Сергеев-Ценский Сергей Николаевич
Малахов курган

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Историческая драма в 4-х действиях.

С. Сергеев-Ценский.

Малахов курган.

Историческая драма в 4-ёх действиях.

   Действующие лица:
   Горчаков Пётр Дмитриевич -- князь, генерал.
   Хрулев Степан Александрович -- генерал-лейтенант.
   Истомин Владимир Иванович -- контр-адмирал.
   Нахимов Павел Степанович -- вице-адмирал, командир эскадры, 53 года.
   Буссау Вильгельм Христофорович -- генерал-майор, комендант Малахова кургана.
   Тотлебен Эдуард Иванович -- полковник.
   Меньков Пётр Кононович -- старший адъютант Горчакова.
   Васильчиков Виктор Илларионович -- князь, генерал-майор, начальник штаба гарнизона Севастополя.
   Новашин Василий Михайлович -- майор, затем подполковник.
   Воейков Платон Александрович -- ротмистр.
   Юрковский Николай Фёдорович -- капитан 1-го ранга.
   Керн Фёдор Сергеевич -- капитан 1-ого ранга.
   Зарубин Иван Ильич -- капитан 2-ого ранга, раненный.
   Капитолина Петровна -- его жена.
   Виктор -- его сын.
   Его дочери:
   Варвара, 18 лет.
   Ольга, 11 лет.
   
   Бородатов Евгений Васильевич -- поручик.
   Юний Михаил Павлович -- поручик, адъютант В. Х. Буссау.
   
   Адъютанты П. С. Нахимова:
   Ухтомский Леонид Алексеевич -- князь, капитан-лейтенант.
   Колтовской Митрофан Егорович -- лейтенант.
   Фельдгаузен Александр Фёдорович -- лейтенант.
   Костырёв Павел Михайлович -- лейтенант.
   
   
   Жерве Пётр Любимович -- лейтенант, командир батареи.
   Цурик Кондратий Яковлевич -- боцман.
   Богданов Николай Николаевич -- прапорщик.
   Кошка Пётр Маркович -- матрос.
   Солдаты и матросы:
   Подгрушный.
   Короткий.
   Мирошников.
   Баламутов.
   Сидоров.
   Сенько.
   Оплетаев.
   Мартышин Егор.
   
   Михайлова Дарья Лаврентьевна -- матросская сирота, 18 лет.
   Куликова-Орлова Прасковья Ивановна -- милосердная сестра.
   Онуфрий -- денщик Тотлебена.
   Серебряков Яков Леонидович -- мещанин-ресторатор, затем базарный староста.
   Квартальный надзиратель.
   Врач.
   Фельдшер.
   Продавец винограда -- татарин-разносчик.
   Французы:
   Пелисье Жан-Жак -- маршал.
   Мартенпре Эдуар -- генерал, начальник штаба.
   Канробер Франсуа -- генерал.
   Ниэль (Ньель) Адольф -- адъютант и представитель императора Франции Наполеона III.
   Боске Пьер -- дивизионный генерал.
   Мейран Жозеф Николя -- то же.
   Дюлак Жозеф -- то же.
   Д'Отмар Шарль-Франсуа -- пехотный генерал, командир 1-ой бригады 2-ой экспедиционной дивизии.
   Лебёф Эдмон -- начальник штаба.
   
   Русские и французские офицеры и солдаты, матросы, продавцы оладий и черепенников (булок-гречневиков), татары, торгующие виноградом и грушами, женщины.

Действие происходит в Севастополе в 1854 и 1855 гг.

   
   
   

Действие 1.

Картина 1-ая.

Сентябрь 1854 года. Раннее утро. Небольшой сад перед домом Зарубиных. В левом углу сцены дом с мезонином, над мезонином высокий чердак со слуховым окошком. В саду под деревом стол с самоваром и чайными приборами; за столом Зарубин, его жена и Варя. Оля в стороне возится с кошкой.

      Оля. Молись, Машка!.. Я тебе что сказала? Молись!.. Это я кому говорю? Молись! Молится, мама, молится, смотри! Глаза подняла к небу и "мя-яу"!
      Капитолина Петровна. Вот она тебе еще в глаза вцепится! Видишь, хвостом водит? Брось ее сейчас же!
      Оля. Машка? Мне вцепится?.. Что ты, мама!
      Варя. Тоже нашла, чем заниматься в такое время!
      Оля. А что же еще кошка может делать в такое время? Все молиться стали, пускай и она тоже.
      Варя (нервно). Не глупи, слышишь!.. Брось её лучше!
    Оля (капризно). Не брошу!.. Ты сама лучше брось смотреть в окошко на Евгения Васильича!
   Варя (оборачиваясь). На кого?.. Фу, дрянная какая ты стала!
   Оля. Ничуть не дрянная! Разве я слепа сделалась?.. Так к окну и прилипла, всё в сад смотрит!
    Варя. Уйди лучше отсюда!
   Оля. Слышу, не глуха. Что ж? Тогда я уйду. (Кошке). Пойдём, Машка! (Уходит, унося кошку).
      Зарубин. Вон она как!.. Маленькая, а вот... подмечает, что все часто молиться, молиться стали!.. Молиться: "Пронеси, Господи"! Поздно уж, поздно!.. Хватились бастионы... бастионы строить, когда уж неприятель здесь... в Крыму... надвигается на Севастополь!.. Хва-ти-лись! А где раньше были... Задним умом!.. Задним умом крепки!.. А что Меншиков, Меншиков что думал раньше?.. Вот и расколотили его на Альме!.. Вот и начнут теперь... Начнут осаду!
      Капитолина Петровна. А что же мы-то, мы-то чего сидим, дураки? (Всплескивает руками). Мы-то чего остались? Ведь уезжать надо! Ведь все уехали, одни мы остались.
      Варя. Ну, положим, мама, не все уехали. Порядочно еще осталось народу.
      Капитолина Петровна. Ну и дураки тоже, такие, как мы! Что же, по-твоему, умны очень? И кто такие остались? Матроски с Корабельной слободки?.. Бутаковы что? Уехали? Уехали! Сусловы уехали? Уехали! Варницкие уехали? Уехали! На нашей улице только и остались, что Микрюковы да мы!.. Собираться надо, а то по-оздно будет!
      Зарубин (совершенно спокойно). Да уж и теперь поздно... (Протягивает ей свой пустой стакан; рука плохо слушает его и дрожит).
      Капитолина Петровна. Стакан еще разобьешь! Сказал бы, -- сама бы взяла!.. Поздно? А кто виноват? Я что ли? Я все время твердила: ехать и ехать!.. А почему это поздно?
      Варя. Да ведь идут уж, мама, они! Может быть, даже завтра уж под Севастополем будут!.. Я даже не понимаю, как мы чай пьем -- сидим! Будто во сне я это вижу!
      Капитолина Петровна (вдруг плачущим голосом). Во сне-е!.. А я, ты думаешь, не во сне? Я тоже как сонная муха все эти дни!.. На что надеялась?.. Муж-калека, дети еще пока один другого глупее! На ком все лежало? На мне же! И вот до того довела, что уж и выехать нельзя!.. Ах, я, злодейка!

Мимо ограды сада, по улице, расположенной в правой стороне сцены, идет толпа народа с лопатами и кирками.

   Куда же это люди идут?
      Зарубин. Рабочие... Копать идут.
      Варя. Евгений Васильич с ними, мама! Позвать его? (Кричит). Евгений Васильич!.. Евгений Васильич!
      Бородатов (отворяя калитку, входит). Я и сам думал зайти на минуту. Здравствуйте!
      Капитолина Петровна. Это куда они?
      Бородатов. Я их веду. Редут новый строим на бульваре.
      Зарубин. Вот как!.. На бульваре -- редут! Дожили!
      Бородатов. Хоть что-нибудь! Собрались всякие: плотники, каменщики, штукатуры, -- говорят адмиралу Корнилову: -- "Давайте струменту"! -- Выдали, только что инструмент -- ни к чёрту: лопаты мягкие -- гнутся; кирки хрупкие -- ломаются... И держали же такую дрянь на складах, чтобы удивлять Европу! А на Малаховом кургане козел повадился рогами насыпи ковырять!
      Варя. Что за козел такой? Вы шутите?
      Зарубин. Козел?
      Бородатов. Козел, -- самый обыкновенный! Попа с Корабельной слободки козел. Изобрел себе такую игру от скуки жизни: подойдет к насыпи свежей и ну ее расковыривать!.. Ну, простите, уж пойду догонять свою команду!
      Капитолина Петровна. Чаю хоть бы выпили стакан. Минутное ведь дело.
      Бородатов. И минуты в запасе нет, -- простите! Везде такой кавардак пошел, что... не до чаю!
      Варя (провожая его). Какие же это насыпи будут, если даже козел какой-то, и тот... А вы, Евгений Васильевич, не видали нашего Вити?
      Бородатов (подходя к калитке). Вити? Нет... А куда же мог пропасть Витя?
      Варя. Да вот ни свет ни заря убежал куда-то и чаю не дождался
      Бородатов Не пропадет, придет, -- не беспокойтесь... Ну, надо бежать и мне. Все теперь спешат! (Поспешно прощается с Варей и бежит догонять свою команду рабочих. Варя смотрит ему вслед).
      Зарубин (с трудом подходя к ней). А где же... Витя-то, а?.. Куда же это он?..
      Варя. Я и сама смотрю, -- куда он делся... Он твою подзорную трубу взял, папа!
      Зарубин. Трубу взял?.. Тогда, значит... значит, он на рейд, на рейд... на неприятельскую эскадру смотреть... Наши суда поперек рейда... поперек стали, он вчера говорил... "Три святителя", "Уриил", "Селафиил"... в середине, а потом "Силистрия"... "Флора", "Сизополь"... всего семь судов наших... Это чтобы отражать нападение... ихнего флота...
      Варя. Как же он смел туда идти, папа?.. "Отражать"... Значит, бой там будет?

Подходят и равняются с калиткой матрос Кошка и Даша.

      Зарубин. А-а!.. Это -- Кошка!.. (Стараясь взять строевой тон). Здорово, Кошка!
      Кошка (снимая бескозырку и вытягиваясь). Здравь желай, ваш всокбродь!
      Зарубин. Куда ты идешь?
      Кошка. А вот изволите видеть, сироту нашу, матросскую, Дашку, до адмирала Корнилова провожаю! Может, они свое разрешение ей дадут, -- хотится ей за ранеными ходить, каким она, стало быть, на Альме перевязки сама делала.
      Варя. На Альме в сражении она была?
      Кошка. Так точно-с. Увязалась, юнгой одевшись... Никто и не доглядел, что не юнга, а девка.
      Зарубин. Чья она, чья, говоришь, сирота?
      Кошка. Михайлова, матроса... При Синопе смерть себе получил.
      Зарубин. Мой матрос был!.. Михайлов, как же!.. На моем корабле!.. Марсовый! Вместе с ним и меня-то... и меня-то ранили... одним снарядом...
      Варя (Даше). Не страшно! тебе было в сражении?
      Даша. Не-ет, нисколечко! Я ведь опозади войск в кустах стояла... А перевязочная палатка еще дале меня была, -- матросы ко мне и шли, и солдаты тоже, пока у меня ветошь да вода были...
      Варя. Кто же тебя надоумил на это?
      Даша. А никто, -- сама надоумилась.
      Кошка. Она ведь сама себе большая, сама маленькая: ей некому ответы отвечать. (Даше). Ну, пойдем уж. (Зарубину). Счастливо оставаться, ваш всокбродь!
      Зарубин. Прощай, братец!.. Прощай...

Кошка надевает фуражку и уходит с Дашей.

      Варя. Какая, а?
      Зарубин. Кто? Девчонка эта?.. В отца пошла!
      Варя. Во-от, женщин сколько! Куда же они?

С калиткой равняется толпа женщин, которую ведут два старых солдата, унтер-офицер и ефрейтор.

      Зарубин. Эй, ты!.. Постой-ка!.. Куда это?
      Унтер-офицер (подходя и снимая бескозырку). Бурикады строить, ваш вскобродие!
      Зарубин. Баррика-ады? (Варе, совершенно опешив). Баррикады, ты слышишь?.. Вон уж до чего дошло!.. Почему же бабы, а?
      Унтер-офицер. Так что, по желанию своему идут.
      Зарубин. Ну, веди, веди!

Унтер-офицер надевает фуражку, поворачивается, по форме стукнув каблуками, и бежит догонять женщин.

      Варя. Как же так -- баррикады, папа? Где же это? Зачем?
      Зарубин (совершенно растерянный). Не знаю!.. (Идет снова к столу, с ним идет и Варя). Капочка!.. Капочка, баррикады, вон что, -- баррикады уж строят! Баррикады... как, как в Париже!.. Вот что!.. Женщины какие-то... пошли... Бабы!.. Баррикады строить!.. (Садится тяжело на скамью).
      Капитолина Петровна. Какие баррикады? Я слышала отсюда, да не поняла.
      Варя. Известно, мама, какие! Как на улицах в Париже рабочие делают!
      Капитолина Петровна. Так это же ведь против своих солдат, а не против неприятеля! Что же, против неприятеля баррикады помогут?
      Зарубин. Последнее дело, да... последнее дело!.. Против артиллерии баррикады?.. Не помогут, нет!
      Капитолина Петровна. А Витька-то, Витька-то куда же делся? Мученье с ним! Чем свет умчался, и нет его!.. Распустили юнкеров по домам, ну и сиди дома! Не затем вас, дураков, распустили, чтобы везде вы шлялись! Вдруг надо будет бежать, а его нет! Как же нам без него бежать? Где он нас потом искать будет?
      Варя. Может быть, идет уж, -- я посмотрю, мама! (Направляется к калитке и кричит вдруг, оборачиваясь). Папа! Павел Степаныч!
      Зарубин (поднимаясь). Павел Степаныч? Где?
      Варя. Возле нас с лошади слез!.. К нам идет!
      Зарубин. К нам? (Кивает Капитолине Петровне и бодрее, чем обычно, идет к калитке, в которой появляется Нахимов, причем белые брюки его заворочены; за ним -- лейтенант Колтовской).
      Нахимов. Здравствуйте!.. Ехал мимо, вижу -- чай пьете-с...
      Зарубин. Милости просим... милости просим, Павел Степаныч! (Здоровается с Нахимовым и Колтовским).
      Нахимов. А что же вы здесь сидите-с? Уезжать надо!.. Идут ведь они, -- теперь я уж не знаю, как вы уедете-с!
      Колтовской (кивая на завороченные брюки). Штрипки надо вам завести, Павел Степаныч, когда на лошадях начали ездить.
      Нахимов (сконфуженно одергивая брюки). Что же вы мне -- раньше-то, а тут вот, при дамах и... (Зарубину). Плохо вы еще все ходите-с!
      Зарубин. Плохо, совсем плохо... Ни-ку-да стал!.. К столу пожалуйте, Павел Степаныч!
      Нахимов. Угостите, угостите! Меня следует: я прямо с постели -- на лошадь. Все работы на Южной стороне сейчас объехал. Все здесь пересохло-с. (Показывает на шею, на которой большой, 2-й степени, георгиевский крест -- за Синопскую победу. Подходит к столу и целует руку Капитолины Петровны и заодно -- Вари, которая очень смущена этим).
      Капитолина Петровна. Присядьте, присядьте, Павел Степаныч, отдохните у нас. Хоть и сентябрь уж, а день, видно, очень будет жаркий.
      Нахимов. Жаркий, жаркий! А дальше дни еще жарче будут! Всем нам жарко будет! (Усаживается за стол вместе с Колтовским и Зарубиным).

Капитолина Петровна наливает чай.

   А ведь князь-то ваш опять уходить от нас хочет!
      Зарубин. Как уходить? Куда уходить?
      Капитолина Петровна. Господи! А мы-то сидим, ничего не знаем!
      Нахимов (прихлебывая чай). Уходит со всей армией! Нам с Корниловым только резервные батальоны оставляет. -- У вас, говорит, матросы есть. Они, говорит, теперь бесполезны, -- вот вы их с судов и берите на бастионы.

0x01 graphic

      Зарубин. Матросы?.. Бесполезны стали?
      Нахимов (поспешно глотая чай). Я ему: -- "Ваша светлость! Я -- вице-адмирал, а совсем не генерал сухопутный. Я на суше ничего не знаю. Я боюсь что-нибудь напутать". А он мне: -- "А я вот наоборот: был генерал сухопутный, а потом стал адмирал-с, и вот, видите-с, ничего не напутал".
      Зарубин. Он -- горе наше!.. Горе-адмирал, -- вот он кто!
      Колтовской. Спрашивается, кем он был, когда дал разбить себя на Альме, -- генералом или адмиралом?
      Нахимов. Да, вот-с! Восемь дней он там ожидал неприятеля, а ведь за восемь дней туда четыреста орудий можно было доставить, -- задавить противника артиллерией, а он что же? У нас, у моряков, говорится: -- "Одна пушка на берегу стоит целого корабля в море". А у него против четырех пароходов союзников была ли направлена хоть одна пушка? Ни одной не было-с! Вот поэтому и обошли его с левого фланга французы берегом! Вот тебе и стратег!.. А теперь говорит: -- "Защищайте и город и флот, как знаете"!
      Зарубин. Флот защищать вы сказали, Павел Степаныч?.. Ведь флот... флот должен защищать город?
      Нахимов. В том-то и дело-с, что мы с вами моряки, и нам это обидно!.. Мы с вами под Синопом показали, чего мы стоим, и вот вы даже инвалид теперь, благодаря Синайскому сражению, но-с... теперь уж все это пошло насмарку-с!.. Князь Корнилову сказал: -- "Положите вы свой флот себе в карман! Вы встречать противника в море не пойдете, -- я запрещаю это! А вход на рейд немедленно закройте старыми кораблями"...
      Зарубин. Они ведь и закрывают вход на рейд... И "Три святителя" между ними...
      Нахимов. То есть, как "закрывают"? Их приказано сегодня же затопить!
      Зарубин (в изумлении). Свои корабли... чтобы мы сами... топили?..
      Нахимов. В том-то и дело-с! (Протягивает стакан Капитолине Петровне, та наливает чай ему и Колтовскому).
      Колтовской (Зарубину). Это -- затем, чтобы загородить вход в бухту неприятельскому флоту.
      Зарубин. Я понимаю... я понял... Но как же так? И без всякого боя?.. Неужели... и " Три святителя"?..
      Нахимов. Я знаю только то, что Корнилов наотрез отказался. Он ответил князю: -- "Это -- самоубийство, что вы изволили приказать, и я такого приказания не исполню"!
      Варя. Молодец Владимир Алексеич!
      Нахимов (довольным тоном). Ага! Вот видите, как! Глас народа-с!.. Молодец, да. И он был в твердой решимости еще вчера, когда я с ним встретился: -- "Не дождется, -- говорит, -- князь, чтобы я свой же флот сам же и приказал топить"! Нашла, значит, коса на камень!..
      Зарубин. Вы, Павел Степаныч, полагаете, что уцелеет?
      Нахимов. Не знаю-с.
      Капитолина Петровна. Мое дело -- женское, и я больше думаю, признаться, как бы мне свое семейство спасти, но что касается -- корабли свои чтобы топить самим, это уж что же такое?
      Нахимов. Это кого угодно удивит! На что же тогда береговые батареи строились? Только на то, чтобы неприятеля в бухты не допустить! Значит, князь и на них не надеется? Срам-с! (Зарубину). Вот вы тогда, в Синопе, с турецкой береговой батареей имели дело, -- и сколько она вам причинила потерь и пробоин!.. А чем же наши хуже турецких?.. (Капитолине Петровне). Ну, вот я уж и промочил горло! Спасибо, хозяюшка!
      Капитолина Петровна. На здоровье, Павел Степаныч. А может, еще налить? Ведь жара предстоит сегодня.
      Нахимов. Благодарствую! Довольно-с... (Встает, и все поднимаются). Жара, жара, да... предстоит... Корнилов будет Северную сторону защищать, я -- Южную, контр-адмирал Истомин -- Корабельную. Но ведь у меня едва набирается три тысячи человек, а неприятеля движется на нас шестьдесят тысяч!.. Что, если он Северную сторону обойдет да накинется сразу на Южную? На Северной все-таки гарнизона будет тысяч двенадцать, а у меня что? Ну, что же, -- раз необходимо будет умереть, умрем!.. Если князь со своими войсками куда-то уходит, суда заставляет топить, а нас, моряков, описал на берег на полное истребление, -- умрем на берегу!.. Прощайте-с! (Прощается с Зарубиными, теперь уже не целуя рук у дам, и торопливо идет к калитке, так что Зарубин не в состоянии поспеть за ним и останавливается на полдороге).
      Капитолина Петровна (провожавшая вместе с Варей Нахимова, мужу). Вот! Слыхал, что Павел Степаныч сказал? Досиделись!.. Теперь погибать, значит?!.. Шестьдесят тысяч их идет, а у нас только три!
      Варя. Мама! Ведь он сказал, что у Корнилова на Северной еще двенадцать тысяч!
      Капитолина Петровна. Так это ж на Северной, а не у нас тут, в городе!
      Варя. Да еще сколько-то у Истомина на Корабельной.
      Капитолина Петровна. Где Северная, где Корабельная, -- а ты говоришь! А что если они, все шестьдесят тысяч, кинутся на нашу Южную? (Совершенно расслабленно). Нет уж, теперь пропали! (Опускается на стул).
      Зарубин. А матросы?.. Забыла, какие они?.. Они в рукопашном... каждый пятерых французов стоит!.. И что там Меншиков вздумал, а? Что вздумал?.. Куда он армию... армию целую уведет... если мы уж даже... уехать не можем?.. Куда, а?.. У него ведь тысяч сколько?.. Двадцать пять, а? Будет двадцать пять!.. Куда такая армия... уйти может... когда уж противник подходит... Не уйдет, не-ет!.. Пугает только! А вот корабли свои топить... Это уж... это... Под суд за это! "Три святителя" чтобы топить?.. Стодвадцатипушечный корабль топить?.. С ума он сошел!.. (В изнеможении опускается на стул рядом с Капитолиной Петровной).
      Капитолина Петровна. А Витьки нет! Боже мой! Не пропал ли уж где! В такое время долго ли?
      Варя. Ну, что ты, мама! Где он там пропасть может!
      Капитолина Петровна. Могли бы мы еще, кажется, на Ялту берегом, если уж на Симферополь нельзя, а Витька...
      Варя. Мама! Вот он,-- Витя!
      Витя (вбегает в калитку, в руке зрительная труба). Папа, а ты знаешь,-- там, на рейде, суда топят!.. Семь!.. Пять кораблей, два фрегата!
      Зарубин. Топят? (Хватается за сердце).
      Варя (Вите). Что ты! Что ты, дурак! (Берет отца под руку).

0x01 graphic

      Витя. "Флора" и "Сизополь" затонули уж, папа! От них одни только мачты видно! "Силистрия" -- почти до палубы под водой!.. "Уриил" -- тоже! "Селафиил" -- вот-вот потонет!.. А "Три святителя" посередине поставили!
      Зарубин. Что "Три святителя"? Что?

Подходит Капитолина Петровна. Она делает знаки Вите, но тот их не понимает.

      Витя. Посередине, в фарватере, над самым глубоким местом, он же -- громадина! В трюме матросы сделали дыры на совесть, -- целую ночь работали топорами! Воды, конечно, набрал довольно, а стоит себе, как и стоял.
      Зарубин. То есть, его то же?.. Топят?..
      Витя. Топят, в том и дело! Топят и "Три святителя" тоже... Я сейчас с чердака погляжу, -- оттуда все видно! (Бросается в дом).
      Зарубин. Наврал что-то, а?
      Капитолина Петровна. Конечно, наврал! Верь мальчишке, он тебе наплетет! Поди-ка, ляг в постель лучше!

Обе с Варей ведут его к дому, но в это время раздается пушечный залп.

      Витя (высовываясь из слухового окна чердака). Наши орудия с берега! Бьют в "Три святителя"

Второй залп.

      Зарубин (в испуге). В "Три святителя"?..
      Капитолина Петровна. Ах ты, господи! Витька!
      Витя. Дал крен, папа!.. (Новый залп). Тонет! Тонет! "Три святителя" тонут!

Зарубин рыдает, опустив голову, около него суетятся Капитолина Петровна и Варя.

Занавес.

Картина 2-ая.

Передняя часть батареи лейтенанта Жерве, расположенной на Малаховом кургане рядом с Корниловским бастионом. Несколько орудий глядят в амбразуры, сверху завешанные веревочными матами. Оттуда, где передовые траншеи незадолго перед тем устроенного Камчатского люнета, доносятся ружейные выстрелы и суровый шум рукопашного боя; здесь же матросы- артиллеристы стоят около своих орудий и смотрят в амбразуры, взобравшись на банкет бруствера. Так как выступлению французов предшествовала усиленная бомбардировка, то щеки амбразур местами сильно разрушены, фашины и мешки с землей разорваны и валяются, два орудия подбиты и тоже упали набок; лежат кое-где на земле и тяжело раненные, которых некогда было подобрать. Около орудий -- матросы; наверху, на бруствере -- сигнальный матрос лежит среди мешков с землею, глядит в подзорную трубу. В стороне лейтенант Жерве. Появляется Истомин в сопровождении своего нового ординарца Вити Зарубина, -- и Жерве идет ему навстречу.

   Истомин. Пехотное прикрытие ваше где?
   Жерве. Только что пошло отстаивать Камчатский люнет!
   Истомин. Отстоят ли?.. Не может быть, чтобы не отстояли!
   Витя. Отстоят, ваше превосходительство!
   Жерве. Французы ввели в дело большие силы.
   Истомин. Да-а, это видно!.. Дело очень серьезное! (Бросается к брустверу, влезает на банкет и смотрит в трубу сигнального). Чёрт, как много дыму! Ничего не разберешь!
   Сигнальный. Похоже так -- француз одолевать зачал, ваше превосходительство...
   Истомин. Одолевать?.. Тогда надо идти туда! (Соскакивает с банкета и направляется в левую сторону батареи).

Витя идет за ним.

   Жерве (испуганно). Владимир Иваныч! Куда же вы?.. Генерал Хрулев обещал прислать резерв... Как же можно так?
   Истомин. Что "как можно"? Пойду -- приму начальство!.. Резерв пришлют? -- Очень хорошо, если он подоспеет... Я строил Камчатку и чтобы я не участвовал в ее защите, -- что вы! (Быстро уходит).

Витя спешит за ним. Жерве недоуменно пожимает плечами.

   Кошка (подойдя к Жерве вместе с тремя другими матросами). Ваше благородие, -- дозвольте на выручку идти!
   Жерве. Куда идти? Кому идти? Зачем? Что выдумали чушь? Я тебе пойду!
   Кошка. Набрать можно человек сорок, ваше благородие!
   Жерве. Я тебе наберу! Чтоб батарею без людей оставить? Сейчас резервы придут, без тебя выручат, -- прыткий какой!
   Кошка. Однако, вашбродь, сколько ни ждем, нема лезерву... (Оглядывается). А вон бабы, точно, идут.
   Жерве. Опять эти бабы!

Подходят несколько женщин-матросок, одни с коромыслами, на которых ведра колодезной воды, другие с узелками, в которых домашняя снедь, а одна ведет за руку сынишку лет десяти.

   Ну, зачем вы сюда, зачем?
   1- я матроска (с коромыслом). Водички вот принесли своим, холодненькой.
   2- я матроска. Душу им промочить хоть... Горит душа-то аль нет в аду таком кромешном?
   Жерве. Э-э, "водички"!.. Беспорядок тут заводят!
   3- я матроска (с узелком). Поснедать им вот, домашнего.
   Жерве. Что их не кормят здесь, что ли? "Поснедать"! (К женщине с мальчиком). А ты чего мальчишку привела? Чтобы его хлопнуло здесь?
   4- я матроска (с мальчиком, строгим тоном). За родительским благословением я его привела, навеки нерушимым! Отец-то его при смерти, сказывали мне, лежит здесь, неубранный... Так хотя бы ж благословить его поспел перед своей смертушкой! (Вытирает рукавом слезы).
   Жерве. Сейчас нападение на батарею может случиться, а вы тут кто с чем! Как фамилия мужа?
   4-я матроска. Бондаренков его фамилия.
   Кошка. Правда, вашбродь, крепко раненный, до вечера не доживет.
   Жерве. Где он лежит?
   Кошка. Вон за блиндажиком положили.
   4-я матроска (приглядываясь, куда показывает Кошка). Он, он, сердечный! Пойдем, Вася, пойдем, пока живой! (Неудержимо, хотя Жерве выставляет перед ней руку, кидается к смертельно раненному).
   Жерве. Э-э! Убьет еще какую тут! Ведь то и дело пули сюда залетают! (Машет рукой и уходит дальше).

Матросы обступают ведра и пьют из жестяных кружек, а иные прямо из ведра.

   Матрос Подгрушный. Эх, и вода ж у вас! Прямо, живая!
   1-ая матроска. Колодезная! Нешто как у вас в анкерках?
   Матрос Сенько. Да у нас в анкерках ее уж чорт має (ни черта нет (укр.)): всю на орудия вылили! Орудия-то накал какой дают? Возле них, как возле печек, стоишь!
   Кошка (матроске с узелком). Это мне, что ли, принесла? Давай, съем!
   3-я матроска (встревоженно оглядываясь). Еще бы тебе! Это ж я своему Петру.
   Кошка. Нема твоего Петра. Не зыркай зазря.
   3-я матроска. Ой, лишечко (лишенько)! (Хватаясь рукой за сердце, плачет).
   Кошка. Да не реви раньше времени! Може, ще вернется: вин с прикрытием туди, в контратаку пишов... И мы сейчас рухнем... Рушимо, ребята?
   2-ая матроска (хватая одно из своих ведер и кружку). Вон там ктой-то с земли рукой машет, пить хочет! (Бежит туда же, где под навесом крыши блиндажа лежит смертельно раненный матрос, перед ним на коленях стоят его жена и мальчик, и он силится, при помощи жены, благословить сынишку).
   Жерве (подходя снова, кричит издали). Ну, бабы, бабы, довольно! Марш отсюда! (Матросам). Займись делом, ребята!

Матросы, хватая с земли кто мешки, кто фашины, тащат их, заделывают щеки амбразур. Матроски одна за другой уходят, позже всех жена смертельно раненного Бондаренкова. Возясь с мешками и фашинами, укладывая их на свои места, матросы смотрят сквозь амбразуры.

   1-ый матрос. Что-то, кажись, подаются наши!
   2-ой матрос. Никак отступать зачали!
   3-тий матрос. Дыму тут нанесло ветром, -- не досмотришь.
   Подгрушный. Отступают же, чи (или (укр.)) ты ослеп!
   Кошка (к Жерве). Ваше благородие! Прикажите команду собрать! Одолевает француз наших!
   Жерве. Одолевает?.. Резервы должны подойти сейчас! (Оглядывается назад, потом, отходит, говоря Кошке). То же команду вздумал собирать! Я тебе соберу! (Уходит).
   Сенько. Вон наши лезервы бегут, гляди, братцы!

Подбегают с ружьями один за другим офицерский денщик из прикрытия Оплетаев и ротный цирюльник, он же фельдшер -- Сидоров; оба с ружьями наперевес.

   Кошка. Ого! Оплетаев! Он уж готов на вылазку! И Сидоров тоже!
   Сидоров. Бабы встретились, говорят: "Штурма ждете"? Аль и в самом деле?
   Оплетаев. Эй, Кошка! Что ж ты и ждешь, когда штурма? Идти навстречу надо!
   Кошка (соскакивая с банкета). Идти так идти! Лейтенанта поблизости нет?
   Подгрушный. Ушел куда-с, -- не видно.
   Кошка. А ну, ребята, стройся помалу!

Матросы и вслед за ними несколько солдат-артиллеристов отходят от орудий, образуя ломаный строй в две шеренги. Показываются санитары из солдат прикрытия, относившие на ружьях раненых к перевязочному пункту и теперь возвращающиеся обратно; их человек восемь.

   Подгрушный. Вот вам и подмога нашлась!
   Кошка. Становись, братцы, в строй! Сейчас штурм будет!
   Один из пришедших. Неужели штурм?
   Кошка. Слышишь, стрельба подходит?

Стрельба становится слышнее. Санитары становятся в строй.

   Сенько (оглядываясь). Лезерв, лезерв, братцы!
   Подгрушный. Какой лезерв? Саперы!
   Кошка. Ага! Это же поручик Бородатов с ними! Его и надо!

Подходит Бородатов с командой саперов человек около двадцати.

   Бородатов. Что тут у вас? (Оглядывает амбразуры). Порядочно разворочено! И орудия подбиты! Сколько?
   Кошка (подступая к нему, берет под козырек). Ваш бродь, примите начальство над командой!
   Бородатов. Над какой командой? Ты что?
   Кошка. Гонят наших! Слышите вон!.. А то извольте поглядеть в амбразуру!
   Бородатов. Гонят? (Быстро вскакивает на банкет и глядит). Действительно отступают!
   Кошка. Помощи не дадим, -- пропадут, ваш бродь!
   Бородатов. А с кем же здесь помощь давать?
   Кошка. С вашими нас всего человек пятьдесят будет. Примите начальство! На вылазку с вами ходили и сейчас пойдем!
   Бородатов. У вас тут свое начальство есть. Где лейтенант Жерве? Он жив?
   Кошка (таинственно). Они, сказать бы, в отсутствии... Гонят, вашбродь! Спешить надо, а то поздно будет.
   Бородатов. А резерв что же? (Оглядывается).
   Кошка. Нема (нет (укр.)) лезерву!
   Мартышин (появляясь на бруствере). Братцы-ы!.. За подмогой меня послали! Давай подмогу!
   Бородатов (решительно). В две шеренги строй-ся!

Матросы и солдаты проворно строятся.

   На первый-второй рассчитайтесь! Живо!

В первой шеренге быстро передают "первый-второй".

   Напра-во! Ряды вздвой! На пле-чо! Шагом... марш! (Уводит команду).

Когда скрывается последний ряд, а вместе с тем исчезает с довольным видом, подняв ружье и крича "ура", Мартышин, -- является Жерве.

   Жерве. Стой! Стой! Куда? Ну, погоди же ты, Кошка!

За бруствером раздается "ура": команда Бородатова бросается в штыки. Спустя несколько времени, с той стороны, откуда ожидается резерв, доносится барабанная дробь "похода" и топот большого количества солдатских сапог, отбивающих шаг.

   Жерве (радостно). Ну, вот и резерв, наконец! Вот и резерв!

Появляются офицеры резерва, а за ними первые ряды солдат. Жерве, встретив офицеров, сейчас же направляется с ними в сторону. За ними уходят под бой барабанов и первые ряды солдат.

   Витя (появляясь с противоположной стороны стены и оборачиваясь назад, плачущим голосом). Сюда, сюда несите!

Двое матросов несут на носилках тело Истомина, голова которого накрыта платком.

   Жерве (входя поспешно). Что это, а? Кто-о?
   Витя (едва сдерживая рыдания). Это... Владимир Иваныч!..
   Жерве. Ранен, а?
   Витя. Ядром... в голову...
   Жерве (стонуще). А-а-а!.. (На момент закрывает глаза рукой, потом подходит к носилкам, снимает свою фуражку и крестится). Боже мой, боже мой! Вот потеря!.. Несите в башню!..

Витя делает знак матросам и впереди их идет к Корниловскому бастиону. Жерве, не надевая фуражки, смотрит вслед печальному шествию. Появляется с другой стороны Хрулев, сопровождающий Горчакова, за которым несколько генералов его свиты. Жерве, медленно надевая фуражку, смотрит на них изумленно.

   Хрулев (показывая на Жерве Горчакову). Это, ваше сиятельство, командир батареи, лейтенант Жерве! (Делает знак Жерве, тот, держа руку под козырек, подходит). Что, прибыл резерв, какой я послал?
   Жерве. Прибыл, точно так, и тут же пошел в бой, ваше превосходительство!
   Хрулев. Не мне рапортуйте, а его светлости, князю Горчакову, нашему главнокомандующему.
   Горчаков. Что? Рапорт? А? (Берет под козырек, а за ним и все в его свите тоже).
   Жерве. Честь имею доложить вашей светлости, что сейчас убит ядром в голову командир четвертой дистанции, контр-адмирал Истомин!
   Хрулев. Ка-ак? Что вы!.. Истомин убит?
   Жерве (Хрулеву). Так точно! Только что понесли обезглавленное тело в башню.

Среди генералов свиты некоторое волнение.

   Горчаков. Гм... Истомина... Контр-адмирала?.. Я читал, читал о нем в газетах... (Хрулеву). Каково, а? Только что появившись в Севастополе, -- и вдруг такой рапорт!
   Хрулев. Совершенно невероятно!.. Истомин... убит!..
   Горчаков (указывая на бруствер, из-за которого доносится удаляющийся шум боя). А там, там что такое?
   Жерве. Неприятель, по всей видимости, отходит, ваша светлость.
   Горчаков (Хрулеву). Это откуда именно отходит неприятель, а?
   Хрулев. Впереди Малахова мы устроили Камчатский люнет... Это его атаковали было французы, но их отбили наши.
   Горчаков (жуя губами). A-а, да, да... Это контрапроши, -- да... Очень хорошо... Мы их будем строить везде, везде... Мы отожмем ими... Отожмем,-- вы понимаете? (Делает соответствующий знак рукою). Противника к морю, -- это и будет моя система войны... О ней писал мне покойный государь... О ней я писал князю Меншикову, и он кое-что, стало быть, сделал, -- но очень мало... очень мало... Отказываюсь понимать, почему он так мало сделал!.. И помещения для моего штаба совершенно нет на Северной стороне, -- вы представьте себе мое удивление!.. Ах, этот хитрец Меншиков, какое скверное наследство он мне оставил! (Идет обратно, за ним его генералы, но Хрулев отстает).
   Хрулев (Жерве). Какая жалость, а, -- Владимир Иванович убит!.. Не могу поверить!
   Жерве. Голову снесло ядром...
   Хрулев. Вот уж правда: сокол с места, а ворона на место! (Кивает, в сторону уходящего Горчакова и спешит догнать его).

Занавес.

Действие 2.

Картина 1-ая.

Май 1855 г. Ставка главнокомандующего французской армией. Среди обширной комнаты закусочный стол с несколькими бутылками вина и приборами. Генералы Дюлак, Лебеф, Мейран сидят за столом. Генералы Боске и Канробер, -- бывший главнокомандующий, -- стоят перед большой картой Крыма, висящей на стене. В стороне от них -- Ниэль и д`Отмар.

   Ниэль (д`Отмару, но нарочно громко, чтобы это было слышно всем). Вы все-таки получаете хорошее назначение, -- которое вас неминуемо выдвинет, но ведь это только часть плана, присланного императором. Вопрос: почему же так отнеслись... я бы сказал--резко отрицательно -- ко всему плану в целом?
   Боске (вызывающим тоном). Прежде всего потому, что план этот предполагал движение в глубь Крыма, а у нас для этого нет достаточно обоза, дорогой Ниэль!
   Канробер. А что касается англичан, то они, как вам известно, совсем не имеют обоза... Им нельзя и на тридцать километров (на 5 лье) уходить от их Балаклавы.
   Лебеф. Разве можно забывать, что в степной части Крыма не только провианта для войск' даже и воды нет!
   Ниэль (повышая голос). Еще и еще раз считаю нужным сказать, что план, присланный его величеством, поистине великолепен! Генералу Канроберу предоставляется возможность стать во главе шестидесяти пяти тысяч лучших французских войск и с ними, начав движение по шоссе от Алушты... (Порывисто подходит к карте и показывает на ней). ... От Алушты на Симферополь, выйти в тыл армии князя Горчакова, на которого одновременно двинется от Севастополя лорд Реглан с сорока пятью тысячами англичан и сардинцев, и это в то время, как у Горчакова не больше, как всего-навсего шестьдесят тысяч в его резерве... Несколько дней, -- и вся кампания была бы закончена полным разгромом русских, и Севастополь был бы принужден к капитуляции!
   Боске. Этот план хорош только в воображении! Мало того, что мы попадем в безводную и бесплодную степь, но ведь до нее надо еще добраться от Алушты через горы, покрытые густым лесом. Разве Горчаков допустит нас одолеть такое дефиле безнаказанно?
   Канробер. Всем вам, господа, известно, что я склонял к плану нашего императора всех, -- и лорда Реглана, и Омера-пашу, и главнокомандующего сардинцев Ламармору, однако я не имел успеха.
   Ниэль. Вы и не могли иметь успеха, если сами не сочувствовали плану императора!
   Боске. Что касается меня лично, то мне кажется просто легкомысленным бросать верное дело ради неверного. Мы затратили слишком много усилий...
   Канробер. И понесли очень много потерь!
   Боске. Да, да, -- и понесли много потерь, чтобы овладеть Севастополем путем штурма!
   Ниэль (резко). Путем штурма? Однако этот штурм, по всем данным, должен окончиться неудачей, а при известном упорстве русских обойдется нам в слишком дорогую цену,-- вот что!.. Без полного обложения города взять нельзя, а обложить его со всех сторон мы можем, только разбив резервы Горчакова. Для этого налицо у нас имеется все: и двойное численное превосходство над армией Горчакова, и колоссальное количество снарядов, которые нам подвезли в течение апреля... Нам остается только двинуть против князя Горчакова войска и боевые припасы, а съестные припасы и воду мы найдем в его лагере, когда он будет нами взят!
   Канробер. Поскольку я уже не главнокомандующий больше, вам следует развить преимущества нового плана перед нашим новым главнокомандующим...
   Боске. Кстати, он, кажется, идет сюда.

Входят маршал Пелисье и генерал Мартенпре. У Пелисье в руках толстый пакет, у Мартенпре -- пачка бумаг. Сидевшие генералы встают.

   Пелисье (пробегая взглядом по всей комнате, останавливается на д'Отмаре). Вот, дорогой д'Отмар, вам приказ! (Подает д'Отмару пакет). Содержание его нам в общих чертах известно уже, -- тут только кое-какие частности... Итак, -- сегодня же в ночь вы со своей дивизией отправляетесь захватить Керчь.
   Д'Отмар. Со мною вместе едет туда же и генерал Джордж Браун, господин маршал?
   Пелисье. Да, да, разумеется, -- и генерал Браун с его дивизией и шесть тысяч турок... Начальником всей экспедиции назначается мною генерал Браун, как и было это сделано моим предместником, генералом Канробером.
   Д'Отмар (досадливо). Все-таки этот Браун, господин маршал?.. Но ведь в его дивизии всего три тысячи человек, в то время как в моей -- семь с половиной!
   Пелисье (кладя на плечо д'Отмара руку). Э-э, дорогой д'Отмар, -- ведь нужно же быть и политиком, а не только начальником дивизии! Конечно, это акт любезности в отношении наших слабых союзников... Да наконец, сэр Джордж гораздо старше вас годами, а значит, и по службе, и у вас в будущем куда больше случаев отличиться, чем у него... Словом, ваше назначение вполне почетно, и я надеюсь на полный успех экспедиции... Вы займете Керчь и Еникале, а эскадра, в которой до семидесяти вымпелов, вполне будет в состоянии блокировать все побережье Азовского моря. Этим мы подорвем снабжение армии князя Горчакова, что очень важно.
   Д`Отмар. Насколько известно, снабжение армии русской идет через Перекоп и Чонгар...
   Пелисье. А вот вы и попробуйте захватить Чонгар со стороны Азовского моря, да не только захватить, а еще и удержать его, вот задача, достойная вас!
   Д'Отмар. Я вполне уверен, что это сделает дивизия сэра Брауна.
   Пелисье (начальническим тоном). Если со стороны сэра Брауна вы получите приказание занять Чонгарский перешеек, а также и Перекоп, -- вы, разумеется, сделаете это бес-пре-ко-словно. Желаю удачи! (Подает ему руку).

Д'Отмар прощается с Пелисье и с другими генералами и уходит.

   Мартенпре (к Пелисье). Вы хотели прибавить к приказу еще несколько фраз, господин маршал.
   Пелисье. Да, да, но я прошу вас прочитать нам вслух начало.

Все генералы оборачиваются к Пелисье и Мартенпре.

   Мартенпре. Вот это начало, господин маршал! (Читает). "Солдаты! Наш прежний главнокомандующий объявил вам волю императора, который, по его ходатайству, поставил меня во главе Восточной армии. Принимая от императора командование этой армией, я скажу прежде всего, что генерал Канробер уносит с собою наше глубокое сожаление и полную признательность. Никто из вас не забудет, чем мы обязаны его высокому сердцу"!

При этих словах Пелисье подходит к Канроберу и обнимает его.

   "Во время страшной зимней кампании он сохранил нашему государю и отечеству одну из самых лучших армий, какую когда-либо имела Франция. И если успех, -- в чем я убежден, -- увенчает наши усилия, вы не забудете его имени в своих победных кликах. Он пожелал остаться в наших рядах и возвратиться к своей старой дивизии. Я уступил желанию и настоятельным просьбам того, кто был до сих пор нашим главнокомандующим и останется всегда моим другом".

Вслед за Пелисье все другие генералы, в том числе и Мартенпре, подходят к Канроберу и пожимают его руку.

   Ниэль. Заслуги генерала Канробера, может быть, даже очень неполно перечислены в приказе, господин маршал, но приказ по армии есть приказ по армии, а не история, -- он должен быть по необходимости краток... Нам же всем, соратникам нашего бывшего главнокомандующего, известны причины ухода генерала Канробера с высшего поста в армии...
   Пелисье. Да, известны, известны причины, но... что вы, собственно, хотите сказать?
   Ниэль. Я хочу сказать о том новом плане войны, который прислан нам сюда его величеством.
   Пелисье (очень нервно). Ага, да... Так, так... О новом плане войны...
   Ниэль. Генералу Канроберу предоставлялась почетная и благодарная задача разом покончить с этой войной, затянувшейся так чрезмерно, стоившей нам и союзникам нашим таких колоссальных жертв.
   Пелисье. Ну, еще бы, еще бы не колоссальных жертв! Ведь те, кто сочиняли эту войну там, в Париже, считали ее просто военной прогулкой!
   Ниэль (изумленно). Господин маршал!.. Насколько известно, война началась по желанию его величества, и я, как личный адъютант его величества...
   Пелисье (перебивая). Я, как главнокомандующий армией, могу вам разрешить высказаться, если только вы не будете многословны.
   Ниэль (нервно). Благодарю вас, господин маршал! Генерал Канробер вместо того, чтобы выполнить план императора, предпочел просить его величество снять его с первого места в армии...
   Пелисье (резко). Я запрещаю вам, генерал, осуждать в моем присутствии моего друга!

Ниэль возмущенно глядит на Пелисье.

   А что касается плана войны, господа, то цель наших ближайших действий для меня совершенно ясна. Сильнейшим из укреплений Севастополя, ключом этих укреплений является, разумеется, Малахов курган. Впереди него русские возвели люнет, называемый Камчатским, а левее -- еще два сильных редута: Волынский и Селенгинский. План наших ближайших действий будет таков: мы должны во что бы то ни стало, употребив для этого все усилия, овладеть этими редутами и люнетом и бросить большие силы на Малахов курган, чтобы сломить сопротивление русских в этом именно месте, и тогда окончательная победа не заставит нас долго ждать, господа!
   Канробер. Этого именно плана военных действий предпочитал держаться и я, но он ведь не получил одобрения его величества.
   Боске. Хотя и был намечен в самом начале кампании!.. А менять план войны во время идущих уже военных действий немыслимо, -- это азбука стратегии!
   Ниэль. Господин маршал! Как генерал-адъютант императора, я являюсь здесь представителем идей и планов его величества и обязан напомнить вам, что планы императора должны неукоснительно выполняться.
   Пелисье. Генерал!.. Вы числитесь в армии, главнокомандующим которой считаюсь с сегодняшнего числа я и тоже именем императора! Никаких представителей идей и планов императора, кроме меня, в армии не может и не должно быть! Главнокомандующий и подчиненные ему, -- вот вся армия! Кто такой вы? Адъютант императора?! Не-ет!.. Здесь вы только мой подчиненный и должны повиноваться мне! А если вы будете и впредь говорить то, что я только что от вас слышал, я приму против вас самые строгие меры, --знайте это!.. При первом же гласном противоречии мне я вышвырну вас вон из армии, мне вверенной!
   Ниэль. Господин маршал! Я пользуюсь правом непосредственно сноситься по телеграфу с императором, и ваши слова будут сегодня же переданы ему по кабелю!
   Пелисье. Ах, вот что!.. Вы " пользуетесь правом сноситься с императором"? А я лишаю вас этого права, -- вы слышите? Я запрещаю вам приближаться к кабелю!.. Если мне вверены войска Франции, то я, -- вы слышите? -- только я и отвечаю за их успехи, а не вы и никто другой, кто бы он ни был!
   Ниэль (направляясь к двери). Мне остается только уйти, господин маршал.
   Пелисье. Вы сделаете гораздо лучше, если уедете! Если уедете в Париж, -- да, в Париж! И я помогу вам это сделать! (Обращаясь к остальным генералам, в то время как уходит Ниэль). А вас, господа, прошу помнить одно и помнить твердо, отнюдь не отвлекаясь в сторону крымских степей: целью всех наших ближайших действий остается, как это было принято генералом Канробером, Малахов курган!

Занавес.

Картина 2-ая.

Та же, что и во 1-ой картине 1-ого действия, комната в доме Зарубиных, но одного окна нет, -- оно выбито залетевшим сюда осколком разорвавшейся на улице бомбы из осадного орудия большого калибра. Выбита и часть стены. Разбитая этажерка валяется около задней стены; возле нее куча книг. Книги сверху прикрыты креслом, тоже искалеченным и опрокинутым кверху ножками. Вообще, комната имеет уже бивачный вид. Зарубин, положив осколок на стол, обводит карандашом его выпуклую поверхность; тут же Оля.

   Зарубин. Это, Олюша, это пятипудовый к нам залетел... Пятипудовый... Из мортиры.
   Оля. Ого, какой!.. Хорошо, что мы в саду были, а то бы...
   Зарубин. Придется... Придется нам... уходить из дому! Конец!
   Оля. На Северную, папа!
   Зарубин. На Северную, да... придется... А на Северной куда?.. Там квартир ведь нету... Там... люди на голой земле живут там... на Северной...
   Оля. И мы будем на голой земле, папа! Построим себе вигвам, как индейцы.
   Зарубин. Виг-вам?.. Гм... виг-вам... А из чего, из чего его там строить... виг-вам?
   Оля. Из чего? (Очень удивленно). Как так из чего? Там разве совсем одна голая земля, папа? (Вдруг радостно). Из одеял,--вот из чего, папа! Мы их с собой принесем! Мы их сколько раз уж с собой носили!
   Капитолина Петровна (входит заплаканная, но деятельная). Дожили!.. Я там два узла увязала, так разве же мы их дотащим?
   Оля. Мы с папой один на палке, а ты другой!
   Капитолина Петровна. Да, "ты другой"! Верблюд я -- такой узел три версты тащить? А нанять некого... А вы что тут прилипли? Еще бомбы дожидаетесь? Уходите сейчас отсюда в сад!
   Оля. Мама! А если другая прямо в сад? Тогда что?
   Витя (с новеньким, солдатским Георгием на матроске, появляясь в провале степи с улицы). Та-ак!.. И к нам залетать стали? Бомба? Все целы?
   Оля. Мама! Витя! Витя!
   Витя. А я издали вижу: ого-го!.. Это -- с "Виктории" залетела! С английской батареи...
   Зарубин. Георгий!.. Мать, -- смотри!.. Сын-то твой... от-ли-чился!
   Витя (влезает в комнату, через пролом). В мичмана представлен! (Целует Олю, целуется с отцом, целует руку матери).
   Зарубин. В мичмана?.. Ма-ать!.. Поздравь!.. Вот он... Витька-то, а? Каков?
   Оля. Ура-а! (Хлопает в ладоши и кружится по комнате).
   Капитолина Петровна. Э-э, что с того Георгия, когда вон что тут!

Оля берет в обе руки крестик и прижимается к нему щекой.

   В сад пойдемте, а то кабы еще чего не было!
   Витя (очень уверенно). Не будет больше! Эта -- случайная, а теперь стрельбы нет.
   Оля. Мама! Витя знает! Больше не будет!
   Зарубин (любуясь сыном). Георгиевский... А?.. Георгиевский кавалер!.. А еще только шестнадцатый год.
   Витя. А через месяц, -- не больше того, -- мичман буду!
   Капитолина Петровна. Не хвастай, не хвастай, -- вот не люблю!.. И хвастает, и хвастает, а кругом бомбы да ядра!
   Витя. Пули нас на Малаховом кургане больше донимают, мама!.. Бомбы да ядра что, -- на то у нас сигнальщики есть, кричат, какая наша, какая чужая... А пули так и звенят...
   Капитолина Петровна. Ну, вот видишь, вот видишь!.. А ты, как дурак какой, хвастаешь все... Вот уж не люблю!
   Витя (обнимая мать). Мама, буду мичманом, буду! Не бойся! (Оле). А водички холодненькой нет?
   Оля. Сейчас принесу! (Выбегает).
   Зарубин. Думаем, вот, уходить... уходить уж... Выживают!
   Витя. А зачем уходить?
   Капитолина Петровна. А что же нам теперь? Здесь оставаться, скажешь, когда уж вот-вот все развалят!
   Витя (хозяйственно оглядывая пролом). Зашелевать шелевкой, и все: теперь тепло. А окно здесь другое есть.
   Зарубин. Увязалась уж... Мама твоя... хотя я тоже....
   Капитолина Петровна. Что ты "тоже"? Ты бы уж молчал!
   Зарубин. Четыре комнаты еще есть...
   Капитолина Петровна. Что-о? Четыре комнаты?.. А если и сверху в крышу ударят... Чтоб я позволила тут еще хоть день оставаться!.. Ни за что!
   Зарубин. Ну-ну... Ты -- капитан, ты!.. Делай, что знаешь... Уходить, -- ну что ж... уйдем...
   Оля (появляясь с чашкой воды, Вите). Вот, -- пей!
   Витя (пьет). Здорово!.. Ка-ка-я вода замечательная!
   Оля. Еще хочешь?
   Витя. Довольно... Потом еще выпью... (Отцу). Я ведь у генерала Хрулева ординарцем, папа: он всей Корабельной стороной командует.
   Зарубин. Хрулев?.. Не моряк, нет!
   Витя. Ну, хотя и не моряк, -- артиллерист все-таки, и, знаешь, папа, покойному Истомину не уступит! Он шинели солдатской ведь не носит тоже, а в бурке ходит и в папахе кавказской... А лошадь у него белая, кабардинская, -- чтобы и ночью всем видно было, --Хрулев едет!.. А команду как крикнет, -- за версту слышно, -- вот голос!
   Зарубин. Ты бы... ты бы хоть сел, Витя! (Оглядывает комнату). На стол вот, что ли...

Витя садится на стол рядом с осколком. Оля выбегает из комнаты, оставляя дверь открытой, и тут же вносит стул для отца.

   Оля. Папа, садись! (Снова выбегает и приносит стул для матери; сама же садится на кучу книг).
   Капитолина Петровна (Вите). А кушать чего-нибудь хочешь?
   Зарубин. Ну, как же... как же, чтоб не хотел?
   Капитолина Петровна. Обед у нас нынче плохой был... Что достанешь теперь? Всухомятку мы больше живем. (Направляется к двери).
   Витя. Да зачем, мама! Я ведь с генералом Хрулевым обедал сегодня. Я сыт.
   Зарубин. Ведь он -- ординарец... Ординарец он, а ты все... Скоро вот мичман будет, жалованье офицерское будет получать...
   Капитолина Петровна. Ну, хоть коржиков принесу. (Уходит).
   Зарубин (подмигивая в сторону ушедшей жены). Боится!.. Ну, правду сказать, она теперь командир, она... А командир... он, конечно... Вот станешь мичман, да если... если на батарею назначат, вот тогда у тебя за всех... ответственность, ответственность придется нести...
   Витя. Я уж и то думаю, -- лучше мне будет в ординарцах остаться... Конечно, на батарее ответственность.
   Капитолина Петровна (ставя на стол тарелку с коржиками и прислушиваясь). Это что? Его, Витьку, хотят на батарею?.. Смотри! Ты чтоб у меня не смел и думать на батарею!
   Витя (отцу). А маме кажется, что ординарцем быть это все равно, что коржики есть! (Улыбаясь, жует коржик). Очень вкусные, мама! А где ты взяла маку?
   Капитолина Петровна. Теперь где возьмешь? Оставался еще у нас с прошлого году.
   Оля (подходя к нему близко и очень таинственным тоном). Витя, а ты знаешь, у нашей Машки котят потопили, так она теперь нашла себе ежонка и кормит.
   Витя. Сама нашла? Ежонка? Или ты ей нашла?
   Оля. Ну, может, и я, -- у нас в саду оказался ежонок, -- а она кормит!
   Зарубин. Да... Вот... ты представь: кормит!
   Капитолина Петровна. А как начнет его облизывать...
   Оля (перебивая). Наколет язык об него, и брысь во всю мочь!.. Тебе показать его, показать? Я его сейчас принесу! (Убегает).
   Витя. Вот никогда не думал, чтобы кошка могла ежат кормить! Кстати, Бородатов Евгений Васильич у нас отличился третьего дня.
   Зарубин. Отличился? А-а!
   Витя. Еще как! На большой вылазке ночью... Командира полка выручил, а его уж в плен тащили!
   Зарубин. Ага!.. А что?.. (Жене). Вот тебе и Евгений Васильич!.. Вот тебе и... Фурье!
   Оля (вбегает с корзинкой, Вите). Вот он, ежонок! Смотри, какой!
   Витя (пытается погладить ежонка). Ого! Какой колючий!.. Штык на штыке!.. Опух, должно быть, язык у бедной Машки!.. Отчего же он на меня смотрит и мордочки не прячет?
   Оля. Ну -- что же ему не смотреть, когда он уже привык ко мне?
   Варя (появляясь в проломе). Что это? (Смотрит на всех испуганно).
   Оля. Варя! Варя пришла! (Бросается к ней через пролом, одной рукой держит корзинку, другой обнимает ее шею). Варя, вот Машкин ежонок какой!.. А Вите -- Георгия дали!
   Витя. Да уж лезь сюда прямо, -- что ты там стала! (Протягивает ей руку и помогает влезть в комнату).

Оля вскакивает следом за Варей.

   Варя (целуясь с матерью и отцом). А я подхожу, и сама не своя от страха! Вижу на улице против нас яма, а у нас... (Оглядывает комнату, начиная с потолка). Только этажерку и кресло разбило? Больше ничего?
   Витя. Конечно, пустяки!.. А мама (машет рукой), мама уж узлы связала и непременно бежать куда-то!
   Оля. На Северную! Вигвам там будем строить! (Вдруг прислушивается). Машка мяукает! Ежонка ищет! (Выскакивает из комнаты).
   Варя (на ней под черным расстегнутым бурнусом коричневое платье сестры милосердия, белый передник, золотой продолговатый крест на голубой ленте; на голове белый чепчик). Значит, никого в комнате не было, когда сюда ударило? (Замечая на столе осколок). Вот это? Это?.. Большой какой! (Пробует поднять одной рукой). Ого! Не поднимешь!
   Зарубин. В саду все были...
   Варя. И Витя тоже?
   Витя. Нет, я только что пришел.
   Варя. Я догадалась, что ты здесь: там твоя лошадь привязана.
   Витя. Да мне уж и назад ехать надо.
   Варя (беря его за руку). Постой немножко. Не каждый день видимся. (Матери). А я, знаешь, с чем пришла, мама?
   Капитолина Петровна (встревоженно). Что такое еще? Наказание с вами!
   Варя. Наказания, положим, никакого нет, мама... (Радостно). Евгений Васильич, мама, мне сегодня предложение сделал!
   Капитолина Петровна (всплескивая руками). Вот тебе раз!
   Зарубин. Это... Это видно было... по нем видно!
   Капитолина Петровна. Да что он, с ума сошел, в такое время предложение делать?
   Оля (вбегая, останавливается, пытливо на всех глядя, потом матери). Что Варя сказала, мама?
   Капитолина Петровна. А что же ты ему ответила?
   Варя. Я сказала... Я ответила, что... Ну, одним словом, что я передам... и папе тоже.
   Капитолина Петровна. Ты бы ему должна была ответить, что так не делают, -- вот что! Он мне должен был сказать раньше, а совсем не тебе!.. А я бы уж знала, как надо ему ответить.
   Варя (удивленно). А как же надо было ему ответить, мама?
   Капитолина Петровна. А ты ему что сказала?
   Варя (смотрит на отца). Я? (Смотрит на отца). Я сказала...
   Оля. Мама! Это Евгений Васильич хочет на Варе жениться, мама?
   Варя (смотрит на мать). Я сказала, что я согласна.
   Капитолина Петровна (бьет себя руками по бедрам). Та-ак! Хо-ро-ша дочка! Спасибо тебе!
   Витя. А чем же Евгений Васильич плох, мама?
   Капитолина Петровна. Так-та-ак!.. И ты, значит, за сестрицу! Та-ак!
   Зарубин. Хотя не моряк, конечно... не моряк... и Фурье... Но вот же ведь отличился. Только что Витя... Витя говорил: отличился!
   Варя (матери). Мама! Я ему ответила: "согласна".
   Капитолина Петровна. Ты никаких согласий в этом давать и не смеешь совсем! Мало ли, что ты там ответила такое, матери не сказавши! Сейчас все равно свадьбе не бывать, когда идет такое преставление света, а потом... сама же ты от такого жениха откажешься?
   Варя. А чем же он плох, мама?
   Капитолина Петровна. А чем он хорош? Состояние у него, что ли, большое? Никакого нет! И чина нет!
   Варя. Да ведь чин он уже получил, мама, и еще получит.
   Витя. Даже и орден за третьего дня могут дать!
   Оля (повиснув на руке матери). Мама, я тебя очень, очень прошу!
   Капитолина Петровна. Что такое ты еще просишь?
   Оля. Согласись, мама, ну, что тебе?
   Капитолина Петровна. Вот я тебе по затылку дам за это! (Варе, укоризненно, однако уже смягченно). У-у, как тебе не стыдно!.. Матери не сказав, так и бухнула сразу!
   Варя (смущенно). Да ведь я думала, что ты, мама, ничего на это...
   Капитолина-Петровна. То-то что ничего!.. Скажи лучше, -- так обрадовалась, что даже о матери своей забыла... (Гладит Варю по плечу).
   Оля. Ура-а! Мама согласилась!

В это время слышен треск недалеко, по соседству. Все придвинулись к пролому в стене и смотрят.

   Витя. Это -- ядро.
   Зарубин. Ядро... ядро, да.
   Капитолина Петровна (довольно спокойным тоном). Это у капитана Микрюкова... В сарай ударило.

Занавес.

Картина 3-тья.

Квартира Э. И. Тотлебена в Севастополе. Он лежит в постели; на одном из стульев висит его мундир с генеральскими эполетами. Большой письменный стол. На столе много книг, но середина стола занята картой севастопольских укреплений. Подобные же карты большого формата висят и на стенах. Меблировка комнаты простая. В комнате, кроме Тотлебена, военный врач и Варя Зарубина в костюме милосердной сестры из предыдущей картины. Врач забинтовывает ногу Тотлебена. Варя разматывает бинт.

   Врач. Где же это вас подцепила пуля, Эдуард Иванович?
   Тотлебен. А это на Малаховом, на батарее лейтенанта Жерве... Какой-нибудь зуав подстрелил меня, -- и вот -- вышел из строя. А надолго ли, любопытен я знать?
   Врач. Если все обойдется благополучно, не больше, как недели на две.
   Тотлебен. На полмесяца? Гм... Очень досадно, очень! ... А что это значит "если благополучно обойдется"? Неблагополучие в чем заключаться может?
   Врач. Вдруг прикинется рожистое воспаление, -- вот я о чем... Но в домашней обстановке этого ожидать, я думаю, нельзя: это -- бич госпиталей, и если только ничем не загрязнена ваша рана...
   Тотлебен. Вот видите, какое "если"! А как раз, знаете ли вы, что случилось? На батарее в это время, как меня ранили, оказался фельдшер, и, натурально, он мне засунул в рану палец, а тут как раз вблизи разорвалась бомба, и у него от страха судорогой руку свело, изволите видеть! А мне больно!.. Я кричу ему: "Палец свой вынь!", а он не может, и так больше минуты, должно быть, палец его в ране моей торчал.
   Врач. Вот как! (Он переглядывается с Варей).
   Варя. Разве можно было пальцем в рану? Ведь палец был грязный!
   Тотлебен. Я так понял, что он хотел узнать, не осталась ли в ране пуля... А вы что-то совсем еще юная, сестрица... Вы из столицы к нам?
   Варя. Нет, я здешняя...
   Тотлебен. Фамилия ваша?
   Варя. Зарубина.
   Тотлебен. Зарубина?.. Гм... Зарубина... Я что-то слышал от прапорщика Бородатова о Зарубиных, но те должны были уж месяца два назад уехать.
   Варя. Мы и хотели, да не уехали... Мы остались.
   Тотлебен. A-а!.. И, если не ошибаюсь, это молоденький ординарец генерала Хрулева ваш братец?
   Варя. Да, точно так, это -- Витя.
   Врач. Ну, вот, я теперь сделал все, что было можно, Эдуард Иванович, остальное должна сделать ваша натура, а она у вас крепкая... Позвольте мне откланяться, -- поправляйтесь... Завтра в это же время я вас перебинтую. Будьте здоровы!
   Тотлебен. Благодарю вас. Искренне благодарен! (Подает ему руку и кивает головой Варе).

Врач и Варя уходят, денщик провожает их, но тут же возвращается.

   Денщик. До вас, ваше превосходительство, ресторанщик пришедши сидит, в передней дожидается.
   Тотлебен. Ресторанщик? Кажется, из ресторанщиков только один и остался Серебряков... Впусти его.
   Денщик. Слушаю. (Уходит и тут же впускает в дверь Серебрякова, в руках которого плетенка с четырьмя бутылками).
   Тотлебен. Здравствуй, Серебряков!
   Серебряков (торжественно). Здравия желаю вашему превосходительству! Как себя изволите чувствовать, будучи ранены?
   Тотлебен. Нога пробита, но кость цела, так что... обещает медицина, что долго не залежусь.
   Серебряков (крестится). Слава Тебе, Господи, слава Тебе!.. Прослышав о вашей ране, -- вот соблаговолите принять для укрепления здоровья токайского вина четыре бутылочки. (Ставит плетенку на стул около кровати). Потемкинское винцо-с! Из подвала его сиятельства графа Мордвинова достал ради экстренных случаев! Считается этому вину семьдесят шесть лет точка в точку!
   Тотлебен. Вот какое, -- скажи-ка, а! Не приходилось пить такого токая... И сколько же, сколько именно я тебе должен за него уплатить, а?
   Серебряков (оскорбленно отступая). Вы, ваше превосходительство? Мне уплатить?.. Не обижайте, примите от меня, как я севастополец по рождению и как я тоже во флоте нашем службу имел по доставке провианта и прочего подобного! Хотя не Бог я, ну все-таки все доставал, в чем была флоту надобность, как и теперь тоже не бегу я из своего родного Севастополя, несмотря на военные страсти, а людей в нем кормлю, как они святые защитники России нашей! На третье место ресторацию свою перевожу из-за бомбардировки, сколько потерял, уму непостижимо, а не уйду, -- нет! Пусть убьют, не уйду!
   Тотлебен. Ну, спасибо тебе!
   Серебряков. Вам спасибо русское, ваше превосходительство, как вы своим умом в порядке все батареи содержите, вам спасибо! (Порывисто наклоняясь, целует руку Тотлебена).
   Тотлебен. Ну, полно, полно, что ты!
   Серебряков (вытирая слезы рукою). Поправляйтесь поскорее, -- вы -- надежда наша! С вами не пропадем авось,-- вас не забудем!.. Желаю здравствовать, ваше превосходительство! (Кланяется в пояс и уходит).

Денщик входит немного спустя.

   Тотлебен. Убери-ка, братец, вино это.

Денщик уносит плетенку, но тут же возвращается.

   Денщик. Адмирал Нахимов идут-с.
   Тотлебен. A-а! (Приподнимается несколько и пробует сесть на кровати, но тут же, морщась от боли в ноге, снова ложится).

В полуотворенную дверь, отстраняя денщика, заглядывает, а потом входит Нахимов и останавливается, спрятав левую руку за спину и с тревожным вопросом в глазах.

   Тотлебен (радостно). Павел Стефанович!.. А я, -- извинить прошу, -- и встать не могу вам навстречу!
   Нахимов (все также держа левую руку за спиной, быстро подходит к Тотлебену и целует его). Но все-таки, все-таки, Эдуард Иваныч, как же именно-с? Несерьезно, надеюсь, а? Несерьезно?
   Тотлебен. Только что врач перевязку делал, -- говорит, что с полумесяца пролежать придется, -- вот так! Что вы на это скажете, Павел Стефанович?
   Нахимов (обрадованно). Что я скажу? Вот что-с! (Большой букет цветов, который он прятал за спину, подносит к самому лицу Тотлебена).
   Тотлебен. Ах, какая прелесть!.. Да где же это, где вы, Павел Стефанович, цветов таких могли достать в Севастополе?
   Нахимов. Да уж где бы ни достал, а достал!.. Для вас, чтобы не достать на такой радости, что вы живы остались!.. Ведь если бы, скажем меня не то что ранили бы, а даже и убили, что же тут такого-с?
   Тотлебен. Павел Стефанович!
   Нахимов. Ничего-с, поверьте-с!.. Другого адмирала назначили б, и все-с!.. А вот если бы вас-то, -- от чего Боже вас сохрани,--то ведь вас заменить решительно некем-с! (Видя, что Тотлебен хочет возражать). Не спорьте, не спорьте, вам вредно-с! (Подходит к двери). А ну-ка, давай сюда ящик!

Конвойный казак вносит объемистый, но не тяжелый ящик с сургучными печатями на нем.

   Тотлебен. Это что же такое, Павел Стефанович?
   Нахимов (несколько лукаво). Подробности в этом вот письме-с! (Достает из кармана сюртука письмо и протягивает Тотлебену).
   Тотлебен (читает). "От прекраснейшей женщины Петербурга переслать доблестнейшему рыцарю Севастополя"... Ха-ха-ха! До чего хорошо это: "От прекраснейшей женщины Петербурга"!
   Нахимов (ликующе). Вот видите, вот видите, как! Я ведь знал, что вам это понравится!
   Тотлебен. Вопрос: какая же именно женщина не считает себя "прекраснейшей"?
   Нахимов. Да, да-с, -- вот именно, да! Такой не бывает,-- совсем не бывает в природе-с!
   Тотлебен. Но что касается дальнейшего, то-о... Павел Стефанович!.. " Доблестнейший рыцарь Севастополя" -- ведь это вы!
   Нахимов (поднимая руки). Ну, какой же я рыцарь, -- что за вздор! И главное --"доблестнейший"! Это и есть именно вы-с, Эдуард Иваныч!
   Тотлебен. Я-я?.. Как же так я?.. Разве я сражаюсь? Я есть земляной крот, не больше того! Какой же я рыцарь да еще "доблестнейший"? Это вы, Павел Стефанович, вы!
   Нахимов. Помилуйте-с, пустяки какие-с! Разве я полками командую и в бой их веду-с? Это ведь генерал Хрулев, а не я!
   Тотлебен. И не я.
   Нахимов. Но позвольте, Эдуард Иваныч, -- ведь ранены-то вы, а не Хрулев! Кому же нужна корпия-с, позвольте спросить, дамский этот подарочек? А? Ну-ка: вам или Хрулеву-с?
   Тотлебен. Ну, если вы так ставите вопрос, то вы есть совершенно правы, Павел Стефанович -- корпия в текущий момент нужна мне, а не генералу Хрулеву, но все-таки...
   Нахимов. Все-таки, между нами говоря, самый доблестный защитник Севастополя вы-с, и прошу больше со мной об этом не спорить!.. Что же касается всех этих "прекраснейших" женщин, то вечно они путаются не в свое дело и задают нам тут разные загвоздки-с!
   Тотлебен. Не говорите, Павел Стефанович! Вот если бы тут была женщина, она непременно поставила бы ваш прекраснейший подарок -- букет в какой-нибудь этакий кувшинчик с водой, а вот мы... мы о нем и забыли совсем... Онуфрий!
   Денщик. Чего изволите?
   Тотлебен (передавая ему букет). Поставь-ка, братец, во что-нибудь в воду.
   Денщик. Слушаю-с. (Уходит, унося букет).
   Тотлебен. А теперь я вам должен доложить, Павел Стефанович, что для меня стало совершенно ясно вчера: французы непременно хотят захватить у нас Малахов курган! И они, по-видимому, не желают считаться с потерями при этом. Что и говорить, -- игра свеч стоит: Малахов есть ключ всех укреплений наших, -- это и слепому видно.
   Нахимов. Так-с... Допустим, что хотят... Справедливо, -- и слепому видно это. Чем же мы должны им ответить?
   Тотлебен. Нужно, я так думаю, установить шестьдесят орудий крупного калибра справа и слева Малахова, чтобы взять противника в перекрестный огонь, -- вот что нам нужно, и немедленно переходить к контрминной системе, так как противник уже ведет против Малахова свои мины.
   Нахимов. Шестьдесят орудий большого калибра? Где же мы возьмем столько?
   Тотлебен. Придется снять хотя бы с других бастионов, но непременно усилить Малахов!.. Но это не все: еще шестьдесят орудий и тоже крупного калибра поставить надо в ретраншементах в тылу Малахова!
   Нахимов. Итого сто двадцать орудий крупного калибра? То есть -- самый сильный линейный корабль поставить, чтобы подпереть Малахов?.. Хорошо-с, я доложу об этом князю Горчакову... Сто двадцать орудий крупного калибра -- подумать только, -- и это как раз в то время, когда вы -- в постели!.. И если у нас, за отъездом Пирогова, остался только единственный профессор Гюббенет, то я сейчас же пошлю его к вам, так как и вы у нас тоже единственный! (Откланявшись, уходит).

Некоторое время после его ухода Тотлебен делает выкладки в своей записной книжке, но вот денщик его шумно распахивает дверь, и в комнате появляется князь Горчаков в сопровождении своего старшего адъютанта, полковника Менькова, и начальника штаба гарнизона Севастополя генерал-майора князя Васильчикова.

   Горчаков. Что я вижу! Эдуард Иваныч, вы ранены? (Бурно здоровается с Тотлебеном, а вслед за ним и Васильчиков и Меньков, сочувственно глядя на раненого, жмут его руку).
   Тотлебен. К счастью, не так тяжело, ваше сиятельство, -- только в мякоть ноги, -- в этом и есть моя удача.
   Горчаков. Не так тяжело, однако же вот лежите, -- то-то и дело! Вот и все результаты этой самой контр-апрошной системы! Нет, нет!.. Бросить ее, совершенно бросить!..
   Никаких больше контр-апрошей и нигде, нигде!.. И вообще... вообще я вам должен сказать, -- нельзя защищать того, чего нельзя защищать, -- вот моя мысль!.. А если нельзя, то значит, надо готовиться к очищению Севастополя.
   Тотлебен. Напротив, ваше сиятельство, защищаться мы еще долго можем, и если мы дотянем до поздней осени, то едва ли враги наши решатся провести у нас тут вторую зиму.
   Горчаков. Какой же в этом смысл, а?.. Нет, что вы -- " до осени"?! Ни малейшего смысла!.. Что мы тут защищаем, хотел бы я, наконец, знать?
   Тотлебен. Знамя России, ваше сиятельство!.. Севастополь -- это есть знамя России!
   Горчаков. Не-ет!.. Крым, пожалуй, -- Крым, -- в этом я, пожалуй, с вами согласен, но Севастополь... (Обращаясь к Васильчикову и Менькову). Вы слышите? Чтобы Севастополь считать за знамя России, не-ет, это вы уж слишком, Эдуард Иваныч!.. Единственное, чего я жду, это еще одного штурма, хотя бы на один только Малахов курган, а после того я непременно прикажу очистить Севастополь!.. Один штурм уже был, и вот, -- все три контр-апрошные редуты наши взяты противником! Я подожду другого, потому что только после двух штурмов закон позволяет уже мне перестать защищать то, чего нельзя защищать... Вот мое решение и оно твердо... и оно твердо! (Смотрит на Тотлебена с видом победителя).
   Тотлебен (резким движением поднявшись). Ваша светлость!..
   Горчаков (удерживая его). Что вы, что вы! Вам вредно это! Лежите!
   Тотлебен. Лежать?.. Нет, я долго лежать не буду! День-два, -- не больше. А потом... потом хоть на костылях... на костылях пойду... пойду защищать Севастополь!

Занавес.

Действие 3.

Картина 1-ая.

Июнь. Малахов курган. Ночь после ураганной бомбардировки целого дня. Сцена представляет чрезвычайно неровную, всю развороченную неприятельскими снарядами площадку Корниловского бастиона. Опрокинутые орудия, разбитый вал, торчком вставшие бревна--накат блиндажа, куда днем попала бомба очень большой силы, и другие следы ожесточенной бомбардировки, которая не прекратилась и теперь, ночью. Единственное, чем освещается иногда сцена, это пролетающие вверху неприятельские навесные снаряды, пущенные из мортир большого калибра. Толпа рядовых в белых гимнастерках и фуражках-бескозырках, с лопатами и кирками в руках стоит в нерешительности среди руин бастиона.

   1-ый солдат. Приходилось, работали, но такого дела еще не видали!
   2-ой солдат. Что ни шаг -- яма, -- с головой уйдешь!
   Офицер в чине поручика. Начинай, начинай, не стой!
   Голос из темноты. Зря все это!
   Другой голос. Совсем зря! Нешто это поправишь?
   Третий голос. Только постреляют нас всех задарма!

Недалеко падает и взрывается бомба. Оттуда на передний план бегут солдаты, оступаясь и падая в воронки.

   1-ый солдат (офицеру). Вон что делается, -- видали?
   Офицер. Видал, видал... А работать надо, -- начинай, братцы!
   2-ой солдат. Ну, что ж, ребята, -- должно, последнюю ночку живем, -- все равно уж, долби, у кого кирка...
   3-тий солдат (из прибежавших). " Дол-би-и!"... Там человек шесть нашего взводу в клочки разорвало! По какому праву это?
   4-вёртый солдат. Ну, да вить, не на бой выгнали нас, -- на работу ж!... Работа спокойная должна быть, а не так...

Падает и взрывается бомба недалеко, но не в той стороне где первая.

   1-ой солдат (зло офицеру). Видали, что делается?

От места взрыва подбегает сюда новая толпа солдат, также оступаясь, падая, вскакивая и крича: Какая тут работа? -- Тут погибель одна!.. -- А что же наши-то стрельбы не открывают?.. -- "Наши"... Не видишь, орудия кверху брюхом валяются?

   3-тий солдат (офицеру). Ну, ваше благородие, ведите нас обратно...
   Голос из темноты. Веди в блиндаж, а то сами уйдем!
   Другой голос из темноты. Куда руки, куда ноги, вот страсти!... Иголкин, а Иголкин!
   Третий голос. Здеся я! Чего орешь!
   Офицер. Работай, работай, ребята!
   Голос из темноты. Поди сам работай, один такой!
   Офицер. Сейчас доложу командиру батальона (Уходит).
   2-ой солдат. Командир батальона поумней тебя будет!
   1-ый солдат. Командир батальонный, он понимает, что к утру таким манером без солдат останется!
   Голос из темноты. А что нам батальонного ждать, братцы? Бросай кирки-лопаты да уходи сами!
   2-ой солдат. Без приказания как уйдешь?
   Голос из темноты. Ишь ты, трынчив, чёрт! "Как уйдешь без начальства"?
   Другой голос. Очень просто: ногами двинул, вот те и пошел!
   Третий голос. Раз наши сдачи ему из орудиев дать не могут, поэтому нас на убой ему привели, как все одно скотину!

Матросы и солдаты-артиллеристы подкатывают орудие -- мортиру крупного калибра.

   1-ый матрос. А ну, братцы, очищай место: маркела идет!
   2-ой матрос (выскакивая вперед и натыкаясь на воронку). Стой, стой! Яма тут! Яма, тебе говорю! Увязнешь -- пиши пропало!
   Подпоручик-артиллерист (подходя к нему). Яма? Давно бы должны засыпать, -- как же так? Да тут работают или нет? (Поручику). Работают или нет? Ничего не видно!
   Поручик. В том-то и дело, что нет.
   Подпоручик. Нет? Почему?.. Как же так, послушайте! Тут и люди из сил совсем выбились, чёрт знает откуда ведь мортиру тащат, а вы...
   Поручик. Я лично тут ни при чем... Вот -- командир батальона, -- с ним и говорите.
   Подпоручик. А вы -- ротный? Ваша рота тут есть?
   Поручик. Я -- не ротный. Я -- такой же младший офицер, как и вы.
   Фурштатский солдат с лихой выправкой. Эй, кто здесь? Принимай снаряды, -- насилу довез!
   1-й матрос. Вот и снаряды подоспели, а тут и для маркелы дороги нема! Довез, -- молодчина! Чиненки? Какого калибра?
   Фурштатский солдат. Чиненки! Про калибр не спытывал... Понимаешь, как с чиненками ездить, когда бомбардировка идет?
   1-ый матрос. Это понять можно.
   Фурштатский солдат. Коня потерял! Пулей или чем ему в голову вдарило, -- со всех четырех копыт, -- бух туда, к чёрту! Постромки обрезал, на паре довез! А конь был на удивленье!
   2-ой фурштатский солдат. Сгружай, сгружай да назад гони! Чего растабарываешь? До свету сколько концов еще сделать, а ты...
   Подпоручик артиллерии (своим людям). Берись, братцы, пока что снаряды в погреб таскать! (Уходит в темноту к фуре со снарядами; за ним матросы и артиллеристы из пехотинцев).
   Майор (появляясь вместе с поручиком). Это что тут, ребята, а-а?

Все молчат.

   Это кто тут у вас зачинщик, а-а?.. Выходи вперед.

Никто не выходит.

   А ну, начинай работать!

Никто не двигается с места.

   Бородатов (подходя к майору). Простите, вы командир батальона?
   Майор (зло). Точно так-с... Что прикажете-с?
   Бородатов. Прошу отрядить в помощь саперам команду человек двадцать.
   Майор. Для каких надобностей?
   Бородатов. Завалило минные колодцы во рву, -- надо очистить.
   Майор. Минные колодцы?.. Слушаю-с... Берите двадцать. (Поручику). Отрядите двадцать человек.
   Поручик (в сторону солдат). Курнакин! Набери двадцать человек из своего взвода!
   Унтер-офицер Курнакин. Слушаю, вашбродь... (Деятельно отсовывает к сторонке одного, другого, третьего из солдат своего взвода, но слышны их возгласы: "Это куда еще?.. Это чтобы дальше идтить?.. Аж в самый ров спускаться?.. А может, я не хочу, -- чего тянешь"?..
   Maйор (Бородатову). Новобранцы все... Из пополнения... Не обстреляны, а их сразу в рабочие.
   Пролетает бомба довольно низко над толпой, и солдаты разбегаются в стороны.
   Унтер-офицер Курнакин. Куда? Куда побегли?.. Вот черти!
   Бородатов. Таких еще не приходилось видеть.
   Майор. Говорю вам -- новобранцы!.. Мне тоже не приходилось... Их ко мне три дня всего как пригнали.
   Бородатов. Что же делать? Надо же работать, -- время идет.
   Майор. В другой батальон толкнитесь... Хотя и в других тоже новобранцев до чёрта!
   Юрковский (подходит, уже взвинченный тем, что он видел в других батальонах). И здесь тоже? Послушайте, как же так? Кто здесь начальник?
   Майор (выступая). Я -- начальник, командую вторым батальоном.
   Юрковский. Невозможно, послушайте! Ваши люди ничего не делают!.. Работают только одни матросы, а их -- горсть!
   Майор. Несем большие потери, вот почему... А люди не обстреляны... новобранцы... Можно считать три роты на батальон -- новобранцы.
   Юрковский. Послушайте, новобранцы! Мне до этого ведь нет никакого дела! Все работы должны быть сделаны к утру, -- больше я ничего не хочу знать! И чтобы были сделаны, -- вы отвечаете.
   Майор. Не повинуются... (Понизив голос). Что я должен сделать? Прикажите, я сделаю, как прикажете.
   Юрковский. Вы должны наладить работу, и больше ничего! Что там "прикажите"? Люди -- ваши, а не мои... Мичман Зарубин! Вы здесь?
   Витя (выступая из темноты). Здесь.
   Юрковский. Ну, вот, хорошо. Адмирал Нахимов сейчас рядом с нами на батарее Жерве. Доложите от моего имени, что здесь не работают. Может быть, пришлют других рабочих.
   Витя. Есть, господин капитан! (Уходит).

Мимо на ружьях, покрытых шинелями, проносят раненых и убитых.

   Юрковский. Вот с ранеными они могут уйти хоть на первый перевязочный, в город, а это лишнее, на это есть санитары. Это -- совсем не их дело, -- их дело работать на бастионе.
   Голос из темноты. Как тут работать? Тут все чисто изуродовано!
   Другой голос. Тут не то люди, сам чёрт ноги себе сломает!
   Юрковский. Ого! Вон они как разговаривают у вас! Таких еще слышать не приходилось. (Бородатову). Вы ко мне, поручик?
   Бородатов. Никак нет, я за рабочими. Двадцать человек нужно в ров, и вот не могу получить.
   Юрковский (кричит). Приступать к работе немедленно!.. Первое, с чего начинать, засыпай воронки, чтобы ходить можно было по всей площадке! Живо!
   Голос из темноты. Нет возможностей!
   Другой голос. Задарма нас всех постреляют!
   Майор. Эх, своей бы рукой застрелил вас, кабы видел! Это двое каких-то явных зачинщиков!
   Подпоручик. А другие за ними, как овцы!
   Юрковский. Сколько времени командую дистанцией, такого случая еще не было. Откуда такое пополнение получили?
   Майор (устало). Наше дело пересчитать их и расписаться: по списку принял, майор такой-то, -- и все.
   Нахимов (подходя со своим адъютантом Колтовским и Витей). Что тут такое? (Юрковскому). Мне говорил вот мичман, но я не понял.
   Юрковский (вполголоса). Не хотят работать, ваше высокопревосходительство.
   Нахимов. Не хо-тят ра-бо-тать? Как так не хо-тят? (Солдатам). Почему стоите без дела, друзья? Не находите себе дела? А?
   Голос из темноты. Сил-возможностей не имеем, -- вот почему!
   Второй голос. Тут поразворочено все, сам чёрт ноги сломит!
   Третий голос. Бомбардировка донимает, вот что! Дюже много погибает нашего брата, а совсем зря!
   Нахимов. Ишь ты ка-ак!.. "Сил-возможностей" не имеют, а голоса хоть в сбитенщики нанимай! Срам-с! Чистый выходит срам-с! Вы, стало быть, в руку французам играть хотите-с? Полгода уж учат вас под огнем строиться-исправляться, а вы мне вдруг "сил-возможностей не имеем"? А как же матросы на кораблях под огнем все должны делать и все решительно делают, -- какой угодно огонь! Матросы могут, значит, а вы нет?.. Да вы кто такие, -- русские или нет? Вы -- русские или турки?
   1-ый солдат. Точно так, русские, ваше превосходительство!
   Нахимов. Русские?.. Все русские?
   2-ой солдат. Точно так, все как есть -- русские!
   Нахимов. А если штурм завтра? Какие вы русские? Вы -- турки! На носу штурм, а у вас "сил-возможностей" нет...
   Чей-то голос в темноте; Эй, матрос! Это что за генерал такой?
   Голос матроса. Деревня! Не знает чего! Да это же сам Павел Степанович!
   Тот же голос. Какой такой Павел Степанович?
   Голос матроса. Как это какой? Адмирал Нахимов,-- известно!
   Голос из темноты (очень радостный). Пал Степаныч?
   Нахимов. Ну? Что там еще за "Пал Степаныч"?
   Тот же голос. Сделаем, Павел Степанович, не тужи!
   Нахимов. Вот это -- другое дело.
   Несколько голосов сразу. Пал Степанович! Сделаем!
   Нахимов. Ну, вот! А то ишь ты, ведь "сил-возможностей" не хватало!
   Общие крики. Пал Степаныч! Пал Степаныч! Сделаем! Берись, ребята!

Над головами всех пролетает бомба и озаряет Нахимова и других, но на бомбу никто из солдат уже не обращает внимания: видны взлеты кирок, поблескивают лопаты, выбеленные землей.

   Нахимов. Прошу знать и помнить, друзья. Мы все здесь останемся на этом куске нашей земли! (Повышая голос). Сейчас или позже, но все останемся здесь! Зато будет жить Россия,--знайте это и помните! (Юрковскому). А на батарее Панфирова работают?
   Юрковский (тихо). Так же, как и здесь, Павел Степаныч.
   Нахимов. Вот как! (Поручику). Господин поручик! Вы можете проводить меня на батарею лейтенанта Панфирова?
   Поручик. Могу, ваше высокопревосходительство! Пожалуйте сюда! (Направляется назад, в обход).

Нахимов делает несколько шагов за ним следом и оглядывается кругом недовольно.

   Нахимов. Куда же это вы меня ведете-с?
   Поручик. К траншее, ваше превосходительство: по ней идти безопасней.
   Нахимов. Безопасней? Вот как-с? Вы давно служите в Севастополе?
   Поручик. Никак нет, -- я переведен сюда недавно.
   Нахимов. Это вас извиняет... Я -- Нахимов-с и по трущобам-с не хожу-с! Извольте вести меня по стенке-с! (Идет вперед, за ним поручик и лейтенант Колтовский).
   1-ый солдат (после его ухода). Вот это так Павел Степанович!
   2-ой солдат. Прямо, Змей-Горыныч о семи головах: где самый кипяток, он туда и лезет!

Занавес.

Картина 2-ая.

1-ая половина картины.

Утро 6 (18) июня. Англо-французы огромными силами штурмуют бастионы и батареи Корабельной стороны. Корниловский бастион на Малаховом кургане. Нахимов с одним из своих адъютантов -- Костыревым стоит перед бруствером, из-за которого доносится гул множества бегущих к бастиону французских солдат.

   Нахимов. Картечью их! Картечью!

Раздается несколько орудийных выстрелов, но они не останавливают французов. С криком: "Vive 1`empereur (да здравствует император (фр.))", который сливается в сплошной рев, они добегают до вала, перебираются через него, и вот несколько человек их уже появляются на бруствере.

   Нахимов. В штыки! В штыки их, братцы!

Солдаты пехотного прикрытия, между которыми и Мартышин, орудуя штыками, сбрасывают французов в ров.

Но Мартышин, пронизанный штыком зуава, падает с банкета. К нему наклоняется Костырев.

   Костырев. Что? Ранен? Сейчас отправим на перевязочный!
   Мартышин. Не надо... Кончаюсь... А Павел Степанович! Как?.. Живы?
   Костырев. Жив, жив...
   Мартышин. Ну, слава Богу!.. Лишь бы он, отец, жив был... А солдатам девятой розы нашей... передайте... чтоб отстояли Малахов... А то... из могилы приду... стыдить их... стану... (Вытягивается, умирая).
   Снова орудийные выстрелы в бегущих на бастион французов, и снова на бруствере появляются одиночные французские офицеры и солдаты...
   Нахимов. В ров их! В ров! (Выхватывает полусаблю и бросается сам на банкет).
   Костырев. Павел Степанович! Куда вы? Без вас управятся! (Удерживает его за локоть).

Короткая рукопашная схватка, и эта новая партия французов сброшена в ров. Поворот круга.

2-ая половина картины.

Сцена представляет тыловую часть батареи лейтенанта Жерве, смежной с Корниловским бастионом на Малаховой кургане. Тут -- крыши блиндажей, разбитые лафеты легких орудий, полуразваленный домишко. Со стороны горки выходит Хрулев и с ним три офицера: мичман Витя Зарубин, прапорщик Богданов и боцман Цурик. Хрулев в кавказской бурке и лохматой папахе. За сценой -- одиночные орудийные выстрелы и ружейная пальба.

   Хрулев. Вот так двинули англичан от третьего бастиона! Теперь уж больше не сунутся!.. И на Корниловском молодцы, -- конфетки! Дали знать французам.
   Витя. А почему там красный флаг выкинули, на Корниловском?
   Хрулев (встревоженно). Красный флаг? Сигнал большой опасности? Где ты красный флаг увидел?
   Витя. Сейчас занесло дымом... А, вот видно!
   Цурик. Есть красный флаг, ваше превосходительство!
   Хрулев. Вижу! Что за чёрт! Откуда? (Озирается кругом). Новый штурм? А здесь как раз нет резерва.
   Богданов. Наши идут сюда! (Кричит). Наших гонят!
   Хрулев. Ого! (Богданову). Беги к генералу Павлову, к церкви! (Кричит). Скажи, что я требую всю его ди-ви-зию сюда-а! (Выхватывает шашку).

Богданов убегает в тыл, а на сцену с передней части батареи бегут пехотные солдаты и матросы от орудий; за ними прорвавшиеся французы.

   Стой, братцы-ы!.. Стоой!.. Ку-да-а?.. Ди-ви-зия целая на помощь идет, а вы бежите!

Солдаты и матросы останавливаются и поворачивают штыки к французам. Начинается бой. Французы задержаны.

   Матрос (без фуражки, черный от дыма, с банником в руках). Навались, ребята! (Бросается вперед со своим банником).
   Хрулев. Навали-ись! Навались, братцы! (Оглядывается, Цурику). Цурик! Баги, чтоб сейчас же ди-ви-зи-я шла сюда!

Цурик бежит в тыл.

   Витя. Вон идет какая-то команда рабочих!
   Хрулев. Где? Где идет? A-а! (Кричит в сторону, куда показывает, Витя). Благодетели, выручай!.. Благо-де-тели! Бросай к чёрту лопаты!

Подбегает команда солдат Севского полка с лопатами в руках и ружьями за плечами. Бросая лопаты и снимая ружья, они кидаются на помощь своим, которых снова начинают уже теснить все прибывающие в прорыв французы.

   Витя. Ваше превосходительство! У генерала Павлова ведь не дивизия, а только три роты...
   Хрулев. Молокосос! Что я без тебя этого не знаю?.. Ага! Ага! Та-ак их! Молодцы, севцы!.. Из-за стенки, из-за стенки их выбивай!
   Французский офицер (с пистолетами в обеих руках, командует своим). Allons nous (вперёд (фр.))! (Стреляет в Хрулева из обоих пистолетов, но дает промах).
   Солдат-севец. Алену зовешь? Вот тебе Алена! (Кидается на него со штыком, француз падает).
   Витя. Якутцы! Якутцев Цурик вздет!
   Хрулев. Ну, вот, видишь! Вот это подмога!

Набегают солдаты Якутского полка. Впереди их два офицера и боцман Цурик.

   Хоть и запрещено кричать " ура", так я разрешаю. Уррра-а!

С криком "ура" яростно бросаются вперед якутцы.

Поворот сцены.

Бой идет уже около орудий батареи Жерве и вала. Французы упорно сражаются, но их теснят якутцы, и иные из них уже перебираются через вал обратно. Двое французов возятся около входа в пороховой погреб.

   Хрулев. Смотри, смотри, Цурик! Погреб взорвать хотят!
   Цурик. Ах, проклятые! (Кидается со штыком к французам и закалывает обоих, потом подымает ружье над раненым офицером-французом, бросившим в него камнем, и выжидающе смотрит на Хрулева).
   Хрулев. Не надо! Оставь! (Вите). Ты болтаешь по-французски, -- поди скажи этому, что его отнесут на перевязку.

Витя отбегает к раненому. Между тем, некоторые русские солдаты перескакивают через вал вдогонку убегающим французам.

   Хрулев (кричит). Майор Новашин! Не пускайте своих за вал! (Делает рупор из ладоней). За вал не пускайте наших! На своих плечах французов притащат!
   Новашин (кричит издали). Слушаю! (Бежит к валу).

В стороне якутцы стаскивают французов с орудий, которые те пытаются заклепать стальными ершами. Стремление русских солдат прыгать через вал вдогонку за французами становится всеобщим.

   Хрулев. Остановить, остановить их!

Видно, как майор Новашин, командир якутцев, вскакивает сам на вал и прыгает с него вниз, но неизвестно, хочет ли он остановить своих или во главе их двигаться дальше. И солдаты около Хрулева неудержимо бегут за своими товарищами.

   Витя (подходя к Хрулеву). Ваше превосходительство! Это оказался племянник главнокомандующего французов -- маршала Пелисье!
   Хрулев. А-а!.. Вот что, братец...
   Витя. Он говорит, что его лучше перевяжут французские врачи.
   Хрулев. Что-о?
   Витя. Что французы будто бы через полчаса возьмут всю Корабельную.
   Хрулев. Покажи ему, дураку, дулю!

Витя проворно показывает дулю французу.

   И сейчас же беги, духом, останови наших! Штурм отбит, и больше нам ничего не надо!
   Витя. Слушаю! (Бежит вперед и кричит). Назад! Назад! Барабанщик! Бей отбой!
   Хрулев (Цурику). А где прапорщик Богданов?
   Цурик. Убит, ваше превосходительство!

Занавес.

Картина 3-тья.

Столовая в квартире Нахимова. Нахимов с четырьмя адъютантами своими: Ухтомским, Фельдгаузеном, Колтовским и Костыревым пьет чай. Первый капитан-лейтенант, остальные -- лейтенанты.

   Ухтомский. Так как завтра, Павел Степанович, ваши именины, то...
   Нахимов. Как так мои именины? Какое завтра число?
   Ухтомский. Завтра -- 29 июня, день Петра и Павла. А у нас ничего почти нет... Даже вино, и то на исходе.
   Нахимов. Пустяки-с! Вздор-с! Именины!.. Тоже нашел время, когда именины справлять!.. Да и кто ко мне придет на именины? Все заняты, у всех дела по горло-с... Однако до конца июня уж мы продержались, -- вот как!.. А в сентябре прошлого года думали, что Севастополю пришел конец... Тогда виноград люди ели, а скоро и новый есть будут-с.
   Костырев. Десять месяцев чуть не вся Европа пыхтит, чтобы сдвинуть нас с места! И со всей своей чудовищной техникой все-таки не может!
   Нахимов. И не сдвинет! А кто же это уперся так ногами в землю, что его и сдвинуть нельзя? Русский матрос! Матрос, -- вот кто-с! Ожидал ли кто-нибудь, что он переменит море на сушу, а сам останется, каким и был? Никто не ждал-с! И я, даже я сам сомневался, в чем и каюсь!.. А вы еще молоды все и вы это знайте: первая пружина во время войны кто? Матрос! А мы с вами--вторые-с. Матрос, а также солдат, -- вот кто первые фигуры-с! Они все делают на войне, и работают, и стреляют, и ходят в штыки-с! И когда вы говорите с матросом, -- также и с солдатом, -- вы, друзья мои, забывайте в то время, что вы дворяне, а помните то, что я вам сказал и всегда повторить готов: он -- первая пружина, вы -- вторая. На что уж орел был Владимир Алексеевич Корнилов, -- вечная ему память! Но вот он погиб на Малаховом, а Малахов стоит!.. Уступил я тот гроб, какой себе приготовил рядом с Корниловым, адмиралу Истомину... Вот кто был рачительный хозяин Малахова -- Истомин! Привычку имел говорить: "От ядра не спрячешься!" И не спрятался, -- нашло его голову... Вечная память ему!.. Это -- в начале марта было-с, а что же Малахов? Стоит, как и стоял при Истомине-с, вот как-с!.. Кто же его держит нерушимо? Матрос!.. Также и солдат... А мы что же-с?.. Мы, разумеется, нужны для порядка, но-о гордиться перед матросом нам нечем-с!
   Колтовской. Однако, Павел Степанович, не вы ли горевали так, когда ранили генерала Тотлебена?
   Нахимов. Я и сейчас говорю: Тотлебена, оказалось, заменить некем. А Горчаков мост через Большой рейд строит, чтобы из Севастополя гарнизон вывести... Какая подлость! Какая низость!

Входит Витя Зарубин.

   Витя. Ваше превосходительство! Приказано мне генералом Хрулевым доложить вам, что неприятель усиливает свои действия против третьего бастиона!
   Нахимов. A-а!.. Я как раз туда и хотел сейчас ехать... а оттуда на Малахов... Как фамилия?
   Витя. Мичман Зарубин, ваше превосходительство!
   Нахимов. A-а, помню-с... Можете идти-с!

Витя уходит.

   Как эти слова из Гете насчет мужества? Вы, кажется, говорили? (Фельдгаузену). Повторите-ка.
   Фельдгаузен. " Если ты потерял состояние, -- то ты ничего еще не потерял, -- состояние ты можешь нажить снова. Если ты потерял честь, то попробуй приобрести славу, и честь тебе возвратят. Но если ты потерял мужество, то ты потерял все"!
   Нахимов. Очень хорошо-с! Насчет мужества вполне прекрасно-с. Золотые слова-с!.. Поэтому, господа, едем на третий бастион... а потом на Малахов-с! (Поднимается, и все адъютанты тоже).
   Ухтомский. Все-таки, Павел Степанович, мы бы с Фельдгаузеном хотели заняться вашим завтрашним праздником... Вы разрешите нам это?
   Нахимов. Пустяки, пустяки-с, не разрешаю-с!.. Впрочем, вы оба мне и не нужны-с, мне и двух флаг-офицеров довольно-с. (Обращаясь к Колтовскому и Костыреву). Вы, господа, поедете со мною.
   Костырев (переглядываясь с остальными). Павел Степанович, может, сегодня бы вам не ездить?
   Нахимов. Как не ездить? А что такое-с?
   Костырев. Да вот... За обедом красное вино на стол пролили мы, -- считается это очень плохой приметой.
   Нахимов. Вон до чего уж дошло-с! О мужестве говорите, а красного вина стали бояться! Сейчас же едем на бастион! Идите-с!

Поворот сцены.

Малахов курган. Вся площадка его теперь густо покрыта насыпями над крышами блиндажей и пороховых погребов. Кучами лежат мешки с землею, необходимые для ремонта амбразур. В амбразуры глядят, выстроившись в линию, огромные орудия, снятые с судов. Амбразуры выше орудий завешаны толстыми веревочными матами, защищающими артиллеристов от пуль, летающих из окопов французов, которые придвинулись уже близко. В стороне от "стенки", то есть вала, -- примерно на середине площадки бастиона, башня, от которой остался только нижний этаж. Вместо крыши на ней мешки с землей. Около башни несколько офицеров. К орудиям, обойдя башню, подходит Нахимов в обычном своем сюртуке с адмиральскими эполетами и в белой фуражке. При нем только один адъютант--лейтенант Колтовской. Около орудия трое матросов во главе с комендором (наводчиком) Сенько.

   Нахимов. А-а, Сенько! Жив-здоров? Слава Богу! Здравствуй!
   Сенько. Здравья желаю, Павел Степанович! Все ли здорово?
   Нахимов. Ничего, ничего, братец, -- как видишь.
   Сенько. Ну, дай Боже, Павел Степанович!

Нахимов взбирается на банкет, то есть насыпь перед валом, с которой можно смотреть через вал и в отверстие между веревочной занавеской и щекой амбразуры.

   Колтовской (предостерегающим тоном). Павел Степанович!

Нахимов только глядит на него строго, берет подзорную трубу у матроса-сигнальщика и начинает разглядывать неприятельские окопы и траншеи. Колтовской, переглядываясь с Сенько, безнадежно машет рукой и отворачивается. Со стороны башни поспешно идет командир Малахова кургана, капитан 1-ого ранга Керн, а за ним лейтенант Костырев и матрос Короткий, ординарец Керна.

   Керн (подойдя к орудию, лезет на банкет, становится сзади Нахимова и рапортует). Ваше превосходительство, на вверенном мне участке оборонительной линии все обстоит благополучно!
   Нахимов (во время рапорта оборачивается, берет под козырек, потом протягивает Керну руку). Здравствуйте-с! Вы где изволили быть сейчас?
   Керн. У всенощной. Сейчас идет служба в башне. Не угодно ли вам, Павел Степанович, сойти с банкета, отстоять службу?
   Нахимов. Нет уж, я сюда шел, а не в башню-с, и здесь буду-с.
   Керн. Всенощная уже кончается... Может быть, все-таки зайдете?
   Нахимов. Можете достаивать-с: я вас не держу-с!
   Керн. Но ведь тут очень опасно стоять... И все офицеры хотели бы видеть вас у всенощной: завтра -- Петра и Павла -- ваш день ангела... Они хотели бы поздравить вас с преддверием...
   Нахимов. Я вас не держу-с! (Отворачивается от Керна и смотрит через амбразуру).

Керн глядит на Колтовского и Костырева, пожимает плечами и с очень тревожным лицом спускается с банкета к орудию. Оба адъютанта Нахимова, приученные уже им к этому, не делают сами попыток подействовать на адмирала, но они кивают Керну на матроса Короткого, и Керн шепчет ему на ухо, показывая пальцем на Нахимова.

   Короткий (проворно вскочив на банкет). Павел Степанович! Тут стоять никому не полагается! Стреляют!

Как раз в это время раздается выстрел из французских окопов, и пуля попадает в мешок около локтя Нахимова.

   Нахимов. Метко стреляют, канальи!

Короткому делают знаки Керн и лейтенанты.

   Короткий (отчаянным голосом). Павел Степаныч! Убьют ведь! Сойдите вниз, ради Бога!
   Нахимов. Не всякая, братец, пуля в лоб!

Новый выстрел, и Нахимов, вдруг пошатнувшись, падает навзничь, раненный пулей в лоб над левым глазом. Короткий его подхватывает. На помощь ему бросаются Керн, лейтенанты Колтовской и Костырев, матросы. Адмирала укладывают на землю за банкетом. Свалившуюся с него фуражку кладут ему на грудь.

   Керн. Боже мой!.. Вот что вышло!.. В госпиталь его, в госпиталь его скорей! На Северную! Там Гюббенет, -- про-фес-сор!
   Один матрос. А вот наша бастионная сестра идет!
   Другой матрос. Авось, перевяжет покамест!
   Прасковья Ивановна (всплескивая с подхода руками). Ах, Господи! Ах, батюшка милосердный!.. Ах, родимый ты мой!
   Короткий. Перевязывай скорей! После ныть будешь!
   Прасковья Ивановна. Да ведь бинты-то у меня в блиндаже, дорогой! Ах, злодеи, что сделали!
   Короткий. Я твои бинты принесу! (Убегает).
   Колтовской (склонившись над Нахимовым). Павел Степанович!.. (В отчаянии). Без сознания!
   Костырев. А жив ли? (Щупает одной рукой пульс, другую кладет на грудь Нахимова). Жив!

Сходятся офицеры от башни. Керн вытирает глаза платком.

   1-ый офицер. Что? Ранен адмирал?
   2-ой офицер. Убит?
   3-тий офицер. Видишь? В голову!
   4-вёртый офицер. В голову? Навылет?
   3-тий офицер. Конечно, навылет!
   4-вёртый офицер (машет безнадежно рукой). Значит, конец!
   5-ый офицер. А, может, как у Кутузова было?
   1-ый офицер. И тоже ведь в Крыму ранен был Кутузов!
   Короткий (подбегает с бинтами, Прасковье Ивановне). Вот, на, перевязывай! Как считаешь, живой останется?
   Прасковья Ивановна (перевязывая). Несите к доктору, а я что, баба, тут могу? Может, доктора определят... Ах, нехристи, какого человека исхарчили!
   Колтовской. Душа обороны был... Ну, что же носилки? Где носилки? Нужно нести на перевязочный! Или уж прямо в госпиталь, на Северную... Эх, Павел Степанович! Павел Степанович!

Являются матросы с носилками. Матросы плачут. Все около -- офицеры и матросы -- обнажают головы и так стоят, пока уносят Нахимова.

Занавес.

Действие 4.

Картина 1-ая.

27 августа (8 сентября) 1855 г. Малахов курган,-- собственно, та его часть, которая носила название Корниловского бастиона. Обеденный перерыв бомбардировки. Кое-где, приткнувшись за блиндажами и насыпями над пороховыми погребами, обедают солдаты Модлинского полка, стоящего на охране Малахова. Они местами группируются около котелков с борщом и кашей, местами едят одиночным порядком из своих манерок. Два артельщика с ротным котлом на толстой палке разносят борщ по площадке бастиона, но в то же время покрикивают: " Куда из блиндажей вышли? Носи вам тут всякому! В блиндажи заходи!"

   1-ый солдат. Ишь, " куда вышли"?.. Поразмяться вышли... Надоело в блиндажах сидеть, блох кормить!
   2-ой солдат. Ну, тут тебе блохи поболе ростом укусят: ядро, а то чиненка! Видишь, люди валяются! Никто уж и не подбирает.
   3-тий солдат. Штурма ждут -- поэтому... Все одно уж тогда, опосля всех подберут, что наших, что французов.
   4-вёртый солдат. Кабы нынче штурма и не случилось.
   1-ый солдат. Почему это ты замечаешь?
   4-вёртый солдат. Больно уж их артиллерия с утра частить зачала! Куда супротив вчерашнего! Не иначе как вечером пойдут на нас.
   2-ой солдат. Начальству виднее, чем нам. Однако и третьего дня ротный говорил: "Вот-от штурм! Сейчас начнется"!.. И оповчерась тоже: "Обязательно вот-вот".
   3- й солдат. Должно, весь бастион хочет разворочать француз, а потом уж... Он хи-итрый!
   1-й солдат. Какой-то не наш офицер идет.
   Воейков (с небольшим ящичком в руке). Какого полка, братцы? Модлинского?
   1-й солдат (подымаясь). Так точно, вашбродь!
   Воейков. Блиндаж генерала Буссау где?
   1-ый солдат (показывает рукой). Вот туточки, -- рябая дверь! Вон они сами!
   Буссау (выходит из блиндажа, в расстегнутом белом кителе и расстегнутой рубашке, тучный, с оплывшим лицом). Вы ко мне, господин ротмистр? С приказанием, а?
   Воейков (протягивая ему ящичек). Его сиятельство, главнокомандующий, прислал двадцать пять орденов Георгия четвертой степени для нижних чинов вашего полка,
   ваше превосходительство!
   Буссау. А-а! Здравствуйте!.. Время выбрано как раз подходящее, гм... гм... Полагаете, что теперь же могу их и раздать?
   Воейков. Это зависит всецело от вас, ваше превосходительство.
   Буссау. Раз кресты присланы, значит, должны быть и розданы. (Оборачиваясь к двери блиндажа, кричит). Поручик Юний!
   Юний (выходя из блиндажа). Что прикажете?
   Буссау. Сейчас же соберите всех представленных к Георгию и приведите сюда, ко мне.
   Юний. Слушаю, ваше превосходительство! (Идет).
   Буссау. А список, список их?
   Юний. У меня в кармане!
   Буссау. Идите!

Юний уходит.

   Очень исполнительный офицер, -- мой адъютант. Что же думает князь? Будет ли сегодня вечером штурм или нет?
   Воейков. Ни князь, ни начальник штаба Коцебу сегодня штурма не ждут. Были основания ждать его вчера, -- как раз была годовщина Бородинского боя, но союзники решили пренебречь этим... Так что теперь, говорят в штабе, едва ли раньше будет штурм, как через два дня.
   Буссау. Через два дня? Не знаю, выдержим ли еще два дня такой бомбардировки. Не выдержим, нет! Нечего и думать! Несем очень большие потери!.. Я еще утром послал к генералу Хрулеву за подкреплением, а ответа никакого нет... Между тем, извольте посмотреть, каковы стали наши насыпи. Пожалуйте-с! (Идет к мерлону). Вот это называется мерлон, -- промежуток между двумя амбразурами... Орудия наши все уже подбиты и не стреляют, но мерлон... ведь он должен служить сильнейшим препятствием для штурмующих, а между тем, полюбуйтесь, что это за препятствие! (Налегает на мерлон плечом).
   Воейков. Он движется, ваше превосходительство!
   Буссау. Ага! Движется?
   Воейков (испуганно). Сейчас упадет в ров!
   Буссау. Доложите, прошу вас, его сиятельству, в каком состоянии оборона Малахова! Артиллеристы истреблены, орудия подбиты, а вал при первом на него нажиме валится
   в ров!.. Присовокупите к этому еще: утром было заявлено мною о присылке подкреплений, и вот только теперь, в полдень, является не подкрепление,-- нет, а всего только молоденький мичман Зарубин, ординарец генерала Хрулева.
   Витя (подходя поспешно). Ваше превосходительство, подкрепления посланы.
   Буссау. Посланы? Какой части? Сколько?
   Витя. Этого не могу знать.
   Буссау. Вот видите, господин ротмистр! Вы -- флигель-адъютант, поедете потом с донесением к самому государю, -- доложите его величеству, что вы здесь видели, на Малаховом, где генерал-майор Буссау, говоря с вами, не ручается, что его не слышат французы: ведь они всего в тридцати шагах от вала, -- вы представляете? В трид-ца-ти шагах!.. В тридцати шагах их траншеи!.. Я надеюсь, что меня все-таки не слышат там, потому что сильный ветер оттуда. Но вы ведь понимаете, что такое подобный ветер при штурме? Он нам в лицо несет пыль, а для них он был бы попутный!.. Тридцать шагов в такую погоду солдаты пробегут в какую-нибудь четверть минуты, а при попутном ветре? Не успеешь глазом моргнуть, как они уже здесь будут! А мичман докладывает мне: "Идут подкрепления"!.. У меня же, видите, какой адъютант! Вот он уже ведет новоиспеченных георгиевских кавалеров.
   Юний (подводя команду). Стой! Смирно-о!
   Буссау. Здорово, кавалеры!
   Солдаты. Здравия желаем, ваше прево-сходи-тельство!
   Буссау. Главнокомандующий, его светлость князь Горчаков прислал вам кресты, и я их вам сейчас же раздам! (Воейкову). А вас, господин ротмистр, я буду просить передать его светлости, что было сказано мною. (Подает ему руку).

Воейков откланивается и уходит. В то же время и Витя идет по направлению к башне.

   Воейков (Вите). Вы куда? Идемте вместе к горже!
   Витя (очень устало). Я... минут через пять... У меня тут... одно дело еще.
   Воейков. Какое там дело? Вы, кажется, на ходу спите! Идемте, а то бомбардировка вас тут захватит!
   Витя (усталым голосом, но внешне бодрясь). Нет, я ничего... Я хотя ночь и не спал, а все-таки я... До свиданья! (Идет к башне).

Воейков поспешно направляется к горже бастиона.

   Буссау. Поручик Юний, дайте список!

Юний подает список.

   Хотя я убежден, что все вы заслужили свой орден, все-таки по списку выйдет форменнее. Фельдфебель Мирошников Иван!
   Мирошников. Здесь! (Выступает вперед).
   Буссау (протягивает ему крест). Получай. Поздравляю с наградой!
   Мирошников. Пок-корнейше благодарим, ваше превосходительство! (Поворачивается и отходит).
   Буссау. Старший унтер-офицер Баламутов Стратон!
   Баламутов. Здесь!
   Буссау. Получай, Баламутов, поздравляю!
   Баламутов. Пок-корнейше благодарим!..

Крик тысячи бегущих на штурм французов заглушает последние слова Баламутова, и тут же французы появляются на валу.

   Буссау (Юнию). В башню! В башню! Там снаряды!

Юний и большая часть солдат бросаются к башне. Из блиндажей выскакивают модлинцы; начинается штыковой бой около Буссау, который вскоре падает, тяжело раненный. Число французов растет; они бегут дальше, вглубь; они занимают Малахов.

Занавес.

Картина 2-ая.

Корабельная слободка против второго бастиона, только что блестяще отбившего в этот день -- 27 августа -- несколько атак французов. Совершенно развороченная снарядами улица; -- разрушенные, лежащие в развалинах дома; вечереет; пальба по всему фронту утихла; невдалеке пехотный резерв. На переднем плане главнокомандующий князь Горчаков со свитой в несколько человек: тут генерал-майор князь Васильчиков, флигель-адъютант князь Анатолий Барятинский, старший адъютант самого Горчакова -- полковник Меньков.

   Горчаков (Васильчикову). Вы объехали все укрепления?
   Васильчиков. Все, кроме Малахова, который в руках французов.
   Горчаков. Прошу доложить мне, что вы установили... Сейчас отправляю я с донесением государю флигель-адъютанта князя Барятинского. Ваш доклад передан будет там, во дворце, словесно.
   Васильчиков. Я установил, что всего было произведено союзниками двенадцать атак, из которых отражены одиннадцать и с огромными для атаковавших потерями. На одних только фугасах против люнета лейтенанта Белкина французы потеряли не меньше двух батальонов. Особенно же велики потери французов против второго и пятого бастиона и англичан против третьего. Малахов курган удалось захватить французам только благодаря тому, что их окопы приходились всего в тридцати шагах от вала, а вал был обрушен в ров бомбардировкой и взрывами мин... При попытках отобрать курган у французов наши полки понесли большие потери. Тут выбыло из строя четыре генерала, между ними и Хрулев.
   Горчаков. Что? Хрулев? Убит?
   Васильчиков. Ранен в руку и теперь в госпитале на Северной. Однако, от пленных, которых взято в общем значительно больше, чем тысяча человек...
   Горчаков (Барятинскому). Запомните это! Этого нет в моем донесении: свыше тысячи человек пленных! (Васильчикову). Продолжайте!
   Васильчиков. От пленных получены сведения, что у союзников выбыло генералов в два-три раза больше, чем у нас. Одних только французских генералов насчитывали кто девять, кто десять.
   Горчаков. Это произведет должное впечатление в Петербурге! (Барятинскому). Отметьте это!

Барятинский наклоняет голову, держа руку под козырек.

   Десять генералов у французов, и, должно быть, три-четыре у англичан.
   Барятинский. Слушаю, ваше сиятельство.
   Горчаков (Васильчикову). Теперь самый важный вопрос: можно ли взять обратно Малахов?
   Васильчиков. Можно, я думаю, только для этого надобно положить тысяч десять.
   Горчаков. Много, много! Что вы? Десять? Очень много!
   Васильчиков. Может быть, обойдется несколько меньше... Но что же будет потом, если отобьем Малахов? Начнется новая бомбардировка, и каждый день наши потери будут доходить до двух тысяч, как это и было, а быть может и больше. Таким образом, за две-три недели бомбардировки весь севастопольский гарнизон будет выбит, ваше сиятельство.
   Горчаков. И совершенно бесполезно для дела!.. А между тем, сохранить эти испытанные войска для будущего совершенно необходимо, -- поэтому их и надобно вывести отсюда сегодня же ночью, а бастион взорвать, как это было уже решено мною, а город со всех сторон зажечь... (Барятинскому). Так и доложите государю! Отправляйтесь немедленно!
   Барятинский. Слушаю, ваше сиятельство! (Прощается со всеми и уходит).
   Горчаков (Васильчикову). Теперь вопрос, как это решение объявить на бастионах, а? Ведь могут и не поверить! Почти год вели оборону, сегодня отбили одиннадцать из двенадцати приступов, и вдруг очищать город и самим, своими руками взрывать то, что защищали геройски? Я, признаться, и самому себе не вполне верю, хотя и знаю, сознаю, что это необходимо! (Вдруг с отчаянием в голосе). Ведь заплевать меня могут потом, потом, когда все забудут уже, что тут было и почему нужно было уйти, а будут только помнить, что ушли, что так Горчаков приказал! (Васильчикову). Вот вы с Тотлебеном планировали это, в каком порядке очищать Южную сторону, -- вам и книги в руки... Поезжайте сейчас же вдоль линии всех укреплений Южной стороны и моим именем прикажите взрывать бастион, как только начнет темнеть, и всем отступать к линии баррикад, а потом всем стянуться к новому мосту.
   Васильчиков. Слушаю. Сейчас же еду. (Уходит).
   Горчаков (Менькову). А вы... передайте пойдите это вот хотя бы туда. (Указывает рукой). Ведь это, кажется, люди там? Я без подзорной трубы плохо различаю...
   Меньков. Так точно, это какая-то резервная часть.
   Горчаков. Передайте старшему офицеру для дальнейшей передачи по всей линии: отступать, значит, им с первого и второго бастионов до первых баррикад, предварительно все там у себя взорвавши. Если противник перейдет в наступление,-- защищать баррикады до пределов возможности... Да, чуть было не забыл,-- орудия все решительно привести в полную негодность... Впрочем, об этом уже позаботились французы сами... Еще что... Постарайтесь, чтобы при вас послали с этим моим словесным приказанием к генералу Шепелеву. Кажется, -- всё теперь... Идите.

Меньков уходит.

Оставшись в полном одиночестве среди руин Горчаков начинает забывчиво ходить как в комнате, вперед и назад, так как ходить тут вообще очень трудно: воронки, груды обломков, кучи мусора. Он отдал приказ очищать бастионы и город, но сам все же никак не может утвердиться в этой мысли, не может окончательно убедить себя, так ли он сделал, как надо. Между тем, гулять тут, среди руин, не так безопасно: со стороны Малахова раздается пушечный выстрел, и совсем недалеко, в кучу мусора падает ядро. Горчаков тупо смотрит на это, не двигаясь с места. Потом он продолжает прогулку, но впереди его после нового выстрела с Малахова падает новое ядро. А со стороны той пехотной части, стоящей в резерве, к которой направился Меньков, доносятся возмущенные крики солдат: "Изме-на! Измена, братцы!.. Чей это полковник такой?" Так как Горчаков плохо слышит, то приставляет ладони обеих рук к ушам и говорит: "Ну, вот! Ну, вот! Я так и думал, что не поверят мне"!.. Пытается сам пробраться туда, чтобы приказать лично, но останавливается, видя, что приближается к нему Меньков.

   Горчаков (кричит Менъкову). Что они такое орали? Я не расслышал.
   Меньков (подходя). Дело в том, ваше сиятельство, что даже и офицеры там не хотели верить, что действительно это ваш приказ отступать и очищать и взрывать бастионы. Они даже и солдатам боялись передавать это: мне это пришлось самому сделать, а солдаты меня не знают в лицо, -- кричат: "Измена!"... Совсем было за французского шпиона приняли, только когда я им на вас указал, отстали: вас-то офицеры узнали по фуражке.
   Горчаков (машинально). По фуражке? (Пробует фуражку рукой).
   Меньков. Так точно, по фуражке...

Новое ядро падает невдалеке.

   Отсюда вам уходить надобно, ваше сиятельство, здесь опасно-с.
   Горчаков. Уходить, вы говорите? (Смотрит на него загадочно). А может быть, лучше не уходить, а?.. Хотя государь и обещал мне в письмах своих обелить меня, оправдать меня, но ведь это, ведь это только обещание, а как будет на деле? Может быть, лучше мне умереть здесь, как умерли три адмирала? С мертвого взятки гладки! А какую память по себе оставлю я, когда переживу Севастополь? Какую память, а? Какую память?

Еще пушечный выстрел, и ядро пролетает над головой Горчакова. Меньков решительно берет его под руку.

   Меньков. Пойдемте к лошадям нашим, ваше сиятельство. Вы видите, как здесь опасно стоять.

Горчаков идет с опущенной головой, но вдруг останавливается.

   Горчаков. Это все Меншиков, Меншиков! Это он, хитрец, довел до непоправимого состояния Севастополь и бежал отсюда! Бежал! Тоже выдумал какую-то Наполеонову болезнь мочевого пузыря, подлый хитрец! А я обязан был принять от него такое наследство!

Занавес.

Картина 3-тья.

Башня Малахова кургана, который уже захвачен французами. Внутри ее полусвет, так как чугунные ворота, заменяющие входные двери в башню, забаррикадированы матрацами, и вверху оставлены только узенькие бойницы для ружей. На матрацах стоят трое солдат и время от времени стреляют; заряженные ружья им подносят другие матросы и солдаты, которых внутри башни около тридцати человек. Два офицера распоряжаются обороной башни: пехотный поручик Юний и мичман Витя Зарубин.

   1-ый солдат у ворот (стреляет). Есть еще один! Не шляйся по Малахову! (Другому солдату). Бей вон того в белом бурнусе!
   2- й солдат (стреляет). Ага! Пополз на карачках бурнус!

Раздается залп снаружи по воротам, и третий солдат падает на кучу матрацев.

   Витя. Вот проклятье! Еще одного свалили. (Подбегает к раненому, на место которого становится другой солдат).

Раненого уносят в дальний угол, где уже лежит несколько человек. Остальные солдаты и матросы заряжают ружья, подносят из глубины башни ящики с патронами, возятся около раненых. Но большинство убирает в погреб снаряды, чем руководит поручик Юний: башня в последние дни была обращена в бомбохранилище.

   Юний (Вите). Что? Тяжело ранен?
   Витя. В плечо... И щеку задело. (Раненому). Ничего, это неопасно... Потерпи, сейчас наши придут.
   Юний. Придут ли? Вопрос еще!
   Витя (пылко). А вы думаете, что Хрулев им Малахов оставит? Плохо вы знаете Хрулева!

За воротами крики французов.

   Вон уж там что-то орут! Это Хрулев на них идет в атаку! (Солдатам). Держись, братцы! Сейчас нас выручат!
   1- й солдат. Генерал, должно, ихний, верхом сидит и командует!
   Витя. Что же ты по нем не стреляешь?
   2-ой солдат (стреляет). Ишь ты, -- он с хитростью!
   1-ый солдат (стреляет). Хоронится за блиндажами! И лошадь спрятал!
   3-тий солдат. Это они фашинник к нам тащат теперь. Видал? Видал?

Витя и Юний лезут на матрацы и смотрят в бойницы.

   Витя. Сверху хворост бросают! Зачем?
   Юний (свистит). Костер хотят разложить!
   Витя. А мы им не дадим этого сделать!
   Юний. Вон видите, как они делают. Солому бросают!.. А вот и огонь!
   1-й солдат. Горит! Ей-богу, горит!.. Костер!
   Витя (Юнию). Слышите, что кричат там на крыше? Дымом нас хотят выкурить, как лисиц!
   1-ый матрос. Была бы здесь вода да брансбой, сейчас бы залили!
   2-ой матрос. А куда ветер дует?
   Витя. Ветер? На нас дует!
   2-ой матрос. Вот черти! Стреляй там, ребята, в кого попало!
   1-ый солдат. Не в кого! Попрятались все! (Отмахивается от дыма).

То же делают и другие.

Витя и Юний спрыгивают с матрацев. За сценой слышны крики французов.

   Витя. Наши идут! Хрулев!
   3-тий солдат. То костер складали, а то теперь растаскивать хотят... (Обращается к своему поручику Юнию). Стрелять в них, ваше благородие?
   Юний. Зачем стрелять? Пусть растаскают!.. А что там такое?
   Витя (лезет на матрац). A-а, струсили сами!.. Это они боятся, что Малахов минирован, что от костра взорвется там что-то такое! Валяй, валяй, -- действуй! (Отмахивается
   от дыма, соскакивает).
   1- й матрос. Однако на крыше их, должно, целый полк.
   2- й матрос. Вот грохот подняли!
   Юний. Не хотят ли они крышу поднять?
   1- й матрос. Чего доброго!.. Чтобы в нас стрелять сверху!
   2- й матрос. Ду-ра-ки! Этую крышу мортиры расшибить не могли, а они желают ломами ее продолбить! Одно слово -- французы!

Стуки на крыше продолжаются еще некоторое время, потом затихают. Солдаты у бойниц стерегут, не появится ли подходящая цель.

   Юний (вытаскивает карманные часы, смотрит и говорит Вите). Вы знаете, сколько уж мы здесь сидим? Попали сюда в двенадцать, а теперь шестой! (Присматривается к стрелкам часов). Что я! Почти уже шесть!
   Витя. Я спать хотел смертельно, а теперь прошло. Целую ночь не спал перед этим, сюда зашел, прилег и -- как камень! Вдруг -- штурм! Хотел было выскочить, а тут вы с командой...

Солдаты у бойниц стреляют один за другим.

   В кого это?
   1-ый солдат. Артиллерию против нас выставляют!
   Юний. О-о! Это скверно!
   Витя. Лупите их! Давай скорее ружья!
   2-ой солдат (выстрелив и принимая заряженное ружье). Два орудия! Это чтоб в наши ворота бить.
   Витя. Стреляй в прислугу!
   3-тий солдат. Они с хитростью! За фашины прячутся... Ой, кабы сейчас не ахнули по нас чиненкой!
   Юний. Скверная штука! Придется сдаваться.
   Витя. Сдаваться? Как можно! Что вы!.. Не может быть, чтобы не пришли наши! Хрулев отберет назад Малахов!

Орудийный залп. Часть ворот падает. Витя, Юний и несколько раненых солдат падают на землю.

Картина 4-вёртая.

Северная сторона Севастополя. На переднем плане сцены землянка Зарубиных, причем, видна кое из чего сбитая крыша землянки. Дальше -- еще несколько подобных же землянок. Еще дальше, вглубь сцены, идут балаганы базарной площади. На горизонте -- с одной стороны синеет море, с другой -- чернеют развалины Севастополя, после оставления которого гарнизоном прошло несколько дней. Около балаганов толпятся солдаты в белых рубашках и в бескозырках с белыми чехлами, ополченцы с крестами на картузах. Оладочники выкрикивают: "Ол-ладиев горячих, ол-ладиев"!.. Черепенничники (продавцы черепенников, булок из гречневой муки): -- "И-э-э-эх, че-ре-пе-ен-нич-ки-и"!!! У первых сиповатые басы, у вторых заливистые тенора. У балаганов горы арбузов и дынь. Разносчики-татары с узкими и длинными корзинками, перекинутыми через плечо, тоже выкрикивают: "Вот вино-град, вино-гра-ад!", или коротко: "Груши, груши"!

Зарубин и Капитолина Петровна сидят на двух обрубках около своей землянки. Кое-где у других землянок тоже видны люди.

   Капитолина Петровна. Вот и дожили... И дом сгорел, и сына лишились...
   Зарубин. Севастополь сгорел, -- что дом наш! Севастополь!.. И флот погиб!.. И Витя... Ну, что же делать, -- Божья воля. (Смахивает слезы). Ведь десять месяцев почти...
   десять лет, считая месяц за год... Бог хранил его... А тут... в самом конце...
   Капитолина Петровна. А кабы уехал вовремя, как люди уезжали...
   Зарубин. Не расстраивай!.. Не расстраивай!.. Зачем ты... Не надо! (Бессильно машет в ее сторону рукой, в которой платок, потом поднимает платок к глазам).
   Капитолина Петровна. Ты что же думаешь, мне-то легче... Тебя я расстраиваю, а сама... (Плачет).
   Татарин-разносчик. Виноград, виноград, э-эй! (Проходит, оглядываясь).
   Капитолина Петровна (сквозь слезы). Почем?
   Татарин (останавливается). Шесть копеек око (правильнее окка -- старинная турецкая весовая мера, около килограмма, три фунта).
   Капитолина Петровна (возмущенно). По три копейки носят, а ты...
   Татарин. Такой по три? Нельзя по три: чауш (зд. особый сорт столового винограда, "боярский")! Смотри какой. (Снимает корзины).
   Капитолина Петровна. Обыкновенный. Как у всех.
   Татарин. Ни-игде такой нема! Смотри харашо!
   Капитолина Петровна. Три копейки.

Татарин молча вешает на плечо обе корзины и уходит дальше.

   Зарубин. Напрасно... не взяла ты.
   Капитолина Петровна. Что же он с ума-то сходит -- по две копейки фунт хочет!.. И виноград мелкий. Да и Варя, должно быть, купит, -- пошла же на базар.
   Зарубин (задумчиво). Флота нет... Севастополя нет... Сына нет... Теперь что же они говорят: "Вот где бастионы: на Северной!.. Вот где!.. Хоть пять лет осаждай... вся
   Европа!"... Поздно!.. Задним умом, задним умом!.. (Вдруг). Хрулев как? Ничего еще... не сказал... насчет Вити?
   Капитолина Петровна. Сколько же раз его спрашивать. Говорил же Варе, что послан был Витя на Малахов часов в одиннадцать, а в двенадцать, -- штурм начался...
   Зарубин. Божья воля... Поедем, что же... Теперь уж нам... собираться недолго. Идут вон Варя с Олей...

Подходят Варя и Оля с покупками.

   Оля. Скво вернулись в свой вигвам! Принесли арбуз.
   Варя. И дыню. И виноград.
   Капитолина Петровна (мужу). Ну, вот. Варя и купила. И гораздо лучше... Почем?
   Варя (оглядываясь). Кто это поет так? А-а!.. Это -- Кошка, -- вот кто!
   Зарубин. Что Кошка, а?.. Уцелел Кошка?
   Варя. Да он ведь как раз последнее время в госпитале раненный лежал, а теперь вот, видно, его выпустили, и пьян он, конечно, и поет. (Обернувшись, показывает). Вон он
   идет!

Доносится издали песня Кошки:

   Вдоль да по бережку, вдоль да по крутому
   Добрый молодец идет!
   Ишь ты, поди ж, ты, что ж ты говоришь-то?
   Добрый мо-ло-дец идет...
   Зарубин. Ничего голосок!
   Варя. Чуть не плакал в госпитале этот Кошка, что Севастополь бросили!

Подходит Бородатов. У него радостное лицо.

   Варя. Ты что это сияешь?
   Бородатов. Получил назначение в Николаев!
   Все. В Николаев? Зачем? Зачем в Николаев?
   Бородатов. Зачем? То же делать, что и здесь делал, -- бастион строить и блиндажи. Здесь военные действия продолжаться не будут, -- это для всех ясно. Союзникам в лоб этих наших позиций ни за что не взять, а обойти их тоже мы не позволим. Да, наконец, ведь под Севастополем уложили они тысяч полтораста: цвет Франции и Англии, и Турции в придачу. Куда еще им лезть дальше?.. А вот в Николаеве они могут надеяться на легкую победу, только ошибутся, конечно, и там. Если русское правительство и там потерпит поражение, как в Севастополе, то зато русский народ победит и там, как победил здесь!

Зарубин встревоженно оглядывается.

   Капитолина Петровна. Ты что же это так громогласно насчет правительства? Хочешь, чтобы опять разжаловали в солдаты?
   Бородатов. Ничего, -- теперь уж многие говорят так, как я, а окончится война, все говорить будут. Это (указывает на развалины Севастополя) гроб николаевского режима, а для народа -- заря новой жизни, -- вот что такое Севастополь!
   Варя. Ты что-то очень возбужден, Женя! Ты вино пил, а?
   Бородатов. Нет, -- ни капли! Но когда нам, защитникам Севастополя, отдают должное даже враги наши, могу я радоваться этому или нет?
   Зарубин. Можешь! И должен!.. Даже и должен!
   Бородатов. Ну, вот! Я и рад вдвойне!.. И тому, что теперь уж на законном основании вывезу вас всех в Николаев...
   Оля. В Николаев поедем? Когда?
   Бородатов. Непременно. Хоть завтра... Но я не докончил. (Торжественно). И тому еще я рад, что... ну-ка, угадайте!
   Варя. Витя? Да?
   Бородатов. Да. (Целует Варю).
   Капитолина Петровна и Зарубин. Что Витя? Что с Витей?
   Бородатов. Витя жив!

Зарубины крестятся. Оля бросается к матери с криком: "Жив! Жив! Жив!"... Зарубин вытирает глаза платком.

   Капитолина Петровна и Варя. От кого узнал? Узнал как?
   Бородатов. Я ведь сейчас из штаба. Как раз там получилось письмо на имя Горчакова от маршала Пелисье: парламентер доставил. И о чем письмо? Французская галантность! Пелисье сообщает, что на Малаховом кургане в башне засела кучка храбрецов, человек тридцать и защищалась в течение шести часов против целой дивизии генерала Мак-Магона; что только, когда снарядами разбили ворота и осколками гранат переранили большую часть этих храбрецов, остальные были захвачены в плен. И просит он, Пелисье, Горчакова наградить их военным орденом за храбрость и представляет поименный их список. В этом-то списке значится мичман Виктор Зарубин!
   Зарубин (вдруг строго). А он... Витя... не сказано там, -- ранен был он или нет?
   Бородатов. Ранен. Хотя... Должно быть, не опасно. Иначе не стали бы с ним возиться французы.
   Зарубин. Ну, еще бы он не раненый сдался! (Капитолине Петровне). Мать! Спасибо тебе! За такого сына... спасибо! (Припадает к плечу жены).
   Черепенничник (Проходя мимо, самым высоким фальцетом). И-э-эх, че-ре-пен-нички-и-и!
   Оладочник (идя следом за ним, басом): Ол-ладиев горячих, оладиев!
   Квартальный надзиратель. Эй, ты, оладочник! Стой-ка!
   Оладочник. Э-э, опять он ко мне вязнет!
   Квартальный надзиратель. Как это так -- вязнет? Ты за это ответишь! Разрешение на разносную торговлю здесь имеешь?
   Оладочник. Без разрешения как же можно? (Укоризненно). Э-эх, будто я тебе не давал нонче! (Пытается уйти).
   Квартальный надзиратель. Постой, постой, брат! Я тебя и в глаза не видал! (Хватает его за руку).
   Оладочник (видя подходящего Серебрякова). Господин староста!
   Серебряков. А? Полиция безобразничает? (Квартальному надзирателю). Ты знаешь, кто я такой?
   Квартальный надзиратель. А кто бы ты ни был?..
   Серебряков. Ка-ак это так "кто бы ты ни был"?! Это ты старосте всего базара здешнего так говоришь? Я самим его сиятельством князем Горчаковым в старосты здесь поставлен, и бумагу за подписом имею, а ты-ы... Тебе бы только со всех хабар брать?.. Мы все здеся Россию-матушку защищаем, а ты-ы...
   Квартальный надзиратель. Потише, потише! Виноват, ваше степенство!
   Серебряков (повышая голос до предела). Я-я то? Я господ офицеров в своей ресторации кормлю! Я на штаб армии поставляю что мясо, что прочее, а ты мне смеешь слова такие? А-а?.. Ты если хабара захотел взять, ко мне приходи и от меня получишь, а этих всяких мелочных оста-авь! А то у нас тут при таком людей скоплении ни курчонка, ни поросенка, ни яйца, ни проса, никакого вообще овоща не будет! Вот господин капитан тут сидит, нас с тобой слушает. (К Зарубину). Правильно я ему говорю или нет, вашевскобродь?
   Зарубин. Дело, дело... дело говорите... так.
   Серебряков (обращается к квартальному надзирателю). Ты слышишь?

Квартальный надзиратель уходит.

   Бежишь от меня? Давно бы так! И чем ты дальше убежишь, тем людям спокойнее будет!
   Зарубин. А у меня... у меня нынче праздник... Сын-то мой... на Малаховом пропавший... он жи-ив!
   Серебряков (снимая шляпу). Жи-ив! Слава тебе, Господи! Чувствительно поздравляю, чувствительно! (Подает руку Зарубину и Зарубиной). Как же не помнить? Помню, вы говорили мне, -- ординарец генерала Хрулева был!.. Жив, стало быть? Очень поздравляю вас, очень! (Вдруг, оборачиваясь в сторону, кричит). Эй, куда гуся потащил? (Зарубину). Прощенья просим! Живность теперь мне в ресторации вот как нужна (проводит ладонью под бородой), а он... куда ж это его тащит? (Кидается за татарином, который несет в корзине белого гуся).
   Варя (Бородатову). Ты что все оглядываешься назад, а?
   Бородатов. Я? Эго тебе кажется, Варя.
   Варя. Как это, кажется? Все время вертишься, на месте не постоишь! Никогда ты так не вертелся!
   Бородатов. Ну, будто уж мне и повертеться нельзя!
   Капитолина Петровна (Варе). А ты-то чего к нему пристала? И порадоваться ему не дашь, -- тоже строгости какие заводишь!
   Варя (пытливо глядя на мужа). Женя! Признавайся! Ты что-то не все нам сказал!
   Бородатов. Как же так -- не все?
   Варя. А что же ты еще сияешь?
   Бородатов. Ну, просто, значит, не отсиял еще. (Обернувшись, смотрит назад, в толпу, в том направлении, откуда пришел сам).
   Варя (матери). Вот видишь, мама!
   Оля. Ну, что ты к нему пристала, не понимаю! Сияет, и пусть себе!
   Зарубин. Чужой вон, поздравлял сейчас, а ты, Варя...
   Бородатов. Ага! Приехали!.. (Бросается назад и скрывается в толпе).
   Капитолина Петровна. Кто же это такие приехали?
   Варя. Вот видишь! Вот видишь, мама! Я уж его знаю? Я тебе говорила, что он еще отчего-то сияет! (Проворно бежит за ним и тоже исчезает в толпе).
   Оля (которая в это время взобралась на крышу землянки и смотрит оттуда, вдруг вскрикивает неистово). Ви-тя! (Соскакивает с крыши). Витя, мама! (Бросается в толпу).
   Капитолина Петровна и Зарубин. Как, Витя?.. Что ты? В плену ведь... в плену Витя... Что ты?

Но оба встают и смотрят то друг на друга, то в толпу, из-за которой не видно того, кого увидела с крыши Оля. Но вот расступается толпа, и медленно продвигаются к вигваму Витя с забинтованной в нижней части левой ногой, на костыле, и поручик Юний с правой рукой, подвешенной марлевой повязкой к шее. С ним рядом Бородатов, Варя и Оля, за ними фельдшер.

   Зарубин. Витя!

Бородатов смотрит на него встревоженно.

   Капитолина Петровна. Витечка!
   Витя (весело). Вот, папа, и я теперь хожу с костылем, как ты ходил! (Обнимается с матерью и отцом).

Заодно обнимают его родители и поручика Юния.

   Зарубин. Как же ты... как же ты, Витя...
   Витя. Отпустили, папа! Сам маршал Пелисье!.. На честное слово!.. А в обмен на нас, говорят, племянника Пелисье к дядюшке отправляют, тоже, разумеется, на честное слово.
   Зарубин. На честное... слово?
   Юний. Взяли слово с нас, что воевать в эту волну против них, французов, уже не будем... Да мы воевать теперь и не в состоянии.
   Витя. А война все равно уж теперь кончилась.
   Капитолина Петровна. Как кончилась война?
   Витя. Французы так говорят, что с них уж довольно, а англичане одни без них воевать не могут: у них армии нет ведь.
   Зарубин. А как же ты... дошел-то, дошел-то как, Витя?
   Витя. Я доехал!
   Юний. Нас привезли на лазаретной фуре.
   Бородатов. Их в Бельбек отправляют, во временный госпиталь. А Витя просил только, чтобы сюда заехать. Вот и фельдшер с ними.
   Капитолина Петровна. А где же эта фура?
   Витя (показывает, рукой). Там стоит. Сюда подъехать было нельзя.
   Зарубин (плачущим, голосом). Витя!.. Мальчик мой. (Обнимает его).
   Витя. Я скоро поправлюсь, папа!.. Нам вот с поручиком Юнием непременно офицерского Георгия дадут: сам Пелисье просил Горчакова... За то, что мы Малахов отстаивали до шести часов вечера!
   Фельдшер (выступая вперед). Ну, ваше благородие, надо уж ехать,-- я за вас отвечаю, то есть, за ногу вашу.
   Витя. Сейчас, сейчас... Две минутки еще!
   Оля. И мы теперь, Витя, свой вигвам в Бельбек перенесем, и каждый день, каждый день видаться с тобой будем!

Капитолина Петровна гладит Витю по щеке и утирает слезы, Варя встревоженно разглядывает повязку на его ноге, стараясь определить, какова его рана.

   Черепенничник (появляясь сбоку). И-ех-х, чере-пе-ен-нички-и-и!
   Оладочник (выдвигаясь за ним). Ол-ладиев горячих, ол-ладие-е-ев!

Занавес.

   1940 г.
   
   Источники текста: "Красноармеец", No 9, 1941 г. С. 5 -- 8.
   "Крым", No 12, 1955 г. С. 61 -- 128.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru