Сала Джордж Огастес Генри
Газовый свет и дневной свет

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Лондонские сцены.
    Текст издания: "Отечественные Записки", No 1, 1869.

ГАЗОВЫЙ СВѢТЪ И ДНЕВНОЙ СВѢТЪ.

Лондонскія сцены.

Джорджа Саля.

I.

ВИСЕЛЬНАЯ УЛИЦА.

  
   "Ghetto" назначенъ для жительства евреевъ, "Фаналъ" для греческихъ купцовъ, "Cannebière" для марсельскихъ лодочниковъ, "Montagne Sainte Geneviève" для ветошниковъ, улица "Holywell" назначается для продавцевъ стараго платья, "Чэнсери-Лэвъ" для адвокатовъ, "Пятая аллея" для высшихъ классовъ, а Висѣльная Улица -- для воровъ. Они живутъ тамъ, когда бываютъ въ городѣ.
   Конечно, это безобразное названіе для улицы, и еще безобразнѣе то обстоятельство, что улица должна быть вертепомъ воровъ; но -- это существуетъ на самомъ дѣлѣ, хотя бы и подъ небольшимъ покрываломъ воображаемой живописности, чтобъ ни чьи нѣжный чувства не оскорблялись. Висѣльная улица и воры, воры и Висѣльная улица -- существуютъ столь же открыто и гласно, какъ полуденное солнце.
   Висѣльная улица находится только въ пяти минутахъ разстоянія отъ конторы "Household Words". Она расположена въ предѣлахъ вѣдѣнія полицейской караульни и полицейскихъ судовъ Боу-Стрита,-- въ границахъ обычныхъ прогулокъ богачей съ улицы Страндъ, гдѣ стоятъ и банкирскіе дома, и церкви, и Экзетеръ-Голлъ. Она недалеко отъ единственнаго, оставшагося у насъ національнаго театра, гдѣ слуги королевы, какъ должно предполагать, каждую ночь представляютъ вѣрное изображеніе дѣйствительности. "Veluti in speculum" можно, впрочемъ, написать съ большею основательностью надъ входомъ въ улицу висѣльниковъ, чѣмъ надъ авансценою театра; потому что порокъ и его картины можно видѣть здѣсь во всякій часъ дня и ночи: зрѣлище поучительное. Висѣльная улица смежна съ той мѣстностью, гдѣ юристы имѣютъ свои камеры, и гдѣ засѣдаютъ "суды справедливости". Адвокатъ изъ Линкольнсъ-Иннъ можетъ доѣхать до Висѣльной улицы въ какія-нибудь десять минутъ и увидать, какое прекрасное дѣльце выкраивается тамъ для центральнаго уголовнаго суда, а обитатель Висѣльной улицы, если ему лѣнь воровать въ этотъ день,-- можетъ сходить въ Линкольнсъ-Иннъ, гдѣ увидитъ лорда великаго канцлера, который засѣдаетъ въ судѣ и говоритъ, что ему нужно время для разсмотрѣнія того маленькаго дѣла, которое уже разыгрывается не многимъ менѣе 17-ти лѣтъ: это тоже зрѣлище поучительное. Сама королева, много разъ въ теченіе сезона, когда ей вздумается послушать пѣніе артистовъ королевской итальянской оперы, бываетъ на разстояніи выстрѣла изъ лука отъ Висѣльной улицы. Концы наглазниковъ ея сытыхъ, прекрасныхъ лошадей съ атласистой кожей бываютъ видны съ улицы висѣльниковъ; оборванные молодые воры сбѣгаются оттуда посмотрѣть на ея карету съ гербами; и еслибы одинъ изъ нарядныхъ лакеевъ,-- въ сюртукахъ, обшитыхъ галунами, въ большихъ, трехъ-угольныхъ шляпахъ и въ золотыхъ подвязкахъ -- рискнулъ получить нѣсколько брызговъ грязи на шелковые чулки, или немного луку на напудренную голову, или нанести кратковременное насиліе своему утонченному обонянію, то онъ съ большей пользой для себя провелъ бы свободные четверть часа въ улицѣ висѣльниковъ: провелъ бы, безъ всякаго сомнѣнія, лучше, чѣмъ онъ проведетъ ихъ, услаждаясь пивомъ въ трактирѣ на Боу-Стритѣ. Онъ увидѣлъ бы здѣсь многое. Онъ, вѣроятно, былъ бы освобожденъ отъ палки съ золотымъ набалдашникомъ, а также и отъ платка, и отъ галунныхъ снурковъ, и отъ пуговицъ съ короной; по возвращеніи домой, онъ могъ бы разсказать сержанту, или пажу-тѣлохранителю, или придворному чистильщику сапоговъ, или джентльмену-конюху о тѣхъ интересныхъ мѣстахъ, которые онъ посѣтилъ. Можетъ случиться, что объ этомъ услышалъ бы и лордъ великій камергеръ. Наконецъ, это, можетъ, дошло бы до ушей ея величества. Не въ первый ли разъ, хотѣлъ бы я знать? Извѣстно ли что-нибудь объ улицѣ Висѣльниковъ и ея отчаянномъ населеніи въ дворцовомъ Пимлико? Быть можетъ; вѣдь у самого этого дворца находятся другія улицы, полныя вертеповъ, и вертепы, полные воровъ. Надувательная улица, Цѣпной рядъ, Дартмурская терраса и Большая Отпускная улица, находятся около улицы Викторіи въ Вестминстерѣ; изъ верхнихъ оконъ Бокингемскаго дворца можно любоваться всѣми излучинами этихъ любопытныхъ мѣстностей.
   Я додумался до того, что воръ долженъ гдѣ-нибудь жить. Онъ человѣкъ, какъ и всѣ мы. Его голова также обладаетъ и черепомъ, и лобною костью, и можжечкомъ, и затылкомъ, хотя она и покрыта мѣховою шапкою и украшена Ньюгетскими наушниками -- вмѣсто бархатной шляпы съ жемчугомъ и листьями земляники. Воръ,-- оборванный, порочный, развратный, покинутый, отчаянный бродяга; но у него есть и сердце, и печень, и легкія: онъ чувствуетъ жаръ лѣтняго солнца и зимній морозъ. Если вы его раните,-- изъ него закаплетъ кровь; если ударите -- онъ будетъ кричать, если повѣсите -- онъ задохнется, если пощекочете -- онъ засмѣется. Для него потребны покой, пища, кровъ; я не говорю, что онъ ихъ заслуживаетъ, но онъ долженъ ихъ имѣть, какъ и самый лучшій гражданинъ, платящій подати. Свирѣпость, безчестіе -- состояніе ненормальное. Левъ не можетъ всегда ревѣть, медвѣдь не можетъ всегда мять въ лапахъ добычу, и если вы только не желаете сдѣлать изъ каждаго вора caput luminum и пристрѣлить его на мѣстѣ, гдѣ встрѣтите, то сами признаете, что онъ долженъ все-таки имѣть вертепъ, нору или уголъ, свой кусокъ говядины или дикой козы. Онъ человѣкъ, и имѣетъ стадныя наклонности; отсюда произошла и улица Висѣльниковъ. Если вы оставите свободную нору, лисицы придутъ и поселятся въ ней; если вы допускаете накопляться кучѣ сору, то навѣрное въ ней заведутся мыши и насѣкомыя; если вы не будете прикасаться метлой къ угламъ вашего потолка, пауки возведутъ тамъ свои постройки; если вы не станете чистить водосточныя труби, крысы будутъ въ нихъ праздновать въ свою волю; и если вы довольны присутствіемъ гнили и грязи въ сердцѣ "несравненнаго" города, если вы можете терпѣть на краю своей королевской мантіи грязную бахрому; если ваши законы говорятъ: грязь, ты составляешь учрежденіе! Отребіе человѣчества, общество тебя призвало! Невѣжество, ты вашъ братъ! если вы учреждаете и поддерживаете, и украшаете воровскую кухню съ такою же заботливостью и предосторожностью, какъ будто бы это была дипломатическая миссія въ имперію ашантіевъ или какое-нибудь привиллегированное мѣсто, или коммиссіонерство для помощи бѣднымъ, отчего же ворамъ не придти и не жить тутъ? Что представляетъ большій соблазнъ -- существованіе самаго дома, зараженнаго гадами, или беззаботность прислуги, которая допустила послѣднихъ накопиться тамъ? Улица Висѣльниковъ, безъ сомнѣній -- соблазнъ; существованіе ея -- величайшій стыдъ; но самое существованіе ея на половину не такъ соблазнительно и постыдно какъ постыдно то, что правительственныя лица, обитающія въ Армидиномъ саду, допускаютъ выростать этой дикой травѣ; что они, зѣвая, соорудили вспомогательныя дома для развитія преступленій и невѣжества, и устроили оранжерею въ каждой тюрьмѣ и теплицу въ каждой Висѣльной улицѣ. Конечно, они могутъ сказать, что не ихъ дѣло вмѣшиваться: одни изъ нихъ, однакожь, вмѣшиваются, чтобъ затруднить дѣло національнаго воспитанія; другіе вмѣшиваются, чтобъ создавать балованныхъ лицемѣровъ въ роскошныхъ тюрьмахъ.
   Я замѣчалъ, что главный доводъ полиціи предъ судебною властью, когда дѣло идетъ о закрытіи грошоваго театра или убогаго танцовальнаго или концертнаго зала, или винной лавочки, состоитъ въ томъ, что мѣсто это служитъ притономъ ворамъ и самымъ вреднымъ личностямъ. Но, добрѣйшіе господа суперинтенденты и инспекторы, проницательные и практическіе люди, куда же идти ворамъ? Что они будутъ дѣлать въ поздніе часы? Развѣ Кларендонъ для нихъ открытъ? Раавѣ они встрѣтятъ хорошій пріемъ въ священной Гармоніи? Развѣ ихъ имена вписаны въ списокъ посѣтителей домашнихъ обѣдовъ у Гаррика или Карльтона? Нѣтъ, вы не захотите видѣть никого изъ нихъ даже въ своихъ тюрьмахъ или понтонахъ, но выталкиваете вонъ съ билетами на свободный пропускъ немедленно послѣ того, какъ они обманули капеллана притворнымъ раскаяніемъ, или, какъ только вы успѣли пробарабанить надъ ними всю свою азбуку исправительныхъ мѣръ.
   Куда же они войдутъ? Куда они могутъ идти? "Куда!" отзываются, какъ эхо, 656 дремлющихъ въ Армидиномъ саду личностей, пробуждаясь отъ внезапнаго страха. "Какое, однакожь, ужасное мѣсто эта улица висѣльниковъ! Право, мы когда-нибудь соберемся провести билль объ ея уничтоженіи; но между тѣмъ, никогда,-- нѣтъ, никогда,-- не допустимъ и мысли, чтобъ двинуть пальцемъ для искорененія воровъ или воровства, чтобъ ступить хота на шагъ улицы для истребленія того плодовитаго сѣмени, изъ котораго рождается преступленіе,-- сѣмени, которое разносится и выставляется на показъ столь же открыто, какъ рододендроны или ранункулы въ маленькихъ черныхъ бумажныхъ сумочкахъ на Ковентгарденскомъ рынкѣ; это сѣмя мы, закрывъ глаза и въ полуснѣ настаивая на охраненіи зла, продолжаемъ разбрасывать по полямъ щедрою рукою; мы потратили милліоны на паровые плуги карательныхъ законовъ, и на патентованныя молотильныя машины тюремной дисциплины, и на усовершенствованные бороны законодательства, и на принудительное осушеніе, и на уголовные способы удобреній,-- все это для того, чтобъ успѣшнѣе выростить прекрасную жатву висѣльниковъ.
   Зачѣмъ о, джентльмены! солить негодный огурецъ, подкладывать къ нему масло и перецъ, когда надо просто выкинуть за окно сѣмена? Повѣсьте хоть завтра же всѣхъ воровъ въ Висѣльной улицѣ, и чрезъ недѣлю мѣсто ихъ будетъ уже занято новыми ворами.
   Мѣсто создано ворами, а не воры мѣстомъ. Кто вздумаетъ теперь строить новую тюрьму Флитъ, когда личное задержаніе отмѣнено? Развѣ не заложена теперь кирпичомъ государственная тюрьма "измѣнниковъ-посягателей", когда самыхъ приговоровъ о гражданской смерти не существуетъ болѣе? Развѣ великолѣпная карета лорда-мэра не будетъ сложена и продана для обращенія въ мусоръ, чрезъ мѣсяцъ послѣ уничтоженія самой должности лорда-мэра? Въ такой мѣстности, какъ Висѣльная улица, вовсе не было бы надобности, еслибъ не существовало воровъ, которымъ надобно жить въ ней; и пока образуются рекруты для воровской бригады, казармы Висѣльной улицы будутъ открыты, и система ея заселенія будетъ процвѣтать.
   Близь скуднаго рынка, наполненнаго порченными растительными продуктами, окруженнаго питейными домами, виднѣется узкая, скользкая, дурно-вымощенная, вонючая, отвратительная на видъ улица; въ домахъ ея находится множество тряпичныхъ магазиновъ, лохмотныхъ лавочекъ, лавочекъ, гдѣ продается жареная рыба; дома съ отвратительными, лишенными дверей крыльцами, ведущими на черныя, гнилыя лѣстницы, или на грязные задніе дворы, гдѣ гнѣздится развратъ, и обитаетъ лихорадка, подобно дворовой собакѣ въ пыльныхъ закоулкахъ; окна въ этихъ домахъ разбиты, большая часть ихъ открыта, какъ бы показывая отчаянную рѣшимость со стороны несчастныхъ жильцовъ схватить, наконецъ, какую-нибудь случайно-урвавшуюся полоску чистаго свѣта и воздуха: это Висѣльная улица. Кто изъ мужчинъ, кромѣ воровъ,-- какія женщины, кромѣ самихъ горемычныхъ,-- закабаленныхъ въ услуженіе, но любящихъ своихъ грубыхъ супруговъ,-- живутъ здѣсь? Стоило бы показать Висѣльную улицу тѣмъ молодымъ лэди и джентльменамъ, которые представляютъ себѣ новѣйшихъ воровъ кутилами, носящими драгоцѣнности, пышно разодѣтыми, содержащими кабріолеты и серали, и если спросить зоркаго суперинтендента Х. и практическаго инспектора Z., гдѣ водятся подобные, надменные представители воровства? Если опытные чиновники не захотятъ притворяться, то они засмѣются вамъ въ глаза, и скажутъ,что теперь вовсе нѣтъ подобныхъ представителей. Конечно, есть воры хорошо одѣтые, есть воры грандіозныхъ размѣровъ, хорошо образованные, свѣтскіе люди,-- люди разсудительные, осторожные, живущіе въ роскоши,-- по одиночкѣ, по два и потри. Но воръ, взятый, какъ родовое понятіе, бываетъ невѣжественный, грубый, скотскій, безхитростный, расточительный, несмотря на все свое воровское искусство. Онъ всегда прячетъ голову въ песокъ, подобно глупому страусу; послѣ большаго грабежа, онъ старается укрыться тамъ, гдѣ это невозможно, въ Висѣльной улицѣ, и, конечно, сейчасъ же попадаетъ въ лапы проницательному X. или практическому Z. Воръ бываетъ до послѣдней степени неосмотрителенъ. Его чистые заработки безконечно малы по отношенію къ громадности его воровства. Лавки воровскихъ вещей и объѣдковъ дисконтируютъ его векселя. Онъ насыщается требухой и общипанными кусками мяса. Онъ пьетъ настоенное опіумомъ пиво и джинъ съ терпентиномъ. Онъ платитъ пятьсотъ процентовъ лишка за квартиру, одежду и пищу. Его грабятъ свои же товарищи, потому что и между ворами не всегда соблюдается честность. Воръ столь же часто бываетъ вынужденъ воровать для насущнаго хлѣба, какъ и для добыванія средствъ удовлетворять своимъ развратнымъ наклонностямъ. Нѣтъ занятія тяжелѣе воровства. Приходится цѣлые часы терпѣливо наблюдать, ждать, ходить взадъ и впередъ, обращаться въ бѣгство, прятаться, подвергаться опасности, утомляться до изнеможенія, и за это, нерѣдко, получать въ итогѣ прибыли только три полпени. Нервы вора всегда напряжены въ высшей степени; у него нѣтъ праздниковъ; онъ всегда бѣгаетъ отъ кого-нибудь, всегда кого-нибудь ищетъ, или его самого ищутъ. Воръ похожъ на одержимаго смертельною болѣзнью, на человѣка, который, страдая болѣзнью сердца, знаетъ, что онъ вдругъ зашатается и упадетъ; воръ также знаетъ, что ему угрожаетъ сильный аневризмъ, что апоплексія ареста должна поразить его; онъ не знаетъ только когда. Напиваясь пьянымъ, онъ забываетъ иногда объ этомъ неотступномъ призракѣ; но онъ увѣренъ, что когда-нибудь этотъ призракъ явится,-- призракъ въ глянцовитой шляпѣ, съ числомъ и буквой на воротникѣ и съ ручными кандалами въ карманѣ.
   Я не буду описывать пространно Висѣльную улицу, я совѣтую всякому заглянуть туда самому, и собственными глазами увидать камни, дождевыя канавы, лохмотья, вывѣшенныя подобно знаменамъ, и несчастныхъ, блѣднолицыхъ обитателей: у нѣкоторыхъ мужчинъ лица опухли отъ водки, у женщинъ -- отъ ушибовъ, а у иныхъ мужчинъ и женщинъ -- отъ того и другого. Днемъ довольно безопасно ходить по Висѣльной улицѣ, то-есть вы достаточно ограждены отъ личнаго насилія. Конечно, если вы хорошо одѣты, то будете ограблены; но ночью вамъ лучше вовсе избѣгать этихъ мѣстъ, хоть полисмены и ходятъ тутъ дозоромъ, а экипажи мѣщанства и аристократовъ, покровительствующихъ театрамъ, иногда стоятъ у верхняго конца улицы. Въ теченіе послѣднихъ 12-ти лѣтъ, я ознакомился съ этимъ Тартаромъ; и хотя я спеціально путешествую по различнымъ городамъ и посѣтилъ, съ коварными умыслами, самые жалкіе притоны полдюжины европейскихъ столицъ, но никогда не обращалъ большаго вниманія на Висѣльную улицу. Я зналъ, что это притонъ воровъ, смотрѣлъ съ любопытствомъ на ея невзрачныхъ, съ бычачьей шеей, толстогубыхъ обитателей, и застегивалъ плотнѣе карманы своего пальто, когда долженъ былъ чрезъ нее проходить. Впослѣдствіи, однакожь, мнѣ пришлось ближе познакомиться съ любопытной улицей, и интересно то, что мое болѣе близкое знакомство съ этимъ притономъ разврата произошло по поводу изящныхъ искусствъ.
   Мой другъ Паундбрёшъ, знаменитый, но непризнанный артистъ, тотъ, который рисуетъ греческіе храмы, египетскія пирамиды, восточные кіоски, панорамы Средиземнаго моря и бомбардированіе Малахова кургана, производитъ многія тысячи ландшафтовъ и истрачиваетъ много квадратныхъ футовъ холста въ большой мастерской, нарочно устроенной для этой цѣли въ самой срединѣ Висѣльной улицы. Какъ господа Дебльтай и Коверфлэтсъ, образованные директоры этого громаднаго предпріятія по части живописи, могли избрать улицу Висѣльниковъ мѣстомъ своихъ занятій, кажется, съ перваго раза, совершенно непонятнымъ; быть можетъ, плата за помѣщеніе оказалась умѣренною, или мѣсто удобнымъ, или центральнымъ по отношенію въ другимъ улицамъ. Какъ бы то ни было, артисты окружены ворами и справа, и слѣва, и спереди; цѣлые дни слышны ругательства и божба.
   Подъ покровительствомъ Паундбрёша я недавно имѣлъ много случаевъ проникнуть въ самыя жилища воровъ Висѣльной улицы. Внутренность этихъ жилищъ вовсе не трудно разсмотрѣть; окна домовъ, какъ я сказалъ, большею частью отперты. Сверхъ того, большая часть дневныхъ занятій совершается обитателями на улицѣ. Они ѣдятъ на улицѣ, пьютъ, дерутся, курятъ, поютъ и, если удастся, воруютъ также на улицѣ. Очень любопытное зрѣлище представляется человѣку, стоящему у окна мастерской моего пріятеля. Повернитесь спиной къ дѣятельнымъ живописцамъ, которые занимаются прекраснымъ, возвышающимъ человѣка искусствомъ, забавляются цвѣтами и плодами, солнечными ландшафтами и красивыми архитектурными произведеніями, и потомъ обратите взоры на осадокъ человѣчества. Господи Владыко! Что мы дѣлали, чтобъ дойти до такого зрѣлища! Взгляните въ мрачныя ямы, замѣняющія комнаты, на кучи лохмотьевъ, гдѣ спятъ оборванныя существа, послушайте, какія проклятія произносятъ тутъ мужчины, посмотрите, какъ они бьютъ жалкихъ, жалкихъ женщинъ!
   Во время нѣкоторыхъ наблюденій, сдѣланныхъ въ послѣдніе дни надъ ворами въ ихъ домашней жизни на Висѣльной улицѣ, я пришелъ къ заключенію, что воръ также человѣкъ и что онъ долженъ и ѣсть, и пить, и спать; я считаю долгомъ довести до общаго свѣдѣнія, что подмѣтилъ даже маленькую черточку человѣчности въ ворѣ и притомъ, человѣчности самого деликатнаго свойства. Недавно, въ часъ пополудни, по Висѣльной улицѣ шелъ слуга изъ ближней рестораціи (проходъ по улицѣ въ направленіи въ сѣверо-западу всегда соединенъ съ большими затрудненіями и опасностью для трактирныхъ слугъ), и несъ въ рукахъ одну изъ тѣхъ красивыхъ пирамидъ, состоящихъ изъ оловянныхъ блюдъ съ кушаньемъ и картофелемъ, которыя только трактирные слуги могутъ держать въ равновѣсіи, тѣмъ болѣе, что содержатели рестораціи отпускаютъ эти сосуды чрезвычайно горячими. Воръ, проходившій той же дорогой, воръ еще молодой, вѣроятно неопытный, новичокъ въ Висѣльной улицѣ, неусвоившій еще ея воровскаго этикета, осторожно пошелъ вслѣдъ за трактирнымъ слугой и уже готовъ былъ схватить блюдо, лежавшее на верхушкѣ пирамиды, съ намѣреніемъ опрокинуть ее всю, разбросать кушанья и удалиться, захвативъ что можно. Я съ тревогой ожидалъ результата. Два или три полунагихъ мальчика и голодная собака самой непривлекательной наружности, внимательно слѣдили за тѣмъ, что происходило. Гнусная цѣль молодаго вора была почти уже достигнута, когда вдругъ появился на мѣстѣ дѣйствія другой рослый воръ, Голіаѳъ съ черными бакенбардами. Понявъ намѣреніе юнаго грабителя, онъ внезапно швырнулъ его въ нору, и такимъ образомъ, пропустялъ безъ всякаго вреда слугу съ его соблазнительной ношей; потомъ грубо потрясъ юношу и вскричалъ: "Что ты хотѣлъ дѣлать, глупецъ? Развѣ не знаешь, что это несутъ въ рисовальную мастерскую!"
   Что это такое было? Уваженіе къ искусству, или, въ самомъ дѣлѣ, и у воровъ можетъ существовать извѣстная степень честности, и въ этой Висѣльной улицѣ возможна какая нибудь затаенная добрая черта?

II.

ПЯТЬ ЧАСОВЪ ВЕЧЕРА. ТЮРЕМНАЯ ПОВОЗКА.

  
   Около пяти часовъ пополудни, лэди и джентльмены, которые, чрезъ посредство мистера Галля, мистера Джардина и мистера Генри (судей, получающихъ жалованье), уладили свои маленькія разногласія съ правосудіемъ, увозятся въ тѣ пригородныя мѣста, гдѣ имъ высшей властью признается необходимымъ пробыть опредѣленное время, какъ для ихъ собственнаго здоровья, такъ и въ интересахъ общественныхъ. Повозка, въ которой везутъ этихъ людей къ мѣсту временнаго уединенія, обладаетъ различными названіями; одни изъ нихъ техническія, другія -- просто юмористическія. Нѣкоторые называютъ ее "экипажемъ ея величества", основываясь на томъ, что на наружной сторонѣ кареты нарисована корона и начальныя буквы "V. R". Болѣе колкіе шутники называютъ ее "гробомъ Долгаго Тома". Полиція и газетчики, для краткости, зовутъ ее просто "повозкой". Въ этой повозкѣ преступники, которые въ теченіе дня были приведены предъ полицейскій судъ на Боу-Стритѣ, препровождаются въ разные исправительные дома и тюрьмы, какъ въ столицѣ такъ и въ ея окрестностяхъ, гдѣ должны подвергнуться различнымъ срокамъ заключенія или тяжкой работы, къ которымъ были приговорены.
   Иногда судебное засѣданіе происходитъ поздно и повозка не можетъ отправиться ранѣе половины шестаго; но все-таки пять часовъ обычное время для отъѣзда изъ Боу-Стрита этого громаднаго, чернаго, блестящаго, раздѣленнаго на отдѣленія омнибуса запряженнаго двумя сильными, здоровыми лошадьми. Онъ ѣдетъ въ сопровожденіи кучера, полисмена, кондуктора, который помѣщается въ уютной, маленькой будкѣ. Это -- тюрьма на колесахъ, перипатетическій смирительный домъ, подвижной понтонъ. Преступники, находящіеся въ самой тюрьмѣ и внѣ тюрьмы смотрятъ на "повозку" съ нѣкоторымъ ужасомъ, нелишеннымъ смѣси удивленія, и по своему обыкновенію воспѣли ее въ тѣхъ своеобразныхъ звукахъ балладной поэзіи, которыми изданва отличаются лондонскіе мошенники. Въ этой знаменитой коллекціи неблагопристойныхъ поэмъ въ родѣ "Дрюриленской гирлянды", съ достойной прибавкой "Сэма Голля", "Тюрьмы графства", "Вотъ семь лѣтъ какъ я сталъ воровать", я нашелъ балладу на тему о позорной повозкѣ Боу-Стрита; припѣвъ ея слѣдующій:
  
   "Пою вентилаторъ, отдѣльную келью,
   Длинную, и мрачную, и жаркую:
   Пою замкнутыя двери,-- выскочи коли можешь:
   Тамъ, у стѣны арестантской повозки, сидитъ "давитель".
  
   ("Давитель") или полисменъ тамъ дѣйствительно находится, не только въ маленькой наружной будкѣ, о которой я упомянулъ, но и въ узкомъ проходѣ между отдѣленіями, на которыя раздѣлена внутренность повозки. Обязанность перваго полисмена состоитъ въ томъ, чтобъ наружная дверь была прочно заперта; послѣдній долженъ наблюдать, чтобъ не было сообщенія между пассажирами карательнаго омнибуса ни чрезъ отверстія на верху кареты, ни посредствомъ многозначительнаго постукиванья въ стѣнки раздѣляющихъ ихъ перегородокъ.
   Когда наступаетъ часъ отъѣзда, тротуаръ и мостовая Боу-Стрита покрываются избранной публикой изъ круга оборванцевъ и отрепышей-мошенниковъ, воровъ, бѣдняковъ, пьяницъ и публичныхъ женщинъ, извергнутыхъ позорными окрестностями Дрюрилена, и едва-ли менѣе позорнымъ округомъ Ковентъ-Гардена; все это валитъ въ переулокъ, который, два часа спустя, будетъ оглашаться стукомъ экипажей съ благородными лордами и лэди, ѣдущими слушать несравненную Бозіо (увы!) въ "Травіатѣ", или упиваться восхитительными нотами Тамберлика въ "Отелло". Лондонъ наполненъ поражающими контрастами, но этотъ контрастъ, можетъ быть, самый поучительный во всемъ ихъ причудливомъ каталогѣ. Смотрите, сторожъ, сидящій въ будкѣ, сошелъ съ своего сидѣнья, и патентованнымъ ключомъ отворилъ входъ въ повозку, гдѣ видна вторая внутренняя дверь. Пассажиры, назначенные для непріятнаго путешествія, устремляются изъ дверей суда, по ступенькамъ, къ повозкѣ.
   У однихъ на руки наложены оковы, другіе просто сложили руки или съ угрюмо-презрительнымъ видомъ засунули ихъ въ карманы; иные отъ стыда прикрываютъ лица грязными ладонями. Тутъ есть и женщины и мужчины, голодныя швеи и безстыдныя развратницы въ пестрыхъ нарядахъ. Тутъ и отвратительные старики, и дѣти съ недѣтскими лицами. Тутъ есть отрепыши, которые рады идти въ тюрьму, какъ въ мѣсто, гдѣ у нихъ, по крайней-мѣрѣ, будетъ кусокъ хлѣба и постель; тутъ и отважные воры въ лоснящихся шляпахъ и широкихъ брюкахъ, заштопанныхъ по швамъ. Тутъ есть люди, которые отправляются въ тюрьму въ первый разъ; есть и такіе, которые отправляются туда въ пятидесятый. Одного за другимъ ихъ скорѣе вталкиваютъ, чѣмъ сажаютъ въ повозку. Оборванная толпа испускаетъ тихое, насмѣшливое восклицаніе, дверь со стукомъ захлопывается, полисменъ-кондукторъ запирается въ своей будочкѣ и тюремная повозка отправляется въ путь.
   Фарисей благодарилъ небо, что онъ не таковъ, "какъ этотъ мытарь". Становитесь на колѣни, хорошо-воспитанные, образованные, сытые и одѣтые молодые люди, и благодарите что вы не похожи на одного изъ этихъ жалкихъ мытарей, которые только что уѣхали въ тюремной повозкѣ. Но благодарите небо посмиреннѣе. Перемѣна воспитанія, смерть родителей, одна изъ многихъ тысячъ случайностей, осаждающихъ жизнь, могла низвергнуть васъ въ глубину бѣдствій и нужды, безстыдства и преступленія, среди которой выросли эти созданія, и вы, вмѣсто того, чтобы съ благимъ состраданіемъ смотрѣть на это зрѣлище, могли бы, со скованными руками, катиться въ той самой подвижной чумной больницѣ до станціи "Тюрьма", стоящей на полудорогѣ, или даже свершить весь путь, кончающійся "Висѣлицей".
  

III.

ДЕСЯТЬ ЧАСОВЪ ВЕЧЕРА. -- ПРЕНІЯ ВЪ БЕЛЬВЕДЕРѢ.

  
   Существуетъ ли на цѣломъ свѣтѣ, какъ цивилизованномъ, такъ и нецивилизованномъ, народъ, состоящій изъ такихъ закоренѣлыхъ ворчуновъ, какъ англичане? Мы ворчимъ на все. Насъ двадцать-пять милліоновъ медвѣдей, постоянно одержимыхъ раздраженіемъ. Обременяетъ ли насъ лишній шестипенсовый налогъ на постель, не дожарена ли наша баранья котлета, или намъ не во вкусу черепаховый супъ; опоздалъ ли поѣздъ желѣзной дороги, или недостаточное количество хмѣлю положено въ наше пиво, терзаетъ ли нашъ слухъ странствующій итальянецъ въ то время, когда мы стараемся разрѣшить седьмую задачу изъ первой книги Эвклида, или какой-нибудь издатель, или редакторъ не хочетъ возвратить нашу рукопись съ поэмами или фарсами, покупаемъ ли мы шелковую матерію, девять десятыхъ которой оказываются состоящими изъ шерсти, или взвели на насъ небылицу сборщики подоходнаго налога (они утверждаютъ, что я получаю тысячу фунтовъ въ годъ, я же говорю, что только 150, между тѣмъ такой разницы въ мнѣніяхъ не должно бы быть и т. п.) -- во всѣхъ этихъ случаяхъ мы немедленно беремся за перо, чернила и бумагу, и сочиняемъ письмо въ "Times", ниспосланное свыше прибѣжище для легіона ворчуновъ. Что такое наши публичные митинги, какъ не организованныя арены ворчанья? Что такое ваши "руководящія" статьи воскресныхъ газетъ, какъ не лишній удобный предлогъ къ ворчанью, послѣ того, какъ мы уже ворчали всю недѣлю? Кажется, Горасъ Мэтью, въ своихъ "Образцовыхъ мужчинахъ и женщинахъ", разсказываетъ о какомъ-то трактирномъ слугѣ, который въ теченіе цѣлаго года пользовался только однимъ праздничнымъ днемъ, и въ этотъ праздничный день посѣщалъ знакомаго слугу въ другомъ трактирѣ и помогалъ ему убирать ножи и вилки. Такимъ же образомъ обыкновенно понимается праздничный день и у джентльменовъ ежедневной періодической печати; онъ бываетъ въ субботу, такъ-какъ по воскресеньямъ ежедневныя изданія не выходятъ; поэтому, такіе джентльмены, полежавъ въ постели утромъ шестаго дня больше обыкновеннаго, думаютъ, что исполняютъ правило "dulce est desipere in loco", сочиняя ядовитыя передовыя статьи въ журналы, выпускающіе особыя субботнія прибавленія. Такое явленіе происходитъ вслѣдствіе застарѣлой привычки въ ворчанью. И замѣтьте, это свободное и пользующееся общественнымъ призваніемъ ворчаніе, служитъ самой надежной охраной нашихъ "вольностей", самой лучшей гарантіей того, что мы не выйдемъ изъ уютнаго рейда конституціонализма, гдѣ можемъ стоять на якорѣ, и, пріютившись и укрѣпившись за крѣпкой гранитной оградой пристани, можемъ улыбаться при видѣ боязливыхъ корабликовъ деспотизма, а въ то же время не пускаться въ бурный океанъ крайней демократіи съ его бурунами и шквалами. Мы схватываемся на какое-нибудь зло и ворчимъ по поводу его до тѣхъ поръ, пока, чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ, а иногда и нѣсколько лѣтъ такого ворчанія -- видамъ, что зло болѣе не существуетъ, и что мы пріобрѣли себѣ какое-нибудь новое "право". У насъ не было ad interim никакихъ барикадъ, ни разстрѣливаній, ни бомбардированія частныхъ домовъ, ни заявленій о "солидарности" съ кѣмъ нибудь, ни конфискацій, ни заточеній, на гильотины. Наши правители, умудренные опытомъ побитыхъ оконъ, размозженныхъ головъ, а иногда (когда народъ былъ слишкомъ сильно загнанъ) и политической бури, соединенной съ появленіемъ краснаго призрака, въ послѣдніе годы ставили мало или вовсе не ставили ограниченій относительно ворчанья. Благородный лордъ, стоящій во главѣ правительства, ежедневно принимаетъ депутаціи, которыя страшно ропщутъ на принятыя или предполагаемыя имъ мѣры. Въ самомъ парламентѣ, какъ только ваша милостивая королева своимъ серебрянымъ голоскомъ успѣетъ прочесть написанную другими рѣчь (я увѣренъ, что она сама можетъ написать рѣчь, гораздо лучшую), сейчасъ же лорды и общины начинаютъ ворчать по поводу значенія ея словъ и предлагать поправки къ адресу, который долженъ быть ей представленъ. Спускаясь ниже, мы видимъ, что въ теченіе цѣлой сессіи, парламентскіе комитеты ворчатъ на свидѣтелей, а свидѣтели ворчатъ на комитеты; и что въ отдаленныхъ мѣстечкахъ порочные избиратели ворчатъ на членовъ палаты общинъ. Газеты, и провинціальныя и лондонскія -- ворчатъ. Адвокаты ворчать на судью, а судья на присяжныхъ. Публика ворчитъ на обращеніе офицеровъ съ солдатами, а солдаты (чуть ли не единственный видъ гражданъ, который не предается ворчанію) идутъ на войну, сражаются и побѣждаютъ, а мы при этомъ дома опять ворчимъ, что потеряна жизнь столькихъ людей. Я скажу даже, что первый министръ ворчитъ потому, что у него подагра, королева на своемъ тронѣ ворчитъ потому, что "Panch" изображаетъ въ карикатурѣ принца-супруга, а "Punch" ворчитъ потому, что принцъ-супругъ не довольно часто подаетъ поводъ къ ворчанью. Я ворчу потому, что обязанъ писать для вашего развлеченія, а вы ворчите потому, что я далеко не забавенъ. Мы ворчимъ на то, что холоденъ обѣдъ въ школѣ, на дороговизну брачнаго свидѣтельства, ворчимъ на докторскій счетъ по поводу кори у вашего первенца, на стоимость похоронъ дяди Джона, ворчимъ на то, что должны жить, и ворчимъ, когда докторъ скажетъ, что мы должны умереть. Хорошо, конечно, что мы имѣемъ свободу ворчать, но, собственно говоря, это болѣе пріятно, чѣмъ полезно, потому что до сей поры принесло только довольно чахлые плоди.
   Какую связь съ ворчаньемъ имѣетъ "Бельведеръ", мы скоро увидимъ. Въ этомъ знаменитомъ и удобномъ старомъ трактирѣ, одномъ изъ небольшаго числа еще остающихся въ Лондонѣ трактировъ, которые удерживаютъ за собой репутацію не только мѣстную, но и распространенную по всему королевству, собирается въ каждый субботній вечеръ (въ десять часовъ) митингъ для преній о политическихъ предметахъ и для "провѣтриванія" политическихъ вопросовъ.
   Я прошелъ сквозь строй большей части этихъ безобидныхъ пирушекъ съ политическими разговорами, и могу заявить права на знакомство со всѣми ими, кромѣ "Вестминстерскаго Форума". Такъ, я былъ на митингѣ, въ гостиницѣ "Зеленый Драконъ" на Флитъ-Стритѣ, гдѣ посѣтителей приглашали принимать участіе въ преніяхъ, но когда разъ, вечеромъ, я въ качествѣ незнакомца, сдѣлалъ это, то собраніе воспротивилось моимъ политическимъ взглядамъ, и слышались голоса въ пользу того, чтобы выкинуть за окно стулъ, на которомъ я сидѣлъ.
   "Бельведеръ" отличается отъ подобныхъ ему мѣстъ публичныхъ преній своимъ весьма почтеннымъ видомъ. Предметы преній бываютъ довольно смѣлые и столь же смѣло обсуждаются; но вы будете въ затрудненіе, какимъ образомъ согласить бюро-демократическія рѣчи нѣкоторыхъ ораторовъ съ ихъ смирною наружностью, показывающею въ нихъ обладателей банковыхъ билетовъ, плательщиковъ податей и налоговъ экономныхъ домовладѣльцевъ. Они лаютъ, по не кусаются. Обычаи и самое "prestige" мѣста засѣданія также требуютъ нѣкоторой пріятности рѣчей и сдержанности возраженій, бросающей особенный оттѣнокъ "респектабельности" на цѣлое. Смотря на эту просторную, прекрасную комнату, поддерживаемую столбами и украшенную рѣзьбой, удобную и блистательно освѣщенную, обставленную двойными рядами столовъ изъ краснаго дерева, покрытыхъ бутылками и стаканами съ дымящеюся жидкостью, которая подкрѣпляетъ тѣло и услаждаетъ духъ (при строгой умѣренности, впрочемъ); смотря на этихъ дородныхъ, зажиточныхъ слушателей, которые пріютились въ своихъ покойныхъ креслахъ, куря сигары и внимательно слушая оратора; смотря на усерднаго служителя, который скользитъ отъ стола въ столу, подаетъ прохладительное и выслушиваетъ приказанія, но вмѣстѣ съ тѣмъ принимаетъ, я увѣренъ, живой умственный интересъ въ преніяхъ; смотря на величаваго предсѣдателя, возсѣдающаго въ удобномъ, высокомъ креслѣ,-- вы можете вообразить себѣ, что это одинъ изъ приходскихъ "представительныхъ соборовъ", или какъ теперь причудливо окрестили "собранія прихожанъ", или масонская ложа въ то время, когда "работа" кончилась и начинается "отдохновеніе", или обыкновенный клубъ людей средняго класса, привыкшихъ встрѣчаться другъ съ другомъ и толковать, за дружелюбнымъ стаканомъ вина, о событіяхъ дня. И въ самомъ дѣлѣ, еслибы вы сдѣлали такое предположеніе, то оно оказалось бы не слишкомъ ошибочно. Это, дѣйствительно, церковные избиратели, или члены представительнаго собора, дѣйствительно вольные масоны, благотворительное общество, люди средняго сословія. Но вечерніе предметы преній имѣютъ еще особое значеніе и обсужденіе ихъ подчинено опредѣленнымъ правиламъ; самый высшій комплиментъ, какой я могу сказать "Бельведеру", состоитъ въ томъ, что еслибы такая сдержанность, благопристойность и неуклонность въ обсужденіи одного избраннаго предмета (какъ бываетъ въ этомъ веселомъ собраніи) проявлялись и въ другомъ собраніи, засѣданія котораго происходятъ между мартомъ и августомъ, въ комнатѣ съ мебелью изъ рѣзваго дуба, обитой зеленымъ сафьяномъ, близь склепа часовни св. Стефана въ Вестминстерѣ, то національныя дѣла подвигались бы впередъ гораздо лучше, и мы имѣли бы гораздо менѣе причинъ ворчать о многихъ предметахъ.
   Посмотрите, вотъ стоятъ ораторъ, краснорѣчивый ораторъ, нѣсколько цвѣтистый ораторъ, по временамъ даже отчасти свирѣпый ораторъ, хотя его свирѣпость строго ограничена словами и жестикуляціей. Какіе сарказмы онъ бросать въ королей и министровъ! Какъ краснорѣчиво онъ увѣряетъ этихъ тирановъ-маріонетокъ, что когда они будутъ забыты, когда даже сила и значеніе личной сатиры перестанутъ быть понятны и предпринимаемыя мѣры будутъ ощущаться только въ самихъ отдаленныхъ своихъ послѣдствіяхъ, его слова все еще будутъ содержать въ себѣ принципы, достойные передачи потомству! Какъ насмѣшливо доказываетъ онъ вашимъ властямъ, что онѣ имѣютъ то значеніе въ государствѣ, какое предоставлено владѣльцамъ ленныхъ помѣстій, что они не могутъ ни расточать, ни передавать ихъ и что эта собственность, въ сущности, принадлежитъ намъ! Какъ грозно представляетъ онъ земнымъ монархамъ, что короны, пріобрѣтенныя путемъ одной революціи, могутъ быть утрачены во время другой! и когда я слушаю его страстное вступленіе, его подобные вихрю доводы и громовое заключеніе рѣчи, какъ сильно запечатлѣвается во мнѣ та мысль, что ораторъ имѣетъ превосходную память, и что онъ усидчиво изучалъ нѣкоторыя прошлыя событія, и что у него есть довольно матеріалу для цѣлаго ряда бурныхъ рѣчей въ "Бельведерѣ".
   Въ этихъ рѣчахъ вы, навѣрное, много услышите объ эманципаціи католиковъ, объ актѣ отреченія отъ папской власти, о мятежахъ въ Спа, объ убійствахъ въ Петерлоо, о Мясникахъ улицы Пикадилли, о Дорсетшейрскихъ Земледѣльцахъ, о процессѣ королевы Каролины, о шпіонѣ Ричмондѣ и тому подобныхъ предметахъ. Быть можетъ, это и не очень интересно, но приноситъ огромную пользу, ознакомляя молодыхъ политиковъ au fait съ политическими воспоминаніями событій, происходившихъ лѣтъ за тридцать или за сорокъ тому назадъ. Я слышалъ, какъ одинъ ревностный реформаторъ декламировалъ въ пламенныхъ выраженіяхъ о великомъ дѣлѣ Горна Тука противъ палаты общинъ ("если разъ сдѣлался священникомъ, то должно оставаться имъ на вѣки!"), толковалъ о Джекѣ Уильксѣ, нумеръ сорокъ-пятый, и о вопросѣ, касающемся общаго поручительства, о жестокости лорда Элленборо къ Уильяму Гону, о судѣ надъ полковникомъ Деспардомъ, и о случайностяхъ, которыя могли бы возникнуть въ случаѣ удачи убійства лорда Сидмаута Артуромъ Тисгльвудомъ.
   За реформаторомъ начинаетъ говорить осанистой джентльменъ, среднихъ лѣтъ, и старается вѣжливо уничтожить его доводы. Этотъ человѣкъ -- твердая опора нашихъ древнихъ учрежденій; онъ насмѣшливо относится къ высокоумнымъ, нивеллирующимъ стремленіямъ вѣка. Онъ имѣетъ сказать нѣсколько красивыхъ фразъ относительно "Свиньи и Свистка", объ ораторскомъ стилѣ (причемъ рьяный реформаторъ содрогается, жуетъ конецъ сигары и съ негодованіемъ опустошаетъ стаканъ); новый ораторъ заключаетъ свою рѣчь горячимъ похвальнымъ словомъ церкви и государству, нашей славной конституціи и нашей знаменитой аристократіи.

"Отечественныя Записки", No 1, 1869

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru