Серафимович Александр Серафимович
Ненависть

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

А. С. Серафимович

  

Ненависть

  
   Собрание сочинений в семи томах. Том шестой
   М., ГИХЛ, 1959
  
   Москва живет болезненно-чуткой напряженностью. Как будто ободрали с нее всю кожу, и малейшая рябь мировых событий хлещет в открытые нервы.
   Неизбежно это, необходимо, но... устаешь. И я был очень рад, когда наш прокуренный, заплеванный, черный -- свечей нет -- вагон остановился и я вылез в кромешную тьму самой непролазной провинции.
   Вдали дымит туманом одинокий фонарь.
   Где станция, куда идти, никто ничего не знает. Из вагонов вываливаются черной гущей люди и в гомоне и давке текут вдоль вагонов то навстречу друг другу, громоздясь в заторы, полные крика, воплей, брани, то в одном направлении.
   Для удобства под ногами навалены шпалы, камни, доски.
   Баба кричит как резаная:
   -- Рабеночка уронила!.. Рабеночка раздавите, анахвемы!..
   И среди этой черно ворочающейся каши зловеще-жуткий молодой голос:
   -- Которые контуженные прожектором, суды!
   -- Слепые, что ль?
   Я выбираюсь из неразберихи по откосу.
   В слабом освещении у станции две лошадиные морды в оглоблях. Но на пролетках уже куча ребятишек,-- больше извозчиков нет; хлопочут женщины. До города версты две. Куда идти, решительно не знаю.
   В мутной полосе из окна, тускло ложащейся по жидкой грязи, стоит высокий старик в шинели; в руках белеет чемодан.
   Я вхожу в полосу, и он, оглядев меня выспрашивающе, говорит:
   -- Пойдем до города вместе, а то темь, кругом овраги.
   -- Отлично, только вы идите вперед, я за вами -- я близорук.
   Он разом становится сторожким.
   -- Почему же я?! Иди ты вперед,-- у меня тоже глаза плохие... Он у меня, чемодан-то -- пустой. Вот,-- он подымает его легко.
   -- Да я дороги не знаю, я в первый раз... заведу вас.
   Я ужасно рад, что не взял с собою ни чемодана, ни портпледа. Вскидываю за спину свой горный мешок с переменой белья да с письменными принадлежностями и шагаю, разбрызгивая грязь, за мутным, едва уловимым пятном старикова чемодана.
   Кромешная ночь идет с нами, молчаливая и пустая.
   А старик все спешит, стараясь подальше от меня держаться. Вдруг мутное пятно исчезает. Я останавливаюсь. Куда же теперь!
   У самых моих ног из-под земли голос:
   -- Стой, товарищ, ни шагу -- я в яме сижу.
   Я щупаю ногой край обрыва. Потом ложусь грудью на него.
   -- Давай руку, товарищ.
   Старик вылезает. Теперь мы дружелюбно идем след в след.
   Осторожно разговариваем, придерживая язык, чтоб не прикусить, оступившись.
   -- Знаете, мне уж шесть десятков, а я добровольцем служу. Старей меня в армии нет. А почему? Потому, что черное пятно души моей не дает мне покою. Я у них под Симбирском в плену был; я да еще восемь человек. Ну, энтим восьмерым велели лечь лицом к земле, а руки на спине накрест. Легли они лицом к земле, руки выпростали на спину. Подошли восемь беляков, винтовками в затылок -- рраз! только вздрогнули.
   Спрашивают меня: "Чем был?"
   "В железнодорожном батальоне".
   "Подрывное дело знаешь?"
   "Знаю".
   "Ну, отставьте его к сторонке. Ежели вздумаешь бежать, ремни из тебя будем резать".
   Стою. А тут наши как раз шрапнель пустили, так и осыпали кругом. Начальник ихний упал. Все бросились к нему, а я за дерево встал, перебежал за другое и побежал лесом. Стали стрелять... ушел. Ну, я что? -- ничего, я ничего,-- они с нами так, и мы с ними, зуб за зуб, тут обижаться не будешь. А вот чернота... Верите ли, я цыпленка зарезать не могу, никогда во всю жизнь не резал, а их, ну -- кишки бы выпустил. Трех провокаторов-попов зарезал, в брюхо -- рраз! готов. Мужики доказали: провокаторы. Один и посейчас в деревне, непричинен, ну что ж, оставайся... Я ведь сын крепостных. Вот мамаша рассказывала. Гоняли людей глину месить. Так по кругу гоняют, как лошадей, они ногами и месят. А мамаша тяжелая была старшим братом. Да и опоздай,-- и опоздала, может, на четверть часа. Зараз бурмистр: "А-а, такая-сякая!.." Выкопали в глине ямку для живота, положили животом в ямку и стали пороть.
   Он остановился.
   -- А?.. Ямку выкопали! Да я им теперь горлы перегрызаю!.. Так с ямкой и в могилу пойду...
   Голос его сорвался. И столько выстоявшей темноте прозвучало ненависти, жутко стало. Казалось, невидимое лицо его дергалось судорогой.
   Так вот почему с такой невиданной в мировой истории непреоборимостью ломаются незыблемые тысячелетние неподвижные устои. Проломалась отдушина, и туда хлынул океан классовой ненависти...
   ...Дежурный помощник коменданта отвел мне ночлег, и я повалился как убитый.
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   Впервые под заглавием "Ночь", под рубрикой "Впечатления", напечатано в "Правде", 1918, 15 ноября, No 247.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru