Сабашников Михаил Васильевич
Письма Софии Яковлевне Сабашниковой

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   Сабашников Михаил Васильевич Записки. Письма.
   М.: Издательство им. Сабашниковых. 2011.
   

Письмо M. В. Сабашникова Софии Яковлевне Сабашниковой

29 ноября 1917 г.* Киев
* Дата приведена по старому стилю.

   Соня, милая и дорогая моя, дела все задерживают меня, и я уже не знаю, когда попаду обратно в Москву. После посещения Киева, я вижу, мне обо многом надо будет вновь основательно поговорить с Николаевым и Корховым. Вероятно, в пятницу я только вечером выеду отсюда в Курск и уже после свидания в Курске в воскресенье или в понедельник тронусь оттуда в Москву. Раньше вторника меня не ждите. Легко может статься, что я принужден буду просидеть в Киеве и до воскресенья; если мне не уплатят за сахар, то надо сидеть, чтобы торопить и двигать это дело. Очевидно, здесь надо будет завести постоянного представителя-толкача, который специально занимался бы ускорением делопроизводства по уплате нам за сахар. Иначе мы будем постоянно сидеть без денег.
   Ниночка Яковлева рассказала тебе, конечно, о положении в Борщне и на Любимовке. Я уехал из Курска, когда не был еще окончен сход борщенских граждан, обсуждавший вопрос о том, как "контролировать" Борщенскую экономию, и не знаю, какое решение принято. Хорошего не жду. В Никольском, Колпакове и Сергиеве этот якобы контроль ведет лишь к постепенному расхищению имущества.
   Нину (сестру) я застал в Курске. Она устроилась на положении беженки, с узлами и разными вывезенными из Борщня вещами у священника, сдавшего ей две комнаты в своем доме и переселившегося с женой на кухню. Нина старается крепиться и не теряться под ударами судьбы, но видно, что ей внутри очень и очень тяжело.
   Николаев и Корхов настроены весьма пессимистично. Ничего хорошего не ждут и не видят нигде ни просвета, ни опоры в разбушевавшейся стихии народной. Каждый день приносит лишь новые осложнения, и разложение общества и жизненного строя идет все глубже и глубже. Принцип -- "все не моё -- моё, а моё -- тоже моё" -- приобрел всеобщее признание, и при его господстве ничего ни сообразить, ни подготовить нельзя. Здесь, в Киевском районе, по-видимому, несколько лучше, потому что есть какой-то суррогат правительства в образе "Рады", которое старается что-то сделать и ввести в анархию какой-то порядок. Но, по-видимому, Рада идет по стопам Временного правительства, и ей суждено также скоро выдохнуться и утратить последний авторитет и последнее влияние. Чтобы не оторваться от масс, Рада все дальше и дальше идет по пути отчаянной демагогии, поощряя и поддерживая то, с чем следовало бы бороться. В конце концов она все же не угонится за бегом фантазии наиболее разнузданных элементов и окажется для них буржуазной, контрреволюционной и выдохнется. Ну, это гадания. Скоро увидим, что будет.
   За пребывание в Курске и здесь я здорово отдохнул, а главное, отъелся. Я только в Курске, попавши на полное приволье в питании, почувствовал, что мы в Москве здорово недоедаем.
   Целую крепко. М. Сабашников
   

Письмо М. В. Сабашникова Софии Яковлевне Сабашниковой

1 декабря 1917 г. Киев

   Дорогая Соня, я остановился здесь в гостинице "Полония" около Крещатика за зданием городской думы. Ни в одной из хороших больших гостиниц не было свободных номеров, и, проплутав часть ночи в поисках пристанища, я в конце концов обрадовался этому моему номеру, холодному, неуютному, грязноватому. Впрочем, я в нем почти не бываю, ухожу в 8 1/2 утра и возвращаюсь не ранее 12 ночи прямо спать.
   Почти весь день провожу в Центросахаре и в Акцизном управлении, вплоть до закрытия сих милых учреждений. Затем иду обедать. Вечером навещаю знакомых -- Балаховских, Франкфурта, Сперанских, М. В. Евреинову Мои деловые хождения направлены на получение денег от казны за сданный сахар. Это не простая штука. Во-первых, все заводится по сахарной монополии заново, порядки не установлены, по всякой мелочи возникает вопрос, требующий специального обсуждения и принципиального решения. Во-вторых, соперничество Центросахара и Акцизного управления. Каждое из этих учреждений желало захватить монополию сахарную в свое ведение, одно -- в министерство продовольствия, другое -- в министерство финансов. За спорами и соперничеством многие вопросы так и остаются невыясненными, ибо в зависимости от принадлежности к тому или другому министерству и решения могут быть другие. К этому присоединяется еще то, что Центросахар по своему личному составу тянул к Украинской Раде, а Акцизное управление, по крайней мере до вчерашнего дня, было настроено централистически. Сегодня после удачного разоружения Радой большевистских полков я что-то замечаю, что в Акцизном управлении подчеркнуто "мовят" по-украински, и слова "нехай" и т. п. украшают речь более, нежели требуется смыслом и духом языка, но это может быть и случайность!
   Скучают по власти, впрочем, и вовсе не случайно подлаживаются ко всему, что имеет хотя бы тень авторитета. Отсутствие власти -- это третья беда в моих хождениях. Очень многие вопросы могут быть разрешены только центральной властью, а когда ее нет, что же будешь делать? Вот и откладываются важнейшие дела на неопределенное время. А когда все эти препятствия превзойдены, то наталкиваешься на последнее: денег в банке нет, и хотя тебе выдали чек на Государственный банк, но это еще не гарантирует тебе получение наличных. Вот и я в результате почти недели хождений из следуемых 350000 руб. получаю пока чеком только 50000 руб., а что мне Государственный банк по этому чеку выдаст, это еще неизвестно! Как тут расплачиваться с рабочими и неотложные текущие платежи производить. Ввиду создавшегося положения, А. Ю. Добрый, директор Русского для внешней торговли банка, согласился в виде исключения (учетов вообще не производится) учесть мне финансовый вексель на 150000 руб. Но получу ли я отсюда наличные, тоже неизвестно, ибо денежных знаков в Киеве не хватает. Чем только не расплачиваются!
   Итак, времени я здесь убил много, а дело пока не двинул. Положим, я изучил здешние порядки, и теперь можно будет принять меры, чтобы не было тех причин для задержек, которые могут быть устранены нами. Это я налажу в Курске в воскресенье и понедельник.
   Все очень интересуются нашими приключениями во время гражданской войны в Москве и выражают тебе всякое внимание. Почти все более или менее подробно слышали о наших бедах. Здесь ничего подобного не было. Правда, юнкера и здесь стали за Временное правительство и имели борьбу с красногвардейцами и большевистскими полками. Украинцы первое время держались с ними {Юнкерами.-- Примеч. ред.} и имели даже своих представителей в Комитете спасения. Но затем, когда выяснилось, что в Москве и Петрограде большевики имеют перевес, Рада перекинулась и стала вести с ними переговоры, как с фактической силой, и борьба была оставлена, а юнкера преданы. Теперь Рада считает, по-видимому, себя достаточно сильной, чтобы вступить в борьбу с большевиками, но будущее покажет, удастся ли ей ее хитрая и лукавая политика. Публика пока довольна, что благодаря лавированию Рады не было гражданской войны в формах московских, и теперь, на мой взгляд, заметно, что Рады стали больше придерживаться, нежели раньше. Посмотрим, к чему приведут все эти уловки. Большевики не хотят сдаваться. Они собирают областной съезд рабоче-крестьянских и солдатских депутатов, который, вероятно, объявит Раду буржуйной и контрреволюционной. Избежит ли тогда Киев бойни, увидим. Пока здесь назревает забастовка протеста против обезоружения большевистских полков. Первыми забастовали официанты!
   Я часто думаю здесь о тебе, девочках и особо о Сереже. Очень беспокоюсь, тем более не имея вестей. Из завода тоже нет сообщений, а между тем я уехал из Курска, когда борщенский сход решал вовсе не маловажный вопрос о том, делить или не делить Борщень. Впрочем, я знаю, что обо всем телеграфировать нельзя, да и безумно теперь дорого.
   Сегодня между делами, на склоне дня, зашел в Софию. Я ее очень люблю и каждый раз, когда бываю в Киеве, ее посещаю, если ничего не мешает. Она все та же, без изменений, старая, задумчивая, видавшая виды! Во всем соборе был только один молящийся -- молодой хохол в солдатской шинели. Русские мало что-то к божественному прилежат. Польские и литовские храмы -- а сколько раз я бывал в них на фронте -- всегда имеют молящихся. Впрочем, мое замечание о русских православных не совсем справедливо. Вспоминается, что и Софию никогда я такой пустой еще не видел. Насмотревшись на дивные аркады собора и на мозаику, едва уцелевшую, я всегда любил приглядеться к молящимся и, остановив внимание на том или другом, постараться угадать, кто он, что его привело в храм, привычка или потребность, о чем он в последнем случае молится.
   И когда я сегодня, облокотившись о перила хор, глядел на мозаику Богородицы, удивительно меня всегда волнующую, я отчетливо, до мельчайших подробностей, вспомнил два других своих посещения этого же места. Первое было очень, очень давно. Вероятно, я еще не был студентом, или только что поступил в университет. Была Страстная неделя. Снаружи воздух благоухал от весенних почек. Суровый храм не поддавался весенним настроениям. На вечерне было сумрачно. Внизу две молодые барышни, очевидно, сестры, очень чинно и благоговейно молились, и чувствовалось, что для них служба была действительно общением с каким-то нездешним миром. Я любовался их сосредоточенным состоянием и негодовал на себя, что не могу сам верить и молиться. Казалось, как бы было хорошо и тепло на душе знать, что можно кому-то пожаловаться и у кого-то что-то молить! Другой раз. Это было зимой, в трескучий мороз. Шла обедня, и храм был полон молящихся, преимущественно простонародья. Я не стал пробиваться на хоры и остановился у одного из столбов, тесно окруженный молящимися. Какой-то равномерно повторяющийся почти у самых моих ног стук заставил меня оглянуться назад. Мужчина лет сорока, ни на минуту не останавливаясь, вставал и опускался на колени и лбом ударял о пол так, что стук был явственно слышен. Давно и долго это, по-видимому, делалось, ибо он был совершенно мокрый от пота, и от него, как от лошади, поднимался пар. На полу было мокро от падавшего с его лба пота. Я ничего подобного никогда, ни раньше, ни позже не видел. Что это? Мы тогда были под кошмаром столыпинских виселиц. "Так будет замаливать и убивать себя тот палач, который ради ста рублей с повешенного теперь гастролирует по очереди во всех городах русских", -- подумал я. Я не мог вытерпеть этой пытки и вышел на улицу. {Далее вырезано четыре с половиной строчки текста.}...
   Ну до другого раза. Целую тебя крепко. Всех тоже.
   Твой М. Сабашников
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru