Сергеев-Ценский Сергей Николаевич
Вице-адмирал В. А. Корнилов

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Трагедия в 4-х действиях.


С. Сергеев-Ценский.

Вице-адмирал В. А. Корнилов.

Трагедия, в 4-ёх действиях.

1-ая часть драматической трилогии "Севастопольская страда" ("Корнилов", "Малахов курган", "Хлапонины").

   Действующие лица:
   Корнилов Владимир Алексеевич -- вице-адмирал, генерал-адъютант, начальник штаба Черноморского флота; высокий, тонкий, с худощавым лицом, блондин, 48 лет. Среди орденов -- георгиевский крест.
   Нахимов Павел Степанович -- вице-адмирал; выше среднего роста, сутуловатый, блондин, 51 года. Среди орденов -- два Георгия: один -- в петлице, другой, большой, -- на шее.
   Меншиков Александр Сергеевич -- светлейший князь, управляющий морским министерством и главнокомандующий всеми силами Крыма. Полный адмирал, генерал-адъютант; высокий, держится прямо, сухощав, сед; страдает тиком, отчего часты у него затяжные гримасы; 66 лет.
   Станюкович Михаил Николаевич -- вице-адмирал, командир порта; тощий старик, глухой и в очках; 70 лет.
   Моллер Николай Васильевич -- генерал-лейтенант пехоты. У него совершенно белые локончики около ушей и над шеей. Ему 70 лет. Он грузен.
   Анна Фёдоровна -- его жена, старуха богомольная и важная.
   Лиля -- его дочь, старая дева.
   Гусаковский Пётр Назарьевич -- поручик, адъютант Моллера.
   Денщик генерала Моллера.
   Истомин Владимир Иванович -- контр-адмирал, лет около 45.
   Хрулев Степан Александрович - генерал-лейтенант.
   Тотлебен Эдуард Иванович -- инженер-подполковник; высокого роста, лет 35; движения медленны, но обдуманны.
   Стеценко Василий Александрович -- лейтенант, адъютант Меншикова.
   Жандр Александр Павлович -- лейтенант, адъютант Корнилова.
   Вукотич Николай Михайлович -- контр-адмирал; серб по отцу, лет 50.
   Новосильский Фёдор Михайлович -- вице-адмирал.
   Зорин Аполлинарий Александрович -- капитан 1-го ранга.
   Будищев Лев Иванович -- капитан 2-го ранга.
   Кислинский Пётр Иванович -- капитан 1-го ранга, командир линейного корабля "Три святителя".
   Анна Ивановна -- его жена.
   Невзоров Сергей Ильич -- мичман из командного состава того же корабля.
   Матросы из его экипажа:
   Кошка Пётр Маркович.
   Денисюк Николай Фёдорович.
   Прочие матросы и солдаты:
   Елисеев Афанасий Васильевич.
   Мартышин Егор Максимович.
   
   Орехов Владимир Дмитриевич -- подпоручик
   Даша (Михайлова Дарья Лаврентьевна) -- матросская сирота, 18 лет.
   Катишь -- барышня из офицерской семьи, тех же лет.
   Куликова-Орлова Прасковья Ивановна -- милосердная сестра, бывшая актриса, 39 лет.
   Флотские дамы:
   Бутакова.
   Юрковская и прочие.
   
   Врач на Малаховом кургане.
   Татарин -- продавец винограда.
   Пехотный капитан -- командир роты.
   Смотритель тюрьмы.
   Протопоп.
   Старик-каменщик.
   
   Французы:
   Сент-Арно Арман -- маршал, главнокомандующий французской десантной армией. Высок и очень худ. Страдает неизлечимой болезнью желудка. Внешностью и театральностью речи и жестов похож на дона Кихота.
   Мадам Лаура Сент-Арно -- его жена.
   Трошю Луи Жюль -- полковник, начальник штаба французской армии.
   Боше Шарль-Филипп -- врач Сент-Арно.
   Боске Пьер -- генерал, начальники дивизии
   Канробер Франсуа -- то же.
   
   Англичане:
   Браун Джордж -- генерал, начальник дивизии.
   Лайонс Эдмунд -- английский вице-адмирал.
   Инженер-полковник.
   Командир батальона.
   
   Капрал и два английских стрелка, матросы, солдаты, арестанты морской тюрьмы, матроски, огородницы, казаки, попы и другие.

Действие происходит в Севастополе, в первой половине осени 1854 года.

Действие 1.

Картина 1-ая.

Севастополь. 30 августа (11 сентября) 1854 года. Готовятся к балу по случаю тезоименитства наследника-цесаревича Александра Николаевича. Бал дают моряки Черноморского флота на линейном корабле "Три святителя". Поздний вечер. На небе звезды. Палубы корабля расцвечены плошками и цветными фонариками. Ярче всего светится большой вензель наследника -- витиеватая буква "А". На палубах парадно одетые офицеры флота и, в меньшем числе, офицеры севастопольского гарнизона с дамами в кринолинах. Гости поднимаются со стороны заднего борта и по переднему боковому трапу. Матросы, среди них Кошка и Денисюк, высаживают дам. Из общего оживленного говора вырываются отдельные восклицания:

   -- О-ой! Я утону! Я боюсь!
   -- Да не утонете, мадам, что вы-с! Держитесь за меня дужче!
   -- Ой, если б я знала, ни за что бы...
   -- Пустяки! Раз -- и готово! Теперь подымайтесь на палубу!
   -- Жорж! Жорж!.. Ты где же там, Жорж!
   -- Лизет, я здесь! Я сию минуту!
   -- Ловчитесь теперь, барышня, на трапик скакать.
   -- Да, "скакать"! Ты меня сам подсади!
   -- Извольте-с, барышня! В один момент!

На трапе -- Даша и татарине двумя корзинами винограда.

   Татарин (нараспев). Во-от виноград -- виноград чауш! Во-от первый сорт, чауш, гаспода, самый сладкий! Во-от виноград-виноград!
   Кошка. Не надо больше! Отчаливай!
   Даша. Ты что это в сам-деле, Кошка! Хозяин, что ли, здесь? Ты скажи, может возьмут.
   Татарин. Хорош виноград, сладкий виноград, -- на, пробуй! (Кидает Кошке кисть винограда).
   Кошка (поймав брошенное). Дарья, только ради тебя пойду в буфет!.. Ну, все-таки больше не вози к нам тут черт-те чего! (Уходит вглубь сцены).

По трапу поднимается Моллер.

   Моллер (с верхней ступеньки командным тоном Денисюку). Стань сюда! Вот так стань! Нагни спину! Спину нагни, говорю, как в чехарду играют! Ну-у! Вот! (Опирается одной рукой на спину матроса). Теперь таким манером... (Командным тоном). Го-оп! (Пытается браво перескочить со ступеньки на палубу, но зацепляется подбором сапога и падает на борт. К нему подскакивает Кошка).
   Даша. Ха-ха-ха!
   Татарин (испуганно). За-ачем так! Не надо, пожалуста!
   Даша (неудержимо). Ха-ха-ха!

Большое оживление на палубе, откуда смотрят на трап, где Кошка и Денисюк поднимают генерала.

   Кошка. Вот сюда ножку свою становьте, ваше превосходительство!
   Моллер. Знаю, знаю, братец, куда ножки ставить! (Трет ушибленное колено). А вот где ты раньше был?
   Кошка. В буфетной, ваше превосходительство!
   Моллер. Видно, что залил зенки! (Тяжело поднимается по трапу).
   Кошка. Никак нет, ще (ещё (укр.)) не поспел залить, ваше превосходительство!

Навстречу Моллеру идут два пехотных офицера, Кошка с Денисюком отходят. Мичман Невзоров и Катишь, стоят в стороне от Моллера, которому и офицеры и дамы выказывают сочувствие по поводу ушибленного колена, хотя он, направо и налево откланиваясь, однообразно восклицает: "Да ничего, господа, ничего, сущие пустяки! Премного благодарен, -- положительно, пустяки"!

   Станюкович (Моллеру). Маленькая авария, а?
   Моллер. Пустяки, поверьте-с!
   Станюкович (приставляя руку к уху). A-а? Вы что сказали-с?
   Невзоров. Этот генерал вы знаете кто, Катишь?
   Катишь. Вот это мило! Как кто? Моллер, конечно!
   Невзоров. Моллер-то Моллер, но в то же время он и "Ветреная блондинка"!
   Катишь (хихикая). Хо-ро-ша блондинка!
   Невзоров. Да уж блондинистее и быть невозможно: как снег!
   Катишь. А он не Александр? Не именинник сегодня?
   Невзоров. Нет, не Александр... Довольно с нас и двух Александров: наследника-цесаревича и князя Меншикова.
   Даша. Ну что же, Кошка, долго нам ждать?
   Кошка. Нема чего ждать, -- отчаливай!
   Татарин. Зачем отчалий. Ты скажи там, скажи хорошо!
   Кошка. Говорил же, чего тебе? Где раньше был? Там этого твово винограду чаушу кучи лежат.
   Даша (татарину). Я же тебе говорила, что зря, а ты... (Начинает спускаться).
   Татарин. Подожди, пожалуйста!
   Даша. Что я тебе тут за копейку до полночи ждать буду? Ишь какой ловкий!
   Кошка. Постой, Даша, что я тебе скажу!
   Даша. Ну, что? Говори!
   Кошка. Как если замуж за меня пойдешь, виноград возьму, так и быть.
   Даша. Выдумал тоже -- "замуж"! На тебя, на такого Кошку, цепную собаку надо, и та с тобой не справится!
   Кошка. Хо-хо-хо! Не справится, куда ей! Не хочешь? Ну, отхватывай на кобыле на сватовой!

Даша и татарин спускаются вниз к своему ялику. Голос Анны Федоровны за сценой: "Лиля -- ты за мною"! Анна Фёдоровна появляется на нижней ступеньке. Но кринолин генеральши заполняет

всю нижнюю площадку трапа и заставляет Кошку подняться выше и потеснить Денисюка.

   Кошка. Никак не протискаться тут!
   Денисюк. Может, на руках как-нибудь, а?
   Моллер. Осторожней, матросики, ради Бога осторожней!
   Анна Федоровна (так же величественно, как и раньше, Кошке). Чего же ты стоишь зюзей? Подымай кринолин боком!
   Кошка (радостно). Есть подымать боком! (Хватается снизу за кринолин, ставит его наклонно и так, в очень неудобной позе, ползет по трапу кверху, оттискивая
   Денисюка наверх).

Наконец, генеральша на палубе.

   Моллер. Ну вот, ну вот, превосходно! Теперь Лилю таким же порядком!
   Кошка (Денисюку). Теперь уж ты!
   Денисюк. А может, ты знова?
   Кошка. Э-э! Ты не видал, как это надо делать!

Денисюк спускается вниз, за кулисы.

   Лиля (оттуда густым голосом). А-ай! Я боюсь!
   Моллер (сверху). Ничего, Лилечка, ничего, сейчас и ты!

Денисюк ведет Лилю по трапу.

   Денисюк. Допустите, барышня, чтобы мне взяться! (Присаживается на одно колено и ставит кринолин ребром).
   Лиля. А-ай!
   Моллер. Ничего, Лиля, сейчас!

В мощных руках Денисюка ломается кринолин.

   Денисюк (озадаченно). Вот ты скажи же, как вышло! (Поднимается ползком).

Лиля за ним. Так они добираются до палубы.

   Анна Федоровна (всплескивая руками в испуге). Что же он сделал, дурак, с кринолином твоим!
   Лиля (в совершенном ужасе). Сломал! Боже мой! Как же теперь быть?

Денисюк, крадучись, сбегает по трапу вниз; за ним Кошка.

   Кошка (укоризненно). Эх ты, деревня! Какую дорогую вещь испортил!

Скрываются.

   Анна Федоровна (мужу). Ты видишь, что он сделал, этот дурак-матрос, с Лилиным кринолином.
   Моллер (складывая руки). Вижу, вижу, -- это ужасно!.. Но тут есть такая каюта, вроде дамской комнаты, веди туда Лилю,-- может быть, там поправят. (Поспешно уводит жену и дочь).

Раздается чье-то громкое восклицание с палубы: "Шлюпка адмирала Корнилова идет"! На палубе движение замолкает, все смотрят вниз. На трап выходят два вице-адмирала -- Корнилов и Нахимов, один другому стремясь уступить первенство.

   Корнилов (Нахимову). Павел Степаныч, пожалуйте!
   Нахимов. Владимир Алексеич, что вы-с! Вы, вы вперед-с!
   Корнилов. По старшинству в чинах, пожалуйте!
   Нахимов. Ну, какое там старшинство-с!
   Корнилов. Эх, Павел Степаныч! Вечно вам хочется оставаться в тени! Кстати, Павел Степанович, ко мне уже обращался кое-кто с разными тревожными вопросами, может быть, и к вам будут обращаться, надо все-таки успокоить публику, особенно дам.
   Нахимов. Конечно, конечно-с... В случае чего, все, кто хочет и может, успеют еще уехать из Севастополя, -- время будет-с!
   Корнилов. Да, скорее чем за два дня союзники со своим десантом к нам добраться и не в состоянии, если только они решили добраться...

Первым всходит на палубу Корнилов, за ним Нахимов. Так как оба они -- любимые адмиралы Черноморского флота, то им рукоплещут дамы, и они раскланиваются, причем Нахимов явно озадачен такою встречей и не совсем уверен в том, что он раскланивается так, как надо. Однако тут же выясняется и причина этих особенных знаков внимания дам к боевым адмиралам. Бала на корабле не открывают, то есть танцы не начинаются, потому что ждут светлейшего князя Меншикова. Но дамы обеспокоены тем, что огромная эскадра союзников -- Англии, Франции и Турции -- стоит около острова Змеиного, против устья Дуная, и это кажется им угрозой Севастополю, о чем, впрочем, пишут и все иностранные газеты. Поэтому дамы прилежно атакуют Корнилова и Нахимова. Разговор идет так, что в то время, когда усиливается он в группе дам, окружающих Нахимова, неразборчив он в группе, окружающей Корнилова, и наоборот.

   1-ая дама (обращаясь к Нахимову). Павел Степанович, скажите, пожалуйста, как нам быть: оставаться ли в Севастополе, или уезжать отсюда?
   Нахимов. Оставаться или уезжать? Вот как-с! (Очень изумленно). А почему же собственно уезжать отсюда?
   2-ая дама. Как же не уезжать, если эскадра с войсками подойдет к Севастополю.
   Нахимов. Ну, зачем же ей идти к Севастополю? Помилуйте-с, незачем! И командующий войсками не думает так.
   1-ая дама. Как же так незачем идти? Уничтожить наш флот и взять Севастополь -- вот зачем! Так ведь ихние газеты пишут!
   Нахимов. А вот потому-то именно, что так они пишут, едва ли-с, едва ли-с они это сделают-с!.. Кричать о том, что хотят сделать, не будут-с: это военная тайна-с!
   3-тья дама. Ведь я говорила, что это только шпионы доносят, что хотят сделать противники. За это шпионов и вешают!
   Нахимов. Вешают, вешают, безусловно-с! Вешают негодяев! Да-да-да-с!
   Невзоров. Вы с кем танцуете вальс, Катишь?
   Катишь. Уверена, что получу приглашение от генерала Моллера.
   Невзоров. A-а, так? Тогда я ангажирую генеральшу!

В группе около Корнилова:

   Анна Федоровна. Владимир Алексеевич, вам это лучше всех известно!
   Корнилов. Уверяю вас, что столько же, как и вам! Даже и в манифесте Луи Наполеона сказано: "Враги наши от Балтики до Кавказа не знают, куда мы направим решительный наш удар"... "Враги не знают"! -- это мы! Мы и действительно не знаем... И князь не знает.

В группе около Нахимова:

   2-ая дама. Но ведь, Павел Степанович, -- мы-то ведь нежный пол, и мы все-таки поэтому боимся: вдруг подойдут и пальбу откроют! Что тогда?
   Нахимов. Тогда, разумеется, уедете-с, мадам, как же иначе-с.
   3-тья дама. Мы хотели бы знать об этом раньше, чтобы уехать раньше, а не тогда, когда пальба начнется!
   1-ая дама. Тогда будет уже поздно, когда пальбу подымут.

В группе около Корнилова:

   Бутакова. А зачем это вчера пароход ихний около Севастополя все вертелся, Владимир Алексеевич?
   Корнилов. Пароход "Карадок". Да, вертелся... Английский... Я его наблюдал в трубу. Обыкновенное судно-наблюдатель. Жаль, далеко ходил, нельзя было сделать по нем залпа!

С другой стороны корабля вахтенный офицер возглашает: "Гичка его светлости идет!" Внимание всех направляется к другому борту. Наконец, оттуда, где ожидают Меншикова, голоса: "Князь, князь!"

Общее движение. Вперед выступает хозяйка бала, жена командира корабля, Кислинская, с огромным букетом цветов, так как и Меншиков тоже именинник в этот день. Входит Меншиков в сопровождении адъютанта, лейтенанта Стеценко.

   Анна Ивановна. Поздравляем вас, Александр Сергеевич, с торжественным днем вашего ангела! (Подносит ему букет).
   Дамы (кругом). Поздравляем, поздравляем, ваша светлость! С ангелом!

Меншиков целует руку Кислинской, раскланивается с дамами. Они плотно окружают командующего всеми вооруженными силами Крыма князя, и одна из них -- Юрковская (жена капитана 1-го ранга) -- когда стихает музыка туша, обращается к князю.

   Юрковская. Ваша светлость! У меня десять человек детей, ваша светлость!
   Меншиков (удивленно, непонимающе). А-а! Да-а?
   Юрковская. И вот я, как и другие матери... Все мои дети -- малолетние, ваша светлость, -- старшему только одиннадцать лет... Как же я могу тут с ними, в случае если откроются действия?
   Меншиков. Ах, вот что!.. А вы чего же именно опасаетесь?
   Бутакова. Как и все мы тоже -- неприятельского десанта, разумеется, ваша светлость, который направляется в Севастополь.
   Меншиков (удивленно). Откуда вы знаете, что направляется он в Севастополь? (Корнилову). Разве были еще депеши?
   Корнилов. Никаких с утра, ваша светлость.
   Меншиков. Вот видите, никаких депеш не было. (Юрковской). Значит, армада союзников как стояла, так и стоит.
   Юрковская. Но ведь она когда-нибудь тронется и пойдет куда-нибудь?
   Бутакова. Вопрос только в том, куда же именно, ваша светлость.
   Меншиков (медленно). Куда именно? На Кавказ.
   Бутакова. На Кавказ? Почему же все-таки на Кавказ?
   Меншиков. Таково мнение его величества.
   Бутакова. Ну, а вы сами? Ваше мнение, ваша светлость?
   Меншиков (строго). Если мне известно мнение его величества, то я не имею права держаться другого мнения!

Дамы расступаются, так как они совершенно успокоены, и в дальние углы залы передается от одной к другой: "На Кавказ пойдут! На Кавказ, а не к нам. На Кавказ".

Меншиков, обращаясь к Кислинской, галантно кланяется ей, как хозяйке бала, и берет ее под руку, готовясь открыть с нею танцы. Начинают быстро строиться для танцев пары. Появился и дирижер танцев -- лейтенант, украшенный бантом. Грянула музыка вальса, и пары закружились, направляясь в глубину сцены. Но после первого же тура появляется Меншиков, к которому подходят Корнилов, Нахимов, Станюкович, Моллер.

   Меншиков. Что мог, то и сделал. Больше от меня пусть не спрашивают.

Матросы выносят на авансцену кресла, столик, вино и фрукты. Адмиралы рассаживаются. За сценой -- музыка танцев.

   Положительно, эта сегодняшняя ночь очень напоминает мне недавние, прошлогодние ночи в Константинополе, когда объезжал я полудикого иноходца по имени Султан... Не так, впрочем, была упряма эта лошадка, как ее берейтор -- англичанин, посланник лорд Редклиф... Не будь его, лошадку Султана отлично можно было бы выездить!..
   Корнилов. Да, признаться, ваша светлость, сопровождая вас тогда в Константинополь, я уже почти видел, я уже свыкся с мыслью, что Босфор и Дарданеллы -- в русских руках,-- и вот... вместо огней на наших судах в Золотом Роге -- только огни в севастопольских бухтах, и из них не выходит уже наш флот!
   Меншиков (несколько морщась, но тут же принимая прежний веселый вид). Да-а, но это, надеюсь, ненадолго... А как смешно говорил султан по-французски! Султан по-французски говорил точно так же, как одесский администратор герцог Ришелье по-русски. Знаете ли, как Ришелье объяснялся с одесскими купцами? Он решил их распатронить как следует за то, что плохо торгуют, вошел в большой пафос и закричал: "Ви... ви не негоциант, ви -- оффициант! Ви... ви не купец, ви -- овец!" -- и для наглядности показал козлиную бороду. (Дергает рукою вниз от своего бритого подбородка).

Отворяется дверь кабинета, и осторожно входит командир корабля Кислинский, а за ним, шага на два сзади, Тотлебен, который останавливается у дверей.

   Кислинскнй (подойдя к Меншикову). Ваша светлость, прошу извинить за беспокойство, но вот подполковник Тотлебен просил меня доложить вам о себе.
   Меншиков (недовольно морщась). Нечего сказать, нашел время! (Тотлебену). Вам что угодно?

Кислинскнй выходит.

   Тотлебен (выступая на шаг вперед). Ваша светлость! Прошу извинения за неурочный приход. Но я вынужден обстоятельствами... Я командирован в ваше распоряжение для инженерных работ князем Горчаковым, из Кишинева, но вот уже две недели проживаю здесь совершенно без дела, а на обратную дорогу между тем...
   Меншиков (перебивая резко). Я ведь, кажется, дал уже вам понять, что вы мне здесь совершенно не нужны, чего же вам еще? Никаких инженерных работ здесь производиться пока не будет, и вообще... Я даже не знаю, почему вы до сих пор не уехали обратно в свой Кишинев!
   Тотлебен. Я бы и уехал, ваша светлость, но я никак не мог добиться того, чтобы быть вами принятым... Мне не выдают прогонных денег на обратный проезд, а своих денег я не имею.
   Меншиков. Денег на обратный проезд? По какой же статье вы их можете получить здесь, в Севастополе? Ведь я вас сюда не приглашал, не так ли? Из Кишинева приехавши, оттуда же вы и должны просить денег на обратный проезд. А от меня вы получили ведь бумагу о вашей ненадобности, а?
   Тотлебен. Эту бумагу мне выдали, ваша светлость, но...
   Меншиков. Чего же вам больше? Можете идти!

Тотлебен поворачивается "налево кругом", но стремительно подходит к нему Корнилов.

   Корнилов. Подполковник Тотлебен! Я думаю, что прогонные деньги вам можно будет провести по морскому ведомству. У нас в порту найдутся кое-какие работы по вашей части. И вообще я вас очень прошу не уезжать, не переговорив прежде со мною.
   Тотлебен. Очень благодарен вам, ваше превосходительство. (Кланяется и уходит).
   Меншиков (недовольно Корнилову). Что вы такое хотите строить в порту?
   Корнилов. Это очень дельный инженер, ваша светлость! И что бы он ни построил, все будет хорошо, я уверен.
   Меншиков (презрительно). Все инженеры, а военные преимущественно, хапуги, казнокрады и... неучи даже! Я в этом убедился уже давно! И если к тому же союзники пойдут на Кавказ, то люди этого казнокрадского толка нам здесь совершенно не нужны! (Пьет шампанское).

Денисюк, вслед за Кислинским, вносит на подносе в вазе со льдом новую бутылку шампанского. Он откупоривает ее и ставит на стол, потом уходит. '

   Кислинский (Меншикову). Довольны ли вы этим вестовым, ваша светлость?
   Меншиков (с легкой гримасой). Вахловат, но, конечно, старателен... Главное, что он все-таки привык уже к моему обиходу. И у него есть юмор, как это свойственно украинцам. Иногда это бывает забавно.
   Кислинский (разлив шампанское по бокалам). За здоровье нашего дорогого именинника, его светлости Александра Сергеевича. Жить ему долгие лета в полном здравии! (Чокается с Меншиковым, а за ним, встав со своих мест, все остальные).
   Меншиков. Благодарю, господа!.. Хотя в мои шестьдесят шесть лет какое уж здоровье!.. Подагра же со мной неразлучна и днем и ночью... Но все это было бы полнейшим пустяком, если бы не висела над душой война с англо-французами.
   Корнилов. А место этой войны в близком будущем -- не Севастополь ли, ваша светлость?
   Нахимов. По всем вероятиям, Крым?
   Меншиков. Не-ет!.. Не сунутся они к нам, господа, нет, будьте уверены... Но Кавказ действительно, Кавказ -- другое дело... совсем другое. Если они высадят десант, скажем, в Батуме, то там они окажут прямую помощь туркам, которых взяли в опеку, и, пожалуй, князю Воронцову там придется туговато.

Кислинский выходит.

   Станюкович (который слушает с открытым ртом). Так что это, значит, решено и подписано, Александр Сергеевич? На Кавказ пойдут англо-французы?
   Меншиков. В Петербурге -- да, а как решено у англичан и французов, мне неизвестно. А также неизвестно мне и то, вполне ли англичане приготовились к войне... Ведь они сначала объявляют войну, потом уже начинают к ней готовиться. Теперь, например, они точат на наши головы одиннадцать тысяч сабель -- было об этом в их газетах. И как точат старательно! Начали будто бы их точить в Портсмуте, потом перевезли дотачивать в Плимут, наконец, доставили их перетачивать в Облимут. Неизвестно все-таки, где уж эта процедура окончится: может быть, в Манчестере? (Вдруг). Однако, как флотские дамы напуганы возможностями десанта у нас в Крыму! Даже эта бойкая Бутакова, и та тоже!.. И та тоже!.. И как много детей оказалось у капитана Юрковского: десятеро! Подумать только, -- полный экипаж корвета!..
   Нахимов. Я уж ей давал совет на всякий случай собираться, быть начеку-с.
   Меншиков. Напрасно даете такие советы, напрасно! Я получаю прямо противоположные... из Петербурга. Я просил усилить меня если не целым корпусом, то хотя бы дивизией, а мне предложили усилить теми войсками, какие у меня имеются, генерала Хомутова, то есть к нему туда, на Северный Кавказ, гнать подкрепления, а Крым оголить.
   Станюкович (расслышавший только последние слова). Крым оголить?
   Корнилов. Очевидно, думают, что теперь уже поздно, ввиду осени, союзникам производить десантные операции. Советы дамам не беспокоиться давал и я, но в глубине души я убежден, что беспокоиться нужно всем: десант в Крыму вполне возможен.
   Моллер (вдруг неожиданно громко). Не пойдут они на Кавказ!
   Корнилов (глядя на него вопросительно). Почему вы так думаете?
   Моллер. Потому что они... они... ведь не круглые же дураки, вот почему!
   Корнилов. Я и сам думаю, что пойдут они к нам, а не на Кавказ.

Входит лейтенант Стеценко; он подходит к Меншикову и рапортует.

   Стеценко. Ваша светлость, имею честь доложить -- только что получена на телеграфной станции депеша о движении неприятельского флота. (Подает депешу).
   Меншиков (принимает депешу, вынимает лорнет, прочитывает и, видимо, перечитывая депешу, говорит, наконец, лейтенанту). Отправляйтесь сейчас же на телеграф и установите, где именно в данное время находится неприятельский флот. Депешу об этом доставьте мне лично, но не сюда, а во дворец.
   Стеценко. Есть, ваша светлость! (Уходит).
   Корнилов. Что неприятельский флот, что?

Все остальные взволнованы.

   Меншиков. Э-э, это нужно еще проверить! (С гримасой). Содержание депеши таково, господа: "Неприятельский флот в несколько сот вымпелов держит курс на ост берегам Крыма"... то есть на Евпаторию.
   Моллер. Я ведь говорил, что они не такие дураки, чтобы идти на Кавказ! Ведь я только что сказал это, не так ли? (Быстро уходит).

Смолкла музыка. Из глубины сцены доносится нестройный гул встревоженных голосов.

   Меншиков. Ну, вот и кончен бал, как принято говорить в порядочном обществе.
   Корнилов. Прикажете нашему флоту немедленно выйти навстречу противнику, ваша светлость?
   Меншиков (наружно спокойно). Нет, не прикажу!
   Корнилов (удивленно). Ваша светлость! Сейчас, быть может, начнется как раз попутный для нас ветер! Мы вышли бы наперерез противнику на высоту Евпатории до рассвета!
   Меншиков. И дальше что?
   Корнилов. Дальше? У нас все шансы на полную победу над флотом союзников, обремененным огромным десантом!
   Меншиков. Э-э, "обремененным"! Военный флот союзников несравненно сильнее нашего, и обременение тут совершенно ни при чем.
   Корнилов. Что же в таком случае должен делать наш флот?
   Меншиков. Что делать? Стоять на месте и ждать.
   Корнилов. Чего же именно должен он ждать, ваша светлость?
   Меншиков. Mo-их рас-по-ряжений!

Около него группируются Станюкович, Кислинский и подошедшие вновь офицеры. Корнилов, переглянувшись с Нахимовым и пожимая плечами, останавливается и отводит в сторону Нахимова.

   Корнилов. Вы слышали, Павел Степанович!
   Нахимов (многозначительно). Да-а-с!
   Корнилов. Что вы на это скажете?
   Нахимов (возбужденно). Что я скажу?.. Это -- хлыщ питерский, вот что-с, хотя он и министр!.. Фертик, да-с, хотя он и староват для фертика!.. Посмотрим, что это за распоряжения будут! Я не забыл ведь, как распоряжался он перед Синопом и после Синопа-с! Я это по гроб помнить буду-с!

Проходят за другими. Из глубины сцены подходит толпа гостей. Слышны отдельные возмущенные голоса; дамы теснятся к трапу.

   Анна Федоровна. Ну, вот и доплясались! А теперь уж отсюда никуда, пожалуй, и не уедешь!
   Бутакова. И как это можно было не знать заранее -- не понимаю!
   Юрковская (протискивается вперед). Пропустите, пожалуйста! Да пропустите же, у меня дети!
   2-ая дама. У всех дети! Всем теперь горе!
   3-тья дама. Ночью все равно не уедешь!
   4-вертая дама. А днем-то уж едва ли извозчиков найдешь!

Меншиков, Корнилов, Нахимов, Станюкович останавливаются в стороне.

   Корнилов. Все-таки, ваша светлость, что же мы должны предпринять против идущего к нам неприятеля?
   Меншиков. Что?.. На речке Алме я поставил бригаду пехоты, так как предвидел, что неприятель высадится, -- если он захочет высадиться в Крыму, только у Евпатории. На Алме -- отличная позиция для заслона. Туда я двину остальные пехотные части из Севастополя, а также еще и два-три батальона матросов.
   Корнилов. Матросов, ваша светлость?
   Меншиков. Да, матросов... Эти два-три батальона... пожалуй, только два, а не три, я вам и поручаю собрать на завтрашний день.
   Корнилов (недоуменно). Есть, ваша светлость... Хотя матросы, мне кажется, нужнее были бы на своих судах...
   Меншиков. Вам кажется так, мне -- иначе.

Между тем в толпе дам и кавалеров, стремящейся съехать с корабля на берег, раздаются громкие возгласы:

   -- Боже мой! Не напирайте, пожалуйста!
   -- Ведь это трап, господа!
   -- Можно полететь в воду!
   -- А шлюпки, шлюпки где же?
   -- Хотя бы ялики!
   -- Дать сигнал на берег, чтобы ялики гнали и шлюпки!
   Невзоров. Катишь, не спешите, ради Бога,-- мы успеем!
   Катишь. Как так успеем, когда их эскадра подходит!
   Невзоров. Да не подходит она, что вы! Это -- фантасмагория!
   Моллер (держа под руку жену и дочь). Уверяю тебя, что я только что успел высказать свое мнение насчет десанта в Крыму, как вдруг -- те-ле-грамма! (Дочери). Лилечка, держись ближе ко мне!.. Господа, соблюдайте осторожность!.. Да и шлюпок для всех ведь нет!
   Анна Федоровна. Это чу-до-вищно!.. Это воз-му-ти-тельно, как ты хочешь! Надо было пре-ду-пре-дить! Нельзя же так относиться к семейным людям!
   Лиля (грустно и безнадежно). Ну, опять кринолин сломали!.. Теперь уже непоправимо!
   Моллер. Не до того нам теперь! Не до того!.. Кринолины!.. Э-эх!
   Голоса в толпе:
   -- Сигнал, сигнал надо на берег!
   -- Господи! Вдруг не удастся уехать из Севастополя!
   Меншиков (Нахимову). Узнайте, пожалуйста, Павел Степанович, пришла ли моя гичка.
   Нахимов (отходя к борту корабля, где толпятся уже последние дамы и офицеры). А что, подошла уж гичка его светлости?
   Зычный матросский голос из-за борта: -- Есть гичка его светлости!
   Меншиков (обращаясь к Корнилову и другим). Ну что же, господа, мы все поместимся в моей гичке, идемте.
   Станюкович (горестно). Так кончился бал наш бедою!

Все направляются к трапу.

Занавес.

Картина 2-ая.

Кают-компания корабля "Три святителя". За большим столом сидят в середине адмиралы: Нахимов, Новосильский, Истомин, Вукотич, окружая Корнилова; дальше -- командиры кораблей и фрегатов -- капитаны 1-го и 2-го рангов. В то время когда происходит совет, несколько матросов, между ними и Кошка, заняты уборкой палубы около дверей кают-компании. У дверей стоит вахтенный матрос.

   Корнилов (у него очень возбужденный вид). Господа! Вы уже знаете, конечно, что остановить врагов на Алме нашим слабым войскам не удалось, что можно было предвидеть, армия союзников вдвое сильнее численно и гораздо лучше вооружена, чем наша. Войска наши отступают к Севастополю... За ними по пятам будут двигаться, или уже движутся, армии союзников. Суда противника будут стремиться к нам на рейд! И тогда, господа, тогда наш флот очутится в такой же ловушке, как турецкий в Синопской бухте, даже хуже того: турки хотя имели возможность сражаться с нами, а мы...
   Нахимов. Нам останется тогда только одно: пробиться в море.
   Корнилов. Да, с бала на корабли -- вот что должны были мы сделать тогда, в первый же день, когда стало известно о движении эскадры с десантом на Евпаторию, и идти навстречу противнику.
   Нахимов. Вы ведь это и предлагали князю, Владимир Алексеич!
   Корнилов. Я это предлагал, да, но что услышал в ответ!
   Новосильский. В тот день, кажется, был полный штиль.
   Корнилов (очень повышая голос). Штиль? Штиль был, вы говорите? Да-а, был, был штиль, только не в море, а в чьей-то голове!.. Оставим это,-- прошлого не воротишь. Наши корабли могли бы даже и в полный штиль подойти ночью к их армаде на буксире наших пароходов, и мы могли бы разгромить десантную армию, неспособную защищаться там, в море! Но о прошлом не будем говорить,-- это бесполезно. Перед нами катастрофа, господа! Она требует бури в наших мозгах! Если флот останется ждать противника там, где он стоит, он погибнет! И единственное средство спасти флот от гибели, совершенно бесполезной, от гибели, совершенно бесславной, -- это вывести весь боеспособный состав его в море и... напасть на эскадру противника!

Все переглядываются; лица всех очень серьезны.

   Нахимов. Средство, можно сказать, последнее, но единственно возможное.
   Корнилов. Оно может показаться даже отчаянным, но надо же, господа, хоть сколько-нибудь надеяться и на удачу, на счастье! Не один же только арифметический расчет решает сражения. Разве не было в истории случаев, когда вдвое меньший флот одерживал победу? Вспомним хотя бы нашего же адмирала Ушакова... Конечно, англо-французы, это -- далеко не турки, но если мы даже в самом худшем случае и погибнем в неравном бою, то зато мы такой вред нанесем десантной армии противника, что погибнет у нас тут, под Севастополем, и она.
   Новосильский. Почему именно погибнет?
   Корнилов. Потому что останется как раз на мели без достаточной связи с Варной, с Константинополем, а к нашему гарнизону тем временем подойдут свежие дивизии и кончат войну. Вот мой план, господа, и я предлагаю вам обсудить его со всем беспристрастием. (Обводит всех глазами и откидывается на спинку кресла).
   Нахимов (на которого смотрят отовсюду, как на старейшего в чине). Я думаю, господа, что Владимир Алексеич, о-он... он высказал верную вполне мысль... То есть, что флот наш -- есть флот, и назначение его -- морской бой...

Пауза.

   Возможна ли победа, если мы выйдем в море? Я не сказал бы, конечно, что она, эта победа, вот так и упадет к нам, -- нет, разумеется, я не скажу этого... Я не знаю, каковы будут союзные моряки в бою. Но, если бы прямо был поставлен вопрос: возможен ли успех с подобным противником...
   Корнилов. Этот вопрос прямо и ставится...
   Нахимов. Ну да, ну да-с... Прямо ставится, и я ответил бы на него: не невозможен! Одним словом, я повторяю, что уже сказал: флот наш -- есть флот, и его назначение -- морской бой. Я кончил, господа.
   Корнилов (наклоняя голову). Спасибо, Павел Степаныч, что поддержал меня!
   Вукотич. Все поддержим, Владимир Алексеич. Назначение флота -- морской бой, этим все сказано!
   Корнилов (кивнул ему головой, обращается к Истомину). А вы, Владимир Иванович?
   Истомин. Можете, ли вы сомневаться в моем ответе? Ведь Черноморский флот наш, это, простите мне такое сравнение, -- сторожевой пес всего юга России, а кто же держит сторожевого пса запертым в сундуке. Если пришли к хозяину во двор воры, грабители, сторожевой пес должен хватать их за горло, а там уж, конечно, чья возьмет!..
   Вукотич. Я тоже за выход в море, Владимир Алексеич.
   Зорин (обращаясь к Корнилову). Владимир Алексеич, надеюсь я, что позволено будет и мне сказать несколько слов? (Поднимается).
   Корнилов. Говорите, говорите! Больше голов, больше умов.
   Зорин. Я, господа, буду очень краток, потому что некогда нам, -- времени уже в обрез. Предложение о том, чтобы выступить флоту и сразиться, и я бы принял охотно, если бы видел от этого пользу защите Севастополя, но вот, лиха беда, не вижу! Пчела, когда нас жалит, тоже думает, что нас убьет, но у нас поболит, да и перестанет, а пчеле неминуемая смерть.
   Новосильский. Это верно!
   Зорин. А между тем матросы и офицеры могли бы сейчас же стать при всех батареях на бастионы, и вот вам налицо защитники Севастополя.
   Корнилов. Надеюсь, что этот ваш план никем поддержан не будет!
   Новосильский. Нет, мне кажется, что в словах капитана Зорина много правды, если даже не все они правда.
   Корнилов. Как? Вы тоже так думаете?
   Новосильский. Кажется, это единственный выход из положения.
   Корнилов (Нахимову). Вы слышите, Павел Степаныч, что они говорят?
   Нахимов. Слышу.
   Корнилов (после нескольких моментов ожидания, не скажет ли еще чего-нибудь Нахимов, подымается было, но снова садится и говорит очень возбужденно). Я тоже слышу, но не решаюсь верить своим ушам! Ка-ак? Ведь это говорят ученики покойного адмирала Лазарева? Я вам напомню то, что вами забыто так легко! Когда в Лондон пришло известие из Вены о смерти адмирала Лазарева, английские политики поздравляли друг друга, как с большим праздником: орел черноморцев умер! Орел наш, старый орел умер, да подросли орлята!.. Английские политики отлично знали, что Черноморский флот численно мал, но... мал золотник, да дорог! Разве не заставили уважать себя во всем мире наши молодцы матросы? Разве не ахнул от зависти английский адмирал Непир, когда при нем и при Франце-Иосифе на смотру в чужих водах, в Триесте, комендор брига "Эней" первым же выстрелом сорвал флаг с буйка, с такого буйка, что его еле видно было?.. Разве не наши матросы разгромили турецкий флот в Синопе, несмотря на помощь ему нескольких береговых батарей? А ведь, кажется, бесспорной истиной для всех моряков стало, что одна пушка на берегу стоит целого корабля в море! Разве лейтенант Хазарский с шестнадцатью пушечками на своем бриге не отбился от двух линейных турецких кораблей, на которых было до двухсот орудий. На памятнике Хазарского надпись: "Потомству в пример". Но кто же потомство Хазарского? Мы!.. Ни один выстрел с брига Хазарского не пропал бесполезно,-- не пропадет и у наших матросов... Что же, я очертя голову хочу бросить флот Черноморский на гибель? Нет! Не на гибель, а на победу!.. Разве на судах противника есть столько бомбических орудий, сколько на наших? И стрельба наших матросов и их уменье маневрировать несравненны, я это знаю! Я не зря жил в Англии. Я все время сравнивал нашего матроса с английским и пришел к выводу, что при боевой встрече победит наш!.. И больше уж мы обсуждать этого вопроса не будем. Готовьтесь к выходу в море! Будет дан мною сигнал, что кому делать. На этом кончим. (Встает, а вслед за ним поднимаются все).

Входит лейтенант Стеценко.

   Стеценко (Корнилову). Ваше превосходительство! Я от его светлости... Ваше превосходительство!.. (С большой заминкой, глядя при этом и на других, не только на Корнилова).
   Корнилов. Что такое?
   Стеценко. Его светлость приказали мне передать вам, чтобы подготовить... к затоплению при входе на Большой рейд... семь судов...
   Корнилов. Что-о? К за-топ-лению?
   Стеценко. Семь устаревших судов, построенных в кильватерную колонну: "Уриил", "Селафиил", "Силистрию"...
   Нахимов. "Силистрию" затопить?.. Помилуйте-с! Вполне исправный корабль!
   Корнилов (с большой силой). Не позволю!.. Не позволю, нет!.. Так вот оно первое приказание князя по флоту: суда топить!.. Не позволю!..
   Нахимов. А мы-то тут решали, идти ли навстречу противнику!
   Истомин. За нас решено: на дно идти!
   Новосильский. Вот это так решение!
   Корнилов (обращаясь к Стеценко). Покойный Михаил Петрович Лазарев создавал наш флот, и я -- его начальник штаба, и мы все (широкий жест) -- высшие чины Черноморского флота, а не князь... Не князь!.. Не князь, приехавший к нам из Петербурга!..
   Стеценко. Что прикажете передать его светлости, ваше превосходительство? Поверьте, что мне очень тяжело все это!
   Корнилов. Передайте, что я сейчас же буду к нему!
   Стеценко. Есть, ваше превосходительство! (Уходит).
   Корнилов (обращаясь ко всем). Так вот он -- план князя! Сделать барьер между нашим флотом и флотом противника, затопить для этого семь кораблей!
   Нахимов. То есть половину кораблей затопить, чтобы другую сохранить, -- так ли я понял?
   Истомин. Сохранить ли? Это еще неизвестно, Павел Степаныч!

Общее возбуждение. Возмущенные возгласы.

   Корнилов. Сейчас, господа, иду к князю!
   Вахтенный (Кошке в испуге). Меншиков топить суда приказал!
   Кошка. Су-да топить?

Матросы поспешно подходят к Кошке.

   Вахтенный (оглядываясь на дверь, вполголоса). И "Силистрию" чтобы топить!
   Первый матрос. "Силистрию" топить?.. Этак им недолго и "Три святителя" тоже!
   Второй матрос. С ума сошли!

Корнилов уходит из кают-компании и идет по палубе, на которой матросы кто драит медные части, кто около орудий. Матросы, становясь "смирно", когда проходит мимо них Корнилов, впиваются в него глазами. Он делает рукой знак безнадежности, ненужности всех их приготовлений к бою. Он не говорит при этом ни слова, но матросы понимают его и без слов. Он проходит к трапу, откуда раздается команда вахтенного офицера: "Шлюпку его превосходительству"!.. Корнилов скрывается за бортом корабля, часть матросов бежит на ту сторону, чтобы быть гребцами на шлюпке. Между оставшимися -- Кошка.

   Кошка. Что же это, братцы, неужто и в сам-деле топить свой флот сами будем, а?
   1-ый матрос. Не будем!.. Видал, Корнилов какой пошел.
   2-ой матрос. Прямо туча штормовая!
   Вахтенный. Неужели наш Корнилов Меншикову даст флот потопить?
   Кошка (энергично). Не даст, не таковский! Нипочем не даст! (Понижая голос). Вот вы увидите: он его, может, застрелит из пистолета, этого Меншикова, а флота топить не даст!

Занавес.

Действие 2.

Картина 1-ая.

Комната во дворце главнокомандующего силами Крыма, светлейшего князя Меншикова. Дворец этот -- деревянный двухэтажный дом, построенный князем Г. Потемкиным для приезжавшей в Крым Екатерины II, и комнаты в нем небольшие. Меблировка простая, без роскоши: письменный стол, книжный шкаф, кресла, стулья, этажерка. На окнах простые полотняные занавески от солнца. Меншиков, только что в это утро вернувшийся после сражения на Алме, завтракает; он заметно осунулся после испытанных им волнений во время сражения и бессонной ночи; под глазами темные круги, щеки впали, говорит хрипловато и желчно.

   Меншиков (кричит в дверь). Денисюк!
   Денисюк (вбегая поспешно). Здесь Денисюк, ваша светлость!
   Меншиков. Сейчас же готовь все, что нужно будет в дорогу!
   Денисюк (в недоумении). Есть готовить в дорогу!
   Меншиков. Уложи чемоданы!.. Все, что брали на Алму, чтобы было взято!
   Денисюк. Есть уложить чумойданы!.. А мне прикажете как, ваша светлость?
   Меншиков. И ты поедешь со мной... Ступай пока!

Денисюк, захватив посуду со стола, уходит, вопросительно взглянув на Корнилова, который в это время входит.

   Меншиков. A-а, я только послал к вам лейтенанта Стеценко! Здравствуйте! (Поднимается и здоровается с Корниловым).
   Корнилов (сдержанно и глухим голосом). Здравия желаю, ваша светлость.
   Меншиков. Садитесь, прошу вас!

Корнилов садится.

   Корнилов. Что неприятель? Где он и что предпринимает?
   Меншиков. Неприятель пока нас не преследует: стоит на месте, занят уборкой своих раненых и убитых... Долго ли будет так стоять, вопрос...
   Корнилов. Все-таки, значит, дает нам передышку... На Куликовом поле должны быть собраны наши части?
   Меншиков. Да, на Куликовом поле. Там они будут укомплектованы людьми из резервных батальонов. Тоже добро эти резервные батальоны! Вот что получилось в результате петербургского верхоглядства! Старых солдат гнали и гнали на Кавказ, а меня
   оставили с какими-то новобранцами, которые и стрелять-то не умеют, только воздух портят своей стрельбой. И почему же уверяли меня оттуда, из Петербурга, этот военный министр Долгоруков уверял, что десантная армия не может быть больше как в тридцать
   тысяч? Посмотрел бы он, сколько выставили против моих тридцати тысяч союзники! Верных семьдесят, да еще и пароходы!.. Как можно было при таких условиях надеяться на успех. (Меняя тон). Не знаете, эти два батальона матросов, какие у меня были на Алме, они тоже пошли на Куликово поле?
   Корнилов. Ваша светлость, я приказал им разойтись по своим экипажам.
   Меншиков (перестает есть, и тон его строг). Ка-ак так вы приказали?.. Почему разойтись по экипажам?
   Корнилов. Я уверен, что вы согласитесь с тем, ваша светлость, что матросам необходимо вернуться на свои места, с которых они были временно сняты, то есть во флот.
   Меншиков (очень раздраженно). Во флот, вы говорите? Во флот?.. Положите-ка вы весь этот свой флот к себе в карман!
   Корнилов (медленно поднимаясь). Как это так "положить флот в карман"?
   Меншиков. Забудьте о флоте, вот что-с!
   Корнилов. Ваша светлость! Назначение флота встретить противника в открытом море и с ним сразиться! Это свое назначение флот и выполнит.
   Меншиков. Не выполнит, нет! Не в состоянии выполнить! Как наша пехота никуда решительно не годится, в чем я убедился вчера, так и наш флот! И если для пехоты силы противника вчера были только двойные с лишком, то для флота они не меньше, как пятерные будут! Пятерные, да! А вы мне -- "сразиться"! Смешно и думать! Прошу вас об этом больше мне не говорить! И разве я не сказал вам, разве не передал вам Стеценко, что вам нужно сделать?
   Корнилов. Нет, я хорошо знаю, что вы мне сказали, чтобы затопить суда при входе на Большой рейд, но я счел это за ваше предложение только, а не за приказ.
   Меншиков. Какого же вы ждали еще приказа в такое время? Бумажки с моею подписью?
   Корнилов. Ваша светлость! Вы должны оправдаться за подобный приказ перед историей!
   Меншиков (с гримасой). История будет писаться потом, потом! Сейчас она делается.
   Корнилов. Однако нужно ведь, чтобы ее делали мы, а не французы, не англичане, не Сент-Арно с лордом Регланом! Они рассчитывают, что наш флот замрет от ужаса перед их огромным флотом, как кролик перед удавом, а мы им покажем, что они нам ничуть не страшны, и нападем на них сами!
   Меншиков. Вы не этот ли свой план и обсуждать изволили на каком-то там военном совете, вами созванном, как мне доложили?
   Корнилов. Этот, да, ваша светлость! Наш флот вполне боеспособен и готов к выступлению по первому вашему приказу.
   Меншиков. Нет! (Бросает салфетку на стол). Я такого сумасбродного приказа не дам!.. Вы же... Что касается вас, то вы превысили свои полномочия, вот что такое ваш военный совет! Кроме Го-су-дарствен-ного совета, никаких советов не должно быть в Российской империи! Я флота вывести из бухты не позволю! И офицеры, и матросы, и судовые орудия -- все это пусть пойдет на оборону города с суши, а пехоту я выведу, как только увижу возможность ее вывести -- вот и все. (Кричит в дверь). Денисюк!
   Денисюк (вбегая). Есть Денисюк, ваша светлость!
   Меншиков. Подай мне сюда из спальни камзол и жилет!
   Денисюк. Есть подать камзол и жилет! (Бросается в дверь).
   Корнилов. Пехоту выведете, а всех моряков -- в окопы? Неужели, ваша светлость? Может быть, я ослышался?
   Меншиков. Нет-с, не ослышались!

Вбегает Денисюк с камзолом и жилетом, в которых множество карманов.

   Повесь тут!.. (Показывает на вешалку). Чемодан принеси сюда, зеленый, кожаный!.. (Осматривает камзол и жилет).
   Денисюк. Есть чумойдан принесть! (Бежит в дверь и тут же втаскивает чемодан средних размеров, но не уходит).
   Меншиков (Денисюку). Ты мне не нужен!
   Денисюк (радостно). Так что можу остаться у Севастополе, ваша светлость? (Взглядывает на Корнилова).
   Меншиков (удивленно). Как так остаться в Севастополе? Я тебе ведь сказал, что поедешь со мною!
   Денисюк (померкнув). Тот раз сказали -- "поедешь", этот раз сказали -- "не нужен", ваша светлость!
   Меншиков. Пошел вон, дурак!

Денисюк поспешно выходит.

   Вот так везде и всюду, от генерала до матроса, остолоп на остолопе кругом, а ты защищай с ними Крым! (Кричит в дверь). Стеценко!
   Стеценко. Что прикажете, ваша светлость?
   Меншиков (очень раздраженно). Сейчас же спиши этого болвана Денисюка на его корабль!
   Стеценко. Есть, ваша светлость! (Выходит).
   Меншиков. Чтобы неприятельский флот не ворвался в бухту, затопить у входа на Большой рейд семь судов! Я составил список их. (Роется в карманах). Вот он! (Достает и передает список Корнилову).
   Корнилов (читает). "Затопить "Уриил", "Селафиил", "Силистрию", "Варну", "Три святителя"..." Стопушечные корабли топить?
   Меншиков. Пушки, разумеется, попытаться снять, если будет время.
   Корнилов (читает). "И фрегаты "Флору" и "Сизополь"..." (Смотрит на Меншикова в сильнейшем волнении, мешающем ему говорить).
   Меншиков (заметив его волнение, мягко). Я вас вполне понимаю, Владимир Алексеевич! Вы хотите соблюсти честь русского Андреевского флага, но разве я-то задался мыслью нанести ему бесчестие?
   Корнилов. Вы просто его спускаете, Александр Сергеевич, спускаете перед флотом союзников без боя!
   Меншиков (медленно вставая). Ка-ак так спускаю? Вы-ы отдаете себе отчет в том, что говорите?
   Корнилов. Отдаю, вполне. Вы приказываете доблестному Черноморскому флоту кончить жизнь самоубийством, но флот должен жить и будет жить!
   Меншиков (задыхаясь от возмущения). Вы-ы... этот приказ мой... выполните, если обстоятельства заставят меня... отлучиться из города?
   Корнилов (твердо). Нет, не выполню!
   Меншиков. A-а!.. Так?.. Тогда вы... отправляетесь сейчас же в Николаев! В Николаев! К своему семейству! На старое место службы! (Неожиданно легко шагая, подходит к двери и кричит). Ординарца ко мне! (Потом выходит сам).
   Корнилов же рвет в мелкие клочки бумажку с именами обреченных судов. Входя решительно, Меншиков продолжает.
   Меншиков. Я послал сейчас за Станюковичем! Передайте ему вашу должность и отправляйтесь сегодня же в Николаев!
   Корнилов (горько, со слезами в голосе). Ветхий Станюкович, семидесятилетний старец, что же он может сделать на моем месте?.. Я еще раз повторяю, ваша светлость, что это -- самоубийство, к чему вы меня принуждаете, но чтобы я бросил Севастополь, когда к нему подходят враги, ни-ког-да! Это самоубийство -- топить свой флот, но... подчиняюсь! (Склоняет голову и отворачивается, чтобы скрыть слезы).

Меншиков выжидающе нерешительно протягивает ему руку.

   Меншиков. Должен еще добавить, что начальником гарнизона Севастополя на время моего отсутствия с армией я решил назначить генерал-лейтенанта Моллера, как старшего по производству в чин.
   Корнилов. Моллера? Есть, ваша светлость... Но не вы ли сами назвали его однажды "Ветреной блондинкой"? Блондинкой за его седину, а ветреной -- за то, что начал уже выживать из ума!
   Меншиков. Он -- старший из генералов по производству, и, кроме того, он -- генерал, а не адмирал. Этим все сказано.
   Корнилов. Есть, ваша светлость. (Уходит, не подав руки Меншикову, который удивленно-пристально глядит ему вслед).
   Меншиков (думает вслух). Да, вот и умный же ведь человек этот Корнилов, но почему-то полагает все-таки, что может отстоять и Севастополь и флот! А с такими слабыми силами, как у меня, хотя бы остальной Крым как-нибудь обезопасить до прихода новых войск!.. Ах, эти политики петербургские!.. Любой флотской даме здесь ясно было, что десант союзников собран против Крыма, и я ли не предупреждал царя об опасности именно Крыму? Я ли не указывал еще в июне даже и место возможной высадки десанта -- Евпаторию, а чье мнение возобладало? Князя Долгорукова, военного министра!.. Кавказ? Вот тебе и Кавказ!.. Ну, Долгоруков, пускай теперь в меня шпильки за мою "неспособность"! А не хочешь ли поменяться со мной местами? Попробуй-ка выбраться из такого положения с честью!.. Не выбрался бы, нет, но зато ты по праву пожал бы, что посеял,-- дурак, подлец! А я не попал бы в такие щипцы, из которых едва ли выйду цел... Стеценко!.. Стеценко!..
   Стеценко. Что прикажете, ваша светлость?
   Меншиков. Нет ли новых донесений о противнике?
   Стеценко. Никаких пока не поступало, ваша светлость.
   Меншиков. Значит, еще не зализали раны... Хотя это и против правил тактики, но нам на руку... Распорядись все-таки, чтобы мне прислали другого вестового вместо Денисюка -- поумнее и попроворней.
   Стеценко. Есть, ваша светлость.

Занавес.

Картина 2-ая.

Второй день после боя на Алме. Соединенные силы франко-англо-турок движутся в наступление на Севастополь вдоль берега моря. Они сопровождаются несколькими пароходами, идущими очень близко от берега. Картина начинается с того, что маршал Сент-Арно, едущий верхом впереди армии, обращается, с очень усталым видом, к своему начальнику штаба, полковнику Трошю.

   Сент-Арно. Дорогой Тропно, передайте мой приказ остановить армию на отдых.
   Трошю (кричит назад двум адъютантам). Привал!.. Остановите части.

Оба адъютанта бросаются дальше назад, к передним рядам солдат, и вот трубят горнисты, отбивают короткую дробь барабанщики, -- армия останавливается на привал.

   Сент-Арно, Этим отдыхом, дорогой Трошю, я хочу воспользоваться... чтобы написать донесение... императору о моей победе над князем Меншиковым.
   Трошю. Я готов, господин маршал. (Оборачиваясь назад, адъютанту). Скажите, чтобы дали сюда барабаны!

Адъютант поспешно идет к передним рядам солдат и вскоре возвращается, а следом за ним несут несколько барабанов.

   Боше (подходя к Сент-Арно). Господин маршал, я вижу, что вы очень утомлены...
   Сент-Арно (недовольно). Господин Боше, ваше зрение вам изменяет. Вы видите то, чего нет на самом деле...
   Боше. Вы очень бледны, господин маршал... Вам необходимо слезть с лошади и прилечь... Вы -- мой давний пациент и, я надеюсь, последуете моему совету.
   Сент-Арно. Оставьте ваши советы для кого-нибудь другого, а меня оставьте в покое, господин Боше!

Боше отходит несколько, но не уходит. Между тем Трошю с помощью адъютанта устанавливает на землю барабаны так, что получается подобие стола и табурета. Он улаживается, ставит перед собою походную чернильницу, кладет бумагу и приготавливается писать под диктовку маршала.

   Пишите так, дорогой Трошю: "Государь! Пушка вашего величества заговорила!.." (Самодовольно, позируя). Я убежден, что со временем эти слова станут историческими!..
   Трошю. Написано, господин маршал!
   Сент-Арно. Пишите дальше: "Силы князя Меншикова превосходили сорок пять тысяч человек при ста восьмидесяти орудиях..."
   Трошю (поднимаясь). Господин маршал! Как показали все наши сводки, силы Меншикова едва доходили до тридцати тысяч, а орудий у него было не больше восьмидесяти.
   Сент-Арно (очень возмущенно). Что такое? Вы осмеливаетесь мне возражать?
   Трошю. Я только решился напомнить вам добытые из опросов пленных данные, господин маршал.
   Сент-Арно (резко). Пишите, что я вам сказал!.. (Хватается за грудь). Ну вот, вот, у меня опять начались боли благодаря вашему упрямству!
   Трошю. Извините, господин маршал! (Кричит в сторону Боше). Господин Боше, идите сюда!
   Боше (быстро подходя и открывая свою сумку). Сейчас дам микстуру, господин маршал.

Трошю садится и пишет.

   Сент-Арно (Боше). Лечиться я буду в Севастополе, господин Боше, в Севастополе, да, а не теперь!
   Боше. Однако одна ложка микстуры вам необходима сейчас, господин маршал! (Достает пузырек с лекарством, наливает ложку и подносит Сент-Арно).
   Сент-Арно. Я не хочу пить эту гадость!.. Лучше будет, если я слезу с коня... (С помощью Боше, вылившего наземь микстуру, и адъютантов слезает с лошади, потом говорит адъютанту). Пусть ординарец отведет пока коня!

Подбегает ординарец и уводит лошадь. Сент-Арно садится на один из барабанов.

   Ну, вот мне гораздо лучше теперь и без микстуры. (Трошю). Пишите дальше: "Я захватил карету князя Меншикова! Я взял ее с его портфелем и перепиской!.. Я воспользуюсь драгоценными данными, какие там найду"!..
   Трошю. Написал, господин маршал!
   Сент-Арно. Написали?.. Теперь уместно будет упомянуть о наших потерях, но это сравнительно с потерями русских... Примерно, так: "Мы потеряли убитыми и ранеными тысячу триста человек, считая офицеров... Потери князя Меншикова оказались в семь раз больше наших"!..

Трошю смотрит на него вопросительно.

   Что-о?.. Вы, кажется, опять хотите вставить свое мнение?
   Трошю (который сидит лицом к морю). Я, господин маршал, хочу сказать только, что сюда подходит ваша супруга. (Пишет).
   Сент-Арно (оглядываясь). A-а! Это очень мило с ее стороны, что она решилась сойти с парохода на берег!.. Пока же напишите еще вот эту фразу: "Если бы у меня была конница для преследования, ваше величество, армия князя Меншикова перестала бы существовать"! (Поднимается и делает несколько шагов навстречу жене, подходящей со стороны, моря).
   Лаура (порывисто бросаясь к мужу). Ну что, что? Как вы себя чувствуете, мой победитель князя Меншикова?
   Сент-Арно (целуя ее руку). Превосходно, как всегда, когда вы со мною, мой друг! (Внезапно сгибается и прикладывает руку к груди).
   Лаура (очень встревоженно). Что? Боли? А?.. Боже мой! У вас совершенно серый цвет лица! Что с вами?! (К Боше). Господин Боше! Что с господином маршалом?
   Боше (проворно наливая микстуру в ложку). Я только что хотел дать господину маршалу микстуру, но не успел в этом... (Сент-Арно). Прошу вас, господин маршал! За ваше здоровье я отвечаю перед императором, перед Францией, перед нашей славной армией и перед вашей супругой! (Кланяется мадам Сент-Арно).
   Сент-Арно. Хорошо, и чтобы это было в последний раз до взятия Севастополя! (Пьет микстуру, морщится). Брр... какой мерзкий вкус!
   Лаура. Что делать! Зато она должна вам помочь, мой друг!
   Сент-Арно. Она уже помогла, помогла... Но знаете ли вы, что вам предстоит прелестная прогулка отсюда в Севастополь в карете самого князя Меншикова?
   Лаура. О-о, это великолепно! Но как же она к вам попала?
   Сент-Арно. Очень просто, мой друг: ее захватили наши молодцы зуавы, способные взять штурмом даже и небо!.. Еще каких-нибудь три-четыре дня, и Севастополь будет взят нами, и вся русская армия, вместе с князем Меншиковым, будет у нас в плену!
   Лаура. После вашей победы, мой друг, я уж не сомневаюсь в этом! А карета с золотыми гербами, не так ли?
   Сент-Арно. Разумеется! Пойдемте, я вам покажу ее -- она недалеко отсюда. (Берет ее под руку и уходит).

Со стороны расположившихся на привал войск подходят генералы: Канробер, Боске и Браун.

   Канробер (обращаясь к Трошю). Куда это пошел маршал с супругой?
   Трошю. К карете князя Меншикова, господин генерал.
   Боске. A-а! Это -- трофей моих зуавов!.. Как они хохотали, когда русские солдаты стреляли в них залпами! Они стояли в тысяче, примерно, шагах, а русские гладкоствольные ружья бьют только на триста!.. Я не шучу, господа, я не мог удержать их от хохота!
   Канробер. Да, ружья плохи, но о самих солдатах я бы не сказал этого... Один полк,-- заметили вы или нет? -- отступал церемониальным маршем!.. (Брауну). Да, да, сэр Броун! Музыка играла церемониальный марш, как на параде, и солдаты под нашими ядрами шли, отбивая шаг, и держали дистанцию между взводами! Каково, а?
   Браун. Это неслыханно!

Подходит со стороны моря Лайонс.

   Боске. Чем это так встревожен адмирал Лайонс?
   Трошю. Да, он, старый человек, шагает с энергией юноши.
   Браун. Неужели в нашем флоте случилось что-нибудь тревожное?
   Лайонс (подходя). Здравствуйте, господа! Здравствуйте, сэр Браун! Очень рад вас видеть!.. Я заметил, что остановились на привал, и поспешил... А что господин маршал? Я к нему по особо важному делу.
   Браун. По особо важному делу? Что это может быть такое?
   Лайонс. Дело в том, что русская эскадра приведена в движение в своих бухтах; она, несомненно, готовится к выходу в море...
   Трошю. Вот возвращается господин маршал!

Подходят супруги Сент-Арно. Генералы, а также Лайонс идут им навстречу.

   Сент-Арно (стараясь казаться оживленным, но с лицом еще более бледным, чем прежде). A-а, сэр Браун, сэр Лайонс! А мы сейчас отправляемся дальше! Дня через два на стенах Севастополя будут развеваться наши, английские и турецкие знамена. Вот какое зрелище ожидает нас вскоре!
   Лайонс (здороваясь, как и Броун, с маршалом и целуя руку мадам Сент-Арно). Это прекрасно, господин маршал! Это очень обрадует нашу обожаемую королеву!.. Но я явился к вам, господин маршал, с неприятным известием: русская эскадра, которую мы считали безопасной, имеет намерение напасть на нас!
   Браун. Вот вы с чем пришли, сэр Лайонс!
   Сент-Арно (хватаясь за грудь и сгибаясь). Вот как! (Выпрямляется). Это кто же, Нахимов -- Нахимов, победитель при Синопе, лелеет такой план?
   Лаура. Вам, кажется, плохо, мой друг?
   Боше (выступая вперед). Вам лучше всего, господин маршал, ехать дальше в карете.
   Сент-Арно (стараясь казаться бодрым, Трошю). Передайте там, чтобы трубили поход!

Трошю уходит и через некоторое время горнисты играют "Поход".

   Лайонс. Я незнаком с адмиралом Нахимовым, господин маршал, но Корнилова я часто встречал в Лондоне, а в прошлом году -- в Константинополе. Это -- горячая голова, и он -- исключительно способный человек. От адмирала Корнилова можно ожидать какого угодно дерзкого шага. И если он выведет эскадру в море, нам предстоит горячий бой. Нужно сказать, что на всех нижних палубах русских линейных кораблей -- бомбические орудия, чего нет даже у нас: это сделано благодаря Корнилову; что маневрируют русские суда изумительно, что матросы русские чрезвычайно серьезный народ! Недаром же газета "Таймс" посвятила столько статей Черноморскому флоту!
   Сент-Арно. Отставить это...
   Канробер. Что отставить? Поход отставить, господин маршал?
   Сент-Арно. Да... поход... отставить...

Его поддерживают жена, Боше и Трошю. но он ложится.

   Господин Боше!.. Мне очень плохо...
   Боше. Сейчас, сейчас микстуру, господин маршал! (Наливает в ложку из пузырька лекарство, Сент-Арно проглатывает его, но закрывает глаза).
   Лаура (совершенно испуганно). Господин Боше! Что это, что это, а?..
   Боше (подавленно). Я не вполне понял, мадам, что это... (Подкладывает свою сумку под голову Сент-Арно).
   Канробер (участливо, нагибаясь к Сент-Арно). Микстура сейчас должна вам помочь, господин маршал.
   Боске. Трубы похода тоже.
   Трошю (к ординарцу). Пошлите сюда носилки! (Адъютанту). Пойдите передайте там, чтобы перестали трубить горнисты!

Адъютант и ординарец поспешно уходят.

   Сент-Арно (лежит на земле, в головах у него сумка Боше, а сам Боше перед ним на корточках). Мой друг... Канробер...
   Канробер. Я вас слушаю, господин маршал! (Склоняется над Сент-Арно).
   Сент-Арно: Мой друг!.. В ваши надежные руки передаю я власть над армией...
   Канробер. Господин маршал! Вы поправитесь, я в этом уверен!
   Сент-Арно. Нет, не думаю.

Звуки горнистов тем временем становятся глуше. Появляются четыре зуава с носилками.

   Канробер (переглянувшись с Боске). Я убежден, что армия наша войдет в Севастополь под вашим начальством, господин маршал.
   Сент-Арно. Нет...
   Трошю (зуавам). Кладите господина маршала на носилки!
   Лаура. Осторожнее, ради Бога!

Укладывают Сент-Арно.

   Ах, Боже мой! Какое несчастье!
   Сент-Арно (слабым голосом). Прощайте, господа!
   Канробер, Боске и другие. До свиданья, господин маршал! (Берут под козырек).

Зуавы несут носилки к берегу. За ними идут Лаура Сент-Арно, Боше и адъютанты.

   Лайонс (недоуменно глядя на французских генералов). Что такое случилось с маршалом?
   Канробер. Давняя его болезнь. На этот раз дело, кажется, очень серьезно. Во всяком случае можно сказать: серьезно!
   Лайонс. Значит, теперь вы, генерал, являетесь главнокомандующим армией императора Наполеона. Первое, что я хотел бы получить от вас, мой генерал, это приказ адмиралу Гамелену действовать согласно с английским флотом на случай боя с русской эскадрой.
   Канробер. Хорошо, сэр, я сейчас же пошлю соответственный приказ адмиралу Гамелену!
   Браун. А наступление? Ведь оно только что было отменено маршалом.
   Канробер. Наступление?.. Я думаю, что его следует отложить еще на день... Я не сомневаюсь, конечно, в победе нашего флота над русским, но... это наступление мы развернем гораздо энергичнее, когда победим на море. (Лайонсу). Не правда ли, сэр?
   Лайонс. Совершенно справедливо, мой генерал.

Занавес.

Картина 3-тья.

В просвет приоткрытого занавеса виден разрез носовой части палубы и трюма корабля "Три святителя". На палубе -- Невзоров и шесть матросов с топорами в руках. Между ними Денисюк, списанный на корабль Меньшиковым, и Кошка, который в этой маленькой команде матросов за старшего. Прямо в зрительный зал жерлом смотрит орудие большого калибра.

   Кошка (Невзорову, любовно гладя ствол орудия). Это ж моя Дарья, ваше благородие. Из нее я в Синопе по туркам стрелял... Неужели останется?
   Невзоров. Все останутся, -- не одна твоя Дарья.
   Кошка. А если б сюда баржу подогнать, -- неужели не могли бы мы "Дарью" вшестером на концах спустить?
   Невзоров. Э-э, вшестером!.. В ней сколько пудов весу, -- подумай!.. Шестьдесят не спустят!
   Кислинский (подойдя сзади). Что же тут стали? (Кошке). А ну, веди всех в трюм открывать пробку!
   Кошка. Есть вести в трюм. (Матросам). Майна помалу, братцы! (Вместе с Денисюком открывает трюм и пропускает в него всех, сам же спускается последним).

Матросы зажигают два огарка и вставляют их в пустые бутылки.

   Кошка. Вот где темь кромешная!.. Не знает корабль наш про свою лихую долю, что и паруса уж отвязаны, и брам-стеньги опущены... Эх!... Ищи, братцы, в левом борту тую пробку, хай ей чорт (пусть её чёрт... (укр.))!
   1-ый матрос (поднимая бутылку с огарком). Да вот же та пробка, чего и искать! (Ставит бутылку на ящик и обращается к Кошке). Бить?
   Кошка (показывая наверх). Командир приказание дали, -- ты же слыхал или нет?
   1-ый матрос. Приказание, конечно, такое было. (Бьет обухам в борт).
   2-ой матрос. Так ты же рубать должен, -- вот как! (Бьет лезвием топора).
   1-ый матрос. Ну, раз ты умеешь, -- рубай!
   Денисюк. Показать тебе, как надо? Гляди! (Рубит со всего размаха, приговаривая). Эх, корабль наш знаменитый "Три святителя"... Мы же на тебе в Синопе гремели аж на весь белый свет... Загорелся ты, мы тебя тушили... Цепь тебе якорную турки перешибли, -- мы тебя верпой заворачивали... Двое фрегатов турецких аж на самый берег мы загнали.
   3-тий матрос. А что же ты, Денисюк, по шпангоуту бьешь? Топор задарма тупишь? Денисюк. Разве это я по шпангоуту?
   1-ый матрос. А то по пробке... Этак бы всякий мог.
   2-ой матрос. Отвык уж от судна -- в лакузах у Меншикова.
   Невзоров (кричит в трюм). Ну, что, скоро вы там?
   Кошка. Сию минуту, вашбродь. (Матросам). Ну, братцы!
   4-вёртый матрос. Эка, нетерпячка им! (Бьет по пробке изо всей силы).
   Кошка (поднимая огарок). Посветить тебе?
   Денисюк. Ну, да, а то говорят, будто по шпангоуту я...

Во время этого Кислииский стоит, горестно кивая головой. Он ничего не говорит Невзорову, отвернулся и глядит то на мачту перед собой, то на берег. На глазах его слезы, и он вытирает их украдкой пальцем, пряча от мичмана лицо.

   1-ый матрос. Кошка, посвети это место, -- никак вода в меня брызнула!
   Кошка. Ну?.. Вода? (Наклоняется с огарком к пробке).
   2-ой матрос. Есть вода: и на меня брызгает!
   Кошка. Ну, теперь помалу, братцы!

Матросы бьют слабее, выбивая куски досок из пробки в обшивке борта, и вот вода льется в трюм.

   Невзоров (Кричит с палубы). Что же вы там возитесь? Кошка!
   Кошка (глухо). Есть вода, вашбродь.
   Невзоров. Есть?.. Ну, значит все... Выходи все наверх!
   Кошка. Ну, вира помалу. Вылазь, братцы... Прощай, "Три святителя". (Ставит на пол бутылку с огарком рядом с другим огарком и снимает бескозырку).

Остальные также обнажают головы...

Вода хлещет сильнее, наконец, гасит свечи. Темнота. Слышен только шум хлещущей воды.

Занавес. Затемнение. Раздвигается занавес. На сцене -- набережная Южной бухты со стороны морских казарм и Корабельной слободки и с видом на весь Большой рейд. Так как на нее свозили то, что можно было второпях свезти с обреченных на затопление судов, она завалена бочками и мешками с провизией, мебелью, приборами и офицерскими вещами из кают, а также много на ней мелких орудий, которые удалось снять ночью. Орудия эти поставлены отдельно и около них наряд матросов. Но большая толпа матросов, а также матросок, жительниц Корабельной слободки, прихлынула сзади. Они смотрят на Большой рейд, в середине которого у выхода в море стоит корабль "Три святителя", а чуть видные над водой верхушки мачт показывают места, где уже затонули остальные шесть судов. Среди матросок Даша. От корабля отчаливает последняя шлюпка с шестью матросами, командиром корабля Кислинским и мичманом Невзоровым. Они оглядываются на берег, где среди группы морских офицеров контр-адмирал Вукотич, который распоряжается затоплением судов. Здесь же и две-три флотские дамы, и Катишь.

   Вукотич. Вот уж и шлюпка с капитаном Кислинским от корабля идет назад, однако корабль что-то не тонет. А может быть, я просто не вижу, а? (Будищеву). Вы не замечаете, не садится ли?
   Будищев. Не разгляжу никак...
   Зорин. Герой Синопского боя! Красавец-корабль!... Эх-ма! Стоит, как живой! (Вытирает глаза платком).
   Будищев. Орудия не все успели снять, -- вот что.
   Вукотич. Когда же их было снимать?
   Будищев. Вот удивятся французы и англезы!
   Вукотич. Однако почему же это не тонет корабль?
   Матроска (из толпы сзади, весьма звонко). Нипочем не потонет! На нем икона явленная!
   Вукотич. Вот, видите, что! Икона! А разве не сняли икону?

Между тем пристает шлюпка, выходят Кислинский, Невзоров и матросы.

   Кислинский (подойдя к Вукотячу, тоном рапорта). Ваше превосходительство, все работы по затоплению корабля проведены мною и найдены добропорядочными.
   Вукотич. Добропорядочными? В каком смысле? Чтобы корабль не затонул, -- так что ли?
   Кислинский. Трюм корабля быстро наполняется водою.
   Вукотич. Что же, он весь Большой рейд должен вобрать в себя, чтобы затонуть, наконец, а?..
   Зорин. Адмирал Корнилов идет.

Подходит Корнилов с Истоминым, Тотлебеном и со своим адъютантом лейтенантам Жандром. Вукотич делает шага три навстречу Корнилову. Невзоров остается в группе офицеров. Кошка отходит к матросам, становясь рядом с Денисюком.

   Корнилов. Почему же "Три святителя" не тонет, а?
   Вукотич. Сию минуту все будет кончено. А князь, значит, все-таки бежит из Севастополя?
   Корнилов. Главное, уводит армию, а куда именно, -- неизвестно. А неприятель показался уже в виду Инкермана.
   Вукотич. В виду Инкермана? Вот так-та-ак!
   Будищев. Что же это будет такое?
   Корнилов. Не знаю, что будет... А с кораблем надо кончить скорее раз уж начали, а то вот видите, -- еще один адъютант князя скачет.

Подъезжает верхом лейтенант Стеценко.

   Стеценко (не слезая с лошади). Ваше превосходительство! Его светлость сейчас покидает Севастополь в приказал мне передать вам, что если все суда уже затонули, вы дали бы об этом знать поднятием андреевского флага.
   Корнилов (весьма изумленно). Поднять андреевский флаг в знак чего же именно, лейтенант Стецеико? В знак победы, одержанной над своими же судами?
   Стеценко. Я только передал личный приказ князя его же словами... Его светлость приказал также, что если какое-нибудь судно не обнаружит поспешности в погружении на дно, то помочь ему в этом ядрами из орудий какого-либо парохода... Это точные слова его светлости, ваше превосходительство.
   Корнилов (кричит возмущенно). То есть мало того, что утопить, а еще и расстрелять свои же суда из своих же орудий! Вот это так приказ!
   Вукотич. Может быть, вы не так поняли князя, лейтенант Стеценко?
   Стеценко. Как можно, ваше превосходительство! Я даже переспросил князя и получил только подтверждение его приказа. Мне и самому приказ этот показался более чем странным! Разве легко мне передавать такой приказ?
   Корнилов. Хорошо! Можете ехать к нему, лейтенант Стеценко, и доложить, что все сделано, все кончено. Мы не задержим его отъезда ни на минуту. Упорствующий корабль будет расстрелян и андреевский флаг наш поднят в знак победы над его упорством!

Стеценко берет под козырек, поворачивается и удаляется.

   Корнилов (Будищеву). Позаботьтесь, пожалуйста, чтобы подняли на мачту андреевский флаг!
   Будищев (недоуменно). Есть, ваше превосходительство. (Отходит к стоящей на возвышении мачте, около которой будка с вахтенным матросом).
   Корнилов. Пусть князь примет ваши выстрелы за прощальный ему салют. (Невзорову). Пойдите к орудиям, распорядитесь.
   Невзоров (испуганно). Я чтобы командовал стрельбой, ваше превосходительство?
   Корнилов. Вы думаете, что я лично должен это сделать?.. Идите же.
   Невзоров (после момента нерешительности). Есть, ваше превосходительство! (Идет к орудиям, и при его появлении там начинаются среди матросов приготовления к стрельбе).
   Даша (надрывно). Никак стрелять в карапь хочут! Ба-тюш-ки!
   Невзоров (командуя). Заряжаай!

Матросы заряжают орудия.

   Корнилов (Кислинскому). Ну, вот, теперь уж прощайтесь со своим кораблем.
   Кислинский. Эх, лучше бы мне утонуть с ним вместе! (Едва сдерживает рыдания).
   Невзоров (кричит). Кошка, сюда! Ты -- комендор хороший, -- наводи-ка
   в подводную часть.
   Кошка. Ваше благородие, порохня в глаз попала! (Усиленно трет кулаком глаз).
   Корнилов (оборачиваясь к мачте). Ну, что там Будищев? Приготовил уже андреевский флаг?
   Вукотич (глядя в ту же сторону). Ждет знака к поднятию.
   Невзоров (командует). Наводи в подводную часть! (Проверяет наводку).
   Корнилов. Нет, не могу смотреть на это! (Поворачивается спиной к бухте).
   Невзоров (командует). Огонь!.. Пли!

Раздается залп нескольких орудий. Дым на момент окутывает группу офицеров, потом рассеивается.

   Корнилов. Что? Стоит?
   Истомин. Стоит, как и стоял! Крепкое какое судно!
   Кислинскнй (прерывающимся голосом). Еще бы! "Три святителя"... Эх, какая его судьба!
   Вукотич. Странно! Ведь должен быть уже полный трюм воды, и все-таки...
   Невзоров (командует). Пли!

Новый залп.

   Корнилов. Что? А?.. Есть, кажется, крен!
   Вукотич. Есть крен!
   Невзоров. Пли!

Залп.

   Истомин. Крен на нас!
   Корнилов. Погружается, а? (Машет платком Будищеву).

На мачту медленно поднимается андреевский флаг.

   Ну вот, теперь князю виден будет наш славный флаг! Мы его не спустили перед врагом, нет, мы его подняли!.. Князь, убегая, захотел блеснуть своим остроумием! Он достиг своей цели!..
   Даша (истошным голосом). Тонет! Тонет!.. Ро-ди-мые, то-о-нет!

Величественное судно носом погружается в воду, раздаются крики в толпе:

   -- Тонет!.. Тонет!..
   -- Прощай, "Три святителя"!
   Денисюк. Теперь Меншиков доволен будет!..
   Кошка (перекрывая все крики). Не Меншиков он! Изменщиков, вот кто он!
   Корнилов (безнадежно машет рукой). Ну, теперь мне уже нечего здесь больше делать. Все кончено! (Идет поспешно).

Вукотич, Истомин и другие идут следом за ним.

   Невзоров (стремительно подходя к Катишь). Катишь, моя радость, вы еще не уехали? Здравствуйте!
   Катишь (отворачиваясь). Я больше не хочу вас видеть! (Уходит вслед за Корниловым и другими).

Занавес.

Действие 3.

Картина 1-ая.

Столовая в квартире генерала Моллера, начальника гарнизона Севастополя. Вечереет, поэтому в столовой сумеречно, и лица самого Моллера, его жены и его дочери кажутся еще более обесцвеченными, хотя и беспокойства, даже просто страха, какой они испытывают все трое, вполне достаточно, чтобы обесцветить их лица. На столе стоит самовар, денщик озабочен расстановкой чайных приборов, но сам Моллер то беспорядочно семенит по комнате, то смотрит в открытое окно на улицу, откуда доносится мерный, под барабан, строевой шаг какой-то проходящей мимо воинской части. Его жена Анна Федоровна и дочь Лиля молятся перед иконой.

   Моллер (возбужденно, обращаясь к жене). На что ты надеялась, на что? Было, было довольно времени, чтобы отсюда тебе и Лиле уехать, а ты... задержалась вот, задержалась. И как же теперь? На что надеялась?
   Анна Федоровна (оборачиваясь к нему, торжественно). На Божию к нам милость -- вот на что! Не мешай мне и Лиле! (Усердно крестится).
   Лиля, "... И жизни будущего века, аминь!"
   Анна Федоровна (очень нервно). Аминь! (Крестится и склоняется в поясной поклон; то же делает и Лиля).
   Моллер (денщику). Закрой окна! Пыль оттуда, и никто не догадается. Замолились до потери рассудка!

Денщик бросается закрывать окна.

   Анна Федоровна (строго). Никоша!.. Думай прежде, чем говорить! (Переставляет приборы).

Лиля заваривает чай. Денщик, закрыв окна, уходит.

   Моллер. Я думаю! Я думаю! Только мне "о жизни будущего века" некогда, некогда думать, раз я -- начальник гарнизона крепости, окружаемой неприятелем!.. Мне об этом, об этом вот надо думать! (Тычет по направлению окон рукой). О настоящем, а не о будущем! Может быть, в этой вот квартире нашей нам уж завтра и ночевать не придется, а будет тут ночевать только он, этот самый, маршал французский Сент-Арно, вот что! А ты не поехала в Симферополь, когда можно было!.. А сюда еще вот-вот вся эскадра союзников придет -- тогда что ты скажешь?
   Анна Федоровна (очень задумчиво). А разве на Симферополь она не пойдет?
   Моллер. Куда? На Симферополь? (Хватается обеими руками за голову). Ты так еще при адмиралах спроси, -- голову с меня снимешь!
   Лиля. Мама! Эскадра до Симферополя дойти не может!
   Анна Федоровна (очень спокойно). Не может, тогда будем садиться чай пить. (Величественно садится сама, потом садится Лиля). Ты кого из адмиралов пригласил,
   Никоша?
   Моллер. Кого? Я ведь говорил тебе! Корнилова, Нахимова, Станюковича, как командира порта, Истомина.
   Анна Федоровна. И они, значит, все тебе подчинены теперь?
   Моллер (важно). А как же, раз я начальником гарнизона назначен?
   Анна Федоровна (задумчиво смотрит на приборы на столе). В таком случае, если четыре адмирала, надо бы вина подать.
   Моллер. Ну, надо - так надо! Что же, я над этим еще должен думать? У меня и так забот всяких вот сколько! (Энергично проводит рукою по горлу).
   Анна Федоровна (очень спокойно). Не горячись... не повышай тона.

Входит поручик Гусаковский, адъютант Моллера.

   Моллер. А! Что?
   Гусаковский. Вопрос о новых мортирах, ваше превосходительство.
   Моллер. Новые мортиры? Что с ними случилось?
   Гусаковский. Батарея мортир большого калибра, какая стоит над самой бухтой у Павловских казарм. Что с нею прикажете делать в случае атаки противника на город, ваше превосходительство?
   Моллер. Что с ними делать тогда? Да, вот видите, что же, в самом деле, с ними делать? Они ведь достанутся тогда неприятелю, эти новые мортиры!
   Анна Федоровна. Неприятелю до-ста-нутся? Как можно это, Никоша?
   Моллер. Никак нельзя! Никак нельзя! (Гусаковскому). Над бухтой стоят, значит их тогда сбросить в бухту, да! Без малейших промедлений -- в бухту!
   Гусаковский. Слушаю, ваше превосходительство! (Уходит).
   Лиля. Папа, там уже кто-то пришел! (Кивает на входную дверь).
   Денщик (входя проворно). Их превосходительство адмирал Нахимов-с!
   Моллер (бросаясь к двери). A-а, Павел Степанович! Пожалуйте!
   Нахимов (рапортуя). На вверенном мне, ваше превосходительство, участке оборонительной линии все обстоит благополучно!
   Моллер (растерянно). Очень хорошо-с... Здравствуйте, Павел Степанович! (Протягивает руку). Или мы сегодня уже два раза виделись? Но то -- на службе, а то -- у меня дома.
   Нахимов (продвигаясь к Анне Федоровне и Лиле и здороваясь с ними). Здравия желаю! Здравия желаю!
   Анна Федоровна и Моллер. Садитесь, будьте добры!.. Присядьте, пожалуйста.
   Нахимов (усаживается, но вид у него встревоженный). От князя никаких еще сведений не получено?
   Моллер (трагически). Ни-че-го!.. И понять ничего невозможно из его поступка: неприятель обходит нас, а его светлость уходит от нас, -- вот и все, что происходит!
   Нахимов. Значит, совершенно бросил и ушел? Может быть, на Инкермане остановился?
   Моллер. Прошел! Прошел мимо!.. Пошел дальше куда-то!
   Нахимов. Но все-таки, все-таки куда именно?
   Моллер (трагически). Неизвестно!
   Нахимов. Да уж недаром матросы называют его "черт склизкий", прошу извинить! (Моллеру). Даже и вам не прислал сказать, как далеко он уводит армию.
   Моллер. В том-то и дело! В том-то и дело! Даже и мне не прислал сказать! А ведь на мне теперь лежит ответственность за город!
   Нахимов. Какие же будут ваши распоряжения?
   Моллер. А вот, когда соберемся все... Я за Владимиром Алексеичем адъютанта послал. Как только адмирал Корнилов придет, а также и другие, вот тогда начнем думать вместе.
   Нахимов. Движение неприятеля довольно отчетливо видно в подзорную трубу. Он движется и движется колоннами... Силы, видимо, огромные... Направление держит к морю.
   Моллер. Да, да, совершенно верно: к морю идет! К морю, чтобы нас окружить с суши. А на море нас окружит эскадра союзная, так, стало быть, мы будем окружены со всех сторон! (Делает для наглядности круг около себя).
   Анна Федоровна. Тогда, значит, она и начнется -- осада?
   Моллер. Осада? С такими силами, как у них? Штурм, матушка, а не осада!
   Нахимов. При таком подавляющем превосходстве, да-с, конечно-с... Штурмовать будут... (Моллеру). Ваши распоряжения на этот случай каковы?
   Моллер. Не знаю, не знаю! (Трагически). Что я понимаю в этом!

Входит Истомин.

   A-а, вот, вот, Владимир Иванович! Здравствуйте!
   Истомин. И Павел Степанович тут! Здравствуйте, здравствуйте-с! (Целует руки дам). А я думаю: что же это? В такое время, как раз когда неприятель окружает...
   Моллер. Окружает, вот именно! Именно поэтому мы и должны обсудить.
   Истомин. Я передал команду капитану Юрковскому.
   Анна Федоровна. Садитесь, пожалуйста!
   Истомин. Благодарствую! (Садится).
   Нахимов (Истомину). Вот вопрос какой возникает: вдруг этой ночью все навалятся на меня, а?.. Я бы на их месте так и сделал, а как же иначе-с?
   Анна Федоровна (истово крестится). Избави и сохрани, Господи!
   Лиля (крестится). Избави и помилуй!
   Нахимов. А город даже и не объявлен еще на осадном положении!
   Истомин (Моллеру). Вы не объявили?
   Нахимов. Нет же, не объявлен, я вам говорю-с! Я по крайней мере не слышал.
   Моллер (в недоумении глядит на жену). Разве я упустил это? Как же так вышло? И никто не сказал! Ни-ка-ких решительно указаний от князя! (Трагически). Уйти как раз, когда неприятель обкладывает нас со всех сторон, и даже не приказать, чтобы на осадное положение мы перешли! Что же это, господа, а? Ведь об этом поступке я должен буду донесение послать государю, а?
   Истомин. Поступок князя совершенно непонятный! Мне докладывали, что матросы его уже "Изменщиковым" зовут!
   Моллер. А что, если это, господа, и действительно измена? (Оглядывает всех вопросительно).
   Анна Федоровна (предостерегающим тоном). Никоша, не говори так!
   Моллер. Я ничего и не говорю, что ты! Я только спрашиваю, а спрашивать я имею право о чем угодно, на то я начальник гарнизона!
   Нахимов. Да, вот еще что, еще я должен доложить вам: нет перевязочных средств на линии укреплений.
   Истомин. На моем участке их тоже нет.
   Моллер (хватается за голову). Вот видите, вот видите! Даже и перевязочных пунктов еще не оборудовано! А между тем ведь штурм, штурм непременно этой ночью, и куда же, куда же тогда будут нести раненых... Что же это Владимир Алексеевич до сих пор не идет...
   Лиля. Вот кто-то пришел, папа!

За сценой слышно протяжное и громкое: "A-а? Что-с?.. Говори, братец, как следует, не мямли!"

   Истомин. Это -- Станюкович!

Моллер спешит в прихожую. Входит Станюкович. Вид его совершенно растерянный.

   Станюкович (прищурясь, оглядывает сидящих за столом). A-а, вот хорошо! Павел Степаныч! Владимир Иваныч! А Владимир Алексеич что, а? (Здоровается с Анной Федоровной и Лилей, потом с Истоминым и Нахимовым и садится). Устал! Сбился с ног! А штурм, ведь он неизбежен!
   Моллер. Неизбежен!
   Станюкович. Меня рвут: отпускай орудия из арсенала, давай снаряды! А между тем подвод-то ведь нет -- не хватает, и лошадей не хватает! А?
   Нахимов. Орудия привозят без лафетов, а где привезут лафет без орудия, и все это валяется пока на земле! Беспорядок!
   Станюкович (тянется к нему левым ухом). А? Вы что сказали, Павел Степаныч?
   Нахимов. Платформы тоже не везде есть... Говорят, что вы без записки командира участка обороны не отпускаете досок для платформ!
   Станюкович. Ага! Да, был такой случай, не отпустил двум фурштатам без записки вашей, точно... Павел Степанович, казенное добро отчетность любит, а без бумажки какая же может быть отчетность, а?
   Истомин. Ганнибал у ворот, а вы -- "отчетность"!
   Моллер. Удивительно, почему это Владимир Алексеевич так запоздал!.. Правда, ему с Северной через рейд надо на катере переправляться... (Безнадежно машет рукой). Отчетность? Кому? Сент-Арно с Регланом?
   Станюкович (принимая стакан чаю от Лили и кланяясь ей). Где Сент-Арно, вы сказали, Николай Васильевич? (Вдруг возбужденно). А как же порт, а? Что с ним тогда делать, а? Никаких приказаний не получаю, и вот в случае чего, что же я должен тогда, а?
   Взорвать? Ведь там у меня пороху тысячи четыре пудов! (Заламывая руки). Бо-же ж мой, что же это будет такое, если взорвать! (Моллеру). Вам как сказано князем на этот счет, а?
   Моллер. Ничего мне не сказано! (Трагическим тоном). Ни-че-го, ни слова! В этом все и дело, что вот как хочешь, так и вертись!
   Истомин. Даже если взорвать арсенал, то и это надобно подготовить заранее, иначе много людей может погибнуть.
   Анна Федоровна (истово крестится). Спаси, Господи, и не допусти!
   Лиля (крестится). Спаси, защити, Господи!

За дверью громкий голос: "Что, кто-нибудь пришел на совещание?"

   Моллер (очень радостно). Вот Владимир Алексеевич! Наконец-то! (Бросается в прихожую).

У всех остальных ободрившиеся лица обращены к двери.

   Корнилов. Я запоздал, значит! Прошу извинить, да мне ведь с Северной и дальше было, чем вам. (Здоровается со всеми, начиная с дам).
   Моллер (лепечущим голосом). Мы вас, как спасителя, ждали, Владимир Алексеич, совсем как спасителя! Садитесь, пожалуйста, сюда вот, сюда, прошу-с.

Корнилов садится.

   Вот что, господа! Я прямо, без проволочек всяких, -- не такое время, чтобы тянуть! Ганнибал у ворот, как вот тут кто-то сказал. Вы, кажется, Павел Степанович?
   Нахимов. Нет, не я.
   Моллер. Ну, все равно, у ворот, да! И поэтому, Владимир Алексеевич, я вас буду просить: снимите с меня бремя, -- будьте вы начальником гарнизона!
   Корнилов. Вот тебе раз! Как же так я? Я у вас в подчинении, так я слышал от самого князя.
   Моллер (очень возбужденно). А где князь, где? А почем мы знаем, жив ли он? И, наконец... наконец, пускай даже он жив, я ведь не хочу его смерти, Боже сохрани! Но где он, где, хотел бы я знать? (Решительно). Я здесь теперь начальник, я! И вот я говорю вам, Владимир Алексеевич: будьте вы начальником гарнизона!
   Корнилов. То есть вы, значит, мне приказываете, что ли, быть начальником гарнизона?
   Моллер. А что же, да, да, -- вот и в самом деле ведь! Раз я начальник гарнизона, то я, стало быть, могу и приказывать! Я облечен властью и могу, стало быть, дать такой приказ вам, Владимир Алексеевич!
   Корнилов. А вы что же будете тогда, какую роль играть в гарнизоне?
   Моллер. Я? Я буду тогда делать, что вы прикажете!
   Корнилов (улыбаясь). Нет, так нельзя будет сделать.
   Моллер. Почему? Отчего нельзя? Отчего?
   Нахимов. Владимир Алексеич! Если уж на то пошло, то и я вас буду просить о том же.
   Истомин. И я тоже, Владимир Алексееич.
   Станюкович (который сидит, приложив к обеим ушам ладони). Вы -- начальник штаба Черноморского флота, вам и быть бы начальником гарнизона.
   Нахимов. Вся надежда на вас только!
   Корнилов (Моллеру). Меня не будут слушать войска... И объявлять по гарнизону, что я -- начальник гарнизона, нельзя. Приказ князя всем известен... Можно сделать только одно: объявите меня своим начальником штаба.
   Моллер (радостно). И тогда, стало быть, вы что же?
   Корн илов. Тогда я могу отдавать приказания в уверенности, что они будут выполнены.
   Моллер. Золотая голова у вас! Прямо золотая! Вы будете теперь распоряжаться, Владимир Алексеич!
   Анна Федоровна (торжественно). Вот видишь, Никоша! Я тебе говорила, зачем мы с Лилей молились, а ты... Вот господь за наши молитвы и послал нам большую радость! (Крестится, оборачиваясь к иконе, Лиля тоже).

Входит денщик.

   Денщик (Моллеру). Ваше превосходительство! Лейтенант Стеценко и подполковник инженерный еще с ними!..
   Моллер. A-а! Стеценко -- лейтенант! Это же, значит, от князя! (Сам стремительно отворяет дверь).

Входят Тотлебен и Стеценко.

   Корнилов и другие. A-а! Вот это -- вестник!.. Прямо архангел Гавриил, а не лейтенант!

Вошедшие здороваются со всеми в комнате.

   Моллер (суетливо). Садитесь, господа, садитесь, говорите -- что? Где теперь князь?
   Стеценко. Князь с армией дошел до Бахчисарая и там пока становится бивуаком. А чтобы разбить бивуак, послал меня за Эдуардом Иванычем.
   Корнилов. Тотлебена князю давать нельзя. Он, конечно, может разбить бивуак под Бахчисараем, а нас без него гораздо скорее могут разбить под Севастополем.
   Моллер (весьма решительно). Да, Эдуарда Иваныча давать князю нельзя, нет! Я не согласен на это!
   Анна Федоровна. Не соглашайся, Никоша!..
   Стеценко. Я могу привезти князю кого-либо другого из инженеров и сказать, что подполковник Тотлебен болен!
   Тотлебен. Полагаю я, что лучше будет сказать князю так: "Тотлебен убит на аванпостах, поэтому приехать в Бахчисарай никоим образом не может!"
   Корнилов (и другие адмиралы, хлопая в ладоши). Браво, Эдуард Иваныч! Бра-во-с!
   Тотлебен (вставая и кланяясь). Я оч-чень этим растроган, господа! Я постараюсь оправдать ко мне доверие ваше!
   Корнилов. Вы оправдаете, если даже и не будете стараться об этом. Вы просто не в состоянии не оправдать доверия. Но раз и я тоже почтен доверием, то надо мне начинать уже действовать, -- время не ждет!.. А действовать надо не в комнате сидя, а там, где готовим встречу врагу! (Встает).

Вслед за ним поднимаются все.

Занавес.

Картина 2-ая.

Берег бухты. В левом углу сцены каменная площадка; от нее вниз идет лестница к пристани, но лестницы этой не видно. В правом углу ворота тюрьмы. Около ворот полосатая будка и часовой солдат. На берегу мортирная полубатарея. Возле одной из мортир, крайней, возятся несколько нестроевых солдат -- писарей из штаба. Их действиями руководит адъютант Моллера, поручик Гусаковский. В бухте -- несколько судов со свернутыми парусами.

   Гусаковский. Эх, слабосильная команда, черт вас дери! Как раз, когда нужно поскорей это сделать, никак людей не найдешь, кроме вас, калечь убогая!.. Берись как следует, ну-у! Подтаскивай к самой бровке! Тут место высокое.
   1-ый писарь. Ваше благородие, это же орудие называется, вещь нужная, а что же мы делаем?..
   Гусаковский. Не рассуждать!.. Ты что это в самом деле?! Под арест сядешь!.. Тащи, когда тебе говорят!.. Ну-у! Разом!

Моллер с женой и дочерью спешат к пристани с одной стороны сцены, с другой -- ещё три дамы. Все они с картонками и саквояжиками, а, кроме того, денщики тащат за ними увесистые чемоданы.

   Моллер (жене). Ну вот, пока еще есть какая-нибудь возможность, беги отсюда. На Северной там получишь лошадей до Бахчисарая, а уж от Бахчисарая -- там дальше! Ох, прямо голова кругом!.. Только говорилось: Корнилов! Корнилов! А вот все приходится самому!.. А тут уж готовится штурм на Малахов! Вот-вот будут здесь французы! (Кричит вниз). Эй, шлюпку, шлюпку там для начальника гарнизона! Как раз адъютантов своих разослал, помочь некому, приходится все самому. (Смотрит в сторону Гусаковского). Только вот Гусаковский и помогает...
   Анна Федоровна (торжественно). Никоша! Храни тебя Господь! (Крестит его, причем он снимает фуражку).

Целуются три раза.

   Моллер (не надевая фуражки, крестит дочь). Лиля! Храни тебя Всевышний!

Целуются трижды.

   А мне необходимо сейчас же домой... распорядиться!

Дамы подошли к ним.

   1-ая дама. Ну, вот! Вы тоже едете! И мы с вами!
   2-ая дама (истерически). Досиделись! Досиделись, пока... пока... (Рыдает).
   3-тья дама (2-ой). Милая, не волнуйтесь! Может быть, еще успеем!
   Моллер (жене). Ко мне обращалось духовенство насчет крестного хода,-- я разрешил, разумеется... Вон, кажется, уже несут хоругви...
   Лиля. Шлюпку подали!
   Анна Федоровна (с чувством). Прощай, Никоша, прощай! (Тянет Лилю на лестницу).

Моллер машет фуражкой, но, проводив глазами жену и дочь, а также трех дам с их денщиками, которые ринулись вниз, поспешно идет обратно. Писаря подтаскивают мортиру к самому берегу, так, что она опрокидывается и тяжело падает в бухту.

Раздается сильный всплеск воды, и писаря стоят в оцепенении, глядя на то место, где утонула мортира.

   Гусаковский. Чего стали? Берись за другую!.. Подкатывай!

Проходят мимо Кошка и Денисюк.

   Кошка (останавливаясь). Это что же такое тут, а?
   Денисюк. Мортиры топят, не видишь? (Спохватившись, в ужасе). Это как же, постой! Должно, опять все Меншиков приказы такие дает!
   Кошка (подступая к Гусаковскому). Ваше благородие! Это зачем же вы?
   Гусаковский (высокомерно). Что-о?.. Ты кто такой за спрос? Матрос с басончиком? Понимать должен сам, а не спрашивать!.. Вот, помогай становись! (Денисюку). И ты тоже!
   Кошка (яростно). Помогать? Ишь ты, гарниза, чтоб тебе матросы еще помогали мортиры топить! (Писарям). А вы чего его слушаетесь, а? Это же истинно француз переодетый, а вы его приказ исполняете?
   Гусаковский (выхватывая саблю). Ка-ак ты смеешь, мерзавец!
   Кошка. Вот ты ка-ак! Саблей! (Бросается на Гусаковского, сбивает его с ног и колотит).
   Денисюк (кидаясь на помощь). Давай его самого в бухту сбросим! (Хватает Гусаковского за ноги).

Кошка хватает его за плечи и, раскачавши, оба бросают вслед за мортирой.

   Кошка. Плыви теперь! (Писарям). А вы, ребята, не смей его вытаскивать. Пусть там и подохнет, француз голенастый! (Идет с Денисюком дальше).

Один из писарей бросается вытаскивать из воды Гусаковского, другие бегут за Кошкой и Денисюком, крича: "Держи их!"

Появляется крестный ход. Раздается пение: "Спаси, Господи, люди твоя и благослови достояние твое..." За духовенством идет довольно большая толпа; народ в ней -- преимущественно мещане, причем большинство женщин. Идущий навстречу крестному ходу Корнилов с адъютантом Жандром и тремя казаками останавливается в недоумении. Он снимает фуражку так же, как и его адъютант и казаки, но говорит идущему навстречу впереди всех соборному протопопу.

   Корнилов. Батюшка, вы на этот крестный ход у кого просили разрешение?
   Протопоп (изумленно). Как у "кого"? У начальника гарнизона, генерала Моллера!
   Корнилов (сдержанно, но твердо). Я начальник гарнизона по личной просьбе генерала Моллера... II я вас прошу, прекратите это!.. В такое время, как теперь, когда каждый человек нужен для дела защиты города, нельзя отвлекать людей от их долга, от их даже личных забот о своей безопасности... Вообще и в будущем также, что касается крестного хода, прошу обращаться за разрешением ко мне... Теперь же это даже мешает прохождению воинских команд и подвозу снарядов на бастионы.
   Протопоп (еще более изумленно). Хорошо, мы возвратимся в собор... По я должен буду все-таки... сообщить об этом генералу Моллеру... а также архиепископу нашему Иннокентию, ваше превосходительство!
   Корнилов. Это ваше личное дело, батюшка, а теперь прошу подчиниться требованиям весьма серьезного момента.

Вся процессия вслед за протопопом, делая полукруг на площади, поворачивает назад.

   Жандр. Вы просили напомнить, ваше превосходительство, вы хотели написать письмо супруге в Николаев.
   Корнилов. Да, да, ведь сегодня едет туда курьер... Я сейчас -- несколько слов. (Вынимает записную книжку и пишет в ней карандашом, приговаривая).
   "Милая Лизанька! Как здоровье? Как дети? У нас пока все спокойно, полный порядок, неприятеля нигде не видно. Мы очень сильны и нападения не ожидаем. Будь здорова. Целую тебя и детей. Пиши". Вот и все, что я хотел написать. Она, как это говорится, на сносях, приходит время родов,-- ей всякое беспокойство вредно... (Подзывает одного из казаков). Поди-ка сюда!

Подбегает казак.

   Отнеси в штаб и чтобы сегодня же отправили там с курьером в Николаев.
   Казак. Слушаю, ваше превосходительство! (Берет письмо и уходит).

Несколько поодаль от Корнилова появляется Даша.

   Корнилов (Жандру). Вот что: прежде чем переправляться на Корабельную, надо послать с казаком к вице-адмиралу Новосильскому вот этот пакет. (Вынимает из кармана пакет). Я назначаю его командовать всеми морскими батальонами и вообще замещать меня на обороне Северной стороны.
   Жандр (принимая пакет). Есть, ваше превосходительство! (Отходит к казакам).
   Корнилов (Даше). Что ты стоишь тут? Чего тебе надо?
   Даша (подходя, робко и кланяясь Корнилову). Я к вам с просьбой своей...
   Корнилов. Что такое? Какие теперь просьбы?

Подходит Жандр.

   Даша (смелее). Прошусь я в гошпиталь за раненными своими ходить, ваше превосходительство.
   Корнилов. За какими это своими ранеными? Чем ты их ранила?
   Даша. Какие на Алме в сражении крепко ранеты были, а я им перевязку делала, также и водой их отпаивала.
   Корнилов. На Алме в сражении была? Вот это новость! Как туда попала?
   Даша. Юнгой переодемшись была... А лошадь и бочку себе у водовоза грека купила, почесть, все продала по хозяйству, чтобы это купить да туда поехать.
   Корнилов. Вот ты какая! А как же тебе отец-мать это позволили?
   Даша. А я сирота ведь матросская, ваше превосходительство.
   Матроса Михайлова, марсовой был на "Трёх святителях", а под Синопом убитый он был.
   Корнилов. Да ты -- героиня! А зовут тебя как?
   Даша. Дарья Александрова, восемнадцати лет.
   Корнилов (Жандру). Запишите Дарью Александрову в госпиталь за тяжело раненными ходить!

Жандр записывает в записную книжку.

   Даша (кланяется низко). Вот покорно благодарим, ваше превосходительство! (Отходит).
   Корнилов (Жандру). Какова, а? Да о ней в Петербург написать надо!

Идет толпа рабочих из тех, которые только что шли за хоругвями, иные из них в фартуках, заляпанных глиной и известкой.

   Жандр. Вот еще, кажется, к вам с просьбой.
   Корнилов. А что такое им, а?

Толпа останавливается в нескольких шагах, и от нее отделяется седобородый старик в фартуке; сняв картуз, он подходит.

   Старик. Поработать желаем, что нам приказать изволите: хотя, скажем, стенки где каменные класть, -- каменщики мы,-- хотя по какой еще черной работе, супротив неприятелей, значит, поработать.
   Корнилов. Отлично! Отлично, спасибо, братцы! На четвертый бастион идите, там как раз теперь стенку кладут... Инструменты там у начальства получите... Отлично!
   Старик. Нам инструмент какой же требовается по нашей работе? Лопаточки вот (вынимает из-за фартука мастерок-лопаточку), так это у нас каждый свою имеет.
   Корнилов. Вот и хорошо, и идите... На четвертый бастион, это сюда вот идти надо. (Указывает рукой, потом кричит казаку). Проводи их на четвертый!
   Старик. Сами не найдем -- люди покажут, ваше превосходительство! (Кланяется и отходит к своим, и вся толпа с подошедшим к ней казаком направляется на бастион).
   Корнилов. Вот, видите, как!.. Князь отчаялся в судьбе Севастополя, князь, попросту говоря, бежал, да еще и армию принудил к постыдному бегству, а вот простые рабочие верят же, что мы, моряки, и одни отстоим Севастополь!
   Тотлебен (подходя поспешно). Ваше превосходительство, здравия желаю! Я очень рад, что увидел вас издали!
   Корнилов. Здравствуйте, Эдуард Иванович! И издали и вблизи я тоже всегда рад вас видеть. Вы откуда ко мне?
   Тотлебен. Я только что объехал всю линию укреплений.
   Корнилов. Очень хорошо! Я сам сейчас думаю ехать на Малахов. Ну что, говорите!
   Тотлебен. Неприятель все движется двумя лентами -- синей и красной, если можно так выразиться: синяя -- это французы, к нам ближе, красная -- англичане, дальше... Мое мнение таково: они идут к бухтам -- Балаклавской и Камышевой.
   Корнилов. Однако же я получил несколько донесений, что неприятель скопляется против четвертого бастиона и против Малахова... Там ожидают штурма
   этой же ночью.
   Тотлебен. Да, скопляются, это я видел... Но, быть может, это совсем не преднамеренно, а случайно, ваше превосходительство... Похоже было на то, что это только привал, не больше того... А вот адмирал Вукотич почему-то думает иначе.
   Корнилов. Как иначе? (Встревоженно). Что же он думает?
   Тотлебен. Он уверил меня, что штурм неизбежен, что... (Разводит руками). Одним словом, что нужно принимать крайние меры.
   Корнилов. Как так крайние меры? Какие меры? Эдуард Иванович, голубчик, поезжайте, пожалуйста, к нему, успокойте его, как меня успокоили! Я боюсь, как бы он и в самом деле не перешел к своим крайним мерам!
   Тотлебен. Слушаю, ваше превосходительство.
   Корнилов. До свиданья, голубчик! Успокойте его, вы это можете.
   Тотлебен. Я постараюсь. (Откланивается и уходит).
   Корнилов (Жандру). Надобно сейчас же мне переправиться на Корабельную; там, с башни на Малаховом, хорошо видно и море, надо посмотреть на неприятельский флот, что он такое замышляет... Кстати, велики ли скопления французов против Малахова... (Хочет идти к пристани).
   Жандр. Ваше превосходительство! К вам спешит генерал Моллер! И целая команда с ним!
   Корнилов. A-а! В таком случае подождем минутку.

Подходит Моллер, за которым около десяти солдат конвоируют Кошку и Денисюка.

   Моллер (в сильнейшем волнении). Владимир Алексеич, что же это?
   Корнилов. Что такое? Что случилось?
   Моллер. Матросы бунтуют!.. Мой адъютант, поручик Пётр Гусаковский избит ими до потери сознания!.. И чуть не утопили даже, писаря спасли его.
   Корнилов. Избит? Как так? За что?
   Моллер. Когда он выполнял мое приказание вчерашнее, начал с писарями сбрасывать мортиры...
   Корнилов. Если он еще жив, я прикажу его повесить на рее, этого Петра Гусаковского!
   Моллер (в полнейшем изумлении). Пове-сить на рее?.. Он исполнял ведь мое приказание!
   Корнилов. Все равно-с! Он не смел исполнять явно сумасбродных приказаний, приносящих огромный вред обороне... играющих на руку врагу! (Обращаясь к
   солдатам). Освободить матросов!

Солдаты расступаются. Кошка и Денисюк выходят из их круга, потом медленно скрываются.

   До свиданья! Мне некогда! (Идет к пристани).

Жандр за ним. Моллер, ошеломленный, уходит в обратную сторону. Следом за ним идут солдаты.

   Корнилов (останавливаясь на верхней площадке лестницы). Боже мой! Эта "Блондинка" вздумала мортиры, новые мортиры крупного калибра сбрасывать в бухту, а! И вот такого Меншиков поставил начальником гарнизона!.. Смех это или слезы? Слезы!.. (Жандру). Кстати: запишите, пожалуйста, когда вернемся в штаб, чтобы разослать приказание об устройстве пожарных команд по всем частям города. (Глядя в сторону). Что за женщины? Они тоже ко мне? Что им надо?

Подходит толпа женщин-простолюдинок. Одеты по-рабочему, на головах ситцевые платочки. Они, как и каменщики, остались на площади от крестного хода.

   Корнилов (Жандру). Спросите, что им надо? На что жалуются?

Жандр порывается к женщинам, но они, обходя его, вплотную приближаются к Корнилову и смотрят на него испытующе и внимательно.

   1-ая женщина. На вас издалёка показали нам, будто вы теперь всему Севастополю начальник будете.
   Корнилов. Да, я начальник!.. Что надо?
   1-ая женщина. Неприятель, ишь, наступает на нас.
   Корнилов. Ну?.. Что вы, уезжать хотите? Переправляйтесь на Северную, -- может быть, еще успеете уехать.
   2-ая женщина. Мы не к тому, чтобы уехать, ваше превосходительство.
   3-тья женщина. Может, где надо землю копать, это мы согласные делать.
   4-вертая женщина. Мы к этому привычные, мы огородницы почесть все.
   Корнилов. Вот что-о!.. Огородницы? Землю копать? На Театральной площади как раз сейчас землю копают, батарею устанавливать будут. Идите туда, -- скажите, что я вас послал. Знаете, где это? Потрудиться хотите? Честь и место, трудитесь!
   Первая женщина. На Театральную? Чего же не знать! Мы здешние.
   Вторая женщина. Вот и пойдем, значит, на Театральную...

Уходят.

   Корнилов (глядя им вслед). Простые бабы полименты для орудий рыть идут, а генерал отдает приказ орудия в бухту сбрасывать!.. Ну, отправимся все-таки на Малахов.
   Жандр (который стоит уже на лестнице). Пристала шлюпка с адмиралом Вукотичем.
   Корнилов. Отлично! Мы на этой шлюпке и переправимся! (Делает два-три шага навстречу Вукотичу , но раньше Вукотича поднимается по лестнице взбешенно-стремительно лейтенант Стеценко).
   Стеценко (останавливаясь на площадке лестницы против Корнилова, говорит сдавленно, но тоном рапорта). Ваше превосходительство, доношу вам, что корабль "Ростислав" затоплен со всеми на нем орудиями!
   Корнилов (изумленно, почти испуганно). Ка-ак так "затоплен"? Противником затоплен?
   Стеценко. Затоплен согласно приказу контр-адмирала Вукотича!
   Корнилов. Какого приказа? Како-го приказа?
   Стеценко (вынимал из кармана бумажку). Вот приказ. Я могу его прочитать вам! (Читает взволнованно). "Я в необходимости нахожусь затопить суда вверенной мне эскадры"...
   Корнилов. Отменить! Я отменяю!
   Стеценко. Вспомогательный транспорт "Кубань" уже затонул!
   Корнилов. Как? "Кубань"? Со всеми снарядами на нем?
   Стеценко. Со всеми снарядами! И два брандера, кроме того, "Кинбурн" и "Ингул".
   Корнилов. Тоже затоплены?
   Стеценко. Затоплены! А "Ростислав" погружается... Успели снести на берег только часть провизии и офицерский багаж.
   Корнилов. Спасите его, спасите, если можно еще! (Кричит). Я отменяю приказ Вукотича!
   Стеценко. Есть. (Сбегает вниз к шлюпке).

Поднимается Вукотич.

   Вукотич. Я к вам, Владимир Алексеевич! Не прикажете ли приступить к затоплению судов дивизии адмирала Нахимова?
   Корнилов (некоторое время только изумленно смотрит на Вукотича, но говорить не может от спазмов гортани, потом, оправившись, глухо). Преждевременно!
   Вукотич. Преждевременно, вы находите?
   Корнилов. Как могли вы отдать приказ затопить суда?
   Вукотич. А что? А разве?.. Разве есть надежда?
   Корнилов. Топить собственные транспорты со снарядами в ожидании штурма! Топить брандеры! Топить линейные корабли!..
   Вукотич. Я отдал такой приказ, да, потому что на успех обороны не надеюсь... Ведь так и было решено генералом Моллером, что в последний момент, чтобы суда наши не достались противнику...
   Корнилов. Не-мед-ленно, сию минуту... прошу вас... отменить его моим именем!

Вукотич безмолвно, но быстро уходит.

   Лейтенант Жандр!
   Жандр (подбегая). Ваше превосходительство-
   Корнилов (сдавленным голосом). Поезжайте сейчас же по всем командирам кораблей... и скажите им... от моего имени... (Усилив голос). ... Что если кто-нибудь из них... вздумает топить или взрывать вверенное ему судно, то я-я... признаю того командира за государственного преступ-ника... (Кричит, потрясая рукой). И в кандалах, в кандалах его в Петербург отправлю!
   Жандр (порывается идти на лестницу, но задерживается, крича вниз). Э-эй! Шлюпку для адмирала Корнилова!

Вдоль набережной, мимо Графской пристани, идет рота солдат резервного батальона. При виде Корнилова капитан, ведущий роту, за десять шагов командует: -- Смирррно! Глаза нале-ево!

   Корнилов. Стой!
   Капитан. Ро-та-а, стой!
   Корнилов. Какая часть?
   Капитан. Третья рота шестого резервного батальона Литовского пехотного полка, ваше превосходительство!
   Корнилов. Куда вы ведете свою роту?
   Капитан. Приказано адмиралом Нахимовым вести на пятый бастион на работы и там остаться на ночь, на случай штурма, ваше превосходительство.
   Корнилов (солдатам, очень возбужденно). Братцы! Вас немного, и вам придется с ружьями в руках защищать те самые укрепления, какие вы будете строить,-- стройте же их по-хозяйски, стройте их усердно и с пониманием дела!.. Не потому только их стройте, что начальство приказывает, а затем стройте, чтобы задержать неприятеля, чтобы об эти ваши укрепления разбил себе лоб неприятель, чтобы вдоволь он наглотался этой нашей с вами земли, на какую польстился!.. Отступать нам некуда, братцы! Впереди нас -- море, позади -- неприятель!.. Знайте твердо, знайте до смертной минуты, что отступление скомандовано не будет! Если нам всем суждено умереть,-- умрем за родную землю, но не отступим и не сдадимся врагу!.. А если кто-нибудь из вас услышит вдруг, что я, я сам, ваш главный начальник, скомандовал вам отступление, коли тогда меня штыком в грудь, как изменника, без всякой пощады! (Бьет себя в грудь).

Солдаты кричат: "Ура", кричат: "Умрем -- не сдадимся!" -- и бросают вверх свои бескозырки и фуражки. Наконец, Корнилов делает капитану знак, чтобы он вел свою роту дальше.

   Капитан. Рота, шагом... марш!

Бьет барабанщик, рота идет дальше. В задних рядах слышится восхищенный возглас: "Вот это командир так командир"!

   Корнилов (некоторое время смотрит им вслед, но вдруг круто поворачивается лицом к тюрьме). Послушайте, Жандр, ну не дико ли это? Колодники сидят за своими решетками, когда решается судьба Севастополя! И вот, видите, при них караул от пехотного полка, совершенно как в самое мирное время! (Часовому). Вызови караульного начальника!

Часовой звонит в колокольчик. Выходит караульный начальник.

   Как вас зовут?
   Орехов. Минского пехотного полка подпоручик Орехов Владимир Дмитриевич, ваше превосходительство!
   Корнилов. Вот что, подпоручик Орехов, сейчас же всех арестантов ведите на Малахов. Там будет им вверена уборка убитых и раненых, а пока пусть исполняют все работы на бастионе. Передайте контр-адмиралу Истомину, что я приказал вам это.

Орехов стоит на месте и удивленно смотрит на Корнилова.

   Вы меня поняли или нет?
   Орехов. Так точно, понял, ваше превосходительство.
   Корнилов. Вы, может быть, не знаете, кто я? Я -- Корнилов. То же Владимир... Алексеевич...
   Орехов. Так точно, знаю, ваше превосходительство.
   Корнилов (удивленно). Чего же вы приросли к месту?
   Орехов. Ваше превосходительство, караульный начальник не имеет по уставу права отлучаться со своего поста!
   Корнилов. Ну да, ну да... Хорошо, вот вам моя визитная карточка, -- она пусть заменит письменный мой приказ. Отправляйтесь сейчас же к своему начальству.
   Орехов (принимая карточку). Слушаю, ваше превосходительство. (Уходит во двор тюрьмы через калитку в воротах).
   Корнилов. Теперь дорог каждый человек для защиты Севастополя, тут сидит несколько сот человек, это -- сила!
   Жандр. Целый батальон пехоты!
   Корнилов. Или артиллерийской прислуги на пять-шесть бригад.

Из калитки ворот выходит смотритель тюрьмы в сопровождении двух надзирателей и подпоручика Орехова.

   Смотритель тюрьмы. Ваше превосходительство изволили приказать выпустить арестованных? (На лице его полное недоумение).
   Корнилов (досадливо). Вы что же, не поверили караульному начальнику, офицеру?
   Смотритель тюрьмы. Никак нет, я поверил, ваше превосходительство! Я приказал выводить арестованных на двор.
   Корнилов. Не на двор, а сюда, ко мне, и сейчас же,-- мне некогда ждать!
   Смотритель тюрьмы. Слушаю, ваше превосходительство! (Уходит вместе с другими во двор тюрьмы).
   Жандр. Кажется, он боится, что арестанты его разбегутся куда попало.
   Корнилов. Конечно, в тюрьме свои законы, но война тоже имеет законы, и они сильнее.

Начинают выходить из тюремного двора арестанты. Они в серых арестантских халатах и в серых же бескозырках; иные из них бородатые. Выходят они по одному через калитку.

   Корнилов. Что за черт! Почему не откроют ворота! (Кричит). Открыть ворота!
   Смотритель тюрьмы. Слушаю, сейчас откроют! (Бросается сам отпирать замок).
   Отворяют ворота, и большая толпа арестантов выходит и привычно начинает строиться в две шеренги.
   Корнилов. Все до одного чтобы вышли! Всех выпускайте!
   Смотритель тюрьмы (изумленно). Ваше превосходительство, я приказал оставить тех, которые на каторжном положении, то есть прикованы к тачкам.
   Корнилов. Расковать! Прикажите выпустить всех до одного. Кроме больных, конечно.
   Смотритель тюрьмы. Слушаю! (Бежит во двор тюрьмы).

Среди арестантов -- радостное волнение.

   Корнилов. Мне некогда ждать, когда соберутся все: мне надобно поспеть в двадцать мест... Подпоручик Орехов! Скомандуйте им "смирно"!
   Орехов (выступая вперед). Заключенные...
   Корнилов. Как "заключенные"? Освобожден-ные, а не заключенные!
   Орехов. Ос-во-бож-денные, смиррно!..
   Корнилов. Братцы! Теперь не время вспоминать ваши вины! Забудем их!
   Освобожденные. Ура-а-а!.. Урра-а!..
   Корнилов. Вспомните только то, что вы -- русские!

Раздается отдаленный пушечный залп.

   Слышите, как со всех судов палят по Северной враги? Идите же защищать Севастополь! Я буду на Малаховом за вами следом и укажу вам там, на месте, что надо делать... Часть из вас поставлю баррикады строить... Вперед, ма-арш!

Освобожденные стройно идут в том направлении, какое указал Корнилов. Он смотрит, как радостно идут они, и говорит, обращаясь к своему адъютанту:

   Какие люди... Это -- сила... Надо только уметь использовать ее!

Корнилов и Жандр идут вниз по лестнице. Их не видно. Но через несколько моментов раздается команда Корнилова рулевому шлюпки: -- Так держать! -- и потом зычный ответ рулевого матроса: -- Есть так держать!

Занавес.

Действие 4.

Картина 1-ая.

Октябрь. Укрепление англичан, смежное с укреплениями французов. На укреплении стоят уже огромные осадные орудия, причем амбразуры пока еще сознательно закрыты мешками с землей, чтобы не обнаруживать расположение орудии. Артиллеристы и здесь, так же как на русских бастионах, матросы с военных судов. Но перед укреплением, в окопах, сидят особо меткие стрелки, назначение которых противодействовать вылазкам с русской стороны, которые стали часты. С укрепления видно, как к невысокому столбу несколько человек этих стрелков прикручивают веревкой русского матроса. Это -- Денисюк. Видно, как его бьют веревкой, сбивают бескозырку и напяливают ее вновь.

Доносятся выкрики стрелков:

   -- А ну-ка, покажись своим во всей своей красе, собака!
   -- Рабская нация! Подлая порода!
   -- А где твой флот, матрос?
   -- На дно нырнул, крабов ловить?
   -- Рычит еще! Вот живучий какой!
   -- Целый день с перебитыми ногами валялся и еще рычит, как пес!
   -- Дай ему между глаз, чтобы знал, как ходить на вылазки!

Появляется генерал Браун в сопровождении генерала Боске и английского инженер-полковника, разговаривая с ними на ходу.

   Браун (полковнику). Так вы вполне уверены в успехе бомбардировки, если мы ее начнем в ближайшее время?
   Инженер-полковник. Более чем уверен, сэр... Разве у русских есть такие мощные орудия, как наши ланкастерские, сэр? (Показывает на орудия).
   Браун. Да, конечно, у них, я думаю, все устарелое... какие-нибудь три-четыре десятка орудий крупного калибра с их судов, а остальное -- всякая заваль времен Екатерины и наполеоновских войн!.. Нам ведь и до начала войны было хорошо известно, что так бережно хранилось тут в их арсенале.
   Боске (батальонному командиру). А что это там такое? Кто-то привязан там к столбу, а?
   Командир батальона. Это раненый русский матрос, господин генерал! Он остался в наших окопах после ночной вылазки русских.
   Боске. A-а!.. Но зачем же все-таки он привязан к столбу?
   Командир батальона. Я приказал сделать это для острастки русским, господин генерал. Ни в одной цивилизованной армии не прибегают во время войны к таким приемам, какие приняты у русских. Они действуют какими-то крючьями на веревках и таким образом этой ночью сняли с постов у нас двух солдат. Я думаю, что участь этого матроса несколько охладит их пыл.
   Браун. Пожалуй... пожалуй... На дикарей в Африке подобные меры, насколько мне известно, влияли благотворно... Должны повлиять и на русских. (Полковнику).
   Мы должны кончить войну первой же генеральной бомбардировкой... Ведь только представить, что ожидает нас, если мы не будем иметь успеха! Зимняя кампания? Это совсем не входило в планы нашего правительства.
   Инженер-полковник (с большой энергией). Сэр! Не пройдет и двух часов бомбардировки, как от всех русских укреплений останется одна только пыль!

Боске и Браун проходят дальше. Между тем темнеет, и вдруг почти безжизненное на вид тело Денисюка отделяется от столба, к которому прикручено веревкой, и падает па землю, а потом движется по направлению к русским ложементам. Этого не видят английские стрелки в окопах, но вскоре исчезновение русского матроса замечено одним из них, другим, третьим... Они в суеверном страхе разглядывают столб и перерезанные веревки.

   1-ый стрелок. Если не дьявол это сделал, то не иначе, как сюда подобрались русские!
   2-ой стрелок. Надо дать знать об этом начальству!
   Капрал (второму стрелку). Иди и доложи командиру батальона!

2-ой стрелок идет на батарею, на которой снова появляются возвращающиеся генералы Браун и Боске, инженер-полковник и командир батальона. Проводив гостей, командир батальона возвращается, и к нему подходит 2-ой стрелок.

   2-ой стрелок. Я послан доложить вам, сэр, что привязанный к столбу раненый русский матрос непонятным образом исчез!
   Командир батальона. Как так исчез? Бежал?
   2-ой стрелок. Бежать он не мог, сэр, ноги его перебиты, он был очень слаб, а привязан крепко. Нет, он, должно быть, украден русскими.
   Командир батальона. Как так украден русскими? Это черт знает что! А чего смотрят часовые? Где они были?
   2-ой стрелок. Все они были на своих местах, а между тем... столб стоит теперь совершенно пустой, сэр.
   Командир батальона. А веревки?
   2-ой стрелок. Остались на столбе, сэр... Они будто сразу перегнили.
   Командир батальона. Иди на место! Я назначу следствие по этому делу...

2-ой стрелок уходит.

   Вот так случай! Это даже хуже крючьев! (Кричит в сторону людей, работающих на батарее). Сейчас же сюда роту, назначенную для ночной атаки!

Появляются первые ряды роты при двух офицерах, назначенной для атаки.

   Командир батальона (обращаясь к солдатам). Русские совершенно обнаглели! Они даже теперь в сумерки, как оказалось, рискуют подползать к нашим аванпостам! Этого терпеть нельзя!.. Поэтому вы должны тут же, как окончательно стемнеет, бесшумно,-- это самое главное, -- бесшумно подобраться по оврагу к русским ложементам, чтобы напасть на них внезапно! При движении -- ни малейшего звука с вашей стороны! При нападении стараться непременно захватить пленных, а если удастся это, заклепать русские орудия на батарее, для чего вам даны стальные ерши... Господам офицерам проверить каждого из рядовых! Отведите людей в сторону и займитесь этой проверкой до наступления полной темноты!

Без команд рота уходит.

Затемнение.

Картина 2-ая.

Малахов курган. Лунная ночь. Ближе к левому углу двухэтажная башня, на нижней и верхней площадке которой -- орудия, обращенные в сторону английских батарей. Большие орудия глядят туда же и сквозь амбразуры бруствера. Еще идут земляные работы внутри бастиона; руководит ими Тотлебен, работают бывшие арестанты и солдаты. На переднем плане укрепляют козырьки траншеи. Около орудий как на башне, так и вдоль бруствера матросы. Из офицеров тут капитан 2-ого ранга Будищев, лейтенант Стеценко и мичман Невзоров.

   Стеценко (Будищеву). Ну, пойду на свою батарею... Очень я рад, что мне все-таки удалось перевестись сюда от князя... А вдруг, чего доброго, атакуют нас этой ночью англезы, а?
   Будищев. Это при полной луне-то? Что вы!
   Стеценко. Да ведь луна не всю же ночь так парадно сиять будет... До свиданья, пойду. (Уходит вправо).

С противоположной стороны входят Истомин и Нахимов.

   Нахимов. Поскольку я у вас тут, Владимир Иванович, гость, хотя и незваный и поздний, расскажите, что у вас нового.
   Истомин. Да вот разве то, Павел Степаныч, что англичане вздумали одного нашего матроса, не знаю, убитого или только тяжко раненного, к позорному столбу поставить, а другой у меня выпросился его снять... Да что-то нет его долго.
   Нахимов. Вот это новость! На позор выставили? Матроса русского?.. А тоже, извольте-с, передовая нация считается! Целый батальон я бы послал на них за подобную подлость! (Вдруг меняя тон). Встречайте-с: Владимир Алексеевич идет-с!

Подходит Корнилов с лейтенантом Жандром. Истомин идет ему навстречу.

   Истомин (тоном рапорта). Ваше превосходительство, на вверенном мне участке обороны все обстоит благополучно!
   Корнилов. Здравствуйте, Владимир Иванович! Добрый вечер, Павел Степаныч! Любопытствуете, как тут идут работы? Я думаю, не хуже, чем у вас, на Южной.
   Нахимов. Гораздо, мне кажется, лучше, Владимир Алексеевич, вот что-с!
   Корнилов. Ну, это едва ли уж, раз строитель укреплений и там и здесь Тотлебен! Вот он, кстати, и сам! Эдуард Иванович!

Тотлебен, держа руку у козырька, приближается.

   Я вам принес приятную новость! Вы произведены в полковники инженерных войск, уважили мое о вас представление: сегодня в обед пришла об этом бумажка! (Здоровается с Тотлебеном).
   Истомин. Поздравляю, Эдуард Иваныч!
   Нахимов. С чином, с чином-с!
   Тотлебен. О-о, я очень благодарен вам, очень благодарен!.. Мой скромный труд...
   Корнилов. Хорош "скромный"! Работает человек по двадцать часов в сутки!
   Нахимов. Да, вот как бывает в жизни: говоришь с человеком, как с подполковником, и не знаешь в простоте душевной, что он уж полковник.
   Корнилов (Тотлебену). По вашим чертежам, под вашим руководством все бастионы выстроены, а кня-язь... Князь, как мы это видели, хотел отослать вас обратно в Кишинев!.. Но вот мы с вами его победили, он в нас наконец-то поверил: и армию свою привел к Инкерману снова и три полка пехоты нам дал на случай отражения штурма,-- теперь мы богачи! И раз уж мы своего главнокомандующего победили, то чужие нам не страшны! (Нахимову). Павел Степанович! Не будем мешать всем заниматься их делами, давайте отойдем с вами сюда в сторону! (Берет под руку Нахимова и отходит с ним на передний план сцены). Получил я вчера поздно, с курьером из Николаева, письмо от жены. (Достает из бокового кармана сюртука письмо). Вот оно!
   Нахимов (оживленно). Ну что, как Елизавета Васильевна?
   Корнилов (радостно). Родила девочку!.. И вот даже фотографический снимок с нее мне прислала! (Вынимает из письма карточку и показывает Нахимову).
   Нахимов. Скажите, пожалуйста, ка-ка-я весе-лая-с! Обыкновенно ведь они в первое время все плачут, а эта... Первый случай, да-с!
   Корнилов. Четвертый ребенок, как вам известно, четвертая большая забота. А между тем... всегда ведь могут убить... Я уж и духовное завещание написал. Вы-то одинокий, вам легче, а мне...
   Нахимов. Что вы, что вы, Владимир Алексеевич!
   Корнилов. А вы верите в предчувствия?
   Нахимов. Я верю только в то, что не всякая пуля-с в лоб! А вы бы почаще думали, что вы Севастополю необходимы, как все его орудия и снаряды к ним, вот вам и все-с!
   Корнилов. Однако я ведь внимательно осмотрел сегодня все батареи противника: там уже везде прорезаны амбразуры, -- значит, готовят нам генеральную бомбардировку, вот что! А на море пароход вчера хо лил английский, буйки расставлял: значит, и эскадра их желает подойти к фортам на пушечный выстрел и начать канонаду.
   Нахимов. Ну что ж! Ведь это только начало осады, а вы нам тут нужны до самого конца-с, когда нас выручат наши войска. Ведь благодаря вам, только вам, мы и смогли заставить их об осаде думать, а не о штурме-с. Нет, мимо таких людей курносая со своей косой сторонкой ходит -- сторонкой-с! И разве вы не сражались па море? Что вы-с! Вот там-то уж действительно смерть летает кругом!
   Корнилов. Я ведь говорю вам не для того, чтобы вы меня успокаивали, Павел Степанович! Я ведь не обеспокоен, конечно...
   Нахимов. История сама вас выдвинула, Владимир Алексеевич, история-с! А что же, она затем только и выдвинула вас, чтобы тут же по затылку вас хлопнуть, извините-с! Нет-с, история не дура-с! История не настолько глупа-с!
   Корнилов. Ну, спасибо на добром слове! (Подает руку Нахимову). А все-таки отцовские часы золотые (вынимает часы левой рукой) я сегодня с курьером жене в Николаев отправлю: пусть, в случае чего, перейдут от меня старшему сыну, Алеше... (Оглядываясь). Однако как смеркается быстро! Мне надо бы еще на батарею лейтенанта Стеценко зайти...
   Нахимов. А мне надо к себе, на Южную сторону.
   Корнилов. Вот и пойдем вместе.

Уходят. Истомин их провожает. Матросы у орудий.

   1-ый матрос. Кошки что-то не видно!
   2-ой матрос. Пропал, должно... Эх, жалко!.. Геройский матрос какой был!
   3-тий матрос. Ну, известно, сердце за Денисюка загорелось... А они же земляки, из одной, кажись, деревни... Вот он и пополз за ним. (Опирается спиной на переднюю подпорку козырька траншеи, подпорка подается, сыплется земля).
   Солдат (из траншеи). Эй, кто это там? Какого чёрта!
   3-тий матрос. А как ядро ударит, чего тогда говорить станешь?
   2-ой матрос. Это же вы себе там братскую могилу копаете: снаряд ударит если, вот и без хлопот -- будете лежать под прикрытием.
   1-ый матрос. Хотя лежать все одно, конечно, в земле, на земле ли...

Подходит военный врач, военный фельдшер и Даша с узлами. У нее на груди серебряная медаль.

   Врач (обращаясь к Невзорову). Господин офицер, кажется? Не разберу чина, прошу простить... Где тут перевязочный пункт, будто бы в башне?
   Невзоров. В башне?.. Вот башня, только пункта там никакого нет, а есть только батареи.
   Врач. Как же так батареи? Я вот бумажку получил за подписью адмирала Корнилова, чтобы в "подвальном помещении башни оборудовать перевязочный пункт на случай бомбардировки".
   Невзоров. "Оборудовать" и в "подвальном" -- это другое дело! (1-ому матросу). Проведи их в подвальное помещение!
   1-ый матрос. Есть проводить! (Врачу). Вот этим курсом идти надо. (Идет впереди, за ним врач, фельдшер и Даша).
   Будищев (подходит со стороны, противоположной башне, Невзорову). Был я сейчас на батарее лейтенанта Стеценко,-- что-то он беспокоится.
   Невзоров. Ради чего именно беспокоится?
   Будищев. Что-то ему все чудится ночная атака.
   Невзоров. Это у него от непривычки, по новости дела.
   Будищев. И от серьезности... Очень серьезен! (Вдруг). А это что за явление?

Со стороны башни входят несколько мальчуганов с узелками и кувшинами в руках.

   Невзоров. Ребятишки какие-то...
   Будищев (направляясь к мальчуганам). Вы кто такие? Постойте!.. Разве вам можно сюда, да еще в такое время? Кто вас пустил на бастион?
   1-ый мальчуган (поднимая свой узелок). Снедать батькам своим принесли, матросам!
   Будищев. Что же, их не кормят здесь, что ли?
   2-ой мальчуган (поднимая большой кувшин обеими руками). Квасу вот мамка тятьке прислала!
   Будищев. Да что же это за матери такие, что вас сюда посылают?
   3-тий мальчуган. Не посылали матери, врет он все, это мы сами пришли!
   Будищев. А ну-ка прочь отсюда! Идите прочь!

Один из матросов поспешно отбирает у ребят кувшины н узелки и толкает их к выходу с бастиона.

   2-ой мальчуган (плаксиво). А кувшин что же теперь, пропасть должен?
   Будищев. Иди-ка сам, пока цел!.. А кувшин авось не пропадет... Ишь ты, кувшина ему жалко!..

Ребята уходят.

   Тут вот Кошка пропал, этого пожалеть можно.
   Даша (от башни). Кошка пропал?.. Батюшки!.. Неужто пропал?
   Будищев (Невзорову). Что это за женщина там еще?
   Невзоров. Это перевязочный пункт в подвале. Только что пришли... Адмирал Корнилов прислал.
   Будищев. A-а! Вот какие новости!.. Что же Корнилов, штурма ожидает, что ли?
   Невзоров. Не похоже, что может быть штурм. Такая лунища светит, неподходящая ночь для штурма.

Вдруг оттуда, со стороны английских окопов, ружейный выстрел. Потом другой, третий... На бастионе оживление, матросы бросаются к орудиям, солдаты выходят из траншеи, кладут лопаты и берут свои ружья, составленные в козлы. Истоми н выходит с одной стороны, а с другой, от башни, идет ему навстречу Корнилов с Жандром.

   Корнилов. Владимир Иванович! Что тут такое за ружейные выстрелы только что были?
   Истомин. Не знаю, Владимир Алексеевич! Я сам только что вышел из своей землянки. Ио сейчас уж опять тихо... Что-нибудь там, на аванпостах.
   Корнилов. А что же могло случиться на аванпостах?
   Будищев (подходя встревоженно, Истомину). Может быть, это именно теперь там расстреляли нашего Кошку, ваше превосходительство.
   Корнилов. Кошку? Матроса?
   Истомин. Да, это матрос тридцатого экипажа -- Петр Кошка.
   Корнилов. Как его могли бы расстрелять, не понимаю.
   Истомин. Я имел неосторожность разрешить ему чересчур смелую затею -- выкрасть из-под носа англичан другого нашего матроса Денисюка...
   Корнилов. Прекрасно сделали, что разрешили, благодарю вас! (Жмет руку Истомину). Ну, а погиб, что же делать: погибать за святое дело -- наш общий долг, мы -- защитники родины... Кстати, я приказал, чтобы госпиталь отрядил одного лекаря и фельдшера на ваш бастион... Явились они?
   Будищев. Так точно, явились и устроили перевязочный пункт в башне.
   Корнилов. Ну, вот и отлично!.. А то вдруг отважатся на ночной штурм, а у нас тут нет ничего для первой помощи раненым...

В дальнем углу бастиона раздаются вдруг голоса: "Кошка! Кошка"!

   Истомин. Что такое? Кошка? Неужели?
   Корнилов. Жив, значит?.. Молодец!

Истомин бросается навстречу Кошке, который идет рядом с мичманом Невзоровым. За ним следом двое матросов несут Денисюка. Вид у Кошки очень усталый, но довольный.

   Истомин (обнимая Кошку). Молодчина, Кошка!
   Кошка. Рад стараться, ваше превосходительство!
   Корнилов (Жандру). Выньте кресты!

Жандр вынимает из кармана шинели небольшую коробочку с солдатскими георгиевскими крестами.

   Истомин. А Денисюк что? (Матросам, которые положили его на землю). Он жив или нет?
   1-ый матрос. Трошки (немножко (укр.)) живой, ваше превосходительство.
   2-ой матрос. До родной земли лицом припал.
   Корнилов (берет из открытой Жандром коробки крест, торжественно обращаясь к Кошке). Представление тебя к ордену святого Георгия пойдет от меня главнокомандующего сегодня же!.. За то, что не позволил ты врагу глумиться над товарищем... За то, что рисковал своей жизнью и пожертвовать ею был готов... За то, что помнил великую заповедь: "Сам погибай, а товарища выручай", -- вот носи и будь примером другим!

Жандр прикалывает Кошке орден на грудь.

   Корнилов (обращаясь к остальным матросам, солдатам, бывшим арестантам, а также к стоящим поодаль, ближе к своей башне, врачу, фельдшеру и Даше, окружившим Денисюка, и показывая на Кошку). Братцы! Видите этого героя? Так держать!
   Матросы (дружно). Есть так держать!

Вслед за этим раздаются частые ружейные выстрелы из русских ложементов, до которых добрался противник.

   Корнилов. Что это, а? Атака?
   Истомин. Похоже на атаку! В такую ночь!..
   Корнилов. Прикрытие сюда!.. Барабанщики!
   Истомин (кричит). Барабанщики! Тревогу!

Барабанщики один за другим бьют тревогу. Выскакивают и заполняют площадку бастиона солдаты прикрытия, бегут к брустверу и взбираются на банкет.

   Корнилов. Орудиям встретить противника картечью!.. Он думал застать нас врасплох! Нет, не застал!.. Распорядитесь, Владимир Иванович!

Истомин бросается вперед к орудиям. Вскоре один за другим с верхнего яруса башни раздаются три орудийных выстрела. Стреляют и по бастиону орудия англичан. Одно ядро попадает в только что устроенный козырек траншеи и обрушивает его, другое -- в башню и срывает часть ее крыши, третье -- в Корнилова. Корнилов падает. Падает и Жандр, слегка контуженный тем же ядром, но тут же встает и кричит.

   Жандр. Носилки, носилки сюда!.. Адмирал ранен!..

Из башни выскакивают врач, фельдшер и Даша и склоняются над Корниловым.

   Истомин (кричит, подбегая). Что?.. Что, ранен?
   Жандр. Ранен!.. Без сознания.
   Истомин. Боже мой!.. Чем? Чем ранен?
   Жандр. Ядром!

Подбегают бывшие арестанты с носилками.

   Истомин. О-о!.. О-о!.. (Горестно машет рукой; врачу). Что? А?
   Врач (показывая на бедро Корнилова). Тут все разбито!.. Он безнадежен!
   Истомин. Боже, какая потеря!.. А в сознание придет или...
   Врач. Может быть, и придет, но проживет не больше часа.
   Даша. А-ах, голубчик ты мой! (Закрывает лицо руками).
   Истомин (опускаясь на колени). Владимир Алексеевич! (Кричит в лицо Корнилову). Владимир Алексеевич!
   Корнилов (поднимая голову). А?.. Где я?.. О-о, как больно!
   Истомин. Благословите меня, Владимир Алексеевич!
   Корнилов (поднимая руку и слабо водя ею над склоненной головой Истомина). Благослови, Господи, Россию... Спаси Севастополь и флот!
   Истомин. Вы будете жить, будете жить, Владимир Алексеевич!
   Корнилов. Я счастлив... что умираю за Родину... А вы... отстаивайте Севастополь! (Впадает в беспамятство).
   Истомин (целует руку Корнилова). Отстоим, Владимир Алексеевич... (Санитарам с носилками). Ну что же, братцы, несите в госпиталь! (Коротко рыдает и потом бросается к брустверу впереди подошедшей из резерва команды матросов).

Корнилова укладывают на носилки. От страшной боли при этом он приходит в сознание и стонет.

   Стеценко (появляется с повязанной окровавленным платком головой). Что такое с адмиралом? Господи! Убит?
   Врач. Смертельно ранен... А вы что?
   Стеценко. Я с донесением...
   Врач. Какие же теперь донесения?
   Стеценко (тоном рапорта). Честь имею донести, ваше превосходительство, что атака противника против участка моей батареи блестяще отбита. Наши части преследуют врага!
   Корнилов. Ура! Ура! Так, так держать!

Санитары уносят носилки, за которыми идет Даша. С криком "ура" пробегают к банкету бруствера солдаты из резерва.

Занавес.

Картина 3-тья.

Там же, раннее утро.

На позициях сидят Кошка и другие матросы и солдаты.

   Кошка. Совсем, значит, Меншикова турнули? А то уверяли, -- вернется! Вот уж кто чистая анафема для матросов был!
   Елисеев. А может шило на мыло поменяли?.. Тот был князь Меншиков, этот новый, будто, князь Горчаков... Того на бастионах никогда не видали, авось и этого, Бог даст, не увидим. (Хочет, выбивать трубку).
   Maртышин. Постой, дай затянусь разок! (Берет у Елисеева трубку и жадно затягивается, потом выбивает ее сам).
   Кошка. Мы только каждый день того и видим, как Малахов курган французам против шерсти пришелся...
   Мартышин. А как наш полк Камчатский укрепление свое зачал супротив Малахова возводить, у-ух ты, скажи, как же на это француз взъелся! Все одно ему это, как порошок рвотный!
   Кошка. Да уж ночью того и жди, что в атаку на нас пойдет, -- потому и стрельбу укротил. (Вдруг вытягивается и становится "смирно", а за ним и другие).

В это время из башни выходят Истомин и Хрулев, но останавливаются у массивных дверей башни.

   Хрулев (горячо). Вы, Владимир Иваныч, моряк, поэтому и не знаете, что это за сокровище князь Горчаков, а я служил под его начальством на Дунае. Я его знаю, как свой мизинец! Это, я вам доложу, старая каланча, какую пора уже на слом списать!.. Дергач!.. Он тут задергает всех!.. Вы говорите, Меншиков в последнее время ничего не делал, только на диване лежал, но он хоть людей не дергал, -- он был умен... А этот только и будет сочинять приказы: "Правое плечо вперед, шагом марш! Отставить"!.. "Левое плечо вперед, -- марш! -- Отставить! -- Прямо -- Марш! -- Отставить"! В десять дней всех задергает до потери сознания, а дела никакого не будет, вы увидите.
   Истомин. Однако же едет, говорили мне, с каким-то своим планом решительных действий.
   Хрулев. У него, у Горчакова, свой план действий? Ха-ха-ха!.. Владимир Иваныч, какие у него могут быть планы? Да он в десяти шагах ничего не видит, в пяти ничего не слышит, а вы говорите: планы действий! Да еще "решительных"!.. Он, когда с постели встает, полчаса решает, какой ему сначала сапог надевать, правый или левый! Как же мы будем с таким начальником Севастополь отстаивать?
   Истомин. Степан Александрович, вы меня просто пугаете!.. Да ведь должны же знать этого Горчакова там, в Петербурге?
   Хрулев. Что должны, то должны, да ведь это же не значит, что знают!

Подходит Куликова-Орлова с дежурным унтер-офицером.

   Это еще что за явление такое?
   Прасковья Ивановна (не давая говорить унтер-офицеру). Это ты, что ли, родимый, будешь генерал Хрулев?
   Хрулев. Да, я Хрулев. А тебе что надо?
   Прасковья Ивановна. Да вот, ежель ты -- Хрулев, мне тебя и надо, родимый.
   Хрулев (вопросительно поглядев на Истомина). Видали, какая?
   Истомин. Д-да-а!
   Хрулев (Прасковье Ивановне). Ты что же, из сестер милосердия или из сердобольных вдов?
   Прасковья Ивановна. Не то, чтоб сердобольная, а вроде... С ними из Петербурга сюда приехала... Раньше в императорских театрах представляла...
   Хрулев. А ко мне сюда ты зачем? По какому делу? Кто такая будешь?
   Прасковья Ивановна. А я зовусь, родимый, Прасковья, по батюшке -- Ивановна, а фамилию имею Орлова-Куликова... Прибыла я сюда на то, чтобы работать, а не то, чтобы шалты-балты гонять.
   Хрулев. Ну, хорошо, -- в чем же дело?
   Прасковья Ивановна. А дело мое, родимый, такое. Поместили меня, видишь, в домишке одном с сердобольной вдовицей, а вдовица эта, я тебе скажу, вредная-превредная, и злоязычница, не приведи Бог!.. Я ей слово, она мне десять, я ей другое -- она мне двадцать! А сама же сморчок и перхает, как овца! Какая от нее польза могла быть воинам раненым? Ни-ка-кой решительно, уж ты мне поверь! А как пошла жаловаться по начальству, чью, думаешь, сторону начальство взяло? Её, этой самой овцы перхающей! " Ты, говорят мне, зачем ее вещишки самовластно выкинула в окошко? Ты должна по команде заявить, а не так"!.. Ну, мне не иначе подошло, как оттуда уходить.
   Хрулев. Это я понял. А чего же ты от меня хочешь?
   Прасковья Ивановна. Возьми ты меня к себе на бастион свой, родимый!
   Хрулев. Это тебе надо вон кого просить. (Показывает на Истомина). Адмирал Истомин здесь, на этом бастионе начальник, а у меня не один этот бастион.
   Истомин (Прасковье Ивановне). Где же ты жить думаешь здесь на бастионе?
   Прасковья Ивановна. А где солдаты живут, там и я с ними буду.
   Истомин. Ну, это не совсем удобно, а придется для тебя особый блиндаж устроить, -- чтобы был у нас вроде как свой перевязочный пункт.
   Прасковья Ивановна. Как хочешь, родимый, только поскорей уж к месту определи.
   Хрулев. Спешишь, значит? (Истомину). Пожалуй, она будет полезна, а? Случая такого у нас еще не было, чтобы сестры или хотя бы вдовы на бастионах жили, попробуем с нее начнем.
   Истомин (Прасковье Ивановне). Завтра в это время приходи, блиндаж твой готов будет.
   Прасковья Ивановна. Ну, вот, я и приду, значит, завтра. Будьте веселы, родимые!
   Хрулев. Да мы и так не грустим.

Прасковья Ивановна уходит, вместе с унтером.

   Какова, а?
   Истомин. Бабища хоть куда! Актриса!

В это время подходит от бруствера Тотлебен.

   Тотлебен (Хрулеву). Имею честь доложить, ваше превосходительство, работы по устройству Камчатского люнета проходят успешно.
   Хрулев. Успешно? Очень хорошо! Здравствуйте, Эдуард Иванович! А я как раз собрался проведать второй бастион, -- поедемте вместе.
   Тотлебен. С большим удовольствием!

Оба прощаются с Истоминым и уходят. Начинается ружейная перестрелка впереди Камчатского люнета. Истомин подходит к брустверу.

   Истомин (сигнальщику). Что они там, а?
   Сигнальщик. Пуляют, ваше превосходительство... А между прочим, сидят себе смирно.
   Истомин. Передвижений у них не заметно?
   Сигнальщик. Никак нет,-- беспорядку никакого. (Понизив голос). Адмирал Нахимов идут-с!

Входит Нахимов.

   Истомин (поворачивается, идет навстречу подходящему Нахимову и рапортует). Ваше превосходительство, на вверенной мне дистанции все обстоит благополучно.
   Нахимов. Здравствуйте, Владимир Иваныч. Благополучно -- это значит скучно. А в штабе получено известие, будто в Вене мирная конференция соберется к 1 апреля.
   Истомин. Мирная конференция, Павел Степаныч? Если только это не первоапрельская будет шутка...
   Нахимов. Пустяки, вздор!.. Если даже и соберется, то о чем будет говорить? Не о чем-с, вот что-с. Если мы здесь не договорили, то и там нечего будет говорить-с... Полгода уже воюют они с нами, а где их успехи? Полгода стоит Севастополь, как и стоял, да вот мы еще даже выдвинули вперед эти самые редуты, -- контр-апроши... Нет, рановато они заговорили о мирной конференции... (Прислушиваясь). Это перед Камчаткой стрельба?
   Истомин. Да, перестрелка в ложементах.
   Нахимов. Велики ли потери за день?
   Истомин. Тут, на бастионе, около двадцати человек, Павел Степанович.
   Нахимов. Гм... Около двадцати... Матросов?
   Истомин. К сожалению, больше половины из них матросы.
   Нахимов. То-то и есть... Больше половины общего числа черноморских матросов мы уже потеряли, -- вот что печально-с! (Идет дальше к брустверу). A-а, Кошка, -- жив-здоров? И Елисеев? И Швачка?.. Ну, это уж радость! Здорово, братцы!
   Матросы (хором, но негромко). Здрав-жлам, ваш пре-вос-ходит-ство!
   Нахимов. А что, братцы, кто из вас запевала? Давно я хорошей русской песни не слыхал, -- не споете ль?
   Кошка. Как раз тут у нас так выходит, что запевалы и нет... Елисеев, -- может ты?
   Елисеев. Да я ведь какой же запевала? У меня тонкого голоса и в заводе нет!
   Нахимов. Что? Запевалы нет? Вот как-с?
   Maртышин. Ваше превосходительство, -- дозвольте мне-с: я в своей роте в запевалах хожу.
   Нахимов. А ну-ка, ну-ка, братец, -- пристыди их! Начни какую получше.
   Мартышин. Да уж лучше этой вот и быть не может... (Сразу берет в полный голос). "Вни-и-из по ма-а-атушке-е-е, по Во-о..."

Все матросы и солдаты на бастионе подхватывают песню, и она перекидывается с Корниловского бастиона на соседние батареи, а с них на Камчатский люнет. Полноголосая, широкая, как сама Волга весною, песня эта захватывает всю линию русских укреплений против Корабельной слободки. В ней тонет вскоре и совсем умолкает перестрелка: французы изумлены мощью этой народной русской песни, так петь на укреплениях осажденного города может только непобедимый народ.

   Нахимов (оглядываясь то на Истомина, то на матросов, то на солдат). Так, так!.. Хорошо!.. Хорошо... Очень душевно, братцы!.. Владимир Алексеевич был бы доволен!..

Занавес.

   1940 г.
   
   Пьеса рисует героические эпизоды обороны Севастополя, беззаветный патриотизм славных русских воинов - защитников своей Родины.
   Впервые опубликована Всесоюзным управлением по охране авторских прав (ВУОАП) в 1941 г.
   Источники текста:
   "Грозненский рабочий", No 121. С. 3. No 122. С. 3. 1941 г.
   Сергеев-Ценский С. Н., "Собрание сочинений в 10-ти томах". Т. 3. М., "Государственное издательство художественной литературы", 1955 г. С. 479--561, 746. Сергеев-Ценский, С. Н., "Живая вода", М., "Военное издательство", 1963 г. С. 271--343.
   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru