Розанов Василий Васильевич
П.Б. Струве о "Записках" С.М. Соловьева и о времени Александра III

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В.В. Розанов

П.Б. Струве о "Записках" С.М. Соловьева и о времени Александра III

   Интересную, полную достоинства статью написал П.Б. Струве о С.М. Соловьеве по поводу недавно появившегося отдельного издания "Записок" нашего полнотомного историка. Один недостаток: он большею частью называет его "Сергей Соловьев", хотя, очевидно, вся Россия должна знать и помнить отчество человека, который дал ей самое подробное изложение родной истории и во многих отделах блистательное ее объяснение. "Записки" С.М. Соловьева, напечатанные его сыном Всеволодом (вопреки воле братьев и сестры) в журнале, к полному изумлению, 20 лет не печатались отдельным изданием, ибо это книга не только интереснейшая для чтения, но и высоконаставительная. Хотелось бы видеть ее в руках всякого студента, всякой курсистки. Лично я всегда сближал их с "Запискою о древней и новой России" Н.М. Карамзина. И характерно, и достойно для России, что и при начале и при конце ХIХ века русские историки, на которых лежал глаз современников, -- сказали зашатавшемуся обществу свое поучительное слово. Струве написал о нем очень хорошо.
   
   "Соловьев, -- говорит он, -- одно из самых замечательных явлений русской культуры XIX века -- так мне всегда казалось. Явление замечательное прежде всего тем, что Соловьев непосредственно и в высшей степени выразительно опроверг ходячее мнение о славянской непроизводительности и якобы присущем русским отсутствии выдержки и трудолюбия. Я не знаю в истории научной литературы примера большей выдержки, большей систематической производительности, чем та, которую явил русский поповский сын Соловьев, с 1851 по 1879 г. каждый год выпускавший по тому "Истории России" и самостоятельно обработавший огромную область, которой до него научная работа коснулась лишь слабо. "История России" С.М. Соловьева есть памятник исключительного значения в истории русской науки".
   
   Пусть читатель сам просмотрит характеристику Соловьева, сделанную точно, правильно, -- и по которой видно, как Струве всматривался и следил за мелочами даже в характере и биографии нашего историка. Но это -- дробь, в которой усматривается более значительное целое: в статье, как и во многих статьях последних трех лет, видно бережливое отношение к "сумме русской действительности", которую мы называем в прошлом "русскою историею" и называем сейчас Россиею, "какую нам дал Бог" (слова Пушкина). Так, он упрекает Соловьева за недооценку славянофильства и самой личности славянофилов и смягченно говорит об отрицательном отношении историка к "эпохе великих реформ". Вот что сказал об этой эпохе Соловьев:
   
   "Преобразования производятся успешно Петрами Великими; но беда, если за них принимаются Людовики XVI и Александры II. Преобразователь, вроде Петра Великого, при самом крутом спуске держит лошадей в сильной руке, -- и экипаж безопасен; но преобразователи второго рода пустят лошадей во всю прыть с горы, а силы сдерживать их не имеют, и потому экипажу предстоит гибель".
   
   Струве относил эти слова, по написанию, к 1878-1879 годам и прибавляет от себя:
   
   "Слова эти проливают свет на эпоху Александра III, реакция которого родилась из настроений, недоумения и испуга, охвативших широкие круги русского общества под впечатлением революционного движения 70-х годов. Этих настроений не был отнюдь чужд и Соловьев-отец. И в этом так же ярко сказалась консервативная стихия его природы, как в беспощадно суровом осуждении царствования и личности Николая I сказалась ее либеральная стихия.
   Здесь-то, -- замечает Струве, -- в этой оценке либерала и западноевропейца, каковым, в общем, несомненно, был С. М. Соловьев, будущий историк найдет ключ к психологическому объяснению общественной подпочвы политической реакции эпохи Александра III".
   
   Конечно... "Общество" (и отнюдь не аристократическое и не чиновное) шло даже гораздо правее правительственной "реакции" восьмидесятых годов. Передаю, как личное впечатление. Соловьев у нас, в Московском университете, читал лекции -- уже белым старцем. Мы, студенты, нисколько не сомневались, что он далеко "не правительственный", -- да и рассказывались в университете, в аудиториях, мелочи из московской хроники, из эпизодов при приезде "особ" в Москву, из коих мы заключали, что "Соловьев не любим", что он "обижен". При похоронах его это было демонстративно подчеркнуто в речах профессоров над его гробом. Так что и профессора "левили"... Но мы, студенты, по крайней мере филологи, упорно стояли правее профессоров, по крайней мере в половине студенчества. Затем -- начало учительской службы, провинциальное общество: и я помню живо чувство удовлетворения и успокоения, и именно успокоения -- не политического, а скорее морального и бытового, когда правительство показало, что, во всяком случае, не исключенным "студентам", два с половиной года походившим "в народ" и народа отнюдь не знающим, преобразовывать Россию и ломать тысячелетнюю историю.
   Мы, совсем молоденькие учителя по провинции, были очень рады этому. Не все, но -- в половине, по крайней мере... И поднимали голову упорно и смело.
   Да и не мы одни. Чувствовалось "около плеча", что все общество негодует, -- говоря теперешним языком и теперешними понятиями, -- "на засилье студентов". -- "Не им принадлежит история, а -- всем", и даже "не живущему поколению она принадлежит, а -- всем поколениям".
   Вот формула устойчивости.
   
   Впервые опубликовано: Новое Время. 1915. 15 нояб. No 14255.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru