Санд Жорж
Полина. Роман Жоржа Занда ... Повести Английских Писателей ... Королевскіе Фанфароны, роман Поля Феваля....

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Полина. Романъ Жоржа Занда. Переводъ г. Строева. Санктпетербургъ. 1847. Въ тип. военно учебныхъ заведеній. Въ 16 ю д. л. 147 стр.
   Повести Англійскихъ Писателей. Переводъ Горкавенко. Четыре части. Санктпетербургъ. 1847 Въ тип. военно учебныхъ заведеній. Въ 16-ю д. л. Въ І-й -- 146, во II-й -- 162, въ III-й -- 166, въ IV--140 стр.
   Королевскіе Фанфароны, романъ Поля Феваля. Четыре части. Санктпетербургъ. 1847. Въ тип. военно-учебныхъ заведеній. Въ 16-ю д. л. Въ І-й -- 148, во II-й -- 138, въ III-й -- 130, въ IV-й -- 148 стр.
   Около года назадъ, г. Плюшаръ, видя возрастающую съ каждымъ днемъ въ русской публикѣ страсть къ чтенію такихъ романовъ, о которыхъ мы сейчасъ говорили, задумалъ издавать "Карманную Библіотеку". Счастливая мысль его увѣнчалась, какъ этого и должно было ожидать, полнымъ успѣхомъ. Привлеченные дешевизной изданія, читатели, составляющіе большинство публики, бросились на "Карманную Библіотеку" съ жадностью. Былъ объявленъ абонементъ на какое-то баснословное число томовъ. Въ настоящую минуту, всѣ обѣщанные томы изданы, и, сверхъ того, къ нѣкоторымъ романамъ приложены не дурныя литографіи, изображающія главныя сцены изъ этихъ романовъ. Такое улучшеніе ясно доказываетъ, что дѣло идетъ на ладъ, и что, слѣдовательно, и издатель и публика довольны. Цѣль г. Плюшара достигнута; онъ имѣлъ въ виду доставить извѣстному разряду публики, какъ говорятъ обыкновенно, легкое и занимательное чтеніе и исполнилъ свое предпріятіе добросовѣстно. Это не должно было стоить ему большаго труда, или большихъ издержекъ, потому-что не обязывало его ни слишкомъ-много думать надъ выборомъ сочиненій для переводовъ, ни издавать эти переводы слишкомъ-изящно.
   "Карманная Библіотека" наполнялась постоянно произведеніями тѣхъ ино странныхъ романистовъ, которые у насъ наиболѣе въ ходу, которые читаются публикой съ наибольшимъ любопытствомъ. Дебютировало изданіе г. Плюшара извѣстимъ Монте Кристо, составившимъ цѣлыхъ шестнадцать томовъ; за нимъ слѣдовали Мушкетеры Дюма; продолженіе "Мушкетеровъ", называющееся Двадцать Лѣтъ спустя, Асканіо, Марсельскій Охотникъ и Корсиканское Семейство, того же автора; потомъ, три романа Эжена Cto, изъ первой половины его литературной дѣятельности, до "Парижскихъ Тайнъ", т. е., когда еще въ немъ не было того, что составляетъ его единственное достоинство. Вотъ и все. Обѣщается еще романъ его, относящійся къ тому же періоду его дѣятельности: Мальтійскій Кавалеръ, да романъ Сулье: Недѣля въ Замкѣ. Изъ этого перечня можно видѣть, что искусство оставалось тутъ совершенно въ сторонѣ... Вѣдь изданіе назначено, какъ говорится, для толпы, для массы... а развѣ она что-нибудь смыслитъ въ искусствѣ? развѣ природа вложила въ нее зародыши эстетическаго чувства, которое бы нужно было стараться развивать? Толпа -- презрѣнная, это ужь давно извѣстно; ёе заклеймили этимъ названіемъ поэты, воспѣвающіе "гордое страданіе", которыхъ она не поняла, или отказалась и слушать, подъ тѣмъ предлогомъ, что у ней довольно и своего горя, и что ей некогда тратить время на такіе пустяки... Г. Плюшаръ, вѣроятно, подумалъ, что если произведенія художественныя попадутъ въ его изданіе, то ихъ постигнетъ та же участь, какъ и поэтовъ съ гордымъ страданіемъ. Жаль, однако, что г. Плюшару при этомъ не пришелъ на мысль вопросъ: кто покупаетъ романы Вальтера Скотта, которые издаются, кажется, довольно-изящно и стоютъ не дороже "Карманной Библіотеки"? Кто раскупаетъ переводы Шекспира? Конечно, переводчики Шекспира и Вальтера Скоі$а не имѣютъ въ виду одной спекуляцій; иначе они стали бы издавать Польку, Теорію волокитства, Умѣнье жить въ свѣтѣ, Средство не платить долговъ, и проч., но думали нѣсколько и о пользѣ предпринимаемыхъ ими изданій. Они знали, что масса, руководимая разумной критикой, начинаетъ выходить изъ потёмокъ, что ныньче не твердятъ уже: слѣпому нечего указывать на цвѣты, а стараются лечить слѣпаго, потому-что онъ, можетъ-быть, и не родился слѣпымъ, а ослѣпъ въ-слѣдствіе какихъ-нибудь обстоятельствъ... Впрочемъ, мы не въ правѣ ни отъ кого требовать, чтобъ онъ дѣлалъ то, а не другое: наше дѣло смотрѣть, какъ онъ исполняетъ то, за что взяться. А какъ издаетъ г. Плюшаръ свою "Карманную Библіотеку", мы уже сказали и готовы повторить: онъ издаетъ ее совершенно-добросовѣстно, даетъ своимъ читателямъ все, что входило въ программу его изданія, и даже большей. Намъ только не совсѣмъ нравится самая программа, а это другой вопросъ. Обратимся же теперь къ послѣднимъ выпускамъ "Карманной Библіотеки"!
   Встрѣтивъ на оберткѣ ихъ имена Жоржа Занда и Чарлза Диккенса, мы было-обрадовались, но радость наша была вскорѣ остановлена двумя обстоятельствами. Во-первыхъ, остальныя четыре книжки заключаютъ въ себѣ романъ Поля Феваля Королевскіе Фанфароны; во-вторыхъ, эти произведенія Занда и Диккенса нѣсколько разъ являлись въ періодическихъ изданіяхъ, и потому здѣсь помѣщены какъ-бы случайно: издатель какъ-будто и не имѣлъ намѣренія переводить ихъ, но пріобрѣлъ отъ переводчиковъ, которымъ хотѣлось пустить ихъ въ ходъ во второй разъ. Однакоже, какъ бы то ни было, Полина и Ночь на Рождество, хотя и давно извѣстны, но могутъ быть съ наслажденіемъ прочтены снова, и все-таки интереснѣе самаго свѣжаго романа инаго французскаго борзописца. Чѣмъ ближе вчитываешься въ художественное созданіе, тѣмъ болѣе находишь въ немъ красотъ, которыя съ перваго раза не бросятся въ глаза, точно такъ же, какъ вы не откроете вдругъ всѣхъ живописныхъ мѣстъ въ какомъ нибудь большомъ саду или лѣсу.-- Прежде всего поговоримъ о "Полинѣ".
   У насъ довольно-часто говорили печатію о Жоржѣ Зандѣ, но всегда мимоходомъ; никто не рѣшался еще посвятить ей особенной критической статьи. Впрочемъ и во Франціи она ждетъ еще себѣ критика, который бы подробно и безпристрастно анализировалъ этотъ рядъ созданій, отразившихъ въ себѣ нашъ вѣкъ со всѣми его сомнѣніями и надеждами, съ темной и ясной стороной его. Самая дѣльная статья о Жоржѣ Зандѣ, которую намъ только удалось встрѣтить -- напечатана въ Revue Indépendante, за 1844-й годъ; но въ ней разсматриваются только философскія тенденціи автора "Ораса" и "Лукреціи Флоріани", различныя фазы, черезъ которыя перешли ея убѣжденія -- словомъ, развитіе ея духа; но совершенно упущены изъ вида эстетическія достоинства ея романовъ. Нѣкоторые изъ нихъ вовсе оставлены безъ вниманія, и едва-ли не лучшіе. Видно, что авторъ статьи не слишкомъто цѣнитъ художественную идею, воплощенную въ живые, дѣйствительные образы, и предпочитаетъ лирическія исповѣди Спиридіона и Леліи объективной художественности Андре и Ораса, Индіаны и МопрА. Онъ называетъ эти созданія Жоржа Занда -- не болѣе, какъ легкими очерками, эскизами, и упоминаетъ о нихъ вскользь, мимоходомъ... Грубая ошибка! Если Лелія и Спиридіонъ останутся въ будущемъ, какъ историческое свидѣтельство, какъ біографія нашего вѣка, то Валентина и Мопра, имѣющія болѣе-общій характеръ, представляющій не физіологію человѣка минутной дѣйствительности, но просто человѣка, -- не умрутъ и подавно.
   Самыя мелкія движенія души, самые сокровенные изгибы сердца, незамѣтные для обыкновеннаго таланта, являются обнаруженными въ романахъ Жоржа Занда; чтобы увѣриться, до какой степени сердцевѣдѣнія достигла она, довольно прочесть одного "Ораса". Вы невольно ужасаетесь этого страшнаго анализа человѣческой натуры, которая никогда еще не являлась передъ вами въ такой наготѣ; вы тѣмъ болѣе изумлены, что этотъ анатомическій ножъ находится въ рукахъ женщины! Но два рода лицъ являются постоянно въ произведеніяхъ Жоржа Занда: одни, подобно Орасу, выхвачены изъ дѣйствительности: это человѣкъ такой, какимъ мы на каждомъ шагу встрѣчаемъ его въ жизни; другіе, подобные Массачіо, Пьеру Гюгнену -- идеалы, воплощенные принципы: такими желалъ бы авторъ видѣть людей. Эти два типа обыкновенно сталкиваются въ романахъ Жоржа Ванда; одинъ выставляется какъ-бы въ параллель другому. Въ "Индіанѣ" -- это Рзльфъ и Рамьеръ, въ "Ораеѣ" -- Орасъ и Массачіо, въ "Консюэло" -- Альбертъ и Анзолетто, Корина и Консюэло; въ "Жаннѣ" -- Артюръ и Марсилья. Главнымъ двигателемъ во всѣхъ этихъ созданіяхъ, какъ и въ жизни, является любовь, любовь въ ея безконечныхъ проявленіяхъ. Всѣ романы Жоржа Занда, вмѣстѣ взятые, могли бы назваться ["исторіей любви". Какъ жизнь безъ любви мертва и не можетъ назваться жизнью, такъ и романъ -- отраженіе ея -- не можетъ существовать безъ любви. Романъ -- это эпопея души. Потомкамъ-Агамемнона, улисса и Ахилла нужны были битвы боговъ и героевъ; наслѣдникамъ рыцарей, закованныхъ въ желѣзо -- чудесные удары меча роландова; намъ, сынамъ христіанства и философіи -- борьба съ внѣшнимъ міромъ и самими-собою. Съ водворенія христіанства и философіи любовь играетъ въ романѣ ту же роль, какую война играла въ эпосѣ. Любовь, неизвѣстная въ "Иліадѣ", входящая эпизодомъ въ "Энеиду", дѣлается основаніемъ рыцарскихъ романовъ; поэзія, воспѣвающая ее, занимаетъ первое мѣсто между всѣми другими родами; во имя ея совершаются благороднѣйшіе подвиги, даются лучшіе удары копья. И однакоже любовь не имѣла серьёзнаго характера въ средніе вѣка; если исключить нѣсколько ужасныхъ драмъ, то можно положительно сказать, что могущество страсти не было знакомо, и идеальная чистота ея не была понята. Она смягчила только наружныя формы, вылощила нравы германскихъ бароновъ, но не проникла въ души. Слово "любовь" было повсюду, самой любви не было нигдѣ; и идеалъ рыцарства привелъ къ разврату временъ регентства... Но боги не умираютъ. Руссо, въ уединеніи Эрмитажа, воздвигаетъ этотъ алтарь, "на которомъ была обожаема Юлія" (cet autel où fut adorée Julie) -- и съ этого дня была понята истинная, могучая любовь! Съ Руссо она перестаетъ быть шуткой, игрой, волокитствомъ: она дѣлается общественнымъ фактомъ, требующимъ себѣ мѣста. Идеалъ среднихъ вѣковъ является снова, но не какъ связь между рыцаремъ и его дамой -- поддѣльными типами, которые должны были породить ложныя отношенія, но какъ основаніе отношеній между мужчиной и женщиной. Мужчина -- первый оживилъ это пламя. еще неугасшее, но охладѣвшее. Понятно, какъ нуженъ былъ въ этомъ вопросѣ любви голосъ женщины, онъ долго заставлялъ ждать себя. Въ восьмнадцатомъ вѣкѣ одинъ Руссо былъ писателемъ чувства; даже г-жа Сталь, полная аналитическаго, положительнаго ума своего времени, у которой голова преобладала надъ сердцемъ, не могла быть преемницей Жанъ-Жака; и въ романѣ вы не найдете ему преемника. Отъ Руссб до Жоржа Занда -- только одна генерація!
   Итакъ, любовь -- вотъ слово, которое можно поставить эпиграфомъ къ созданіямъ Жоржа Занда,-- любовь, о которой г-жа Сталь сказала: "Я не знала для любви ни обѣщаній, ни обезпеченій. Только Божество можетъ возродить цвѣтокъ, погибшій отъ вѣтра". Эта любовь была идеаломъ Жоржа Занда въ первую эпоху ея литературной дѣятельности. Со всѣмъ жаромъ и энтузіазмомъ молодости провозглашаетъ она права и могущество страсти, и протестуетъ противъ обычая, слишкомъ-часто непризнающаго ихъ. Эта любовь является то глубокою, преданною, терпѣливою -- въ Ральфѣ, то страстною и френетическою въ Бенедиктѣ. Поэтъ бросается въ борьбу съ упоеніемъ; онъ еще не умѣетъ подчиняться фактамъ, дѣйствительности, не переставая искать того, что должно быть... Но скоро долженъ совершиться переворотъ: Жоржъ-Зандъ начинаетъ сознавать, что должно любить и провозглашать истину безъ гнѣва, съ спокойствіемъ надежды, и отъ вѣковъ ждать осуществленія своихъ стремленій... И вотъ она уже называетъ себя "однимъ изъ тѣхъ пяти или шести созданій, которыя рождены, чтобъ любить истину, и не могутъ заставить другихъ полюбить ее". Она поняла свою исключительную участь -- поняла, что нельзя привести всѣхъ людей къ обожанію одного божества; она видитъ ясно эту борьбу настоящаго съ будущимъ, ложнаго съ истиннымъ, несовершеннаго и неполнаго съ вѣчно-прекраснымъ и гармоническимъ. Энергія уменьшается, потому-что вѣра въ немедленный успѣхъ исчезаетъ. Идолъ ея -- уже не отъ міра сего. Жакъ сосредоточивается въ себѣ; онъ принимаетъ общество, но не подчинится ему, и лучше хочетъ умереть гордо и одиноко, чѣмъ "рѣшиться на тысячу маленькихъ подлостей, которыми покупается спокойствіе въ этой жизни". Героизмъ Деція, перенесенный въ нѣдра семейства -- героизмъ, который не покажется несбыточнымъ тому, кто чувствуетъ себя способнымъ любить. Но хотя въ этомъ самопожертвованіи Жака еще много горечи, тѣмъ не менѣе въ умѣ автора становится значительно-спокойнѣе... Наступаетъ второй періодъ ея дѣятельности, періодъ философскаго созерцанія. Форма отношеній въ семействѣ заставляетъ ее бросить взглядъ на форму отношеній въ гражданской жизни; любовь къ отдѣльному человѣку развивается до любви къ человѣчеству, Г-жа Сталь сказала въ молодости: "Любовь можетъ иногда дать всѣ добродѣтели, предписываемыя моралью и религіей". Жоржъ Зандъ, въ горячей искренности своихъ надеждъ, думала, что слово иногда должно замѣнить здѣсь словомъ всегда. Это было заблужденіе, и она поняла его вскорѣ: она увидѣла, что бракъ, семейство, находятся въ связи съ общественной организаціей, съ религіей, и перемѣнила символъ -- но не идеалъ. Идеалъ даже не преобразился -- онъ только сталъ шире. Между этими двумя эпохами лежала пропасть сомнѣнія и отчаянія, которую поэтъ долженъ былъ перейдти, чтобъ достичь спокойной вѣры въ грядущее... Это скорбное состояніе духа, блуждающаго между вѣрованіемъ угасающимъ и вѣрованіемъ раждающимся, выразилось въ страшныхъ вопляхъ Леліи. Здѣсь предстало въ наготѣ своей это окровавленное сердце, предметъ ужаса и сожалѣнія" (se mettait à nu ce coeur tout saignant, objet d'horreur et de pitié)...
   Нѣсколько разъ, и весьма-основательно, было замѣчено критикою, что художественное достоинство романовъ Жоржа Занда уменьшается по мѣрѣ преобладанія въ нихъ философскихъ тенденцій. Истиннымъ художникомъ является Жоржъ Зандъ въ тѣхъ изъ своихъ произведеній, которыя писались ею въ спокойно-созерцательномъ состояніи духа, во время отдыха ея отъ сильныхъ внутреннихъ потрясеній, отъ борьбы ума съ самимъ-собою. Отнюдь не должно заключать изъ этого, чтобъ остальныя произведенія ея были безжизненны и походили на декламаторство, или сухіе трактаты, напротивъ, въ каждомъ найдете вы непремѣнно художественныя частности, и не удовлетворитъ васъ, можетъ-быть, только все цѣлое. Мы уже говорили, что идеалы и дѣйствительные образы сталкиваются у ней въ романахъ, и изображеніе этихъ живыхъ существъ составляетъ, по нашему мнѣнію, художественную сторону ея произведеній, ибо чѣмъ же измѣряется художественность созданія лица, какъ не истиною его, какъ не вѣрностью его дѣйствительности? Само-собою разумѣется, что оно все-таки должно быть "возведено въ перлъ созданія, обобщено, сдѣлано типомъ... Орасъ возбуждалъ въ васъ всегда больше симпатіи, чѣмъ Массачіо, чѣмъ Гюгнегъ, которымъ вы только удивлялись, на которыхъ смотрѣли съ уваженіемъ; Изель вы не полюбите такъ сильно, какъ маркизу... Консюэло, какъ Лукрецію Флоріани. Романъ, носящій это послѣднее имя, чуждый всего недѣйствительнаго, всякой идеализаціи, есть, по нашему мнѣнію, рѣшительно лучшее произведеніе Жоржа Занда... "Андре", "Теверино", "Мопра", "Мозаисты", "Леоне-Леони", "Полина", "Маркиза", "Метелла" и "Лавинія", Орасъ", "Валентина" и, можетъ-быть, нѣкоторые другіе -- также, по нашему мнѣнію, перлы таланта Жоржа Занда и приближаются болѣе или менѣе къ "Лукреціи Флоріани", гдѣ Жоржъ Зандъ разсказываетъ исторію сердца безъ примѣси политическихъ и соціальныхъ отступленій (которыя какъ ни энергически бываютъ написаны, все-таки вредятъ созданію), гдѣ передаетъ она одну изъ тысячи вседневныхъ драмъ, въ которыя намъ и не приходитъ на умъ попристальнѣе вглядѣться (или, можетъ-быть, и приходитъ, да мы боимся вглядѣться въ нихъ), гдѣ, говоримъ мы, Жоржъ Зандъ выше всякой похвалы, и если у ней могутъ найдтись соперники, то по-крайней-мѣрѣ никто не превосходилъ ея. Шекспиръ, Вальтеръ Скоттъ, Гёте, аббатъ Прево, великіе знатоки сердца человѣческаго, не отказались бы отъ характеровъ, созданныхъ Зандомъ. Полина принадлежитъ также къ чисто-объективнымъ, художественнымъ повѣстямъ ея. Это простая біографія бѣдной дѣвочки, случайно попавшей въ сферу, для которой она не была создана, и падающая жертвою самолюбія, оскорбляемаго на каждомъ шагу въ этомъ обществѣ, гдѣ царствуетъ такая разрозненность интересовъ. Довольно попасть на колею, къ которой мы не имѣемъ призванія, или къ которой предшествующія обстоятельства не приготовили насъ, чтобъ благороднѣйшее свойство человѣка -- его самолюбіе -- превратилось въ мелочную подозрительность; иногда это превращеніе происходитъ просто въ-слѣдствіе не вполнѣ еще сознаннаго человѣкомъ назначенія своего въ обществѣ, сомнѣнія въ самомъ-себѣ, въ своихъ силахъ. Бѣдному кажется, что безсиліе его понято всѣми, и что каждый старается унизить его, выказывая свои собственныя силы; что каждый изъ тщеславія желаетъ его гибели, его паденія, потому-что паденіе другаго человѣка, идущаго съ нами по одной дорогѣ, блистательно выказываетъ нашу твердость. Людей самолюбивыхъ и подозрительныхъ обыкновенно презираютъ; объ нихъ отзываются оскорбительно; но никто не вздумаетъ анализировать ихъ недостатка, дойдти до его источниковъ; всѣ обвиняютъ этихъ людей въ отсутствіи въ нихъ простоты, уступчивости, и никто изъ насъ, называющихъ себя любящими и гуманитарными, не рѣшится, видя такое свойство ближняго, сдѣлать ему хоть малѣйшую уступку съ своей стороны! Въ-самомъ-дѣлѣ, онъ долженъ сносить отъ насъ все, что терзаетъ его больную натуру; а мы, люди здоровые, не намѣрены насиловать свою, чтобъ ему было спокойнѣе. Онъ можетъ отстать отъ насъ и жить, пожалуй, какъ Робинсонъ Крузе, на необитаемомъ островѣ... Не-уже-ли это любовь? не-уже-ли это гуманитарность?
   Одинъ французскій критикъ замѣчаетъ, что "Полина" возбуждаетъ менѣе сочувствія, чѣмъ прочія женщины Занда. По нашему мнѣнію, это вовсе несправедливо.Существо заблуждающееся не можетъ не возбуждать сожалѣнія; его обвинятъ только люди безукоризненнаго характера, которые сами не заблуждались-а такихъ, право, немного, хотя и не каждый сознается въ своихъ заблужденіяхъ. Человѣкъ же съ сердцемъ и испытавшій страданіе, не только будетъ сожалѣть о нихъ, но и полюбитъ ихъ.
   Пока Полина жила съ своей слѣпой матерью въ бѣдномъ городишкѣ, она была добродѣтельна, хотя и безсознательно; но едва явилась въ свѣтъ, какъ онъ погубилъ ее...Послушайте мораль, которою оканчиваетъ Жоржъ Зандъ разсказъ свой. "Есть добродѣтели, зависящія отъ отрицательныхъ способностей; тѣмъ не менѣе слѣдуетъ уважать ихъ. Не сама роза создала себя; ея запахъ тѣмъ не менѣе пріятенъ, хотя она испускаетъ его безъ сознанія; но не должно много удивляться, что великія семейныя добродѣтели скоро уничтожаются на сценѣ, для которой онѣ не созданы".
   Повѣсти англійскихъ писателей заключаютъ въ себѣ одну изъ прекраснѣйшихъ повѣстей Диккенса "Ночь на Рождество", отличающуюся глубоко-человѣчественной идеей. Диккенсъ выставляетъ здѣсь во всей наготѣ страшную картину человѣка, который никогда ничего не любилъ, кромѣ золота, и съ отвращеніемъ глядѣлъ на муки своихъ братьевъ, умиравшихъ съ голоду. Рядомъ съ яркими картинами порока, встрѣчаются здѣсь сцены, дышащія какимъ-то успокоительнымъ чувствомъ, согрѣтыя теплою любовью. Повѣсти приданъ фантастическій колоритъ. Жаль только, что Диккенсъ всегда хочетъ сдѣлать всѣхъ своихъ лицъ во что бы то ни стало совершенно счастливыми. Здѣсь скупецъ Марлей исправляется, пораженный страшнымъ сномъ, который ему привидѣлся, и въ которомъ, какъ въ мрачной фантасмагоріи, смѣняются всѣ фазы его жизни. Въ-слѣдствіе такого раскаянія. онъ дѣлаетъ счастливыми всѣхъ, кого притѣснялъ прежде. Многія сцены въ этой повѣсти изображены рукою геніальнаго художника. Горячее, искреннее сочувствіе къ бѣдному классу составляетъ также одно изъ главныхъ достоинствъ ея. Остальныя повѣстцы -- совершенно-незначительны, не исключая и повѣсти покойнаго Гука, одного изъ даровитыхъ англійскихъ писателей. Это не болѣе, какъ легкіе Физіологическіе очерки, анекдотцы, и притомъ давно извѣстные.
   Что же касается до Фанфароновъ г. Феваля, то мы не считаемъ нужнымъ распространяться объ этомъ романѣ тѣмъ болѣе, что статья наша и безъ того длинна.
   Переводы гг. Строева и Горкавенко очень-недурны.

"Отечественныя Записки", No 9, 1847

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru