающихъ такъ или иначе его любопытство. И, какъ всегда въ подобныхъ случаяхъ, вездѣ болталъ онъ про нее, всѣмъ и каждому, кстати и некстати, надоѣдая описаніемъ ея совершенствъ.
   Въ качествѣ стараго пріятеля, приставалъ онъ и къ Марьѣ Петровнѣ, и къ Анисьѣ съ указаніями и наставленіями.
   -- Главное, чтобы при ней шваль эта не таскалась, съ которой Николай Ивановичъ привыкъ компанію водить. Гони ихъ вонъ, Анисья, какъ только проявятся! Нечего имъ теперь здѣсь дѣлать! Боже упаси, если тамъ, за границей, узнаютъ, съ кѣмъ онъ здѣсь возжается!-- запугивалъ онъ обѣихъ бабъ.
   Лѣзъ онъ также и къ Николаю Ивановичу съ намеками насчетъ непріятнаго впечатлѣнія, которое распущенность его манеръ туалета должна была, яко бы, производить на дѣвушку, привыкшую къ тонкому обращенію въ высшемъ обществѣ.
   Мысленно посылая его къ чорту и ругая себя за то, что позволяетъ каждому шуту гороховому вмѣшиваться въ его семейную обстановку, Николай Ивановичъ, тѣмъ не менѣе, при всякомъ удобномъ случаѣ вспоминалъ эти слова и невольно подтягивался въ присутствіи дочери.
   И все чаще и чаще какъ Марьѣ Петровнѣ съ Анисьей, такъ и ему навертывался на умъ вопросъ: да долго ли будетъ продолжаться это безпокойство и стѣсненіе?
   -- Долго ли она у насъ будетъ гостить-то?-- спросила однажды утромъ Анисья, раздраженная постояннымъ присутствіемъ хозяйки въ кухнѣ.
   На вопросъ этотъ Марья Петровна отвѣчала одними только вздохами да воздѣваніемъ очей къ потолку.
   Сколько разъ пыталась она коснуться этого щекотливаго предмета съ Николаемъ Ивановичемъ и каждый разъ не хватало у нея мужества на это. к узнать надо было, хотя бы для того, чтобы распорядиться по хозяйству, а также насчетъ помѣщенія. Устроилась она въ кухнѣ недурно; кровать поставила себѣ въ уголокъ за ситцевою занавѣской. Анисью же помѣстила въ чуланъ подъ лѣстницей. Но, вѣдь, все это хорошо на время; не всю же жизнь такъ жаться, да еще въ собственномъ домѣ. И какое ей за это удовольствіе? Николая Ивановича она почти не видитъ; въ сѣни она должна его вызывать или за дверь съ нимъ хорониться, когда нужно потолковать о чемъ-нибудь. Во всемъ прочемъ тоже ужь такое имъ стѣсненіе, что онъ даже ни разу не приласкалъ ее съ тѣхъ поръ, какъ дочь его пріѣхала.
   -- А видать, какъ будто сбирается куда-то, -- продолжала сообщать госпожѣ свои соображенія Анисья.-- Вещи изъ сундуковъ не выкладаетъ. Комодъ все пустой стоитъ. Напрасно мы только изъ него вашу-то одёжу повытаскали, право! Я ужь думаю, не уложить ли опять?
   -- Не трожь! Пусть ужь такъ до поры до времени.
   -- Чай энтотъ, дохтуръ-то отолпѣшенный, поди, чай, знаетъ? Вамъ бы спросить у него. Я бы спросила на вашемъ мѣстѣ, чего его бояться?
   -- Кто его боится!-- презрительно передернула плечами Марья Петровна.-- А только что разговаривать съ нимъ не стоитъ, по той причинѣ, что все равно, окромя вранья, ничего отъ него не добьешься.
   -- И то правда,-- соглашалась служанка.
   -- Сдается мнѣ, что и самой-то ей ничего еще неизвѣстно -- здѣсь ли остаться, назадъ ли ѣхать; нечего, значитъ, съ разспросами и лѣзть,-- рѣшала, въ концѣ-концовъ, Марья Петровна.
   И въ этомъ отношеніи она была права. Аня была такъ сбита съ толку неожиданными препятствіями, на которыя, со дня своего пріѣзда, она поминутно натыкалась въ своихъ сношеніяхъ съ отцомъ, что порой на нее находило отчаяніе.
   Странно какъ-то складывалась ея жизнь въ этомъ домѣ. До сихъ поръ чувствовала она себя здѣсь въ гостяхъ и конца не предвидѣлось этому положенію.
   Всѣ ей угождали, ухаживали за нею, старались предупреждать малѣйшія, ея желанія, тратились на нее. Послѣднее особенно ее сокрушало. На какія средства живетъ отецъ? Откуда добываются эти средства? Вопросы эти мучительно ее заботили. Ей было извѣстно, что получается небольшой доходъ съ продажи его книги, но сколько именно и хватало ли ему этого дохода на жизнь и, вообще, въ какомъ положеніи его денежныя обстоятельства, ничего этого она не знала,
   Разъ какъ-то рѣшилась она приступить къ нему съ разспросами на этотъ счетъ, но ей отвѣчали уклончиво и поспѣшно свели разговоръ на другой предметъ. А затѣмъ, пошептавшись съ Марьей Петровной въ кухнѣ, Николай Ивановичъ робко спросилъ у дочери: не нужно ли ей денегъ?
   Аня вспыхнула отъ обиды.
   Съ трудомъ сдерживая слезы, она сказала, что ей ничего не надо. На этомъ и кончился разговоръ о средствахъ ея отца и больше не возобновлялся, точно такъ же, какъ не возобновлялась больше между ними рѣчь о начатомъ трудѣ Николая Ивановича, учебникѣ русской литературы, и объ отъѣздѣ его отсюда. Онъ такъ тщательно избѣгалъ всякихъ объясненій на этотъ счетъ, что говорить съ нимъ о томъ, что всего больше занимало ее и мучило, что преимущественно заставило ее сюда пріѣхать, не было никакой возможности. Оставалось только выжидать... Чего?
   Нестерпимо было то, что на вопросъ этотъ отвѣта не находилось.
   "Да я здѣсь отъ него дальше, чѣмъ была тамъ, за границей!" -- думала она съ тоской.
   А тамъ, между тѣмъ, ничего этого не знали и продолжали дѣятельно хлопотать о скорѣйшемъ исполненіи ея завѣтной мечты: доставить ея отцу возможность жить и работать въ Петербургѣ.
   И обстоятельства самымъ благопріятнымъ образомъ къ тому складывались. Дмитрія Николаевича вызывали въ Россію. Онъ писалъ Анѣ, что, по пріѣздѣ въ Петербургъ, живо двинетъ дѣло ея отца. Но для этого было необходимо содѣйствіе N-скаго губернатора. Таманскій удивлялся, почему Аня ничего не пишетъ ему объ этомъ послѣднемъ. Неужели она до сихъ поръ не передала еще его письма княгинѣ Немировой?
   Дальше медлить нельзя было и Аня рѣшилась прибѣгнуть за совѣтомъ и поддержкой къ доктору.
   Въ данномъ случаѣ никто лучше доктора Стрыжова не могъ ей помочь; онъ и съ Немировыми былъ въ наилучшихъ отношеніяхъ, да и на Николая Ивановича имѣлъ большое вліяніе, а ужь для нея, для Ани, готовъ былъ и въ огонь, и въ воду.
   Съ каждымъ днемъ все больше и больше втирался онъ къ ней въ довѣріе. Чутьемъ какимъ-то угадывая ея заботы, желанія и печали, онъ уже однимъ тѣмъ вызывалъ ее на откровенность, что, подъ видомъ дружескаго участія, приступалъ къ ней съ разспросами прямо, съ грубовато-добродушною безцеремонностью, называя вещи по имени, какъ человѣкъ, которому и безъ того все извѣстно и передъ которымъ, слѣдовательно, не стоитъ таиться.
   Правда, особенно большой проницательности и не требовалось съ его стороны, чтобъ угадать, въ какомъ положеніи должна находиться такая дѣвушка, какъ Аня, очутившись, нежданно-негаданно, между отцомъ и Марьей Петровной, для этого надо было только немножко знать домашнюю обстановку Николая Ивановича и понять, чѣмъ былъ этотъ человѣкъ и чѣмъ становится онъ теперь. Докторъ все это понималъ отлично и даже гораздо лучше самой Ани.
   Какъ просто, удобно и ловко умѣлъ онъ разсѣивать всѣ ея недоумѣнія, отстранять (на словахъ, разумѣется) всѣ препятствія! Съ какою наглою увѣренностью, какъ авторитетно распоряжался онъ будущимъ! Ну, вотъ, точно будущее это принадлежитъ ему и отъ него зависитъ повернуть обстоятельства въ ту или въ другую сторону. Когда онъ ей говорилъ: "Полноте хандрить и отчаиваться! Какъ только Николай Ивановичъ будетъ свободенъ, онъ все бросите безъ сожалѣнія, и Марью Петровну, и ея пироги, и наливки, онъ поѣдетъ съ вами всюду, куда вы только пожелаете, и забудетъ старое, отвыкнетъ пить, примется за дѣло... И Марья Петровна утѣшится. Развѣ такого сорта женщины способны на глубокую привязанность? Смѣшно даже предполагать такой вздоръ! Привычка у нея къ нему, вотъ и все. Ужь повѣрьте мнѣ, я ихъ лучше знаю, чѣмъ вы".
   Когда докторъ говорилъ такимъ образомъ, Аня ему вѣрила и готова была ему все простить.
   О ненависти отца ея къ Таманскому онъ зналъ уже давно, черезъ самого Николая Ивановича, такъ что и въ этомъ отношеніи не было никакого смысла съ нимъ скрытничать.
   По его мнѣнію, Аня должна была хлопотать объ освобожденіи отца, не распространяясь о томъ, какъ и черезъ кого она дѣйствуетъ.
   -- Ему нежелательно обязываться Таманскому, онъ предпочитаетъ оставаться въ ссылкѣ, чѣмъ быть чѣмъ бы то ни было благодарнымъ этому человѣку, ну, и прекрасно! Пусть себѣ пребываетъ въ невѣдѣніи. Можно такъ устроить, что онъ никогда не догадается объ участіи Таманскаго въ этомъ дѣлѣ; для этого стоитъ только выставить ему фиктивнаго благодѣтеля, хотя бы въ лицѣ князя Немирова. Я вамъ все это оборудую какъ нельзя лучше; не мѣшайте только мнѣ вашими субтильностями, объ одномъ васъ прошу!
   И на возраженіе Ани, что ей непріятно поступать такимъ образомъ съ отцомъ, что это нечестно, онъ начиналъ брюзжать и ругаться, какъ старый, добродушный ворчунъ, выведенный изъ терпѣнія глупымъ упрямствомъ капризнаго ребенка.
   -- Да чортъ васъ побери совсѣмъ, съ вашими деликатностями! Наладили одно: нечестно да нечестно! За подлеца, что ли, вы меня считаете, что я вамъ все только нечестныя вещи предлагаю? Это становится обидно, наконецъ! Говорятъ вамъ, что другаго способа спасти вашего отца не имѣется. А спасать пора: еще годъ, два такой жизни, и человѣку капутъ! Пропалъ навѣки-вѣчные! Ничѣмъ ужь не вернуть его къ интеллектуальной жизни. А вы тутъ съ разными нѣжностями да субтильностями, то нечестно, да другое неделикатно, да третье некомильфотно... Такъ ужь и не суйтесь его спасать, не вашего ума это дѣло... Пусть себѣ гибнетъ! Но зачѣмъ же вы сюда пріѣхали послѣ этого? Чтобъ мнѣ голову вскружить? Стоило, нечего сказать! Ахъ, вы, чудовище!
   И онъ бралъ ея руки, крѣпко сжималъ ихъ въ своихъ и глядѣлъ на нее такимъ нѣжнымъ, преданнымъ взглядомъ, что какъ ни больно было отъ его грубыхъ словъ, но сердиться на нихъ или оскорбляться ими не было никакой возможности. Да и не соглашаться, отчасти, съ его доводами было трудно.
   Онъ и съ Николаемъ Ивановичемъ ладилъ какъ нельзя лучше и почти всегда заставлялъ его думать и поступать по своему. Послѣ короткаго разговора съ докторомъ за чашкой кофе съ ромомъ, Астафьевъ самъ сталъ настаивать, чтобъ Аня сдѣлала визитъ княгинѣ Немировой.
   -- Все же развлечешься немножко. Она, говорятъ, женщина образованная. Книгъ у нихъ много, журналы, рояль. Мы ничего подобнаго предоставить тебѣ не можемъ,-- сказалъ онъ дочери.
   -- Ахъ, папа! папа! Ты знаешь, что мнѣ совсѣмъ не то нужно!-- вырвалось у Ани, но тутъ вошла Марья Петровна напомнить, что докторъ хотѣлъ заѣхать за Анной Николаевной въ девятомъ часу.
   -- Теперь ужь пять. Надо платье вынуть изъ сундука, да расправить. Пусть барышня покажетъ, какъ это сдѣлать; намъ съ Анисьей однѣмъ не справиться,-- прибавила она.
   И всѣ, съ Анисьей включительно, отправились вынимать Анины наряды изъ сундуковъ и, разложивъ ихъ по стульямъ, столамъ и на кровать, долго любовались ими, прежде чѣмъ выбрать то именно, что ей надо было надѣть сегодня, для того, чтобъ произвести желаемый эффектъ.
   Хлопоты Аниныхъ домашнихъ увѣнчались полнѣйшимъ успѣхомъ. Благодаря отчасти нарядному туалету, а также ея привычкѣ къ свѣтскому обращенію и разговорамъ, Аня произвела большой эффектъ своимъ появленіемъ въ гостинной губернаторши. А потомъ, когда изъ немногихъ сказанныхъ ею словъ всѣ убѣдились, что она превосходно воспитана и не только въ литературѣ, музыкѣ и живописи знаетъ толкъ, но также и драматическое искусство понимаетъ лучше ихъ всѣхъ, княгиня пришла въ восторгъ и объявила, что сама судьба, сжалившись надъ ихъ безпомощностью, послала имъ на выручку мадемуазель Астафьеву.
   Она стала умолять Аню устроить имъ спектакль, выбрать пьесу, раздать роли, слѣдить за репетиціями. Къ немалому изумленію всѣхъ присутствовавшихъ, Аня тотчасъ же согласилась на это. При первыхъ же словахъ о спектаклѣ, она оживилась и разговорилась. И все, что она разсказала о театрѣ во Франціи, Германіи и Италіи, было такъ интересно и передано такъ остроумно, что всѣ превратились въ слухъ и даже помѣщикъ Птичкинъ выползъ изъ своей засады, чтобъ лучше ее слышать и поближе любоваться ею. Она такъ увлеклась воспоминаніями о любимомъ предметѣ, что не замѣчала, что говоритъ одна. Глаза ея сверкали, щеки вспыхивали румянцемъ; впечатлѣнія, по мѣрѣ того, какъ они возникали въ умѣ, такъ живо отражались на ея умномъ, выразительномъ лицѣ, что немудрено было залюбоваться ею.
   -- Какая изъ нее можетъ выйти удивительная актриса!-- прошепталъ князь стоявшему рядомъ съ нимъ доктору.
   -- Я вамъ говорилъ, я вамъ говорилъ!-- самодовольно повторялъ толстякъ, весело потирая себѣ руки.
   -- Въ ней что-то такое... что-то такое... ну, однимъ словомъ, всѣ наши бабы, даже самыя красивыя, какъ Томилина и Мингалева, мизинчика ея не стоятъ! А, вѣдь, съ перваго взгляда ничего въ ней не найдешь особеннаго, даже хорошенькой ее назвать трудно... Такъ себѣ, мордашка. А какъ всмотришься, да какъ заговоритъ, вотъ какъ теперь, отдай все и мало!
   -- Пластика-то, пластика-то какая!-- продолжалъ любоваться князь, не слушая своего пріятеля.-- Посмотрите, какъ она выпрямилась, какъ повела рукой! Рашель да и только.
   -- Это у нея невольно выходитъ,-- поспѣшилъ пояснить докторъ.
   Князь съ досадой передернулъ плечами.
   -- Разумѣется, невольно; это сейчасъ видно. Природная артистка. Ей надо на сцену... непремѣнно на сцену.
   Замѣчаніе это пришлось доктору не по вкусу.
   -- Вотъ еще выдумали! На сцену! Зачѣмъ? Она можетъ замужъ выйти,-- произнесъ онъ запальчиво.-- Съ такою наружностью, съ такимъ воспитаніемъ...
   -- Да еще съ протекціей Таманскаго въ придачу,-- подсказалъ съ усмѣшкой князь, глядя на своего собесѣдника сверху внизъ, довольно-таки презрительно и высокомѣрно.
   У доктора дерзкимъ, задорнымъ огонькомъ засверкали глазки.
   -- Нда. Я знаю губернаторовъ, которые изъ-за этого не прочь за нею поухаживать,-- произнесъ онъ вызывающимъ тономъ и глядя на него въ упоръ.-- Почему же и намъ, простымъ смертнымъ...
   -- Почему же, почему же? Попытайте счастье, мой другъ; желаю вамъ успѣха,-- круто оборвалъ разговоръ князь.
   И онъ подошелъ къ Анѣ, которая, опомнившись вдругъ, что слишкомъ много говоритъ одна, въ смущеніи смолкла, не досказавъ анекдота про Коклена.
   -- Вамъ никогда не совѣтовали поступить въ актрисы?-- спросилъ у нее князь, опускаясь на табуретку позади ея кресла.
   Она быстро повернула къ нему свое раскраснѣвшееся лицо.
   -- О! это моя мечта съ тѣхъ поръ, какъ я себя помню! Какъ это вы угадали?
   И опять забывшись, что съ нею всегда случалось, когда она увлекалась своею страстью къ театру, Аня, не дождавшись отвѣта на свой вопросъ, начала разсказывать мечты своего дѣтства, множество ничтожныхъ, мелкихъ случаевъ, запечатлѣвшихся въ ея памяти потому только, что случаи эти относились къ обожаемому ею искусству. Театръ былъ для нея нѣчто вродѣ второй жизни; наслаждаться игрой хорошаго артиста -- выше этого блаженства она ничего не могла себѣ представить.
   А какъ мучилась она, волновалась, когда роль выполнялась не такъ, какъ слѣдовало! Каждую минуту хотѣлось ей бѣжать за кулисы и умолять, чтобъ играли такъ, какъ ей казалось лучше. Нѣсколько разъ случалось, что въ пылу увлеченія она вскрикивала такъ громко отъ восторга, что всѣ оборачивались въ ея сторону, и ей дѣлалось тогда очень стыдно, и она давала себѣ слово никогда не забываться до такой степени, чтобъ не помнить, гдѣ она и что вокругъ нея цѣлая толпа чужихъ людей, но при первомъ же случаѣ не выдерживала а опять вела себя въ публикѣ... неприлично, прибавила она съ улыбкой.
   -- Vous avez la vocation,-- замѣтилъ князь.
   Онъ очень умно и толково поддерживалъ съ нею бесѣду. Онъ тоже былъ большой любитель и хорошій цѣнитель драматическаго искусства, видѣлъ всѣхъ замѣчательныхъ артистовъ Европы, съ нѣкоторыми изъ нихъ былъ лично знакомъ
   Вышло такъ, что, сами того не замѣчая, они отдѣлились отъ группы, окружающей княгиню. Теперь тамъ всѣхъ занималъ докторъ какими-то фокусами съ двумя ниточками, перевязанными кабалистическими узлами. Къ фокуснику присоединилась и хорошенькая вдовушка съ своимъ правовѣдомъ. Аня съ княземъ очутились вдвоемъ, въ противуположномъ углу комнаты, у камина. Онъ повелъ ее туда, чтобъ показать картину извѣстнаго художника, присланную его женѣ въ подарокъ съ послѣдней выставки въ Москвѣ.
   Когда Аня достаточно налюбовалась ею, онъ поставилъ свѣчу, которую зажегъ, чтобъ показать ей картину, на столъ съ альбомами, открылъ одинъ изъ нихъ и подалъ его ей.
   -- А вотъ и стихи, написанные на эту картину Свѣтловымъ. Шесть строкъ, экспромтъ.
   -- Свѣтловъ? Это его рука? Вы его знаете?
   Она схватила альбомъ и жадно стала всматриваться въ красивый, убористый почеркъ, которымъ были написаны стихи.
   -- Да, мы съ нимъ пріятели. Довольно безсодержательно, не правда ли?-- проговорилъ онъ, замѣчая недоумѣніе, выражавшееся на лицѣ дѣвушки.
   -- Да, въ нихъ ровно ничего нѣтъ,-- сказала она, вскидывая на него изумленный и опечаленный взглядъ.-- Это шутка какая-то и довольно...
   "Глупая",-- хотѣла она сказать, но воздержалась.
   -- Даже неостроумно,-- прибавила она.
   -- Это экспромтъ,-- замѣтилъ князь.
   -- Такъ что-жь такое? И въ экспромтѣ можетъ быть мысль, даже непремѣнно должна быть... а тутъ... Ну, что-жь это такое?
   У нея былъ такой озадаченный видъ, что князь не могъ удержаться отъ улыбки.
   -- А вы поклонница Свѣтлова?-- спросилъ онъ.
   -- Большая. Есть у васъ еще что-нибудь его? Ненапечатанное? То, что напечатано, я все читала и одно время наизусть знала.
   -- Есть, и очень даже много, но дѣвицамъ нельзя читать этихъ стиховъ...
   -- Почему?-- вырвалось у нея необдуманно.
   -- Да потому, что... слишкомъ ужь эмансипированная поэзія...
   Она хотѣла что-то возразить, но, вскинувъ на него глаза, подмѣтила усмѣшку, отражавшуюся какимъ-то особеннымъ блескомъ въ его глазахъ, и, краснѣя, смолкла.
   -- Вы что особенно любите изъ его произведеній?-- спросилъ князь.
   Ему было очень на себя досадно за то, что онъ былъ причиной ея смущенія.
   -- Я читала его Мстительницу...
   -- Ааа! Гражданскіе мотивы!
   Онъ прищурился и губы его скривились въ саркастическую гримаску. Она очень къ нему шла, эта гримаска, къ его красивому лицу, съ прямой линіей отъ лба до коица тонкаго носа, къ изогнутымъ капризно тонкимъ губамъ и къ большимъ свѣтлымъ глазамъ, съ преобладающимъ выраженіемъ высокомѣрной ироніи во взглядѣ.
   -- Они ему удаются, правда, но въ другихъ жанрахъ онъ еще лучше.
   -- Какъ это можетъ быть! Человѣкъ, написавшій Мстительницу... чтобъ онъ могъ въ другихъ жанрахъ? Нѣтъ, нѣтъ! Этому ужасно трудно повѣрить! Я совсѣмъ другое понятіе составила себѣ о немъ!
   Князь пожалъ плечами.
   -- Напрасно.
   -- Онъ представляется мнѣ необыкновенно хорошимъ человѣкомъ, великодушнымъ, увлекающимся...
   -- Напрасно, напрасно,-- повторялъ все съ той же усмѣшкой князь.
   -- Мечтателемъ, идеалистомъ, съ чистой душой, высокой нравственностью,-- продолжала она съ увлеченіемъ,-- вотъ какимъ я его себѣ представляю.
   -- И какъ вы ошибаетесь! Онъ сухъ до жестокости, эгоистъ первостатейный, а что касается его цинизма...
   -- Неужели? Неужели?-- повторяла Аня.
   -- Вамъ всѣ это скажутъ, не я одинъ. Весь Петербургъ его знаетъ такимъ.
   -- Есть у васъ его портретъ?
   -- Есть.
   Онъ вышелъ въ другую комнату и минуты черезъ двѣ вернулся съ портретомъ въ рукахъ.
   -- Вотъ. Вы только. не испугайтесь; онъ тутъ изображенъ въ гробу и въ саванѣ.
   -- Въ гробу... Вотъ странная фантазія!
   Она такъ и впилась глазами въ фотографію, на которой былъ изображенъ человѣкъ въ гробу, со скрещенными на груди руками и закрытыми глазами. Но стоило только взглянуть на эти. губы, чтобъ убѣдиться, что человѣкъ только притворяется мертвымъ. Усиліе держать ихъ сомкнутыми оживляло все лицо тѣмъ неуловимымъ жизненнымъ трепетомъ, который иногда проскальзываетъ въ очень хорошо удавшихся фотографіяхъ, когда художникъ уловитъ моментъ передъ наступленіемъ того одеревенѣлаго, напряженнаго выраженія, которое почти всегда отражается на физіономіи человѣка, стремящагося къ полнѣйшей неподвижности.
   -- Дурачился,-- сказалъ князь,-- послѣ пьянаго завтрака... Теперь онъ пересталъ кутить поневолѣ: здоровье не позволяетъ, ну, а еще недавно...
   -- Всѣ пороки!-- проговорила Аня, не отрывая глазъ отъ портрета.
   -- Всѣ пороки,-- подтвердилъ со смѣхомъ князь.-- И некрасивъ, какъ видите. Въ натурѣ онъ еще хуже.
   -- А что за колоритъ въ его поэзіи!... Зачѣмъ вы мнѣ его показали?-- проговорила она печально.-- Я воображала его совсѣмъ, совсѣмъ другимъ!
   Предвидѣла ли тогда Аня ту роль, которую мнимому мертвецу суждено было играть въ ея жизни?

-----

   -- Elle est charmante,-- сказалъ князь, входя, въ халатѣ и туфляхъ, въ спальню, гдѣ княгиня уже лежала на широкой кровати, подъ стеганымъ розовомъ одѣяломъ, въ вышитой кофтѣ и въ кружевномъ чепцѣ съ лиловымъ бантомъ на темени.
   Увы! въ ночномъ нарядѣ бѣдная княгиня казалась еще безобразнѣе и старѣе, чѣмъ въ денномъ.
   -- Вы про Астафьеву? Да, она очень мила. Увлекается только слишкомъ, trop peu de retenue pour une jeune fille. Про театръ, напримѣръ, точно настоящая актриса распространяется. Вы замѣтили? Она разсказывала такія вещи, которыя въ порядочномъ обществѣ, да еще изъ устъ дѣвушки, странно какъ-то слышать. Je n'aime pas ce genre...
   -- Что за письмо передала она вамъ при прощаніи?-- нетерпѣливо прервалъ князь разсужденія своей супруги.
   -- Ахъ, я и забыла вамъ показать! Отъ Дмитрія Николаевича Таманскаго... une charmante lettre! Вспоминаетъ, какъ онъ у насъ лѣтомъ, въ Троицкомъ... когда еще папа былъ живъ... une charmante lettre! Посмотрите на туалетѣ подъ синимъ флакономъ.
   Князь живо разыскалъ записку, поднесъ ее къ свѣчѣ и внимательно перечиталъ два раза сряду. Потомъ онъ тщательно сложилъ ее и положилъ въ свой бумажникъ, а затѣмъ легъ, задулъ свѣчу и, сладко потягиваясь, съ довольной улыбкой проговорилъ:
   -- Кажется, на сей разъ нашъ милый докторъ не совралъ. По всему видно, что Таманскій принимаетъ живѣйшее участіе въ своей belle fille. Bonne nuit, ma chère,-- прибавилъ онъ, повертываясь спиной къ женѣ.
   Но ему не спалось, и минутъ черезъ десять, убѣдившись, что и супруга его не спитъ, онъ снова съ нею заговорилъ.
   -- Я очень доволенъ этимъ письмомъ, c'est presque une avance... Весьма кстати, именно теперь... Надо выразить ему нашу признательность...
   -- Я ему завтра же отвѣчу,-- сказала княгиня.
   -- Это само собой, но, кромѣ того, надо ему доказать, что онъ не ошибся въ вашемъ добромъ сердцѣ, поручая вамъ эту дѣвушку, и что мы оправдаемъ его довѣріе... Она ему очень близка, c'est sa belle fille apres tout, родная дочь его жены, и по всему видно, что oft къ ней очень привязанъ.
   -- Да я, кажется, сдѣлала все, что могла,-- начала было оправдываться княгиня.
   Но мужъ нетерпѣливо ее прервалъ:
   -- Не въ томъ дѣло! Вы со всѣми добры и внимательны, даже слишкомъ иногда, не въ томъ дѣло! Тутъ надо чѣмъ-нибудь особеннымъ... отмѣтить, подчеркнуть, такъ сказать, наше вниманіе къ ней... Когда ждете вы ее завтра?
   -- Передъ вечеромъ. Я просила ее пріѣхать пораньше. Надо переговорить съ нею, прежде чѣмъ всѣ съѣдутся, а, вѣдь, завтра, вы знаете, у насъ общее собраніе...
   -- Вы бы сами съѣздили за ней передъ обѣдомъ. Прокатились бы вмѣстѣ, а потомъ привезли бы ее сюда,-- очень развязно предложилъ князь.
   Но предложеніе это такъ изумило княгиню, что она даже приподняла голову съ подушки и уставилась пристальнымъ, растеряннымъ взглядомъ на мужа.
   -- Вы хотите... чтобъ я сама... къ этой дѣвицѣ... въ домъ этого...
   Отъ негодованія у нея спиралось въ горлѣ и она не договорила словъ.
   -- Я васъ не понимаю, Аркадій!
   -- Если васъ это затрудняетъ, то я самъ за ней поѣду,-- холодно возразилъ онъ.
   -- Еще лучше!-- вскричала она въ отчаяніи.-- О! вы этого не сдѣлаете! Вы не рискнете такъ опрометчиво вашимъ будущимъ, вашей карьерой изъ-за дочери какого-то...
   -- Vous radotez, ma cherè,-- рѣзко оборвалъ ее супругъ.
   

Глава IV.

   На другой день, часу въ четвертомъ, возвращаясь домой съ почты, куда она ходила за заказнымъ письмомъ, присланнымъ на ея имя изъ-за границы, Аня была удивлена необычайнымъ оживленіемъ, царствовавшимъ на ихъ улицѣ. Во всѣхъ воротахъ и калиткахъ толпился народъ, въ отворенныя форточки высовывались любопытныя головы и всѣ глазѣли по одному направленію -- на фаэтонъ, остановившійся передъ подъѣздомъ дома Марьи Петровны. Фаэтонъ былъ щегольской и кучеръ, сидѣвшій на козлахъ, имѣлъ весьма представительный видъ, а также и сѣрая лошадь, которую онъ съ трудомъ сдерживалъ на мѣстѣ, была не изъ дюжинныхъ заводскихъ лошадей и стоила много денегъ; все это такъ, но не такая ужь рѣдкость барскій экипажъ въ N, чтобъ жители даже самыхъ отдаленныхъ улицъ жадно впивались въ него глазами, когда таковому случалось проѣзжать мимо ихъ оконъ. Должно быть, тутъ еще что-нибудь, кронѣ фаэтона, привлекало всеобщее любопытство. Аня ускорила шагъ. Анисья, поджидавшая ея появленіе на черномъ крылечкѣ, выскочила въ ней на встрѣчу, едва только успѣла она войти въ прихожую, и задыхающимся отъ волненія голосомъ объявила, что у нихъ въ гостяхъ самъ губернаторъ, господинъ князь Немировъ.
   -- Какъ коляска-то подкатила, я и говорю Марьѣ Петровнѣ: барыня, милая, гляньте-ка, кто къ намъ подъѣхалъ! Она какъ глянула, такъ и узнала. Анисьюшка, говоритъ, вѣдь, это самъ господинъ губернаторъ! Мнѣ его намеднись Дарья Ивановна, лавочница, въ соборѣ показывала... Бѣги скорѣе; это онъ, вѣрно, въ барышнѣ... А тутъ ужь, слышимъ, дверь отворяютъ и спрашиваютъ, дома ли Анна Николаевна Астафьева? Вѣжливо такъ спрашиваютъ. Ихъ дома нѣтъ-съ, говорю, но только онѣ сію минуту придутъ, а не угодно ли, говорю, въ гостинную пройтить, я Николая Ивановича вызову. Подумали, подумали, постояли маленечко, а тамъ: хорошо, говорятъ, доложите обо мнѣ господину Астафьеву. И стали шубу снимать. Вотъ, говоритъ, карточка, передайте вашему барину. Я взяла карточку, растворила дверь въ залу, пожалуйте, говорю. А тутъ и Николай Ивановичъ вышли. Промежь себя разговаривать зачали, я ужь карточку-то и побоялась отдать, на столикъ въ вашей комнатѣ положила. Давно ужь они у насъ, съ часъ такъ будетъ; только что вы ушли, они и пожаловали. Кучеръ два раза лошадь проѣзжалъ.
   Все это Анисья болтала, помогая барышнѣ раздѣваться. Аня же тѣмъ временемъ прислушивалась къ голосамъ, раздававшимся изъ гостинной. Собственно говоря, долеталъ сюда одинъ только голосъ Николая Ивановича. Давно ужь не слышала она у него такой громкой, увѣренной, оживленной рѣчи.
   Не переставая прислушиваться, медленно и останавливаясь на каждомъ шагу, прошла Аня комнату, отдѣлявшую прихожую отъ гостинной.
   Разговоръ между ея отцомъ и гостемъ шелъ о ремесленныхъ школахъ въ Германіи и о тѣхъ, что учреждались въ нѣкоторыхъ городахъ Россіи. Говорилъ и, князь; подходя ближе къ двери, Аня разслышала его мягкій, звучный и сдержанный говоръ. Красивые и уклончивые обороты его рѣчи представляли разительный контрастъ съ подчасъ рѣзкимъ, грубоватымъ и немножко книжнымъ, но всегда сильнымъ и выразительнымъ языкомъ Николая Ивановича.
   Оба были такъ увлечены бесѣдой, что не слышали ея приближенія, и когда отецъ ея невзначай поднялъ голову къ двери, она ужь минуты три, какъ стояла на порогѣ, не рѣшаясь переступить черезъ него.
   -- А вотъ и дочурка моя! Аня, князь пріѣхалъ къ тебѣ съ визитомъ, да и заболтался со мной. Мы преинтересный завели споръ насчетъ ремесленныхъ школъ. Его сіятельство не понимаетъ, почему отъ той, что открыта въ Т--ри, до сихъ поръ нѣтъ никакого толку. Его сіятельство предполагаетъ...
   Онъ продолжалъ распространяться, напирая съ оттѣнкомъ ироніи на титулъ своего опонента и не замѣчая, что его не слушаютъ. Впрочемъ, ему и трудно было бы это замѣтить; поздоровавшись съ Аней, князь тотчасъ же снова повернулся къ нему и скорчилъ ту же самую, полную сосредоточеннаго вниманія мину, которую онъ всегда держалъ про запасъ для общихъ собраній, комитетовъ и вообще всякихъ бесѣдъ какъ по дѣламъ службы, такъ и въ обществѣ серьезныхъ людей, но при этомъ онъ безпрестанно взглядывалъ на Аню и если бы спросить у него, на что именно киваетъ онъ одобрительно головой и чему такъ авторитетно поддакиваетъ, его сіятельство врядъ ли нашелся бы отвѣтить на этотъ вопросъ.
   Да и Анѣ тоже было не до ремесленныхъ школъ въ эту минуту. Она не спускала восторженнаго взгляда съ отца. Вотъ какимъ хотѣлось бы ей всегда его видѣть! Умные глаза, съ блестящимъ, выразительнымъ взглядомъ, дышали страстнымъ одушевленіемъ, взъерошенные нетерпѣливой рукой волосы были откинуты назадъ съ высокаго, крутаго лба, на губахъ блуждала саркастическая усмѣшка. И сколько самоувѣреннаго достоинства выражалось въ его крупной, мощной фигурѣ, когда онъ, вотъ какъ теперь, выпрямлялся и откидывалъ голову на спинку кресла! Какъ умно и проницательно глядѣли его красивые глаза, какъ симпатично звучалъ его глубокій, хватающій за душу голосъ!
   Князь былъ пораженъ сходствомъ отца съ дочерью. Съ той самой минуты, какъ Николай Ивановичъ заговорилъ, какъ живой предсталъ передъ нимъ образъ высокой, стройной дѣвушки, съ гордой осанкой и выразительнымъ, оживленнымъ лицомъ, которая, наканунѣ вечеромъ, произвела на него такое сильное впечатлѣніе, что онъ и заснулъ съ мыслью о ней и проснулся съ желаніемъ скорѣе ее видѣть. Среди этой бѣдной, вульгарной обстановки, съ этимъ человѣкомъ въ поношенномъ пиджакѣ, работы уѣзднаго портнаго, въ ситцевой цвѣтной сорочкѣ и въ обтрепанномъ галстукѣ, повязанномъ на сторону, съ этимъ человѣкомъ, принадлежавшимъ къ числу тѣхъ, съ которыми князь Немировъ никогда не имѣлъ ничего общаго и которыми онъ даже и по принципу всю свою жизнь гнушался, онъ теперь чувствовалъ себя такъ хорошо и въ такомъ отличномъ расположеніи духа, что не было такого разговора, который не показался бы ему интереснымъ и котораго онъ не сталъ бы съ радостью поддерживать. Дѣло въ томъ, что человѣкъ этотъ смотрѣлъ ея глазами, говорилъ ея голосомъ и улыбался ея крупнымъ, добродушнымъ ртомъ.
   Съ чего именно началась между ними бесѣда и какъ это случилось, что рѣчь зашла о томъ предметѣ, который былъ всего больше по душѣ Николаю Ивановичу и о которомъ онъ умѣлъ говорить особенно умно, толково и убѣдительно, -- неизвѣстно, но какъ бы тамѣни было, когда Аня вошла въ комнату, отецъ ея уже успѣлъ убѣдить N-скаго губернатора въ необходимости устроить ремесленную школу вмѣсто реальной гимназіи, которую предполагалось открыть въ скоромъ времени въ N.
   И вдругъ, точно также какъ вчера дочь его въ гостинной княгини Немировой, Астафьевъ оборвалъ свою рѣчь на полусловѣ и въ смущеніи сталъ извиняться за то, что такъ долго злоупотреблялъ вниманіемъ своего слушателя.
   Онъ даже при этомъ покраснѣлъ немножко, ну, вотъ точь въ точь какъ Аня вчера.
   -- Вы, вѣдь, къ ней?-- кивнулъ онъ съ усмѣшкой на дочь.
   И хотѣлъ встать, чтобъ уйти, но она опустилась на диванъ рядомъ съ нимъ и силой усадила его на прежнее мѣсто.
   Князь сказалъ, что явился по порученію жены, напомнить Аннѣ Николаевнѣ ея обѣщаніе пожаловать къ нимъ сегодня пораньше, до засѣданія.
   -- Наши дамы ухватились за васъ, какъ за якорь спасенія... Да и понятно, гдѣ имъ справиться съ спектаклемъ, ни одна изъ нихъ понятія не имѣетъ о театрѣ...
   -- Театръ? О! это по ея части!-- громко и весело засмѣялся Николай Ивановичъ.-- Было время, когда мы и сами мечтали поступить на сцену... Помнишь, дѣвочка?
   Сегодня, въ простомъ платьѣ, съ раскраснѣвшимися щеками и блестящими отъ волненія глазами, она показалась князю еще лучше, чѣмъ вчера. Столько простоты и неподдѣльной граціи было въ каждомъ ея движеніи, такой глубокой нѣжностью заволакивался у нея взглядъ каждый разъ, когда она останавливала его на отцѣ.
   -- Вотъ умѣетъ любить-то!-- думалъ князь, любуясь ею.
   -- Еще когда она была дѣвчонкой пяти-шести лѣтъ, для нея не было большаго удовольствія, какъ театръ,-- продолжалъ Николай Ивановичъ.-- Если сказать наканунѣ, что завтра ее повезутъ въ театръ, всю ночь не проспитъ отъ радости. И, вѣдь, представьте себѣ, все понимала, обезьяна эдакая! Не только сюжетъ пьесы, но также игру актеровъ. Были у нея излюбленные между ними,-- за этихъ она готова была глаза выцарапать каждому, кто осмѣливался критиковать ихъ въ ея присутствіи; были и такіе, которыхъ она терпѣть не могла, и ужь доставалось имъ отъ нее! Дрожитъ, бывало, вся отъ восторга, когда ея любимицу или любимца вызываютъ, плачетъ отъ радости! Преуморительная была дѣвчонка!-- прибавилъ онъ съ сдавленнымъ вздохомъ, ласково трепля дочь по щекѣ.
   Въ голосѣ его прозвучала грустная нотка и взглядъ отуманился. О чемъ сожалѣлъ онъ? О томъ ли, что прошлое прошло безвозвратно?
   -- Карьера драматической артистки очень заманчива, -- началъ князь,-- но тогда только, когда есть настоящее призваніе и крупный, выходящій изъ ряду вонъ талантъ. Поступать же на сцену, чтобы играть второстепенныя роли...
   -- Да, да, вотъ она какая фантазерка была!-- прервалъ Николай Ивановичъ разсужденія своего гостя, не заботясь даже о томъ, чтобы дать ему окончить начатую фразу.-- Насилу мы ее въ гимназіи удержали, хотѣла прямо изъ третьяго класса да въ театральное училище махнуть,-- продолжалъ онъ развивать вслухъ свой воспоминанія, по мѣрѣ того, какъ они набѣгали ему на умъ.-- Какъ отвернешься, бывало, такъ сейчасъ -- шмыгъ въ уголъ, да и давай декламировать, позы разныя принимать, рожи корчить... А ужь передразнивать какая была мастерица! Разъ какъ-то притихла она. Я занятъ былъ у письменнаго стола. Стемнѣло. Смотрю на часы -- пять, а сѣлъ я заниматься въ два. Сталъ прислушиваться -- тихо вездѣ. Что за чортъ, думаю, ни разу Анька моя въ комнату не влетѣла, ни разу не помѣшала мнѣ писать... Тутъ что-то такое не ладно. Ужь не заснула ли она съ своими куклами отъ скуки? А, можетъ, ушла куда-нибудь безъ позволенія: играть на улицу съ ребятишками или къ сосѣдямъ? Ну, знаете, я даже вспылилъ при этой мысли и тотчасъ вскочилъ съ мѣста, чтобъ идти ее разыскивать да задать нахлобучку. У меня на этотъ счетъ было строго. Да и нельзя было иначе, такой сорванецъ, что дай только волю, въ Москву бы пѣшкомъ удрала! А надзору за ней -- одинъ я; ни нянекъ, ни гувернантокъ не было. Одна прислуга во всемъ домѣ -- старая, кривая кухарка. Весь день у плиты да за корытомъ. Съ тѣмъ и нанималась, чтобъ ей ребенка не касаться. Ладно, говорю, до ребенка я самъ буду касаться. Ну, и справлялся кое-какъ, съ грѣхомъ пополамъ.
   -- Ты мнѣ каждый разъ юбки надѣвалъ на изнанку!-- вскричала Аня, которую очень забавляли эти воспоминанія.-- А шляпку задомъ на передъ. Григорьевъ одѣвалъ меня гораздо лучше и терпѣливѣе тебя.
   -- Правда, правда. Григорьевъ, это нашъ пріятель былъ, ея другъ закадычный,-- обратился Николай Ивановичъ къ князю.
   -- А помнишь эпизодъ съ заграничнымъ костюмомъ?-- снова перебила его дочь.-- Вотъ какъ это было. Прислали мнѣ изъ-за границы костюмъ. Прелестный, голубой съ бѣлымъ атласомъ и кружевами. Въ кардонкѣ. И уложено такъ прекрасно, ну, знаете, какъ укладываютъ въ хорошихъ магазинахъ въ Парижѣ. Мы, конечно, сейчасъ же вынули его изъ кардонки, я, папа, Григорьевъ, Ѳедя, Полибинъ,-- вся наша компанія, однимъ словомъ, и давай вертѣть его во всѣ стороны; развязали всѣ ленточки, отшпилили всѣ булавки, которыми онъ былъ перевязанъ и пришпиленъ, и очутились у насъ въ рукахъ разныя юбочки, переднички, фалборки, бантики, пуфики... Что куда надѣть, что кверху, что книзу, что спереди, что сзади,-- ничего не разберешь. Ну, вотъ точь въ точь мартышка съ очками: "то ихъ понюхаетъ, то полижетъ, то ихъ на хвостъ нанижетъ"... Бились, бились, да такъ и бросили. Скомкали всѣ эти тряпки кое-какъ въ кардонку и поставили на шкафъ, на самый высокій, какой только былъ у насъ въ домѣ и до котораго даже и папа иначе не могъ достать, какъ вскарабкавшись на стулъ.
   -- А сколько мнѣ помнится,-- оправдывался Николай Ивановичъ,-- костюмъ былъ тебѣ и узокъ, и коротокъ, вотъ почему нельзя было его тебѣ надѣть. Толпёшка она была тогда, ни тальи, ни плечъ, точно деревянный обрубокъ.
   -- Да полно оправдываться-то, -- смѣялась Аня.-- Сознайся лучше, что не умѣлъ ты меня одѣвать. Грѣха тутъ большаго нѣтъ; вѣдь, ты въ учителя гимназіи готовился, а не въ горничныя.
   -- Ладно. Это ты мнѣ для того зубы-то заговариваешь, чтобъ я ему не досказалъ про твою продѣлку,-- кивнулъ Николай Ивановичъ на князя,-- но я, все-таки, разскажу.
   -- Сдѣлай одолженіе, мнѣ самой интересно вспомнить.
   -- Зачѣмъ же ты меня прерываешь?
   И обращаясь снова къ князю, онъ продолжалъ свой разсказъ:
   -- Стоитъ передъ зеркальцемъ,-- маленькое у нея такое висѣло, въ простѣнкѣ, между шкафомъ и окошкомъ,-- и рожи строитъ, одну другой уморительнѣе. То глаза прищуритъ и губы выпятитъ, какъ та худая генеральша, что жила въ одномъ домѣ съ нами и которую намъ всегда было видно, когда она подходила къ своимъ окнамъ, то скорчитъ такую пьяную морду, какъ у нашего старшаго дворника, или вдругъ всю свою физію сморчкомъ сморщитъ, ну, вотъ ни дать, ни взять молочница охтенка, что молоко намъ носила. Да, вѣдь, старательно какъ упражняется, усердно!
   -- Папка, ты преувеличиваешь!
   -- Честное слово! И такъ, и эдакъ, на всѣ лады прилаживается, чтобъ похожѣе да типичнѣе вышло. Послѣ молочницы призадумалась, закрыла даже глаза, чтобы лучше сосредоточиться мыслями.
   -- Ни теперь всегда закрываю глаза, когда мнѣ хочется вспомнить или представить себѣ что-нибудь,-- сказала Ана.
   -- Да, да, у тебя много старыхъ привычекъ осталось. Отъ нѣкоторыхъ тебя, однако-жь, отучили, вотъ, напримѣръ, кончикъ язычка высунуть въ минуту глубокой задумчивости...
   -- А ты это помнишь?-- засмѣялась Аня.
   -- Еще бы не помнить! Да я всѣ твои гримасы, всѣ твои проказы помню. Эту сцену, напримѣръ, которую я теперь разсказываю, всю жизнь не забыть! Повернула зеркальце къ свѣту, отошла шага на три, да и давай жестикулировать, за голову себя хватаетъ, руки ломаетъ... Это она, видите ли, отчаянье изображала. И все бормочетъ про себя что-то такое, все бормочетъ. Стихи не стихи, да и на прозу не похоже, дребедень какую-то своего собственнаго изобрѣтенія...
   -- Ужь это ты преувеличиваешь, право же преувеличиваешь, папа!-- вскричала она, зажимая ему ротъ рукой.
   -- Ничуть не преувеличиваю. Я тогда до слезъ хохоталъ, да и теперь вспомнить не могу безъ смѣха эту сцену!
   Имъ было очень весело вспоминать эти глупости, да и князю радостно какъ-то было ихъ слушать и смотрѣть на нихъ.
   -- Теперь мы остепенились и ничего подобнаго намъ въ голову не приходитъ,-- продолжалъ Николай Ивановичъ, отбиваясь отъ дочери, которая продолжала зажимать ему ротъ поцѣлуями.
   -- Почемъ ты знаешь?-- спросила она, нѣжно заглядывая ему въ глаза.
   Да онъ и знать не хотѣлъ.
   -- Теперь у насъ другія мечтанія и планы,-- продолжалъ онъ, не вслушиваясь въ ея слова.-- Теперь мы о сценѣ и не вспоминаемъ...
   -- Почемъ ты знаешь? Почемъ ты знаешь?-- повторяла она, краснѣя отъ волненія.
   Она все еще смѣялась, но мучительная тревога, звучавшая у нея въ голосѣ, отразилась и во взглядѣ.
   -- Да ты ни разу даже и не говорила объ этомъ съ тѣхъ поръ, какъ пріѣхала,-- сказалъ отецъ.
   Улыбка внезапно слетѣла съ ея губъ и на глаза ея навернулись слезы.
   -- Да, мы съ тобой ни объ чемъ еще не говорили съ тѣхъ поръ, какъ я пріѣхала!-- вырвалось у нея.
   Князь съ большимъ тактомъ поспѣшилъ вмѣшаться въ разговоръ.
   -- Это всегда такъ бываетъ послѣ долгой разлуки,-- сказалъ онъ, поднимаясь съ мѣста и отходя къ стулу у двери, на который онъ положилъ свою шляпу, входя въ комнату.
   Николай Ивановичъ насупился и, снявъ руку дочери съ своего плеча, откинулся въ противуположный уголъ дивана.
   -- Что же долженъ я сказать женѣ?-- спросилъ князь у Ани.
   Она разсѣянно отвѣтила, что непремѣнно у нихъ будетъ сегодня же, часовъ въ шесть.
   -- Теперь скоро пять. Если позволите, я пришлю за вами экипажъ,-- предложилъ князь.
   -- Чего тутъ экипажи разсылать?-- недовольнымъ тономъ замѣтилъ Николай Ивановичъ.-- Возьмите ее съ собой теперь же, да и дѣло съ концомъ. Вѣдь, вы домой ѣдете?

-----

   Въ тотъ же день разнеслось по всему городу, что губернаторъ былъ съ визитомъ у Астафьева, просидѣлъ у него часа два и увезъ съ собой его дочку. На барышнѣ была бархатная кофточка, обшитая мѣхомъ, въ талью, совсѣмъ модная, а шляпа высокая, съ пестрыми перьями. Все время, пока они ѣхали, князь съ нею разговаривалъ, а она улыбалась.
   Можетъ быть, и въ самомъ дѣлѣ Аня улыбалась, разговаривая съ княземъ въ фаэтонѣ, но не весело ей было на душѣ. Теперь, благодаря сближенію съ Немировыми, откладывать дальше хлопоты о дѣлѣ отца не было никакихъ причинъ. Да и въ томъ недочитанномъ письмѣ, которое лежало у нея въ карманѣ, ее, навѣрное, опять упрекаютъ въ томъ, что она такъ долго медлитъ. А, между тѣмъ, ей до сихъ поръ еще неизвѣстно самое главное -- согласится ли ея отецъ на то, чтобъ хлопотали о немъ.
   Онъ такъ ненавидѣлъ Таманскаго, его такъ коробило, когда почтальонъ приносилъ ей письма съ заграничными марками, съ адресомъ, надписаннымъ знакомой мужской рукой, что Аня просила адресовать ей письма на почту до востребованія.
   Сдѣлать развѣ такъ, какъ совѣтуетъ докторъ, попросить князя все взять на себя, и просьбу отсюда, и ходатайство въ Петербургъ... И чтобъ даже имя Таманскаго не поминалось при этомъ... Это легко, у княгини тамъ много связей и для того только, чтобъ сдѣлать угодное Дмитрію Николаевичу, она съ превеликимъ удовольствіемъ согласится на все... А ужь про него, про князя, и говорить нечего...
   Аня вспомнила глупости, которыя этотъ сумасбродъ Стрыжовъ болталъ ей вчера вечеромъ, провожая ее домой, и ей стало неловко отъ пристальныхъ взглядовъ, которыми обдавалъ ее князь. Лицо ея было закутано вуалемъ, но и насквозь вдвое сложеннаго газа чувствовала она эти взгляды.
   Ужасно трудно было не замѣчать ихъ и не обращать на нихъ вниманіе. Даже когда она отвертывалась и принималась смотрѣть на дома, мимо которыхъ они проѣзжали, красивые прищуренные глаза, задумчивые и нѣжные, преслѣдовали ее неотступно.
   Теперь она тоже была увѣрена въ томъ, что онъ съ радостью, съ восторгомъ сдѣлаетъ все, о чемъ она его ни попроситъ, и вотъ именно поэтому и казалось ей невозможнымъ пользоваться его услугами. Лучше ужь обратиться къ княгинѣ.

-----

   Княгиня проплакала все утро. Никогда еще не былъ съ нею такъ рѣзокъ и раздражителенъ мужъ. Къ тому же, когда и случались между ними недоразумѣнія вродѣ того, что произошло въ эту ночь, онъ всегда старался загладить свою вину особенною предупредительностью и вниманіемъ; сегодня же, когда она, часу въ девятомъ, проснулась, его уже не было въ спальнѣ. Онъ не зашелъ къ ней и въ то время, когда она кушала чай въ своемъ будуарѣ, и къ завтраку не явился. Но за то къ завтраку пришелъ докторъ и за первымъ же блюдомъ заговорилъ про Астафьеву.
   -- Ну, что? Какъ она вамъ понравилась?-- спросилъ онъ, уписывая съ большимъ аппетитомъ бифштексъ съ картофелемъ.
   Бѣдная княгиня была слишкомъ впечатлительна, чтобъ умѣть притворяться. Въ эту минуту она ненавидѣла Аню такъ, какъ только могла ненавидѣть ея кроткая, незлобивая душа, и скрыть своихъ страданій у нея не хватало ни силъ, ни умѣнья.
   -- Очень развязная особа,-- проговорила она дрожащимъ отъ волненія голосомъ.
   Начни она хвалить Аню, навѣрное, докторъ принялся бы ей противорѣчить и доказывать, что она далеко не такая прелестная особа, какою кажется, но этотъ эпитетъ "развязная" былъ произнесенъ недоброжелательнымъ тономъ, и этого было достаточно, чтобъ докторъ мгновенно и до запальчивости оскорбился за свою protégée'.
   -- Почему же ей не быть развязной?-- началъ онъ придираться.-- И кого ей здѣсь стѣсняться?. Васъ, что ли, потому что вы губернаторша и княгиня?
   -- Меня? Боже сохрани! Я говорю вообще...
   -- Вообще ли, въ частности ли, я не вижу, почему такой особѣ, какъ Анна Николаевна, которая здѣсь умнѣе всѣхъ и образованнѣе и во всѣхъ отношеніяхъ интереснѣе...
   -- Никто не отнимаетъ у нея ея достоинствъ,-- раздражительно прервала его княгиня.
   -- Нѣтъ, вы отнимаете. Вы говорите, что она слишкомъ развязна... Интересно было бы знать, что вы понимаете подъ этимъ словомъ?-- продолжалъ онъ придираться.
   Но княгиня не желала ничего доказывать и молча выслушивала словоизверженіе своего собесѣдника.
   Ужь такъ поставилъ себя у нихъ въ домѣ милый докторъ, что всѣ его странности и грубости извинялись и никому даже въ голову не приходило сердиться на нихъ.
   Однако, сегодня княгиня была такъ разстроена, что до болѣзненности раздражалась каждымъ словомъ своего пріятеля, и когда онъ, со свойственною ему безцеремонностью, сталъ приставать въ ней съ разспросами о томъ, какое впечатлѣніе произвела Аня на князя, да что онъ сказалъ про нее и тому подобное, она не вытерпѣла и довольно-таки рѣзко объявила, что не желаетъ отвѣчать на эти вопросы.
   -- Спросите у него сами, если хотите. Мнѣ всѣ уши прожужжали этой дѣвицей.
   Тонъ, которымъ были произнесены эти слова, былъ такъ несвойственъ, княгинѣ, что докторъ удивился. Онъ поднялъ глаза съ тарелки и въ первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ вошелъ, внимательно глянулъ на свою собесѣдницу. Теперь только замѣтилъ онъ, какъ она блѣдна и какъ вспухли у нея глаза отъ слезъ.
   -- Голубушка!-- вскричалъ онъ, бросая салфетку на полъ и принимаясь неистово цѣловать ея руки.-- Что съ вами? Вы плакали? Непріятности у васъ, вѣрно, были съ Аркадіемъ Александровичемъ? А я-то, скотъ эдакій, анафема подлая, поддразниваю васъ! Изъ-за чего вы съ нимъ поссорились? Изъ-за Астафьевой, вѣрно? А мнѣ и не въ домекъ! Вотъ болванъ-то! Вы думаете, что онъ влюбился въ нее? Да?-- закидывалъ онъ ее вопросами, на которые она отвѣчала слезами.
   -- Ну, знаете, это чортъ знаетъ что такое! Съ перваго же разу! Прошу покорно! Я никогда не воображалъ, чтобъ онъ такъ быстро... Да это и глупо даже! И какъ неосторожно! Боже мой, какъ неосторожно! Вѣдь, онъ здѣсь какъ на блюдечкѣ, у всѣхъ на виду, каждое его слово, каждое его движеніе замѣчаются и на всѣ лады комёнтируются... Враговъ у него нѣсть числа! Каждый радъ на него въ Петербургъ донести. Ужь одинъ прокуроръ чего стоитъ!
   Однако, вспышка жалости и негодованія, овладѣвшая докторомъ, стала мало-по-малу остывать и замѣняться любопытствомъ. Ему такъ неудержимо захотѣлось знать, за что именно княгиня недовольна своимъ супругомъ, что онъ снова принялся бередить ея раны и терзать ея душу разспросами. Узнавъ, что князь самъ поѣхалъ къ Астафьевымъ, докторъ разразился новыми ругательствами и проклятіями.
   -- Ужь послѣ этого можно прямо сказать, что нашъ Аркадій Александровичъ съ ума сошелъ!-- объявилъ онъ, разводя руками отъ изумленія.-- Вотъ анафема-то!
   И отъ избытка чувствъ до того забылся, что энергично сплюнулъ въ сторону.
   Къ кому именно относились проклятіе и плевокъ -- неизвѣстно, но княгинѣ легче стало на душѣ, когда она увидала, что сочувствуютъ ея печали.
   -- Подумайте только, что скажутъ! Что скажутъ!-- повторяла она.-- Вѣдь, онъ здѣсь... этотъ Астафьевъ... Сами вы знаете, какъ на этихъ людей смотрятъ! Да и вообще, что это за личность? Учитель какой-то, совсѣмъ, говорятъ, грубый и необразованный человѣкъ...
   -- Ннну, положимъ!-- промычалъ докторъ, но мысли своей вслухъ не докончилъ.
   Ужь теперь лукавая усмѣшка сверкала въ глазахъ его, устремленныхъ на плачущую княгиню.
   Но она этого не замѣчала и продолжала сокрушаться.
   -- Развѣ это общество для князя Немирова? Да и, наконецъ, какъ начальникъ губерніи, онъ не имѣетъ даже и права... вы понимаете? И что самое главное, днемъ, въ открытомъ фаэтонѣ, народъ на улицѣ, чиновники могутъ встрѣтиться, да и мало ли кто! Этотъ прокуроръ -- заноза, онъ постоянно торчитъ у окна и за всѣми подсматриваетъ... Да и безъ того ему все доносятъ, что у насъ дѣлается... На прошлой недѣлѣ пронюхалъ откуда-то, что я посылала букли подвивать къ цирульнику Акимову, и весь день, какъ сумасшедшій, по всему городу носился съ этой новостью.
   -- Когда это? Кто вамъ сказалъ? Букли? Какія букли?-- заметался на мѣстѣ отъ любопытства докторъ.
   Прокуроръ, молодой человѣкъ, весьма развязный по части всякихъ выдумокъ и сплетенъ и остроумный, вдобавокъ, являлся, во многихъ отношеніяхъ, опаснымъ конкуррентомъ доктору Стрыжову. Не говоря уже о томъ, что онъ былъ и моложе его, и красивѣе, и элегантнѣе, въ немъ и эхидности было не въ примѣръ больше.
   Докторъ и прокуроръ терпѣть не могли другъ друга и вражды своей не скрывали. Одно изъ любимѣйшихъ развлеченій ихъ общихъ знакомыхъ было стравливать ихъ и наслаждаться тѣмъ, съ какимъ усердіемъ набрасывался на прокурора докторъ и какъ первый ловко изворачивался отъ его грубоватыхъ и пошловатыхъ нападокъ и, мѣтко отпарируя ихъ, остроумно подымалъ своего соперника на смѣхъ.
   -- Вся эта глупая исторія до князя дошла,-- продолжала жаловаться княгиня,-- и онъ разсердился на меня за то, что я не приказала Акимову сюда придти, чтобъ завить эти несчастныя букли...
   -- А что же онъ еще говорилъ про Астафьеву? Хвалитъ ее? Да? Въ восторгѣ отъ ея ума и манеръ? Да? Ахъ, чортъ! Ну, не воображалъ я!... Да мнѣ, признаться сказать, казалось, что она ему вовсе не понравится, право! Вѣдь, никакой особенной красоты въ ней нѣтъ, черты неправильныя, губы толстыя, она скорѣе дурна, въ сравненіи съ Крапивкиной, напримѣръ? Не правда ли?
   Крапивкина была одна изъ минувшихъ пассій князя, съ которой и свелъ, и развелъ его докторъ.
   -- А ужь про Анучину и говорить нечего. Помните Анучину? Бѣлобрысенькая такая, съ ямочками на щекахъ?
   Какъ было княгинѣ не помнить Анучину! Изъ-за этой особы она одно время хлопотала, чтобъ мужа ея перевели въ другую губернію.
   -- Даже та маленькая нигилисточка, какъ, бишь, ее? Черненькая такая? Мы ее еще клещомъ прозвали, такъ вцѣпилась она въ Аркадія Александровича? Каждая изъ этихъ дамъ и мамзелей во сто разъ красивѣе Астафьевой,-- продолжалъ онъ, не обращая вниманія на то, какъ искажается лицо его слушательницы отъ наплыва мучительныхъ воспоминаній, которыя, со свойственнымъ ему легкомысліемъ, онъ будилъ въ ея сердцѣ.
   А ужь, кажется, ему-то можно было знать, что выстрадала бѣдная княгиня отъ всѣхъ этихъ Анучиныхъ, Крапивкиныхъ, черненькихъ, рыженькихъ и бѣлобрысенькихъ мамзелей, имя же имъ легіонъ, съ которыми въ свободное отъ службы время супругъ ея компрометировалъ свое губернаторское достоинство. Вѣдь, передъ нею не могъ онъ прятаться за доктора, какъ онъ это дѣлалъ, болѣе или менѣе успѣшно, передъ всѣми; она чутьемъ ревнивой женщины угадала бы истину даже и въ такомъ случаѣ, еслибъ ихъ общій другъ не потрудился просвѣтить ее. А послѣднему нельзя было въ данномъ случаѣ не вѣрить; онъ стоялъ въ такой близкой соприкосновенности съ амурами князя, такъ усердствовалъ въ дѣлахъ подобнаго рода, что трудно было угадать, для кого именно онъ хлопочетъ -- для себя или для него. Когда же дѣло доходило до разрыва, ну, тогда онъ, разумѣется, увѣрялъ княгиню, что для нея старается, и рисовался своею безпредѣльной преданностью къ ней.
   -- И для чего только пріѣхала сюда эта Астафьева?-- печально спросила княгиня.
   -- Для чего? Развѣ вы не знаете? Да, вѣдь, я вамъ тысячу разъ говорилъ! Хлопотать объ отцѣ. Князь ей нуженъ. Какъ отъ губернатора, отъ него зависитъ хорошій или дурной отзывъ о Николаѣ Ивановичѣ.
   Княгиня просіяла.
   -- Вотъ что! А я думала... И они тотчасъ же уѣдутъ отсюда, какъ только имъ можно будетъ?
   -- Разумѣется, уѣдутъ. Развѣ что Марья Петровна задержитъ... Да нѣтъ, гдѣ ей! Онъ очень любитъ дочь и вѣритъ ей.
   -- Кто это такая Марья Петровна?
   -- Мѣщанка тутъ одна, хозяйка того дома, гдѣ они живутъ. Онъ сошелся съ нею, какъ только пріѣхалъ сюда, и мало-помалу ей-таки удалось забрать его въ руки.
   -- Мѣщанка? И забрала его въ руки? Какъ же вы говорили, что онъ интеллигентный человѣкъ?
   -- Что-жь тутъ такого? Одно другому не мѣшаетъ. Интеллигенція сама по себѣ, а бабы сами по себѣ, и чѣмъ онѣ глупѣе, пошлѣе и безсердечнѣе, тѣмъ больше онѣ имѣютъ власти надъ интеллигентными мужчинами, кто-жь этого не знаетъ, помилуйте!
   -- Я не понимаю.
   -- Мало ли вы чего не понимаете! Впрочемъ, тутъ много еще побочныхъ причинъ, кромѣ любви.
   -- Любовь! Не профанируйте этого слова!-- почти съ ужасомъ вскричала княгиня.
   -- Какая же тутъ профанація? Она очень красивая баба, эта Марья Петровна. Но тутъ, какъ я вамъ говорю, есть еще другія причины; онъ привыкъ къ морфію, давно ужь, вслѣдствіе семейныхъ непріятностей, когда жена его убѣжала къ Таманскому. Онъ тогда сталъ морфіемъ пробавляться. Ну, и длилось это семь лѣтъ, а какъ схватили его, да засадили, ау! Морфія-то нѣтъ!... Это мука, знаете, для того, кто привыкъ... рѣдко кто выдержитъ, съ ума можно сойти. Съ нимъ бѣлая горячка сдѣлалась и докторъ въ больницѣ предписалъ ему взамѣнъ морфія водку. Ну, и привыкъ съ тѣхъ поръ. Понимаете?
   -- Такъ онъ еще пьяница къ довершенію всего?
   -- Посадилъ бы я васъ въ его шкуру, и вы бы пьяницей сдѣлались! Что этотъ человѣкъ выстрадалъ, даже трудно себѣ представить. И что-жь ему теперь дѣлать, какъ не пить? Занятій онъ никакихъ имѣть не можетъ.
   -- А тамъ, въ Петербургѣ, какія же у него могутъ быть занятія?-- продолжала интересоватьйя княгиня.
   -- О, тамъ обстоятельства его живо поправятся! Ему найдутъ дѣло, онъ человѣкъ способный, друзей у него много. И, наконецъ, Таманскій теперь опять въ силѣ и все можетъ, даже кого угодно опредѣлить на службу. Только бы имъ выбраться отсюда.
   -- Въ томъ письмѣ, которое мнѣ вчера передала его дочь, Дмитрій Николаевичъ очень горячо мнѣ ее рекомендуетъ, и, признаться сказать, меня это удивляетъ немного; я его помню, такой онъ былъ всегда чопорный.
   -- Пффф! Чопорный! Да она вертитъ имъ, какъ пѣшкой, вотъ что я вамъ скажу. Души въ ней не чаетъ. Каждый день получаетъ она отъ него письма, чего вамъ больше? И вотъ какія толстыя,-- раздвинулъ онъ пространство вершка въ два между первымъ и указательнымъ пальцами.
   -- Неужели каждый день?-- изумилась княгиня.
   -- Честное слово! Ее даже это стѣсняетъ, такъ что онъ просила адресовать ей письма на почту до востребованія и сама за ними ходитъ, чтобъ не такъ всѣмъ бросалась въ глаза эта переписка.
   -- Да что-жь тутъ скрывать? Вниманіемъ и расположеніемъ Таманскаго она можетъ только гордиться,-- замѣтила княгиня.
   Доктора осѣнило вдохновеніе и онъ такъ обрадовался геніальной комбинаціи, блеснувшей въ его воображеніи, что не вытерпѣлъ, той же минутой облекъ новое измышленіе въ реальнѣйшую форму и преподнесъ его, съ подобающей торжественностью и таинственностью, своей собесѣдницѣ.
   -- Да знаете, между нами сказать, мнѣ кажется, что они влюблены другъ въ друга, -- прошепталъ онъ, предварительно оглянувшись по сторонамъ, чтобъ убѣдиться, что никто ихъ не подслушиваетъ.
   Княгиня была такъ далека отъ этого предположенія, что вдругъ не поняла его.
   -- Кто?-- протянула она, все шире и шире раскрывая глаза отъ изумленія.
   -- Да она въ Таманскаго, -- произнесъ онъ уже совсѣмъ утвердительно.
   Но гипотеза доктора показалась княгинѣ ужь слишкомъ смѣлой и она вознегодовала.
   -- Ну, можно ли говорить такія вещи, Василій Васильевичъ!-- вскричала она съ неподдѣльнымъ ужасомъ.-- Вѣдь, онъ мужъ ея матери и очень, очень порядочный человѣкъ, высокой, примѣрной нравственности... Какъ мой отецъ его любилъ и уважалъ! Да и всѣ... Спросите у кого угодно про Дмитрія Николаевича Таманскаго.
   Докторъ сдѣлался очень серьезенъ.
   -- Я говорю не на вѣтеръ, княгиня. Вы не волнуйтесь, а выслушайте меня спокойно. Во-первыхъ, что между ними за отношенія? Она мѣняется въ лицѣ, краснѣетъ, блѣднѣетъ, выходитъ изъ себя, когда при ней произносятъ его имя. Никому въ мірѣ не позволяетъ говорить про него; отецъ, и тотъ не смѣетъ. А онъ... эти письма каждый день, за которыми онъ требуетъ, чтобъ она сама ходила на почту, чтобъ не попали какъ-нибудь въ чужія руки...
   -- Да, вѣдь, вы сейчасъ сказали, что это она его объ этомъ просила,-- напомнила ему княгиня.
   -- Не все ли равно! Онъ ли, она ли, во всякомъ случаѣ, все это очень странно и непонятно,-- съ досадой возразилъ докторъ, который терпѣть не могъ, когда его ловили на враньѣ.-- Ну, о чемъ могутъ они такъ часто переписываться? Даже и представить себѣ нельзя. Потомъ, вотъ что еще замѣтьте: никогда не упоминаетъ она о матери, никогда! Особа эта точно не существуетъ для нея. Попробуйте завести съ нею разговоръ про ея мать, она тотчасъ же сведетъ рѣчь на другое. Ну, чѣмъ вы это объясните, скажите, пожалуйста? Ревность, разумѣется.
   -- Боже мой! Да, вѣдь, это было бы чудовищно!
   -- Ничего тутъ нѣтъ чудовищнаго, а, напротивъ того, по моему, совершенно естественно. Они жили постоянно вмѣстѣ, цѣлыхъ пять лѣтъ. Въ женѣ своей ужь онъ давно успѣлъ разочароваться; это пустая и глупая бабенка, въ которую онъ влюбился за одно только хорошенькое личико. Человѣкъ онъ не старый, какъ вы сами знаете, ему еще сорока лѣтъ нѣтъ, душа у него нѣжная, привязчивая...
   -- Молчите, молчите, докторъ. Я не хочу слышать такихъ гадостей.
   Бѣдная княгини была въ отчаяніи.
   -- Да никакихъ гадостей нѣтъ. Развѣ я вамъ говорю, что между ними дошло до гадостей? Вовсе нѣтъ. Между ними, по всей вѣроятности, чистое, возвышенное, идеальное чувство, вотъ и все. Можно ли осуждать ихъ за это? Чѣмъ они виноваты, что полюбили другъ друга? Подумайте только, чѣмъ они виноваты?
   Собесѣдница его не знала, что ей дѣлать отъ недоумѣнія. Все растеряннѣе и растеряннѣе смотрѣла она на своего мучителя. И страхъ, и любопытство выражались въ ея оторопѣломъ взглядѣ. Желаніе еще что-нибудь узнать про Аню и боязнь услышать ужь черезъ-чуръ ужасныя подробности наполняли ей душу неописаннымъ смятеніемъ.
   -- Они, вѣрно, боролись съ своею страстью,-- продолжалъ фантазировать, между тѣмъ, докторъ.-- Да и до сихъ поръ борятся; это по всему видно. Вотъ она оттуда уѣхала... Ну, для чего она оттуда уѣхала? Что это доказываетъ? Тамъ ей было во всѣхъ отношеніяхъ лучше, чѣмъ здѣсь. Отцу она не нужна. Онъ такъ отъ нея отвыкъ, что ему и съ Марьей Петровной отлично живется; она имъ только мѣшаетъ. Просить князя, чтобъ содѣйствовалъ его освобожденію отсюда? Для этого пріѣзжать изъ-за границы ужь совсѣмъ не стоило, князь сдѣлалъ бы это по просьбѣ Таманскаго, черезъ письмо къ вамъ. Такъ ли я говорю?
   Княгиня безсознательно кивнула головой. Докторъ какъ будто только этого и ждалъ, чтобъ подняться съ мѣста.
   -- А князь-то, князь-то нашъ за нею увивается!-- весело проговорилъ онъ, цѣлуя ея руки.-- И пусть себѣ на здоровье! Съ носомъ останется; ему это полезно. Вы только не вздумайте меня выдать, княгиня, все испортите, моя голубушка, и такихъ бѣдъ надѣлаете, что потомъ и не поправишь! Пусть его козликомъ попрыгаетъ, разомнется немножко. Давно ужь не блажилъ онъ у насъ, а по временамъ ему это полезно, сами знаете. Помните, какой онъ былъ хорошій, когда разочаровался въ Гвоздиковой? Какъ онъ тогда ухаживалъ за вами, угождалъ вамъ!
   Княгиня дала слово молчать, а докторъ прямо отъ нея поѣхалъ къ мадамъ Томилиной, спеціально для того, чтобъ сообщить ей свои новыя измышленія насчетъ Ани съ Таманскимъ. Но тамъ къ выдумкѣ этой отнеслись скептически, прямо объявили ему, что все это онъ съ начала до конца сочинилъ, и вообще такъ насмѣялись надъ нимъ, что онъ ушелъ взбѣшенный. А къ довершенію досады, онъ на крыльцѣ столкнулся съ прокуроромъ, который пріѣхалъ съ визитомъ къ хорошенькой вдовушкѣ.
   Сомнѣваться въ томъ, что эта послѣдняя ему все разскажетъ и что оба они будутъ смѣяться надъ нимъ, было бы трудно. Съ минуту времени простоялъ онъ въ. нерѣшительности передъ, домомъ, раздумывая о томъ, не вернуться ли ему назадъ, чтобъ пересидѣть у вдовушки прокурора и не дать имъ вдвоемъ скалить надъ нимъ зубы, но, сообразивъ, что они не стѣснятся, пожалуй, хохотать надъ нимъ въ его присутствіи, докторъ выругалъ ихъ обоихъ мысленно и поѣхалъ дальше.
   

Глава V.

   Въ тотъ же день вечеромъ, въ большомъ кабинетѣ князя, помѣщавшемся въ нижнемъ этажѣ губернаторскаго дома, Аня читала письмо Таманскаго, полученное утромъ съ почты.
   Ее отвели въ этотъ кабинетъ для того, чтобъ она на просторѣ выбрала пьесу для спектакля. Долго рылась она между болѣе или менѣе извѣстными произведеніями новыхъ и старыхъ драматурговъ, которыхъ въ библіотекѣ князя было довольно-таки значительное количество, прежде чѣмъ напасть на три-четыре подходящія вещицы, которыя она отложила въ сторону. Надо было идти съ ними наверхъ, гдѣ члены дамскаго комитета были уже всѣ въ сборѣ, но ей не хотѣлось трогаться съ мѣста. Тутъ было такъ хорошо, тихо, уютно.
   Съ широкой отоманки, заваленной брошюрами и книжками журналовъ, вынутыми княземъ изъ высокихъ, красивыхъ шкафовъ, взглядъ ея останавливался на солидномъ письменномъ столѣ, почтенныхъ размѣровъ, красовавшемся среди комнаты, и на огромномъ квадратномъ зеркалѣ напротивъ, въ которомъ отражались дорогія письменныя принадлежности изъ темной бронзы малахита, украшающія столъ, и курьезной формы кресло передъ нимъ, а также коллекція интересныхъ портретовъ, покрывающая противуположную стѣну. Между этими портретами висѣло и то изображеніе живаго человѣка въ гробу, въ. которое такъ внимательно всматривалась она наканунѣ.
   Множество книгъ, брошюръ, рукописей и бумагъ въ папкахъ и безъ папокъ, которыми были наполнены и большіе, и маленькіе шкафы, подъ которыми ломились этажерки и подставки всевозможныхъ, формъ и величинъ, опущенныя сторы на окнахъ, темнозеленыя драпировки, строгій стиль массивной мебели изъ темнаго дуба, темные обои, полнѣйшее отсутствіе блестящихъ бездѣлушекъ и какихъ бы то ни было безцѣльныхъ украшеній придавали комнатѣ характеръ дѣловитости, располагающей къ серьезнымъ размышленіямъ.
   И пахло тутъ какъ-то особенно дорогими сигарами, съ легкой примѣсью cuir de Russie отъ множества несессеровъ, портфелей и записныхъ книжекъ, раскиданныхъ по всѣмъ столикамъ и столамъ.
   Аня принялась перечитывать письмо. Въ немъ было очень много интереснаго для нея и съ первыхъ же строкъ можно было судить о томъ, какая близкая нравственная связь существуетъ между ею и мужемъ ея матери.
   Чутьемъ какимъ-то угадывая состояніе ея души, онъ отвѣчалъ на всѣ волновавшіе ее вопросы, не упуская изъ вида даже самыхъ ничтожныхъ.
   Какъ дорого и близко было ему ея счастье и интересы, можно было судить уже потому, что онъ постоянно отрѣшался отъ своихъ собственныхъ воззрѣній и предвзятыхъ съ дѣтства идей, отъ предразсудковъ, привитыхъ средой и воспитаніемъ, чтобъ проникаться ея стремленіями, вкусами и мечтами.
   Письмо начиналось соображеніями относительно карьеры, которой она желала себя посвятить.
   "Надняхъ получилъ пріятное для тебя извѣстіе. Оказывается, что въ Петербургѣ есть человѣкъ, который можетъ замѣнить тебѣ и театральное училище, и драматическіе курсы,-- писалъ онъ.-- Я найду къ нему ходъ черезъ одного стараго пріятеля, который ему скажетъ про тебя, и нѣтъ причинъ сомнѣваться въ томъ, что онъ согласится тобой заняться, подготовить тебя, если не прямо на сцену, то, по крайней мѣрѣ, настолько, чтобъ продолжать занятія въ Парижѣ..."
   Не всегда относился Таманскій съ такимъ горячимъ участіемъ къ завѣтной мечтѣ Ани сдѣлаться актрисой. Было время, когда онъ тратилъ много терпѣнія и краснорѣчія, чтобъ подавить въ ней призваніе, въ которомъ онъ усматривалъ для нея одни только печали, разочарованія и даже позоръ извѣстнаго рода.
   -- Я вѣрю, я убѣжденъ, что ты останешься чиста въ этомъ омутѣ,-- повторялъ онъ, озабоченно сдвигая брови, -- но, вѣдь, пачкаться-то, пачкаться-то сколько тебѣ придется въ грязномъ мірѣ всевозможныхъ интригъ, наглыхъ издѣвательствъ надъ искусствомъ и надъ справедливостью, среди пролазничества и фальши во всѣхъ видахъ!
   При одной мысли о бѣлилахъ и румянахъ, которыми ей придется мазаться, у него морозъ подиралъ по кожѣ и онъ гадливо морщился.
   -- Они увѣряютъ, что иначе нельзя,-- прибавлялъ онъ со вздохомъ, припоминая рѣдкія свои экскурсіи въ дни юности за кулисы французскаго театра.
   Ужь и тогда, лѣтъ двадцать тому назадъ, все это ему казалось очень противно и безнравственно.
   Онъ такъ искренно и такъ глубоко всѣмъ этимъ сокрушался, что Аня рѣшилась принести ему въ жертву свое призваніе и принялась серьезно изучать музыку, чтобъ сдѣлаться піанисткой или пѣвицей.
   Года два употребила она на это. Способности къ музыкѣ у нея были, и голосъ учителя обѣщали выработать ей сильный и гибкій. Въ недостаткѣ терпѣнія и усидчивости ее тоже нельзя было упрекнуть, но никакой страстности не вносила она въ это дѣло, никакого отголоска не будила музыка въ ея душѣ, ни малѣйшей божественной искры не зажигала въ сердцѣ. Изъ нея могла выйти хорошая и добросовѣстная исполнительница, вотъ и все. Того подъема духа, той экзальтаціи и огня, которые присущи таланту, въ ней не было.
   Однажды вечеромъ, войдя незамѣтно въ комнату, гдѣ она твердой рукой и съ механическою отчетливостью исполняла свои этюды, Таманскій остановился у двери и сталъ прислушиваться къ странному акомпанименту, которымъ она въ полголоса сопровождала свои упражненія, и увидѣлъ, что на пюпитрѣ лежитъ, вмѣстѣ съ нотами, открытая книга, томъ Шекспира, вынутый изъ его библіотеки.
   Тихимъ, сдержаннымъ говоркомъ читала Аня. какой-то монологъ подъ непрерывный, оглушительный раскатъ гаммъ.
   И какъ горѣли ея глаза при этомъ! Какимъ счастьемъ дышало все лицо!
   Постоявъ нѣкоторое время неподвижно за ея стуломъ, онъ тихо нагнулся и снялъ ея руки съ клавишей.
   -- Полно себя насиловать, дитя мое,-- проговорилъ онъ съ ласковой усмѣшкой.-- У меня уши заболѣли отъ твоей деревянной игры. Продекламируй мнѣ что-нибудь безъ такого трескучаго акомпанимента.
   И съ этого дня онъ сталъ все чаще и чаще бесѣдовать съ нею о театрѣ, серьезно, какъ объ искусствѣ, которому ей надо посвятить себя всецѣло и которому суждено сдѣлаться цѣлью ея жизни.
   Не легкая это была задача, по его мнѣнію. Много надо было работать, чтобы сдѣлаться хорошей артисткой.
   Но Аню не пугали трудности и работать въ сферѣ обожаемаго ею искусства было для нея такое счастье, выше котораго она ничего не могла себѣ представить.
   Таманскій еще до отъѣзда ея въ Россію началъ разузнавать, у кого бы ей продолжать въ Петербургѣ начатыя за границей занятія, въ какомъ положеніи театральная школа и объ учителяхъ, преподающихъ въ ней, а также и о частныхъ драматическихъ курсахъ. Неутѣшительныя свѣдѣнія сообщали ему до сихъ поръ по этому предмету, и вотъ только недавно удалось ему разыскать ту личность, о которой онъ писалъ ей въ томъ письмѣ.
   Скорѣе бы вырваться изъ этой глуши! Ей теперь было еще больше причинъ стремиться въ Петербургъ.
   На первомъ планѣ все еще стояло у нея страстное желаніе оторвать отца отъ той жизни, которую онъ велъ, но и для нея, а также для Дмитрія Николаевича, чѣмъ скорѣе имъ можно будетъ выѣхать отсюда, тѣмъ лучше.
   Таманскій писалъ ей, что скоро и самъ надѣемся пріѣхать въ Россію. Одинъ пока. Жена его должна была жить въ Парижѣ до тѣхъ поръ, пока не рѣшится окончательно, останется ли онъ на родинѣ, или нѣтъ. Если только на годъ или на два, то не стоитъ бросать заведеннаго хозяйства.
   "Квартира, какъ тебѣ извѣстно, нанята у насъ на шесть лѣтъ. Да и пріятнѣе ей жить за границей. Она здѣсь обзавелась знакомствомъ, всегда окружена веселымъ народомъ. Здѣсь и общественныхъ удовольствій, до которыхъ она такая охотница, несравненно больше. Лѣтомъ всѣ воды близко. Я думаю, что въ Россію она не пріѣдетъ вовсе и что мнѣ можно будетъ устроиться въ Петербургѣ на холостую ногу".
   Письмо кончалось слѣдующими словами: "Для меня будетъ большое утѣшеніе застать тебя тамъ. Я знаю, что ты всегда найдешь возможность удѣлить время отъ времени часокъ для твоего стараго друга, у котораго, кромѣ тебя, никого нѣтъ на свѣтѣ".
   Правда, онъ былъ очень одинокъ и Аня это знала лучше, чѣмъ кто-либо. Она знала также и то, что онъ всегда будетъ одинъ. Никогда ни съ кѣмъ не сойтись этой гордой, сосредоточенной и, вмѣстѣ съ тѣмъ, робкой до застѣнчивости душѣ съ идеально-чистыми и возвышенными взглядами на то, къ чему каждый человѣкъ, такъ или иначе, приспособляется въ жизни, на дружбу и на любовь.
   И -- странное дѣло!-- человѣкъ этотъ, умный, начитанный до учености, безспорно проницательный и дальновидный, со всѣми атрибутами блестящаго государственнаго дѣятеля, всегда серьезный и сдержанный, которому изысканная вѣжливость всю жизнь замѣняла съ успѣхомъ въ общеніи съ людьми и добродушіе, и любезность,-- человѣкъ этотъ подружился съ чужой дѣвочкой, попавшей случайно на его попеченіе, подружился съ нею до того, что раскрывалъ ей свою душу, сознавался ей въ своихъ разочарованіяхъ и ошибкахъ, въ своей тоскѣ и утомленіи жизнью, думалъ иногда при ней вслухъ.
   И сдѣлалось это весьма быстро, само собою, съ той самой минуты, какъ они открыли точку соприкосновенія другъ въ другѣ, когда убѣдились, что страдаютъ отъ одной и той же обоими равно нелюбимой особы и оба должны скрывать и нелюбовь, и страданія, оба ненавидятъ и оба должны скрывать свою ненависть не только передъ людьми, но даже и отъ самихъ себя. Предметъ этого чувства былъ одинаково обоимъ близокъ: его жена и ея мать.
   Никогда имя этой женщины не произносилось между ними иначе, какъ съ уваженіемъ и съ снисходительностью къ ея недостаткамъ, никогда ни тотъ, ни другой не намекали, до какой степени антипатичны имъ ея недостатки и какое множество отвратительныхъ, тяжелыхъ воспоминаній присутствіе ея будитъ въ ихъ сердцѣ, но они и безъ словъ понимали другъ друга и большая солидарность установилась между ними по этому случаю.
   Впрочемъ, съ первыхъ же дней пріѣзда Ани въ его домъ Таманскій завоевалъ ея любовь и довѣріе уже тѣмъ, что, инстинктивно понявъ взгляды своего бывшаго соперника на воспитаніе дочери, онъ сталъ отстаивать всѣми силами и часто наперекоръ не только той средѣ, къ которой онъ самъ принадлежалъ, но также и своимъ собственнымъ убѣжденіямъ, неприкосновенность заложенныхъ въ душу дѣвочки нравственныхъ зачатковъ и развитіе ихъ въ томъ именно смыслѣ, въ которомъ они должны были бы развиваться подъ вліяніемъ Николая Ивановича.
   Благодаря Таманскому, Аню не коверкали и не ломали на модный ладъ. Она избавлена была отъ дорогихъ наставницъ, которыя бы ходили за нею по пятамъ съ тѣмъ, чтобъ отучать отъ каждаго естественнаго движенія и слова и вставлять въ условныя рамки каждую ея мысль, каждый порывъ сердца.
   А, кромѣ того, сколько по истинѣ женской деликатности и нѣжности тратилъ Дмитрій Николаевичъ на то, чтобы вызвать Аню на откровенность, когда она была печальна и тосковала по отцѣ, какъ искусно умѣлъ онъ ее всегда успокоить и утѣшить, поддержать въ ней бодрость духа и надежду! Какъ терпѣливо училъ онъ ее искать въ трудѣ утѣшеніе отъ всѣхъ золъ на свѣтѣ!
   Все это вспоминала Аня, сидя въ кабинетѣ князя, съ письмомъ Таманскаго въ рукахъ.
   Давно ужь не думала она о немъ такъ много, съ такою признательностью и любовью. Какое счастье было бы теперь повидаться съ нимъ, высказать ему свои недоразумѣнія, спросить у него совѣта!
   Живя съ нимъ почти неразлучно послѣднія пять лѣтъ, превращаясь на его глазахъ и подъ его вліяніемъ изъ ребенка въ дѣвушку, Аня не сознавала, какую огромную роль игралъ онъ въ ея развитіи, какъ подчинялись невольно ея умъ и сердце его волѣ, какое сильное вліяніе имѣлъ онъ на ея мысли, поступки и характеръ. Невольно и безсознательно обращалась она къ нему съ каждымъ недоразумѣніемъ, смущавшимъ ей душу, и все это разрѣшалъ онъ такъ просто, безъ словъ почти, заставляя ее самое додумываться до того, что ей надо было знать.
   Теперь, за неимѣніемъ этой нравственной поддержки, она подчасъ чувствовала себя очень одинокой и безпомощной. Въ письмахъ высказать то, что ее мучило, было невозможно. Касаться разлада, существующаго между ею и отцомъ, говорить о Марьѣ Петровнѣ она и не пыталась. Высказать это, даже и на словахъ и въ самой дружеской, интимной бесѣдѣ, у нея не хватило бы духу, но ему стоило бы только взглянуть на ея обстановку, чтобы все понять, и тогда онъ бы ужь нашелъ способъ помочь ей выпутаться изъ затруднительнаго положенія, придумалъ бы выходъ изъ этого положенія и, притомъ, такой, на которомъ успокоилась бы ея совѣсть. Но для этого ему надо было бы знать, а онъ даже и не догадывался о томъ, съ какими препятствіями ей приходится бороться, чтобы побѣдить въ отцѣ отвращеніе и недостойный страхъ ко всякой мысли о перемѣнѣ жизни. Еслибъ онъ только зналъ, что Николай Ивановичъ только тогда и веселъ и спокоенъ и отрѣшается отъ недовѣрія къ дочери, когда она перестаетъ говорить о переѣздѣ въ Петербургъ, о томъ, чтобы приняться ему за прежнюю дѣятельность, о хлопотахъ по этому предмету!
   Аня такъ углубилась въ свои думы, что не слыхала, какъ растворилась дверь, какъ вошелъ князь. И давно ужь, остановившись у письменнаго стола, онъ смотрѣлъ на нее, когда она подняла взглядъ съ письма и глаза ихъ встрѣтились.
   -- Я въ отчаяніи, что помѣшалъ вамъ, Анна Николаевна, но тамъ умираютъ отъ нетерпѣнія,-- проговорилъ онъ, указывая на дверь.-- Меня прислали узнать, выбрали ли вы что-нибудь?
   Появленіе его было такъ неожиданно, что она вздрогнула и смутилась немножко.
   -- Да вотъ, я тутъ выбрала кое-что,-- указала она на отложенныя пьесы.-- Если это не понравится, можно еще что-нибудь найти.
   Онъ подошелъ, чтобы взять брошюры, на которыя она ему указывала, и, поглядывая искоса на письмо въ ея рукахъ, произнесъ полувопросительно:
   -- Я вамъ помѣшалъ читать?
   -- Ничего. Я ужь въ третій разъ перечитываю это письмо,-- отвѣчала она разсѣянно.
   Ей пришло въ голову заговорить съ нимъ теперь же, сейчасъ, про дѣло отца. Минута для этого была самая удобная. Они были вдвоемъ, никто имъ не помѣшаетъ. И надо же, наконецъ, рѣшиться... Откровенничать съ княгиней ей теперь казалось еще затруднительнѣе, чѣмъ съ княземъ. Растерянною какою-то показалась она ей сегодня, и хотя приняла ее любезно и гораздо чаще, чѣмъ слѣдовало, повторяла, какъ она ей благодарна и какую огромную услугу Аня имъ всѣмъ оказываетъ, принимая на себя хлопоты по театру, однако, отъ чуткаго уха и взгляда дѣвушки не ускользнулъ оттѣнокъ какого-то отчужденія и даже враждебности, проскальзывающій въ интонаціи ея голоса, когда она обращалась къ ней, и оскорбительное любопытство во взглядахъ, устремленныхъ на нее украдкой, когда ей казалось, что Аня этого не замѣчаетъ. Вообще, сегодня княгиня ей меньше понравилась, чѣмъ вчера.
   А князь, между тѣмъ, продолжалъ смотрѣть на письмо, которое она держала въ рукахъ. Ужасно интриговало его это письмо. Съ того мѣста, гдѣ онъ стоялъ, почерка нельзя было разобрать, но ему почему-то казалось, что письмо должно быть отъ Таманскаго.
   Въ сомнѣніи на этотъ счетъ его долго не оставляли.
   -- Это отъ Дмитрія Николаевича, -- сказала Аня, опуская письмо въ карманъ.-- Онъ пишетъ, что въ концѣ марта надѣется пріѣхать въ Петербургъ...-- И вдругъ, мѣняя тонъ:-- У меня будетъ до васъ большая просьба, князь,-- проговорила она нерѣшительно, вскидывая на него смущенный взглядъ.-- Можете вы меня теперь выслушать, или послѣ?
   -- Когда вамъ будетъ угодно... Я всегда къ вашимъ услугамъ,-- проговорилъ онъ поспѣшно.-- Позвольте мнѣ только отнести эти комедіи нашимъ барынямъ; мы переговоримъ, пока онѣ ихъ будутъ читать.
   И, не дожидаясь отвѣта, онъ вышелъ такъ торопливо, какъ будто боялся, что она раздумаетъ сообщить ему свою просьбу. Аня снова осталась одна, но не надолго; минутъ черезъ пять онъ вернулся, очень серьезный, внимательный... взволнованный, сказалъ бы тотъ, кто его хорошо зналъ и привыкъ къ выраженію его лица, но Аня знакома была съ нимъ только со вчерашняго дня и сама была взволнована не меньше его. Она заговорила объ отцѣ довольно сбивчиво и запинаясь, припоминая выраженія изъ писемъ Дмитрія Николаевича и путаясь въ этихъ выраженіяхъ, но князь съ первыхъ же словъ понялъ, въ чемъ дѣло, и поспѣшилъ избавить ее отъ дальнѣйшихъ объясненій. Онъ объявилъ, что то, о чемъ она его проситъ, уже давно сдѣлано.
   -- Я вамъ покажу отзывы, которые я давалъ о Николаѣ Ивановичѣ съ тѣхъ поръ, какъ онъ здѣсь...
   И съ этими словами онъ подошелъ къ письменному столу, отперъ одинъ изъ многочисленныхъ потайныхъ ящиковъ и, вынувъ изъ него пачку съ надписью: секретное, сталъ перелистывать находящіяся въ ней бумаги.
   Тяжелый камень свалился съ души Ани. Глубоко трогало ее теплое участіе, выказываемое княземъ ея отцу, и безконечно радовало ее то обстоятельство, что она тутъ не причемъ, что и до знакомства съ нею онъ съумѣлъ вывести объ немъ справедливое, безпристрастное мнѣніе и заботился о томъ, чтобы облегчить его участь раньше, чѣмъ кто-либо просилъ его объ этомъ, раньше даже, чѣмъ онъ его видѣлъ и говорилъ съ нимъ. Сомнѣваться послѣ этого въ гуманности князя и въ его справедливости было бы трудно и ужь за одно это Аня готова была бы полюбить его всѣмъ сердцемъ, а, кромѣ того, онѣ былъ ей симпатиченъ и въ другихъ отношеніяхъ: ей не могли не нравиться его манеры, сдержанный, пріятный голосъ, удачные обороты умной рѣчи, блестящее воспитаніе и красивое лицо. Все это замѣтила бы она даже и въ такомъ случаѣ, если бы онъ не обратилъ на нее ни малѣйшаго вниманія, а онъ осыпаетъ ее любезностью и предупредительностью съ тѣхъ поръ, какъ они познакомились. Этотъ визитъ къ ея отцу, вопреки всѣмъ принятымъ обычаямъ и до извѣстной степени компрометирующій его, какъ губернатора,-- этотъ визитъ теперь ужь нельзя приписать желанію поухаживать за интересной дочкой находящагося подъ надзоромъ Астафьева; князь интересовался этимъ послѣднимъ, отдавая ему должную справедливость, и заботился о томъ, чтобы облегчить его участь раньше, чѣмъ имѣлъ понятіе о существованіи Ани, и когда еще никому не было извѣстно, какое горячее участіе Таманскій принимаетъ въ этомъ человѣкѣ. Въ то время и о Таманскомъ никто не думалъ, что онъ снова всплыветъ на арену административной дѣятельности и окажется вліятельнымъ лицомъ. А, между тѣмъ, всѣ считаютъ князя Немирова выскочкой и карьеристомъ, даже пріятель его, докторъ, да и самъ Таманскій именно такъ характеризовалъ его въ своихъ письмахъ Анѣ. Вотъ онъ, выскочка-то и карьеристъ, какимъ оказался! Дай Богъ, чтобы всѣ были такіе, легко бы тогда жилось на свѣтѣ.
   Все это думала Аня, когда князь читалъ ей выдержки изъ бумагъ, хранящихся въ папкѣ, и мысли эти отражались въ восторженномъ взглядѣ, устремленномъ на него. Онъ даже, раза два мелькомъ взглядывая на нее, подмѣтилъ слезы на ея глазахъ,-- слезы признательности и умиленія.
   -- Вотъ видите, что я хлопоталъ о вашемъ отцѣ ранѣе, чѣмъ познакомился съ вами,-- проговорилъ онъ съ чувствомъ, складывая обратно въ папку копію съ послѣдняго своего отзыва, посланнаго мѣсяца два тому назадъ, очень кстати, когда, благодаря ходатайству Дмитрія Николаевича, вопросъ объ освобожденіи Астафьева стоялъ на очереди.-- И княгиня тогда еще не знала, что Дмитрій Николаевичъ имъ интересуется, -- прибавилъ онъ съ задумчивой улыбкой, какъ будто для того, чтобъ окончательно разсѣять всѣ ея сомнѣнія и скорѣе, скорѣе оправдаться передъ нею.
   Аня молча пожала ему руку. Отъ волненія она не могла произнести ни слова.
   -- Надо вамъ сказать,-- продолжалъ онъ все тѣмъ же серьезнымъ тономъ, которымъ началъ съ нею бесѣду, -- что мнѣ очень давно хотѣлось познакомиться съ Николаемъ Ивановичемъ и что я съ большой радостью ухватился за первый къ тому случай. До сихъ поръ такого случая не представлялось. Ѣхать къ нему съ визитомъ безъ благовиднаго предлога или звать его къ себѣ было не ловко при томъ положеніи, въ которомъ онъ находится, да и я тоже. Общихъ же знакомыхъ, у которыхъ мы могли бы встрѣтиться, у насъ нѣтъ... кромѣ доктора, -- поспѣшилъ онъ оговориться съ усмѣшкой.-- Но этотъ enfant terrible, какъ мы его называемъ съ княгиней... я его ужасно боюсь!... Онъ такъ болтливъ и такъ безбожно лжетъ!
   Она засмѣялась при воспоминаніи о докторѣ.
   -- Но, вѣдь, онъ такой добрый и преданный, услужливый. Я не думаю, чтобъ онъ былъ способенъ умышленно сдѣлать зло кому-нибудь.
   Онъ пристально посмотрѣлъ на нее и хотѣлъ что-то сказать, но воздержался, и, чтобы замять разговоръ о докторѣ, снова вернулся къ Николаю Ивановичу.
   -- Я очень, очень радъ, что познакомился съ нимъ и желалъ бы, чтобъ онъ меня полюбилъ немножко... Какъ вы думаете, это возможно? О! говорите прямо, не стѣсняйтесь,-- продолжалъ онъ, не дожидаясь ея отвѣта и съ большимъ одушевленіемъ.-- Мнѣ онъ очень симпатиченъ и я глубоко его уважаю, но это такъ понятно, что люди, подобные ему, насъ не любятъ и намъ не довѣряютъ.
   Онъ долго распространялся на эту тему, очень умно, горячо и краснорѣчиво, иллюстрируя свою рѣчь удачными примѣрами, съ рѣдкимъ безпристрастіемъ и съ солиднымъ знаніемъ людей и обстоятельствъ, сваливая всю вину на своихъ, на ихъ воспитаніе, условность взглядовъ, узкость понятій, глубокій эгоизмъ.
   И вдругъ, совершенно неожиданно, коснулся онъ той язвы ея сердца, которая неотступно терзала ее съ тѣхъ поръ, какъ она сюда пріѣхала.
   -- Повѣрьте мнѣ, что только этому печальному обстоятельству и можно приписать непримиримую вражду вашего отца къ Дмитрію Николаевичу.
   На Аню непріятно подѣйствовало это замѣчаніе.
   -- О!-- вскричала она,-- тутъ совершенно другая причина!
   Говорить объ этой семейной тайнѣ съ постороннимъ ей было тяжело, но князь такъ увлекся, что не замѣчалъ досады, выразившейся на ея лицѣ, и, все болѣе и болѣе одушевляясь, продолжалъ доказывать, что если бы причиной несчастія Николая Ивановича былъ человѣкъ изъ другой среды, чѣмъ Таманскій, не изъ того привилегированнаго сословія, онъ совершенно иначе отнесся бы къ этой исторіи, отъ которой, собственно говоря, соперникъ его немного выигралъ.
   И Аня не могла съ нимъ не согласиться. Когда она задавала себѣ вопросъ: каково бы жилось ея отцу съ женой, сбѣжавшей отъ него къ Таманскому, если бы ничего подобнаго не произошло и до сихъ поръ она удручала бы своего перваго мужа пустотой, капризами, претензіями, узкостью и безсердечіемъ, Аня не могла не сознаться, что отецъ былъ бы во сто разъ несчастнѣе, чѣмъ теперь.
   Но откуда зналъ объ этомъ князь? Отъ доктора, вѣрно.
   -- Видите,-- продолжалъ онъ,-- во всѣхъ радостяхъ и горестяхъ интеллигентнаго человѣка воображеніе играетъ большую роль, даже главную роль, настолько главную, что если начать строго отдѣлять то, что есть, отъ того, что кажется...
   -- Не все ли равно, если человѣкъ страдаетъ?-- прервана его нетерпѣливо Аня.
   -- Не все равно, потому что стоитъ только... Впрочемъ, я говорю вздоръ,-- онъ оборвалъ фразу, не докончивъ ее,-- вы мнѣ вотъ что скажите, почему Николай Ивановичъ ведетъ такую бездѣятельную жизнь? Съ его умомъ, познаніями...
   -- Странный задаете вы мнѣ вопросъ! Мнѣ кажется, что вамъ лучше, чѣмъ кому-либо, извѣстно...
   Теперь онъ ей не далъ договорить.
   -- Я у васъ объ этомъ не изъ пустаго любопытства спрашиваю,-- началъ онъ покорнымъ тономъ.-- Забудьте, что я губернаторъ или, лучше сказать, вспомните объ этомъ, чтобъ понять, что мнѣ вдвое труднѣе, чѣмъ всякому другому, ждать отъ васъ откровенности. Я отлично понимаю, что вы каждую минуту можете оскорбить меня недовѣріемъ, а, между тѣмъ, я, все-таки, лѣзу къ вамъ съ разспросами, значитъ, все же есть у меня присущая каждому порядочному человѣку потребность помочь ближнему. А, можетъ быть, вы даже и эту потребность во мнѣ отрицаете?-- прибавилъ онъ съ горечью.
   Углы губъ его опустились и глаза надменно прищурились.
   -- Какое же я имѣю на это право?-- проговорила Аня съ запинкой.
   Она хорошенько не понимала, къ чему онъ клонитъ этотъ разговоръ.
   -- Да, вы не имѣете на это права, Анна Николаевна, и я вамъ это сейчасъ докажу.
   И, опять нагнувшись къ папкѣ, лежавшей у него на колѣнахъ, онъ разыскалъ въ ней бумагу, развернулъ ее и подалъ Анѣ, которая мелькомъ глянула на заголовокъ.
   -- Читайте дальше, пожалуйста, -- настойчиво проговорилъ онъ.
   Аня стала читать дальше:
   "На предложеніе вашего сіятельства о предоставленіи водворенному на мѣсто жительства въ N-скую губернію отставному титулярному совѣтнику Астафьеву права заниматься преподаваніемъ русской словесности какъ въ частныхъ домахъ, такъ и . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ."
   -- Мнѣ было отказано, какъ вы видите,-- сказалъ онъ, принимая изъ ея рукъ дочитанную до конца бумагу и пріобщая ее къ другимъ.-- И увѣряю васъ, что я былъ въ отчаяніи и на этомъ не остановился, сдѣлалъ еще двѣ попытки въ томъ же направленіи, пока не убѣдился, что надо ждать. Съ тѣхъ поръ прошло около двухъ лѣтъ и, по нѣкоторымъ даннымъ, я имѣю основаніе надѣяться, что теперь на мое ходатайство взглянутъ иначе... Впрочемъ, теперь, когда вы хлопочете только о томъ, чтобъ скорѣе отсюда уѣхать, я вамъ больше для этого не нуженъ, -- поторопился онъ прибавить.
   Аня еще разъ горячо поблагодарила его и, поднявшись съ мѣста, выразила желаніе идти въ гостинную.
   -- О! останьтесь еще немножко!-- вскричалъ онъ умоляющимъ тономъ.-- Намъ врядъ ли удастся когда-нибудь такъ удобно съ вами побесѣдовать! А я вамъ и половины не высказалъ того, что мнѣ хотѣлось бы, чтобъ вы знали.
   Она опять сѣла, очень охотно. Ей было хорошо съ нимъ, такъ хорошо, что ее это удивляло немножко. Вѣдь, они знакомы только со вчерашняго дня. Неужели только со вчерашняго дня? Ей казалось, что они очень давно знаютъ другъ друга. А онъ и не старался скрывать своей симпатіи къ ней; лицо его прояснилось отъ радости, когда онъ увидѣлъ, что она такъ охотно согласилась на его просьбу.
   -- Спасибо вамъ,-- сказалъ онъ очень просто и чистосердечно.-- Вы мнѣ очень нравитесь; мнѣ кажется, я даже увѣренъ, что вы меня поймете,-- продолжалъ онъ, глядя на нее любящими глазами.
   -- Бываютъ иногда такія внезапныя, необъяснимыя симпатіи, и знаете, это самыя надежныя, я испыталъ... Вы представить себѣ не можете, какъ я одинокъ, какъ мнѣ иногда хочется съ кѣмъ-нибудь отвести душу... Это глупое выраженіе, не правда ли?-- прибавилъ онъ со смѣхомъ,-- и очень избитое, но, какъ всѣ избитыя выраженія, удивительно мѣткое и въ извѣстныхъ случаяхъ просто незамѣнимое. Отвести душу! Именно отвести душу,-- повторилъ онъ задумчиво.-- Я очень люблю чисто-русскія выраженія... У меня мать была настоящая русская женщина... Это первое женское вліяніе оставило неизгладимые слѣды на моемъ характерѣ... Друзья упрекаютъ меня въ женственности, въ насмѣшку, разумѣется, не подозрѣвая, какой они мнѣ этимъ дѣлаютъ комплиментъ. Вѣдь, это значитъ, что онй признаютъ во мнѣ сердце, не правда ли? Терпѣть я не могу людей безъ сердца! Я къ нимъ чувствую врожденное отвращеніе. Надо мной всѣ за это смѣются... друзья, конечно, т.-е. тѣ, которые всего больше и чаще пользуются этимъ.
   Онъ говорилъ, запинаясь, какъ будто припоминая, съ длинными паузами между фразами и безъ малѣйшаго признака присущаго ему фатоватаго апломба. Такимъ она его еще не видѣла и не воображала, чтобъ онъ могъ быть такимъ. Онъ сидѣлъ, сгорбившись, на широкомъ, низкомъ стулѣ, опираясь локтями на колѣна, а подбородкомъ на ладони, и смѣющимися глазами смотрѣлъ на нее, и чѣмъ больше всматривалась она въ него, чѣмъ дольше слушала его, тѣмъ симпатичнѣе онъ ей казался.
   Говорилъ онъ о себѣ очень много, съ большими подробностями и съ такимъ наивнымъ удовольствіемъ, что его весело было бы слушать даже и тогда, еслибъ въ разсказахъ его не было ничего интереснаго: такою искреннею радостью озарялось все лицо его, такъ заразительно-весело смѣялись его глаза, когда ему удавалось вызвать улыбку на лицѣ своей слушательницы, уловить выраженіе сочувствія въ ея глазахъ. Хвастался онъ передъ Аней и своимъ трудолюбіемъ, и дѣловитостью, и тактомъ, и умѣньемъ познавать людей и ладить съ ними, величался своимъ великодушіемъ, чувствительностью, благородствомъ, и все это такъ кстати и простодушно вплеталъ онъ въ разсказы о выдающихся событіяхъ и людяхъ послѣдняго времени, что даже и болѣе опытнаго человѣка, чѣмъ Аня, заняли бы эти разсказы. Это было не пустое, вздорное хвастовство, полное нахальныхъ выдумокъ, которымъ докторъ Стрыжовъ неоднократно пытался пустить ей пыль въ глаза, а рѣчь человѣка, который дѣйствительно много и мучительно размышлялъ и боролся съ симпатіями, влекущими его въ противуположную сторону отъ пути, указываемаго ему разсудкомъ, и потому еще колеблющагося, что не совсѣмъ увѣренъ, гдѣ именно долгъ и совѣсть,-- тамъ ли, гдѣ скользко, темно и опасно, или тамъ, гдѣ все ясно, свѣтло и удобно? Отъ его словъ выносилось такое убѣжденіе, что каждую минуту готовъ онъ пожертвовать всѣмъ на свѣтѣ, карьерой, счастьемъ, жизнью для той цѣли, которая покажется ему достойной этихъ жертвъ, и, въ случаѣ надобности, стремглавъ и не задумываясь, слетитъ головой внизъ въ пучину съ той высоты, на которую съумѣлъ такъ быстро и ловко забраться. Но теперь пока онъ не видѣлъ въ этомъ надобности. Обѣднѣла Россія людьми, но за то обогатилась опытомъ, и первый долгъ каждаго честнаго человѣка -- избѣгать ошибокъ, въ которыя впали злополучные піонеры. И чѣмъ же почтить ихъ память, какъ не этимъ?
   Съ большимъ жаромъ, съ чисто-юношескимъ увлеченіемъ говорилъ онъ о предполагаемыхъ реформахъ и, развивая свои идеи о послѣдствіяхъ этихъ реформъ, высказывалъ именно то, что ей не разъ приходилось слышать отъ Таманскаго, въ другихъ выраженіяхъ, конечно, не такъ сухо и дѣловито, какъ мужъ ея матери, но за то теплѣе, увлекательнѣе, симпатичнѣе. Когда въ заключеніе онъ съ какимъ-то пафосомъ произнесъ: "Вотъ мы къ чему стремимся, Анна Николаевна! И когда цѣль наша будетъ достигнута, кто посмѣетъ упрекнуть насъ въ эгоизмѣ и въ равнодушіи къ судьбамъ нашей родины? Кто посмѣетъ осудить насъ за то, что мы сдѣлались карьеристами изъ-за этой цѣли?" -- Аня пожалѣла, что Дмитрій Николаевичъ не присутствуетъ при этомъ разговорѣ.
   

Глава VI.

   Князь Немировъ былъ правъ, когда сказалъ Анѣ, что такого благопріятнаго случая побесѣдовать имъ больше не представится. Да онъ и не искалъ этого случая. Онъ даже, видимо, избѣгалъ оставаться съ нею наединѣ и хотя, благодаря спектаклю, репетиціямъ и вознѣ съ актерами и актрисами, которые капризничали такъ, какъ всегда капризничаютъ участвующіе въ спектакляхъ любителей,-- хотя, благодаря всѣмъ этимъ хлопотамъ, въ которыхъ Аня принимала живѣйшее участіе, они видѣлись каждый день, интимныхъ разговоровъ между ними больше не происходило.
   Изрѣдка только какимъ-нибудь подчеркнутымъ словомъ въ общей бесѣдѣ или взглядомъ напоминалъ князь Анѣ о томъ, что онъ ей говорилъ въ кабинетѣ въ тотъ вечеръ, когда она выбирала пьесу для спектакля. И она тоже не могла порой воздержаться отъ искушенія доказать ему при случаѣ, что все помнитъ, что его порывъ откровенности не пропалъ даромъ и что онъ для нея не тотъ, какимъ онъ кажется для всѣхъ другихъ.
   Что же касается княгини, то предубѣжденіе ея противъ дочери Николая Ивановича Астафьева не устояло передъ честной и открытой душой Ани, и она такъ полюбила ее и такъ довѣрялась ей, что ни одного дня не могла прожить безъ нея и съ ранняго утра начинала уже волноваться мыслью о томъ, пріѣдетъ ли она къ нимъ, какъ обѣщала наканунѣ, и когда именно.
   Аня тоже полюбила княгиню. Ужь потому полюбила, что съ нею безконечно можно было говорить о Дмитріѣ Николаевичѣ и узнавать отъ нея множество подробностей объ его дѣтствѣ, ранней юности и семейной обстановкѣ,-- подробности, какъ нельзя лучше объясняющія многія стороны его характера и особенности ума, которыя до сихъ поръ оставались непонятными для Ани.
   Неисчерпаемой темой для разговора служилъ имъ также и князь Немировъ. Ни о чемъ не любила такъ распространяться княгиня, какъ о своемъ супругѣ. Но, сознавая, какъ это смѣшно, она всѣми силами воздерживалась отъ этого въ N -- скомъ обществѣ, состоявшемъ, по ея мнѣнію, изъ безсердечныхъ насмѣшницъ. Съ Аней она чувствовала себя спокойной и на этотъ счетъ. Ужь по одному тому, съ какимъ вниманіемъ она ее слушала, и по тому, какъ разспрашивала и какъ охотно сама заводила разговоръ на эту тему, княгиня могла считать себя въ безопасности отъ глумленія и зубоскальства. И въ этомъ отношеніи она не ошибалась. Анѣ никогда бы и въ голову не пришло издѣваться надъ безграничнымъ обожаніемъ княгини своего супруга;, она находила это чувство весьма естественнымъ и подчасъ мысленно осуждала князя за то, что онъ не цѣнитъ привязанности жены и бывалъ съ нею рѣзокъ, раздражителенъ и нетерпѣливъ.
   Она вспоминала при этомъ самообладаніе и нравственную выдержку Дмитрія Николаевича, и сравненіе оказывалось не въ пользу князя.
   Сношенія между губернаторскимъ домомъ и флигелькомъ Марьи Петровны установились самыя тѣсныя и частыя. Забывъ всѣ правила тонкой и мудрой политики и предосторожности, которыми она руководилась до сихъ поръ въ своихъ общеніяхъ съ людьми, упуская изъ вида сплетни, пересуды и доносы, княгиня не только по нѣсколько разъ въ день посылала Анѣ записки съ ливрейнымъ лакеемъ, но даже раза три-четыре сама заѣзжала за нею въ каретѣ. Изъ экипажа она не выходила, правда, но всякій, кто хотѣлъ, могъ видѣть, когда, въ ожиданіи астафьевской барышни, губернаторша высовывалась въ окно кареты и тревожно-смущеннымъ взглядомъ всматривалась въ чисто вымытыя окна, завѣшанныя изнутри бѣлыми, какъ снѣгъ, занавѣсками, за которыми, вмѣстѣ съ ея любимицей, скрывались предметы ея ужаса и отвращенія: опасный человѣкъ, водворенный сюда на жительство, и неприличная его подруга.
   Фи, гадость! Бѣдную княгиню всю передергивало и она пожималась отъ жалости и ужаса при мысли, что такое милое, чистое созданіе, какъ Аня, образованная и порядочная во всѣхъ отношеніяхъ дѣвушка, да еще падчерица Таманскаго, вдобавокъ, живетъ въ такомъ вертепѣ.
   Расположеніе ея къ Анѣ дошло до того, что, спустя мѣсяцъ послѣ ихъ знакомства, она затѣяла съ мужемъ разговоръ, клонящійся къ тому, чтобы предложить Аннѣ Николаевнѣ Астафьевой переѣхать къ нимъ жить.
   Но князь отнесся къ этой новой идеѣ своей супруги очень неблагосклонно.
   -- Что за фантазія! Да она и не согласится никогда. Какъ будто у нея своего дома нѣтъ.
   -- Какой же это домъ, Аркадій?-- печально возразила княгиня.-- Отецъ ея пьянствуетъ, говорятъ, а та женщина... Дѣвушкѣ положительно неприлично жить въ такой обстановкѣ, вы только подумайте...
   Ей не дали договорить.
   -- Пьянствуетъ? Интересно было бы знать, кто вамъ сообщаетъ такую чепуху?-- спросилъ онъ отрывисто.-- Докторъ, вѣрно? Больше некому.
   Съ нѣкоторыхъ поръ князь сдѣлался такъ раздражителенъ, что съ нимъ положительно нельзя было ни о чемъ говорить. Изъ-за всякихъ пустяковъ онъ сердился и выходилъ изъ себя. Это замѣчали не только княгиня, но также и прислуга и даже подчиненные; никто ему не могъ угодить.
   "Il en a assez de la province! Il en a assez!" -- печально думала княгиня, терпѣливо перенося безпричинныя вспышки гнѣва и досады своего супруга. Въ восемь то лѣтъ совмѣстной жизни можно было изучить его нравъ и капризы. И то, и другое княгиня изучила такъ прекрасно, что очень часто угадывала причины его неудовольствія раньше, чѣмъ онъ самъ додумывался до того, чего именно ему хочется. Точно такъ бѣсился онъ, когда послали Струйскаго, а не его, съ дипломатической миссіей въ Мадридъ, когда въ Петербургѣ не обратили вниманія на его проектъ "о необходимости обязывать каждаго домовладѣльца насаживать деревья передъ своимъ домомъ".
   Привыкла она также къ его быстро возникающимъ и такъ же. быстро исчезающимъ симпатіямъ и антипатіямъ, пристрастіямъ и отвращеніямъ къ людямъ, а потому нисколько не удивлялась перемѣнѣ его чувствъ относительно доктора Стрыжова. Послѣднее время князь просто переносить не могъ его присутствія; случалось такъ, что, вернувшись откуда-нибудь домой и узнавши въ прихожей, что докторъ у нихъ, князь снова надѣвалъ только что сброшенную шубу и опять отправлялся безцѣльно бродить по улицамъ, чтобы только не встрѣчаться съ своимъ бывшимъ пріятелемъ.
   Перемѣна въ расположеніи его духа отозвалась и на отношеніяхъ его къ Анѣ. Онъ положительно игнорировалъ ее, и княгинѣ не разъ приходилось ему напоминать, чтобъ онъ подошелъ къ ней и былъ бы къ ней внимательнѣе. Но къ другимъ относился онъ еще хуже. Къ вдовушкѣ Томилиной, напримѣръ, придирался съ такими колкостями и насмѣшками, что даже у такой бойкой и находчивой особы, какъ она, не всегда хватало умѣнья отпарировать, какъ слѣдуетъ, его злыя и желчныя выходки. Съ Гальской тонъ его сдѣлался такъ рѣзокъ, онъ осыпалъ ее такими ядовитыми сарказмами, такъ преслѣдовалъ ее своей ѣдкой ироніей, что она не только перестала у нихъ бывать, но даже отослала назадъ разученную уже роль, объявляя, что въ спектаклѣ участвовать не желаетъ.
   Случилось это наканунѣ послѣдней репетиціи, за нѣсколько дней до представленія, и можно себѣ представить отчаяніе княгини! Она неуспокоилась даже и тогда, когда, ко всеобщему удовольствію, Аня взялась исполнить отверженную оскорбленной дѣвицей роль.
   А, между тѣмъ, спектакль долженъ былъ значительно выиграть отъ этой перемѣны; въ этомъ и на репетиціи всѣ убѣдились. Но для такой доброй и миролюбивой души, какъ княгиня, сознаніе, что въ ея домѣ обижаютъ кого бы то ни было и что обидчикомъ является не какой-нибудь rustre mal élevé вродѣ доктора Стрыжова, а мужъ ея, -- было невыносима. Лучше бы на нее все обрушивалось, она привыкла. Впрочемъ, доставалось порядкомъ и ей, даже больше, чѣмъ когда-либо. Все, что ее радовало, его злило и наоборотъ. Только тогда и бывалъ онъ веселъ, шутилъ и смѣялся попрежнему, когда замѣчалъ, что она чѣмъ-нибудь особенно озабочена или смущена, и стоило ей выразить какое-нибудь желаніе, чтобъ тотчасъ же наткнуться на отпоръ съ его стороны.
   Вотъ и теперь, когда она заговорила о томъ, что Анѣ было бы приличнѣе жить у нихъ, чѣмъ у отца, онъ такъ увлекся духомъ противорѣчія, оспаривая ея мнѣніе на этотъ счетъ, что забылъ даже и то, что самъ такъ еще недавно толковалъ о домашней обстановкѣ этой дѣвушки.
   Какъ ни крѣпилась княгиня, но не воздержала и напомнила ему объ этомъ.
   -- Право, Аркадій, меня удивляетъ ваше непостоянство! Давно ли вы восхищались этой дѣвушкой? Жалѣли ее? Просили меня быть къ ней ласковѣе и внимательнѣе, именно потому, что она здѣсь одна и въ отвратительной обстановкѣ?
   -- Это, вѣроятно, было тогда, когда вы повторяли гнусную сплетню Стрыжова, будто она въ связи съ мужемъ своей матери?-- язвительно замѣтилъ князь.
   Съ его стороны было жестоко напоминать ей объ этомъ заблужденіи; вѣдь онъ зналъ, что она пребывала въ немъ всего только нѣсколько дней, до тѣхъ поръ, пока сама Аня не заговорила съ нею о Таманскомъ и о глубокой привязанности, которую она къ нему питаетъ.
   -- Какъ вамъ не стыдно напоминать мнѣ объ этомъ!-- вскричала съ отчаяніемъ княгиня.
   Но онъ продолжалъ къ ней придираться.
   -- За кого долженъ я стыдиться? За васъ или за вашего достойнаго друга, доктора?-- не переставалъ онъ ехидничать. И, не обращая вниманія на слезы, выступившія на ея глазахъ, продолжалъ:-- Но только не за себя. Я попрошу васъ вспомнить, съ какимъ негодованіемъ отнесся я тогда къ этой гнусной выдумкѣ, и если я до сихъ поръ не проучилъ этого негодяя, то потому только, что онъ слишкомъ ничтоженъ, что не стоитъ...
   Послѣднія слова онъ процѣдилъ сквозь зубы, поспѣшно выходя изъ комнаты, вѣроятно, для того, чтобъ даже и не поддаваться искушенію загладить добрымъ словомъ оскорбленную супругу.
   Такія сцены между ними возобновлялись все чаще и чаще и княгиня чувствовала себя очень несчастной. Хорошо еще, что имъ мало приходилось оставаться вдвоемъ.
   Послѣднее время князь сблизился съ Николаемъ Ивановичемъ. Съ чего именно началась эта дружба и чѣмъ она поддерживалась, никому не было извѣстно, но только дня не проходило, чтобъ онъ не зашелъ побесѣдовать съ отцомъ Ани.
   Къ этимъ посѣщеніямъ теперь уже такъ привыкли, что на Пентюховской улицѣ отъ нихъ никакого переполоха не возбуждалось, да и въ домикѣ Марьи Петровны появленія князя особеннаго эффекта не производили. Анисья безъ малѣйшаго волненія снимала съ его с--ва дорогую шубу и такъ же спокойно и равнодушно вѣшала ее на гвоздь, какъ вѣшала она обтрепанныя пальто съ вытертыми барашковыми и собачьими воротниками такихъ посѣтителей, какъ Часовниковъ, напримѣръ.
   А Марья Петровна набралась такой храбрости отъ вѣжливыхъ поклоновъ, которые отвѣшивалъ ей всегда учтивый губернаторъ, когда ему случалось встрѣчаться съ нею въ прихожей или въ залѣ, что въ одно прекрасное утро, не дождавшись распоряженія Николая Ивановича, она сама отъ себя сварила только что смолотаго душистаго мокко, налила густыхъ сливокъ въ молочникъ и, наложивъ полную тарелку сдобныхъ горячихъ булочекъ, уставила все это на подносъ и, вся красная отъ смущенія, вошла съ нимъ въ ту комнату, гдѣ Николай Ивановичъ бесѣдовалъ съ гостемъ.
   Случилось такъ, что въ эту самую минуту князь раздумывалъ о томъ, что если онъ не поѣдетъ тотчасъ же, то позднимъ завтракомъ испортитъ себѣ аппетитъ къ обѣду.
   Угощеніе Марьи Петровны явилось очень кстати; проголодавшійся гость съ большимъ удовольствіемъ выкушалъ двѣ чашки кофе, съѣлъ нѣсколько булокъ и объявилъ, что во всю свою жизнь не завтракалъ съ такимъ аппетитомъ.
   Можно себѣ представить, какъ Марья Петровна просіяла и возгордилась!
   Съ Аней князь здѣсь не встрѣчался. Посѣщенія его совпадали всегда съ тѣмъ временемъ, когда она бывала у княгини, но Аня знала о нихъ, и сближеніе князя съ ея отцомъ очень ее радовало. Николай Ивановичъ былъ такъ очарованъ новымъ знакомымъ, что не скрывалъ отъ дочери своего восхищенія.
   -- Душа человѣкъ, даромъ что аристократъ! Побольше бы намъ такихъ дѣятелей изъ молодыхъ. Честный, съ принципами, и энергіи пропасть. Чѣмъ спать да развратничать, какъ другіе, копошится насколько можетъ, въ стѣну лбомъ стучитъ, ужь и за то спасибо! Подольше бы ему устоять только, а умомъ и характеромъ онъ изъ крѣпышей, изъ тѣхъ, что не гнутся...
   Аня съ радостью съ нимъ соглашалась.
   -- Я тебѣ говорила. Онъ очень, очень симпатичный человѣкъ, и я рада, что ты съ нимъ сошелся. А какъ онъ хорошо воспитанъ, какія у него свѣтлыя, гуманныя убѣжденія и широкіе взгляды на все, не правда ли? За одно только я его не люблю,-- прибавила она, помолчавъ немного.
   -- Что тамъ еще? Вамъ, бабамъ, никто не угодитъ.
   -- Жену онъ свою мало цѣнитъ, вотъ что.
   Николай Ивановичъ насмѣшливо улыбнулся.
   -- Да что въ ней цѣнить-то? Стара, глупа и дурна,-- легкомысленно рѣшилъ онъ съ тѣмъ оттѣнкомъ добродушнаго презрѣнія, которое у него всегда являлось, когда онъ говорилъ о "бабахъ".
   Но Аня горячо вступилась за свою пріятельницу.
   -- Ахъ, папа! Какъ ты судишь! Она добрая, великодушная, терпѣливая; она отзывчива на все честное, хорошее... А какъ она его любитъ!
   -- Еще бы его не любить! Такого красавца! Я -- мужчина, да и то глазъ съ него не спускаю, когда онъ у меня тутъ сидитъ. Весело смотрѣть на него, такъ хорошъ, бестія!
   А дочь его, между тѣмъ, продолжала распространяться о добродѣтеляхъ княгини.
   -- Она во всемъ отыскиваетъ хорошія стороны и всегда готова помочь каждому, она никогда о себѣ не думаетъ...
   -- А все же, въ концѣ-концовъ, она заѣдаетъ ему жизнь,-- проговорилъ онъ все съ той же усмѣшкой.
   Ему было забавно ее поддразнивать.
   -- Что за вздоръ! Чѣмъ же, помилуй?
   -- Да тѣмъ, что не такую бы жену ему надо, этому молодцу. Ну, да ништо вамъ, ваше с--во! По дѣломъ вору и мука. Вѣдь, женился-то онъ по разсчету... Ты знаешь, какъ онъ женился?
   Николаю Ивановичу князь разсказалъ всѣ подробности этого событія, очень чистосердечно, не скрывая ни малѣйшаго изъ скверныхъ побужденій, заставившихъ его, двадцати лѣтъ отъ роду, продать себя. Ужь по одному тому, съ какою строгостью и горечью относился онъ къ этому поступку, можно было судить, какой дорогой цѣной приходится ему теперь расплачиваться за него.
   Николай Ивановичъ отъ всей души его жалѣлъ.
   Узналъ, конечно, и докторъ о томъ, что князь повадился ходить къ Астафьеву, и крайне заинтересовался этимъ событіемъ. Послѣднее время онъ довольно рѣдко заходилъ въ домикъ Марьи Петровны; скучно ему тамъ казалось теперь безъ Ани, да и Николай Ивановичъ сталъ съ нѣкоторыхъ поръ скрытничать съ нимъ, по совѣту князя, вѣроятно. Не везло послѣднее время бѣдному доктору. Влюбляться было не въ кого, изъ возникающей его страсти къ Анѣ ничего, кромѣ тѣснаго ея сближенія съ Немировыми, не вышло. Весь городъ былъ занятъ спектаклемъ, дружбой губернаторши съ Аней, ссорами губернатора съ Томилиной и Гальской, сплетнями насчетъ Астафьевой. Сплетенъ этихъ завистницами выпускалось каждый день въ свѣтъ такое великое множество, такія злыя были онѣ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, нелѣпыя, что доктору ничего больше не оставалось дѣлать, какъ опровергать ихъ и замѣнять своими, противуположнаго свойства. Поэтому онъ вездѣ, гдѣ только могъ, превозносилъ и Аню, и отца ея до небесъ и злился, что ему мало благодарны за это. Да и вообще все выходило противъ его ожиданій: княгиня, вмѣсто того, чтобъ возненавидѣть и ревновать Аню, пристрастилась къ ней такъ, что теперь слова противъ нея нельзя было сказать въ ея присутствіи, а князь... Тутъ ужь докторъ окончательно терялся въ догадкахъ. Иногда ему казалось, что князь ее ненавидитъ: такъ старательно избѣгалъ онъ ее, такъ мало интересовался ею и такъ равнодушно говорилъ про нее, но раза два ему удалось уловить взглядъ, которымъ онъ смотрѣлъ на нее, когда ни она, ни другіе этого не замѣчали, и въ этихъ взглядахъ было что-то такое... что именно, опредѣлить было трудно, но только не ненависть. Однако, владѣть собою онъ умѣлъ; этого у него нельзя было отнять. Кабы не взгляды эти, пойманные врасплохъ, никогда бы не догадаться доктору, что пріятель его неравнодушенъ къ дочери Николая Ивановича. И какъ странно проявлялось въ немъ это чувство! Въ первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ они знакомы, почуялъ въ немъ докторъ того человѣка, котораго никто еще въ князѣ Немировѣ не подозрѣвалъ и который,-- онъ это инстинктивно чувствовалъ,-- будетъ ему не по плечу. Все меньше и меньше понималъ онъ его поступки, а ужь сближеніе съ Николаемъ Ивановичемъ окончательно ставило его въ тупикъ. Симпатичный человѣкъ былъ отецъ Ани, добрый, прямой, честный и развитой малый, но ничего не было въ немъ выдающагося, ничего такого, что могло бы интересовать N-скаго губернатора. И на что только онъ ему понадобился? Докторъ терялся въ догадкахъ. До тѣхъ поръ терялся, пока не остановился на мысли о Таманскомъ. Черезъ Астафьева князь надѣется сблизиться съ Таманскимъ. Разсчетъ былъ вѣрнѣе, чѣмъ можно было бы предполагать съ перваго взгляда, и, дойдя мысленно до этой комбинаціи, докторъ временно успокоился на ней. Оставалось узнать кое-какія подробности черезъ Марью Петровну сначала, а потомъ ужь прямо, отъ самого Николая Ивановича. Ни разу еще не удавалось ему присутствовать при свиданіи новыхъ друзей; надо попасть въ домикъ Марьи Петровны, когда тамъ князь, ужь изъ одного того, какъ онъ себя тамъ держитъ, можно о многомъ догадаться.
   Недѣль шесть спустя послѣ знакомства Ани съ Немировыми, на другой день спектакля, который удался на славу и былъ настоящимъ торжествомъ для нея, докторъ отправился на Пентюховскую улицу съ тѣмъ, чтобъ узнать, нѣтъ ли чего-нибудь новенькаго въ домѣ Марьи Петровны.
   Былъ второй часъ дня. Передъ крыльцомъ стояли уже губернаторскія сани и, прежде чѣмъ подняться на лѣстницу, ведущую къ входной двери, онъ остановился побесѣдовать съ кучеромъ.
   -- Давно вы здѣсь?-- спросилъ онъ.
   -- Часа два будетъ, если не больше,-- отвѣчалъ кучеръ такимъ тономъ, какъ будто жаловался на обиду.-- Лошадь совсѣмъ застоялась, того и гляди помчитъ, какъ тронемся съ мѣста.
   -- А ты бы, братецъ, промялъ ее немножко,-- дружески посовѣтовалъ Стрыжовъ, ласково похлопывая красивое животное по гривѣ.
   -- Я ужь два разъ объѣзжалъ,-- неохотно замѣтилъ на это кучеръ.
   -- И часто приходится вамъ тутъ дежурить?-- продолжали его допрашивать.
   -- Кажинный день по три раза въ эти Палестины забираемся! Извольте-ка сосчитать, сколько это выйдетъ. Шесть такихъ концовъ!
   -- По три раза въ день?-- изумился докторъ.
   -- А то какъ же! Утромъ за барышней съѣздишь, и только успѣешь ее привезти, ужь кричатъ, чтобъ не откладывать, что его с--во сейчасъ выходятъ. Привезешь его сюда, да назадъ. А вечеромъ опять барышню надо отвозить. Весь день съ козелъ и не слѣзаешь.
   -- Однако, не легко тебѣ, братецъ.
   -- Да ужь нечего сказать! Каторга, а не жисть!
   Снабженный добытыми свѣдѣніями, докторъ вошелъ, никѣмъ не встрѣченный, въ прихожую, а оттуда, вмѣсто того, чтобъ пройти въ гостинную, изъ которой раздавались голоса князя и Николая Ивановича, онъ направился прямо въ кухню, гдѣ Анисья мѣсила тѣсто на булки, а Марья Петровна сливала наливку съ вишенъ.
   -- Опять у васъ сегодня въ гостяхъ губернаторъ?-- спросилъ онъ, останавливаясь на порогѣ. И на утвердительный кивокъ Марьи Петровны, которая была такъ поглощена своимъ занятіемъ, что даже и не повернула головы въ его сторону, онъ продолжалъ:-- Долго будетъ онъ у васъ сидѣть?
   -- Сколько захотятъ, столько и посидятъ. Мы гнать не станемъ,-- очень развязно отвѣчала хозяйка.
   -- И о чемъ это они толкуютъ, интересно было бы знать?
   -- Мы не подслушиваемъ. Наше дѣло по хозяйству -- подать, принять. Такъ ли, Анисьюшка?
   -- Пошли бы вы туда сами, да и послушали, если ужь такъ хочется знать,-- посовѣтовала, въ свою очередь, Анисья.
   -- Что ты меня учишь? Самъ знаю, что мнѣ дѣлать.
   -- А знаете, такъ нечего къ намъ и лѣзть,-- замѣтила Марья Петровна.
   Но онъ не унимался и, прислонившись широкой спиной къ косяку растворенной въ корридоръ двери, вынулъ изъ портъ-сигара папиросу и попросилъ огня. Ему довольно небрежно указали на край полки, гдѣ стояла коробка со спичками.
   -- А барышня ваша опять у нихъ? Не сидится, видно, дома-то! Вотъ и театръ кончился, а она все тамъ,-- распространялся онъ, выпуская клубы дыма изъ рта и носа и слѣдя любопытными глазами то за неуклюжими движеніями Анисьи, то взглядывая на Марью Петровну.
   Въ воздухѣ, пропитанномъ пьянымъ запахомъ водки, носился ѣдкій ароматъ отъ истолченныхъ вишневыхъ косточекъ, а отъ печки, въ которой весело трещали дрова, было такъ жарко, что и госпожа, и служанка работали въ довольно-таки откровенномъ дезабилье: Анисья въ одной юбкѣ и сорочкѣ, а у Марьи Петровны, для большаго удобства, широкіе рукава розовой ситцевой кофты были высоко откинуты назадъ съ рукъ, обагренныхъ ягоднымъ сокомъ. Полная, бѣлая шея вылѣзала изъ-подъ обшивки ворота крупными складками, по которымъ вились коротенькіе волосы, выбивавшіеся изъ-подъ густыхъ косъ, заколотыхъ криво роговымъ гребнемъ.
   Докторъ такъ засмотрѣлся на эту бѣлую шею и круглыя плечи, что смолкъ на минуту, и въ комнатѣ воцарилась тишина. Но замѣчаніе его насчетъ Ани не пропало даромъ. Наливъ бутыль до верху, Марья Петровна произнесла со вздохомъ:
   -- Когда же имъ и повеселиться, какъ не теперь.
   -- Дома-то, окромя книжекъ, никакого имъ нѣтъ удовольствія,-- поддержала свою госпожу Анисья.
   -- Вотъ какъ поѣдутъ въ Петербургъ, тамъ еще больше будутъ веселиться,-- замѣтилъ докторъ.-- Тамъ у Николая Ивановича знакомыхъ много и родни пропасть, все важные да богатые. Туда скоро и мать ея пріѣдетъ. Николая Ивановича тамъ на службу опредѣлятъ.
   Ему ничего на это не возразили; но при первыхъ же его словахъ Анисья окаменѣла на мѣстѣ, руки ея точно завязли въ тѣстѣ и на лицѣ съ разинутымъ ртомъ выразилось такое глубокое изумленіе и даже испугъ, что онъ съ трудомъ воздержался отъ смѣха. Что же касается Марьи Петровны, то она такъ низко пригнулась къ бутыли, что лица ея не было видно, но густая краска разлилась не только по ея щекамъ, а даже уши у нея покраснѣли, на шеѣ же выступили багровыя пятна. Нельзя было также не замѣтить, какъ задрожали у нея пальцы, когда она стала втыкать пробку. Однимъ словомъ, докторъ могъ остаться вполнѣ доволенъ эффектомъ сообщеннаго имъ извѣстія, и по всему было видно, что никто еще не опередилъ его въ этомъ случаѣ. Далеки были домашніе Николая Ивановича отъ мысли, что имъ угрожаетъ такая важная "перемѣна въ жизни", какъ выразилась бы любая гадальщица на картахъ или на кофейной гущѣ.
   -- А какая ваша барышня мастерица на театрѣ играть!-- продолжалъ, какъ ни въ чемъ не бывало, разсказывать докторъ.-- Всѣ отъ нея съ ума сошли. Куда ни придешь, только и слышишь: "видѣли вчера Астафьеву? Что за прелесть! Ничего лучше нельзя себѣ представить!" Князь, тотъ всѣ глаза на нее проглядѣлъ. Нарочно для этого въ такой уголокъ забрался, гдѣ бы никто не замѣтилъ, какъ онъ на нее смотритъ. Ну, вотъ точно съѣсть ее глазами хочетъ. А я его тамъ и накрылъ.
   -- Какъ тебѣ не накрыть! Нашъ пострѣлъ вездѣ поспѣлъ,-- прошептала сквозь зубы Марья Петровна.
   Заткнувъ бутыль пробкой, она нагнулась, чтобъ приподнять ее съ полу. Ноша была такъ тяжела, что мускулы на рукахъ замѣтно напряглись.
   -- Что вы сказали?-- спросилъ докторъ.
   -- Ничего. Отойдите отъ двери-то! Мнѣ надо бутыль въ кладовую снести,-- отрывисто и слегка задыхаясь, проговорила она.
   -- Какая это наливка?
   -- Такая, что нечего вамъ знать.
   -- А вы мнѣ вотъ что скажите, почему Николай Ивановичъ не поѣхалъ вчера въ собраніе на свою дочку полюбоваться, какъ она тамъ отличалась?-- продолжалъ приставать докторъ.
   Своей тучной фигурой онъ наполнялъ весь проходъ въ растворенной двери. Бѣдная Марья Петровна изнемогала подъ тяжестью бутыли и все ближе и ближе опускала ее къ полу. Терпѣніе ея лопнуло, наконецъ.
   -- Да посторонитесь же!-- вскричала она внѣ себя отъ досады.
   И, собравшись вдругъ съ силами, такъ стремительно надвинулась со своей ношей на доктора, что онъ едва-едва успѣлъ отскочить въ сторону.
   -- Чортъ лысый!-- проворчала она, очутившись въ концѣ корридора, и настолько громко, что Анисья захихикала себѣ въ руку.
   -- Это она васъ,-- поспѣшила она выдать свою госпожу, кивая на дверь.-- Ужь больно огорошили вы ее этимъ, что про Николая Ивановича сказали, будто они собираются уѣзжать отсюда. Ажно въ жаръ ее кинуло, видѣли? Вѣдь, это вы нарочно? Чтобъ насъ попугать? Экой вы озорникъ! Право, озорникъ!
   -- Ничуть не нарочно. Вотъ увидишь, что онъ и самъ ей скоро скажетъ.
   -- Нууу?-- недовѣрчиво протянула она, тревожно на него поглядывая.
   -- Ботъ увидишь. Для чего же барышня-то изъ-за границы и пріѣхала, какъ не для этого? Ей очень хочется увезти его отсюда. И вотъ теперь, какъ стакнулась съ губернаторомъ, живо его уговорятъ.
   У Анисьи все шире и шире раскрывались глаза отъ изумленія.
   -- Да, вѣдь, ему, слышь, нельзя отсюда выѣзжать-то. Онъ здѣсь вродѣ какъ ссыльный, говорятъ. Мнѣ это Марья Петровна сама сказывала,-- распространялась она, поощренная отсутствіемъ хозяйки.-- Знаете лавочку на углѣ? Ну, въ этой самой лавочкѣ лавочница торгуетъ; у нея сынъ до сихъ поръ не женатъ, годовъ двадцать ему будетъ, сыну-то, давно ужь пора... Въ запрошломъ году они Марью Петровну сватали. Сподручно имъ, отъ нашего дома до ихъ лавочки рукой подать, между ихъ огородомъ и нашимъ садомъ плетень одинъ.
   -- Ну, и что-жь?-- полюбопытствовалъ докторъ.
   -- Не пошла.
   И, помолчавъ немного, Анисья добавила шепотомъ:
   -- Ужь онѣ тогда спутамшись съ Николаемъ Иванычемъ были.
   -- Такъ что же лавочница-то?
   -- Озлилась, извѣстное дѣло. И ужь какъ они съ сыномъ барина нашего за это честятъ, страсть! И каторжникъ-то онъ, и воръ, и разбойникъ! За убивство, слышь, въ острогѣ сидѣлъ!
   -- Ахъ, она, шельма!-- вознегодовалъ докторъ.
   -- Шельма и есть. Ну, мнѣ по этому случаю хозяйка и открылась: не убивецъ онъ, говоритъ, и не воръ; и мошенствъ за нимъ никакихъ нѣтути, а такое дѣло вышло, что и говорить про него отъ начальства не дозволено. И за эфто самое дѣло онъ въ острогѣ сидѣлъ, это точно, что правда, то правда. А что таперича имъ изъ нашего города нельзя выѣзжать ни подъ какимъ видомъ, это тоже всѣмъ, какъ есть, извѣстно. Малые ребята на нашей улицѣ, и тѣ это знаютъ.
   -- Фьюююють!-- присвиснулъ докторъ.-- Мало ли что было! А теперь ему позволятъ, и онъ отсюда уѣдетъ,-- произнесъ онъ авторитетнымъ тономъ и вышелъ изъ кухни черезъ корридоръ въ залу.

-----

   Князь разсказывалъ Астафьеву о вчерашнемъ спектаклѣ на импровизированной сценѣ въ залѣ дворянскаго собранія. Объ игрѣ Ани онъ отзывался съ восхищеніемъ. Николай Ивановичъ слушалъ его съ недовѣрчивой усмѣшкой, изрѣдка вставляя замѣчанія вродѣ слѣдующихъ: "Это вамъ такъ кажется"... "Между нашими дамами отличиться не трудно"... "Всегда была, какъ обезьяна, переимчива"... и тому подобное.
   Но разговоръ былъ ему не по вкусу и на замѣчаніе князя, что изъ его дочери могла бы выйти замѣчательная артистка, онъ съ оттѣнкомъ раздраженія объявилъ, что предрѣшать такую вещь довольно рискованно.
   -- И не съ такими данными, да проваливались. На настоящемъ-то театрѣ играть, это не то, что въ вашей залѣ благороднаго собранія комедь ломать съ разными кисейными барышнями, чиновниками особыхъ порученій да помѣщичьими сынками. Тамъ, кромѣ таланта да искусства, нужны нервы желѣзные и самообладаніе дьявольское! Я, признаться сказать, никогда, въ ней этой страсти къ сценѣ не поощрялъ. Мнѣ лучше бы хотѣлось, чтобъ она въ учительницы пошла, право! Да и всякая другая карьера предпочтительнѣе и ужь во всѣхъ отношеніяхъ почтеннѣе и полезнѣе. У нея была возможность подготовиться, она могла и медицину изучить, и акушерство, мало ли что! Вонъ теперь у насъ за дѣтскіе сады принялись, а опытныхъ садовницъ совсѣмъ нѣтъ. Она тамъ, въ Бельгіи-то, могла бы профессоршей по этой части сдѣлаться, а, вмѣсто того...
   Онъ махнулъ рукой и, помолчавъ немного, продолжалъ все съ той же ѣдкой усмѣшкой:
   -- Впрочемъ, какъ же ей и не мечтать о театрѣ! Мечтанія эти высшей санкціи удостоились. Изволили, вѣрно, слышать? Самъ господинъ Таманскій одобряетъ и поощряетъ въ ней это призваніе, а для нея это законъ; что онъ сказалъ, то и свято! Да что тутъ толковать! Со всѣхъ сторонъ ее на подмостки толкаютъ, и надо одному только дивиться, что она до сихъ поръ въ какую-нибудь труппу кочующихъ комедіантовъ не поступила,
   -- Анна Николаевна всѣмъ намъ большое удовольствіе доставила,-- замѣтилъ князь.
   И, чтобъ придать разговору другой оборотъ, онъ поспѣшилъ прибавить, что сегодня у жены его собираются всѣ члены дамскаго комитета, чтобъ толковать о томъ, на что именно употребить собранныя деньги.
   -- Княгиня и тутъ безъ Анны Николаевны обойтись не можетъ. Какъ Анна Николаевна рѣшитъ, такъ и будетъ. Вы представить себѣ не можете, какъ моя жена ее полюбила!
   -- Аня добрая дѣвушка,-- замѣтилъ на это Николай Ивановичъ.-- Я слышалъ, что на эти деньги ваша супруга желаетъ устроить пріютъ для дѣвочекъ?-- поспѣшилъ онъ прибавить.
   -- О, это еще не рѣшено. Сумма отъ ихъ затѣй составилась кругленькая, и мнѣ кажется, что изъ нея можно было бы сдѣлать болѣе полезное употребленіе, чѣмъ выучить десятка два-три дѣвчонокъ грамотѣ, молитвамъ да чулки вязать. У меня есть проектъ... но онъ еще не выработанъ, и мнѣ не хотѣлось бы даже съ вами говорить о немъ раньше времени... Надо съѣздить къ предводителю, да кое съ кѣмъ изъ господъ купцовъ и земскихъ дѣятелей переговорить, а ужь потомъ мы къ вашему содѣйствію обратимся, -- продолжалъ онъ, вскидывая на своего собесѣдника смѣющійся взглядъ,-- и вы намъ не откажете, я въ этомъ увѣренъ.
   -- Я?-- удивился Николай Ивановичъ.-- Да что же я могу для васъ сдѣлать?
   -- Все,-- отвѣчалъ князь съ улыбкой.-- Вы мнѣ первый и мысль эту подали, т.-е. помогли мнѣ привести въ ясность то, что ужь давно смутно гнѣздилось у меня въ умѣ. Не познакомься я съ вами, мнѣ и въ голову бы не пришло затѣвать такую штуку. Я даже никогда и не думалъ, что мнѣ посчастливится найти такого человѣка, какъ вы, на котораго можно вполнѣ положиться.
   -- Вы меня заинтриговали. Скажите, по крайней мѣрѣ, въ чемъ состоитъ ваша затѣя? Я даже и представить себѣ не могу.
   Князь тревожно оглянулся на дверь. Минутъ двадцать тому назадъ онъ слышалъ, какъ вошелъ кто-то въ прихожую, а затѣмъ торопливые шаги по корридору, ведущему въ кухню, и узналъ эти шаги. Узналъ онъ также и голосъ, раздававшійся по временамъ такъ громко изъ кухни, что можно было уловить отдѣльныя восклицанія и слова. Каждую минуту докторъ могъ сюда войти и князю не хотѣлось начинать разговоръ, который нельзя было не прервать при появленіи всякаго посторонняго человѣка, а Стрыжова въ особенности. Но Николай Ивановичъ такъ настойчиво требовалъ объясненія, что остановиться на полпути не было ужь никакой возможности.
   -- Я полагалъ бы полезнымъ учредить здѣсь нѣчто вродѣ учительской семинаріи,-- началъ князь.-- Въ маленькихъ размѣрахъ, конечно. Въ началѣ человѣкъ на пять, на шесть, не больше. Средства у насъ не велики, но мнѣ кажется, что полезнѣе поставить на ноги человѣкъ десять, способныхъ современемъ вліять благотворно на развитіе всего края, чѣмъ выучить даже цѣлую сотню дѣвчонокъ тому, чему онѣ и отъ каждой бабы могутъ научиться. Однимъ словомъ, я думаю поступить какъ тѣ хозяева, которые сѣютъ только на сѣмена. Вы меня понимаете?
   Глаза Николая Ивановича горѣли вниманіемъ; онъ съ одобрительной улыбкой кивалъ головой и весело потиралъ себѣ руки.
   Князь поднялся съ мѣста, отыскалъ свою шляпу и продолжалъ говорить стоя, постепенно понижая голосъ. Въ томъ, что ихъ подслушиваютъ, онъ уже не сомнѣвался: въ сосѣдней комнатѣ явственно скрипнула половица подъ чьей-то тяжелой ступней.
   -- Средства у насъ не велики, а питомцевъ придется набирать изъ такой голи, что не только учить ихъ надо и содержать даромъ, но также и одѣвать. Разумѣется, если бы мнѣ удалось найти поддержку въ средѣ здѣшнихъ богачей, ну, тогда успѣхъ нашего предпріятія былъ бы обезпеченъ, если же нѣтъ... А жаль мнѣ будетъ разстаться съ этой мечтой! Я лелѣю ее съ тѣхъ поръ, помните, какъ мы съ вами о ремесленныхъ школахъ спорили? У меня тутъ въ городскомъ училищѣ три-четыре мальчугана намѣчены, преспособные. Давно ужь я къ нимъ присматриваюсь. У васъ тоже такихъ, вѣроятно, немало найдется...
   -- Еще бы!-- вскричалъ Николай Ивановичъ, -- Да сынишка нашего приходскаго дьячка, напримѣръ. Вѣдь; вотъ пузырь,-- поднялъ онъ руку на аршинъ отъ полу,-- а память, я вамъ доложу, феноменальная! И смышленъ, бестія. Я его въ три недѣли и читать, и писать выучилъ.
   -- О, съ вашей помощью у насъ дѣло пошло бы отлично,-- поспѣшно проговорилъ князь и, обернувшись къ растворенной двери въ залу, онъ громко спросилъ:-- Это вы, докторъ?
   -- Я, я. Сейчасъ. Дайте мнѣ только съ паціенткой кончить,-- раздался изъ залы голосъ ихъ общаго друга.
   -- Съ какой паціенткой?-- спросилъ Николай Ивановичъ, слѣдуя за княземъ въ сосѣднюю комнату.
   И оба засмѣялись, увидѣвъ доктора передъ клѣткой съ канарейкой. Пресерьезно и превнимательно разглядывалъ онъ нахохлившуюся птичку.
   -- Поколѣетъ она у васъ всенепремѣнно и въ самомъ непродолжительномъ времени,-- съ важною торжественностью и глубокимъ апломбомъ произнесъ онъ, отходя отъ клѣтки.
   -- А знаете, вѣдь, это прекрасная мысль вамъ пришла въ голову,-- обратился Николай Ивановичъ къ князю, продолжая разговоръ, прерванный въ гостинной, -- и чѣмъ больше я объ этомъ думаю...
   Но ему не дали договорить.
   -- Послѣ, послѣ. Теперь еще не время объ этомъ толковать. Я къ вамъ на этихъ дняхъ спеціально для этого заѣду. Надо кое-что разузнать да подготовить...-- И, обращаясь къ доктору, князь спросилъ:-- Сколько домовъ успѣли вы уже сегодня облетѣть, любезный другъ? Много ли новыхъ сплетенъ и скандаловъ узнали?
   -- Не успѣлъ еще у васъ быть, ваше с--во, а потому по части скандаловъ ничего еще не знаю,-- насмѣшливо отпарировалъ докторъ.
   Но князь не обратилъ вниманія ни на дерзкій намекъ его, ни на вызывающій тонъ, которымъ онъ былъ произнесенъ. Онъ былъ сегодня въ благодушнѣйшемъ настроеніи.
   -- Заѣзжайте вечеркомъ,-- сказалъ онъ, надѣвая шубу.-- У княгини сегодня цѣлый цвѣтникъ прекрасныхъ дамъ и дѣвицъ собирается. Чествуютъ Анну Николаевну за удовольствіе, которое она намъ всѣмъ доставила вчера своей прекрасной игрой. Вы, какъ одинъ изъ ея поклонниковъ, самыхъ усердныхъ, можетъ быть, скажете спичь по этому случаю?
   -- Можетъ быть. Во всякомъ случаѣ, я заверну къ княгинѣ сегодня вечеромъ.
   -- Сдѣлайте одолженіе.-- И, снова обращаясь къ Николаю Ивановичу, князь сказалъ:-- Я сегодня обѣдаю у предводителя, и если удастся что-нибудь устроить по нашему дѣлу, то завтра же сообщу вамъ. Постараюсь заѣхать утромъ, въ это время. Я васъ застану одного?-- прибавилъ князь, напирая на послѣднее слово.
   Но и безъ этого намека Астафьевъ понялъ, что съ докторомъ не слѣдуетъ говорить о проектѣ учительской семинаріи, и довольно безцеремонно свернулъ разговоръ на другой предметъ, когда, оставшись съ нимъ вдвоемъ, Стрыжовъ спросилъ, о чемъ толковалъ онъ съ княземъ.
   Раздраженный уклончивымъ отвѣтомъ Астафьева, докторъ поспѣшилъ доказать ему свою проницательность. Напрасно, дескать, скрываетесь отъ меня, вѣдь, мнѣ и безъ того все извѣстно.
   -- Конечно, ему очень много можно для васъ сдѣлать,-- началъ онъ вдругъ ни съ того, ни съ сего.-- Но только рѣшится ли онъ на это, вотъ въ чемъ я сомнѣваюсь,-- сумрачно прибавилъ онъ.
   -- Про кого вы говорите?-- спросилъ Николай Ивановичъ, не понимая, въ чемъ дѣло.
   -- Про князя Немирова, разумѣется, про N -- скаго губернатора, про кого же больше?-- продолжалъ докторъ все тѣмъ же мрачнымъ тономъ.-- Эгоистъ онъ первостатейный, я вамъ скажу. Всѣ эти господа карьеристы на одинъ фасонъ -- свиньи!-- рѣшилъ онъ съ угрюмою рѣзкостью, не обращая вниманія на досаду и нетерпѣніе, выражавшіяся на лицѣ его слушателя.-- О себѣ только, о своей ненасытной утробѣ заботятся... Чуть подмѣтили гримаску на физіономіи начальства, сейчасъ и на попятный...
   -- Ну, этотъ, кажется, не изъ такихъ,-- попытался Николай Ивановичъ заступиться за своего новаго друга.-- На меня онъ производитъ впечатлѣніе очень благонамѣреннаго, честнаго и добраго человѣка...
   -- Еще бы ему не производить на васъ такого впечатлѣнія! Достаточно ловокъ и уменъ, каналья! Отлично знаетъ, къ кому и съ чѣмъ подъѣхать!-- И вдругъ, пристально глянувъ на своего собесѣдника, онъ бухнулъ со свойственнымъ ему нахальствомъ: -- Онъ вамъ тутъ турусы на колесахъ разсказываетъ, предлагаетъ хлопотать о томъ, чтобъ вамъ разрѣшили жить въ Петербургѣ? Да?
   -- Съ чего вы это взяли?
   Ужь по одному изумленію, съ которымъ былъ произнесенъ этотъ вопросъ, доктору можно было догадаться, что онъ ошибся въ своихъ предположеніяхъ.
   -- Нѣтъ? А я думалъ... Впрочемъ, если онъ еще не начиналъ съ вами объ этомъ говорить, то скоро начнетъ. У нихъ тамъ про это всѣ открыто толкуютъ.
   -- Кто это всѣ?-- спросилъ Астафьевъ, сдвигая брови.
   -- Немировы, мужъ съ женой, Анна Николавна ваша и другіе. Не могу вамъ сказать навѣрное, но они, кажется, и прокурора посвятили въ свою тайну. А ужь этотъ хлыщъ извѣстенъ: достаточно ему что-нибудь сказать, чтобъ весь городъ узналъ... Хотя, впрочемъ, это не секретъ, что и князь и княгиня въ петлю готовы полѣзть, чтобъ угодить г. Таманскому. Да и понятно: онъ теперь сила. Теперь, батенька, и вы черезъ него въ важныя персоны попали...
   Долго распространялся онъ въ томъ же духѣ. Николай Ивановичъ слушалъ его молча. Нѣсколько разъ порывался онъ схватить его за горло и задушить, чтобъ заставить смолкнуть, но руки не подымались. Гадко было до него дотрогиваться.
   Даже приказать ему молчать и выгнать его не хватало у Николая Ивановича силъ. Голосъ спирался въ горлѣ и поблѣднѣвшія губы дрожали. Точно завѣса какая-то раздиралась передъ нимъ грубой, безпощадной рукой. Этотъ князь, котораго онъ такъ полюбилъ, который такъ за нимъ ухаживаетъ, такъ терпѣливо его выслушиваетъ, выказываетъ ему столько уваженія, симпатіи, довѣрія, съ которымъ онъ, вотъ сейчасъ, на этомъ же. мѣстѣ, мечталъ вмѣстѣ работать, этотъ князь, къ которому онъ началъ было питать отеческую нѣжность, съ которымъ ему дышалось даже легче, чѣмъ съ дочерью, играетъ передъ нимъ комедію, чтобъ угодить Таманскому!...
   И здѣсь, какъ и вездѣ, преслѣдовалъ его этотъ ненавистный человѣкъ своимъ упорнымъ участіемъ, нестерпимой протекціей! Когда же, наконецъ, оставитъ онъ его въ покоѣ? Когда же онъ пойметъ, что ему легче умереть съ голоду и съ холоду, подъ заборомъ, какъ собака, чѣмъ обязываться ему въ чемъ бы то ни было?
   Стали вспоминаться пройденныя мытарства. Безконечная вереница терзаній, начавшаяся появленіемъ Таманскаго въ ихъ крошечную, убогую квартиру на четвертомъ этажѣ, въ которой такъ хорошо и покойно жилось среди петербургскаго шума и сутолоки, съ милой красавицей-женой и съ дорогой дочуркой. Особенно рѣзко и неизгладимо запечатлѣлось въ памяти начало разлада, малѣйшія подробности, мелкія придирки и ссоры, становившіяся съ каждымъ разомъ все ядовитѣе и продолжительнѣе, примиренія... и тяжелое чувство чего-то неудовлетвореннаго послѣ нихъ, горькій осадокъ какой-то, сознаніе чего-то недосказаннаго и предчувствіе страшной, неизбѣжной развязки сначала смутное... до конца смутное! За нѣсколько часовъ до разлуки онъ проклиналъ жизнь, которую они ведутъ, и повторялъ себѣ на всѣ лады, что гораздо лучше разойтись. И ему казалось тогда, что, дѣйствительно, обоимъ имъ будетъ легче, если они разойдутся, но когда она ушла, когда онъ понялъ, что все кончено и кончено навсегда, что она отъ него теперь дальше, чѣмъ еслибъ умерла.., о, какъ захотѣлось ему вернуть то время, когда еще можно было сомнѣваться! А потомъ этотъ несчастный разводъ: муки неравной борьбы, страхъ за ребенка, возмущающее душу издѣвательство надъ правдой, закономъ и справедливостью, предательство и подкупы со всѣхъ сторонъ, сознаніе полнѣйшаго безсилія, при невозможности покориться и уступить, наглое торжество такой грубой и пошлой силы, какъ деньги, надъ всѣмъ, что только есть святаго и высокаго на землѣ.
   Все это надо было пережить, отъ всего этого оправиться, выздоровѣть нравственно и даже мало-по-малу забыть. Какъ живучъ и силенъ духомъ былъ онъ еще тогда! Все это онъ вынесъ и даже новую жизнь съ умѣлъ себѣ устроить. Возникли другія цѣли, появились другія радости. Дѣвочка дорогая! Ей обязанъ онъ былъ своимъ обновленіемъ, для нея сдѣлался онъ другимъ человѣкомъ, для нея крѣпче прежняго уцѣпился за жизнь. Впрочемъ, и раньше одна только она привязывала его къ землѣ, заставляла бороться даже и тогда, когда никакой надежды на успѣхъ уже не было... Изъ-за нея, изъ-за страха, что ее отнимутъ у него... Прошлое забывалось, раны сердца затягивались, заживали по мѣрѣ того, какъ расла въ немъ увѣренность, что разлучить ихъ никто не въ силахъ.
   Ихъ разлучили, однакожь, и до сихъ поръ не могъ онъ вспомнить безъ содраганія той ужасной минуты, когда онъ узналъ, что Аня за границей, у Таманскихъ. Все, все было бы легче узнать, чѣмъ это! Отовсюду, изъ послѣдняго пріюта, изъ отвратительнѣйшаго вертепа нищеты и порока вернулась бы къ нему его дѣвочка болѣе близкимъ и роднымъ ему существомъ, чѣмъ оттуда... Съ этой минуты не могъ ужь онъ больше думать, о ней безъ того, чтобъ не вспомнить о Таманскомъ и о женщинѣ, разбившей ему сердце. Единственная его отрада и утѣшеніе, милый, свѣтлый образъ, на которомъ безъ горечи и злобы можно было останавливаться въ длинные, тоскливые часы одиночества, являлся теперь не одинъ, и желчью заливалась грудь отъ скверныхъ, недостойныхъ чувствъ, затемнялся отъ нихъ и разумъ, и воля. Всего хуже было то, что даже передъ самимъ собой стыдно было сознаваться въ этихъ чувствахъ. Нельзя было не признать въ Таманскомъ добраго и великодушнаго человѣка, всѣми силами стремящагося загладить зло, сдѣланное изъ-за него. Нельзя было упрекать Аню въ томъ, что она полюбила его и благодарна ему. Вѣдь, у нея нѣтъ причинъ тяготиться этой благодарностью, она и представить себѣ не можетъ, до какой ярости и изступленія можетъ быть доведенъ человѣкъ, поставленный въ необходимость пользоваться великодушіемъ счастливаго соперника. Постоянное вмѣшательство этого ненавистнаго человѣка въ его жизнь, во всѣ ея радости и страданія, невозможность забыть про него, хотя бы на минуту, раздражали Астафьева нестерпимѣе и мучительнѣе всѣхъ остальныхъ золъ и напастей. Припомнилось странствованіе изъ тюрьмы въ тюрьму и горькіе часы одиночества, а затѣмъ болѣе или менѣе скоро, но всегда скорѣе, чѣмъ для другихъ, разныя поблажки и смягченія, особенное вниманіе доктора, необычайная снисходительность смотрителя, присылка книгъ неизвѣстно откуда, журналовъ, улучшенная, подъ разными благовидными предлогами, пища. И при прощаніи, въ отвѣтъ на горячее, сердечное спасибо, всегда одинъ и тотъ же, отравляющій душу, намекъ на то, что благодарить не за что, что все это дѣлалось не изъ участія къ нему, Астафьеву, а по прямой или косвенной просьбѣ Дмитрія Николаевича Таманскаго.
   Не было, кажется, такого уголка въ цѣлой Россіи, гдѣ бы у этого человѣка не отыскалось связей, не нашлось бы людей, обязанныхъ дѣлать ему угодное, если не за прошлыя благодѣянія, то за тѣ, что предвидѣлись отъ него въ будущемъ. Вотъ и здѣсь... И какъ это раньше объ этомъ не догадаться? Какъ не сообразить, что, самъ по себѣ, онъ никакого интереса для князя Немирова представлять не можетъ? А, вѣдь, не трудно было бы, кажется, понять, для чего именно понадобился онъ N--скому губернатору,-- доказательства налицо. Пока Аня не пріѣзжала изъ-за границы, пока здѣсь не было этого живаго звена, связывающаго ничтожнаго Астафьева съ этимъ для всѣхъ нужнымъ и интереснымъ человѣкомъ, Таманскимъ, князю Немирову и въ голову не приходило знакомиться съ Николаемъ Ивановичемъ и еще меньше -- заискивать въ немъ. А что онъ въ немъ теперь заискиваетъ, это ясно, какъ день. Да еще какъ!
   Даже учительскую семинарію вздумалъ учреждать, чтобъ снискать его благоволеніе! Карьеристъ! Воображаетъ, вѣрно, что Астафьевъ не только самъ готовъ пользоваться милостями теперешняго мужа своей жены, но даже не прочь выпрашивать у него подачки для другихъ!
   -- Карьеристъ!-- повторилъ онъ вслухъ и нервно расхохотался.
   Онъ былъ одинъ. Докторъ давно ужь уѣхалъ. Въ своемъ разстройствѣ и волненіи Николай Ивановичъ не помнилъ подробностей разставанья и что именно тотъ болталъ ему при прощаніи; одно только запечатлѣлось у него въ памяти -- усиліе, которое онъ дѣлалъ надъ собой, чтобъ молчать, чтобъ ни единымъ словомъ не выдать своего раздраженія передъ этимъ прихвостнемъ губернатора. А странный, должно быть, у него былъ тогда видъ! На пьянаго, вѣрно, былъ похожъ. Ну, не важность. Не въ первый разъ доктору видѣть его пьянымъ. Да его здѣсь всѣ за пьяницу знаютъ... И компанія такая у него была... Вотъ теперь только, съ тѣхъ поръ, какъ дочь его пріѣхала, пріятели перестали заходить по вечерамъ, а прежде, раза три-четыре въ недѣлю ужь непремѣнно, отъ нихъ гости, пошатываясь, расходились по домамъ... Такъ что-жь изъ этого? Кому какое дѣло? Хочетъ пить -- пьетъ. Кто ему можетъ помѣшать въ этомъ? И кто посмѣетъ осудить?... Ну-ка, пусть попробуютъ... пусть упрекнутъ... Онъ отвѣтитъ, ему есть что отвѣтить.
   Голова разбаливалась все сильнѣе и сильнѣе той знакомой нервной болью, съ судорожными вздрагиваніями въ оконечностяхъ, отъ которой одно только и было спасеніе -- водка. Онъ протянулъ руку къ графинчику, стоявшему на столикѣ за диваномъ, и сталъ пить изъ него прямо, не наливая въ рюмку. Когда въ графинчикѣ ничего не осталось, онъ началъ вливать въ себя то, что было въ бутылкѣ, съ дряннымъ, мѣстнаго производства хересомъ, и пилъ до тѣхъ поръ, пока ему не сдѣлалось легче, пока тоскливая боль, щемящая грудь, не стала притупляться. Но руки дрожали все сильнѣе и сильнѣе и въ сердцѣ ныло, и безотчетно хотѣлось чего-то, тянуло куда-то... къ кому-нибудь прижаться, можетъ быть, отуманенной головой и плакать?
   Вошла Анисья звать къ обѣду. Онъ отвѣчалъ, что ему нездоровится, чтобъ ему оставили что-нибудь, что онъ поѣстъ послѣ, и сталъ ждать Марью Петровну.
   Она была въ кухнѣ и въ растворенную дверь должна была слышать его разговоръ съ Анисьей. Да и сама Анисья ей, вѣрно, сказала. Долго ждалъ онъ, но никто не шелъ. Тогда онъ позвалъ:
   -- Маша!
   -- Что вамъ?-- раздался въ отвѣтъ сердитый голосъ.
   Ну, ему было въ эту минуту не до сердитыхъ бабъ!
   И всегда-то хороши онѣ только ласковыя, привѣтливыя да веселыя, а ужь какъ начнутъ ворчать, придираться да дуться, чортъ съ ними совсѣмъ! Еще ссору затѣетъ, пожалуй. Отъ такой дуры станется... Всѣ бабы дуры, даже самыя умныя. И Аня тоже. Ну, чего она тамъ торчитъ, у этихъ прихвостней Таманскаго, когда отцу ея одному такъ тяжко и такъ больно? Весело ей тамъ, хорошо. Это ея общество, та среда, къ которой она теперь привыкла... Такъ зачѣмъ же увѣрять, что она сюда для него пріѣхала? Зачѣмъ лгать? Да и вообще зачѣмъ ей было сюда пріѣзжать? Сидѣла бы тамъ, съ своимъ Таманскимъ...
   Мысли у него все больше и больше путались, и когда онъ попробовалъ встать на ноги, то это оказалось невозможнымъ. Грузно повалился онъ снова на диванъ и очень скоро заснулъ.

-----

   Проспалъ онъ до вечера тяжелымъ сномъ и, проснувшись, долго не могъ распутаться въ мысляхъ. Замелькали обрывки воспоминаній: Аня, князь, учительская семинарія, Таманскій... и сердце опять тоскливо защемило по мѣрѣ того, какъ туманъ, застилавшій память, разсѣявался.
   Кругомъ было совсѣмъ тихо и темно. Обыкновенно Марья Петровна заботилась о томъ, чтобъ ему не переспать послѣ обѣда, и, замѣтивъ, въ которомъ часу онъ легъ, часа черезъ два непремѣнно входила въ столовую, гдѣ нарочно поднимала возню у буфета съ посудой, чтобъ разбудить его. Съ этой цѣлью и дверь изъ гостинной не затворялась. Дверь эта и теперь была отперта, но въ нее не проникало ни свѣта, ни шума. Все кругомъ точно вымерло. У него такъ ослабѣли нервы, что какой-то безотчетный страхъ сталъ заползать ему въ душу отъ этого молчанія и мрака.
   -- Марья Петровна! Маша!-- закричалъ онъ.-- Куда ты запропастилась?
   Отвѣчалъ ему грубый голосъ Анисьи:
   -- Вамъ чего?
   -- Какъ чего? Огня. Тутъ такая темень, что глазъ выколешь.
   -- Да, вѣдь, спички-то на столѣ.
   Однако, она принесла зажженую свѣчу и, глянувъ на него, вѣроятно, испугалась его растрепанныхъ волосъ и блѣднаго, измученнаго лица съ лихорадочно сверкающими глазами, потому что совершенно ужь инымъ тономъ произнесла:
   -- Къ Марьѣ Петровнѣ братецъ ихній пришедши; онѣ съ нимъ. Приказали подать тутъ все безъ нихъ... Что вы кушать-то будете?
   Но объ ѣдѣ ему и вспоминать не хотѣлось. Чаю бы только. Хотѣлось также и водки, но выразить это желаніе при Анисьѣ совѣстно было. Вотъ еслибъ Марья Петровна тутъ была, ей-то онъ бы сказалъ. Да она и сама бы догадалась. Что это она не идетъ? Сердится, вѣрно? За что? И долго ли она будетъ не въ духѣ?
   -- Вамъ чего же подать-то?-- повторила свой вопросъ Анисья.-- На плитѣ и щи, и жареное. Кисель за окошкомъ.
   -- Чаю только, чаю,-- проговорилъ онъ упавшимъ голосомъ и, указывая кивкомъ головы по направленію къ кухнѣ, онъ прибавилъ:-- А давно здѣсь этотъ дуракъ?
   Терпѣть онъ его не могъ, этого Марьи Петровнина братца, и всѣ въ домѣ такъ хорошо это знали, что входилъ онъ не иначе, какъ съ задняго крыльца, и дальше, какъ въ кухню, его не пускали. Плутоватый и неглупый малый, онъ потому только не сдѣлался зажиточнымъ кулакомъ, что весьма еще юнымъ птенцомъ имѣлъ несчастье попасть на скамью подсудимыхъ за всякаго рода мошенничества. Изъ тюрьмы вышелъ онъ заправскимъ воромъ и горькой пьяницей. Жилъ мелкими мошенничествами да подачками отъ сестры.
   Чтобъ скорѣе вытурить этого молодца, Николай Ивановичъ вышелъ въ залецъ и, нарочно скрипя сапогами, сталъ прохаживаться взадъ и впередъ. Но гость не уходилъ и чай на подносѣ принесла ему не Марья Петровна, а все та же Анисья.
   Чай былъ налитъ небрежно, забыли положить сахару и къ нему ничего не было поставлено, ни лимона, ни варенья. Кряхтя, поднялся Николай Ивановичъ съ мѣста, подошелъ къ буфету, сталъ ощупью искать въ немъ графинчикъ съ ромомъ и, зацѣпивъ за что-то рукавомъ, повалилъ цѣлую груду наставленныхъ одна на другую чашекъ.
   Звонъ разбившейся посуды вызвалъ изъ кухни и хозяйку, и служанку. Обѣ вбѣжали съ перепуганными лицами.
   -- Что случилось? Что вы тутъ надѣлали?-- завопили они обѣ заразъ, кидаясь подбирать черепки.
   -- Да вотъ хотѣлъ достать ромъ и зацѣпилъ, -- оправдывался растерявшійся виновникъ переполоха.-- Ты мнѣ даже и лимона не положила въ чай, Маша.
   И, нагнувшись, онъ поднялъ осколокъ блюдечка и въ смущеніи смотрѣлъ то на него, то на Марью Петровну, которая, опустившись на полъ передъ обломками, приводила въ извѣстность убытокъ, приставляя черепки одинъ къ другому и размышляя о томъ, что можно склеить и что нѣтъ.
   -- Да брось, Маша! Ну, что тамъ? Пусть она все это выкинетъ... Еще руки себѣ порѣжешь. Надо новыхъ чашекъ купить, вотъ и все, -- бормоталъ онъ безсвязно, искоса взглядывая на нее, чтобъ уловить выраженіе ея лица.
   Но она такъ упорно отъ него отвертывалась, что ему это никакъ не удавалось. И молчала при этомъ. Скажи она хоть слово, онъ по голосу бы узналъ, сердится она или нѣтъ. Когда Анисья вышла съ черепками, она, все-таки, молча и продолжая отъ него отвертываться, поднялась съ пола и хотѣла идти за нею, но онъ ее удержалъ.
   -- Маша, чего ты на меня дуешься?-- ласково проговорилъ онъ, заглядывая ей въ глаза.
   Тутъ только замѣтилъ онъ, что все лицо ея вспухло отъ слезъ, и догадался, что именно поэтому-то она и отвертывается отъ него.
   -- Да ты ревѣла? Что съ тобой? Объ чемъ? Ну, объ чемъ же, глупая? Объ чемъ?-- повторялъ онъ настойчиво.
   Съ минуту еще она крѣпилась и вдругъ истерично, съ визгомъ и крикомъ зарыдала.
   "Зачѣмъ онъ ее ласкаетъ, допрашиваетъ, пристаетъ къ ней, когда она ему больше не мила, когда онъ собирается ее бросить? Это нечестно, ужь лучше прямо!..." -- Что-то въ этомъ родѣ вырвалось у нея среди рыданій и слезъ, и онъ тотчасъ понялъ, въ чемъ дѣло. Онъ увелъ ее въ кабинетъ, посадилъ на диванъ, заставилъ ее напиться воды и повторялъ съ улыбкой, что она дура, что такъ убиваться безъ всякой причины глупо.
   -- Ну, чего тамъ? Что случилось? Чего воешь? Точно надъ покойникомъ, ей-Богу! Ишь, вѣдь, закатывается-то какъ! Да полно тебѣ! Надоѣло слушать, ей-Богу! Честное слово, надоѣло! Вотъ возьму, да и брошу, чего съ глупой бабой возиться!
   Но по выраженію его глазъ и по тому, какъ разгладились морщины на его лбу, и по доброй, ласковой улыбкѣ можно было понять, что ни за что онъ ее не броситъ, что она ему всѣхъ дороже на свѣтѣ и всѣхъ нужнѣе и что онъ гораздо больше озабоченъ ея горемъ, чѣмъ показываетъ.
   И Марья Петровна стала мало-по-малу успокоиваться, а онъ, между тѣмъ, продолжалъ волноваться.
   -- Чортъ этотъ пришелъ, братъ твой. Для чего? Что ему здѣсь нужно? Это онъ, вѣрно, тебя разстроилъ? Вѣдь, я сказалъ, чтобъ не смѣлъ таскаться!
   -- Это не онъ, не братецъ,-- все еще всхлипывая, проговорила она,-- онъ на минутку зашелъ, это я его задержала...
   -- На какую потребу?
   -- Хотѣлось поговорить, посовѣтоваться...
   -- Это съ жуликомъ-то совѣтоваться?
   -- Все же онъ мнѣ братецъ и ближе его у меня никого нѣтъ,-- жеманно проговорила она, потупляясь и перебирая пальцами мокрый отъ слезъ платокъ.-- Какъ останусь одна, съ кѣмъ же мнѣ тогда... и по дому, и по хозяйству? Я, вы сами знаете, только печатное разбираю; такую-то, какъ я, простую да безграмотную...
   -- Что ты мелешь, я не понимаю!-- вскричалъ Николай Ивановичъ.
   -- Да, вѣдь, вы съ Анной Николаевной въ Петербургъ собираетесь ѣхать...
   Голосъ ея оборвался и она снова зарыдала, закрывая руками лицо и низко пригибая голову къ колѣнамъ.
   Николай Ивановичъ расхохотался.
   -- Съ чего ты это выдумала? Ахъ, ты, дура, дура! Изъ-за какого рожна мы туда потащимся? Не видали тамъ такихъ-то, какъ мы съ тобой! Въ Петербургъ!-- вздохнулъ онъ и, помолчавъ немного, прибавилъ, поднимаясь съ мѣста:-- Выкинь этотъ вздоръ изъ головы и всякому, кто только заикнется тебѣ объ этомъ, скажи, что онъ брешетъ. Да вынь-ка наливочки изъ кладовой; мы съ тобой разопьемъ бутылочку съ горя.
   -- Я за Лексѣй Лексѣичемъ пошлю,-- сказала Марья Петровна.-- Онъ просилъ, чтобъ дать ему знать, когда вы будете одни.
   -- Пошли, пошли! Пошли и за Николаемъ Васильевичемъ, и за Михаиломъ Ивановичемъ, столикъ намъ поставь, карты и мѣлки вынь; мы пулечки двѣ-три съиграемъ на сонъ грядущій. Да закуску намъ приготовь... Да чтобъ скорѣе, у меня что-то голова болитъ сегодня, я рано лягу.
   Онъ суетился, торопилъ Анисью идти звать гостей, повторялъ одно и то же, помогалъ Марьѣ Петровнѣ готовить посуду и все, что нужно къ закускѣ; затѣялъ какой-то сложный форшмакъ и, не дождавшись возвращенія Анисьи, пока Марья Петровна рубила мясо, началъ самъ растапливать печку. Онъ чувствовалъ потребность тормошиться, болтать вздоръ и, какъ тѣнь, слѣдовалъ за Марьей Петровной изъ кухни въ кладовую и оттуда обратно въ кухню, чтобъ только не оставаться одному со своими думами и чувствами.
   -- Придутъ ли? Придутъ ли?-- повторялъ онъ, поминутно заглядывая въ прихожую и кидаясь отпирать дверь при малѣйшемъ шумѣ.
   -- Придутъ, не безпокойтесь, -- самодовольно усмѣхалась Марья Петровна.-- Съ коихъ поръ, вѣдь, ужь не звали мы ихъ!
   

Глава VII.

   Учитель музыки, нѣмецъ Адамсъ, въ старомодномъ коричневомъ фракѣ съ металлическими пуговицами, съ высокими, туго накрахмаленными воротничками, подпирающими его синія, гладко выбритыя щеки, и въ новомъ галстухѣ, повязанномъ особенно тщательно огромнымъ бантомъ, уже съ часъ времени какъ сидѣлъ въ столовой, дожидаясь той минуты, когда его позовутъ играть польки, вальсы и кадрили для губернаторскихъ гостей. Ожидали также этой минуты не безъ нетерпѣнія дѣвицы, прохаживающіяся вереницами по длинной, ярко освѣщенной залѣ, и увивающіеся вокругъ нихъ кавалеры, а въ большой гранатной гостинной становилось уже тѣсно отъ прибывавшихъ каждую минуту посѣтительницъ, когда, наконецъ, явился и хозяинъ дома.
   Князь пріѣхалъ съ обѣда у предводителя и, благодаря, можетъ быть, лишнему стакану шампанскаго, выпитому по настоянію хозяина, казался въ особенно возбужденномъ и веселомъ настроеніи. Съ его появленіемъ въ залу общество оживилось, раздался смѣхъ и говоръ, старичка Адамса извлекли изъ столовой и усадили за рояль. Князь вошелъ въ гостинную подъ ритурнель кадрили, а за нимъ влетѣли щеголеватый чиновникъ особыхъ порученій и прокуроръ. Первый отыскивалъ мадамъ Томилину, чтобъ пригласить ее танцовать, а второй подошелъ съ той же цѣлью къ Анѣ.
   За этими двумя парами выползли изъ гостинной маменьки, тетеньки и бабушки прыгающихъ въ залѣ дѣвицъ. Мужчины же давно сидѣли за карточными столами въ другихъ комнатахъ, и когда хозяйка очутилась въ интимномъ кружкѣ своихъ обычныхъ посѣтительницъ,-- вице-губернаторши, жены предсѣдателя и Гальской,-- князь пододвинулъ пуфъ къ креслу этой послѣдней, сѣлъ на него и, обводя присутствующихъ смѣющимся взглядомъ, спросилъ, въ какомъ положеніи дѣла?
   -- Мы ни о чемъ еще не успѣли переговорить, Аркадій. Вы только подумайте, всѣ съѣхались въ десятомъ часу, и мадамъ Томилина, какъ нарочно, раньше всѣхъ, а при ней, вы сами знаете, ни объ чемъ серьезномъ нельзя толковать,-- оправдывалась въ смущеніи княгиня.-- Надо назначить другой день и собраться en petit comité, безъ постороннихъ.
   -- И нельзя ли безъ Томилиной, -- сердито замѣтила вице-губернаторша.-- Она только мѣшаетъ.
   -- Я постараюсь такъ устроить, чтобъ ея не было,-- нерѣшительно отвѣчала княгиня,-- но если она узнаетъ, что мы собираемся...
   -- О, тогда она непремѣнно явится, непремѣнно!-- повторяла съ отчаяніемъ жена предсѣдателя.
   -- Прелегкомысленная особа!-- подхватила вице-губернаторша.-- Ей бы все только смѣяться и глупости говорить.
   Князь переглядывался съ Гальской. Они помирились наканунѣ и, благодаря этому обстоятельству, между ними временно установилось такое трогательное согласіе, что они понимали другъ друга безъ словъ.
   -- Да и вообще хорошо было бы скорѣе покончить съ этимъ дѣломъ, -- замѣтила жена предсѣдателя, -- а, главное, скорѣе опубликовать отчетъ, чтобъ знали, сколько именно мы собрали. Вы представить себѣ не можете, какія ужасныя сплетни по городу ходятъ! Чего добраго, въ Петербургъ напишутъ, и мы въ газеты попадемъ.
   -- Богъ знаетъ, что болтаютъ! Что намъ пожертвовали больше двадцати тысячъ и будто деньги эти мы ужь растратили...
   -- Да, да, мнѣ это тоже говорили, и можете себѣ представить мое положеніе, вѣдь, деньги находятся у меня на храненіи!-- горячились одна передъ другой обѣ дамы.
   Бѣдная княгиня была въ отчаяніи.
   -- Охота вамъ слушать такой вздоръ! Кто-жь этому повѣритъ? На это и вниманія не слѣдуетъ обращать, n'est pas, Аркадій?-- обращалась она въ волненіи то къ одной дамѣ, то къ другой, то къ мужу.
   И, не находя ни въ комъ поддержки,-- князь былъ такъ увлеченъ бесѣдою съ Гальской, что не слыхалъ ея воззваній,-- она стала искать другую свою нравственную, опору, на, которую въ послѣднее время привыкла во всемъ полагаться.
   -- Анна Николаевна... Гдѣ она? Mon ami, вы не видѣли Анну Николаевну? Она сейчасъ была здѣсь.
   -- М-ell Астафьева?-- переспросилъ князь и, не дождавшись отвѣта, прибавилъ съ улыбкой: -- Ее похитилъ у васъ прокуроръ, княгиня; она съ нимъ танцуетъ первую кадриль.
   Онъ говорилъ спокойнымъ и равнодушнымъ тономъ, но Гальская, при первыхъ же словахъ княгини, устремила на него внимательный взглядъ и подмѣтила, какъ онъ вздрогнулъ и какъ быстро повернулъ голову въ ту сторону, гдѣ произносили имя Астафьевой.
   -- Вы сегодня плохо умѣете владѣть собою, князь, -- проговорила она въ полголоса.-- Нервы у васъ не въ порядкѣ.
   -- Правда ваша, я сегодня немножко взволнованъ,-- согласился онъ.-- А, къ тому же, братъ вашъ заставилъ меня выпить шампанскаго, которое я терпѣть не могу. И что это у него за страсть всѣхъ спаивать, не понимаю! Я чуть не на колѣнахъ умолялъ его оставить меня въ покоѣ и скорѣе отпустить домой. Ни за что! Продержалъ до десяти часовъ и заставилъ выпить лишнее. Для чего это? Ну, поилъ бы тѣхъ, кто любитъ; такихъ много найдется и безъ меня.
   Гальская выслушивала съ иронической усмѣшкой претензіи князя.
   -- Другихъ поить не такъ интересно, какъ васъ; вамъ идетъ, когда вы немножко...
   -- Не въ своемъ видѣ?-- подсказалъ онъ неоконченную фразу.
   -- Да. Vous avez un peu l'air fou, это очень мило,-- продолжала она шутить, не спуская съ него пристальнаго взгляда.
   -- Покорнѣйше васъ благодарю!
   -- Это васъ молодитъ. Сегодня вамъ больше двадцати пяти лѣтъ нельзя дать.
   Онъ засмѣялся веселымъ смѣхомъ.
   -- Это потому, можетъ быть, что я очень счастливъ сегодня.
   -- Уже?-- вырвалось у нея.
   Она раскрыла съ притворнымъ изумленіемъ свои раскрашенные глаза и бросила долгій взглядъ на дверь въ залу.
   И восклицаніе, и взглядъ, все это было очень знаменательно, но князь не нашелъ удобнымъ обратить вниманіе ни на то, ни на другое и продолжалъ какъ ни въ чемъ не бывало:
   -- Да, сегодня для меня счастливый день. Мнѣ удалось устроить одно дѣло лучше, гораздо лучше, чѣмъ я надѣялся. Это всегда пріятно.
   -- Какое дѣло? Секретъ?
   -- О, напротивъ! Окончательный успѣхъ нашего предпріятія зависитъ отчасти и отъ васъ, а потому я не могъ бы передъ вами скрытничать, даже и въ такомъ случаѣ, еслибъ и хотѣлъ... Mesdames,-- обратился онъ къ обществу, окружавшему его жену,-- я долженъ сдѣлать вамъ одно предложеніе, которое, можетъ быть, удостоится вашего сочувствія.
   Когда на всѣхъ лицахъ выразилось вниманіе, князь издалека, со свойственною ему ловкостью и тактичностью повелъ рѣчь объ учительской семинаріи. Говорилъ онъ такъ краснорѣчиво и такъ искусно съумѣлъ увѣрить каждую изъ своихъ слушательницъ, что обращается собственно къ ней одной, исключительно за ея совѣтомъ и содѣйствіемъ, что одного этого было бы достаточно для того, чтобъ радикально измѣнить ихъ воззрѣнія и убѣжденія такъ, какъ ему хотѣлось. Этого достаточно было бы даже и въ такомъ случаѣ, еслибъ у нихъ были какія-нибудь свои убѣжденія и воззрѣнія. Одна только Гальская продолжала скептически усмѣхаться и сдалась только тогда, когда, заручившись одобреніемъ вице-губернаторши и жены предсѣдателя (про княгиню и говорить нечего: она съ первыхъ же словъ мужа начала восторгаться его выдумкой), онъ обратился къ ней и еще разъ повторилъ свои доводы.
   -- Разумѣется, это было бы гораздо лучше и во всѣхъ отношеніяхъ полезнѣе пріюта,-- согласилась она.
   -- Да деньги-то, деньги-то мы откуда достанемъ?-- вскричала вице-губернаторша.
   Она уже въ третій разъ предлагала этотъ вопросъ, обращаясь то къ княгинѣ, то къ князю, то къ женѣ предсѣдателя, но ей никто не отвѣчалъ. Наконецъ, и губернаторша, угнетенная той же мыслью, рѣшилась поддержать свою пріятельницу и, въ свою очередь, потребовала, чтобъ мужъ ея выяснилъ мучившее ихъ недоумѣніе.
   -- Vous oubliez l'argent, mon ami,-- произнесла она довольно настойчиво.
   -- Je n'oublie rien du tout,-- отрывисто отвѣчалъ онъ тѣмъ небрежнымъ тономъ, которымъ самые благовоспитанные мужья позволяютъ себѣ обращаться съ супругами. И, не оборачиваясь, онъ продолжалъ свою бесѣду съ сестрой предводителя:-- Такъ вы одобряете мой планъ? Очень, очень радъ.
   -- Одобряю, но не вижу, какая вамъ польза отъ моего одобренія. Вѣдь, эти дамы вполнѣ правы: такая затѣя потребуетъ большихъ издержекъ.
   -- C'est ce que je dis, il faut beaucoup d'argent,-- заволновалась опять княгиня.
   -- А у насъ всего на всего три тысячи триста двадцать два рубля,-- поспѣшила заявить вице-губернаторша.
   -- Прибавьте къ этому еще тѣ десять тысячъ, которыми я сегодня заручился на обѣдѣ у нашего милѣйшаго предводителя, да еще столько же обѣщалъ собрать съ купцовъ Ипполитъ Владиміровичъ. Онъ не дальше, какъ завтра, сдѣлаетъ предложеніе въ думѣ,-- объявилъ торжествующимъ тономъ князь.
   Онъ весело улыбался, наслаждаясь изумленіемъ своихъ слушательницъ.
   -- Одинъ вашъ братецъ,-- обратился онъ къ Гальской,-- пожертвовалъ на мою затѣю три тысячи, другимъ не захотѣлось отставать отъ него.
   Пріятельницы княгини ушамъ своимъ не вѣрили: такъ непонятно казалось имъ такое великодушіе, а женѣ предсѣдателя даже взгрустнулось немножко при мысли, что есть же такіе счастливцы, которые, безъ всякаго ущерба туалетамъ жены и дочерей, могутъ бросать на общественныя затѣи три тысячи, тогда какъ она должна была цѣлую недѣлю держать семью на діэтѣ, чтобъ сдѣлать старшей дочкѣ тотъ новый костюмъ, въ которомъ она въ настоящую минуту порхаетъ по залѣ съ членомъ управы Матюринымъ. А сдѣлаетъ ли ей этотъ самый Матюринъ предложеніе, увѣнчаются ли маменькины жертвы успѣхомъ, это еще Богъ знаетъ!
   Княгиня чуть не плакала отъ умиленія, глядя на своего торжествующаго супруга, а вице-губернаторша ворчала себѣ подъ носъ, что съ этого надо было начать, а не оставлять ихъ такъ долго въ недоумѣніи, потому что деньги -- это главное.
   Одна только Гальская выслушала извѣстіе, сообщенное княземъ, съ высокомѣрнымъ равнодушіемъ богатой женщины. Она помолчала немного и вдругъ, улыбнувшись новой мысли, блеснувшей у нея въ умѣ, сказала, лукаво прищуриваясь:
   -- Князь, я вамъ дамъ столько же, сколько и братъ, если...
   -- Если что?-- спросилъ онъ, поспѣшно оборачиваясь въ ея сторону.
   -- Если вы мнѣ скажете, для чего именно затѣяли вы всю эту исторію,-- проговорила она, понижая голосъ и не переставая съ усмѣшкой смотрѣть на него.
   Онъ смутился немного подъ этимъ взглядомъ и медлилъ отвѣтомъ.
   -- Лучше скажите,-- продолжала она,-- потому что если я сама отгадаю вашу тайну... Ну, тогда я вамъ денегъ не дамъ.
   Съ этими словами она поднялась съ мѣста, оправила свое платье и взяла его подъ руку.
   -- Пойдемте, я хочу посмотрѣть на танцующихъ, -- продолжала она, уводя его къ двери, гдѣ она опустилась на кресло у приподнятой драпировки и принялась разсматривать въ лорнетъ кружащіяся по залѣ пары.
   Князь, стоя возлѣ нея, смотрѣлъ въ ту же сторону. Минутъ черезъ пять она опустила лорнетъ и обернулась къ нему.
   -- Что-жь? Откроете вы мнѣ вашу тайну или нѣтъ?
   -- Да я изъ этого вовсе и не дѣлаю тайны,-- засмѣялся онъ.-- Эту мысль объ учительской семинаріи мнѣ подалъ Астафьевъ, отецъ Анны Николаевны...
   -- Я такъ и знала,-- усмѣхнулась его собесѣдница.-- Вы желаете его здѣсь пристроить?
   -- Желаю его здѣсь пристроить и, вмѣстѣ съ тѣмъ, сдѣлать доброе дѣло...
   -- И еще что?
   -- И увѣковѣчить свое имя въ здѣшнихъ краяхъ основаніемъ полезнаго учрежденія,-- докончилъ онъ съ комичной высокопарностью.-- Довольны вы моею откровенностью? En avez vous assez pour votre argent?-- прибавилъ онъ шутливо.
   -- Завтра братъ доставитъ вамъ чекъ въ три тысячи,-- небрежно отвѣчала она, снова наводя лорнетъ на танцующихъ.
   -- Спасибо. Мнѣ хотѣлось бы познакомить васъ съ этимъ Астафьевымъ, -- продолжалъ князь,-- и вообще заинтересовать васъ нашимъ предпріятіемъ. Безъ посторонней поддержки въ этомъ дѣлѣ намъ не обойтись. Оно только тогда и можетъ имѣть успѣхъ, если намъ удастся завербовать побольше такихъ просвѣщенныхъ покровителей, какъ ваша милость.-- И, подождавъ съ минуту отвѣта, онъ продолжалъ: -- Позволите къ вамъ привезти Астафьева? Я увѣренъ, что онъ вамъ понравится.
   -- Привозите, привозите... Я только вотъ чего не понимаю: на что вы разсчитываете? Вѣдь, она здѣсь не останется...
   Все это Гальская проговорила, не отрывая лорнета отъ глазъ и не переставая смотрѣть въ залу.
   Князь покраснѣлъ немножко.
   -- Про кого вы говорите?-- спросилъ онъ сдержанно.
   -- Про эту дѣвицу, Астафьеву. Надняхъ мы съ нею разговаривали и она мнѣ сказала, что думаетъ поступить на сцену. Это было бы отлично, талантъ у нея замѣчательный.
   -- О, это еще не рѣшено!-- стремительно перебилъ ее князь.-- Мало ли о чемъ мечтаютъ молодыя дѣвушки?-- И, спохватившись, онъ поспѣшилъ прибавить:-- Я говорю это подъ впечатлѣніемъ разговора съ ея отцомъ. Не дальше, какъ сегодня утромъ, онъ говорилъ мнѣ, что не сочувствуетъ призванію дочери къ театру и даже не вѣритъ этому призванію... И я вполнѣ съ нимъ согласенъ. Такъ вы мнѣ позволяете его привезти къ вамъ, да?
   Она засмѣялась.
   -- Вы это въ десятый разъ спрашиваете; какъ вы сегодня разсѣянны!-- И, продолжая вслухъ свои наблюденія надъ танцующей въ залѣ молодежью:-- Прелестно танцуетъ! Сейчасъ видно, что въ Парижѣ училась,-- сказала она, кивая на Аню, которая въ эту минуту вальсировала съ прокуроромъ.-- Какими истуканами кажутся всѣ наши барышни рядомъ съ нею! Томилина-то, Томилина-то какъ прыгаетъ! Точно коза! Да и всѣ онѣ козами передъ нею кажутся. Какъ ловко, должно быть, съ нею танцовать!
   -- Не ловче, чѣмъ съ вами,-- любезно замѣтилъ князь.-- Я увѣренъ, что вы вальсируете отлично.
   Онъ чувствовалъ къ ней нѣжность съ той минуты, какъ она стала хвалить Аню.
   -- Когда-то очень многіе были такого мнѣнія, но это было ужь давно, я даже забыла.
   -- Хотите вспомнить?-- проговорилъ онъ съ шутливымъ поклономъ.
   Она колебалась съ минуту, а затѣмъ, поднявшись съ мѣста, положила руку на его плечо.
   -- Пожалуй... Одинъ только туръ. Ce sera drôle...
   Появленіе ихъ между танцующими произвело сенсацію. Губернаторъ никогда не танцовалъ, а Гальская уже нѣсколько лѣтъ какъ начала отставать отъ пляски. На легкіе танцы ее на балахъ уже не приглашали.
   Сдѣлавъ два тура среди разступившихся паръ, они поспѣшили скрыться на прежнее мѣсто, за драпировку у двери въ гостинную; но ихъ тутъ обступили съ комплиментами и претензіями. Особенно громко жаловалась хорошенькая вдовушка. Ни разу еще губернаторъ не танцовалъ съ нею! Она даже и представить себѣ не могла, чтобъ онъ умѣлъ танцовать!
   -- А еще ухаживали за мной! Сколько разъ въ любви признавались!-- жаловалась она съ свойственной ей комичной откровенностью.
   Князь повертѣлъ и ее.
   -- Eh bien, et l'autre?-- спросила у него со смѣхомъ Гальская, когда онъ вернулся къ ней.
   -- Вы, кажется, дали себѣ слово весь вечеръ говорить спиной загадками.
   -- О, мои загадки вамъ очень понятны. Вы такъ пожираете глазами эту особу,-- покровительственно улыбнулась она, указывая вѣеромъ на Аню, -- что надо быть слѣпымъ, чтобы не догадаться, какъ вамъ хочется съ нею покружиться! Да и понятно: она прелестно танцуетъ... Идите же скорѣе, идите, пока никто васъ не опередилъ... ей долго не дадутъ сидѣть.
   Князь пролепеталъ что-то безсвязное. Голосъ разсудка, приличіе, свѣтскій тактъ,-- все это предписывало ему воздержаться отъ дальнѣйшаго дурачества и доказать старой дѣвѣ, явно глумящейся надъ нимъ, что она зашла слишкомъ далеко въ своихъ предположеніяхъ на его счетъ, что онъ не мальчишка какой-нибудь, чтобы не умѣть владѣть собой. Все это онъ сознавалъ какъ нельзя лучше, но искушеніе, на которое его наталкивали, было слишкомъ сильно, онъ не устоялъ противъ соблазна и торопливыми шагами направился къ тому мѣсту, гдѣ стояла Аня. Тапёръ продолжалъ играть вальсъ, вопросительно поглядывая по сторонамъ въ ожиданіи приказа смолкнуть; вертящихся среди залы паръ оставалось всего только двѣ, когда князь вышелъ изъ гостинной.
   -- Bien du plaisir!-- послала ему насмѣшливо вслѣдъ Гальская.
   -- Губернаторъ-то нашъ какъ расплясался,-- раздалось у самаго ея уха.
   Она обернулась; на мѣстѣ, покинутомъ княземъ, стоялъ докторъ.
   -- Это онъ съ радости, что ему господа дворяне десять тысячъ на его новую затѣю пожертвовали, да купцы обѣщали столько же,-- продолжалъ онъ, не обращая вниманія на презрительное молчаніе, которымъ было встрѣчено его первое замѣчаніе.
   Гальская терпѣть не могла доктора Стрыжова и доказывала ему это при каждомъ удобномъ случаѣ. Онъ платилъ ей тѣмъ же. Но было время, когда они были дружны, и что именно было причиной такой рѣзкой перемѣны въ ихъ отношеніяхъ -- этого никто въ городѣ не зналъ. Вообще характеръ ихъ ссоры отличался тѣмъ, что она выказывала ему большое презрѣніе, онъ же всячески старался показать другимъ и самого себя увѣрить, что онъ къ этому равнодушенъ.
   -- Какая эффектная сегодня Астафьева, не правда ли?-- продолжалъ онъ приставать къ ней.
   -- Она всегда эффектна,-- сухо отвѣчали ему.
   -- Ну, нѣтъ, я съ вами не согласенъ; бываютъ дни, когда она даже дурна. Я вижу ее очень часто и при мнѣ она не стѣсняется, на то я докторъ... Впрочемъ, тутъ есть еще другая причина: моя дружба съ ея отцомъ... Съ нѣкоторыхъ поръ и князь съ нимъ сошелся. Онъ очень умный человѣкъ, этотъ Астафьевъ, и далеко пойдетъ... Выбраться бы имъ только скорѣе отсюда, а въ Петербургѣ съ такими протекціями, какъ у него...
   Онъ болталъ на обумъ, все, что подвертывалось ему на языкъ, въ надеждѣ вызвать свою слушательницу на какое-нибудь замѣчаніе или возраженіе, но она упорно молчала, и, не трогаясь съ мѣста, докторъ сталъ искать другаго собесѣдника. Увы, не везло ему сегодня. Всѣхъ ближе къ нему стоялъ прокуроръ, который отошелъ къ двери въ гостинную, чтобы не мѣшать танцующимъ. Докторъ обратился къ нему:
   -- И вы тоже на нихъ засмотрѣлись? Красивая парочка, не правда ли?
   Прокуроръ утвердительно кивнулъ головой.
   -- Я вотъ говорю Софьѣ Львовнѣ, -- продолжалъ распространяться Стрыжовъ,-- что мѣсто Анны Николаевны не здѣсь; она съ большимъ нетерпѣніемъ ждетъ той минуты, когда отцу ея разрѣшатъ жить въ Петербургѣ... Вѣдь, она хочетъ поступить на сцену, вы слышали? Отъ меня у нея секретовъ нѣтъ, мнѣ всѣ ея мысли извѣстны. Да и понятно: я сошелся съ ея отцомъ тогда, когда всѣ отъ него бѣгали, какъ отъ чумы, когда даже простое шапочное знакомство съ нимъ считалось опаснымъ... Ну, знаете, я на такую подлость никогда не былъ способенъ, я всегда нарочно дѣлаю то, чего другіе сдѣлать не смѣютъ; ужь такой характеръ.
   Группа у дверей гостинной увеличивалась. Подошла и княгиня съ двумя своими пріятельницами. Докторъ тотчасъ же любезно уступилъ ей свое мѣсто.
   -- Отсюда виднѣе. Я вамъ сейчасъ принесу стулъ,-- засуетился онъ.
   Но отъ стула княгиня отказалась и, опершись обѣими руками на спинку кресла, на которомъ сидѣла Гальская, увѣряла, что ей и такъ очень хорошо.
   -- Мнѣ сказали, что князь танцуетъ; это съ нимъ рѣдко случается; я пришла посмотрѣть,-- говорила она, любезно обращаясь то къ одному, то къ другому изъ окружающихъ.
   -- Votre mari est charmant aujourd'hui,-- замѣтила ей Гальская.
   -- Это онъ отъ радости, что ему удалось устроить доброе дѣло,-- улыбнулась княгиня той блаженной улыбкой, которой она всегда улыбалась, когда ей представлялся случай выставить которое-нибудь изъ качествъ своего мужа.-- Вы представить себѣ не можете, какое у него доброе сердце! Съ кѣмъ это онъ вальсируетъ? Дайте мнѣ вашу лорнетку, душа моя.
   -- Съ Анной Николаевной,-- объяснилъ докторъ.
   -- Съ Анной?-- повторила все съ той же добродушной улыбкой княгиня.-- Да, да! Какъ мила, не правда ли?-- восхищалась она, наводя лорнетъ, переданный ей Гальской, на танцующихъ.-- Сегодня она особенно авантажна... Charmante! Вѣдь, вотъ, не красавица, но, по моему, она лучше, чѣмъ красавица, въ ней симпатичное что-то такое...
   Все это она произносила съ такимъ чувствомъ, съ такимъ искреннимъ увлеченіемъ и такъ наивно, что Гальская съ досадой передернула плечами. Движеніе это не ускользнуло отъ княгини.
   -- Вы не находите?-- спросила она съ удивленіемъ, передавая ей лорнетъ. И, не дождавшись отвѣта проговорила:-- Я все забываю, что вы не любите мою бѣдную Анну. Но, право же, это потому, что вы мало ее знаете! Ее нельзя не любить, когда ее хорошо узнаешь, не правда ли, господа?-- повернулась она къ тѣснящемуся позади обществу.
   Ей не отвѣчали. Вопросъ ея всѣхъ смутилъ и даже всегда находчивый прокуроръ на этотъ разъ спасовалъ. Всѣ какъ-то вдругъ поняли, что передъ ними разъигрывается прологъ, за которымъ неминуемо должна послѣдовать комедія или драма съ интереснѣйшими перипетіями и животрепещущимъ концомъ. Всѣмъ это было ясно, кромѣ княгини; всѣ замѣтили, съ какимъ волненіемъ князь подошелъ къ Анѣ и какъ она смутилась и покраснѣла, когда онъ обвилъ рукой ея станъ и началъ ее кружить. Всѣ видѣли, какимъ страстнымъ взглядомъ впивался онъ въ нее и какое блаженство испытываютъ они въ объятіяхъ другъ друга.
   Разъ десять облетѣли они залу, не чувствуя утомленія, не замѣчая насмѣшливыхъ улыбокъ и любопытныхъ взглядовъ, которыми ихъ провожали, не подозрѣвая замѣчаній, сыпавшихся вокругъ нихъ. Пары рѣдѣли и, одна за другой усаживаясь вдоль стѣнъ, пополняли число зрителей, а они, въ упоеніи, все кружились, точно въ забытьи какомъ-то.
   Да они и были въ забытьи. Когда онъ почувствовалъ ея похолодѣвшую отъ волненія руку на своемъ плечѣ, когда онъ ее обнялъ и прижалъ къ себѣ такъ близко, что ему чудилось, будто онъ слышитъ біеніе ея сердца, ему показалось, что онъ всю свою жизнь ждалъ этой минуты: такъ не похожа она была на все, что ему приходилось испытывать въ томъ же родѣ.
   Слыхалъ онъ о томъ чувствѣ, которое идеалисты называютъ настоящей любовью, какъ оно всецѣло поглощаетъ человѣка, затмѣваетъ разсудокъ, искажаетъ характеръ, уничтожаетъ волю, истребляетъ безъ остатка всѣ личные вкусы и привычки, такъ что, наконецъ, перестаешь узнавать и понимать самого себя. О такомъ чувствѣ, что оно существуетъ, князь зналъ по наслышкѣ, а также изъ книгъ, и даже инте ресовался имъ, какъ курьезнымъ психологическимъ явленіемъ, отъ котораго самъ онъ лично уже потому считалъ себя вполнѣ застрахованнымъ, что даже въ дни ранней юности ничего подобнаго не испытывалъ; ужь и тогда былъ онъ слишкомъ поглощенъ другими интересами и страстями, чтобъ поддаться этой. Но въ послѣднее время ему стало казаться, что нѣчто подобное и съ нимъ совершается. Зловѣщіе признаки съ каждымъ днемъ усиливались и учащались. Ему ужь нельзя было не думать о ней, его неудержимо тянуло туда, гдѣ она, или туда, гдѣ можно было говорить о ней. Ему было невыразимо трудно преслѣдовать какую бы то ни было отвлеченную мысль или поддерживать какой бы то ни было разговоръ въ ея присутствіи и, наконецъ, страстное, непреодолимое желаніе высказать ей то, что онъ чувствовалъ къ ней, овладѣвало имъ порой съ такой силой, что если до сихъ поръ этого еще не случилось, то потому только, что сама она безсознательно удерживала его отъ этого и наводила на него робость своею ясностью и чистотой.
   Мысль, что она его не пойметъ, приметъ его порывъ страсти за безуміе, испугается и уйдетъ отъ него, мысль потерять ее навсегда была ему такъ страшна, что каждый разъ удерживала признаніе, готовое сорваться съ его губъ.
   Куда дѣлись свойственныя ему самонадѣянность и фатовство! Онъ даже не догадывался о томъ, что происходитъ въ ея душѣ, не понималъ, почему она измѣнила свои отношенія къ нему, почему она краснѣетъ и мѣняется въ лицѣ при его появленіи, избѣгаетъ встрѣчаться съ нимъ взглядомъ, боится оставаться съ нимъ наединѣ и льнетъ къ княгинѣ, чтобъ спрятаться отъ него; все это приписывалъ онъ тому, что онъ ей надоѣлъ, что ей съ нимъ скучно и противно. Явилась ревность, бѣшеная, глупая, ни на чемъ не основанная и мучительная. Бѣсился онъ на доктора за то, что тотъ могъ ее видѣть когда захочетъ, на прокурора за то, что она съ нимъ спокойно бесѣдуетъ, и во всѣхъ, кто подходилъ къ ней, кому она протягивала руку, съ кѣмъ смѣялась и шутила, во всѣхъ видѣлъ онъ соперниковъ, всякому завидовалъ, и казалось ему, что каждый ей ближе, чѣмъ онъ.
   Зачѣмъ хочетъ она скорѣе вырваться изъ его объятій? Почему она блѣднѣетъ подъ его страстнымъ взглядомъ и, не подымая на него глазъ, шепчетъ прерывающимся отъ волненія голосомъ: "Будетъ... я устала... пожалуйста... довольно..."?
   -- Мнѣ дурно, князь, я не могу больше,-- проговорила она, наконецъ, чуть слышно.
   Только тутъ опомнился онъ, растерявшись и въ испугѣ безумно всматриваясь въ помертвѣлое лицо съ закрытыми глазами и побѣлѣвшими губами. Въ томъ, что произошло дальше, онъ не могъ себѣ отдать отчета,-- все спутывалось, точно въ кошмарѣ. Ихъ окружили, говорили что-то, суетились, ее приподняли, понесли куда-то. И онъ тоже вмѣстѣ со всѣми хлопоталъ и суетился, говорилъ какія-то слова, отвѣчалъ на вопросы, объяснялъ что-то такое, но все это безсознательно. На него многіе смотрѣли съ улыбкой. Гальская успѣла кое-кому объяснить, что всему причиной ея братъ, со своей вѣчной замашкой потчивать сверхъ мѣры гостей. Томилина громко болтала объ этомъ, посмѣиваясь въ кругу собравшихся вокругъ нея зубоскаловъ.
   -- Я тотчасъ же замѣтила, что онъ пьянъ, тотчасъ же,-- повторяла она ко всеобщему удовольствію.-- Потому-то онъ и въ плясъ пустился съ этимъ антикомъ Гальской. Согласитесь, господа, что въ своемъ умѣ человѣкъ этого не сдѣлаетъ? Вѣдь, онъ рисковалъ, что она разсыпется въ его объятіяхъ; у нея все накладное, зубы вставлены, брови наклеены, все остальное вата и стружки, долго ли всему этому отлѣпиться, отстать, выпасть и высыпаться? Меня онъ тоже до обморока бы закружилъ, еслибъ я силой не вырвалась отъ него. Астафьевой надо было тоже самое сдѣлать, какъ только она почувствовала дурноту, а не ждать до тѣхъ поръ, пока не свалилась, какъ снопъ!
   -- Однако, и ему тоже не мѣшало бы принять лавровишневыхъ капель или чего-нибудь въ этомъ родѣ,-- замѣтилъ кто-то, указывая на князя, который бесѣдовалъ съ Гальской.-- Онъ ужасно блѣденъ.
   Всѣ повернулись въ сторону губернатора и нашли, что онъ, дѣйствительно, очень блѣденъ. Впрочемъ, князь успѣлъ уже овладѣть собой настолько, что довольно спокойно отшучивался отъ нападокъ своей собесѣдницы, и только по временамъ заглядывалъ въ ту дверь, въ которую вынесли Аню, справляясь о ней у тѣхъ, кто выходилъ изъ будуара его жены.
   -- Ничего, ничего, ей лучше, все это пройдетъ и не будетъ имѣть никакихъ послѣдствій, -- успокоивали его со всѣхъ сторонъ.-- Она не можетъ долго вальсировать; вы ее слишкомъ закружили.
   Вошла, наконецъ, и княгиня, ясная, улыбающаяся, и подошла прямо къ мужу и къ Гальской.
   -- En bien?-- спросила у нея послѣдняя.
   -- О, все прошло. Она очнулась, какъ только ее разшнуровали и дали ей понюхать спирту. Докторъ за разными снадобьями послалъ въ аптеку, но все это оказалось лишнимъ. Она ужасно переконфузилась, разумѣется, и съ нею маленькій нервный припадокъ сдѣлался... Я всѣхъ попросила выйти и оставалась съ нею до тѣхъ поръ, пока она не успокоилась.
   И, обращаясь къ мужу, княгиня объявила, что приказала подать ужинъ.
   Но, вмѣсто того, чтобы вступить въ свою роль хозяина дома, подвести подходящаго кавалера своей супругѣ и самому предложить руку почетнѣйшей дамѣ и дойти съ нею до столовой, гдѣ уже свѣчи были зажжены въ высокихъ бронзовыхъ канделябрахъ на элегантно сервированномъ столѣ и гдѣ оффиціанты въ черныхъ фракахъ и въ бѣлыхъ галстухахъ ожидали появленія гостей, чтобъ подавать кушанье, князь не трогался съ мѣста и продолжалъ вопросительно смотрѣть на жену. Онъ тогда только опомнился, когда она отошла отъ него съ толстымъ помѣщикомъ, вылѣзшимъ изъ-за карточнаго стола, чтобъ идти ужинать.
   "Придетъ она? Увижу ли я ее?" -- неотступно думалъ князь, отыскивая глазами Аню между дамами и дѣвицами, мелькающими передъ нимъ. Но ея между ними не было и отвѣта на мучившій его вопросъ дождался онъ только тогда, когда всѣ уже сидѣли за столомъ, и на восклицаніе Томилиной, что сегодня докторъ все пропадаетъ куда-то, княгиня отвѣчала, что онъ поѣхалъ провожать Анну Николаевну домой.
   -- Я побоялась отпустить ее одну, у нея маленькое лихорадочное состояніе, докторъ былъ такъ добръ...
   Дальше князь не сталъ и слушать. Онъ понялъ, что ему ждать больше нечего, что сегодня онъ ее больше не увидитъ и все, что предстояло ему слышать, видѣть и ощущать до той минуты, когда снова представится возможность искать съ нею встрѣчи, утратило для него всякій смыслъ. Одного только хотѣлось -- скорѣе всѣхъ выпроводить и остаться наединѣ съ самимъ собою, чтобъ на просторѣ думать о ней.

-----

   -- А у васъ тоже, кажется, балъ,-- замѣтилъ докторъ, указывая на флигелекъ мѣщанки Златогривовой.
   Освѣщеніе въ немъ было необычайное. Свѣчи горѣли и въ залѣ, и въ гостинной, и даже изъ отворенной двери въ кабинетъ виднѣлся догорающій огарокъ въ забытомъ подсвѣчникѣ.
   -- Папа, вѣрно, въ шахматы заигрался съ Часовниковымъ,-- отвѣчала Аня.
   -- Ну, нѣтъ, тутъ не одними шахматами пахнетъ...
   И, высунувшись изъ окна кареты, докторъ сталъ всматриваться въ окна съ поднятыми сторами и узнавать гостей, сидѣвшихъ вокругъ стола, уставленнаго бутылками и закуской.
   Тутъ былъ и мрачный учитель гимназіи Волосятниковъ, и рябой архитекторъ Чаллисъ, и выключенный изъ Московскаго университета Альбинъ, и по тѣмъ же причинамъ не кончившій курсъ ученія Любомировъ, и высланный на родину Намывкинъ.
   Карета остановилась передъ крыльцомъ и кучеръ ждалъ, чтобъ господа вышли изъ нея, но докторъ, кажется, этого не замѣчалъ: такъ засмотрѣлся онъ на то, что видно было въ освѣщенныя окна дома.
   -- Вся компанія въ сборѣ и все это пьяно, канальство!-- ворчалъ онъ сквозь зубы.-- Вотъ такъ штука!
   И, откинувшись на прежнее мѣсто, онъ съ любопытствомъ глянулъ на свою спутницу.
   -- Что такое? Почему вы не отворяете?-- спросила она, стараясь говорить спокойно и даже усиливаясь улыбнуться, чтобъ скрыть мучительное предчувствіе, щемившее ей сердце.
   Но это ей плохо удавалось: взглядъ у нея былъ растерянный и голосъ слегка дрожалъ.
   -- Что же вы молчите? Вѣдь, мы пріѣхали, почему вы не отворяете?-- повторила она съ раздраженіемъ.
   -- У васъ гости,-- нерѣшительно замѣтилъ онъ.
   -- Я вижу. Такъ что-жь изъ этого? Не ночевать же мнѣ въ каретѣ, потому что у насъ гости?
   -- Вотъ что, Анна Николаевна, не волнуйтесь, пожалуйста, но, мнѣ кажется... Не вернуться ли вамъ назадъ, право? Княгиня будетъ очень рада, если вы у нихъ переночуете...
   -- Что за вздоръ!-- нетерпѣливо перебила она его.
   Но онъ продолжалъ настаивать.
   -- Вамъ здѣсь не мѣсто, вы здѣсь только всѣхъ стѣсните...
   Она не хотѣла понимать.
   -- Кого могу я здѣсь стѣснять? Пусть себѣ пируютъ, я пройду къ себѣ и лягу спать.
   -- Вамъ не дадутъ уснуть, слышите?
   Кто-то растворилъ форточку и гулъ голосовъ, громкіе возгласы и чья-то пьяная пѣсня вырвались на улицу. Оставаться дольше въ заблужденіи не было никакой возможности. Сообразивъ, что, по ея милости, не одинъ Стрыжовъ, а также и губернаторскій кучеръ свидѣтель безобразія, происходившаго у ея отца, Аня поспѣшно просунула руку въ окно и стала сама отворять дверцу кареты.
   -- Право же, лучше вернитесь,-- продолжалъ уговаривать ее докторъ.
   Но она уже выскочила изъ кареты и захлопнула дверцу.
   -- Поѣзжайте, пожалуйста, я не хочу, чтобъ вы меня провожали; я дойду одна,-- объявила она ему.
   И, обращаясь къ кучеру, Аня такъ повелительно приказала ему отправляться домой, что онъ повиновался немедленно и безпрекословно. Карета промчалась черезъ весь городъ и остановилась передъ губернаторскимъ домомъ раньше, чѣмъ докторъ успѣлъ рѣшить, какъ ему поступить: слѣдовать ли за Аней, или нѣтъ?
   А она, между тѣмъ, стояла въ раздумьи передъ крылечкомъ домика Марьи Петровны, не рѣшаясь входить и, наконецъ, повернула къ воротамъ и толкнула калитку. Съ неистовымъ лаемъ кинулся къ ней со всѣхъ ногъ спущенный съ цѣпи сторожевой песъ, но, признавъ въ ней своего, тотчасъ понизилъ голосъ, отошелъ на почтительное разстояніе и, глухо ворча, проводилъ ее до черной лѣстницы, по которой она поспѣшно взбѣжала. Тутъ, подъ навѣсомъ, у запертой изнутри двери она опять остановилась, чтобъ передохнуть и привести чувства и мысли въ порядокъ. Это было трудно. Хаосъ въ головѣ былъ невообразимый и умъ мутился отъ усилій разобраться въ немъ. Сердце, стиснутое точно въ тискахъ, ныло и рвалось далеко отъ этой двери, въ которую ей непремѣнно надо было войти, и гдѣ во что бы то ни стало надо было остаться, а что тамъ, за этой дверью, жутко было подумать.
   Долго простояла она тутъ. Одну минуту она рѣшила ждать до тѣхъ поръ, пока всѣ гости не разойдутся, но тотчасъ же вспомнила, что тогда еще будетъ труднѣе незамѣтно проскользнуть въ ту комнату, которая называлась ея комнатой; ужь лучше теперь, пока отецъ занятъ съ другими. Да и холодъ начиналъ пробирать ее не на шутку. На ногахъ были одни только атласныя башмаки, а сверхъ бальнаго костюма бархатная кофточка и ничего больше. Мѣховая ротонда, которой заботливо снабдила ее княгиня, осталась въ каретѣ. Аня принялась стучать въ дверь, сначала тихо и съ длинными разстановками, но потомъ все сильнѣе и сильнѣе. Ей долго не отпирали. Анисья зазѣвалась въ дверяхъ столовой на интересное зрѣлище пирующихъ господъ и услышала стукъ только тогда, когда ее зачѣмъ-то послали въ кухню.
   -- Кто тамъ?-- спросила она испуганнымъ голосомъ, прежде чѣмъ снять большой крюкъ, заложенный изнутри.
   И, только послѣ трехкратнаго оклика и узнавъ голосъ Ани, отворила ей.
   -- Что это вы съ чернаго крыльца, барышня?-- спросила она, оглядывая ее съ изумленіемъ.-- И когда это вы подъѣхали? Мы и не слыхали... Да гдѣ ужь тутъ слышать, -- прибавила она, махнувъ рукой по направленію къ столовой,-- ишь, вѣдь, галдятъ-то какъ!... Вы напрасно такъ рано, барышня, мы васъ такъ рано не ждали,-- продолжала она, снимая съ нея кофточку,-- балъ, вѣдь, у губернаторскихъ сегодня, ну, хозяйка и говоритъ: "поди, чай, до утра пропляшутъ..."
   И, когда Аня сказала, что она вернулась раньше потому, что ей нездоровится, Анисья заметалась пуще прежняго.
   -- Нездоровиться? Простудились, вѣрно? Лечь вамъ нужно, согрѣться, а пройти-то въ вашу комнату и нельзя! Ахъ, ты, батюшки, какъ же быть-то? Я за хозяйкой побѣгу.
   Она выскочила за дверь, и минутъ черезъ пять явилась Марья Петровна, очень спокойная и рѣшительная. При первомъ же взглядѣ на нее можно было убѣдиться, что въ кутежѣ, происходившемъ въ залѣ, она не принимала ни малѣйшаго участія.
   Горделивой самоувѣренностью какой-то дышала вся ея тучная фигура. Лицо было серьезно и блѣдно немножко, а легкое раздраженіе, звучавшее въ голосѣ, отражалось озабоченностью во взглядѣ, но то была озабоченность человѣка, вполнѣ сознающаго важность и трудность предстоящей ему задачи и, вмѣстѣ съ тѣмъ, ни минуты не сомнѣвающагося въ успѣхѣ, въ томъ, что она осилитъ всѣ препятствія и доведетъ дѣло до благополучнаго конца. Не мѣшали бы ей только, а ужь она справится, не въ первый разъ!
   На просьбу Ани провести ее въ ея комнату такъ, чтобы никого не обезпокоить въ залѣ, Марья Петровна, серьезно призадумалась.
   -- Ужь и не знаю, право, какъ это устроить,-- проговорила она, озабоченно насупливая брови.-- Николай Ивановичъ прямо противъ той стѣнки сидятъ, мимо которой вамъ надо идтить, а таперича ихъ ни за что съ мѣста не стащишь.
   -- Да вы бы ихъ зачѣмъ-нибудь въ гостинную, либо въ прихожую вызвали,-- посовѣтовала Анисья.
   Марья Петровна только презрительно глянула на нее вмѣсто отвѣта. Вотъ, дескать, дура-то, туда же съ совѣтами суется, когда я и сама сообразить не могу.
   -- Мнѣ имъ мѣшать не хочется,-- повторила дрожащимъ голосомъ Аня.
   Съ появленіемъ Марьи Петровны смутное предчувствіе чего-то сквернаго, много хуже всего, что она представляла себѣ до сихъ поръ, стало принимать все болѣе и болѣе реальную форму, и страхъ за отца, жалость къ нему охватывали ей душу.
   -- Что съ нимъ?-- прошептала она глухо, хватая руку Марьи Петровны и сжимая въ похолодѣвшихъ своихъ пальцахъ.
   -- Да не хорошо-съ,-- рѣзко отвѣчали ей.-- Ужь было это съ нимъ разъ въ прошломъ году, помнишь Анисья?
   -- Это когда они васъ чуть бритвой не зарѣзали?
   Она утвердительно кивнула и, не переставая оглядываться тревожно на дверь и прислушиваться къ раздававшимся изъ столовой голосамъ, продолжала, понижая голосъ:
   -- Попытаюсь я ихъ къ окошку отозвать, можетъ, и послушаются, а вы станьте у двери и, какъ они отвернутся, скорехонько прошмыгните.-- И, съ минуту молча и серьезно посмотрѣвъ на нее, она прибавила съ подавленнымъ вздохомъ:-- Они таперича не въ своемъ видѣ и завсегда очинно съ лица мѣняются, когда это на нихъ находитъ... Вы не пужайтесь, Богъ дастъ пройдетъ.
   "Находитъ! Что такое находитъ?" -- вертѣлось у Ани въ умѣ, но она не въ силахъ была выговорить ни слова.
   Да и времени не было, Марья Ивановна вышла, и когда Аня подошла къ двери въ столовую, она уже стояла возлѣ Николая Ивановича и, пригнувшись къ нему, что-то нашептывала ему на ухо. Онъ угрюмо отвертывался, но она не отставала.
   -- Чего тамъ?... Куда еще идти?... Для чего? Отстань,-- бурчалъ онъ все громче и громче, отмахиваясь отъ нея чѣмъ ни попало, салфеткой, стаканомъ, какъ человѣкъ, которому надоѣдаетъ докучливый ребенокъ.-- Говори при всѣхъ, что за секреты?... Не пойду, отвяжись,-- повторялъ онъ однообразно-упорнымъ тономъ и заплетающимся языкомъ.
   Да ему, повидимому, и встать было трудно: такимъ опустившимся, разслабленнымъ онъ казался. Но мало-по-малу глаза его стали разгораться, онъ возвысилъ голосъ и вдругъ, совершенно неожиданно, съ такой силой пустилъ въ Марью Петровну стаканомъ, что еслибъ она не нагнулась, онъ раскроилъ бы ей черепъ. Дѣло принимало опасный оборотъ, Николай Ивановичъ разошелся, вскочилъ съ мѣста и, схвативъ со стола тяжелый граненый графинъ, неистово махалъ имъ во всѣ стороны, грозя разможжить голову всякому, кто подступится.
   Аня въ дверяхъ кухни съ замирающимъ сердцемъ слѣдила за этой сценой.
   -- Барышня, барышня, уйдите, не хорошо вамъ тутъ стоять, уйдите,-- задыхаясь отъ страха, шептала ей Анисья, которой Марья Петровна уже нѣсколько разъ показывала знаками, чтобы онѣ отошли отъ двери.
   Но Аня не трогалась съ мѣста. Не въ силахъ была она оторвать взгляда отъ блѣднаго лица съ обезумѣвшими глазами, такого ей близкаго и дорогаго, что только боязнь сдѣлать ему больно, усилить его страданіе, увеличить его безуміе удерживала ее отъ искушенія кинуться къ нему, обнять его, успокоить ласками и слезами.
   -- Господи! Господи!-- безсознательно шептала она въ безсильной тоскѣ, съ давящимъ душу сознаніемъ своей безпомощности
   Однако, когда онъ замахнулся на Марью Петровну графиномъ и такъ оттолкнулъ Часовникова, кинувшагося защищать ее, что этотъ послѣдній повалился со стономъ на полъ, Аня не выдержала и громко вскрикнула; но на это никто и вниманія не обратилъ: такой шумъ поднялъ расходившійся хозяинъ. Какъ ни привыкли обычные посѣтители къ его яростнымъ выходкамъ въ подобныхъ случаяхъ, но когда онъ поднялся съ мѣста и сталъ поводить вокругъ себя блуждающимъ взглядомъ, на всѣхъ напалъ страхъ и всѣ какъ-то вдругъ отрезвились. Каждый искалъ свою шапку и одинъ за другимъ, осторожно пятясь къ двери, улепетывалъ вонъ изъ комнаты. Одна только Марья Петровна не выказывала ни страха, ни отчаянія. Мужественно продолжала она стоять возлѣ него и зорко слѣдить за каждымъ его движеніемъ, отклоняя голову то вправо, то влѣво, чтобъ спастись отъ графина, которымъ онъ съ тупою настойчивостью обезумѣвшаго пьяницы не переставалъ на нее замахиваться.
   -- Мать Пресвятая Богородица! Опять на него нашло!-- вопила въ ужасѣ Анисья.-- Убьетъ онъ ее! Безпремѣнно убьетъ!-- И, глянувъ на Аню, которая широко раскрывъ глаза и судорожно сжимая грудь руками, точно окаменѣла на мѣстѣ, Анисья нагнулась къ ней:-- Пройдите, барышня; они васъ таперича не узнаютъ,-- прошептала она ей на ухо.-- Кто хошь войди, не признаютъ. Нашло на нихъ, значитъ, и, окромя Марьи Петровны, никто и не подступайся.
   Она говорила правду; Николай Ивановичъ не узналъ дочери, когда Аня, вся дрожа отъ ужаса, переступила порогъ кухни. Безумнымъ, остолбенѣвшимъ взглядомъ смотрѣлъ онъ куда-то въ пространство, черезъ ея голову, когда она, не будучи дольше въ силахъ бороться съ наплывомъ жалости и нѣжности, затопившимъ ей душу, съ рыданіемъ кинулась къ нему.
   -- Барышня! барышня! что вы это? Да, вѣдь, онъ убыть можетъ!-- вскричала Анисья, хватая ее сзади и оттаскивая назадъ.
   Возгласъ этотъ заставилъ его опустить блуждающій взглядъ на дочь... Что увидѣлъ онъ вмѣсто нея? Чей ненавистный образъ предсталъ передъ нимъ? Взглядъ его помутившихся глазъ на мгновеніе осмыслялся, въ немъ сверкнула злоба, лицо исказилось ненавистью и онъ съ дикинъ воплемъ ринулся впередъ.
   -- Уйдите! Ради Бога, уйдите!-- вскричала Марья Петровна, кидаясь передъ нимъ и заслоняя собою Аню, которую Анисья силой втолкнула въ дверь кабинета.

-----

   Всю ночь Аня не сомкнула глазъ, не потому, чтобъ шумѣли вокругъ нея, нѣтъ,-- едва успѣла захлопнуться за нею дверь кабинета, изъ котораго она ощупью пробралась въ свою комнату, какъ все начало смолкать и только по временамъ хриплые, глухіе возгласы Николая Ивановича да торопливая бѣготня Анисьи по корридору напоминали о томъ, что припадокъ его не совсѣмъ кончился и что Марья Петровна все еще возится со своимъ несчастнымъ жильцомъ. Наконецъ, и этого не стало слышно, голоса и шаги ушли куда-то далеко и въ домѣ воцарилась мертвая тишина.
   Въ эту ночь Аня не ложилась. Вошла она сюда, не зажигая свѣчи, въ потьмахъ раздѣлась и, опустившись на край постели, безъ мыслей, съ тупой болью въ сердцѣ прислушивалась и ждала. Чего? Этого она не знала. Надѣяться на то, что, очнувшись, отецъ захочетъ ее видѣть, что ее позовутъ къ нему, нельзя было. Ему нуженъ покой, а присутствіе дочери его раздражаетъ. Марья Петровна постарается такъ устроить, чтобъ онъ и не вспоминалъ про нее. Она даже, можетъ быть, ему скажетъ, что Ани дома нѣтъ, чтобъ онъ на время совсѣмъ забылъ объ ея существованіи.
   "Я только раздражаю его, только раздражаю",-- повторяла она себѣ мысленно, какъ будто для того, чтобъ окончательно убѣдиться въ этой горькой истинѣ.
   И напрасно старалась она себя увѣрить, что онъ былъ въ безуміи, что онъ не узналъ ее и принялъ ее за другаго; мысль эта, вмѣсто того, чтобъ успокоить ее, еще больше сжимала ей сердце. Неужели навсегда онъ для нея потерянъ? Неужели онъ навсегда отвернулся отъ нея? "Но за что же, за что же?" -- спрашивала она себя, переживая мысленно прошлое, перебирая день за день прожитую жизнь и не находя въ ней ни одного поступка, ни одного помысла, которымъ бы можно было объяснить перемѣну его чувствъ къ ней.
   Аня была почему-то убѣждена, что даже въ томъ, что произошло сегодня, она причиной. Больше года, какъ съ нимъ этого не случалось, а въ послѣднее время онъ былъ въ постоянномъ раздраженіи, точно также какъ и она. Оба они притворялись и скрывали это раздраженіе, но, вѣдь, отъ этого не легче.
   У нея тоже совсѣмъ расшатались нервы. Сегодня этотъ обморокъ у Немировыхъ. Никогда не случалось съ нею ничего подобнаго.
   И воспоминаніе о томъ, что предшествовало этому обмороку, о томъ, что она чувствовала, когда князь ее обнялъ и она очутилась отъ него такъ близко, что его горячее дыханіе пробѣжало по ея лицу, и нельзя было поднять глазъ, чтобъ не встрѣтиться съ его жгучимъ, страстнымъ взглядомъ,-- воспоминаніе это мигомъ вырвало ее изъ настоящей жизни и умчало далеко въ упоительный міръ неуловимыхъ ощущеній, улыбокъ, взглядовъ и недосказанныхъ словъ, въ которомъ она жила съ тѣхъ поръ, какъ новое, могучее чувство съ непреодолимой силой вторгнулось въ ея душу.
   Да, новый міръ, въ которомъ она жила съ тѣхъ поръ, какъ полюбила князя, состоялъ изъ ничего; это былъ миражъ изъ ощущеній и событій, до того мелкихъ и ничтожныхъ, что не подыскать имъ даже и названія ни на одномъ человѣческомъ языкѣ, а, между тѣмъ, при одномъ воспоминаніи объ этихъ мелочахъ затмѣвались всѣ прочія чувства, притуплялись всѣ страданія, забывался страхъ и заботы, забывалось время... Какое огромное мѣсто занялъ этотъ человѣкъ въ ея жизни! Вотъ ужь второй мѣсяцъ, какъ безъ словъ, безъ объясненій понимаютъ они другъ друга и безсознательно живутъ жизнью одинъ другаго...
   

Глава VIII.

   -- Барышня! барышня! кого я сейчасъ видѣла!-- проговорила таинственнымъ шепотомъ Анисья, вбѣгая въ комнату Ани.
   Она была вся красная и захлебывалась отъ восторженнаго возбужденія.
   Давно уже наступили сумерки и много времени прошло съ тѣхъ поръ, какъ, отобѣдавши одна въ столовой, Аня заглянула въ гостинную, гдѣ лежалъ ея отецъ. Его перенесли сюда, когда горячка, открывшаяся у него въ ночь, описанную въ предъидущей главѣ, стала принимать такіе серьезные размѣры, что въ продолженіе пяти недѣль онъ былъ между жизнью и смертью. Теперь ему было лучше, онъ узнавалъ окружающихъ и даже могъ разговаривать съ ними, но всякое умственное напряженіе было для него такъ опасно и цакъ легко могло повлечь за собой ухудшеніе болѣзни, что ему былъ предписанъ полнѣйшій покой.
   Вотъ почему Аня, замѣтивъ, что онъ лежитъ неподвижно, съ закрытыми глазами и какъ будто дремлетъ, поспѣшила притворить дверь и уйти въ свою комнату.
   Здѣсь она взяла книгу и сѣла къ окну.
   Окно выходило въ огороженное плетнемъ пространство, называемое палисадникомъ, съ кустами черемухи, смородины и крыжовника; было тутъ также нѣсколько деревцовъ вишенъ и старая, развѣсистая липа.
   Мартъ мѣсяцъ близился къ концу, но весна была ранняя, недѣли двѣ какъ наступила оттепель и хотя по ночамъ морозъ давалъ себя чувствовать, подергивая тонкой ледяной пленкой ручьи и лужи, покрывающіе всѣ улицы и дворы богоспасаемаго города N, но съ наступленіемъ утра все это растапливалось подъ теплыми лучами восходящаго солнца и къ полдню снова та же грязь невылазная приводила въ смущеніе даже тѣхъ изъ туземцевъ, которые никогда отсюда не выѣзжали и которымъ такъ же трудно было представить себѣ весну безъ грязи, какъ зиму безъ снѣга. Чуяли наступленіе весны и воробьи, весело попрыгивающіе на солнышкѣ, и зелень, кое-гдѣ выглядывающая на бугоркахъ у плетня, а также и деревца, отважно покрывающіяся почками.
   -- Что такое? Кого ты видѣла?-- спросила Аня, закрывая книгу, которая давно уже лежала безъ всякаго употребленія на ея колѣнахъ; было такъ темно, что не только разобрать того, что въ ней напечатано, но даже замѣтить, какъ вздрогнула и измѣнилась въ лицѣ барышня при первыхъ словахъ Анисьи, не было никакой возможности.
   -- И разговаривали же они со мной! До-о-олго! Все про васъ разспрашивали. Я имъ говорю: "Да вы бы сами зашли".-- "Не желаю,-- говоритъ,-- безпокоить", а просили очень кланяться и чтобъ, значитъ, вы къ нимъ безпремѣнно, какъ только Николаю Иванычу полегчаетъ, такъ чтобъ безпремѣнно...
   -- Кто такой? Про кого ты говоришь?-- нетерпѣливо прервала ее Аня.
   Отъ волненія у нея голосъ такъ дрожалъ, что слова съ трудомъ выговаривались.
   -- Да я же вамъ говорю, барышня, князь, господинъ губернаторъ, тотъ самый, что все къ намъ ѣздилъ, когда баринъ былъ здоровъ.
   -- Гдѣ ты его видѣла?
   -- Здѣсь. Сами пришли, нарочно, чтобъ узнать про васъ да про Николая Ивановича.
   -- Онъ здѣсь? Гдѣ?-- вскричала Аня, срываясь съ кресла, но идти на встрѣчу было не къ кому: переговоривши съ Анисьей, князь ушелъ.
   -- Въ домъ не захотѣли входить, только постояли на крылечкѣ,-- объяснила Анисья.-- Выхожу я этта съ миской, Марья Петровна приказали желей на погребъ снести, чтобъ не разошелся, и вижу чужой кто-то въ калиткѣ стоитъ. Растворилъ калитку-то, да и стоитъ, переступить боится. А Рыжка-то нашъ такъ и заливается, такъ съ цѣпи и рвется, такъ и рвется. Прикрикнула я на него, на пса-то: цыцъ! А мужчина-то чужой ужь и тутъ. Прыгъ, прыгъ черезъ лужи въ новенькихъ калошкахъ. Пальтецо на нихъ такое кургузенькое и шапка чудная какая-то; я такой и не видывала. Смотрю на него и въ толкъ не могу взять, кто такой будетъ? Только тогда и признала, какъ заговорилъ... Я ихъ звала, чтобъ въ домъ взошли... "Зайдите, говорю, барышня вамъ рада будетъ, онѣ въ своей комнатѣ... Барину хоша и полегчало, а все же больше въ забытьи они и слабость большую чувствуютъ. Марья Петровна при нихъ неотлучно, а барышня все однѣ. Не сласть тоже и тамъ, въ комнатѣ-то! Какъ ни войдешь -- либо письмо пишутъ, либо книжку читаютъ, либо такъ, у окошка сидятъ... И хоша бы, говорю, на улицу окошкото выходило, все же занятіе -- пройдетъ кто, али проѣдетъ, а тутъ что, въ палисадничкѣ-то? Грязь одна, да воробьи по навозу попрыгиваютъ, ничего больше не увидишь... Зайдите, я васъ черезъ кухню прямо къ нимъ проведу..." Ну, и рѣшились было, какъ будто, на окошки посмотрѣли и впередъ шагнули, я ужь бросилась имъ дверь отпирать, а они назадъ, раздумали, значитъ. "Нѣтъ, говоритъ, теперь не такое время, чтобъ ихъ безпокоить, поздно, кланяйтесь всѣмъ, Николаю Ивановичу и Марьѣ Петровнѣ; скажите имъ, что я очень радъ, что барину лучше..."
   Съ какою жадностью слушала Аня разболтавшуюся Анисью! Какъ билось у нея сердце! Сколько вопросовъ тѣснилось у нея въ груди и какаго труда стоило ей сдержать ихъ!
   -- О васъ спрашивали, про ваше здоровье, выходите ли вы гулять,-- продолжала Анисья, немного озадаченная упорнымъ молчаніемъ своей слушательницы.
   На вопросы ей было бы удобнѣе отвѣчать; однако, она всѣми силами старалась припомнить подробности своего свиданія съ княземъ и все передать въ точности, ничего не пропустивъ.
   -- Имъ какъ будто кто-то сказалъ, что вы отсюда уѣзжаете... они два раза спросили: "Никуда не собирается Анна Николаевна"?-- "Куда же имъ, таперича, ѣхать, говорю, по такой распутицѣ? Сами видите, ни на саняхъ, ни на колесахъ, да и баринъ не совсѣмъ еще выздоровѣмши; полегче имъ, правда, и нѣтъ ужь того, чтобъ кажинную минуту дрожать -- вотъ-вотъ сейчасъ найдетъ на нихъ, либо задушитъ кого, либо надъ самимъ собой бѣду натворитъ, однако, все.же слабость большую они чувствуютъ и всячески..."
   -- Что онъ еще сказалъ?-- прервала ее Аня.
   -- Да много они говорили, всего вдругъ-то и не припомнишь... О васъ спрашивали, о Николаѣ Ивановичѣ, приказали всѣмъ кланяться,-- повторяла она въ сотый разъ одно и то же.
   -- Я имъ предлагала... "Зайдите, говорю, барышня рада будетъ".-- "Нѣтъ, говоритъ, боюсь обезпокоить, теперь не время..." Спрашивали про доктора, какъ онъ Николая Ивановича лечилъ, часто ли ѣздитъ... Я имъ про ледъ сказывала, какъ мы все ледъ да ледъ имъ на голову, и днемъ, и ночью, все ледъ.
   Отъ усилій еще что-нибудь припомнить у нея даже растерянность какая-то выступила на лицѣ и брови сурово сдвигались, но ничего изъ этого не выходило, а барышня все продолжала слушать и ждать.
   -- И откуда онъ взялъ, что я уѣзжаю отсюда?-- произнесла она раздумчиво, когда Анисья смолкла.
   -- Этого они не сказали, а только спрашивали, не собирается ли уѣзжать Анна Николаевна? Два раза спросили... это точно, что спросили, два раза спросили...
   И, помолчавъ немного, она замѣтила, что объ отъѣздѣ барышни, вѣроятно, сообщилъ князю докторъ.
   -- Больше некому. Они для шутки, можетъ, чтобъ пошутить. Вѣдь, имъ соврать ничего не стоитъ,-- рѣшила она въ заключеніе.
   Аня ничего не возражала. Опять опустилась она на прежнее мѣсто у окна и внимательно всматривалась выпутанныя тонкія вѣтви, вырѣзывающіяся рѣзкой черной сѣткой на сѣромъ фонѣ сгущающихся сумерокъ. И такъ глубоко ушла она въ свои думы, что даже не слышала, какъ Анисья, постоявъ еще немного въ нерѣшительности, вышла изъ комнаты.
   Черезъ полчаса она вернулась съ зажженными свѣчами и застала барышню все въ томъ же положеніи и все на томъ же мѣстѣ. Облокотившись обѣими руками на подоконникъ, Аня пристально всматривалась въ тѣни, чернѣвшія за стеклами. Теперь ужь ничего нельзя было различить среди этихъ тѣней; давно ужь, точно въ какой-то черной пропасти, потонули въ нихъ и кусты, и деревья палисадника, и сѣрый, утыканный гвоздями, заборъ, и высокая крыша сосѣда лавочника, а она все смотрѣла въ эту непроглядную тьму.
   Смутно было на душѣ дѣвушки.
   Аня любила въ первый разъ въ жизни. Никогда еще не испытывала она даже и тѣхъ мимолетныхъ вспышекъ безпредметной влюбленности, которыя начинаютъ испытывать почти всѣ дѣвушки въ болѣе или менѣе раннемъ возрастѣ. Но теперь она любила, любила со всею страстностью восторженной юной души и здороваго темперамента, не тронутаго заразой преждевременно развращеннаго воображенія. Когда она поняла то, что въ ней происходитъ, страсть съ такой могучей силой уже охватывала все ея существо, что открытіе это не удивило и не испугало ее. Но надо было бороться. Это она чувствовала и сознавала, на это рѣшилась твердо, хотя, въ то же время, смутно понимала, что борьба невозможна. Да и съ чѣмъ бороться? Съ тѣмъ неосязаемымъ образомъ, который неотступно являлся ей и во снѣ, и на яву? Какъ же бороться съ призракомъ? Его не отгонишь, за нимъ не запрешь дверей, отъ него не отвернешься... А что подѣлаешь противъ жуткаго и, вмѣстѣ съ тѣмъ, сладостнаго чувства, щемящаго постоянно сердце и заливающаго душу то блаженствомъ, то смертельной тоской? А какъ сдѣлать, чтобъ не краснѣть при каждомъ напоминаніи о князѣ, чтобъ не блѣднѣть и чтобъ голова не кружилась до дурноты, какъ сегодня, когда, при появленіи Анисьи и прежде чѣмъ она успѣла произнести слово, представилось, что онъ здѣсь, близко, что она его сейчасъ, сейчасъ увидитъ... какъ сдѣлать, чтобъ не плакать по цѣлымъ ночамъ и не радоваться, не смѣяться сама съ собой, въ упоеніи безумнаго экстаза, отъ наплыва непонятныхъ ощущеній?
   Она боролась, честно боролась и сколько было силъ. Ей можно было бы видѣться съ нимъ, слышать его голосъ, чувствовать на себѣ его взглядъ, но она такъ рѣшительно избѣгала этого, что они ни разу не встрѣтились съ того вечера, когда она лишилась чувствъ въ его объятіяхъ. А случаи были: княгиня такъ настойчиво звала ее къ себѣ, что въ теченіе этихъ пяти недѣль Аня нѣсколько разъ была въ его домѣ, проходила мимо его кабинета, сидѣла на томъ самомъ креслѣ, съ котораго онъ только что всталъ передъ ея приходомъ. Ей ничего не стоило бы его вызвать, предлоговъ повидаться съ нимъ было множество, вѣдь, она знала, что онъ только того и ждетъ, и мучится не меньше ея. Но она не вызывала его и для своихъ свиданій съ княгиней выбирала тѣ часы, когда знала, что нельзя было съ нимъ встрѣтиться. Ей было такъ хорошо извѣстно, какъ распредѣленъ его день: что онъ дѣлаетъ въ такомъ-то часу и въ такомъ-то. Она знала это такъ же хорошо, какъ и всѣ его привычки, вкусы и капризы, не даромъ же она любила его. Знала она также и чувствовала всѣмъ своимъ существомъ, что онъ тоже ее любитъ. Да, любитъ...
   И, въ упоеніи страсти, запершись одна въ своей комнатѣ, уткнувъ пылающее лицо въ подушку, по цѣлымъ часамъ то съ восторгомъ, то съ отчаяніемъ повторяла она это слово.
   Каждый день могла бы она испытывать величайшее блаженство -- слышать о немъ; но она не только не разспрашивала про него у доктора, но даже съумѣла отучить этого неисправимаго болтуна передавать въ ея присутствіи что-либо про князя Немирова.
   Они не видѣлись и не переписывались. Всякія внѣшнія сношенія были порваны между ними, но нравственная связь, сливающая ихъ души, отъ этого не ослабѣвала и съ каждымъ днемъ все лучше и лучше понимали они и угадывали другъ друга.
   Онъ тоже не искалъ съ нею встрѣчъ и такъ чуждался доктора, что предпочиталъ оставаться безъ всякихъ вѣстей, чѣмъ слышать что-либо о ней черезъ него. Онъ тоже боролся и тоже сознавалъ, что борьба безсильна. И тоже ждалъ онъ чего-то, надѣялся на что-то съ тоской, со страхомъ.
   Прошло еще двѣ недѣли. Весна вступила въ свои права окончательно. О морозахъ и помину не было; о нихъ забыли и птицы, распѣвающія на деревьяхъ, покрытыхъ нѣжными смолистыми листочками, и дѣти, выглядывающія изо всѣхъ оконъ и воротъ, и дамы въ новыхъ лѣтнихъ костюмахъ и соломенныхъ шляпахъ, разгуливающія по улицамъ и площадямъ, и букашки, вылѣзающія изъ всѣхъ щелей. О снѣгѣ напоминали развѣ только вишневыя да яблоновыя деревья, усыпанныя цвѣтами. У всѣхъ заборовъ и плетней сверкали въ травѣ желтенькіе одуванчики, яркая бархатистая зелень выступала всюду, гдѣ ей только можно было безпрепятственно расползаться, а такихъ мѣстъ въ N, благодаря отсутствію мостовыхъ и плохо содержащимся дворамъ, много. Изъ окрестныхъ рощъ и овраговъ бабы натаскивали на базаръ, вмѣстѣ съ яицами, масломъ и прочими продуктами, множество фіалокъ.
   Въ домѣ губернатора, выходившемъ своимъ фасадомъ на солнечную сторону, всѣ окна были настежь и во всѣхъ комнатахъ пахло резедой и желтофіолью. Въ столовой, гдѣ княгиня съ докторомъ ожидали князя завтракать, окна тоже были растворены въ садъ и сюда тоже врывалась струя душистаго, опьяняющаго весенняго воздуха. Давно ужь княгиня не чувствовала себя такой бодрой и здоровой, какъ сегодня. Взманилъ и ее солнечный блескъ и шумное, веселое оживленіе на улицахъ, она тоже одѣлась по весеннему и когда, проходя мимо большаго зеркала, увидѣла въ немъ свою худенькую, щедушную фигуру въ голубомъ батистовомъ дезабилье съ русскими кружевами, то нашла себя моложе и интереснѣе, чѣмъ въ томъ старенькомъ атласномъ темномъ шлафрокѣ, въ который она обыкновенно облекалась по утрамъ. Можетъ быть, и правы всѣ, ей слѣдовало бы больше заниматься своими туалетами... Вѣдь, ужь не такъ же она стара и не такъ дурна, чтобъ совсѣмъ не брать въ соображеніе того, что всего больше привлекаетъ людей и производитъ на нихъ впечатлѣніе -- наружность. Есть женщины много старше ея, въ которыхъ безъ ума влюбляются, княгиня знала такихъ, и если разобрать хорошенько, то въ нихъ, право же, и красоты особенной не было... Сегодня она чувствовала себя совсѣмъ молодой женщиной, ей хотѣлось смѣяться, шутить, поѣхать куда-нибудь далеко кататься, и она пожалѣла, что мысль эта не пришла ей въ голову раньше, она поѣхала бы вмѣстѣ съ мужемъ осматривать то мѣстечко въ трехъ верстахъ отсюда, гдѣ у предводителя строился заводъ.
   Когда она вошла въ столовую и увидѣла тамъ доктора, то обрадовалась случаю весело поболтать и посмѣяться, но съ первыхъ же словъ должна была убѣдиться, что ошиблась въ разсчетѣ: докторъ былъ сегодня въ сквернѣйшемъ расположеніи духа и такъ отрывисто и неохотно отвѣчалъ на всѣ ея вопросы и замѣчанія, что это начало вліять на ея радостное настроеніе.
   На вопросъ о томъ, давно ли онъ видѣлъ Аню и какъ поправляется ея отецъ, онъ отвѣчалъ, что сейчасъ только отъ нихъ и что Николаю Ивановичу настолько лучше, что онъ уже встаетъ съ постели и прохаживается по комнатѣ.
   -- Сегодня я ему яйца въ смятку разрѣшилъ и приказалъ вывести его минутъ на десять на террасу,-- произнесъ онъ такъ угрюмо, что княгиня не знала, радоваться ли ей, или огорчаться этими извѣстіями.
   Надо было бы радоваться, потому что сами по себѣ извѣстія, сообщенныя докторомъ, не заключали въ себѣ ничего дурнаго, но онъ произносилъ ихъ такимъ загадочнымъ тономъ и смотрѣлъ на нее такъ двусмысленно, что княгиня не могла не смущаться
   Къ счастью, ихъ tête à tête длился не долго и, услышавъ шаги мужа по длинной залѣ, она вздохнула свободнѣе. А когда князь вошелъ, у нея и совсѣмъ отлегло отъ сердца: такимъ веселымъ, здоровымъ и оживленнымъ показался онъ ей сегодня. Прямо съ лошади -- онъ ѣздилъ за городъ верхомъ -- и не переодѣваясь, вошелъ онъ въ столовую. Лицо его уже успѣло загорѣть немного, глаза блестѣли и на щекахъ горѣлъ еще румянецъ, вызванный усиленнымъ моціономъ.
   Онъ держалъ пучокъ травы съ желтенькими цвѣточками, къ которому княгиня протянула было руку.
   -- Мнѣ?-- проговорила она съ нѣжной улыбкой.
   Но онъ съ какимъ-то испугомъ, словно у него вырываютъ и не вѣсть какое сокровище, отдернулъ отъ нея руку съ букетомъ. Однако, спохватившись, поспѣшно замѣтилъ, что никогда не позволилъ бы себѣ предложить ей такую дрянь.
   -- Все равно... вѣдь, это вы сорвали?-- нерѣшительно проговорила она, съ завистью посматривая на траву, которую онъ положилъ возлѣ своей тарелки, съ той стороны, что подальше была отъ нея, и, не отвѣчая на ея замѣчаніе, съ большимъ одушевленіемъ заговорилъ съ докторомъ.
   Странное что-то было въ немъ сегодня: и говорилъ онъ, и смѣялся, и ѣлъ съ какимъ-то несвойственнымъ ему возбужденіемъ, точно притворяется и маскируетъ что-то такое. Глядя на него, княгинѣ стало казаться, что и онъ, также какъ и докторъ, хранитъ какую-то важную новость въ секретѣ, выжидая удобнаго случая, чтобъ изумить ее этой новостью. Но мало-по-малу напускное оживленіе его начало остывать, взглядъ сталъ разсѣянный и онъ все лѣнивѣе и лѣнивѣе поддерживалъ разговоръ.
   -- Аркадій,-- сказала княгиня,-- докторъ сейчасъ отъ Астафьевыхъ; онъ говоритъ, что отцу Анны Николаевны гораздо лучше...
   -- Я говорю, что болѣзнь начинаетъ уступать леченію,-- поправилъ ее угрюмо докторъ,-- и что есть надежда спасти ему жизнь, вотъ и все.
   -- Какъ? Да, вѣдь, вы сейчасъ сказали, что опасности больше нѣтъ?-- съ досадой замѣтила княгиня.
   -- Никогда я этого не говорилъ; я только сказалъ, что онъ не умретъ, и теперь повторяю, что не умретъ,-- объявилъ онъ авторитетнымъ тономъ, не переставая глубокомысленно обгладывать косточки цыпленка.
   -- Дай Богъ, дай Богъ, чтобъ онъ скорѣе поправился; пора ей отдохнуть, бѣдняжкѣ; вѣдь, ужь скоро будетъ два мѣсяца, какъ это продолжается!-- вздохнула княгиня и, обращаясь къ Стрыжову:-- Скажите, докторъ, какъ она теперь? Очень похудѣла и перемѣнилась?-- спросила она съ участіемъ.
   -- Да вы когда ее видѣли?
   Предлагая этотъ вопросъ княгинѣ, докторъ пытливо глянулъ на князя.
   -- Да съ тѣхъ поръ... постойте...
   Она стала припоминать, когда Аня была у нее въ послѣдній разъ; это было двѣ недѣли тому назадъ.
   -- Передайте ей, пожалуйста, чтобъ она меня увѣдомила, когда я могу прислать за нею; пусть только увѣдомитъ, я сама за ней пріѣду. Пожалуйста, не забудьте ей это сказать.
   -- Хорошо, хорошо,-- отвѣчалъ разсѣянно докторъ и снова глянулъ на князя.
   Этотъ послѣдній съ трудомъ себя сдерживалъ; его передергивало и онъ ежеминутно оборачивался къ открытому окну, непріятно пожимаясь при этомъ и морщась, точно отъ боли.
   -- Что съ вами, князь? Вамъ какъ будто холодно?-- спросилъ у него докторъ, кусая подъ усами губы, чтобъ скрыть усмѣшку.
   -- Да, немножко.
   И, обращаясь къ женѣ, онъ сталъ упрекать ее за то, что она такъ рано велѣла выставить вездѣ окна, даже и въ тѣхъ комнатахъ, какъ здѣсь, напримѣръ, гдѣ солнца никогда не бываетъ и даже лѣтомъ чувствуется сырость.
   -- Вотъ, вотъ, и я тоже самое говорю,-- подхватилъ докторъ.-- Прековарная штука эти ясные весенніе дни. На солнцѣ печетъ, жарко, а въ тѣни -- нѣтъ ничего легче, какъ простудиться. Вчера у Астафьевыхъ я шумъ поднялъ по этому поводу; прихожу -- дуетъ отовсюду... Что такое? Оказывается, что у Анны Николаевны въ комнатѣ оба окна настежь и по всему дому такой сквознякъ... Хорошо, что я еще раньше распорядился изолировать больнаго. Онъ теперь въ гостинной. И воздуху больше, да и покойнѣе. Марью Петровну я въ кабинетъ переселилъ, чтобъ была къ нему поближе. Какъ, она за нимъ ухаживаетъ, я вамъ доложу! Ловкость какая, сноровка, догадливость! А ужь про терпѣніе и говорить нечего. А, вѣдь, на видъ дура, вотъ подите же! Разберите этихъ бабъ! Которая на что способна, никогда до поры до времени не узнаешь.
   Онъ долго распространялся на эту тему одинъ. Князь съ озабоченнымъ видомъ человѣка, урвавшаго между дѣломъ минутку поѣсть, торопливо доканчивалъ свой завтракъ, а княгиня съ тѣмъ покорнымъ видомъ, съ которымъ она всегда выслушивала то, что ей вовсе не хотѣлось слушать, терпѣливо ждала, чтобъ докторъ кончилъ воспѣвать добродѣтели Марьи Петровны.
   -- Онъ ей, можно сказать, жизнью обязанъ, потому что такъ исполнить мои предписанія, какъ она ихъ исполняла, это, я вамъ доложу, надо только дивиться... И, вѣдь, все одна. Какъ сама до сихъ поръ съ ногъ не свалилась, вотъ чего я не понимаю!
   Ужь это было черезъ-чуръ, и княгиня обидѣлась за Аню.
   -- За нимъ и дочь ухаживала, не одна эта... женщина,-- замѣтила она съ запинкой передъ послѣднимъ словомъ.
   -- Дочь?-- переспросилъ докторъ и, глянувъ украдкой на князя, поднимавшагося изъ-за стола, онъ продолжалъ, обращаясь къ княгинѣ:-- Да развѣ вы не знаете? Развѣ я вамъ не говорилъ? Онъ не могъ видѣть дочь. Она цѣлый мѣсяцъ не смѣла входить въ его комнату.
   Князь закуривалъ сигару. Для этого онъ взялъ со стола спичечницу и отошелъ къ окну. Но вспыхивающія спички одна за другой гасли въ его рукѣ, вѣроятно, отъ легкаго вѣтерка, поднявшагося на дворѣ, а, можетъ быть, оттого, что пальцы его слегка дрожали; какъ бы тамъ ни было, но онъ штукъ двадцать спичекъ повыкидалъ изъ окна, прежде чѣмъ сигара задымилась, наконецъ.
   -- Неужели?-- вскричала въ изумленіи княгиня.-- Она даже не могла за нимъ ухаживать?
   -- Какое тамъ ухаживать! Онъ такъ ее ненавидѣлъ, что приходилъ въ изступленіе при одномъ напоминаніи о ней.
   -- Господи, какой ужасъ! Vour entendez, mon ami?
   Князь, молча и не переставая возиться съ своей сигарой, утвердительно кивнулъ. А докторъ, между тѣмъ, продолжалъ:
   -- Чтобъ его успокоить, мы должны были его увѣрить, что она уѣхала и никогда не вернется, тогда онъ начиналъ плакать, какъ ребенокъ, и звать ее. Онъ представлялъ ее себѣ маленькой дѣвочкой и радовался, когда мы говорили про нее, какъ про ребенка, что она играетъ въ куклы, что ушла въ гимназію и тому подобное. Да у него, какъ оказывается, первый припадокъ тѣмъ и начался, что онъ кинулся на нее, чтобъ задушить, когда она вошла неожиданно въ комнату, гдѣ онъ пилъ съ пріятелями.
   -- Но за что же? За что же?-- повторяла съ участіемъ княгиня.
   -- А чортъ его знаетъ! Болѣзнь уже такая. Я лечилъ одного субъекта въ Одессѣ, тоже delirium tremens, такъ онъ свою жену, молоденькую красавицу, въ которую до бѣшенства былъ влюбленъ, и какъ бы вы думали, не досмотрѣли какъ-то за нимъ, укралъ гдѣ-то бритву и чуть было до смерти ее не зарѣзалъ... Мы ее всю окровавленную вырвали у него изъ рукъ.
   -- Ахъ, докторъ, какіе вы ужасы разсказываете! А какъ онъ теперь? Вѣдь, это съ нимъ прошло, да? Онъ съ нею нѣженъ и любитъ ее попрежнему? И нельзя опасаться, чтобъ эта страшная болѣзнь опять повторилась?-- закидывала его вопросами княгиня.
   Она была такъ взволнована, что забывала оглядываться на мужа, который, стиснувъ свои поблѣднѣвшія губы и сдвинувъ сосредоточенно брови, настойчиво продолжалъ зажигать свои спички и выкидывать ихъ за окно.
   -- Это вы про Николая Ивановича?-- переспросилъ докторъ, котораго волненіе княгини, видимо, забавляло.
   -- Разумѣется, про него, а то про кого же?
   -- Я думалъ, вы моимъ одесскимъ паціентомъ заинтересовались.
   Ему удалось-таки вывести свою кроткую собесѣдницу изъ терпѣнія.
   -- Вы вѣчно шутите! Это несносно, наконецъ!-- проговорила она съ раздраженіемъ.
   -- Слушаю-съ, ваше сіятельство. Будемъ говорить серьезно. Вы желаете знать, возвращается ли та болѣзнь, что была у Астафьева? Возвращается-съ. Даже, можно сказать, всегда возвращается. А, кромѣ того, я даже и теперь не совсѣмъ покоенъ на его счетъ. Ему лучше, правда, но по временамъ я недоволенъ выраженіемъ его глазъ, очень, очень недоволенъ,-- проговорилъ онъ серьезнымъ, дѣловитымъ тономъ.-- Вообще я бы совѣтовалъ Аннѣ Николаевнѣ быть осторожнѣе. Прескверная штука эти такъ называемыя бѣлыя горячки; думаешь совсѣмъ прошло, выздоровѣлъ человѣкъ, и вдругъ такое колѣнцо выкинетъ, что опять горячечную рубашку на него надѣвай да стереги, чтобъ не задушилъ, либо не зарѣзалъ кого-нибудь...
   -- Ужасно! Ужасно!-- повторяла княгиня.-- Бѣдная дѣвушка!
   -- Да, ея положеніе незавидное,-- невнятно промычалъ докторъ, не спуская взгляда съ князя, у котораго сигара закурилась, наконецъ.
   Но, вѣроятно, чтобъ не безпокоить жену, онъ сѣлъ на окно и, выпуская клубы дыма въ садъ, такъ отвернулся отъ сидящихъ за столомъ, что лица его не было видно. Наступило молчаніе. Докторъ пыхтя допивалъ кофе съ ромомъ, а княгиня, устремивъ печальный взглядъ въ пространство, тихо вздыхала. На ея добрые, ласковые глаза навертывались слезы. И вдругъ какая-то новая мысль осѣнила ее и отразилась радостнымъ оживленіемъ въ ея взглядѣ.
   -- Аркадій, мнѣ кажется... право же, мы этого не можемъ такъ оставить,-- начала она сбивчиво и торопливо, путаясь отъ волненія въ словахъ,-- вѣдь, эта дѣвушка... она, можно сказать, мнѣ поручена... Дмитрій Николаевичъ такъ горячо мнѣ ее рекомендовалъ... Я не могу... это съ нашей стороны нечестно...
   Она встала, подошла къ мужу, который сидѣлъ все въ той же позѣ на окнѣ, и положила руку на его плечо.
   -- Аркадій, -- продолжала она умоляющимъ тономъ,-- я ему напишу...
   Князь продолжалъ молча курить.
   -- Пусть онъ узнаетъ, въ какомъ она положеніи... Вѣдь, подумай только, это ужасно, ужасно!-- волновалась все сильнѣе и сильнѣе княгиня, смущенная упорнымъ молчаніемъ мужа.-- Онъ приметъ какія-нибудь мѣры, ну, что-нибудь... такъ оставить нельзя...
   -- Кому это вы хотите писать? Ужь не Таманскому ли?-- вмѣшался въ разговоръ докторъ.
   Княгиня перевела на него свой растерянный взглядъ.
   -- Ну, да, Дмитрію Николаевичу... Она его падчерица, и онъ, мнѣ кажется... да и во всякомъ случаѣ...
   -- Что-жь онъ тутъ можетъ сдѣлать? Запретитъ Николаю Ивановичу пить?-- насмѣшливо перебилъ ее Стрыжовъ.
   -- Какой вы вздоръ говорите! Совсѣмъ не то; онъ можетъ ее увезти отсюда, онъ можетъ... я не знаю, но мнѣ кажется...
   Докторъ выпилъ остатокъ вина изъ стакана, вытеръ себѣ салфеткой губы и поднялся съ мѣста.
   -- Ничего онъ не можетъ,-- произнесъ онъ рѣшительно.-- Вы только подумайте: развѣ бы онъ отпустилъ ее сюда, еслибъ могъ удержать ее тамъ? Ну, стало быть, нечего и смущать его тѣмъ, что происходитъ здѣсь и чему онъ помочь не въ состояніи.
   Княгиня окончательно растерялась.
   -- Аркадій, что вы думаете? Mais dites donc quelque chose! Ну, можно ли такъ безжалостно, такъ равнодушно относиться къ судьбѣ этой несчастной дѣвушки!-- вскричала она въ порывѣ отчаянія.-- Какіе вы всѣ безсердечные, господа!
   Князь сердито швырнулъ недокуренную сигару за окно и поднялся съ мѣста.
   -- Чего вы отъ меня требуете, я не понимаю!-- холодно проговорилъ онъ, пожимая плечами.-- Пишите кому хотите, развѣ я вамъ мѣшаю?
   И онъ поспѣшно вышелъ, не дождавшись отвѣта.
   -- Вотъ, онъ всегда такъ, какъ только дѣло коснется Анны, -- печально замѣтила княгиня, смотря вслѣдъ удалявшемуся мужу.-- Мнѣ иногда кажется, что онъ ее ненавидитъ,-- прибавила она со вздохомъ.-- Какъ будто она виновата въ томъ, что эта несчастная болѣзнь разстроила всѣ наши планы насчетъ учительской семинаріи!
   -- Н-да! Астафьеву теперь не до учительской семинаріи,-- глубокомысленно замѣтилъ докторъ.-- Да, вѣдь, и до этого на него трудно было разсчитывать; они, навѣрное, уѣдутъ скоро отсюда.
   Онъ говорилъ разсѣянно, думая о другомъ. Его гораздо больше занималъ пучокъ травы, который князь принесъ съ прогулки и не выпускалъ все время изъ рукъ.
   "На что ему эта дрянь? И откуда она у него?" -- мысленно спрашивалъ онъ себя, выслушивая жалобы княгини на равнодушіе мужа къ дочери Николая Ивановича.

-----

   Пучокъ травы, которымъ такъ дорожилъ князь, что даже и женѣ своей не хотѣлъ уступить его, былъ сорванъ подъ окнами Аниной комнаты.
   Князь попалъ туда случайно. Съ завода онъ уѣхалъ рано, домой возвращаться еще не хотѣлось, и, вмѣсто того, чтобъ ѣхать большими улицами къ площади, на которой былъ губернаторскій домъ, онъ избралъ самый отдаленный путь, черезъ узкіе, грязные и глухіе переулки, гдѣ, кромѣ заборовъ, плетней да надворныхъ строеній, ничего нельзя было видѣть и гдѣ даже и днемъ трудно было кого бы то ни было встрѣтить.
   На одинъ изъ этихъ переулковъ выходилъ и тотъ сѣрый, утыканный гвоздями, заборъ, огораживающій дворъ домика Марьи Петровны. Князь тотчасъ же узналъ этотъ заборъ, узналъ и дворъ. Вотъ и конура злой собаки, кинувшейся на него съ такимъ неистовымъ лаемъ, когда, двѣ недѣли тому назадъ, встревоженный городскими слухами, онъ не вытерпѣлъ и самъ зашелъ узнать, правда ли, что Аня собирается уѣзжать за границу, какъ разсказывалъ по всему городу докторъ Стрыжовъ. А вотъ направо и крылечко, на которое приглашала его подняться Анисья, чтобъ повидаться съ барышней.
   Между спутанными вѣтвями цвѣтущихъ вишенъ и акацій выглядывали на него окна Аниной комнаты съ своими бѣлыми кисейными занавѣсками, кокетливо подобранными розовыми лентами. Прошлый разъ, бесѣдуя съ Анисьей, онъ могъ только мелькомъ взглядывать на эти окна, но за то теперь онъ вознаградилъ себя и минутъ десять, по крайней мѣрѣ, не спускалъ глазъ съ этого уголка: такимъ свѣжимъ и изящнымъ казался онъ среди пустыря съ безобразными обломками разваливающихся строеній, уродливымъ сараемъ, со всякимъ ненужнымъ хламомъ и старой баней, среди кучъ мусора и щебня, кирпичей и бревенъ, навезенныхъ сюда съ незапамятныхъ временъ, когда еще живъ былъ мужъ Марьи Петровны и предполагалось утилизировать пустое пространство земли на какія-нибудь доходныя постройки.
   Передъ двумя окнами виднѣлась деревянная скамейка подъ старой липой, покрытой пучками смолистыхъ молоденькихъ листочковъ. Глядя на эту скамейку, князь подумалъ, что если придвинуть ее къ стѣнѣ да вскочить на нее, то можно заглянуть и въ комнату. Но для этого надо было проникнуть во дворъ.
   Онъ слѣзъ съ лошади и, не выпуская изъ рукъ поводьевъ, сталъ искать, нѣтъ ли калитки въ заборѣ.
   Калитки не оказалось, но, дойдя до угла переулка, онъ замѣтилъ между заборомъ и баней довольно широкое пространство, отгороженное однимъ только плетнемъ. Перелѣзть черезъ этотъ плетень ничего не стоило. Князю ужасно захотѣлось совершить этотъ гимнастическій подвигъ. Онъ оглянулся по сторонамъ и, убѣдившись, что въ переулкѣ однѣ только куры, а на дворѣ только сѣрая кошка, важно прохаживающаяся по солнышку, да голуби будутъ свидѣтелями его школьнической выходки, онъ привязалъ лошадь къ плетню, перескочилъ черезъ него и очутился передъ палисадникомъ. Но тутъ, кромѣ вздувающихся отъ вѣтра бѣлыхъ занавѣсокъ на окнахъ да букета фіалокъ въ стаканѣ съ водой на одномъ изъ нихъ, ничего нельзя было видѣть: окна аршина на три отстояли отъ земли. Искушеніе влѣзть на скамейку и заглянуть въ эти окна, увидѣть кровать, на которой она спитъ, стулъ, на которомъ она сидитъ, а, можетъ быть, и ее было такъ сильно, что большаго труда стоило воздержаться отъ него. Однако, онъ воздержался и ограничился тѣмъ, что подъ самымъ тѣмъ окномъ, на которомъ стоялъ стаканъ съ фіалками, торопливо и съ замирающимъ отъ волненія сердцемъ, какъ мальчишка, ворующій яблоки въ чужомъ саду, сорвалъ тотъ пучокъ травы, съ которымъ вошелъ, нѣсколько минутъ спустя, въ столовую, гдѣ ждали его завтракать жена и докторъ.
   Вечеромъ того же дня князя опять туда потянуло, въ переулокъ съ сѣрымъ заборомъ. Его ждали у Гальскихъ, которые жили на Дворянской улицѣ, самой лучшей въ городѣ, въ собственномъ домѣ.
   Подъ предлогомъ хорошей погоды князь отправился въ гости пѣшкомъ, распорядившись, чтобъ экипажъ пріѣхалъ за нимъ въ двѣнадцатомъ часу. Выходя изъ дому и проходя черезъ площадь, онъ дѣйствительно хотѣлъ идти къ Гальскимъ, но, когда дошелъ до Дворянской улицы, вдругъ раздумалъ, свернулъ въ сторону и шелъ торопливо и не оглядываясь вплоть до знакомаго переулка съ проходомъ между заборомъ и баней. Былъ десятый часъ. Мѣсяцъ, довольно уже большой, еще не выглянулъ изъ-за сосѣдняго строенія, но блѣдный блескъ его уже серебрилъ крышу дома Марьи Петровны. Впрочемъ, и безъ этого освѣщенія князь отыскалъ бы палисадникъ и окна, неотступно манившія его весь день. Теперь одно только изъ этихъ оконъ было отперто и въ комнатѣ виднѣлся свѣтъ, слабый, точно отъ лампады или отъ свѣчей, заставленныхъ ширмой. Кругомъ было тихо. Прошлую ночь Рыжка безпокоила Николая Ивановича своимъ воемъ и лаемъ, и ее отвели къ сосѣдямъ на время. Дверь задняго крылечка едва замѣтно чернѣлась, плотно припертая изнутри. Не зачѣмъ было выходить въ такой поздній часъ въ сѣни ни Анисьѣ, ни Марьѣ Петровнѣ. По всей вѣроятности, хозяева ужь и чай отпили. Аня, можетъ быть, что-нибудь читаетъ отцу или занимаетъ его какимъ-нибудь разсказомъ на сонъ грядущій, а Марья Петровна хлопочетъ съ Анисьей въ кухнѣ или въ столовой. Можетъ быть, у нихъ гости: докторъ или другой кто зашелъ навѣстить больнаго, а всего вѣрнѣе, что изъ чужихъ ужь никого нѣтъ, такъ какъ Николаю Ивановичу поздно бодрствовать нельзя. Во всякомъ случаѣ можно навѣрное сказать, что Аня тамъ и что теперь самое удобное время заглянуть въ ея комнату и уйти никѣмъ незамѣченнымъ.
   Придвигая скамейку изъ-подъ липы къ стѣнѣ, князь повторялъ себѣ, что только взглянетъ и тотчасъ же спрыгнетъ назадъ и уйдетъ. Только взглянетъ, чтобъ имѣть понятіе о томъ, какъ она живетъ... То, что онъ видѣлъ тамъ, гдѣ принималъ его Николай Ивановичъ, такъ мало гармонировало съ нею, все это было такъ пошло, убого и грубо, ни на чемъ не лежало отпечатка ея присутствія; она казалась тамъ гостьей и какъ-то странно было ее видѣть выходящей изъ заднихъ комнатъ, безъ шляпы и перчатокъ, въ домашнемъ костюмѣ. Каждую минуту казалось, что вотъ-вотъ она сейчасъ встанетъ, распростится со всѣми и уйдетъ. Какъ устроилась она въ уголкѣ, отведенномъ исключительно для нея, гдѣ она одна, гдѣ проходитъ вся ея внутренняя жизнь, гдѣ она, можетъ быть, думаетъ о немъ?... "Только взглянуть на этотъ уголокъ, чтобъ потомъ жить воспоминаніемъ о немъ, только взглянуть!" -- повторялъ онъ себѣ мысленно, вскакивая на скамейку въ такомъ волненіи и съ такимъ восторгомъ, какъ будто его ждетъ давно условленное свиданіе. Сердце его билось такъ сильно, что духъ захватывало, и успокоилось только тогда, когда, окинувъ всю комнату быстрымъ и пытливымъ взглядомъ, онъ убѣдился, что въ ней никого нѣтъ. Тогда онъ перевелъ дыханіе, облокотился обѣими руками на подоконникъ и сталъ медленно, съ наслажденіемъ всматриваться въ кровать, бѣлѣвшуюся въ отдаленномъ углу, въ простенькій коммодъ рядомъ, съ лампой подъ темнымъ абажуромъ; оттуда онъ перевелъ взглядъ на ломберный столъ, покрытый зеленымъ сукномъ, съ письменными принадлежностями. Тутъ у стѣны были прибиты двѣ грубыя деревянныя полки съ книгами. Дальніе выглядывалъ край туалетнаго стола. Бѣлыя, выштукатуренныя стѣны, совсѣмъ голыя (Аня давно заставила Марью Петровну убрать отсюда портреты, засиженныя мухами, бездѣлушки и прочія украшенія), придавали комнатѣ отпечатокъ строгой чистоты и дѣвственности монашеской кельи. На него пахнуло фіалками, и онъ увидѣлъ совсѣмъ близко отъ себя, такъ близко, что можно было, не протягивая руки, взять его, тотъ самый букетъ фіалокъ въ стаканѣ съ водой, который онъ утромъ видѣлъ на окнѣ. Теперь цвѣты стояли на кругломъ столикѣ, между открытой книгой и корзинкой съ начатымъ шитьемъ.
   Она, можетъ быть, для того переставила ихъ съ окна къ себѣ поближе, чтобъ чаще наклоняться къ нимъ и прикасаться къ нимъ губами, какъ она дѣлала съ тѣмъ букетомъ, который онъ ей далъ въ тотъ памятный вечеръ послѣ спектакля.
   Князь взялъ стаканъ съ фіалками, приникъ къ нему лицомъ и долго вдыхалъ въ себя ихъ свѣжесть и ароматъ, постепенно пьянѣя подъ наплывомъ страсти, жгучей струей проникающей въ него вмѣстѣ съ этимъ ароматомъ. Опомнился онъ и дрожащей рукой поставилъ стаканъ на прежнее мѣсто тогда только, когда за стѣной раздались шаги и растворилась дверь съ той стороны, гдѣ онъ и не подозрѣвалъ, что есть дверь.
   Онъ тотчасъ же узналъ эти шаги. Цвѣты онъ оторвалъ отъ губъ и поставилъ на прежнее мѣсто, но оторваться отъ окна и бѣжать прочь отсюда, не увидавши ее, у него не хватило силъ и, откинувшись за занавѣску, онъ продолжалъ смотрѣть. Она вошла, спокойная и серьезная, съ озабоченнымъ выраженіемъ въ задумчивыхъ глазахъ, и, притворивъ за собою дверь, оглянулась по сторонамъ машинальнымъ взглядомъ человѣка, не рѣшившаго еще, на какое именно занятіе употребить тѣ нѣсколько часовъ, которые ему предстоитъ провести въ одиночествѣ. Взглядъ ея скользнулъ мимо полокъ съ книгами, не останавливаясь, а затѣмъ мимоходомъ глянула она и на открытое окно. А затѣмъ, постоявъ съ минуту въ раздумыі, она взяла съ коммода лампу, поставила ее на письменный столъ и раскрыла бюваръ. Но прежде чѣмъ начать писать, она откинулась на спинку стула и устремила долгій, пристальный взглядъ на занавѣску у окна, изъ-за которой онъ смотрѣлъ на нее.
   Она сдѣлала это безсознательно. Предполагать, что онъ тутъ, что странное, непонятное смятеніе, овладѣвшее ею съ той минуты, какъ она переступила порогъ этой комнаты, происходитъ оттого, что онъ не спускаетъ съ нея страстнаго взгляда,-- предполагать этого она не могла: лампа была отнесена къ другому окну и у того, гдѣ онъ стоялъ, сдѣлалось такъ темно, что надо было подойти совсѣмъ близко, чтобъ его увидѣть. Теперь страхъ иного рода смущалъ его душу: страшно было не выдержать, кинуться къ ней, высказать ей свою любовь,-- вотъ что было страшно.
   Ихъ раздѣлялъ только подоконникъ. Никогда еще она не была такъ близко отъ него, никогда не были они такъ одни съ тѣхъ поръ, какъ любили другъ друга... Между ними нѣтъ чужихъ, онъ можетъ смотрѣть на нее безъ притворнаго равнодушія, не падѣвая маски холодной вѣжливости... Онъ можетъ совсѣмъ, совсѣмъ забыться, глядя на нее, и хоть одну минуту жить иллюзіей, что она его, что никто не отниметъ ее у него...
   Въ умѣ мутилось, воля слабѣла и мысли сосредоточивались на одномъ представленіи -- на подоконникѣ, который такъ легко было перешагнуть, чтобъ очутиться у ея ногъ. Она его не прогонитъ, нѣтъ! Она не разсердится, не испугается... Она будетъ счастлива, потому что любитъ его, любитъ... Услышать отъ нея это признаніе, чтобъ уже не сомнѣваться, чтобъ знать, быть увѣреннымъ, и. тогда... тогда все равно...
   Онъ безсознательно опустилъ голову на руки, не стараясь больше скрываться и не думая о томъ, что будетъ, когда она его увидитъ. Мысли все больше и больше путались. Порой казалось, что все это сонъ, что онъ сейчасъ проснется и все исчезнетъ. И она исчезнетъ... раньше чѣмъ онъ ей успѣетъ сказать... И никогда не узнаетъ она, какъ онъ ее любитъ, никогда! Сердце болѣзненно щемило, но онъ повторялъ себѣ, что это такъ и слѣдуетъ: надо уйти, чтобъ она не знала... Надо уйти. Надо перестать на нее смотрѣть, надо уйти туда, гдѣ ея нѣтъ, вотъ что надо. Но онъ не могъ. Теперь одного только хотѣлось, чтобъ эта минута, вотъ именно та, которую онъ теперь переживаетъ, длилась вѣчно... И чтобъ она знала, какъ онъ ее любитъ... чтобъ только знала, ничего больше!
   Онъ видѣлъ ее отлично. Она писала, низко наклонившись къ бумагѣ; свѣтъ изъ-подъ абажура мягкимъ и ровнымъ блескомъ ложился на ея блѣдное, похудѣвшее личико, съ опущенными рѣсницами. Ей тоже было тоскливо и жутко, и мыслей въ головѣ не было. Рука судорожно двигалась по бумагѣ, машинально выводя слова и фразы безъ смысла. Наконецъ, не стало больше силъ бороться съ непонятнымъ смятеніемъ, охватывающимъ все ея существо, перо выскользнуло изъ пальцевъ и, оттолкнувъ отъ себя бюваръ, она медленно поднялась съ мѣста и, пожимаясь отъ нервной дрожи, подошла къ открытому окну, у котораго онъ ее ждалъ...
   

ГЛАВА IX.

   У предводителя былъ вечеръ. Въ ожиданіи картъ, общество разбилось на группы и во всѣхъ углахъ залы, большой гостиной съ дверью, отворенной на балконъ, а также въ кабинетѣ хозяина, шли оживленные разговоры.
   -- Онъ хочетъ на ней жениться.
   -- Что вы?
   -- А княгиню-то куда онъ дѣнетъ?
   -- Разведется съ нею; теперь это легко.
   -- А знаете, mesdames, это очень печальная исторія: княгиня такая добрая и почтенная женщина, ее нельзя не уважать.
   -- Разумѣется, она очень жалка, но кто же виноватъ? Вольно же было выходить за человѣка, который гораздо моложе ея, да еще красавецъ, къ тому же.
   -- Правда, правда, она ему въ матери годится.
   -- Нѣтъ, барышня-то, барышня-то какова!-- толковали въ другой группѣ.
   -- Д-а-а-а! Эта ужь изъ передовыхъ, изъ самыхъ, что ни на есть, передовыхъ. Отлично съумѣла пристроиться.
   -- И какъ скоро! Давно ли она сюда пріѣхала...
   -- У нихъ это, говорятъ, съ прошлаго года продолжается.
   -- Раньше, раньше, гораздо раньше... Три года тому назадъ онъ ѣздилъ въ Парижъ, они тамъ и познакомились.
   -- Вотъ какъ! Такъ она, значитъ, для него сюда пріѣхала, а не для отца?
   -- Разумѣется, для него.
   -- А помните въ началѣ про мужа ея матери говорили, будто между ними что-то такое?
   -- То само собою.
   -- Одно другому не мѣшаетъ.
   -- Разумѣется, не мѣшаетъ. Я знала одну дѣвицу, которая разомъ въ троихъ была влюблена и вышла замужъ за четвертаго.
   -- Знаете, мнѣ что-то не вѣрится, чтобъ князь на ней женился
   -- Для чего же онъ о разводѣ-то хлопочетъ?
   -- Да кто это говоритъ?
   -- Всѣ говорятъ.
   -- Да кто именно?
   -- Кто бы ни говорилъ, не все ли равно.
   -- Извините, это вовсе не все равно. Если, напримѣръ, вы это отъ Стрыжова слышали...
   -- Помилуйте! Не всегда же Стрыжовъ вретъ и, наконецъ, кому же и знать, какъ не ему; вѣдь, онъ у нихъ свой человѣкъ, князь ему всѣ свои тайны повѣряетъ.
   -- Оно такъ-то такъ.
   А двѣ дамочки, отойдя въ сторону, таинственно шептались и все о томъ же.
   -- Ужь и послѣдствія оказываются.
   -- Что вы?!
   -- Право. Я знаю это изъ самыхъ вѣрныхъ источниковъ. Къ моей Дашѣ ходитъ знакомая прачка, которая живетъ у попадьи, а въ попадьѣ этой частенько забѣгаетъ прислуга Астафьевыхъ, то-есть не та самая, что у нихъ, а кума ея.
   -- Такъ вотъ онъ почему съ разводомъ-то торопится!
   -- Именно поэтому.
   Въ кабинетѣ вопросъ дня обсуждался съ другой стороны.
   -- Въ Питеръ, говорятъ, отбываетъ.
   -- Зачѣмъ? Вызываютъ, вѣрно?
   -- Не вызываютъ, а самъ вызывается. Отпускъ просилъ, по семейнымъ обстоятельствамъ.
   -- По семейнымъ обстоятельствамъ! Ха, ха, ха! Слышите, господа, какую штуку Андрей Ивановичъ отмочилъ? Говоритъ, что нашъ князь по семейнымъ обстоятельствамъ въ Петербургъ уѣзжаетъ.
   -- Что-жь, развѣ не правда? Вѣдь, онъ, говорятъ, разводиться хочетъ,-- самое, что ни на есть, семейное обстоятельство.
   -- Правда, правда! Ха, ха, ха! Уморили, ей-Богу, уморили!
   -- А обстоятельства-то здѣсь остаются или съ нимъ отправляются?
   -- Должно быть, что здѣсь. Пока, знаете, все не устроится.
   -- Да чему устраиваться-то?
   -- Развѣ вы не слыхали? Вѣдь, онъ формальный разводъ желаетъ получить.
   -- Нууу!!
   -- Честное слово. Да вотъ, спросите у прокурора, онъ ужь навѣрное знаетъ, вѣдь, это по его части.
   -- Вовсе нѣтъ, разводы черезъ консисторію дѣлаются.
   -- А вотъ мы сейчасъ узнаемъ. Евгеній Николаевичъ, совѣтовался съ вами нашъ князь насчетъ развода?
   Прокуроръ, который только что вошелъ сюда и не присутствовалъ при началѣ разговора, скорчилъ изумленную физіономію.
   -- Насчетъ развода?... Кому разводъ?
   -- А развѣ князь еще къ вамъ не обращался?
   -- Во-первыхъ, я вернулся только сегодня и не имѣлъ еще удовольствія видѣться съ княземъ, а, во-вторыхъ, я ровно ничего не понимаю: кого вы тутъ разводите и съ кѣмъ?
   Ему поспѣшили объяснить, что во время его трехнедѣльнаго отсутствія въ городѣ завязался преинтересный романъ: губернаторъ влюбился въ Астафьеву и хочетъ развестись съ женой, чтобъ на ней жениться.
   -- Кто это распускаетъ такую чепуху?-- засмѣялся прокуроръ.
   Но сплетня успѣла уже такъ расползтись, по городу и такой темной, непроницаемой сѣтью опутывала всѣхъ, причастныхъ въ ней, что добраться до корня не было уже никакой возможности.
   Впрочемъ, въ кабинетѣ ко всей этой интересной исторіи относились далеко, не такъ страстно, какъ въ другихъ комнатахъ, гдѣ стрекотали наперерывъ дамы; здѣсь, между мужчинами, скептическіе взгляды прокурора тотчасъ же нашли себѣ горячихъ послѣдователей и каждый поторопился заявить, что все это бабьи сплетни, ничего больше, что серьезнымъ людямъ заниматься такими пустяками не стоитъ и что если даже и допустить, что князь влюбленъ въ Астафьеву, то какое кому до этого дѣло? Человѣкъ онъ молодой, почему ему и не влюбляться? Да. и вообще вся эта исторія сама по себѣ выѣденнаго яйца не стоитъ, и еслибъ не слухи о разводѣ...
   Но при этомъ словѣ прокуроръ такъ иронически усмѣхнулся, что всѣ немедленно поняли нелѣпость этого предположенія.
   -- Какой тамъ разводъ! И на что разводъ?-- раздавалось со всѣхъ сторонъ.
   Слухъ этотъ, пущенный по городу какимъ-то шутникомъ, вѣроятно, на смѣхъ, чтобъ посмотрѣть, что изъ этого произойдетъ,-- слухъ этотъ не выдерживалъ ни малѣйшей критики: до такой степени онъ былъ нелѣпъ и неправдоподобенъ.
   -- Разводиться изъ-за дочери какого-то ссыльнаго учителишки! Стоитъ! Нечего сказать!
   -- Такую сложную и дорогую канитель заводить! Скандалъ на всю Россію изъ-за дѣвчонки, да это курамъ на смѣхъ!
   -- Срамиться передъ обществомъ, компрометироваться передъ начальствомъ, возстановлять противъ себя все родство жены...
   -- И какое родство!
   -- Еще бы! Кто же не знаетъ, что онъ ей всѣмъ обязанъ.
   -- Кабы не она, торчать бы ему до сихъ поръ совѣтникомъ губернскаго правленія въ С--въ, много-много, что вице-губернаторомъ бы гдѣ-нибудь сдѣлали!
   -- Да ему и не дадутъ развода, еслибъ онъ даже захотѣлъ.
   -- Какъ не дадутъ?
   -- Очень просто. Скажутъ, чтобъ не дурачился, да и все тутъ. Вѣдь, это онъ здѣсь фордыбачится, первое лицо въ губерніи и все прочее, въ соборѣ отдѣльно на коврикѣ, стоитъ и персону изъ себя изображаетъ, а тамъ, въ Питерѣ-то, не очень-то съ ними церемонятся. Видалъ я ихъ, этихъ губернаторовъ то, въ пріемной министра: какъ и всѣ прочіе, по стѣнкѣ стоятъ, въ струнку вытянувшись. Иного въ кабинетѣ такъ распекутъ, что весь красный, какъ ракъ, оттуда выйдетъ и лицо все въ поту.
   -- Оно такъ-то такъ,-- согласились всѣ.
   И, успокоившись на утѣшительномъ предположеніи, что начальство не допуститъ князя сдѣлать глупость, еслибъ онъ даже этого и захотѣлъ, спорящіе мирно усѣлись за карточные столы, а прокуроръ отправился въ гостиную отыскивать хозяйку, съ которой еще не видался.
   Софья Львовна ему очень обрадовалась, даже особенно какъ-то обрадовалась, и такъ горячо пожимала его руку, такъ много разъ повторяла, что она очень, очень рада его видѣть, что сомнѣваться въ томъ, что онъ ей нуженъ, не было никакой возможности.
   Она только что усадила послѣднихъ четырехъ дамъ за карты и, предовольная тѣмъ, что до ужина можетъ не думать про гостей, наполнявшихъ домъ, объявила прокурору, что ей надо о многомъ съ нимъ переговорить.
   -- Еслибъ вы знали, съ какимъ нетерпѣніемъ мы ожидали вашего пріѣзда! Я посылала узнавать на вашу квартиру, когда васъ ждутъ... Вамъ говорили?
   Да, ему сказали, и вотъ, только что пріѣхалъ, тотчасъ явился.
   -- Гдѣ вы такъ долго пропадали?-- спрашивала она, отдаляясь съ нимъ подальше отъ любопытныхъ глазъ и ушей.
   Она говорила съ несвойственнымъ ей оживленіемъ и, вообще, казалась такъ взволнована, что прокуроръ навострилъ уши.
   -- Гдѣ вы пропадали?-- повторила она.
   -- Пропадалъ все тамъ же.
   Онъ назвалъ уѣздный городъ на одной изъ отдаленнѣйшихъ окраинъ губерніи.
   -- Кого вы видѣли по пріѣздѣ? Про князя съ Астафьевой слышали, вѣрно?-- И, не дождавшись отвѣта:-- Постойте, здѣсь не удобно объ этомъ разговаривать, пойдемте на балконъ, мы тамъ будемъ одни.
   -- Простудиться не боитесь?-- спросилъ онъ, слѣдуя за нею въ растворенную дверь длиннаго и узкаго балкона съ колоннами, украшавшаго фасадъ стариннаго дома Гальскихъ.-- Вы такъ легко одѣты,-- прибавилъ онъ, фамильярно дотрагиваясь до кружевной перелинки, покрывающей ея костлявыя плечи.
   -- Ничего.
   Она была слишкомъ взволнована, чтобъ чувствовать холодъ. Да холода и не было. Ночь была тихая, звѣздная и пахло сиренью. Балконъ выходилъ на густой, запущенный садъ, спускавшійся къ рѣкѣ. Обыкновенно Гальскіе проводили лѣто за границей и домъ въ N имъ былъ нуженъ только на зимнее время. Въ этомъ году дѣла задержали ихъ здѣсь дольше обыкновеннаго, но задержка вышла непредвидѣнная, садовника достать было негдѣ и садъ остался въ томъ же самомъ запущенномъ состояніи, въ какомъ онъ находился во время отсутствія хозяевъ. Онъ былъ отъ этого, можетъ быть, во сто разъ прелестнѣе, но продираться сквозь спутанныя вѣтви дикаго кустарника, волочить нарядные шіейфы по аллеямъ, заросшимъ бурьяномъ, шиповникомъ и репейникомъ, полынью и тому подобными сорными травами, было такъ неудобно, что наслаждалась имъ одна только многочисленная дворня. Софья Львовна со смѣхомъ увѣряла, что въ садъ не ходитъ, потому что для такого сада нужны особенные костюмы, но что за то старый садъ самъ къ нимъ приходитъ, и, дѣйствительно, во всемъ домѣ не было окна, въ которое не врывались бы душистыя вѣтви цвѣтущей сирени, черемухи, бѣлой акаціи.
   Но сегодня Софьѣ Львовнѣ было не до сирени, не до звѣздъ и не до соловья, щелкавшаго вдали, въ чащѣ заглохшаго сада. Никогда еще прокуроръ не видѣлъ ее въ такой ажитаціи; а давно ужь были они знакомы, цѣлыхъ пять лѣтъ, съ тѣхъ поръ, какъ онъ поступилъ сюда на службу. И видѣлъ онъ Софью Львовну въ разныхъ положеніяхъ, при всевозможныхъ передрягахъ, грустныхъ и радостныхъ. Въ качествѣ одного изъ ближайшихъ ея пріятелей, онъ принималъ горячее участіе во всѣхъ ея волненіяхъ; радовался вмѣстѣ съ нею, когда брата ея выбрали предводителемъ, возмущался и негодовалъ на предшественника князя Немирова, во время непріятной, кляузной исторіи между предводителемъ и губернаторомъ, продолжавшейся такъ долго и осложнившейся такимъ множествомъ побочныхъ обстоятельствъ, доносовъ и сплетенъ, что, въ концѣ-концовъ, даже и начальство ничего не могло разобрать и чуть было обоихъ не отдало подъ судъ. Тогда дѣвица Гальская, по совѣту прокурора, ѣздила въ Петербургъ и такъ ловко тамъ дѣйствовала, что врага ихъ причислили къ министерству, а на его мѣсто назначили эту "милѣйшую, симпатичную личность, князя Аркадія Немирова, un homme tout à fait comme il faut, un vrai dgentelemen", какъ писала она брату.
   Съ княгиней сестра предводителя сдружилась съ перваго же раза. Между ними было столько общаго! То же воспитаніе, тѣ же связи въ большомъ свѣтѣ, тѣ же взгляды на то, что можно и чего нельзя. Правда, что во всемъ прочемъ онѣ представляли полнѣйшій контрастъ; умъ, характеръ, сердце,-- все было у нихъ діаметрально-противуположное, и временами княгиня такъ боялась Гальской, а Гальская такъ презирала княгиню, что имъ было непріятно встрѣчаться; но, вообще, онѣ слыли большими друзьями.
   Въ городѣ болтали, будто Гальская неравнодушна къ князю Немирову и безбожно тратится на косметики, чтобъ его плѣнить; но это была неправда; уже потому неправда, что на такое глупое чувство, какъ любовь, она была положительно неспособна, но у нея до сихъ поръ была склонность къ сильнымъ ощущеніямъ, это такъ, и при случаѣ она не отказывала себѣ въ удовольствіи ихъ испытывать, настолько, разумѣется, насколько это было возможно безъ компрометирующихъ ея репутацію послѣдствій. Было въ ея жизни нѣчто вродѣ романа съ однимъ attaché d'ambassade, очень красивымъ испанцемъ, который неподражаемо пѣлъ романсы, акомпанируя себѣ на гитарѣ, и восхитительно повязывалъ галстухъ, а цвѣтъ лица имѣлъ зеленовато-желтый, какъ у мавра. Увлекалась она также одно время jeune premier'омъ Михайловскаго театра, который превосходно изображалъ на сценѣ герцоговъ, маркизовъ и графовъ. Разсказывали также объ ея, будто бы, близкихъ отношеніяхъ къ одному интересному флигель-адъютанту, погибшему на войнѣ смертью героя.
   Князь Немировъ напоминалъ дѣвицѣ Гальской и attaché d'ambassade, и актера Михайловскаго театра, и героя флигель-адъютанта, а, кромѣ того, въ немъ было еще что-то такое свое, особенно изящное, красивое, благородное и до высочайшей степени обаятельное. Интересно было вызывать его на откровенность, быть повѣренной его страстишекъ и увлеченій. Увлеченія эти были такъ мимолетны! Гальская отлично знала, что, натѣшившись вдоволь съ которой-нибудь изъ туземныхъ сиренъ, онъ съ нею же, съ Софьей Львовной, будетъ смѣяться надъ предметомъ своей страсти.
   Но съ появленіемъ Ани на N-скій горизонтъ Гальская забезпокоилась. Эта странная дѣвушка, съ выразительными глазами и подвижной физіономіей, про которую всѣ говорили, что она не красавица и даже не хорошенькая, но лучше, чѣмъ красавица; эта дѣвушка съ самоувѣренными манерами, звучнымъ голосомъ и яснымъ взглядомъ, не принадлежавшая ни въ какому слою общества, но чувствовавшая себя вездѣ на своемъ мѣстѣ, въ которой было столько же гордости, сколько и простоты, столько же ума, сколько дѣтской наивности, въ устахъ которой низкія и вульгарныя выраженія выходили только сильными и типичными, а тѣ слова, что принято считать неприличными, дышали дѣвственной чистотой; эта дѣвушка, которая никогда не скрывала ни своихъ мыслей, ни чувствъ и всегда говорила то, что думала, а, между тѣмъ, казалась загадочной: такъ много чуялось въ ней не досказаннаго, не выясненнаго, такая глубина чувствъ и столько еще непочатыхъ силъ таились въ ней, и такихъ силъ и чувствъ, въ которыхъ она сама не отдавала себѣ отчета; эта дѣвушка, отъ которой каждую минуту можно было ожидать что-нибудь новое, оригинальное, что-нибудь такое, на что другія не способны, съ первой же встрѣчи возбудила серьезныя опасенія въ пріятельницѣ князя Немирова. Опасенія эти сбылись; надо было быть слѣпымъ, чтобъ не замѣтить разницу между прежними увлеченіями князя и этимъ, и не понять, какъ опасно это увлеченіе.
   Гальская понимала это какъ нельзя лучше и, оставшись наединѣ съ прокуроромъ, постаралась и его заставить это понять, а затѣмъ, прямо и рѣзво, съ безцеремонностью, свойственной людямъ, привыкшимъ приказывать, приступила въ изложенію своего щекотливаго требованія.
   -- Вы намъ должны помочь, Евгеній Николаевичъ, вы должны такъ устроить, чтобъ этого Астафьева выслали въ другую губернію. Надо разлучить князя съ этой особой; это единственное спасеніе...
   -- Да чего вы, собственно, опасаетесь, я не понимаю?-- спросилъ прокуроръ.
   -- Всего,-- произнесла она отрывисто.-- Это страсть, понимаете ли вы, страсть! Une vraie passion... Каждую минуту отъ него можно ждать какой-нибудь безумной выходки... Въ такомъ нравственномъ состояніи ничего не стоитъ совершить преступленіе,-- прибавила она въ полголоса и какъ бы про себя.
   Прокуроръ слушалъ внимательно, глубокомысленно выпятивъ нижнюю губу и скосивъ глаза въ сторону.
   Помолчавъ немного, она продолжала:
   -- Послѣднее время онъ спокойнѣе. Это съ тѣхъ поръ, какъ ему пришла мысль о разводѣ. Вы, вѣрно, слышали? Весь городъ объ этомъ говоритъ.
   -- Кому же повѣряетъ онъ свои планы?-- полюбопытствовалъ прокуроръ.
   -- Кому?-- съ усмѣшкой переспросила она.-- Да всѣмъ, à qui veut l'entendre. Онъ и со мной объ этомъ говорилъ, и съ докторомъ. Эта мысль о разводѣ сдѣлалась его idée fixe... Вчера телеграфировалъ въ Петербургъ, чтобъ ему дали отпускъ, хочетъ тамъ съ разными дѣльцами по этой части совѣтоваться. Мы съ Стрыжовымъ условились ему не противорѣчить. Совѣтую и вамъ сдѣлать тоже самое, когда онъ къ вамъ обратится...
   -- Ко мнѣ? Съ какой стати ему ко мнѣ обращаться? Мы вовсе не такъ близки...
   -- Это ничего не значитъ; онъ говорилъ мнѣ надняхъ, что ждетъ съ нетерпѣніемъ вашего возвращенія, чтобъ посовѣтоваться съ вами. Онъ даже прибавилъ къ этому, что не уѣдетъ, пока васъ здѣсь не будетъ. Вѣроятно, желаетъ поручить вашему попеченію свою возлюбленную и ея интересную семью, -- иронически усмѣхнулась она.-- Доктору онъ не довѣряетъ настолько, а мнѣ такого порученія дать не смѣетъ, довольно и того, что я взяла на себя приготовить княгиню...
   -- Вы ей скажете, что онъ хочетъ съ нею разводиться?!-- изумился прокуроръ.
   -- Надѣюсь, что до этого не дойдетъ, но отказаться исполнить просьбу я не могла; это была единственная возможность удержать его отъ непоправимой глупости -- самому во всемъ ей сознаться.
   -- Часто онъ видится съ той, съ Астафьевой? Дома или у ея отца? Или въ другомъ мѣстѣ? Гдѣ? Вы не знаете, гдѣ именно?-- допытывался прокуроръ съ настойчивостью истаго слѣдователя.
   -- Богъ ихъ знаетъ! Стрыжовъ какъ ни старался, однако, до сихъ поръ прослѣдить этого не могъ. Но, должно быть, гдѣ-нибудь да видятся... Впрочемъ, это Стрыжовъ говоритъ,-- поспѣшила оговориться Софья Львовна,-- ему, можетъ быть, такъ кажется. Вообще, во всемъ, что до нея касается, я ему не довѣряю; онъ до сихъ поръ къ ней неравнодушенъ и одинъ день ему одно представляется, другой день -- другое... Здѣсь со слезами на глазахъ божится и клянется, что между ею и княземъ, кромѣ чистой и идеальной любви, ничего нѣтъ, а по городу распускаетъ совсѣмъ другое, и вдругъ, ни съ того, ни съ сего, ссоры затѣиваетъ изъ-за нея, драки даже... третьяго дня, въ клубѣ, вызвалъ на дуэль Пѣнкина за то, что тотъ началъ подтрунивать надъ нею и какіе-то грязные намеки дѣлать на ея счетъ... шумъ, гвалтъ, глупыя объясненія... оба были пьяны, конечно, и ихъ безъ большаго труда удалось помирить, но, вѣдь, тѣмъ не менѣе, имя князя было тутъ замѣшано, вотъ что скверно.
   -- А вы что думаете насчетъ ихъ отношеній?-- усмѣхнулся прокуроръ.
   -- Я думаю, что это рѣшительно все равно, видятся ли они, или нѣтъ, est elle sa maitresse ou non,-- это безразлично,-- возразила она съ возрастающимъ раздраженіемъ.-- Фактъ тотъ, что онъ любитъ ее такъ, какъ никогда не любилъ, и готовъ погубить себя изъ-за нея... этого достаточно.
   И снова возвращаясь къ взлелѣянному плану, который ей не давали развить до конца, она продолжала рѣшительнымъ тономъ, пристально смотря на своего собесѣдника и рѣзко отчеканивая каждое слово:
   -- Выпроводить ихъ надо отсюда, другаго выхода нѣтъ... водворить въ тотъ городъ, гдѣ ему назначено жить. Вѣдь, что онъ здѣсь, это особенная милость начальства.
   Ей было извѣстно рѣшительно все, что касалось Астафьева, но названіе того города, куда онъ былъ водворенъ на жительство, она запамятовала. Городъ этотъ былъ такъ ничтоженъ и находился на такомъ далекомъ разстояніи отъ N, что даже и прокуроръ не вдругъ про него вспомнилъ.
   -- Хотя бы туда выслать его на первое время, чтобъ, по возвращеніи изъ Петербурга, князь не нашелъ бы ее здѣсь, а тамъ можно устроить, чтобъ ихъ услали еще дальше. Вамъ это ничего не стоитъ, Евгеній Николаевичъ.
   На этотъ разъ ее не прерывали и терпѣливо выслушали до конца, но при этомъ прокуроръ какъ-то двусмысленно улыбался, какъ будто его забавляло ея волненіе, а можетъ быть, онъ внутренно смѣялся новой комбинаціи, зарождающейся въ его сообразительномъ умѣ. Но она была въ такомъ азартѣ, что ничего не замѣчала, и продолжала выражать вслухъ свои опасенія.
   -- Всего хуже то, что намѣреніе его можетъ осуществиться. Княгиню гораздо легче склонить на разводъ, чѣмъ кажется...
   -- Вы думаете?
   -- Я въ этомъ увѣрена. Надо знать эту женщину; во-первыхъ, она глупа, это всѣ видятъ и знаютъ, но, кромѣ того, она помѣшана на великодушіи, жертвахъ и тому подобныхъ глупостяхъ. Мужа своего она боготворитъ и на все пойдетъ изъ любви къ нему... О, съ этой стороны имъ препятствій не будетъ! А тамъ, въ Петербургѣ, Таманскій. Этотъ для своей падчерицы на все готовъ. Вотъ въ какомъ положеніи дѣло,-- прибавила она и смолкла въ ожиданіи отвѣта.
   Но прокуроръ молчалъ и, упершись взглядомъ въ чернѣйшій передъ нимъ садъ, такъ глубоко задумался, что ей надо было слегка дотронуться до его плеча, чтобъ заставить его очнуться.
   -- Что же, Евгеній Николаевичъ, рѣшаетесь вы намъ помочь или нѣтъ?-- спросила она.
   Въ голосѣ ея звучало замѣтное раздраженіе; молчаніе собесѣдника начинало ее безпокоить. Онъ быстро повернулся и, взявъ ея руку, съ чувствомъ ее пожалъ.
   -- Дорогая Софья Львовна! еслибъ вы только знали, какъ мнѣ прискорбно!
   Предисловіе это подѣйствовало на нее очень непріятно.
   -- Ну, и что-жь?-- прервала она его съ досадой.
   -- Не могу я, дорогая Софья Львовна, исполнить ваше желаніе, всей бы душой радъ, но не могу.
   Онъ скорчилъ печальную мину и опустилъ глаза къ полу, чтобъ не встрѣчаться съ пытливымъ взглядомъ, устремленнымъ на него.
   -- Во-первыхъ, вы ужасно преувеличиваете данную намъ власть; мы можемъ, конечно, въ извѣстныхъ случаяхъ, дѣйствовать самостоятельно, но это сопряжено почти всегда съ отвѣтственностью и, вообще, я лично такой врагъ всякаго шума, огласки, что на такого рода рѣшительныя мѣры положительно неспособенъ, это во-первыхъ, а во-вторыхъ, я вамъ долженъ сказать, что съ сегодняшняго дня между мною и Астафьевымъ не существуетъ больше никакихъ оффиціальныхъ отношеній...
   Онъ остановился на минуту, чтобъ насладиться недоумѣніемъ, выражавшимся на лицѣ его слушательницы, а затѣмъ продолжалъ со вздохомъ:
   -- Астафьеву разрѣшено жить, гдѣ ему угодно, и надзоръ съ него снятъ. Не знаю, извѣстно ли это князю; онъ всегда получаетъ почту нѣсколькими часами позже, чѣмъ я. У меня писарекъ одинъ рядомъ съ почтамтомъ живетъ и раньше всѣхъ забираетъ все, что приходитъ на мое имя.
   -- Что же теперь дѣлать?!
   Ужь по одному этому возгласу можно было судить, какъ улыбался Софьѣ Львовнѣ проектъ высылки Астафьева изъ N и какъ уповала она на содѣйствіе прокурора.
   Онъ пожалъ плечами.
   -- Не знаю, право, что вамъ и посовѣтовать. Впрочемъ, я долженъ сказать, что смотрю нѣсколько иначе, чѣмъ вы, на всю эту исторію. Я настолько знаю князя и настолько уважаю его... вѣдь, онъ замѣчательно умный человѣкъ, и, право же, не-вѣрится какъ-то, чтобъ изъ его романа съ этой дѣвицей вышло что-нибудь серьезное... Avant tout c'est ridicule, губернаторъ и вдругъ... Нѣтъ, я даже и представить себѣ не могу!... Ну, занимай онъ другой постъ, не требующій такой представительности, респектабельности... будь онъ военный, напримѣръ, полковой командиръ или дивизіонный даже, можно было бы скорѣе допустить...
   И въ подтвержденіе своихъ сомнѣній онъ краснорѣчиво развелъ руками.
   -- Да говорятъ же вамъ, что онъ просилъ меня приготовить княгиню къ мысли о разводѣ!-- волновалась Гальская.-- Какихъ вамъ еще доказательствъ?
   -- Но, вѣдь, вы сами же сознаете, что надо только выгадать время?
   -- Eh bien?
   -- Mais il faut le lasser partir, voila tout, тамъ... да тамъ ему въ глаза расхохочутся при первомъ словѣ о разводѣ, тамъ ему договорить не дадутъ.
   -- Вы думаете?
   -- Я въ этомъ увѣренъ. Да вы только представьте себѣ: вѣдь, ему тамъ шагу нельзя ступить, чтобъ не наткнуться на кого-нибудь изъ родственниковъ княгини. Эта мысль о разводѣ, mais cela fera un tapage! Нѣтъ, нѣтъ, съ такими женами не разводятся, Софья Львовна, -- прибавилъ онъ, покачивая головой. И, помолчавъ немного, онъ продолжалъ, съ усмѣшкой заглядывая ей въ глаза:-- Сознайтесь, qu'il y a du Стрыжовъ là dedans? Я сейчасъ его видѣлъ у васъ въ билліардной, такъ и сіяетъ... сейчасъ видно, что по уши втянуть въ какую-нибудь сложную интригу...
   -- Да что же за цѣль, помилуйте!
   -- Цѣль?-- со смѣхомъ переспросилъ прокуроръ.-- О, цѣль у него есть и, надо ему отдать справедливость, онъ достигаетъ ея какъ нельзя лучше; посмотрите, какъ у васъ сегодня оживленно, какъ всѣ разговорчивы и какой у всѣхъ довольный видъ...
   -- Знаете,-- продолжалъ, помолчавъ немного, прокуроръ,-- я не люблю Стрыжова и нахожу его человѣкомъ опаснымъ и не достойнымъ ни малѣйшаго уваженія, а, между тѣмъ, надо признаться, что, вѣдь, безъ него здѣсь было бы такъ скучно, такъ скучно, что хоть повѣситься, такъ въ ту же пору, parole d'honneur!
   Гальская промолчала на это, но въ душѣ не могла не сознаться, что прокуроръ отчасти правъ.
   

Глава X.

   Николай Ивановичъ только что поднялся съ постели. Былъ одиннадцатый часъ утра. Онъ сидѣлъ въ большомъ креслѣ, придвинутомъ къ открытому окну, и съ нетерпѣніемъ, свойственнымъ выздоравливающему, ждалъ завтрака. Яркій майскій день, пробиваясь сквозь бѣлую коленкоровую стору, спущенную передъ открытымъ окномъ, озарялъ ослѣпительнымъ блескомъ маленькую гостиную, временно превращенную въ спальню. Пронизываясь въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ стора не плотно прилегала къ стѣнѣ, золотые лучи солнца горѣли трепетными пятнами на халатѣ хозяина, задѣвая, при каждомъ его движеніи, то клокъ его сѣдыхъ длинныхъ волосъ, откинутыхъ назадъ съ высокаго, перерѣзаннаго морщинами лба, то блѣдныя похудѣвшія руки; перебѣгали они также по накрытому столику, стоявшему передъ нимъ, весело переливаясь разноцвѣтными искорками на стеклѣ и фаянсѣ незатѣйливаго прибора. Зацѣпляли эти лучи мимоходомъ и кошку, Фисташку, пріютившуюся на колѣнахъ Николая Ивановича.
   Фисташка проявилась въ домѣ во время болѣзни хозяина и такъ упорно противилась усиліямъ Анисьи отвадить ее отъ посѣщеній ихъ кухни, что, наконецъ, ее прискучило выгонять и она мало-по-малу окончательно водворилась здѣсь на постоянное жительство, стала безпрепятственно прогуливаться по столовой и по корридору, а. также проникла и въ комнату больнаго, который возъимѣлъ къ ней капризную слабость.
   Это было безобразное животное, грязно-сѣроватаго цвѣта, съ желтыми, точно выжженными пятнами, длинное и худое, съ облѣзлой мѣстами шерстью отъ экскурсій по крышамъ и неудачныхъ столкновеній съ исконными врагами собачьей породы. При одномъ изъ этихъ столкновеній одно ухо у нея совсѣмъ отгрызли, да и другое порядкомъ таки обкарнали. Отсутствіе ушей придавало Фисташкѣ нѣчто до высочайшей степени комичное, напоминающее забавную мордочку обезьяны.
   Недаромъ старалась такъ настойчиво Фисташка внѣдриться въ домъ Марьи Петровны, предчувствовала, вѣрно, какая счастливая перемѣна жизни ожидаетъ ее здѣсь. Николай Ивановичъ такъ привязался въ ней, что только тогда и спалъ спокойно, когда Фисташка, свернувшись клубочкомъ на его постели, грѣла ему ноги. Этого было достаточно, чтобъ и Аня, и Марья Петровна, и Анисья полюбили новую жиличку и кормили ее на убой. Въ благодарность за ласку и заступничество, Фисташка добрѣла не по днямъ, а по часамъ, и, по мѣрѣ того, какъ отъ спокойной и привольной жизни заростали сѣдоватымъ пушкомъ облысѣвшія мѣста на ея тѣлѣ, набиралась она самостоятельности и смѣлости настолько, что громкимъ и настойчивымъ мяуканьемъ изъявляла свои претензіи на блюдечко сливокъ съ бѣлымъ хлѣбомъ, когда господа садились кушать чай, и, высмотрѣвъ себѣ уютное мѣстечко на чьихъ-нибудь колѣнахъ, смѣло прыгала на него и примащивалась тутъ, ни мало не заботясь о томъ, рады ли ей, или нѣтъ.
   Въ описываемое нами утро Фисташка свернулась на колѣнахъ Николая Ивановича и, блаженно млѣя, подъ теплыми лучами майскаго солнышка, тихо мурлыкала, щуря свои желтые глаза. Хозяинъ же ея, слегка мучимый голодомъ, безпрестанно поглядывалъ на полурастворенную дверь въ столовую, изъ которой доносился вкусный запахъ изъ кухни.
   -- Сейчасъ, Фисташка, сейчасъ, кисурочка,-- приговаривалъ онъ, лаская безобразную, безухую голову своей любимицы.-- Сейчасъ намъ дадутъ покушать, глупая, сейчасъ... Что они тамъ такъ долго? Анисья!-- позвалъ онъ, услышавъ шаги въ сосѣдней комнатѣ и звонъ посуды у буфета.
   -- Чего вамъ?-- откликнулись ему оттуда.
   -- Что-жь вы тамъ съ завтракомъ-то проклажаетесь?
   -- Сейчасъ, повремените маленько, я не ту говядину съ базара принесла, Марья Петровна побѣгла мѣнять... Вѣдь, вамъ бифтекъ надоть?
   -- Бифштексъ, бифштексъ. Да не пережарь, смотри, по намеднишному; надо, чтобъ съ кровью.
   -- Да ужь не безпокойтесь, я съ него таперича глазъ не спущу. Это намеднись меня въ переднюю вызвали съ доктора пальто сымать, онъ у меня и тово, пригорѣлъ маненечко.
   -- Ну, ладно, ладно, ступай себѣ, и какъ готово будетъ, такъ и неси.
   На улицѣ загрохотали колеса. Николай Ивановичъ приподнялъ край сторы и выглянулъ изъ окна. Это ихъ приходскій священникъ отъ Михаила Архангела, отецъ Петръ, толстый и сѣдой, какъ лунь, въ широкополой рясѣ и рыжемъ подрясникѣ, гладко натянутомъ на кругломъ, выпяченномъ брюхѣ, ѣхалъ въ телѣжкѣ на свой хуторокъ, подъ горой, въ двухъ верстахъ отъ города. Телѣжка была новая, сбруя блестѣла, лошадка была сытенькая и крѣпкая; у батюшки изсиня красныя щеки надулись отъ усилій ее сдерживать, чтобъ не пустилась вскачь, а чтобъ остановить ее передъ окномъ, изъ котораго выглядывалъ Астафьевъ, онъ долженъ былъ опрокинуться всѣмъ туловищемъ назадъ.
   Когда, наконецъ, лошадь стала, онъ, не выпуская возжей изъ лѣвой руки, снялъ правой шляпу и освѣдомился о здоровья Николая Ивановича.
   -- Поправляетесь помаленечку?-- спросилъ онъ съ привѣтливо-заискивающей улыбкой.
   -- Слава Богу. Вотъ только эта слабость проклятая, а то бы ничего. А вы это куда?
   -- Да, вотъ, ребята намеднись сказывали, быдто тиролька наша заскучала, такъ провѣдать ее ѣду. Изъ аптеки разнаго снадобья прихватилъ, по указанію Семенъ Семеныча, на цѣлыхъ на шесть гривенъ. Онъ, Семенычъ-то, хоша только фельдшеръ, однако, и скотину пользовать не гнушается и даже не въ примѣръ лучше всякаго ученаго ветеринара. Я его хвалю за это, иная скотина полезнѣе человѣка въ домѣ и тоже тварь Божія, и въ писаніи про нее сказано: "аще и скоты милуетъ", помните? Вѣдь, намъ она, тиролька-то, если все посчитать, больше чѣмъ въ двѣсти рублей обошлась, не очень-то пріятно такой животины лишиться.
   -- Что за пріятность! Да она, можетъ, такъ?
   -- Дай-то Господи! А барышня ваша здорова?
   -- Ничего.
   -- Про Марью Петровну не спрашиваю. Забѣгала какъ-то къ намъ надняхъ... Цвѣтетъ!
   -- Что ей дѣлается!-- съ довольной усмѣшкой замѣтилъ Астафьевъ.-- Каждую недѣлю фунтика на полтора жирку прибавляется, скоро въ дверь не влѣзетъ.
   -- Ужь вы скажете! Добрая она у васъ и безхитростная, вотъ что я вамъ доложу,-- распространялся попъ, вынимая клѣтчатый платокъ изъ кармана и обтирая крупныя капли пота, выступившія на его лицѣ.-- Давно ужь мы съ попадьей ее знаемъ, еще какъ въ дѣвицахъ при матушкѣ своей жила, и съ покойнымъ супругомъ, Василіемъ Никанорычемъ, вотъ какъ теперь съ вами... Крутенекъ былъ покойникъ, не тѣмъ будь помянутъ, житье ей за нимъ было несладкое, много горючихъ слезъ пролила, много горя всякаго и разоренія видѣла!... Я всегда говорю: ты пойми прежде, а потомъ и осуждай. Осуждать-то легко, если безъ понятія, а ты вникни... тоже, языкъ то насчетъ ближняго чесать, не очень-то похвалятъ за это, а надо и о спасеніи души позаботиться, чтобъ какъ здѣсь, такъ и тамъ, значитъ... Кто изъ насъ безъ грѣха? Такъ-то-съ.
   -- Кто безъ грѣха!-- машинально согласился Николай Ивановичъ.
   Онъ былъ слишкомъ занятъ мыслью о завтракѣ, чтобъ углубляться въ смыслъ пріятныхъ рѣчей о. Петра, который, видимо, гнулъ къ тому, чтобы привести его въ хорошее расположеніе духа, и затѣмъ совершенно неожиданно произнесъ:
   -- А мы къ вамъ съ просьбицей, Николай Ивановичъ,-- проговорилъ онъ приниженно-заискивающимъ голосомъ.-- Ужь не откажите, сдѣлайте ваше одолженіе!
   -- Что такое?
   -- Въ долгу не останемся, чѣмъ только можемъ... Ермолашка-то нашъ, вѣдь, опять на экзаменѣ провалился.
   -- Ну! Изъ латыни, вѣрно?
   -- Нѣтъ, изъ греческаго. Изъ латыни у него сошло съ грѣхомъ пополамъ, а вотъ въ греческомъ и сплоховалъ. Хотѣли ужь выгонять. Вѣдь, онъ, верзила этакій, второй годъ въ томъ же классѣ. Насилу переэкзаменовку я ему вымолилъ... со слезами, можно сказать. Вотъ они, дѣтки-то, каковы! Круглый годъ лѣнятся, шалберничаютъ, а родитель распинайся изъ-за нихъ.
   -- Вамъ что же отъ меня-то нужно? Чтобъ я имъ занялся, что ли?
   -- Да, ужь сдѣлайте ваше одолженіе, Николай Ивановичъ.
   Онъ снялъ шляпу и наклонилъ голову, причемъ нечаянно передернулъ возжами. Лошадь рванулась впередъ, но ее тотчасъ же энергично осадили назадъ.
   -- Тпррру! Стой! Куда? Стой!
   И, снова обращаясь къ Астафьеву, который съ улыбкой смотрѣлъ на эту сцену, онъ продолжалъ начатый разговоръ.
   -- Мы всѣмъ, чѣмъ только можемъ, какъ и въ запрошломъ году, когда вы его изъ латыни подготовили... Все, что Марья Петровна прикажетъ, и крупы, и муки, и овощей всякихъ... Въ новѣйшемъ году цвѣту на яблоняхъ -- сила! Такого цвѣта старожилы и не запомнятъ... Если только червь не нападетъ, ну, тогда какихъ только угодно сортовъ, анисовки ли, титовки, чернаго ли дерева, Марья Петровна пусть только пріѣзжаетъ, мы ей прямо въ корзины съ деревовъ накладемъ.
   -- Ладно, ладно, вотъ поправлюсь, деньковъ черезъ десять, тогда и присылайте вашего малаго.
   -- А также меду сотоваго и ягодъ на варенье, да на наливки, и всего прочаго,-- продолжалъ попъ.
   Николай Ивановичъ нетерпѣливо его прервалъ.
   -- Да ладно ужь, говорятъ вамъ, что ладно. Пусть тамъ Марья Петровна съ вашей попадьей разсчитывается.
   -- Я къ тому говорю, что намъ все это возможно, по той причинѣ, что добра этого у насъ такъ много, что дѣвать некуда, а вамъ по хозяйству безъ этого нельзя, и чѣмъ все это на базарѣ за чистыя денежки пріобрѣтать... Тпррррууу!
   Лошаденка положительно дольше стоять не хотѣла и такъ рвалась впередъ, что попъ долженъ былъ ухватиться за края телѣжки, чтобъ не вывалиться изъ нея.
   -- Такъ можно, значитъ, попадью вашимъ согласіемъ насчетъ Ермолашки порадовать?-- спросилъ онъ, задыхаясь отъ усилій сдержать свою ретивую лошадку.
   -- Можно, можно. Отправляйтесь себѣ съ Богомъ; вѣдь, вамъ къ вечернѣ назадъ надо?
   -- Такъ мы къ вамъ Ермолашку на будущей недѣлѣ предоставимъ.
   -- Предоставьте.-- И, улыбнувшись новой мысли, блеснувшей у него въ умѣ:-- У васъ, говорятъ, отъ тирольки телка есть?-- спросилъ Николай Ивановичъ.
   -- Вы отъ кого слышали? Попадья, вѣрно, Марьѣ Петровнѣ хвасталась? Телка -- красота, одно слово; вся въ мать. И только возни съ ними, я вамъ скажу! Совсѣмъ другой уходъ требуется, что за нашими. Если, къ примѣру сказать, послѣ дойки ей вымя не обмыть, бѣда! Да чтобъ солома была всегда свѣжая и соли въ препорцію, а зимой пойло теплое, другаго и пить не станетъ. Мы съ попадьей думаемъ телку-то продать, право, ну ее въ Богу! Посѣдѣешь округъ такой деликатной скотины: такой за ней надо уходъ.
   -- Продайте намъ.
   Попъ удивился этому предложенію.
   -- Вамъ? Такъ что-жь? Съ удовольствіемъ, -- поспѣшилъ онъ прибавить, поразмысливъ немножко.-- Вамъ, такъ вамъ, не все ли равно кому продавать?
   -- Мы замъ настоящую цѣну дадимъ.
   -- Что объ этомъ толковать!
   -- Я это потому придумалъ, что у насъ все равно доски да бревна такъ на дворѣ валяются, безъ всякаго употребленія. Можно сарайчикъ за баней воздвигнуть, мѣста много.
   -- Мало ли у васъ мѣста! Вѣдь, покойный Василій Никанорычъ другой домъ, больше этого, собирался строить.
   -- Вотъ я и думаю: если теперь завести корову, какое это развлеченіе для Марьи Петровны будетъ!
   -- Еще бы не развлеченіе! Да хорошей хозяйкѣ больше и удовольствія нѣтъ, какъ съ коровой. У меня попадья просто души въ нихъ не чаетъ. Лѣтомъ изъ хутора не выживешь, да и зимой, ни въ какой морозъ не удержишь ее дома какъ заскучаетъ по скотинѣ; вьюга ли, мятель ли, ей все равно, безъ того не можетъ, чтобъ разъ въ недѣлю на хуторѣ не побывать, на коровушекъ своихъ да на свиней не посмотрѣть. Послѣднее время къ свиньямъ пристрастилась. Тоже и за этой тварью уходъ требуется. А развѣ на работницъ полагаться возможно? Какъ начнешь съ нихъ взыскивать, такъ сейчасъ: пожалуйте разсчетъ. Выгонишь одну, другую надо искать; вся жизнь только въ этомъ проходитъ. Да у насъ, я вамъ скажу, во всемъ домѣ только и разговору, что про коровъ да про свиней; кто ни придетъ, попадья моя сейчасъ радости свои сообщаетъ: съ такой-то свиньи столько-то сала вытопили, а съ другой столько-то; эта корова отелилась, у энтой молока на полгоршка прибавилось... Да вамъ Марья Петровна сказывала, вѣрно?
   -- Сказывала. Такъ рѣшено, значитъ? Тиролькина телка за нами?
   -- За вами, за вами. А хорошо, что вы мнѣ сказали, на нее ужь давно становой зарится. Да не хотѣлось, признаться сказать, съ нимъ дѣло-то имѣть. Получки съ нихъ туги, съ становыхъ-то.
   -- Я вамъ сейчасъ и задатокъ... Вы что за нее хотите?
   -- Полноте, какой тамъ задатокъ! Да вы ее еще и не видѣли. Выберите-ка денекъ потеплѣе, да пріѣзжайте къ намъ на хуторъ съ Марьей Петровной, погуляете на свѣжемъ воздухѣ, да кстати и на тирольку съ телкой посмотрите.
   -- Ну, ладно. Никакъ это Алексѣй Алексѣичъ сюда шествуетъ?-- спросилъ Николай Ивановичъ, высовываясь изъ окна, чтобъ лучше разсмотрѣть человѣка, переходившаго черезъ улицу прямо къ ихъ дому.
   Попъ обернулся въ ту же сторону.
   -- Онъ самый и есть. Къ вамъ, вѣрно. Счастливо оставаться! Ну, ты, оглашенная, трогай, что ли!
   О. Петръ передернулъ возжами, телѣжка покатилась, а на ея мѣстѣ у окна очутился Часовниковъ.
   Этотъ шелъ на службу въ губернское правленіе.
   -- Что такъ поздно?-- полюбопытствовалъ Астафьевъ.
   -- Да дѣло такое вышло, никакъ нельзя было раньше,-- съ кроткой своей улыбкой отвѣчалъ скромный партнеръ Николая Ивановича.-- Жена сегодня блины затѣяла.
   -- Вотъ это резонъ. И хорошо удались?
   -- Ничего. У нея завсегда удаются; она мастерица блины печь.
   -- Гречневые или красные?-- заинтересовался Николай Ивановичъ, котораго все сильнѣе и сильнѣе разбиралъ аппетитъ.
   -- Красные. Мы хотѣли было вамъ стопочку послать, да не знали, можно ли вамъ ихъ кушать-то? Вѣдь, васъ, поди-чай, все еще на діэтѣ держатъ?
   -- И не говорите!-- съ досадой махнулъ рукой Николай Ивановичъ.-- Такъ надоѣли мнѣ этой діэтой, такъ надоѣли, что я ихъ, кажется, всѣхъ къ чорту пошлю! Ну, какой тутъ смыслъ, вы только подумайте: человѣку до смерти ѣсть хочется, быка бы цѣльнаго, кажется, слопалъ, а его на манныхъ кашицахъ да на компотахъ изъ чернослива держутъ?
   -- Да если все прочее-то во вредъ?
   -- Какой тамъ вредъ! Никакого нѣтъ вреда. Вотъ я вамъ разскажу по секрету...-- Онъ оглянулся, чтобъ убѣдиться, что никто его не подслушиваетъ, и продолжалъ съ веселой усмѣшкой, таинственно понижая голосъ:-- Забрелъ это я вчера въ кухню, вотъ объ эту пору. Анисья кашу со щами уплетаетъ... гречневую, знаете, изъ той крупы, что зернышко къ зернышку. А щи-то изъ кислой капусты, жирные, прежирные. Соблазнился я, ну ужь, думаю, куда ни шло! Цѣлую тарелку этой каши со щами и спроворилъ, честное слово! И ничего. Вотъ вамъ и докторскія предписанія! Вечеромъ этотъ шутъ гороховый Стрыжовъ забрелъ провѣдать; пульсъ, говоритъ, у васъ совсѣмъ нормальный, можете завтра кусочекъ жаренаго мяса скушать. "А кашки гречневой со щами можно?" -- спрашиваю. Какъ закричитъ: "Что вы, съ ума сошли? Да вамъ такихъ тяжелыхъ кушаньевъ еще съ мѣсяцъ, по крайней мѣрѣ, нельзя ѣсть". Ну, вотъ вамъ и докторъ! Да что тутъ толковать, ничего-то они съ своей наукой не понимаютъ, вотъ что я вамъ скажу.-- И, снова махнувъ рукой, онъ вернулся къ блинамъ, которыми угощался сегодня его пріятель.-- Славная это штука блины, я вамъ скажу, особенно когда съ икрой... А теперь она дешева должна быть,-- вспомнилъ онъ,-- вѣдь, теперь самый ловъ.
   -- Ловъ. Вчера во какого осетра къ тестю приволокли. Икры изъ него фунтовъ десять повыскребли. Вотъ изъ-за этой самой икры моя Варвара Ивановна блины-те и затѣяла. Стерлядь тоже теперича нипочемъ,-- прибавилъ Часовниковъ, помолчавъ немного,-- особливо мелкая.
   И оба задумались, каждый о своемъ.
   -- Ушицу бы изъ нея, да съ растегаемъ, знатно!-- облизнулся Николай Ивановичъ.-- Да гдѣ ужь! Вотъ что и позволеното, бифштекса кусочекъ да яйца въ смятку, и того не дождусь... Анисья! Что вы тамъ съ завтракомъ-то сѣли?-- закричалъ онъ. И, снова обращаясь къ пріятелю, стоявшему подъ окномъ, онъ продолжалъ съ благодушной усмѣшкой:-- Раздразнили вы меня, батенька, вашими блинами! Ужь и раньше ѣсть мнѣ хотѣлось, ну, а теперь просто...
   И онъ снова позвалъ Анисью, но и на второй зовъ его никто не откликнулся, и Часовниковъ замѣтилъ, что заняты, вѣрно, на кухнѣ, оторваться не могутъ.
   -- А я, Николай Ивановичъ, хотѣлъ съ вами насчетъ нашего Ѳедьки посовѣтоваться,-- нерѣшительно началъ онъ, почесывая за ухомъ.
   -- Что такое?
   -- Да учить его пора, десятый годъ пошелъ.
   -- Такъ что-жь?
   -- Да вотъ, мы съ Варварой Ивановной и не знаемъ... Если теперича въ городское училище его посылать, баловство одно выйдетъ и больше ничего, а намъ съ женой хотѣлось бы его поблагороднѣе и чтобъ науки всякой побольше, и поэтому въ гимназію... ужь по той причинѣ, что чѣмъ чортъ не шутитъ; малый онъ шустрый и если да первымъ кончитъ, да еще съ медалью... сами понимаете, какая тогда ему судьба можетъ выйти.
   -- Если даже и не первымъ выйдетъ и безъ медали, и то будетъ хорошо,-- сказалъ Николай Ивановичъ.
   -- Ну, вотъ видите, если даже и не первымъ. Значитъ, надо всячески стараться, чтобъ ему это предоставить. А какія у насъ средства на это? Можно прямо сказать, что никакихъ. Я съ этой службой проклятой и то малое, что зналъ, все перезабылъ, такъ что даже и по книжкѣ ничего не ногу объяснить, потому самъ ничего не понимаю, а жена...-- Его гладко выбритое лицо, съ бакенбардами котлетками, конфузливо осклабилось.-- Блины она хорошо печетъ, это точно, а что до прочаго...
   -- Ничего прочаго отъ бабы и не требуется,-- прервалъ его Николай Ивановичъ.-- Присылайте-ка ко мнѣ вашего Ѳедьку, я съ нимъ займусь. Мнѣ все равно, вѣдь вы знаете, я съ ребятишками люблю возиться.
   Растроганный Алексѣй Алексѣевичъ разсыпался въ благодарностяхъ.
   -- Я, Николай Ивановичъ, просто и не знаю... видитъ Богъ... ужь именно можно сказать...
   -- Ну, что тамъ, развѣ не все равно? Полноте, пожалуйста, у меня не одинъ вашъ Ѳедька будетъ заниматься, вонъ, отецъ Петръ сейчасъ подъѣзжалъ, тоже за этимъ. Оболтуса его надо въ греческомъ подковать къ осени, чтобъ переэкзаменовку выдержалъ. Да и не онъ одинъ,-- прибавилъ съ усмѣшкой Астафьевъ,-- стоитъ только кличъ кликнуть, со всѣхъ сторонъ набѣгутъ съ ребятами.
   -- Какъ не набѣжать!-- согласился Часовниковъ. И, пытливо глянувъ на него: -- Вамъ бы, Николай Ивановичъ, школу открыть, право,-- проговорилъ онъ нерѣшительно.
   -- Эка вы!
   Веселый, беззаботный тонъ этого восклицанія подбодрилъ робкаго чиновника.
   -- Право. Съ княземъ нашимъ вы въ такихъ, можно сказать, дружескихъ отношеніяхъ, что никакой препоны вамъ ни съ какой стороны не будетъ...
   -- Ну, ну, рано еще толковать объ этомъ, батенька,-- все съ той же добродушной усмѣшкой прервалъ его Николай Ивановичъ.-- А Ѳедьку вашего присылайте, деньковъ такъ черезъ пять, мы съ нимъ и начнемъ зубрить.
   -- Спасибо вамъ,-- сказалъ Часовниковъ, съ чувствомъ пожимая протянутую ему изъ окна руку.
   -- Да и сами заходите какъ-нибудь вечеркомъ; давно ужь мы съ вами въ шахматы не играли,-- закричалъ ему вслѣдъ Николай Ивановичъ.
   И, поглядѣвъ еще съ минуту на пыльною улицу, залитую золотомъ солнечныхъ лучей, онъ усѣлся на прежнее мѣсто, откинулъ голову на спинку кресла, вытянулъ ноги и, отыскавъ глазами Фисташку, которая терлась у ножки столика съ пустымъ приборомъ, захватилъ ее за кожу у загривка и, положивъ на колѣна, сталъ ее гладить.
   Солнце поднималось все выше и выше. Разговоры съ пріятелями такъ развлекли Николая Ивановича, что на нѣкоторое время онъ даже забылъ и о завтракѣ. Собственно мыслей въ головѣ не было, а чувствовалась только пріятная истома во всемъ тѣлѣ, а въ умѣ мелькали отрадныя представленія. Какъ часто бываетъ послѣ продолжительной и мучительной болѣзни, онъ чувствовалъ себя обновленнымъ не только физически, но и нравственно. Въ ослабѣвшемъ организмѣ, истощенномъ лишеніями и постомъ, на одно только и хватало силъ -- наслаждаться постепенно возвращающейся жизнью, ни на что больше. Съ души точно смыло всѣ слѣды раздражительнаго озлобленія, которымъ онъ терзался почти постоянно все время, предшествовавшее приступу бѣлой горячки. Природная безпечность, добродушіе брали верхъ надъ тяжелыми и мрачными чувствами, навѣянными независимыми отъ него обстоятельствами, и смутно, какъ во снѣ, припоминалось то, что раньше сердило и раздражало. Хотѣлось все это забыть, отъ всего этого отвернуться, хотя бы на время... отдохнуть хотѣлось.
   По корридору раздались торопливые шаги и вошла Аня.
   При первомъ взглядѣ на дочь Николай Ивановичъ почувствовалъ, что благодушное настроеніе его будетъ нарушено, и его непріятно покоробило при этой мысли.
   Поняла инстинктивно и Фисташка, что теперь не до нея, и, не дождавшись, чтобъ ее прогнали, сама соскочила съ колѣнъ своего господина и тихими, медленными шагами, степенно волоча хвостъ, удалилась къ другому окну, гдѣ и растянулась, не спуская сердитаго взгляда съ нарушительницы ея кейфа.
   Аня явилась съ важнымъ извѣстіемъ; глаза ея блестѣли, на щекахъ вспыхивалъ румянецъ и сдержанное волненіе проглядывало во всѣхъ ея движеніяхъ, а также и въ улыбкѣ и въ пытливо тревожномъ взглядѣ, которымъ она смотрѣла на отца.
   Давно ужь не видѣлъ онъ ее такой. Впрочемъ, послѣдніе два мѣсяца они, вообще, мало видѣлись; во время его болѣзни она входила взглянуть на него только тогда, когда онъ спалъ: такъ боялась она раздражать его своимъ присутствіемъ, а съ тѣхъ поръ, какъ онъ сталъ поправляться, бѣдная Аня сама переживала такую мучительную нравственную пытку, что не въ силахъ была притворяться спокойной и веселой, а потому избѣгала оставаться съ отцомъ наединѣ; при постороннихъ же она молчала больше и пользовалась каждымъ удобнымъ случаемъ уйти въ свою комнату.
   -- Что такое? -- спросилъ Николай Ивановичъ съ худо скрытой досадой въ голосѣ.-- Что случилось? У тебя такой торжественный видъ. Какъ будто и не вѣсть съ какой радостью явилась.
   -- Правда, папа, я съ радостью... Ты свободенъ... совсѣмъ, совсѣмъ свободенъ. Ты можешь жить, гдѣ ты хочешь, можешь заниматься всѣмъ, чѣмъ тебѣ вздумается, ты свободенъ,-- повторяла она съ возрастающимъ волненіемъ, очень быстро, не давая ему времени опомниться и прерывая свою рѣчь поцѣлуями, которыми она осыпала его лицо и руки.-- Мы уѣдемъ отсюда и опять заживемъ по прежнему... теперь это можно... Ты откроешь въ Петербургѣ школу или такъ будешь давать уроки, я тоже буду учиться... Ахъ, папа, папа! Какое счастье, что мы можемъ уѣхать отсюда! Еслибъ ты только зналъ, какое это счастье!
   -- Ужь и счастье!-- скептически усмѣхнулся онъ.-- Намъ ли о счастьѣ мечтать? Не до жиру, а быть бы только живу, и за то спасибо,-- прибавилъ онъ со вздохомъ.
   Но она его не слушала и продолжала говорить, сбивчиво и торопливо, чтобъ заглушить боль, щемящую ей сердце, и при этомъ губы ея корчились въ усмѣшку и взглядъ дѣлался растеряннымъ отъ усилій выражать радость. Всего больше, кажется, боялась она, что ее прервутъ, не давши договорить все, что ей нужно было высказать.
   -- Марья Петровна съ нами поѣдетъ, я ее уговорю... О! непремѣнно, непремѣнно уговорю!-- поспѣшила она отвѣтить на недоумѣвающій взглядъ, которымъ онъ встрѣтилъ это заявленіе.-- Вѣдь, я понимаю, что тебѣ безъ нея нельзя, что она тебѣ нужна... ты привыкъ къ ней, зачѣмъ вамъ разставаться? Это вовсе, вовсе не нужно... Постой, дай мнѣ договорить... Марья Петровна будетъ жить съ нами, домъ свой она продастъ или отдастъ внаймы, и тогда ей будетъ все равно, гдѣ ни жить... У нея никого нѣтъ на свѣтѣ дороже тебя... Ты видишь, мы съ нею ладимъ, она добрая, а, главное, любитъ тебя, вотъ что главное... за это-то я и полюбила ее... право, папа, я ее полюбила.
   -- Полюбила? Ну, спасибо, спасибо... Только...-- Онъ усмѣхнулся и подозрительно глянулъ на нее.-- На что мы тебѣ? Вотъ я чего не понимаю.
   -- Ахъ, папа, папа!-- вскричала она, кидаясь къ нему на шею и обвивая обѣими руками его голову.-- У меня, кромѣ тебя, никого нѣтъ! И еслибъ ты только зналъ...
   "Какъ я его люблю! Какъ онъ мнѣ милъ! Какъ больно его отталкивать, отталкивать счастье, когда оно такъ близко, такъ возможно!" -- вотъ что рвалось у нея изъ сердца, но слова эти не выговаривались и она продолжала безсвязно лепетать:
   -- Еслибъ ты только зналъ... уѣдемъ отсюда... я не могу здѣсь больше... мнѣ слишкомъ тяжело... я не могу... Дай мнѣ жить для тебя, для тебя одного!... Дай мнѣ тебя любить... мнѣ это теперь такъ нужно, такъ нужно...
   Голосъ ея дрогнулъ, что-то вродѣ стона прозвучало въ немъ и она разрыдалась.
   Николай Ивановичъ окончательно растерялся. Онъ былъ изъ тѣхъ мужчинъ, которые не переносятъ женскихъ слезъ. И съ чего это она такъ разнервничалась? Извѣстіе пріятное, правда, но ужь не на столько же, чтобъ съ ума сходить отъ радости. Это ей хочется скорѣе вонъ отсюда, въ Петербургъ, мелькало у него въ умѣ, въ то время какъ дочъ его плакала, прижавшись лицомъ къ его плечу... Ну, объ этомъ надо еще подумать. Уѣхать-то легко, а какъ бы не раскаиваться потомъ. Здѣсь его всѣ знаютъ, здѣсь и уроки можно найти скорѣе, чѣмъ въ Петербургѣ, да и во всѣхъ отношеніяхъ торопиться выѣздомъ изъ N нѣтъ никакого резона... Съ нѣкоторыхъ поръ до него опять стали доходить слухи объ учительской семинаріи, которую земство подумывало здѣсь учредить, по совѣту губернатора; можетъ, и устроиться что-нибудь въ этомъ родѣ.
   -- Ну, полно, полно, чего тамъ! Успокойся,-- говорилъ онъ, пытаясь освободиться изъ объятій дочери.
   Но она все крѣпче и крѣпче прижималась къ нему.
   -- И откуда у тебя это извѣстіе? Кто тебѣ сказалъ?-- спросилъ онъ.-- Письмо, вѣрно, получила изъ-за границы?
   -- Вотъ!
   И, задыхаясь отъ волненія, не отрывая лица отъ его плеча, она стремительнымъ движеніемъ протянула ему перемятое письмо, которое судорожно сжимала въ рукѣ.
   -- Пусти же,-- проговорилъ онъ со смѣхомъ,-- ты такъ въ меня вцѣпилась, что я не ногу пошевелить ни рукой, ни ногой.
   Она почти безъ чувствъ спустилась на полъ и продолжала судорожно рыдать, обнимая его колѣна и прижимаясь къ нимъ лицомъ, а онъ развернулъ записку и пробѣжалъ слѣдующія строки, наскоро начертанныя незнакомой рукой, въ безпорядочномъ смятеніи чувствъ и мыслей:
   "Отецъ вашъ свободенъ! Приду самъ сегодня вечеромъ подтвердить ему эту радостную вѣсть. Ради Бога, устройте такъ, чтобъ намъ еще разъ повидаться... ваше рѣшеніе меня убиваетъ... я не могу вѣрить, чтобъ оно было окончательно, не могу, это было бы слишкомъ ужасно..."
   Слѣдовало еще нѣсколько строкъ, полныхъ страстной любви, страха, тоски и отчаянья, а затѣмъ подпись,-- единственное слово, четко написанное во всемъ письмѣ.
   -- Оффиціальнаго извѣщенія, вѣроятно, еще нѣтъ,-- раздумчиво произнесъ Николай Ивановичъ, складывая письмо,-- князю это частнымъ образомъ сообщаютъ.
   Онъ говорилъ совершенно спокойно. Аня подняла голову и глянула ему въ глаза. И въ глазахъ ничего особеннаго нельзя было прочесть... Что-жь это такое? Неужели онъ не понялъ письма?
   Онъ прочиталъ изъ него только первыя двѣ строчки: такъ мало интересовало его то, что происходило между его дочерью и княземъ. Онъ видѣлъ какія-то каракули, изъ которыхъ были составлены слова, лишенныя для него всякаго смысла. Слова эти въ нему не относились, стоило ли ихъ разбирать?
   Она все это понимала теперь, совсѣмъ ясно, и странный, непонятный холодъ сталъ ее охватывать. Зачѣмъ дала она ему прочесть это письмо? Она сама себя не помнила, когда это сдѣлала, только этимъ и можно объяснить такой безсмысленный поступокъ! Кинуться къ нему искать опоры, защиты... Защиты отъ кого? Отъ самой себя... О, какое безуміе! Развѣ тутъ кто-нибудь можетъ помочь? Никто! Надо одной, совсѣмъ одной... Хорошо, что онъ не прочелъ до конца, хорошо, что онъ не потребовалъ объясненія... Чтобы она ему сказала, еслибъ онъ потребовалъ объясненій, спросилъ бы, что это значитъ? Спросилъ бы холодно, съ усмѣшкой, тѣмъ недовѣрчивымъ тономъ, съ которымъ онъ почти всегда обращается съ нею?... О! какъ хорошо, что онъ не. прочелъ! Взять у него скорѣе назадъ, взять... Этотъ клочекъ бумаги, вѣдь, это единственное ея сокровище, вѣдь, у нея ничего больше не остается отъ любимаго человѣка, ничего! Въ немъ повторяется то, что онъ говорилъ ей въ ночь ихъ перваго и послѣдняго любовнаго свиданія, когда онъ плакалъ у ея ногъ, прижимался лицомъ къ ея рукамъ, умолялъ ее вѣрить, что она его жизнь, его счастье, его любовь... Какъ могла она разстаться съ этимъ письмомъ? Если ей не отдадутъ его, что будетъ она покрывать поцѣлуями и перечитывать? Надъ чѣмъ будетъ она плакать въ минуты нестерпимой тоски?
   Она протянула руку за запиской, въ смертельномъ страхѣ, что отецъ вздумаетъ, пожалуй, перечитывать ее, но онъ тотчасъ же возвратилъ ее съ какой-то шуткой относительно неразборчиваго почерка князя и ничего не замѣтилъ при этомъ, ни ея блѣдности, ни отчаянья, выражавшагося въ ея взглядѣ, ни лихорадочной поспѣшности, съ которой она схватила письмо и опустила его въ карманъ. Въ эту минуту Анисья входила съ двумя тарелками въ рукахъ; на одной дымился сочный кусокъ мяса, на другой лежали два яйца подъ салфеткой, и Николай Ивановичъ сталъ торопливо расчищать мѣсто на столѣ для давно ожидаемыхъ кушаньевъ, а затѣмъ онъ съ большимъ аппетитомъ принялся ѣсть.
   Аня смотрѣла на него пристальнымъ, растеряннымъ взглядомъ. Онъ замѣтилъ это только тогда, когда весь бифштексъ былъ съѣденъ.
   -- Изумляешься моему аппетиту?-- спросилъ онъ съ усмѣшкой.-- Да, аппетитъ у меня теперь знатный. Съ ранняго утра и до поздней ночи только и думаю, что объ ѣдѣ.
   Ей было очень тоскливо. Нѣсколько разъ пыталась она встать, чтобъ уйти, но не трогалась съ мѣста. Жутко было какъ-то оставаться одной, слишкомъ ужь холодно, мрачно и безнадежно; здѣсь, все-таки, какъ будто можно было ждать чего-то, къ чему-то прицѣпиться, чтобъ жить.
   Николай Ивановичъ принялся за яйца.
   -- Вотъ сегодня, напримѣръ, какъ проснулся, такъ сталъ придумывать, какимъ бы новымъ кушаньемъ угостить себя, и придумалъ... Марья Петровна, -- обратился онъ къ входившей хозяйкѣ,-- достали вы телячью почку на рынкѣ?
   -- Достала, достала, вотъ только позволитъ ли докторъ-то.
   Лицо его омрачилось.
   -- Ну его къ чорту! Очень нужно ему говорить!-- проворчалъ онъ капризно.
   -- Да какъ же несказать-то? Вотъ какъ опять расхвораетесь, возись тогда съ вами.
   -- Попросилъ бы я васъ не умничать, сударыня, вотъ что,-- угрюмо сказалъ онъ, -- самъ знаю, что дѣлать, не маленькій, слава Богу!
   И, взглянувъ на Аню, онъ еще больше насупился. Теперь только замѣтилъ онъ, какъ она на него смотритъ, съ укоромъ какъ будто.
   "Чего она дуется?-- спрашивалъ онъ себя съ досадой.-- Надоѣло здѣсь жить, соскучилась по своимъ друзьямъ, тяготится нашею простотой и глупостью, такъ пусть бы ѣхала съ Богомъ куда хочетъ, никто ее не держитъ. Какая же надобность ихъ-то съ мѣста сдвигать? Домъ продавать, въ путь сбираться, изъ-за чего все это?"
   Вспомнились ему планы, которые строила Аня относительно Марьи Петровны, и ему даже смѣшно стало: такъ нелѣпы и неудобоисполнимы были эти планы.
   Ему показалось, что она переглядывается съ Аней, и онъ подумалъ, что онѣ стакнулись, замышляютъ, вѣрно, общими силами въ руки его забрать. Ну, это дудки, положимъ!
   Однако, солидарность, установившаяся между хозяйкой и его дочерью, начинала его раздражать. Солидарности этой онъ приписывалъ и непочтительное съ нимъ обращеніе Марьи Петровны, а также и то, что она постоянно не въ духѣ и никакихъ шутокъ не понимаетъ. Всю свою любовь и заботливость она перенесла на барышню. Вотъ и теперь: чѣмъ бы со стола лишнюю посуду убрать да спросить, съ какимъ вареньемъ подать ему чаю, уставилась умильнымъ взглядомъ на Аню и забыла о всемъ прочемъ.
   Правда, Марья Петровна была исключительно занята Аней въ эту минуту. Ее мучила мысль, что она съ утра ничего не кушала, и она начала ее упрашивать чего-нибудь отвѣдать.
   -- Яичко въ смятку или котлетку... Ну, хоть чашечку кофе съ густыми сливочками! Отощали вы совсѣмъ, милая барышня; вѣдь, страсть смотрѣть, какъ вы похудѣли за это послѣднее время,-- говорила она, искоса посматривая на Николая Ивановича, какъ будто приглашая и его обратить вниманіе на то, что у его дочери нѣтъ аппетита и что она худѣетъ.
   -- Ты что-жь это, въ самомъ дѣлѣ? Больна, что ли, или отъ радости ничего не кушаешь?-- спросилъ онъ у нея, невольно покоряясь настойчивому требованію своей сожительницы.
   Аня хотѣла отвѣчать, но, увидѣвъ, что онъ уже отвернулся отъ нея и съ усмѣшкой поглядываетъ на Марью Петровну, предпочла молчать.
   -- Слышали, вѣрно?-- началъ, между тѣмъ, распространяться Николай Ивановичъ, саркастически улыбаясь.-- Мы теперь люди свободные, куда захотимъ, туда и махнемъ. Вотъ она въ Питеръ меня тащитъ, -- кивнулъ онъ все съ той же нехорошей усмѣшкой на дочь.-- Увѣряетъ, будто и вы съ нами поѣдете; Вамъ, можетъ быть, тоже провинція надоѣла, Марья Петровна? Вы, чего добраго, и за границу не прочь махнуть, а? Есть такой городъ, Парижъ, какъ въѣдешь, такъ угоришь, помните, въ балаганахъ показывали въ запрошломъ году? Вамъ еще такъ понравилось? Не съѣздить ли намъ съ вами ужь и туда кстати?
   -- Да полно вамъ балагурить-то!-- сердито прервала его Марья Петровна.-- Однѣ только глупости отъ васъ слышишь.
   Но онъ не унимался и, все болѣе и болѣе раздражаясь молчаніемъ дочери, продолжалъ косвенно ее язвить.
   -- Великую вы истину изволили сказать, Марья Петровна: ничего отъ меня, кромѣ глупостей, не услышишь. Весь умъ, какой только былъ, мы съ вами пропили, проѣли, да въ дурачки проиграли и дошли до того, что всякаго человѣческаго образа и подобія лишились. Вотъ намъ теперь свобода предоставлена, всѣ пути, такъ сказать, отверсты, а мы, вмѣсто того, чтобъ радоваться да благодарить, мы объ одномъ только молимъ: оставьте насъ въ покоѣ, ради Бога! Не ворошите, дайте намъ отдохнуть...
   Онъ все продолжалъ обращаться къ Марьѣ Петровнѣ, но она его не слушала и во взглядѣ, которымъ она уставилась на Аню, выражалась глубокая жалость.
   -- Не можете вы также постигнуть, Марья Петровна, что за штука такая прогрессъ, интеллигентная жизнь и тому подобное, какъ трудно человѣку, отвѣдавшему всѣхъ этихъ прелестей, остановиться на полпути и сказать себѣ: стой, не моги дальше! Ну, а я понимаю, какъ это неудобно, и говорю: если можешь, такъ или себѣ впередъ, но не тащи за собой всякихъ хромыхъ, слѣпыхъ и убогихъ, потому что пѣшій конному не товарищъ, и, кромѣ лишней, ненужной муки, ничего изъ этого не можетъ произойти.
   Аня слушала его съ тоской. Къ чему онъ все это говоритъ? Зачѣмъ онъ такъ настойчиво отталкиваетъ ее отъ себя? Зачѣмъ? Вѣдь, онъ тоже несчастливъ, вѣдь, все это у него напускное, и довольство своимъ положеніемъ, и самоуничиженіе, и разочарованіе въ своихъ силахъ и способностяхъ, и желаніе удовлетворяться одной только животной жизнью, и равнодушіе къ его стремленіямъ и страданіямъ,-- все это напускное. Развѣ человѣкъ, у котораго есть душа, который жилъ сердцемъ и умомъ сорокъ лѣтъ, можетъ все это утратить, сдѣлаться безчувственнымъ эгоистомъ? Развѣ, узрѣвши разъ свѣтъ, можно забыть о немъ и очутившись въ потьмахъ, отказаться отъ надежду снова его увидѣть? Зачѣмъ онъ притворяется? Зачѣмъ онъ ее отталкиваетъ? Имъ обоимъ такъ тяжко, вмѣстѣ было бы легче.
   А онъ, между тѣмъ, продолжалъ все также желчно, не замѣчая слезъ, навертывающихся на ея глазахъ:
   -- Это все равно, что взять муху, оторвать ей крылья и пустить ползти... Да еще подгонять при этомъ: ползи, ползи! Остренькой булавочкой сзади подталкивать, чтобъ не лѣнилась...
   Тутъ ужь Марья Потровна не выдержала.
   -- Да полно вамъ! Что вы, въ самомъ дѣлѣ, блажь-то на себя напустили, чтобъ дочку мучить? Нарочно обиняки разные непріятные и все такое придумываете!-- вскричала она внѣ себя отъ негодованія.-- Пойдемте, милая барышня, пусть ихъ тутъ одни чудятъ... Чтой-то, въ самомъ дѣлѣ, на потѣху, что ли, мы имъ дались?
   Она была въ большомъ волненіи, вся раскраснѣлась и въ голосѣ ея звучали крикливыя нотки, а онъ, чтобъ скрыть смущеніе, хохоталъ громкимъ, неестественнымъ смѣхомъ.
   -- Раскудахталась, раскудахталась!-- повторялъ онъ, оборачиваясь то къ окну, то къ двери и прислушиваясь въ шуму сначала на улицѣ, а потомъ въ ихъ прихожей.-- Подъѣхалъ будто кто-то, посмотрите-ка... Вѣдь, у насъ дверь-то на крыльцо никогда не запирается, долго ли все вытащить,-- повторилъ онъ излюбленное замѣчаніе Марьи Петровны, то самое, надъ которымъ онъ самъ постоянно смѣялся, чтобъ загладить этимъ непріятное впечатлѣніе предъидущей рѣчи.
   Но даже и такой замаскированной лестью не удалось ему умилостивить расходившуюся хозяйку.
   -- Нечего оттуда тащить, не выдумывайте, пожалуйста,-- рѣзко оборвала она его.
   -- Да право же, кто-то вошелъ, я слышу шаги, -- продолжалъ онъ волноваться, обрадованный непредвидѣнной диверсіей.
   -- Кому таперича пріѣхать? Докторъ вашъ любезный, вѣрно, больше некому.
   Однако, она выглянула за дверь.
   -- Онъ и есть. Пойдемте, милая барышня, пусть ихъ тутъ вдвоемъ, безъ насъ.
   -- Чаю-то мнѣ не забудьте подать, а доктору кофе, да закусить что-нибудь.
   Ему ничего не отвѣчали. Уводя Аню, Марья Петровна такъ торопилась, что даже ни разу не обернулась и не могла видѣть, съ какой смущенной улыбкой онъ смотрѣлъ имъ вслѣдъ.
   Доктору онъ очень обрадовался. Появленіе посторонняго лица избавляло его отъ непріятности оставаться наединѣ съ самимъ собой послѣ стычки съ Марьей Петровной, избавляло отъ труда придумывать предлоги къ примиренію. Теперь все обойдется какъ нельзя лучше, безъ объясненій; онъ съ нею заговоритъ, когда она войдетъ сюда съ закуской для доктора, и всей исторіи конецъ.
   Съ первыхъ же словъ сталъ онъ жаловаться доктору на дочь: "Все сидитъ одна, въ своей комнатѣ; погода такая чудесная, а она ни въ гости, ни погулять не выйдетъ... Понятно, что скучно. А развлекаться не хочетъ. Каждый день напоминаю ей, чтобъ провѣдала княгиню... невѣжливо даже; когда я былъ болѣнъ, она часто присылала узнавать о здоровья... Очень внимательные и доброе люди, надо имъ отдать справедливость, но, вѣдь, такимъ обхожденіемъ Анна Николаевна хоть кого отвадитъ отъ знакомства. Князь, когда ни зайдетъ, никогда она къ нему не выйдетъ, вѣчно оказывается, что либо только сейчасъ ушла изъ дома, либо не возвращалась еще... Я увѣренъ, что и сегодня она найдетъ какой-нибудь предлогъ не показываться". И, вспомнивъ, по какому поводу было написано письмо князя, прибавилъ съ усмѣшкой: "Поздравьте меня, я, наконецъ, свободенъ".
   Онъ самъ себѣ удивлялся, какъ мало радовала его эта свобода. Кромѣ горечи, ничего не было на сердцѣ и въ голову лѣзли мрачныя мысли.
   -- Слышалъ, слышалъ,-- угрюмо промычалъ докторъ.
   Этотъ былъ тоже сегодня не въ духѣ и каждую минуту подозрительно оглядывался по сторонамъ.
   -- Анна Николаевна очень довольна, должно быть,-- проговорилъ онъ, вскидывая исподлобья пытливый взглядъ на своего собесѣдника.-- Ее очень тяготило ваше положеніе.
   Николай Ивановичъ беззаботно махнулъ рукой.
   -- И не говорите! Въ такомъ восторгѣ! Истерика даже сдѣлалась, ей-Богу! Вотъ здѣсь, сейчасъ. И плачетъ, и смѣется, въ одно и тоже время... Я даже не воображалъ, что конецъ моихъ бѣдствій произведетъ на нее такое впечатлѣніе... Фантазерка она у насъ. Все это воспитаніе глупое. Душа у нея простая, открытая, честная, а идеи завиральныя и воображеніе... Феноменальное, можно сказать! Это всегда въ ней было; еще ребенкомъ, какъ увлечется чѣмъ-нибудь, такъ вся и кипитъ, и пылаетъ... Вотъ теперь спитъ и видитъ изъ меня общественнаго дѣятеля сдѣлать, въ Питеръ для этого тащитъ. Ну, можете ужь по этому судить! И дался ей этотъ Питеръ. Впрочемъ, ей-то, пожалуй, и сподручно тамъ жить, вѣдь, она все о сценѣ мечтаетъ... ну, а намъ-то съ Марьей Петровной что тамъ дѣлать, позвольте спросить? Мы по-человѣчески и думать-то разучились, -- продолжалъ онъ, все болѣе и болѣе одушевляясь и подбодряясь звуками собственнаго голоса.-- Никого у меня тамъ не осталось, старые друзья -- кто умеръ, кто въ ссылкѣ, кто въ дѣйствительные статскіе совѣтники произведенъ,-- всѣ для меня погибли, однимъ словомъ, и давно ужь про меня тамъ забыли. Пріѣдешь какъ въ чужой городъ. А жизнь-то и раньше тамъ была дорогая, ни къ чему приступу нѣтъ; теперь, говорятъ, еще хуже стало. Работу достать трудно...
   -- Вы князя видѣли?-- прервалъ его докторъ.
   -- Нѣтъ еще. Онъ хотѣлъ зайти сегодня вечеромъ.
   И, снова ухватываясь за порванную нить своей рѣчи, онъ продолжалъ распространяться все на ту же тему, не заботясь о томъ, слушаютъ ли его, или нѣтъ, и не замѣчая нетерпѣнія, выражавшагося на лицѣ гостя, и на то, съ какимъ любопытствомъ поглядываетъ онъ на припертую дверь, въ которую вышли Аня съ хозяйкой. Да Никодаю Ивановичу и не нужно было, чтобъ его слушали; онъ говорилъ, чтобъ заглушить сомнѣнія, роившіяся у него въ мозгу, чтобъ оправдаться передъ самими собой въ желчной выходкѣ противъ дочери.
   -- Общественная дѣятельность! Хорошо тому говорить, кому она доступна, кто не искалѣченъ, у кого умственныя способности не атрофированы... Я говорю: съ оборванными крыльями никуда не взлетишь. И, вѣдь, Марья Петровна туда; же! И у этой стали гражданскія чувства проявляться, ей-Богу! Намеднись: закисли вы, говоритъ, здѣсь совсѣмъ, никакого у васъ разговору нѣтъ; скука, говоритъ, съ вами. Ей-Богу, такъ и сказала. Смѣхъ да и только.
   Онъ расхохотался.
   -- Сегодня отъ обѣихъ моихъ дамъ репримандъ получилъ и даже, вотъ какъ видите, ушли обѣ и глазъ не кажутъ. И, чтобъ чувствительнѣе было, чаю до сихъ поръ не несутъ... Анисья,-- закричалъ онъ, повертываясь къ двери въ столовую,-- скажи Марьѣ Петровнѣ, чтобъ чай скорѣе несла, да доктору закусить; у нея тамъ раковыя шейки намаринованы, пусть подастъ. И, снова обращаясь къ доктору: -- Весь порядокъ у меня сегодня нарушенъ изъ-за этой новости. Оно, положимъ, извѣстіе пріятное, что и говорить, но, вѣдь, и завтракать тоже надо, не правда ли?-- прибавилъ онъ все съ той же смущенной улыбкой.
   -- Вы знаете, для чего онъ къ вамъ сегодня собирается?-- спросилъ докторъ.
   -- Кто?-- удивился Николай Ивановичъ, сбитый съ толку этимъ неожиданнымъ вопросомъ.
   -- Да князь. Вѣдь, вы сейчасъ сказали, что онъ у васъ хотѣлъ быть сегодня?
   -- Хотѣлъ. Онъ пишетъ... Я, признаться сказать, недочиталъ записку, не ко мнѣ она была, къ Аничкѣ, такъ я... Сообщаетъ, что съ меня надзоръ снятъ. Намъ это очень кстати, признаться сказать. Жутко подходило въ послѣднее время. Книжку мало стали раскупать, собачьи дѣти! Да и устарѣла она, надо правду сказать. Марья Петровна хотѣла ужь второй свой билетъ продавать. Долго ли такимъ манеромъ и до родительскаго благословенія подобраться,-- указалъ онъ на большой образъ въ серебряной ризѣ, занимавшій изрядное пространство въ одномъ изъ угловъ комнаты.
   Онъ проговорилъ это беззаботнымъ тономъ человѣка, привыкшаго всю жизнь перебиваться плохо оплачиваемымъ трудомъ, но сквозь напускное оживленіе и веселость звучала все та же грустная нотка.
   -- Теперь намъ лафа! Уроками можно заниматься въявь и приличную мзду взимать за оные. Вотъ они меня теперь узнаютъ, каковъ я алтынникъ! Я ихъ скручу. Теперь ужь попу отъ насъ одними яблоками да ягодами не отдѣлаться, ну, нѣтъ, шалишь! Теперь не угодно ли чистыми денежками расплачиваться. Таксу положу, по десяти или по пяти рублей въ мѣсяцъ съ мальчишки или съ дѣвчонки, и никому пардона, плати всѣ, да и баста! Развѣ ужь такіе, что не могутъ, ну, съ тѣхъ что же? На нѣтъ и суда нѣтъ. Школу открою. Помѣщеніе есть, слава Богу! Залецъ намъ совсѣмъ не нуженъ, да и гостиную можно къ этому приспособить; какъ уѣдетъ наша барышня, мы съ Марьей Петровной въ тѣ комнаты переберемся. Обѣдать можно будетъ тогда и въ кухнѣ... Я ей, Марьѣ Петровнѣ, сюрпризъ готовлю, телку у попа приторговалъ, своя корова будетъ...
   Все торопливѣе и сбивчивѣе становилась его рѣчь.
   -- А скоро уѣзжаетъ отсюда Анна Николаевна?-- спросилъ, закуривая вторую папиросу, докторъ.
   Вопросъ этотъ подѣйствовалъ на Николая Ивановича отрезвляющимъ образомъ. Сердце защемило тоской, напущенное оживленіе внезапно потухло, онъ насупился и, чтобъ не встрѣчаться взглядомъ съ своимъ собесѣдникомъ, сталъ усиленно ласкать примостившуюся на его колѣнахъ Фисташку.
   -- Она уѣдетъ, что ей здѣсь дѣлать? Мы ее не гонимъ, совсѣмъ напротивъ, даже Марья Петровна, и та безъ памяти ее полюбила, да ее и нельзя, не любить, но только я съ первой же минуты, какъ только она пріѣхала, я тутъ же подумалъ, что не надолго она къ намъ... Мы очень рады, что же, пусть бы себѣ жила, но, вѣдь, ей скучно съ нами... И не умѣетъ приноравливаться ни къ жизни здѣшней, ни къ людямъ. Первое время, помните, и съ вами любила побалагурить, и съ другими, а теперь ни съ кѣмъ, отъ всѣхъ прячется, всѣхъ чуждается... Это очень непріятно. Съ Немировыми, напримѣръ; вѣдь, совсѣмъ она отъ нихъ отстала и слышать не хочетъ, когда ей говоришь, что это не хорошо. Можно подумать, между ними ссора вышла, а, между тѣмъ, вѣдь, ничего, кажется?-- прибавилъ онъ, мелькомъ глянувъ на своего собесѣдника.
   -- Князь тоже въ Петербургъ сбирается,-- замѣтилъ докторъ.
   Николай Ивановичъ очень равнодушно отнесся къ этому извѣстію и какъ будто даже не разслышалъ его, но когда Стрыжовъ объявилъ, что губернатора постигла неудача, что, кажется, этой коммиссіи, въ члены которой онъ надѣялся попасть, вовсе не будетъ и что Таманскій остается за границей, онъ встрепенулся и въ глазахъ его выразилось такое изумленіе, что доктору даже смѣшно стало.
   -- Да, онъ остается за границей. Я это знаю черезъ княгиню... Развѣ вамъ Анна Николаевна не говорила? Я думалъ, вы это давно знаете. Вѣдь, онъ ужь съ мѣсяцъ тому назадъ какъ отказался отъ предсѣдательства; говорятъ, будто поэтому и коммиссію отложили.
   Наступило молчаніе. Душевное смятеніе, овладѣвшее Астафьевымъ, съ минуты на минуту усиливалось. Извѣстіе о томъ, что Таманскій остается за границей, окончательно сбивало его съ толку. Онъ никакъ не могъ себѣ представить Петербурга безъ Таманскаго, и вопросъ, для чего Аня туда стремится, когда его тамъ нѣтъ, все настойчивѣе пробивался сквозь хаосъ предвзятыхъ мыслей и спутанныхъ представленій.
   Онъ сидѣлъ, сгорбившись, упираясь взглядомъ опущенныхъ глазъ на кошку, нѣжащуюся у него на колѣнахъ, и машинально перебиралъ длинными, исхудалыми пальцами ея лохматую шерсть. Теперь, когда краска, вспыхивавшая на его щекахъ, исчезла и сѣдая голова, съ густыми отросшими волосами и длинной бородой, безпомощно опустилась на грудь, видно было, какъ онъ осунулся и постарѣлъ за послѣднее время.
   И вдругъ совершенно неожиданно, вѣроятно, съ цѣлью прервать неловкое молчаніе, воцарившееся въ комнатѣ, онъ спросилъ, по какому дѣлу князь ѣдетъ въ Петербургъ?
   -- Неужели вы не слышали? Онъ хочетъ разводиться съ женой, -- отвѣчалъ Стрыжовъ, не спуская съ него пытливаго взгляда.
   На лицѣ Астафьева выразилось недоумѣніе.
   -- Съ княгиней? Что за фантазія! Да вы шутите, вѣрно?
   Докторъ пожалъ плечами.
   -- И не думаю; это сущая правда. Объ этомъ весь городъ знаетъ.
   -- Да какъ же это, я не понимаю, вѣдь, они, кажется, жили прекрасно и вдругъ... Нѣтъ, знаете, я просто не могу себѣ этого представить, это невозможно,-- продолжалъ онъ, недовѣрчиво покачивая головой,-- это невозможно.
   -- Но почему же? Что-жь тутъ особенно удивительнаго и неправдоподобнаго?-- настаивалъ съ возрастающимъ раздраженіемъ докторъ.
   Недовѣріе Николая Ивановича подзадоривало его на болтовню гораздо больше всякаго любопытства, самаго страстнаго и настойчиваго.
   -- Сами же вы много разъ выражали сожалѣніе, что у него такая старая и некрасивая жена, увѣряли, что она ему не пара, и, наконецъ, вы знаете, какъ онъ женился...
   -- Вотъ именно поэтому-то... Нѣтъ, нѣтъ, это невозможно,-- настойчиво повторялъ Астафьевъ.
   Раздосадованный докторъ раздавилъ недокуренную папиросу въ пепельницѣ.
   -- Какой вы, право, странный человѣкъ! Неужели вы и тогда не повѣрите, когда онъ вамъ это самъ заявитъ?
   -- Самъ? Съ какой стати онъ будетъ со мной говорить объ этомъ?
   -- А вотъ увидите. Я увѣренъ, что онъ сегодня же вамъ это скажетъ. Онъ, собственно, для этого къ вамъ и придетъ.
   -- За совѣтомъ, что ли?-- усмѣхнулся Николай Ивановичъ.
   -- Можетъ быть.
   -- Ну, что-жь, милости просимъ. Я въ этомъ дѣлѣ человѣкъ опытный и лучше всякаго другаго могу ему объяснить, какая это будетъ подлость съ его стороны...
   -- Позвольте, однакожь, въ чемъ же тутъ подлость? Если онъ жену свою больше не любитъ...
   -- Да онъ и раньше ее не любилъ.
   -- Да, но теперь онъ полюбилъ другую.
   -- Такъ что-жь изъ этого?-- продолжалъ все съ той же подзадоривающей усмѣшкой Астафьевъ.
   -- Эту другую онъ компрометируетъ своею любовью, она порядочная дѣвушка, онъ не хочетъ ея позора...
   -- Тэкъ-съ. Такъ, по вашему, когда онъ на ней женится при живой женѣ, послѣ возмутительнаго, скандальнаго процесса, когда цѣною всевозможныхъ безнравственныхъ сдѣлокъ съ совѣстью, предательствъ, лжесвидѣтельствъ онъ добьется возможности назвать ее своей законной женой, это будетъ не позоръ, по вашему?... Слышите, какія онъ чудеса разсказываетъ?-- обратился онъ къ Марьѣ Петровнѣ, которая вошла съ подносомъ въ рукахъ.-- Будто нашъ губернаторъ разводиться хочетъ... Атчто же, ему-то завтракать?-- прибавилъ онъ, ставя передъ собой принесенную чашку съ чаемъ.
   Дарья Петровна отвѣчала, что для доктора все приготовлено въ столовой. Но Николай Ивановичъ ее уже не слушалъ и продолжалъ повторять про себя:
   -- Разводиться! Легкое это дѣло, подумаешь! Пусть его придетъ ко мнѣ, я ему разскажу, какъ это легко... я ему разскажу.
   Докторъ дѣлался все мрачнѣе и мрачнѣе. Разговоръ принималъ странный оборотъ, выходило совсѣмъ не то, что онъ ожидалъ. А тутъ еще эта баба мѣшаетъ... вмѣсто того, чтобъ удалиться, какъ она всегда дѣлала, когда замѣчала, что стѣсняются ея присутствіемъ, она отошла къ двери и, прислонившись къ притолкѣ, стала прислушиваться въ разговору.
   Николай Ивановичъ находилъ это весьма естественнымъ: всѣ бабы лакомы до любовныхъ исторій, и при этомъ удобномъ случаѣ онъ вспомнилъ про дочь.
   -- Что-жь Аня? Пусть бы пришла послушать, что про ея пріятелей разсказываютъ... Да мнѣ все кажется, что вы шутите, докторъ?
   -- Нѣтъ, Николай Ивановичъ, я не шучу,-- отрывисто произнесъ Стрыжовъ, а затѣмъ смолкъ, краснѣя и пыхтя отъ волненія.
   По временамъ онъ сердито взглядывалъ на Марью Петровну, которая, покорно сложивъ жирныя ручки на животѣ, упорно посматривала кроткими глазами то на Николая Ивановича, то на него, и когда взгляды ихъ встрѣчались, то не она, а докторъ отвертывался, съ трудомъ сдерживая проклятіе, готовое сорваться съ губъ.
   "Что-жь это она? Нарочно, что ли, тутъ остается, чтобъ мѣщать мнѣ говорить?" -- думалъ онъ.
   Предположеніе это ужасно раздражало его.
   Что за цѣль у этой бабы такъ тщательно скрывать отъ Николая Ивановича то, что весь городъ знаетъ? Вѣдь, узнаетъ же онъ когда-нибудь... сегодня же узнаетъ; князь, вѣроятно, для этого желаетъ съ нимъ видѣться. И что-жь хорошаго, если онъ найдетъ его не подготовленнымъ? Вѣдь, у нихъ Богъ знаетъ до чего можетъ дойти! Одинъ черезъ-чуръ остороженъ и деликатенъ, другой сверхъ мѣры грубъ и откровененъ; никогда имъ ни въ чемъ не столковаться, если всеобщій приспѣшникъ и другъ, докторъ Стрыжовъ, не вмѣшается въ это дѣло.
   А Николай Ивановичъ, между тѣмъ, продолжалъ иронизировать насчетъ князя Немирова, и довольно-таки ядовито.
   -- Разводиться хочетъ, полюбилъ другую, резонъ! Это ли не резонъ? Помилуйте! Онъ, видите, не могъ этого раньше предвидѣть, онъ не могъ предвидѣть, что наступитъ такая минута, когда ему этотъ бракъ поперегъ горла станетъ... Бѣдный, неопытный птенчикъ! Съ младыхъ ногтей мечталъ только о томъ, чтобъ къ тридцати годамъ важный постъ занимать, выше этого блаженства ничего не могъ себѣ представить, всѣ свои силы, всѣ способности напрягалъ къ тому, даже подлость совершилъ изъ-за этого и вдругъ ошибся! Оказывается, что настоящее-то счастье проглядѣлъ, что не стоило продаваться душой и тѣломъ изъ-за губернаторскаго мѣста, что несравненно пріятнѣе было бы оставаться честнымъ человѣкомъ... Вотъ такъ штука! Назидательная, можно сказать... А кто сія дѣвица и какъ думаютъ они съ княгиней поступить? Вотъ это очень интересно.
   -- Княгиня такъ любитъ мужа, что, навѣрное, на все согласится,-- неохотно проговорилъ докторъ.
   -- Такъ его любитъ, что на все согласится? Даже и это разсчитали... Молодцы! право, молодцы! Шантажъ, значитъ, по всей формѣ. Такъ его любитъ... Прелесть! Они бы ужь лучше вотъ что сдѣлали: насыпали бы яду посильнѣе въ облаточку, да попросили бы ее его скушать за ихъ здоровье, право, лучше было бы! И гуманнѣе въ сто разъ, и быстрѣе, и хлопотъ несравненно меньше, да и забыли бы всѣ про нее скорѣе. А она и на это бы согласилась изъ любви къ нему, вѣдь, женщины, вообще, глупы, а ужь влюбленныя тѣмъ паче,-- прибавилъ онъ раздумчиво. И помолчавъ немного: -- Ну, а про дѣвицу-то вы мнѣ такъ и не сказали, кто она? Здѣшняя или изъ петербургскихъ? Да что вы вдругъ таинственность на себя напустили, батенька? Сами же говорите, что секретъ этотъ всему городу извѣстенъ... Вотъ мы сейчасъ Аню позовемъ, она васъ допроситъ. Марья Петровна, скажите ей, чтобъ она пришла, пусть послушаетъ.
   Марья Петровна не трогалась съ мѣста. Докторъ чувствовалъ на себѣ ея взглядъ. Что-то вызывающее, что-то повелительно-настойчивое было въ этомъ взглядѣ. Она положительно запрещала ему говорить.
   Ужь это было слишкомъ. Молчать, потому что баба этого хочетъ! Да это унизительно даже.
   -- Оставьте Анну Николаевну въ покоѣ,-- произнесъ онъ отрывисто,-- ей лучше, чѣмъ кому-либо, извѣстно, въ кого влюбленъ князь.
   -- Это почему?-- спросилъ Николай Ивановичъ.
   -- Да потому, что она самая и есть; онъ на ней хочетъ жениться.
   Докторъ выпалилъ это съ отчаянною рѣшимостью человѣка, погружающагося въ холодную воду. Эффектъ вышелъ поразительный. Николай Ивановичъ былъ такъ ошеломленъ, что не вдругъ понялъ.
   -- На ней? Онъ хочетъ жениться на нашей Анѣ?-- повторялъ онъ, переводя растерянный взглядъ отъ доктора на Марью Петровну.-- Слышите, что онъ говоритъ? Вѣдь, выдумаетъ, шутникъ эдакій! Право, шутникъ!
   И вдругъ, замѣтивъ, съ какимъ страхомъ и волненіемъ Марья Петровна на него смотритъ, онъ поблѣднѣлъ и смолкъ на полусловѣ.
   Ему почему-то припомнилось, какъ онъ узналъ объ измѣнѣ жены... точно также неожиданно, какъ вотъ теперь, о дочери. Это было давно, пятнадцать лѣтъ тому назадъ, но онъ до сихъ поръ помнилъ, какъ у него захолонуло тогда сердце. Почти то же самое ощущеніе испытывалъ онъ и теперь.
   -- Ступайте, Марья Петровна, намъ надо переговорить съ докторомъ наединѣ,-- произнесъ онъ отрывисто.
   Она покорно вышла и затворила за собою дверь.
   -- Ну-съ, разсказывайте все сначала и до конца, я ничего не знаю,-- произнесъ онъ торопливо.-- Что случилось?
   Онъ поднялся съ мѣста и, остановившись передъ своимъ собесѣдникомъ, смотрѣлъ на него сверху внизъ пристальнымъ взглядомъ.
   -- Да я же вамъ сказалъ: князь влюбленъ въ вашу дочь и хочетъ на ней жениться...
   -- А она?-- нетерпѣливо перебилъ онъ его.-- Что про нее говорятъ?
   -- Княгиня? Княгиня до сихъ поръ ничего...
   -- Я у васъ спрашиваю про мою дочь, про Анну. Мнѣ надо знать, что она... что про нее думаютъ?-- настаивалъ Николай Ивановичъ, возвышая голосъ.-- Да говорите же!
   Онъ выпрямился и въ глазахъ его сверкнула такая рѣшимость, что докторъ струсилъ немножко. Замѣтивъ невольное движеніе, которымъ онъ попятился назадъ при его приближеніи, Николай Ивановичъ моментально успокоился.
   -- Не бойтесь,-- усмѣхнулся онъ, -- я не въ горячкѣ. Горячка давно прошла, слава Богу, давно! Не бойтесь, сходить съ ума мнѣ не съ чего, все это бабьи сплетни, разумѣется, и ничего больше.
   -- Какъ сплетни? Я отъ самого князя знаю, -- вскричалъ раздосадованный докторъ,-- онъ мнѣ самъ говорилъ, что хочетъ развестись, чтобъ жениться на Аннѣ Николаевнѣ, что онъ ее обожаетъ, что онъ никогда, во всю свою жизнь, не любилъ такъ, какъ теперь...
   Николай Ивановичъ слушалъ его съ усмѣшкой, видимо, занятый своими мыслями.
   -- Онъ говоритъ, что готовъ всѣмъ поступиться: выйти въ отставку, искать частную службу...
   -- Ну? И еще что?-- продолжалъ допрашивать его, все съ той же усмѣшкой, Астафьевъ.
   -- Онъ нарочно въ Петербургъ ѣдетъ для этого и просилъ Софью Львовну Гальскую приготовить княгиню.
   -- Вотъ это ужь лишнее,-- усмѣхнулся Николай Ивановичу.-- Зачѣмъ княгиню волновать понапрасну? Здоровья она слабаго, говорятъ, расхворается еще, пожалуй. Впрочемъ, это ихъ дѣло,-- продолжалъ онъ, принимаясь прохаживаться большими шагами взадъ и впередъ по комнатѣ.-- Съумѣетъ огорчить ее, съумѣетъ и утѣшить... Она ему все проститъ, вѣдь, она его любитъ... Съ тѣми, кто любитъ, все можно дѣлать, все, все...
   -- Ваша дочь тоже его любитъ,-- глухо проговорилъ докторъ, раздосадованный ироническимъ тономъ своего собесѣдника.
   Николай Ивановичъ какъ вкопанный остановился на мѣстѣ.
   -- Моя дочь? Аня? Да, да, она его любитъ... Разумѣется, она его любитъ,-- повторилъ онъ разсѣянно, какъ бы про себя.
   И, постоявъ съ минуту неподвижно, въ глубокомъ раздумьи, онъ снова зашагалъ по комнатѣ.
   Ему припоминалось то, что произошло часъ тому назадъ, когда Аня бросилась къ нему, умоляя его позволить ей любить его, повторяя, что у нея никого нѣтъ, никого, кромѣ него, что она одна на свѣтѣ. Онъ вспоминалъ порывистое, полное отчаянной рѣшимости движеніе, которымъ она протянула ему письмо князя, и съ какимъ тоскливымъ недоумѣніемъ смотрѣла на него, когда онъ сложилъ это письмо, не прочитавши его и спокойно передавъ ей его обратно. Теперь ему все было ясно. Всплывали на память тысячи мелкихъ, ничтожныхъ подробностей и событій, на которыя онъ не обращалъ никакого вниманія или толковалъ но своему, совершенно превратно, вспоминалось, какъ она вспыхивала при всякомъ напоминаніи о Немировыхъ, какъ спѣшила уйти, чтобъ скрыть свое волненіе. Похудѣвшее личико, поблекшія щечки, глаза то заплаканные, то горѣвшіе лихорадочнымъ блескомъ, неестественный, натянутый смѣхъ... О! конечно, она влюблена въ князя, бѣдная дѣвочка! Конечно! Надо было быть такимъ безчувственнымъ, слѣпымъ эгоистомъ, какимъ онъ сдѣлался, такимъ круглымъ дуракомъ, осломъ, болваномъ, чтобъ не замѣтить этого раньше, не догадаться, почему ей не подъ силу здѣсь дольше оставаться и почему она и его съ Марьей Петровной тащитъ за собой! Ей нужны забота, ласка, ей страшно оставаться одной. Не понять, что она хоронитъ свое счастье и сама, собственными руками душитъ чувство, которое ей дороже жизни!... И въ смертельной тоскѣ, въ страхѣ не выдержать, пасть подъ бременемъ она кинулась къ нему за помощью. А онъ... Надо же оскотиниться до такой степени! Онъ ее оттолкнулъ, да еще съ сарказмами, съ насмѣшками! И, вѣдь, безъ этого болтуна Стрыжова такъ бы и кончилось, онъ отпустилъ бы ее на всѣ четыре стороны одну... Одну, съ такимъ-то горемъ! О, Господи! Ее, ту дѣвочку, которая съ тѣхъ поръ, какъ стала чувствовать и понимать, отдала ему свою жизнь, дѣлила его печали, нужду, лишенія...
   Онъ отвернулся къ окну и провелъ рукой по глазамъ, чтобъ утереть слезы, выступившія на нихъ.
   Давно ужь онъ не плакалъ, съ тѣхъ поръ, какъ въ тюрьмѣ узналъ о томъ, что дѣвочка его попала къ Таманскимъ.
   Молчаніе, воцарившееся въ комнатѣ, длилось такъ долго, что оно начало тяготить доктора. Онъ чувствовалъ, что между имъ и Астафьевымъ происходитъ какое-то странное недоразумѣніе, которое, во чтобы то ни стало, надо выяснить, но не зналъ, съ чего начать. До сихъ поръ изъ его словъ выходило совершенно противуположное тому, что онъ ожидалъ; ему даже не удалось узнать, какъ именно относится Николай Ивановичъ къ роману своей дочери съ княземъ. А узнать непремѣнно надо было.
   -- Послушайте,-- началъ онъ снова,-- я не понимаю, почему вамъ такъ трудно примириться съ тѣмъ, что они полюбили другъ друга? Это такъ естественно. Они постоянно видѣлись, онъ вполнѣ могъ ее оцѣнить и она тоже. Вѣдь, сами же вы сознавались много разъ, что обаятельнѣе человѣка трудно найти. Они будутъ очень счастливы, право. Разумѣется, первое время хлопотъ будетъ иного, но, вѣдь, это ни до Анны Николаевны, ни до васъ не касается, вы тутъ въ сторонѣ, и когда все обойдется... Что вы на меня такъ смотрите? Я говорю правду...
   -- Ничего, ничего, продолжайте,-- произнесъ отрывисто Астафьевъ.
   Но подъ его пристальнымъ взглядомъ продолжать распространяться въ томъ же легкомысленномъ тонѣ было трудно и докторъ резюмировалъ свою философію одной фразой -- совѣтомъ смотрѣть на вещи проще.
   -- Проще?-- переспросилъ Астафьевъ. По губамъ его проскользнула презрительная усмѣшка.
   -- Проще?-- повторилъ онъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ.-- То-есть по вашему? Да?
   -- Всѣ такого мнѣнія, не я одинъ,-- отвѣчалъ, пожимая плечами, докторъ.
   -- Всѣ?-- повторилъ Николай Ивановичъ.-- Ну, такъ скажите этимъ всѣмъ, что этого никогда не будетъ! Слышите? Моя дочь никогда не выйдетъ замужъ за чужаго мужа... Ей воровскаго счастья не нужно! Она въ мошенническую стачку ни съ кѣмъ не войдетъ, ни съ кѣмъ! Скажите это и князю, отъ моего имени или отъ ея, это все равно... все равно,-- повторялъ онъ настойчиво, съ какимъ-то наслажденіемъ, -- что она, что я, это все равно... ближе меня у нея никого нѣтъ на свѣтѣ, она это сейчасъ сказала, вотъ здѣсь, на этомъ самомъ мѣстѣ, когда просила меня скорѣе увезти ее отсюда, дальше, дальше отъ него, чтобъ не видѣть его и ничего не слышать о немъ... Я тогда не понялъ, для чего ей это нужно, ну, а теперь я понимаю, и мы уѣдемъ; скажите это князю... Да вы, кажется, мнѣ не вѣрите?-- спросилъ онъ, пристально вглядываясь въ озадаченное лицо своего слушателя.
   Докторъ не отвѣчалъ; онъ смотрѣлъ на Аню, которая стояла на порогѣ растворенной двери въ кабинетъ, блѣдная, съ распухшими отъ слезъ глазами. Но въ ея взглядѣ, устремленномъ на отца, теплилась безконечная нѣжность и на губахъ застыла улыбка. Изъ-за ея плеча выглядывало взволнованное и раскраснѣвшееся лицо Марьи Петровны.
   -- Ну, разумѣется, вы мнѣ не вѣрите,-- продолжалъ Николай Ивановичъ.-- Развѣ вы можете ее понимать? Развѣ вы можете, когда я самъ, я, ея отецъ, самый близкій ей человѣкъ, до сихъ поръ ее не понималъ? А ужь, кажется, кому же и знать ее, какъ не мнѣ, вѣдь, до тринадцати лѣтъ, день и ночь, постоянно были мы вмѣстѣ... Мысли у дѣвчонки не было; чтобъ мнѣ не высказала! Ни одного движенія души, все, все, всякія глупости, пустяки... И я ей тоже... Она, небось, помнитъ! А я забылъ, старый дуракъ, забылъ, не узналъ ее послѣ пяти лѣтъ! Воображалъ вотъ все такой, маленькой... и какъ увидѣлъ большую, красивую, умную... и оробѣлъ. Смутила она меня, всѣмъ смутила, красотой, образованіемъ, и тѣмъ, что больше меня видѣла, больше знаетъ, больше читала... И все это у нея шире, яснѣе, свѣтлѣе выходитъ, гуманнѣе, чѣмъ у меня, стараго, закорузлаго, тупаго чорта! Вотъ что меня смутило, до подлости, до низости, до свинства смутило... И какъ оселъ, какъ быкъ анафемскій, уперся въ стѣну лбомъ и ни съ мѣста, хоть ты тутъ тресни! Стыдно мнѣ было передъ нею,-- продолжалъ онъ глухимъ, надтреснутымъ голосомъ, шагая по комнатѣ и ероша вихры своихъ сѣдыхъ волосъ.-- Стыдно за то, что я опустился, поглупѣлъ, одряхлѣлъ раньше времени, что безъ Марьи Петровны обойтись не могу, что пьяницей сдѣлался...
   Онъ не могъ больше говорить: охвативъ обѣими руками его голову, Аня зажимала ему ротъ поцѣлуями.

-----

   -- Ну, что, Софья Львовна, правъ я былъ или нѣтъ, когда увѣрялъ васъ, что вы изволите безпокоиться понапрасну и что нашъ князь далеко не такой мальчишка, какимъ вы его считали?-- спросилъ прокуроръ у Гальской.
   Они остались вдвоемъ у камина, въ гранатной гостиной губернаторши. Впрочемъ, теперь гостиную нельзя было называть гранатной, мебель была тщательно обтянута сѣрыми чахлами, но за то передъ каминомъ было новое украшеніе -- цѣлая стѣна цвѣтущихъ растеній скрывала отъ глазъ не только черное углубленіе его, а также и дверь на балконъ, съ котораго доносился смѣхъ и говоръ Томилиной и ея кавалеровъ. Она привезла ихъ сегодня съ полдюжины, подъ тѣмъ предлогомъ, что у княгини со дня на день дѣлается все скучнѣе и скучнѣе.
   Гальская ничего не отвѣчала на вопросъ своего прозорливаго собесѣдника и продолжала прислушиваться къ разговору, происходнѣшему въ томъ уголку, гдѣ возсѣдала хозяйка съ своимй пріятельницами, женами предсѣдателя и вице-губернатора.
   -- Долго останется князь за границей?-- спрашивала мадамъ Иванова.
   -- Онъ взялъ отпускъ на три мѣсяца,-- отвѣчала хозяйка,-- но августъ такъ хорошъ въ Швейцаріи, что онъ, навѣрное, попроситъ отсрочку, тѣмъ болѣе, что докторъ совѣтуетъ ему полечиться виноградомъ.
   -- Жаль, что вы съ нимъ не ѣдете, княгиня, здѣсь лѣтомъ такъ душно. Да и скука, всѣ разъѣзжаются, вотъ и Софья Львовна...
   -- Да, для меня большое горе, что она уѣзжаетъ,-- вздохнула княгиня,-- но ужь, видно, такова моя судьба, постоянно приходится разставаться съ тѣми, кого любишь. Вотъ нынѣшней зимой, напримѣръ, какъ я привязалась къ этой прелестной дѣвушкѣ, Анѣ Астафьевой, и она тоже уѣхала.
   Пріятельницы губернаторши съ улыбкой переглянулись. Но она этого не замѣтила. Вспоминать про Аню ей было такъ пріятно, что она пользовалась каждымъ удобнымъ случаемъ, чтобъ доставить себѣ это удовольствіе. Даже и сегодня, не взирая на заботы, которыми она была поглощена по поводу отъѣзда мужа, не взирая на печаль при мысли о предстоящей разлукѣ съ нимъ, безпрестанно примѣшивала она имя Астафьевой къ его имени.
   -- Я приготовила князю письмо къ нашему добрѣйшему Дмитрію Николаевичу,-- говорила она,-- они увидятся въ Парижѣ и сойдутся, о, непремѣнно, непремѣнно сойдутся! Я въ этомъ увѣрена. Дмитрій Николаевичъ такой симпатичный... У него много общаго съ Аркадіемъ, это и Анна находитъ. Мнѣ жаль, что я не могу его сама видѣть, чтобъ передать ему лично, какое прелестное впечатлѣніе произвела на меня его падчерица. Князь не съумѣетъ этого сдѣлать такъ хорошо, какъ я,-- продолжала она, помолчавъ немного, -- онъ мало знаетъ Анну, хотя они видѣлись одно время довольно часто... помните, когда у насъ былъ спектакль? Но мужчины такъ поверхностны!
   Княгиня вздохнула.
   -- Ихъ рѣдко привлекаетъ то, что мы, женщины, любимъ и цѣнимъ... Эта дѣвушка... что въ ней особенно мило, это ея способность жить для другихъ... Она вся, вся чужая, если можно такъ выразиться...
   Княгиня одушевилась; блѣдныя щеки вспыхивали розоватымъ оттѣнкомъ, въ добрыхъ, кроткихъ глазахъ затеплился огонекъ и, какъ всегда въ подобныхъ случахъ, рѣчь ея путалась и слова подбирались съ трудомъ.
   -- Не знаю... я, можетъ быть, ошибаюсь, но мнѣ кажется, что своей личной жизни, своего личнаго счастья у нея никогда не будетъ, она все отдастъ другимъ... уступитъ, пожертвуетъ... ну, однимъ словомъ, никогда сама не воспользуется, ужь это такая натура... другіе живутъ только для себя, а она...
   Княгиня вдругъ смолкла и покраснѣла еще сильнѣе.
   "Да, вѣдь, и я такая же",-- мелькнуло у нея въ головѣ. И мысль, что, расхваливая Аню, она какъ будто сама себя расхваливаетъ, смутила ее."
   -- Въ этомъ, впрочемъ, нѣтъ особеннаго достоинства,-- поспѣшила она оговориться,-- способность жить для другихъ, это, это... прирожденное свойство... отъ него нельзя исправиться, никакъ нельзя, даже и тогда, когда видишь, что особенной пользы оно никому не приноситъ,-- прибавила княгиня съ смущенной улыбкой.

Н. Северинъ.

"Русская Мысль", кн.VII--X, 1885

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru