Тридцать лет тому назад в Екатерининской больнице в Москве в возрасте 75 лет скончался Николай Федорович Федоров, тогда почти никому не известный библиограф библиотеки Румянцевского музея, а ныне признаваемый одним из интереснейших русских мыслителей XIX века, автор "Философии Общего Дела". Идеи его уже через 10 лет после его смерти стали прорастать в различных кругах тогдашнего русского общества. В то же время в 1913 году группой лиц приступлено было к изданию сборника "Вселенское Дело", посвященного уже не столько теоретическому обсуждению вопросов, поставленных Н. Ф. Федоровым, сколько направленного к практическому выявлению сил, могущих взять на себя задачу осуществления проектировок и предуказаний загадочного Московского Мыслителя, как окрестили его некоторые писатели эпохи1.
В чем его загадочность? -- В том, что этот человек впервые решился простейшими словами на понятном и на ясном для всех языке выразить то, что его ученики не без основания назвали "Русской Идеей", той, которой, по мнению Ф.М.Достоевского, чревата русская земля и которую сам автор "Братьев Карамазовых" судорожно искал всю жизнь. Эта идея заключается в освящении творческой активности человечества, идущего по пути преобразования и обожения мира и стремящегося преобразовать по Совершеннейшему Образу и общество, и свою природу, и внешний мир и осуществляющего это преобразование не индивидуалистически, в разделении и изолированности, а соборно и согласно, и не самочинно и хищнически, а в качестве сознательного и творческого органа Общего Дела.
Конечно, идеи Н. Ф. Федорова были и остаются для всякого вдумчивого читателя потрясающими и поражающими, и естественно, что усвоение их, а тем более творческое осуществление их в жизни должно было вызвать неисчислимые перемены и произвести перестройки, не менее значительные, чем любая революция, с тою немаловажною, впрочем, разницей, что эти перемены не должны и не могут быть столь разрушительными, ибо задача, которая положена в основу того, что он называет "Общим Делом" всего человечества, является всем близкой и для всех насущно необходимой. Это дело торжества и осуществления всеобщей Жизни, а не подготовка всеобщей смерти.
Естественно, впрочем, что идеи Н. Ф. Федорова не встретили живого и творческого отклика в довоенной обстановке. Они требуют, прежде всего, глубокой умственной перестройки, того, что можно называть переменой направления умственной деятельности, предшествующей всякому иному действию, "умопременения", или, как это принято называть на церковном языке, "покаяния". При этом, конечно, речь идет не о "покаянии" в том индивидуалистическом смысле, как это практиковалось и практикуется в церковных кругах, а о покаянии общественном и о социальном "умопременении", заключающемся, как теперь сказали бы, в изменении руководящей установки, влекущей за собой перемену во всей общественной и творческой устремленности человечества. Бесспорно, трудно было ожидать такого поворота к осуществлению и творчеству жизни в эпоху, которая была охвачена скверным беснованием и самоубийственным влечением к смерти. Естественно, что каждый шаг в направлении к внедрению идей "Философии Общего Дела" в сознание хотя бы единиц сопровождался отвлекающими всеобщее внимание событиями. Можно думать, что все силы смерти и разрушения обрушивались на скромнейшие ростки, которые должны были повести к упразднению всякого распада и гибели. Мировая война и русская революция в этом свете только эпизоды в борьбе Голиафа и Давида.
При всей трудности и при всей сложности создавшегося в эти годы положения идеи Н. Ф. Федорова все же не заглохли. Со времени появления "Вселенского Дела" кое-что сделано, и вопросы, поставленные в "Философии Общего Дела", сейчас уже вышли и за пределы узкого кружка литературно образованных русских людей, до войны знавших о существовании странного и экстравагантного писателя, каковым рисовался им Н. Ф. Федоров. Вышли они даже за пределы России.
Имя Н. Ф. Федорова привлекло и привлекает к себе пристальное внимание весьма широких кругов в СССР. Обнаружение этого интереса там, конечно, по местным условиям, ограниченно, и лица, проявляющие его, и подверглись и подвергаются репрессиям2, но, тем не менее, в самой разнообразной среде идет работа по выпрямлению основной линии развития русской жизни, по переведению ее с путей смерти на пути Жизни. Те страдания, которые испытывает эта великая страна, рассматриваются в этих кругах как естественный результат противления делу осуществления идей, развитых в "Философии Общего Дела", как судорога, которую надо разогнуть и гармонизировать, переведя болезненное напряжение в творческое действие.
Но и вне СССР уже есть некоторые признаки того, что имя Н. Ф. Федорова начинает привлекать к себе внимание. Упоминания о "Философии Общего Дела" появляются то здесь, то там, причем уже становится трудно следить за ними. Такие упоминания за последние десять лет встречались на польском, немецком, чешском, французском, английском и японском языках, причем на некоторых из них даже появились отдельные работы о Н. Ф. Федорове, как оригинальные, так и переводные с русского языка.
Наряду с появлением в иностранной печати упоминаний о Философии Общего Дела, нельзя не указать и на то, что и в русской эмигрантской среде появился и растет интерес к этому автору. Однако характерной для нее особенностью является весьма частое и охотное упоминание лишь имени Н. Ф. Федорова, без отчетливого высказывания того, что являлось для автора "Философии Общего Дела" основой его работы. Идея преобразования и преображения мира, мысль о всеобщем труде, о путях этого труда и цели его -- всеобщего воскрешения и "восстановления всяческих" путем человеческой активности, осуществляющей дело спасения мира, эта идея как-то закрывается и завуалируется в высказываниях русской эмигрантской прессы.
Мы думаем, что подходят сроки, когда становится необходимым не только упоминать о Н. Ф. Федорове и ставить его в ряд "икон", в ряд более или менее значительных русских мыслителей последних 70 лет, но и говорить о том, что он сам считал смыслом своего существования. Нужно восстановить ту традицию, начало которой положил Н. Ф. Федоров, пытавшийся каждое конкретное событие, каждый вопрос, встречавшийся на его пути, связать с теми высшими и высочайшими задачами, которые он ставил всему человечеству. Эту традицию пытались осуществить составители уже упоминавшегося выше сборника "Вселенское Дело", именем коего мы называем и наше издание, которое надеемся вести в том же духе. Основной задачей, которую мы выдвигаем, является стремление освещать основные вопросы современности с точки зрения их соответствия или несоответствия идеям "Общего Дела" и задаче преображения мира и воскрешения мертвых.
Мы думаем, что такое обсуждение необходимо и для русских, разбросанных в эмиграции. Если это великое рассеяние имеет смысл, то он может заключаться только в одном: в освещении и ознакомлении мира с тем, что принято называть "Русской Идеей". Ибо пока что ни одна из мыслей, вывезенных русскими людьми за границу, не претендовала и не претендует на это звание, кроме того, что дано в "Философии Общего Дела". Отсюда, мы думаем, вытекает насущная необходимость не только ознакомления с нею иностранцев, но и разработки всех вопросов под углом зрения этой идеи и приучения себя к рассмотрению всего совершающегося как пути к осуществлению этой величайшей задачи.
На наших страницах мы охотно дадим место всякому, кто пожелает высказаться по существу затрагиваемых нами вопросов.
28/15 декабря 1933 года
ПРИМЕЧАНИЯ
Издание второго выпуска "Вселенского Дела" планировалось осуществить сразу же после выхода в свет первого. В конце этого первого выпуска было опубликовано следующее объявление:
"Готовится: "ВСЕЛЕНСКОЕ ДЕЛО" Вып. 2-ой.
Статьи:
Р. Бекка. Жизнь без смерти.
П. Мюльфорда. Еда и молитва.
Его же. Брак и воскресение.
X. Л. Бялика. Задача воскрешения в талмудической литературе.
И. П. Брихничева. Лермонтов и проблема смерти.
Его же. Идея Воскрешения в русской поэзии.
Р. Манновского. Данте и Марииетти,
Д-ра М. В. Вульфа. О смерти Л. Н. Толстого и бессознательных самоубийствах вообще.
А. К. Горностаева. Тяга земная (продолжение). Главы: Дело любви. Сизигия. Небесный Город.
Стихотворения. Портреты. Библиография"
Однако осуществить указанный план не удалось -- и из-за расхождений Горского и Брихничева, и из-за начала Первой мировой войны. Идея издания второго выпуска возобновилась лишь спустя несколько лет -- в 1920 г., через 2 года после знакомства А. К. Горского и Н. А. Сетницкого. О том, как представляли себе этот выпуск Сетницкий и Горский, узнаем из печатаемой ниже статьи "Вселенское Дело в прошлом". Однако и этот замысел не был воплощен. О необходимости издания второго выпуска, центральной темой которого стало бы осмысление "Философии общего дела" в контексте современности, А. К. Горский писал Н. А. Сетницкому 8 марта 1928 г" (FP.I.3.27), однако последовавший в январе 1929 г. арест Горского не позволил осуществиться этому проекту.
Вопрос о возобновлении "Вселенского Дела" был поднят еще через 4 года -- в переписке Н. А. Сетницкого, который с 1925 г. жил в Харбине и поддерживал связи с эмигрантскими религиозно-философскими и общественно-политическими кругами (Н. А. Бердяев, Н. О. Лосский, П. П. Сувчинский и др.), и его пражским корреспондентом К. А. Чхеидзе, одним из активных деятелей евразийского движения 1930-х гг., серьезно увлеченным идеями Федорова. Эта переписка, частично помещенная в издании сочинений Сетницкого (Сетницкий, 382--350), дает целый ряд фактических сведений к истории составления и печатания второго выпуска "Вселенского Дела".
Непосредственную работу над сборником Сетницкий начал в 1933 г. Составление сборника целиком принадлежало ему. Философ сознательно стремился избежать идейной разноголосицы, которая отличала первый выпуск "Вселенского Дела". Сам он написал в сборник более 8 статей и заметок, поместив их под различными псевдонимами. Кроме того, в сборник вошли стихи Горского "Заклятие огней" и "Пустыня" (под псевд. "А. Горностаев" и "П. Лучицкий"), стихотворение А. Несмелова "Перед последним боем", написанное к 30-летию со дня смерти Федорова, а также статьи В. Муравьева, К. Чхеидзе, богослова В. Куликова (члена Парижской евразийской группы, заинтересовавшегося "Федоровым через посредство Чхеидзе), эстонского евразийца С. И. Чуева и письмо Н. В. Устрялова, в котором родоначальник сменовеховства высказывая свое отношение к Федорову. Сборник содержал ряд публикаций: письмо В. С. Соловьева К. Н. Леонтьеву с упоминанием Федорова, фрагмент переписки Н. Ф. Федорова с В. А. Кожевниковым и Н. П. Петерсоном, письмо И. М. Ивакина Л. Н. Толстому "о дождевании и книжном обмене", письмо Н, П. Петерсона Н. А. Чаеву о Н. Ф. Федорове. Обширный раздел библиографии освещал харбинские издания Сетницкого, посвященные Федорову. А в разделе "Наши потери" были приведены некрологи Н. П. Петерсона и В. А. Кожевникова, В. Н. Муравьева и В. Н. Миронович-Кузнецовой. 28 декабря 1933 г., в день 30-летней годовщины со дня смерти Федорова, сборник был сдан в печать. Несмотря на то что печатался он в Харбине, Сетницкий не хотел выставлять на титуле это место издания. Во многом потому, что сам он, как советский служащий, этим ставил себя под удар. Ни одна из статей, написанных им в данный сборник, не была подписана его фамилией, все они имели псевдонимы, а под именем редактора стояло "Рафаил Мановский" -- псевдоним А.К.Горского из первого выпуска "Вселенского Дела". По настоянию Сетницкого, на титуле сборника было обозначено "Рига".
Весной 1934 г. Сетницкий получил тираж (250 экз.) из типографии и полностью переслал его К. А. Чхеидзе в Прагу, который распространял сборник среди деятелей эмиграции и по эмигрантским культурным учреждениям. О том, как шло это распространение, а также об откликах эмигрантской общественности на "Вселенское Дело" см. раздел ""Философия общего дела" Н. Ф. Федорова в духовных исканиях русского зарубежья" и комментарий к нему.
В настоящем издании печатаются основные статьи 2 выпуска "Вселенского Дела".
От редакции "Вселенского Дела"
Печатается по: Вселенское Дело. Вып. 2. [Харбин], 1934. С. VII--XII.
Редакционная статья, написанная Н. А. Сетницким, обозначает основную задачу сборника -- оценка современности с позиций учения всеобщего дела.
1 "Загадочный мыслитель" -- название статьи С. Н. Булгакова, представлявшей собой рецензию на книгу В. А. Кожевникова о Федорове (Pro et contra. Кн. 1. С. 391--399).
2 В 1929 г. были арестованы в Москве А. К. Горский, В. Н. Муравьев, а также члены федоровского кружка С. В. Соколов и В. И. Шманкевич. Все они были приговорены к разным срокам лагерей и ссылки (подробнее см. в наст. книге публикации раздела "Голоса из Советской России").