Савин Иван
Пепел

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сказка

  

И. Савин

Пепел
(сказка)

  
   Савин И. "Всех убиенных помяни, Россия...": Стихи и проза
   М., "Грифон", 2007
  
   Уже голубыми сумерками налилась комната и часы, такие дряхлые, смешные часы, с заржавевшим маятником и надписью на пыльном циферблате "Ле рой а Париж", прохрипели шесть, когда Одя взобрался на стул и сказал тоненько, положив голову на пухлые, будто перевязанные, руки:
   -- Расскажите что-нибудь. Только, чтобы правду. Одя сказок не любит. Сказки, они глупые и никогда не бывают в жизни. Да.
   Я рассмеялся:
   -- Откуда ты это взял? Смотри, философ какой!
   Мальчик нахмурил брови и сделал лицо серьезное-серьезное, как у взрослых.
   -- Одя знает, мама научила. Она умная, мама. Она говорила даже, что у нее были свои лошади в Москве, целых три, и все живые. Только Одя не верит этому.
   -- Почему же? Тоже -- сказка, по-твоему?
   -- Сказка. Если -- лошади, так зачем папа теперь у Фацера, на шоколадной фабрике служит? Купила бы мама еще повозку и стала извозчиком. Они здесь богатые, извозчики, и сердитые... -- Одя ударил вилкой по столу и закричал: -- Э, сатана!
   -- Замолчи, стыдно. Лучше я расскажу тебе что-нибудь. Так и быть -- самую настоящую правду. Не соси палец.
   Мальчуган медленно вытянул палец изо рта, посмотрел на него внимательно, вздохнул:
   -- Почему он не карамель?
   -- Не знаю... Когда я был маленьким, -- начал я, -- у нас была собака Альма, большущий такой сенбернар. Альма была такая сильная, что мы запрягали ее в маленькую колясочку или в сани и катались. Весело было, особенно на Рождество. Понимаешь, в зале громадная, до потолка, елка, игрушки такие чудесные, -- вот бы тебя туда, -- масса шоколаду...
   -- Оптовая цена: сорок три марки, -- перебил меня Одя, -- а для фацерских рабочих скидка, -- только тридцать семь.
   -- Что?
   -- Скидка, говорю, -- тридцать семь... Вот ты говоришь...
   -- Одик, не "ты", а "вы", -- сказала Нина Николаевна, стуча швейной машиной.
   -- Да, да... Тогда нам тоже все без скидки покупали.
   Мальчик покосился на меня недоверчиво:
   -- А где ваши папы и мамы марки брали? У них тоже Ряжбер был?
   -- Что такое?
   -- Ряжбер. Это так мамина мастерская называется. Кусочек, значит, мамы и кусочек тети Марины.
   -- Тогда были рубли, настоящие, царские рубли... Что же ты мне мешаешь, пузырь? Не хочешь слушать?
   -- Нет, нет, Одя будет слушать. Только чтоб не сказку. А я буду маминых лошадей рисовать. Вот выдумала -- лошади!
   Мальчик презрительно фыркнул, взял карандаш и, высунув язык, начал рисовать на старой газете лошадей, похожих на носорогов.
   -- Честное слово, не сказка... Особенно весело было нам на третий день Рождества. Жили мы в уездном городке, маленьком таком и ласковом -- будто в молодом, березовом лесу. Улицы как просеки, дома -- потрескавшиеся деревья. А солнца, солнца сколько! Как мед текло оно, солнце, по зеленым крышам... Да, в этот день у нас обыкновенно собиралось целое море детских голов. Все одиннадцать комнат дома моей матери...
   -- Одиннадцать?! -- воскликнул Одя, явно подозревая меня во лжи. -- Разве ваша мама была президентом? Только у президента столько много комнат.
   -- Не перебивай! Да, шумели мы как-то, кружились под музыку вокруг елки, и вдруг подходит к ней один знакомый. Почтенный такой старичок, фрак, как иконостас, -- весь в орденах. А Альма как прыгнет...
   Одя поднял голову и процедил сквозь зубы:
   -- Хвастун! Я тоже могу фрак взять напрокат. Даже автомобиль.
   -- Что ты выдумываешь? Почему напрокат? Тогда у всех было столько платья, что хоть сейчас магазин на Генриховской открывай. Хорошее было время, золотое. Ни сверхурочных тебе, ни скидок этих дурацких; с квартир не выбрасывали так, за здорово живешь. Хочешь -- служи, хочешь -- учись в гимназии, в университете. А потом еще...
   -- Ну, это вы уже... -- начал мальчик и запнулся. -- Мама скажет, что так говорить неприлично, а только Одя думает, что вы врете. Как же вы учились в уминив... унивир...
   -- В университете.
   -- Как же вы там учились, если вы финского не знаете и шведского? Одя так не хочет. Вы обещали правду рассказать, а сочиняете.
   -- Фу-ты, Господи! Так ведь это же было там, в России, понимаешь, -- в России. Не здесь, не в Сербии, не в Константинополе, не на Собачьих островах, а в России. Вот смешной, право, -- не верит. Конечно, это очень странно, невероятно даже, но, ей-богу же, так было, спроси у мамы.
   -- Было, Одик, было, -- вздохнула Нина Николаевна и ушла на кухню разогревать утюг.
   -- Слышишь -- к вечерне звонят. Как будто дома... Только колокола там были нежнее, звонче и мотив другой. Динь-динь, динь-динь, а потом -- бом! И опять -- бом! Мелодия хрупкая, как поющие капли хрусталя... Ты, брат, не понимаешь, не поймешь, а мне горько. Пустьшно так мне, малыш. И было все. Семья вся погибла... Только вот -- эти скалы остались, грошовые часы, Финляндия, три креста. А Россия... тю-тю-тю... Россия...
   Я замолчал неожиданно для самого себя. В лучистую радость прошлого, в воспоминания, такие светящиеся, что они казались уже выдумкой, ложью, -- широким потоком хлынула горечь настоящего, черной правдой -- в который раз -- откликнулась на душе, сделала ее мутной, сморщенной... Стыдясь мальчугана, пытливо смотревшего на меня с противоположного конца стола, я закрыл рукой влажную щеку, улыбнулся...
   -- Мама говорит, что плакать стыдно, -- строго сказал Одя.
   -- Я и не плачу... вот выдумал. Просто засорил глаза пеплом... папиросой...
   Мальчик спрыгнул со стула и побежал к матери.
   -- Мама, дай бензину! Дядя запачкал глаза пеплом папиросы...
   А дядя смотрел на ярко вспыхнувшую лампочку, ловил в дрожащих каплях стыдливых слез тоненькие, разноцветные ниточки дробящихся искр и думал: "Если бы ты знал, мальчик мой пухлый, как давно я уже "запачкал" свои глаза, как давно мы, папы, мамы и дяди, не успев узнать настоящего, засорили свои души пеплом прошлого, такого недавнего, такого далекого. Того прошлого, что -- наша вина, наша вина! -- было брошено в угарный крематорий смуты... Того прошлого, которое даже вам, детям, кажется слишком уж невероятной сказкой..."

(Дни нашей жизни. Гельсингфорс, 1923. No 2--4)

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru