Юсупов Феликс Феликсович
Воспоминания о В. А. Серове

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ВАЛЕНТИН СЕРОВ В ВОСПОМИНАНИЯХ, ДНЕВНИКАХ И ПЕРЕПИСКЕ СОВРЕМЕННИКОВ

2

   

Ф. Ф. ЮСУПОВ

   Князь Феликс Феликсович Юсупов, граф Сумароков-Эльстон младший (1887--1967) -- родовитый аристократ, семейство которого владело в дореволюционной России колоссальнейшим состоянием; получил образование в Оксфордском университете; находился в свойстве с Николаем II по браку в 1914 г. с его племянницей великой княжной Ириной Александровной; один из организаторов и участников убийства Григория Распутина.
   В эмиграции Ф. Ф. Юсупов написал две автобиографические книги "Avant l'exil. 1887--1919" (Paris, 1952) и "En exil" (Paris, 1954).
   
   Воспоминания о Серове написаны Ф. Ф. Юсуповым для настоящего издания по просьбе И. С. Зильберштейна и публикуются впервые.
   

Воспоминания о В. А. Серове

   Я с особым удовольствием сообщаю о том, что сохранилось в памяти о встречах и отношениях моих и моей семьи с Валентином Александровичем Серовым. Его я всегда выделял из всех многочисленных и разнообразных представителей искусства, встретившихся на моем жизненном пути в России или за рубежом. Это был превосходный человек, и он оставил у меня самое дорогое и сильное воспоминание.
   В моей памяти первое появление Серова в нашей семье связывается с его работой над портретом моей матери в 1900 году1. (Возможно, что он бывал у нас и ранее, но я, к сожалению, этого не помню.) Этот портрет, где моя мать сидит на диване с собачкой, я считаю самым лучшим из ее портретов, исполненных Серовым. В Архангельском портрет только "был взят хорошо", по выражению Серова, а закончен уже в Петербурге. Деликатность, простота в обращении и благожелательность моей матери способствовали большой ее дружбе с художником. Не любя богатых людей за их самодовольство и тщеславие, Серов, однако, чувствовал себя легко и свободно в кругу моей семьи. Чеканная живопись Серова, незабываемое мастерство, своеобразная манера останавливаться на каждой черточке и детали приводили к постижению внутреннего содержания человека и окружающей его жизни, но, естественно, что они же требовали и многочисленных сеансов. Моя мать, высоко ценя талант Серова, никогда не отказывала ему в нужном для позирования времени. Сама же она, как совершенно верно упоминал С. А. Щербатов, с доброжелательной лукавостью говорила: "Я худела, полнела, вновь худела, пока исполнялся Серовым мой портрет, а ему все мало, все пишет и пишет!"2 Зато терпеливое отношение моей матери увенчалось успехом и сам художник был удовлетворен своим произведением. Особенно радовался Серов, когда ему удалась улыбка моей матери, которую он очень любил3. Любил он и ее подвижность лица и ее грацию.
   Недавно перечитывая письма Серова к жене, отправленные из Архангельского, я получил редкое удовольствие от его лаконичных и вместе с тем чудесно выразительных слов о моей матери: "...славная княгиня, ее все хвалят очень, да и правда, в ней есть что-то тонкое, хорошее"4.
   Будучи сыном З. Н. Юсуповой, я лично не могу описывать все ее очарование, но, побуждаемый желанием воскресить прошлое, должен, однако, это сделать. Моя мать была стройная, изящная, грациозная, очень черные волосы оттенял" ее голубые сверкающие глаза. Она была не только умна, воспитанна, артистична, но была также воплощением душевной доброты. Никто не мог устоять перед ее очарованием. И наряду с этими исключительными качествами она была сама скромность и простота. Многие политические деятели ценили прозорливость моей матери и обоснованность ее суждений. Она могла бы стать главой политического салона, но ее скромность помешала ей играть такую роль и этим она только увеличила уважение, которым уже была окружена.
   Сам большой артист, Серов не мог не заметить дара моей матери к сценическому искусству. Он искренне восхищался тонкостью ее игры на сцене нашего театра в Архангельском и был вполне согласен с К. С. Станиславским, который, увидя ее однажды в "Les Romanesques" Э. Ростана на благотворительном спектакле, на коленях упрашивал мою мать все бросить и, вступив в его труппу, посвятить себя театру.
   Переходя к моему портрету, написанному Серовым в Архангельском, мне хотелось бы сказать о том глубоком духовном влиянии, которое оказали на меня многочисленные беседы с Серовым во время сеансов. Между прочим, Серов настоял на том, чтобы собака, с которой я никогда не расставался, также была изображена, поскольку, по словам художника, "это была его лучшая модель". Его восхищение перед Архангельским сблизило нас. После позирования я уводил его в парк. Там, сидя на одной из моих любимых скамеек, мы вели откровенные разговоры, неоднократно беседуя по вопросам, глубоко меня волнующим. Будучи тогда юношей, я очень задумывался над той огромной ответственностью, которую накладывал" на меня несметные юсуповские богатства. Я глубоко понимал и чувствовал, что чем больше мне дано, тем я больше от меня требуется. Серов же, человек гуманный и убежденный защитник всех неимущих, своими долгими и дружескими беседами словно "оформил" все мои сокровенные мысли -- и чувства. Его передовые взгляды оказали влияние на -- развитие моего ума. И по мере того, как его художественная кисть заканчивала мой внешний облик на полотне -- Внутри меня созревал тот человек, каким я остался всю жизнь, и дружба Серова оставила во мне неизгладимые впечатления. Когда в 1908 году трагически погиб мой старший брат5 и я сделался единственным наследником всего состояния, у меня уже был ясный план, как раздать крестьянам земли наших многочисленных поместий и как устроить в наших домах благотворительные учреждения и академии....
   Серов работал над моим портретом около двух лет, с перерывами, вызванными моими гимназическими экзаменами в Петербурге. Портрет мой понравился самому художнику, так как Серов сказал мне о нем: "Когда я смотрю на ваш портрет, то мне кажется, что он "благоухает". Позднее, почти тем" же словами выразил свое восхищение С. Глаголь: "Когда вы подходите к этому портрету, вы чувствуете аромат каких-то аристократических духов; вы чувствуете, как нежны и выхолены эти руки и заранее угадываете, как выхолены и вычищены эти нежные ногти; вы чувствуете целого человека известного положения, известного общества, известной эпохи"6. В 1906 году мой портрет был выставлен в "Salon d'Automne" в Париже на "Exposition de l'Art Russe", организованной С. П. Дягилевым, а затем в Венеции. Многочисленные посетители имели возможность познакомиться с творчеством Серова. Известность, которую доставил мне портрет, не понравилась моим родителям, и они попросили Дягилева снять его с выставки.
   Что касается портрета моего брата, тут задача Серова была более сложная. Мой брат, мало интересуясь беседами с художниками и будучи постоянно занятым, скупо уделял время на сеансы. Это приводило Серова в уныние, и он часто жаловался: "Опять молодой князь уехал -- беда..." Все же портрет удалось закончить.
   Живя летом в Архангельском, Серов часто беседовал с моим отцом, отличавшимся большим здравым смыслом7. Валентин Александрович любил также наблюдать, как в воскресные дни, вернувшись после обедни из церкви, вся семья располагалась в обширном дворе, куда сходились до сотни крестьян. Иные из них излагали отцу свою нужду. Ни одна просьба без ответа не оставалась. С моего отца Серов сделал два портрета. Один -- где отец на арабском жеребце. Этот портрет остался в России, как и другие портреты моей семьи (ныне они экспонированы в Государственном Русском музее). Арабский жеребец очень забавлял Серова... Он следовал за всеми нами, как собака, вплоть до того, что поднимался по ступенькам лестницы дома. Когда мы должны были уехать из Архангельского, а Серов там оставался, он сказал: "Ну, ничего, вас не будет, а мне останется арабский жеребец..."8 На втором портрете (1909) отец изображен держащим караковую лошадь под уздцы. Это единственный портрет работы Серова, находящийся у меня.
   Мои родители были большими поклонниками таланта Серова и часто говорили: ".Какими деньгами можно оплатить такую художественную работу!!"
   Знакомство с Серовым длилось и по окончании работы над нашими портретами. Помню, как беспокоились и проявляли внимание и участие мои родители в месяцы тяжкой болезни Серова9. А когда погиб мой брат, Серов не раз выражал нам свое горячее соболезнование.
   Про портрет Николая II знаю лишь то, что он художнику долго не удавался и Серов, не желая больше беспокоить государя, сказал ему, что сегодня последний сеанс. Государь, в скромной серой тужурке, спокойно сел за стол, положив на него руки и, буквально молниеносно, Серов вдруг схватил и общий облик и особый взгляд Николая II, сделав его лучший портрет, отличающийся большим сходством.
   Вспоминаю забавный ответ Серова по поводу его портрета княгини Орловой. Последняя была большой модницей и всегда очень интересовалась платьями и шляпами из Парижа. Серов долго отказывался написать ее портрет, поскольку ее лицо не вдохновляло его. Все же потом он уступил настояниям Орловой. Но когда сеансы позирования окончились, художник решил написать и ее огромную шляпу, исполненную по последней парижской моде того Бремени. На удивленный вопрос моей матери, почему же шляпа на первом плане, Серов, улыбнувшись, ответил: "Иначе ведь не была бы княгиня Орлова..." А на протесты самой Орловой Серов откровенно заявил, что именно в шляпе заключается весь интерес портрета.
   Вот все, что я могу рассказать о превосходном человеке и первоклассном художнике, моем современнике, -- Валентине Александровиче Серове.
   

КОММЕНТАРИИ

   1 Зинаида Николаевна Юсупова, княгиня (1861--1939), принадлежала к одному из богатейших аристократических семейств царской России.
   А. А. Игнатьев так писал о Юсуповой: "Она была не столь красива, сколь прелестна с седеющими с ранних лет волосами, обрамлявшими лицо, озаренное лучистыми серыми глазами, словом, она была такой, какой изображена на знаменитом портрете Серова. В молодости княжна "выезжала в свет", то есть танцевала на всех петербургских балах высшего общества. Все ее товарки давно повыходили замуж, но красивой княжне никто не смел сделать предложения: богатыми невестами, конечно, не брезгали, но Юсупова была уже настолько богата, что гвардейцы, даже самые знатные, опасались предлагать ей руку из боязни запятнать себя браком по расчету. Каким-то друзьям удалось, наконец, убедить одного из кавалергардских офицеров, хоть и недалекого, но богатого и носившего уже двойную фамилию Сумароков-Эльстон, жениться на Юсуповой. Неглупая и очаровательная супруга сделала карьеру этого заурядного гвардейца, но ума, конечно, ему придать не смогла" (А. А. Игнатьев. Пятьдесят лет в строю. Т. 2. М., 1950, стр. 224, 225).
   Зинаида Николаевна была последней в роду Юсуповых, поэтому, после брака, по особому разрешению царя, муж ее прибавил к своей фамилии и титулу титул и девичью фамилию жены.
   Д. И. Толстой, хорошо знавший З. Н. Юсупову, писал о ней, уже замужней женщине, в своих "Автобиографических записках": "Зинаида Николаевна останется для всех ее знавших совершенным типом очаровательной светской женщины. Казалось, она задалась целью всякого обворожить и очаровать, и всякий, кто к ней приближался, невольно подпадал под ее очарование. Очень приятное лицо с очаровательными светлосерыми глазами, которые она то прищуривала, то как-то особенно открывала, очаровательная улыбка маленького рта, стройная фигура, рано поседевшие волосы, придававшие ей впоследствии вид напудренной куколки, все это сразу привлекало внимание" (не издано; ЦГАЛИ).
   После Октябрьской революции Юсупова вместе с семьей эмигрировала в Италию и поселилась в Риме. Журналист П. П. Шостаковский передает свое впечатление от Юсуповой, которую он видел в 20-х гг.: "По-моему, быстрое и неумолимое крушение старого строя служило для Юсуповых убедительным доказательством невозвратимости прошлого и эфемерности того, что создавалось веками и казалось прочнее гранитной скалы. Самая из них умная и толковая оказалась старуха Юсупова <...> Старуха-княгиня не поминала прошлого. Все ее мысли были в общественной деятельности, которую она начала развертывать, создав в Риме бюро приискания работы и бесплатную столовку для русских людей, оказавшихся за границей без всяких средств к существованию. Кроме того, она организовала белошвейную мастерскую для снабжения эмигрантов носильным бельем. Короче говоря, не только приняла как неизбежное создавшееся положение, но и старалась облегчить другим выход на новую дорогу, дать возможность заработать себе кусок хлеба" (Павел Шостаковский. Путь к правде. Минск, 1960, стр. 176).
   Серов не раз писал Юсупову, ее мужа и двух сыновей. По словам Грабаря, "в юсуповской семье Серое писал много, особенно восхищаясь Зинаидой Николаевной, красивой, обаятельной женщиной <...> Отрицательно относясь к богатым и знатным, которых не выносил за чванство и самовлюбленность, Серов делал исключение для кн. Юсуповой" (Грабарь. Серов. "Искусство", стр. 185, 278). Вполне вероятно, что Серова привлекал неподдельный интерес Юсуповой к искусству. В одном из писем к жене Серов замечает: "кажется, она вообще понимающая" (Серов. Переписка, стр. 140).
   Подобного же мнения о Юсуповой были, по-видимому, и другие выдающиеся представители русского искусства, известные своим нелицеприятным характером. Так, Поленов в 1897 г. сделал по ее желанию повторение своей картины "Лес зимой". "Очень был бы рад, если бы картина понравилась Вам",-- сообщал он ей 6 июня 1897 г. (не издано; ЦГАДА). Антокольский просил позволения сделать с нее скульптурный портрет, что, как он сообщал Юсуповой, "составляет его давнишнее желание". И далее он писал: "Вы знаете, глубокоуважаемая княгиня, что я никого никогда об этом не просил, но мне кажется, что это было бы одной из лучших моих работ" (не издано; ЦГАДА). Юсупова проявила себя и как меценат: римский зал музея Изящных искусств в Москве был сооружен на ее средства.
   2 Эти слова Юсуповой С. А. Щербатов привел в своей книге "Художник в ушедшей России" (Нью-Йорк, 1955, стр. 258).
   3 Из многих портретов Юсуповых, которые исполнил Серов, лишь один -- портрет Зинаиды Николаевны -- стал известен русскому обществу при жизни художника. Это тот самый портрет, над которым Серов работал в 1900--1902 гг. на протяжении восьми -- десяти сеансов. Впервые он экспонировался на выставке "Мира искусства" в начале 1902 г. и Петербурге, и с 15 ноября 1902 г. по 1 января 1903 г. в Москве. Портрет вызвал оживленные толки.
   Одного рецензента портрет Юсуповой навел на мысль о том, "что собственно мешает этому обладателю большого таланта стать и очень большим художником". "Оказывается,-- продолжал он,-- что В. А. Серов сродни всем прочим нашим талантам; его вещи отличаются часто тоже невыдержанностью того или другого необходимого условия, без соблюдения которого нельзя признать художественное произведение вполне цельным, завершенным. Для примера возьмем одну из видных его на этой выставке работ "Портрет кн. Юсуповой" (No 208). Задуман портрет роскошно, но свет как на фигуре, так и на всех аксессуарах слишком однообразно рассеян, некоторые детали фона, напр<имер>, золотые рамки на стене, написаны неуместно широким и резким мазком, блики золота прямо беспокоят глаз зрителя; лицо же, очевидно, автору пришлось написать излишне законченно; отсюда разлад: фон кричит, а лицо выглядит безжизненным. В одной из книжек журнала "Мир искусства" есть воспроизведение этого портрета. Фотография умерила резкость фона, смягчила еще кое-где,-- получилась гармония; вот каким должен бы быть этот портрет. Глядя на снимок, представляешь себе живопись портрета вполне выдержанною" (Б. Божидаров. Выставка картин журнала "Мир искусства".-- "Русский листок", 1902, 10 декабря, No 339).
   Были мнения противоположные.
   С. С. Голоушев писал, что портреты Серова привлекают колоссальной "способностью постижения внутреннего содержания всей окружающей жизни". "Возьмите, скажем, портрет княгини Юсуповой! -- развивал критик далее свою мысль.-- Чем она может быть мне интересна? А я, между тем, страшно люблю этот портрет. Я никогда не видал эту женщину в действительности, но я чувствую, что передо мною сидит маркиза нашего времени. Я чувствую эту женщину большого света и во всех деталях, окружающих ее: в этой собачке, лежащей подле нее на диване, в окружающем атласе и безделушках. Я чувствую, что эта женщина живет какой-то особой жизнью, быть может совершенно чуждой мне, на какой-то особой высоте от всего окружающего, отделенная, обособленная от всего, нежная, изящная и утонченная, живет именно той жизнью, какой жили когда-то маркизы. Эти белые напудренные волосы, эта странная поза,-- все это дает право сказать, что это именно маркиза нашего времени" (С. С. Глаголь. Художественная личность Серова.-- "Известия Общества преподавателей графических искусств в Москве". 1911, No 10, стр. 473, 474).
   Другой рецензент считал, что это произведение Серова "прекрасно <...> по психологии личности, воссоздаваемой художником благодаря уменью уловить позу, дать характерное положение линий и в глазах (глаза всегда удаются Серову) выразить все то, что нужно знать о душе". Далее он писал: "Но в этом же портрете мы видим немало технических недостатков, начиная с присутствия в тонах на лице какого-то холодного, неприятного элемента, оставляющего от тела впечатление посинелости, сквозящей из-под меловых (местами) тонов, также неприятных. Положенное неверною рукой начало дисгармонии красок проходит по всему полотну: светлые тона, полные странной примеси грязновато-коричневого, чередуются с зеленовато-мутным, опять-таки грязноватым. Отсюда необходимость большей, чем то требуется подчеркнутости линий сильными, небрежными мазками такого характера, который ясно дает чувствовать краску и неверность основного тона безотносительно к природе и (что совсем непоправимо) в отношении к общему подбору колорита. Платье наскоро намечено, не написано; оно не дает впечатления материи и крайне неприятно по резким штрихам, точно не с натуры сделанное. Вялое, почти странное окончание низа, с неудачно положенной под ноги подушечкой и ножками мебели, невольно напрашивается на сравнение с верхней частью портрета, где опять-таки яркими, режущими штрихами даны десятки ненужных линий аксессуаров, как бы предназначенных рассеивать глаз, отвлекать от главного -- фигуры и лица. Никакого впечатления, никаких пояснений не делает группа портретов в золоченых рамках, так и выпирающих из картины вследствие грубости и силы тона, с каким они взяты. Наоборот, такого рода аттестация, создаваемая путем деталей, может быть уместной в каком угодно портрете, но только не княгини Юсуповой <...> Но... этим портретом восхищаются; он воспроизведен в десятках журналов Запада, как нечто смелое, оригинальное и выдающееся" (М. Михайлов. Поминки.-- "Искусство строительное и декоративное", 1903, No 4, стр. 13, 14).
   Различные оценки характерны и для других критиков. А. А. Ростиславов, например, писал: "Ничьих сомнений не могут возбудить очаровательные по обыкновению произведения Серова, представляющие интерес отдельной крупной выставки. Вот художник счастливо, гармонически сочетающий в себе и громадный непосредственный талант, дар воспроизведения и глубокое изучение, серьезность, основательность. В его портретах столько тонкости, знания, понимания формы, столько удивительной жизненности живописи, столько мастерства, глубокого, не поверхностного, основанного на удивительном знании, любви к форме и в то же время вдохновенного, как например <...> га удивительном по смелости и красоте живописи деталей и обстановки портрете кн. Юсуповой, с которыми, впрочем, не гармонирует живопись головы, слишком уж переработанная и вероятно долго не дававшаяся художнику" (А. Ростиславов, Наша живопись.-- "Театр и искусство", 1902. No 16, стр. 328).
   В свою очередь, Грабарь утверждал, говоря о портрете: "Лучшее в нем -- голова, сделанная необыкновенно тонко,-- одна из наиболее удавшихся Серовских голов. Слабое место произведения -- композиция, слишком случайная и недостаточно декоративная для столь крупной и сложной картины. Нет большой красивой линии и нет архитектуры, но все это с избытком искупается серьезностью и какой-то солидностью долго работанной чеканной живописи" (Грабарь. Серов. Изд. И. Кнебель, стр. 144, 145). Во втором издании своей монографии Грабарь несколько изменил свое мнение: "Это светский портрет в лучшем смысле слова <...> Серов наслаждался своей работой, создав одно из своих серьезнейших произведений <...> как бы возвращавшееся к его ранним, наиболее совершенным портретам, но, быть может, по сравнению с теми менее свободное, слегка засушенное, лишенное былой серовской "свежести" (Грабарь. Серов. "Искусство", стр. 185).
   Так же относился к портрету и С. II. Яремич: "Что и говорить, мастерская вещь, но в ней есть какой-то холод, есть что-то скованное, застывшее -- это великолепный портрет, но не живой человек. Чувствуется упорный и длительный труд, а непосредственного свежего впечатления натуры нет, оно погребено под пластами остроумнейших красочных наслоений" (С. П. Яремич. Серов. Рисунки. Л., 1936, стр. 14). Бенуа считал этот портрет Серова "шедевром" (см. т. 1 настоящего изд., стр. 401).
   По-видимому, и Юсуповы в какой-то мере склонялись к тому, что голова -- лучшая часть портрета. Об этом можно судить по следующим строкам из письма А. П. Боткиной к Остроухову от 7 апреля 1902 г.: "...Серов был весьма расстроен историей портрета Юсуповского. Он узнал о их намерении вырезать овал. И я боюсь, я прямо боюсь его настроения..." (не издано; отдел рукописей ГТГ).
   Ныне портрет 3. Н. Юсуповой находится в ГРМ.
   4 Эти слова взяты из письма Серова, которое следует датировать 2 июня 1896 г. (В издании Серов. Переписка, стр. 140, упомянутое письмо неправильно отнесено к 1900 г.).
   5 Николай Феликсович Юсупов, граф Сумароков-Эльстон (1882--1908) -- офицер, был убит на дуэли. Серов, узнав об этом, выразил Юсуповым свое соболезнование (телеграмма от 25 июня 1908 г.-- Не издано; ЦГАДА).
   В 1903 г. Серов исполнил его портрет; ныне -- в ГРМ.
   6 Здесь Юсупов приводит цитату из статьи С. С. Голоушева-Глаголя "Художественная личность Серова" ("Известия Общества преподавателей графических искусств в Москве", 1911, No 10, стр. 474).
   В 1916 г., когда после убийства Распутина имя Юсупова облетело всю Россию, в газетной заметке говорилось о "нежных и тонких чертах лица молодого Ф. Ф. Юсупова на портрете виртуозной кисти Серова, прекрасном как портрет Дориана Грея" (С. К-м. Кн. Ф. Ф. Юсупов, гр. Сумароков-Эльстон.-- "Утро России", 1916, 21 декабря, No 355).
   Ныне портрет -- в ГРМ.
   7 Князь Феликс Феликсович Юсупов, граф Сумароков-Эльстон старший (1856-- 1928) получил образование в Пажеском корпусе и Чугуевском пехотном юнкерском училище. После женитьбы на княгине 3. Н. Юсуповой сделал блестящую карьеру: в 1886--1904 гг.-- адъютант московского генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича, с 1905 г.-- генерал-майор, командир кавалергардского полка, позже был произведен в генерал-адъютанты, в 1914--1915 гг.-- московский генерал-губернатор. Был председателем Общества акклиматизации животных.
   Его сын, Ф. Ф. Юсупов, в своих воспоминаниях так писал об отце: "У него было больше здравого смысла, чем ума <...> Он был прежде всего солдат и не любил интеллектуальные круги, где нравилось бывать его жене. Из-за любви к нему она пожертвовала своими личными вкусами и лишила себя множества вещей, которые могли бы сделать ее жизнь приятной" (Félix Youssutpoff. Avant l'exil. 1887--1919. Paris, 1955, p. 28).
   Известны два портрета Юсупова, исполненные Серовым в 1903 и 1909 гг. О первом из них см. след. прим.
   8 Портрет Ф. Ф. Юсупова старшего 1903 г. Серов выделял из исполненных им юсуповских портретов. В письме к жене от 4 сентября 1903 г. Серов заметил: "Пожалуй, удачнее всех князь на лошади, может быть потому, что не так старался -- это бывает" (Серов. Переписка, стр. 154). К такому же мнению о портрете Ф.Ф.Юсупова пришел в конце жизни Грабарь, заявивший, что это "великолепный конный портрет князя, исполненный с тем самым чувством свежести, о котором больше всего заботился Серов. Портрет принадлежит к десяти -- Пятнадцати лучшим во всем его художественном наследии" (Грабарь. Серов. "Искусство", стр. 188). Ранее он считал этот портрет по сравнению с портретом Юсуповой "гораздо декоративнее, менее ценным по живописи". (Грабарь. Серов. Изд. И. Кнебель, стр. 146).
   9 В архиве Серова сохранилась телеграмма З. Н. Юсуповой на его имя от 19 октября 1903 г.: "Только что узнала о вашей болезни. От души надеемся <что> вам лучше. Желаем скорее поправиться. Просим известия" (не издано; отдел рукописей ГТГ).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru