Серафимович Александр Серафимович
Два брата

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

А. С. Серафимович

Два брата

   А. С. Серафимович. Собрание сочинений в четырех томах. Том 3.
   М., "Правда", 1980
  
   Ну и жарит! Судорожно, знойно трепещет все: и иссохшее, бледно-недосягаемое небо, и дальние увалы бесконечно разлегшейся, тоже иссохшей степи, и забытое белое облако над краем, и соломенные хаты,-- тронь спичкой, сразу все огненно забушует. Кони исступленно отбиваются от мух и слепней, не трогая наваленного сена.
   Вчера в леваде за хатами с врангелевского аэроплана разорвалась бомба. Разнесло двух лошадей, санитарную повозку, переранило красноармейцев, мирно сидевших поодаль за котелком. Сестру убило.
   Я лежу на спине под изуродованной, израненной вербой -- кора сорвана -- и гляжу сквозь переломанные обвислые ветви в побелевшее от зноя небо. Наша артиллерия ухает за хутором, сотрясая землю, отдаваясь в груди и голове. А вражья -- глухо, как далекий гром, оттуда, где застряло за краем белое облако,-- снаряды рвутся версты за три от нас над громадно разлегшейся балкой. Там залегли наши цепи.
   Мне ребята сказали:
   -- Ничего, лежи. Он бонбу бросит, улетит, тут самое мы и лезем в холодок, куды кидал; думает, побоимся, и не трогает, другого ищет.
   Ротное прикрытие рассыпалось по хутору. За вербами речонка -- одна тина, а в ней свиньи подрагивают ушами от мух. Жителей не видать.
   Идут двое красноармейцев, молодые. Сожженные дочерна щеки втянуло. Один -- высокий, черный, с длинным лицом, а другой -- русый. Не видят меня. Прошли, хрустя опавшим, заскорузлым от жары листом, сели на корточки, стали крутить.
   -- Ты, товарищ... одно слово, ссёть мене тоска -- хочь в лепешку разбейся.
   Другой молчал, все так же на корточках. Провел языком, склеил, сломал собачью ножку, насыпал махорки, прикурили друг у друга.
   -- Нечево кричать, коли еще не бьют.
   -- Да как же!.. Вот ведь... кабы так, а то ведь женился. Кабы как-нибудь, а то вот она где,-- русый стукнул себя в грудь, будто пробить хотел.-- А? Твва-ршц!..
   -- Как было-то?
   И высокий, равнодушно затянувшись, сжег собачью ножку почти до перелома.
   -- Ды как!
   Тот, что пониже, докурил, выдул на листья изо рта остаток цигарки, сел, придвинул колени и обнял их.
   -- Как! Кабы что, а то ведь...-- И вдруг запрокинул голову, закричал:
   -- Гля!.. гля!.. Должно, наш...
   Высокий тоже запрокинул голову. Стали глядеть в изнеможенное, пожухлое от зноя небо. Черно распластавшись высоко под маленьким забытым облачком, плыл аэроплан. Да вдруг грохнуло, дрогнула утроба земли; около аэроплана родился белый, медленно тающий клубочек.
   Красноармеец вскочил на колени с все так же задранной головой.
   -- Врангель!.. А-а, сволочь!!
   А земля продолжала содрогаться, и белые клубочки рождались все ближе и ближе к черно плывущему коршуну. В стороне загрохотала непохоже на орудийный удар сброшенная бомба. Да, видно, невтерпеж стало, коршун нырнул в облачко. Зенитные смолкли.
   Красноармеец опять охватил колени, и непроходящей тоской зазвучал его голос, как будто не летал вражий аэроплан, как будто кругом мирно дрожал зной, а вдали сухо погромыхивал летний гром:
   -- Кабы так... А то ведь не то, что побаловался ды бросил. Женился... Ну, одно слово, по чести. Что ж, и тут бабы... которая и ластится, а я без внимания -- только ее одну, так бы и полетел. А тут -- на, письмо -- гуляет с австрияком, военнопленный у нас.
   -- Брехня!
   Красноармеец вскочил на колени:
   -- Отец пишет, кабы кто! Он ее кохает, как свою дочь. Стало быть, от рук отбилась, ежели написал, а то все таился -- он у меня справедливый.
   Замолчали. Я смотрел на ротного; он опустил голову и мял сухие листья. И заговорил:
   -- Чудак? У тебя, что ли, одного? Да у меня вовсе жена сбежала... С бывшим офицером...
   Красноармеец обрадованно закричал:
   -- Нну-у!.. И у тебя?
   Тот спокойно стал рассказывать о своей семье: как встретился с девушкой, полюбили друг друга, зажили счастливо, а потом... с бывшим офицером... Конечно, горько... А потом приходит, прости, говорит, сама не знаю, как вышло... одного тебя люблю...
   -- Во-во! -- радостно говорил красноармеец.-- Ну, а ты чего же?
   -- Да что, говорю: "Ежели любишь, давай жить". Теперь -- ни сучка ни задоринки.
   -- Во, во, во...-- заторопился красноармеец,-- вот и я так: ворочусь, ежели бросит его, спокается, скажу: "Ну, ладно, чего уж вспоминать..."
   Они долго сидели и тихо говорили.
   А ведь у него никакой семьи нет и не было, у ротного-то,-- один как перст. Я его отлично знаю по Москве.
   ...Далекая неприятельская батарея все ухала. Двое поднялись и ушли. Я тоже пошел.
   Бежит знакомый красноармеец. Еще издали машет рукой:
   -- Скорее садитесь на лошадь да уезжайте! Казаки наступают в обхват...
   Мимо шла рота. Шагал ротный. Да разве это тот, что полчаса назад сидел с красноармейцем в леваде? Нет, это -- не он. Он, и не он. На лице легли железные складки. И я видел, и я знал, что, если бы давешний красноармеец -- вот он идет во втором взводе,-- что, если б этот красноармеец хоть малейше погнулся в дисциплине, он, ни секунды не промедлив, уложил бы его из маузера. Он видел и знал только одно -- там, далеко подымающихся наизволок казаков.
  
   Вечером в тылу, где стоял штаб, подвозили раненых (казаков отбили), раненых и убитых. Раненых перевязывали в поповском доме. Убитые лежали в поповском саду на пожелтевшей траве, в ожидании, пока сколотят гробы.
   Я прошел в сад. У края лежали ротный с красноармейцем.
   Перед глазами, не потухая, стоит левада и они сидят на корточках, курят собачьи ножки.
   А теперь лежат с спокойствием смерти на молодых лицах, лежат два брата.
  

ПРИМЕЧАНИЯ

   Два брата. Впервые -- газ. "Красная звезда", 1928, 23 февраля.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru