Савин Иван
Во второй раз

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

И. Савин

Во второй раз

  
   Савин И. "Всех убиенных помяни, Россия...": Стихи и проза
   М., "Грифон", 2007
  
   Купец третьей гильдии Семен Потапыч Лапин, лет десять тому назад умерший от разрыва сердца, -- его обокрал приказчик на 849 рублей -- медленно вылез из могилы, выплюнул изо рта попавший туда ком липкой глины и, переваливаясь, направился к городу.
   Пока вокруг него смутными тенями прыгали пошатнувшиеся кресты и плиты, двумя белыми столбами маячила во тьме старая церковь и запах, сладкий и тягучий кладбищенский запах, давил голову, в ней, так же смутно, как и тени крестов, прыгала недоумевающая мысль:
   "...Гм... как будто умер и, почитай, давненько, -- а вот иду и ногами землю чувствую...
   Ежели нужно, и закричу: А... а... а... Пш... дело-то какое, прости нас, Господи!"
   Но уплыло назад древнее, вечно зеленое кладбище, в черной тьме сломались и рассыпались белые столбы церкви, где-то высоко залаяла собака, и в голове Семена Потапыча все быстрее и быстрее завертелись колесики привычных, за десять лет не забытых, мыслей и расчетов: "Завтра дочка пристава именинница, не забыть бы ситчику послать. Того, что вроде муслину. И чиво это паршивец Никитка денег за товар не везет?"
   Все ближе и ближе придвигался город. Как огромный мохнатый зверь лез он на Лапина, весь истыканный колючками -- редкими огоньками. Лез странно безмолвный, чуть слышно похрапывая, и каждая улица его была как длинная шершавая лапа, и каждый дом -- вставший дыбом клок шерсти.
   Семен Потапыч развалисто стучал по мостовой каблуками новых сапог и недовольно покашливал.
   -- Хоша ты им тысячу рублев отсыпь на освещение, все равно растащут. Непутевый народ и вор к тому же. Его превосходительство господин губернатор, сказывают, еще в запрошлом годе кричали: почему так, что у вас в городе одно-единственное илликтричество -- луна? Ежели вы городской голова, так почему такое безобразие? Только разве их проймешь чем? Жульбии. С купцов налоги тянут -- вот это ихнее дело.
   С окон клуба спускались желто-красные ленты света, широкими дорожками стлались по разбитой мостовой и гасли во тьме. У подъезда зевал кто-то, одновременно похожий и на солдата, и на крестьянина: с винтовкой на веревке, в лаптях, в занимательной остроконечной шапке с чудной кокардой -- будто звезда красная.
   -- Чудят господа, -- усмехнулся Семен Потапыч, -- должно, опять дохтор земский машкарад затеял. Кто это, антиресно, таким пугалом вырядился? Уж не сам ли доктор, с него станется.
   Купец подошел к солдату, осмотрел его со всех сторон и сказал:
   -- И не узнать -- здорово, одним словом! Что это у вас -- представление какое?
   -- Новый исполком заседает, -- ответил солдат и многоэтажно, совсем не докторским голосом выругался. -- Заседают адиоты, а выслать смену -- так на это их нет.
   -- Исполком... -- повторил Семен Потапыч, морща лоб, -- фамилии такой что-то не слыхивал. Может, господин исправник Богу душу отдали и теперича -- новый. Или его преосвященство...
   -- Ты, говорит, -- авангард, -- рассуждал сам с собой солдат, с остервенением снимая с босой ноги лапоть, -- и за всяческое упущение -- на губу. А какой я авангард, ежели жрать охота и в лаптях ноги?
   -- Так-так, -- качнул головой купец и, улыбнувшись, нырнул во тьму.
   Шел, грузно размахивал руками, проваливался на гнилых досках тротуаров и тяжело думал: "И до чего эта самая монополька людей-то доводит! Ну, этот еще ничего, -- бесится барин... Известное дело, клюкнул на машкараде сколько влезло -- и давай представлять. А вот как солдат самоделишний водочкой балуется, то тут уже дело другое: служба царская, чинопочитание..."
   Из темени выдвинулся каменный дом кума и первого друга Гульченко. Крайнее окно подслеповатым глазом смотрело на качающийся ствол ясеня, обливая его мутью.
   -- Зайду, холодно что-то... -- решил Семен Потапыч и дернул за ручку звонка.
   -- Кто там? -- отозвался мужской незнакомый голос.
   -- Господин Гульченко, Пал Васильич, дома? Я Лапин...
   -- Ты что, рехнулся? -- злобно взвизгнул за дверью голос. -- Уже два года, как Гульченко твоего в штаб Духонина отправили!
   -- В штаб отправили? -- недоумевал Лапин. -- По какому такому случаю? Ежели насчет отбывания воинской повинности, так у него белый билет. Может -- сына?
   Открылась дверь, и в полутьме запрыгала чья-то разъяренная голова.
   -- И сына тоже. Да ты что -- дурак или только притворяешься? На седьмой год пролетарской революции такой контрреволюционный саботаж, бессознательность? Или ты в ревтрибунал захотел, буржуй провокаторский? Так это я в момент!
   Как мяч, спрыгнул Семен Потапыч с крыльца, быстро бегущими ногами прокатился по выбоинам мостовой и очнулся только за углом, у дверей знакомой харчевни. Перевел дух, вытер пот с лысой головы и перекрестился.
   -- И говорил мне Пал Васильич: не ходи ты, ради бога, ко мне на этой неделе. Племяш, говорит, должон приехать из Питера, на медицинском университете совсем парень заучился, ум за разум зашел и все иностранные слова употребляет, а папашу своего чуть не укокошил раз. Верно -- племяш лютый.
   Купец погладил осанистую бороду и неторопливо вошел в харчевню. Стон стоял в ней обыкновенно неумолкающий; густые клубы дыма слепили глаза; пьяный тапер, поминутно засыпая, изо всей силы бил в длинные белые зубы пьяного, хрипатого пианино; бегали расторопные малые с подносами над головой; пели, кричали, выли, плакали гости; голодно смеялись девицы в огромных шляпах и стоптанных туфлях.
   Теперь было все тихо: мертво, пугливо жались в углу двое оборванцев, глотая голый чай. На пустом прилавке дрожала сальная свеча. Из трубки хозяина... похудал Григорьга здорово... штой-то с им?.. тонкой струйкой вился вонючий дым и одиноко лизал потолок.
   -- Оштрафовали его, должно... -- подумал Лапин и сел за столик. -- Эй, малый, поросенка с кашей и порцию чаю!
   Малый, почему-то похожий на протоиерейского сына, отряхнул дрему и подошел к столику.
   -- Чего изволите, товарищ?
   -- Товарищ?! -- переспросил вне себя Семен Потапыч. -- Да какой я тебе товарищ, молокосос ты этакий, а? Благодари Бога, што чичас ночь, а то угодил бы ты у меня в полицию. Ну, поворачивайся: поросенка и графинчик.
   Протоиерейский сын удивленно посмотрел на хозяина.
   -- Водки нет...
   -- Как это так -- нет, ежели я хочу? Вышла, что ли?
   -- Водки совсем нет, запрещена по декретам совнаркома.
   -- Да что вы сегодня все белены объелись? -- стукнул по столу кулаком купец и побагровел весь. -- Один ливорюция, другой дикреты. Уж не шлялся ли и ты, часом, с Гульченковым сынком заодно по медицинским университетам, немецких глупостев наслушался и людей пужаешь? Ну, пошел, пошел! Тащи поросенка и чаю! Лимон не забудь, дурак!
   Съев сухого, на горьком масле поросенка и выпив чай, пахнущий не то мочалкой, не то мылом, Семен Потапыч с сильно бьющимся от злости сердцем вынул из кармана засаленную рублевку и подозвал малого:
   -- Сколько? Эй ты, балбес, сколько, спрашиваю?
   Балбес несколько минут беззвучно шевелил губами, записывал что-то на клочке бумаги и наконец протянул этот клочек Лапину.
   -- Стану я еще глаза портить на твои копейки, прочитай сам -- сколько.
   -- Как вам угодно платить: в червонцах или в бумажках выпуска прошлого года? Если в бумажках, то два миллиона двести семьдесят тысяч рублей.
   -- Ка...ак? -- поперхнулся Семен Потапыч и, схватившись за тяжелым молотом стучащее сердце, начал клониться набок.
   -- Два миллиона двести...
   Купец грохнулся на пол и умер от разрыва сердца во второй раз.

(Новые русские вести. 1924. 13 июля. No 168)

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru