Саади
Гюлистан. Цветник роз. Творение Шейха Саади Шурази, с персидского подлинника перевел И. Холмогоров

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Гюлистанъ. Цвѣтникъ розъ. Твореніе Шейха Саади Шурази, съ персидскаго подлинника перевелъ И. Холмогоровъ. Изданіе Е. Т. Солдатенкова. Москва. 1882 года.

   Шейхъ Саади Ширази считается однимъ изъ извѣстныхъ восточныхъ поэтовъ XIII вѣка, произведенія котораго охотно читаются не только въ Персіи, но и въ Турціи и въ Индостанѣ. "Гюлистанъ", или цвѣтникъ розъ, признается однимъ изъ лучшихъ его произведеній, съ которымъ знакомъ весь литературный міръ Востока. До сихъ поръ на русскомъ языкѣ "Гюлистанъ" не появлялся еще ни разу въ водномъ переводѣ. Первый такой опытъ дѣлаетъ въ настоящее время г. Холмогоровъ, который въ своихъ примѣчаніяхъ и поясненіяхъ къ этой книгѣ такъ говоритъ о своемъ переводѣ: "гдѣ считали это возможнымъ для русскаго языка, иногда позволяли себѣ буквальный переводъ персидскихъ выраженій; однако въ общемъ объемѣ, избѣгая темноты, не придерживались буквы подлинника. Словомъ, мы старались удержать скорѣе мысль автора и изрѣдка, желая дать понятіе о существующихъ туземныхъ способахъ выраженія, позволяли себѣ говорить русскимъ языкомъ по-персидски". Въ дополненіе къ приведеннымъ словамъ мы прибавимъ отъ себя, что переводчикъ позволялъ себѣ иногда говорить европейскимъ языкомъ о восточной жизни, что, разумѣется, заставляетъ читателя сожалѣть объ утраченномъ для него истинномъ духѣ восточнаго произведенія.
   Вся книга "Гюлистанъ" представляетъ рядъ небольшихъ анекдотовъ, разсказовъ, афоризмовъ, изреченій морали, написанныхъ частію въ прозѣ, частію въ стихахъ, и раздѣленныхъ на 8 главъ, по числу отдѣловъ рая.
   Въ первой главѣ говорится о поступкахъ государей, во 2-й -- о нравахъ дервишей, въ 3-й -- о довольствѣ своимъ жребіемъ, въ 4-й -- о выгодѣ отъ молчаливости, въ 5-й -- о любви и юности, въ 6-й -- о слабости и старости, въ 7-й -- о воспитаніи, въ 8-й -- о правилахъ образованной бесѣды.
   Останавливаться на содержаніи всѣхъ главъ, разумѣется, мы не будемъ, но мы скажемъ нѣсколько словѣ объ отношеній автора къ затронутымъ ямъ вопросамъ. Чего бы ни касался Саади въ своемъ произведенія, онъ постоянно высказываетъ гуманные взгляды, беретъ сторону ума, становится защитниковъ бѣдныхъ и только изрѣдка, особенно же въ 8-й главѣ, которая почти вся состоитъ изъ изреченій мудрости, изъ разныхъ афоризмовъ, преподаетъ больше совѣты практической мудрости. Напримѣръ:
   "Держи рѣчь, смотря но расположенію духа своего слушателя, если знаешь, что онъ благосклоненъ къ тебѣ". "Все, что знаешь, будто тебѣ. знакомо, не спѣши о томъ распрашивать, чтобы чрезъ то не лишиться собственнаго авторитета" (стр. 324).
   Нерѣдко эти практическіе совѣты становятся въ противорѣчіе съ его гуманными взглядами на тотъ же предметъ. Вотъ, напримѣръ, какого подобострастія требуетъ его практическая мудрость отъ смертнаго по отношенію къ султану:
   "Идти въ разрѣзъ мнѣнію султана все равно, что умывать руки собственною кровью: Коли повелитель скажетъ среди дня: "теперь ночь", такъ надобно поддакнуть: "смотри- ка, а вотъ к мѣсяцъ, и плеяды" (стр. 79).
   Не этотъ же самый восточный Поэтъ приводитъ въ назиданіе своимъ читателямъ разсказъ о дервишѣ, который держалъ себя но отношенію къ государю больше чѣмъ независимо. Саади какъ-то особенно симпатизируетъ ему въ тотъ моментъ, когда дервишъ на слова-визиря: "Мимо тебя проходитъ, вѣдь, владыка земнаго лица, что же ты не оказываешь должнаго уваженія къ нему?" -- отвѣчалъ: "Доложи государю, пусть онъ надѣется на почтеніе отъ того лица, которое разсчитываетъ на его милости,-- да притомъ знай, что государи существуютъ ради выгоды своихъ подданныхъ, а не то, чтобы подданные существовали ради повиновенія владыкамъ" (стр. 75).
   Авторъ весьма нерѣдко даетъ такіе совѣты, которые могутъ быть очень невыгодны въ жизни, но онъ требуетъ ихъ исполненія въ силу ихъ нравственности. "Если,-- говоритъ онъ,-- ты высказалъ правду и остался въ оковахъ, будетъ лучше, еслибы неправда выручила тебя изъ оковъ" (стр. 327). Это не то, что нашъ отецъ Сильвестръ или Владиміръ Мономахъ: Ихъ наставленія всѣ клонятся къ какой-нибудь личной практической выгодѣ, выше которой они не поднимаются. Совѣтуютъ ли они юношѣ учиться, пріобрѣтать знанія,-- главнымъ доводомъ въ подобныхъ случаяхъ обычно является то обстоятельство, что объ этомъ будутъ знать въ чужихъ земляхъ и за это похвала будетъ. Выше этой морали наши духовные учителя не шли.
   Каждый, конечно, припомнитъ взглядъ "Домостроя" на воспитаніе дѣтей,-- тотъ грубый взглядъ, который видѣлъ спасеніе только въ физической силѣ, въ наказаніи. "Домострой" говорить, что, уча дѣтей, надо "раны возлагати: наказуй дѣтей во юности, покоятъ тя на старость твою. Не ослабляй, бія младенца: аще бо жезломъ біеніи его, не умретъ, но здравѣе будетъ; ты бо бія его по тѣлу, а душу его избавлявши отъ смерти..."
   Другаго метода воспитанія не зналъ "Домострой",-- другая педагогика была ему не по плечу.
   Саади же съ сильнымъ омерзѣніемъ описываетъ одного педагога, который употреблялъ съ своими учениками-мальчиками и дѣвочками грубыя мѣры: "одного онъ надѣлялъ пощечинами, другаго сѣкъ по лядвіямъ". Онъ былъ такъ строгъ, что не позволялъ своимъ ученикамъ ни смѣяться, ни сказать слова. Его въ концѣ концовъ поколотили, выгнали изъ шкоды и замѣнили, какъ самъ авторъ говорить, отличнымъ человѣкомъ -- "кроткимъ, добрымъ, миролюбивымъ". И что же?-- Дѣти перестали учить уроки, все время проводили въ играхъ и дрались. Тогда снова призвали стараго педагога-драчуна. "Я сталъ сѣтовать,-- говорятъ авторъ,-- какъ эдакого чорта (?) вторично сдѣлали учителемъ". Но старый и болѣе опытный человѣкъ отвѣтилъ на это такъ: "Строгость учителя лучше, нежели любовь отца" (стр. 257).
   Этотъ разсказъ и отношеніе къ нему автора весьма любопытны при сравненіи ихъ со взглядами нашихъ педагоговъ даже весьма недавняго прошлаго. Саади по натурѣ своей отворачивается отъ наказанія и симпатизируетъ мѣрамъ кротости, несмотря на то, что практическая мораль его времени стоитъ за наказаніе. Но самъ онъ помириться съ нимъ не можетъ, хотя въ то же время не можетъ указать и другаго пути.
   Де менѣе интересенъ по своей гуманности его совѣтъ относительно рабовъ:
   "Де гнѣвайся слишкомъ на своего раба, не оскорбляй его, не угнетай его..." Такъ наставляетъ восточный человѣкъ, между тѣмъ какъ нашъ "Домострой" даже и болѣе позднихъ временъ требуетъ отъ слуги, но отношенію къ господину, всякой исполнительности, не предписывая господину по отношенію къ слугѣ никакихъ обязанностей.
   Что касается до женщинъ, то авторъ или съ восторгомъ относится къ ихъ красотѣ, къ тѣмъ удовольствіямъ, какія онѣ доставляютъ, не усматривая при этомъ, подобно нашимъ аскетамъ-писателямъ, въ ней причины всякаго грѣха; или же говоритъ о ней какъ о существѣ низшемъ сравнительно съ мужчиною, который ни въ какомъ случаѣ не долженъ унижаться до того, чтобъ обращаться къ ней за совѣтомъ. "Позорно,-- говоритъ онъ,-- держать совѣтъ съ женщиной" (стр. 313). Здѣсь вполнѣ высказывается взглядъ восточнаго человѣка на женщину, для котораго она иди утѣха, или лишняя, безполезная обуза.
   Чѣмъ больше знакомишься съ книгою "Гюлистанъ", тѣмъ больше встрѣчаешь тамъ такихъ воззрѣній, которыя ярко и опредѣленно становятъ автора въ разрядъ реалистовъ, не признающихъ "науки ради науки". Говоря объ ученыхъ, онъ рѣзко возстаетъ противъ такой учености, которая не имѣетъ приложенія въ жизни. "Ученый безъ приложенія знанія въ дѣду, по его словамъ, походитъ на пчелу, которая не носитъ меду" (стр. 322). Но при этомъ всегда и вездѣ онъ беретъ сторону учености, сравнивая ученаго человѣка съ чистымъ золотомъ.
   Нельзя сказать, чтобы міровоззрѣніе Саади отличалось опредѣленностью, цѣльностью: мы видѣли уже это раньше въ его рѣчи насчетъ султана и государя; но за то Гюлистанъ вознаграждаетъ читателя не только прекрасными мыслями, но и довольно ѣдкой ироніей. Для образца послѣдней мы выпишемъ нѣсколько строкъ изъ первой главы.
   "Государь сказалъ: "мы нуждаемся въ умномъ человѣкѣ, который съумѣлъ бы править государствомъ".-- "Но признакъ совершенно умнаго человѣка тотъ, чтобы не вмѣшиваться въ подобныя дѣла",-- возразилъ визирь" (стр. 48).
   Несмотря на любовь автора къ цвѣтистой рѣчи, которою, какъ извѣстно, отличаются всѣ восточные писатели, несмотря на всю метафоричность языка, которая иногда переходятъ границы нашего терпѣнія, "Гюлистанъ" представляетъ въ высшей степени любопытное произведеніе восточной литературы: оно знакомитъ читателя съ понятіями, взглядами, обычаями, нравами Персіи въ XIII вѣкѣ и съ положеніемъ писателей того времени по отношенію къ властелину.
   Надѣемся, что сравнительно недорогая цѣна книги -- 1 рубль -- дастъ возможность многимъ познакомиться съ этимъ любопытнымъ произведеніемъ Востока.

К.

"Русская Мысль", No 5, 1882

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru