"Сразу" и "все вместе" - вот прием героического подъема. "Сразу" и "окончательно" - вот вторая его черта. Так и поднялась Русь против пьянства, где 1) никому нельзя было пить и 2) ничего нельзя было пить. Именно эта полнота решимости и поддерживала энтузиазм, который прошел волной по России, подобно чуду. Ведь избавление от пьянства равно величайшей религиозной реформе; по объему, по количеству спасенных душ, спасенных состояний, сохраненных в целости биографий - это вполне религиозно-нравственная реформация, не задевшая ни йоты "старого упования", нашей древней православной веры. Всеми это и было принято как социальное чудо. Оглядывались и говорили: "Чудо! Русь не пьет! Россия трезва".
Именно, полнота-то чуда и родила энтузиазм... А ведь чтобы охотно и радостно его принять, нужно было большое напряжение энергии. Помилуйте, лишиться "такого удовольствия...". Даже академик Глубоковский называет его "утешением...". Да что там: Владимир св. сказал: "Не можем без того быти..."
И вдруг через тысячелетие: "Можем!.."
Чудо! И всего труднее оно было крестьянству: единственное утешение... Кабачок, пирушка и водочка. Свадьба, именины, крестины - водочка. Сладкая беседа - водочка.
Хорошо. Но "когда все согласны" - и крестьянство душевно порешило с водкой. Я имею письма от крестьян, в пору мобилизации, где они своим умом копаются, как заменить питейный доход другими доходами для казны, - "а водке, чтобы не быть вовсе... ".
И вдруг энтузиазм пал! Этот-то драгоценный энтузиазм, родник всего. Ибо без радости "не пить" - нельзя "не пить".
Почему же он пал сейчас? Не то дьявол, не то немец помутил хвостом воду. Пошла измена, пошло предательство. Побежали, крадучись, назад "свои...".
- Народу, конечно, нельзя пить, но нам - можно. Это баре, аристократы говорят. Богатеи. Говорят о виноградных винах.
- Водку - запретить, но пивцом побаловаться можно! Ведь это баловство, а не вред.
Можно представить себе, как примет это народ. "Все вместе" - и народ был рад. Но теперь он скажет: "Мы - опять на последях..." "Баре у нас отняли, а себе оставили". И он назовет реформу, которая была святою, - "окаянною"; а нас самих назовет "окаянными", "чужими", "хитрыми".
Да так оно и есть. Мы себе "утешеньице" оставили.
Хотели ведь именно трезвости, рвались к трезвости! Ведь в этом вопрос, а не в том, чем быть пьяну.
Великое Царское решение - "не быть пьянству на Руси" обошли хитрыми оговорочками и обходцами. Обошли ради каких-то (сравнительно с винной монополией) грошей для казны и ради нашего подленького удовольствия.
Скверно.
Скверно стало дело.
Нужно ждать окончательного и безисключительного Царского: "Повелеваю вовсе не пить".
Мы, людишки, схитрим. Только Царь видит прямой и великий путь. И пожалеет он свой народ.
И не даст зародиться язвящей социальной разнице ("одни пьют", "другие не пьют").
Уже появляются статейки о какой-то пошлой готеборгской системе "не пить" (с урезочками). Когда не понимают, что русский народ никогда "урезочек" не примет, - а ему - "пить" или - "не пить". Когда русская система или русский случай и вообще "даровал Бог" - вышел превосходнее всего, вышел неслыханно.
И мы обязаны совестью, образованные классы совестью перед крестьянством обязаны умолить Государя Императора дать после двух рескриптов - третий и последний: "Повелеваю вовсе не пить".
Тогда разговоры и хитрости кончатся.
Впервые опубликовано: "Новое время". 1914. 15 окт. N 13863.