Селивановский Алексей Павлович
Воспаленная поэзия

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перец Маркиш. Рубеж. Избранные стихи. ГИХЛ. 1933.

Воспаленная поэзия.

   Перец Маркиш. Рубеж. Избранные стихи. ГИХЛ. 1933. Стихи даны в хороших переводах с еврейского П. Антокольского, Э. Багрицкого, Д. Бродского, О. Колычева и Л. Пеньковского.
   
   Стыд, выпирающий из тела... Чумная земля, синяя, как воловья свежина... Небо, похожее на худую, облезлую тушу... Звезды, горящие над бугром, как черная оспа... Воспаленные горы... Воспаленные рощи. Так от страницы к странице, от строфы к строфе, нанизывается метафора на метафору, эпитет на эпитет в воспаленной, держащейся на высокой, напряженной ноте поэзии Переца Маркиша.
   Она художественно-едина и своеобразна, эта поэзия. Она в героике, пафосе, трагизме. Она любит пышные словесные одеяния, древний словарь библии, пропущенный сквозь позднейшую культуру символистического стиха. Каждое движение ее подчеркнуто-приподнято. Если ночи -- так темные, если скачка -- так сумасшедшая, если равнины --- так кровавые, если даль -- так бесноватая, если пыль -- так багровая... Мы взяли эти эпитеты из стихотворения о гражданской войне, но такой же словарь характерен и для прочих стихов Маркиша. Они в сущности небогаты интонациями. В них звучат либо интонации проклятия и разрыва, либо интонация утверждающего гимна. Но в этих пределах они проявляют большое разнообразие изобразительных средств.
   Маркиш пришел к пролетарской революции потому, что она разрешила национальный вопрос, ликвидировала национальное неравенство, уничтожила гетто во всех его проявлениях. О чем бы ни писал Маркиш, о прошлом или настоящем, о гражданской войне или социалистическом строительстве,-- он всюду настойчиво возвращается к этому мотиву. В отрывках из эпопеи "Братья" башкирскую дивизию ведет еврейский рабочий Шлоймэ-Бэр, здесь выходят "из хибарок, оседлать ветра чуваши, татары, И калмыки, башкиры". Он пишет о себе, сегодняшнем, о своем месте в революции: "Настороженные, гонимые народы друг к другу тянутся, скликаются во мне. О, ныне в первый раз я углубляюсь не в пределы одного народа, а в священный, в огромный материк народов, всей вселенной". Так развитие его поэзии дает ответ на старый вопрос, поставленный в отрывках из поэмы "Последний":
   
   Смогу ли променять мой ветхий могендовед1
   На пятикрылую военную звезду?
   1 Еврейская религиозно-националистическая эмблема.
   
   Маркиш пришел к пролетариату, но пришел от национализма, от национал-демократических идей и с чувствований -- это надо иметь виду, когда мы читаем "Рубеж". В его страстной ненависти к прошлому звучит прежде всего голос национального оскорбления, а не голос возмущенного класса. И тогда, когда он бичует еврейский национализм. когда он в большом, открывающем книгу цикле стихов о "последних" сводит последние свои счеты с теми "предками", которые стали агентами и функционерами международного капитализма, с прадедами -- Шейлоками, с отцами -- сионистами,-- мы видим, что самым мучительным был для него с именно этот шаг: шаг разрыва с и национализмом. Вот почему его ненависть, обращенная к последнему, смешана еще с болью. Да он и сам пишет: "И те, чья жизнь -- постылый прах и пепел, и те, чей пепел -- жалкое рожденье, -- вы все, как кровь, рокочете во мне, вы все, вы все растете из меня и упадаете л меня плодами".
   
   О, круглая земля!
   В тоске невыразимой
   Ты гетто на себе, как ветхую камею,
   От Франкфурта несешь до Иерусалима,
   От бойни Ирода до плах Варфоломея.
   
   Маркиш утверждает свое отечество в советской, социалистической стране, потому что здесь нет гетто, потому что здесь создан братский союз национальностей. У Маркиша есть острое ощущение старой России, тюрьмы народов -- вслушайтесь в эти перекаты анапестов, в это нагнетание слов, передающее ширь страны и рабью скованность обитавших там людей:
   
   На Днепре, на Дону, на Двине, на Урале, на Волге, на Каме,
   От полярных до южных морей, от полярных до южных пустынь,
   Племена и народы рабов наугад волокут большаками
   Изобилья великой играны -- в непогоду, в жарищу и в стынь.
   
   У него крепнет и острое ощущение перспективы, широкого воздуха социалистической стройки -- здесь впервые у Маркиша появляются реалистические стихи, вправленные в оправу таких, например, и романтических анапестов:
   
   Версты -- ввысь, версты -- вдаль!
   Солнце, песни и зыбь на ветру...
   Версты -- вширь, версты -- вглубь!
   И, ночные туманы развеяв,
   Пробуждается век... Обращается взором к Днепру".
   Гладиаторский век!.. Ты, как шкуру могучего зверя,
   Небеса натянув, к своему припоясал бедру.
   
   Но в патетической лирике Маркиша нетрудно заметить неполноценность. Она -- в том, что социалистический смысл эпохи еще скрыт от нее, что революцию нашу Маркиш описывает не изнутри, не как участник ее, а во многом -- со стороны, как восхищенный ею зритель. Здесь -- самое уязвимое место поэзии Маркиша, "рубежность" ее. Здесь-то он и теряет чувство художественной меры. Поэзия его приобретает иной раз оттенок наивности, а порою становится попросту художественно безвкусной.
   Нельзя, например, писать о строителях Днепростроя, как о "партизанах эпических битв", -- это высокопарадно, да и неверно в основе -- сравнивать организованный социалистический труд с партизанскими битвами! Слезливо-народнически выглядят строки, посвященные советским рабочим, находящимся в пути: "Куда бы вы ни шли -- мир путникам усталым! Хлеб и вода ключей да не скудеют вам!" Пусто-риторичны строки: "На запад -- с Лениным, на Север -- с ледоколом, с лучистым молотком в грядущее идем".
   В чем же тут дело? Дело в том, что представление Маркиша о пролетарской революции -- это представление представителя одной из , Формаций мелкобуржуазной интеллигенции. В нашей действительности -- немало материала для художника, работающего над трагедией. Но Маркиш утверждает трагизм всей нашей действительности вообще. Социализм строится с жертвами. Но Маркиш пытается создать всеоб'емлющую концепцию жертвенности, в последней увидать суть революции. Строительство социализма несет с собою огромную радость -- радость труда, радость рождения нового социалистического человека, радость роста личности в коллективе, радость всемирно-исторических побед социализма. Но радости в "Рубеже" почти нет. Пафос социалистического строи тельства подменяется у Маркиша пафосом жертвенности, а кое-где и обреченности. Радость -- она для будущих поколений. А наше поколение -- торф, сжигаемый в революции. Вот отрывок из стихотворения, посвященного двенадцатой годовщине Октября:
   
   Взойди и возвести с восторгом дерзновенья,
   Что сытости еще не знало поколенье,
   Глотка не отпило спокойно, что, творя,
   Оно в пути -- в шатрах, в полях, в пустынях, в пущах,
   И тянутся за ним двенадцать лет встающих,
   Двенадцать, как одна огромная с заря,--
   О, поколение! -- из непомерной боли,
   Из тягостных забот о хлебе и о воле,
   О радости для всех -- торжественно в лазурь
   Победоносная восходит ясность бурь.
   У поколения еще лицо черно
   От штормовых ветров, от яростного зноя,--
   Непоколебимое, суровое, оно
   Стоит среди дорог, пяля, рубя и строя...
   Что из того, что день еще встает нагой,
   Что даль, чреватая скитаньями, тугой,
   И восхожденьями, еще густой листвою
   Не заросла?
   
   И -- в другом стихотворении:
   До времени мое седеет поколенье. На лбу его горят старинные рубцы...
   Все это очень величественно и торжественно. Но поколение людей, которые совершили Октябрьскую революцию, выполнили первую пятилетку и создают бесклассовое социалистическое общества, никак все же не может быть изображено в таких жертвенно-безрадостных тонах. Строительство социализма требует жертв, но оно не есть цепь сплошных жертв. И когда Маркиш пишет о "поколении в лохмотьях из рогожи", о том, что оно "делит пополам последний каравай", о том, что "нет чесучи у нас, и поколенье наше в пространства светлые, как в лен, облачено",-- то здесь патетика жертвенности, которая так увлекает Маркиша, об'ективно приводит к неправде, к ложному неискаженному образу нашей действительности. Не потому СССР стал маяком освобождения для трудящихся всего мира, что в нем социализм строят идеалисты-бедняки, которые делятся с ближними своими последним караваем и "в пространства светлые, как в лен, облачены", -- но потому, что в нем осуществлен строй наиболее разумных и наиболее человечных условий жизни для миллионов, -- строй, в своем принципе несовместимый с нищетой миллионов. Но у Маркиша получается так, что социализм строится нищими аскетами, фанатиками идеи, -- и это есть ложное идеалистическое представление. В "Рубеже" развернутое социалистическое наступление изображено как неутомимый спор идеи с материей, в котором победителем оказывается идея, и возводимые корпуса новых зданий сравниваются с победоносной "химерой бетонной", с "бетонными идеями".
   Но это и значит, что в поэзии Маркиша начинает преобладать образ выдуманного мира, что здесь она далеко уходит от социалистического реализма. И такой уход мстит за себя: риторикой, безвкусицей, надуманностью.
   И здесь Маркишу следует остановиться и пораздуматься -- на этом рубеже его книги "Рубеж". Есть у него своя большая тема -- тема вторичного рождения, рождения нового через преодоление старого. Он пишет об этом так:
   
   Как бремя, на плечах еще лежит, чернея,
   Наследье прошлого, глухих ночей
   Еще с моих бровей свисают, словно змеи,
   Туманы желтые и тянутся к глазам
   Из глубины веков являются с попреком,
   Сведенные в дугу и скрюченные роком
   Фонтаны, и еще, как приглушенным звон,
   Я слышу прадедов протяжный, тяжкий стон.
   Я правды не таю, но я открою жилы
   И выпущу ту кровь, что рабство осквернила...
   ... О, сладостная боль вторичного рожденья!..
   ... Я чувствую, как плоть гудит, перегорая,
   Я чувствую, что кровь бурлит во мне иная.
   
   Эта тема в конце концов только с еще намечена и названа, но не раскрыта и не разрешена. Воспаленные экстатические образы еще застилают живые образы живой жизни, которые, однако, уже стучатся в поэзию Маркиша, требуя от нее передумывания заново коренных вопросов социалистической революции.

А. СЕЛИВАНОВСКИЙ

"Литературная газета", No 385, 1933

   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru