Lib.ru/Классика: Савин Иван. Кусочек рая

И. Савин

Кусочек рая
(рисунок с натуры)

Савин И. "Всех убиенных помяни, Россия...": Стихи и проза

М., "Грифон", 2007

Огромная красная вывеска с надписью золотом: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Дешевая столовая питательного пункта ст. Лозовая. Не трудящийся да не ест!"...

Подхожу, стучу в дверь, сплошь заклеенную местными и центральными газетами, яркими плакатами, призывами о помощи голодающим. Через несколько минут в разбитое окно выглядывает заспанное женское лицо в буденновке с красноармейской звездой.

-- Чего надоть?

-- Нельзя ли у вас поесть чего-нибудь, -- спрашиваю нерешительно, -- у вас тут написано: дешевая столовая... а купить на рынке...

-- Питалка давно закрымши, продухтов нету! -- И окно с таким же звоном захлопывается.

-- Черт его знает, -- бормочу себе под нос, -- буфета давно нет, одна грязь в зале... В вагон не втиснешься никак... Сиди на этой проклятой станции и жди у моря погоды... Понаделали вывесок разных....

-- Много вы разговариваете! -- басит кто-то сзади. -- Из буржуев, должно?

Оно и видать. Шляются тут разные, только народ бунтуют, сволочи...

Оборачиваюсь. Под большим, давно ненужным колоколом, -- поезд отходит не по звонку, а по воле судеб, -- на огромном желтом чемодане сидит тип в кожаной куртке и такой же фуражке и ест колбасу, запивая ее молоком.

-- Никого я не бунтую, а просто есть хочу. Торчу здесь пятые сутки: понятно, поистратился, а на базаре торговкам за всякую дрянь подавай лимон.

Вот сами-то вы закусываете, а другим, значит, нельзя, пускай с голоду дохнут?

-- То я, а то ты! -- "тыкает" тип. -- Проваливай! Проваливаю.

У конторы начальника станции большая толпа: скоро должен пойти на север пассажирский поезд, и дежурного по станции осаждают господа в бекешах, шинелях с квадратами, лирами и мертвыми головами на рукавах, в черных и желтых куртках, требуя посадки в поезд. Увы! -- я в старом, потертом пальто, у меня нет ни мандата с печатями центра, ни экстренного отзыва, ни даже просто пассажирского билета, -- в телячьих вагонах, или, как их называют, "соломо-вагонах", билеты не в моде, и я прохожу мимо...

Против водокачки уже третий день стоит бесконечно-длинный товарный поезд, похожий издали на красную мохнатую гусеницу -- до того он покрыт шевелящимися телами. Люди везде: на крышах, на площадках, на буферах, на ступеньках. Давно остывший паровоз как мухами облеплен мешочниками, красноармейцами, бабами, детьми. Какой-то юркий старичок, взобравшись на самый верх, бросает оттуда веревку мальчишке, сидящему на груде мешков.

-- Сенька, цепляйся, да не сам, а с барахлом!

Сенька и барахло медленно ползут вверх под смех и ругань уже умостившихся "пассажиров"...

Поворачиваю обратно и устало бреду к другому концу эшелона... Надоедливо хочется есть, и почему-то вспоминается чеховское: в рассуждениях чего бы поесть... Ишь чего захотел -- постного! А в дешевой столовой питательного пункта ст. Лозовая не хочешь?.. Глаза все время рыщут по вагонам в надежде найти свободное место, -- говорят, что этот поезд отойдет не позже завтрашнего утра, -- но везде так полно, что приходится прямо удивляться: как стены расшатавшихся, давно не ремонтированных вагонов выдерживают такой напор?

Вдруг под одним особенно переполненным вагоном кто-то осторожно кашляет.

Наклоняюсь вниз и вижу: привязав себя к колесным осям, висит, не более как на четверть аршина от шпал, парень в изорванной свитке. Рядом с ним болтается деревянный сундучок.

-- Что вы делаете? -- удивляюсь я. -- Веревка на ходу перетрется, и вы попадете под колеса.

-- Пишов к черту! -- злобно шипит свитка. -- З восимнадцатого году катаюсь так и -- ничего... дывысь, якой указчик нашовсь!

Смущенно отхожу и чуть ли не в сотый раз мерю ногами грязный, заплеванный перрон.

Начинает накрапывать дождь, мелкий, холодный, нудный... Кажется, что маленькие хлопья мокрой ваты грязно-серой, мутной пеленой падают с неба и обволакивают тело гниющей сыростью. Ветер срывает со стены когда-то красный плакат и бросает его вверх; быстро кружась в воздухе, плакат, как залитая кровью птица, тяжело шлепается на землю почти у моих ног. Наклоняюсь, читаю черную фразу на алом фоне: "За сытным обедом вспомни о голодающих братьях! Агитотдел Южн.жел.дор".

Так как я уже второй день не только сытно, но и вообще не обедаю, то это избавляет меня от горестных воспоминаний, и я иду к переброшенному через пути деревянному мосту, снимаю с плеч свою котомку и сажусь на нее. Здесь мне не надо вспоминать о голодающих, я их вижу воочию: под мостом уже много недель живет толпа самарцев. Все они так ослабли, что и не пытаются втиснуться в какой-нибудь эшелон и ехать дальше. Да и куда, зачем ехать?

Всюду их встретит тоже безразличное отношение, те же плакаты и давно закрытые столовые...

Злые, желтые лица взрослых и заплаканные лица детей. Ежедневно из-под моста выносят завернутые в лохмотья трупы и бросают их в яму за семафором... Женщин не видно... Мужчины разбрелись по станции и поселку, подходят к каждому встречному и с неотвязной, почти сумасшедшей настойчивостью требуют: "Дай хлеба!"

Сижу, прислонившись к влажному столбу, и думаю: с кого стянул вон тот красноармеец офицерский китель?

Красноармеец подходит к мосту пьяной походкой и говорит, икая:

-- Бабы есть? В вагон нам бабов требуется.

Из груды тряпья медленно выползают две женщины и девочка лет пятнадцати.

Женщины смуглые, с широкими скулами, в круглых, когда-то шитых бисером шапочках, очевидно -- татарки; девочка -- белокурая, беспрестанно кусающая губы, одета в какой-то халат из мешков. Все три дрожат крупной, несдержанной дрожью.

-- Только штоп молодые... -- икает красноармеец, -- порченые к черту! Получаешь по фунту хлеба на рыло, значит, подавай товар, как след!..

Молчу. Вчера я натолкнулся на такую же историю, хотел было остановить этот голый разврат, это кощунственное издевательство над голодными людьми, но сами же обезумевшие от голода женщины забросали меня криками: "Что ты, такой-сякой, хлеб у нас вырываешь?.."

-- Ну, айда! -- командует красноармеец, и две женщины с девочкой идут зарабатывать свой хлеб...

Темнеет...

Крупные капли разыгравшегося дождя хлопают о землю с мерным, надоедливым шумом. На мосту надо мной кто-то шлепает босыми ногами и поет довольно громко на мотив "яблочка":

Едет Ленин на свинье,

Троцкий на собаке.

Испугались коммунисты,

Думали -- казаки.

Подымаю воротник пальто, закуриваю "козью ножку" и с мучительной, острой болью думаю о России, о солнце, о задушенной семье, о моей изнасилованной, так рано поседевшей молодости.

Где-то хрипло свистит паровоз -- идет пассажирский поезд.

Станция Лазовая.

(Жизнь. Ревель, 1922. 28 августа. No 90)

Оставить комментарий Савин Иван (bmn@lib.ru) Год: 1922 Обновлено: 05/12/2013. 7k. Статистика. Рассказ: Проза Проза	Скачать FB2 Оценка: *7.003** Ваша оценка:
Аннотация: (рисунок с натуры)

Савин Иван Кусочек рая

Савин Иван
Кусочек рая