Спор между г. Папковым, с одной стороны, и между епископами Антонием и Никоном, с другой стороны, -- о тоне и цвете епископской власти и авторитета -- очень важен принципиально и исторически; спору этому никогда не пройти, спор этот всегда будет возбуждаться. В истории русской церкви и русской богословской литературы он получил особую остроту в начале 60-х годов, когда тенденция мысли, защищаемая г. Папковым, была высказана с высоты престола. Читателям полемики между г. Папковым и двумя епископами видно, как многочисленны канонические данные и факты церковной истории, говорящие "за" белый, немонашеский характер епископской власти. Ввиду их императором Александром II и было выражено недоумение: отчего епископами, "надзирающими" (Σπιςκoπέω -- смотрю, надзираю, блюду) церковь, являются исключительно лица монашеского чина? Обеспокоенный мнением императора, митрополит Филарет поручил всесторонне рассмотреть этот вопрос знаменитому канонисту своего времени, Иоанну, епископу Смоленскому, славившемуся умом, точностью, остротою мысли и дарованием слова. Плодом этого была знаменитая книга епископа Иоанна -- "О монашестве епископов". Она является как бы "верстовым столбом" в ведущемся сейчас споре и погасила или успокоила вопрос на много лет. Написанная именно с остротою мысли и слова, книга Иоанна Смоленского, в посмертной статье о нем Никиты Петровича Гилярова-Платонова, известного славянофила и профессора Московской духовной академии, названа "одностороннею и пристрастною". Гиляров-Платонов совершенно так же, как и епископ Иоанн Смоленский, компетентен в вопросе.
Спор не уляжется и не может улечься по великой муке, скрытой в нем, -- муке, которая чувствуется решительно каждым русским священником. "Отчего я или мой ближний, священник праведной жизни, высокого ума, большой ревности к церкви, -- за то только одно, что мы семейны, лишены навсегда права быть блюстителями церкви, -- быть епархиальными? И отчего все мы, священники и попы, несущие на плечах своих все бремя церковного служения около народа, -- бремя и вместе с тем радость, -- лишены всею массою, без разбора добродетели и разума, права епископата, т.е. водительства и руководства церковною жизнью народа?" Вот мысль каждого священника, вот горе каждой сельской и городской священнической семьи. Вопрос не в том, что у других есть честь; вопрос в том, за что "мы" лишены чести. Когда происходили вселенские соборы, и между ними шестой собор, на слова которого ссылается епископ Никон в последнем "Письме в редакцию" ("Нов. Вр.", 13728), -- не было, не развилось, не обозначилось этого горя, которое сложилось в последующих веках и в целом тысячелетии церковной жизни. Перечтем слова этого собора, как излагает их епископ Никон.
"Шестый вселенский собор, постановляя правило о безбрачии епископов и предусматривая те ссылки на практику апостольских времен (значит, она была!! -- В.Р.), какие теперь делаются при требовании, чтобы епископ был не монах, оговорился: "Сие же глаголем не ко отложению или превращению апостольского законоположения (значит, оно было и имеется. -- В.Р.), но прилагая попечение о спасении и о преуспеянии людей на лучшее, и о том, да не попустим какого-либо нарекания на священное звание. Ибо глаголет божественный апостол (Павел): "Вся во славу Божию творите: беспреткновенни бывайте иудеем и эллином и церкви Божией, яко же и аз во всем всем угождаю, не иский своея пользы, но многих, да спасутся. Подражатели мне бывайте, яко же и аз Христу".
Вот слово, и собора и апостола отдельно, читая которое, как-то навертываются слезы на глаза, и понимаешь, -- о, как понимаешь, -- чем же именно церковь все победила, всех победила, царей, народы, державства. Понимаешь, отчего перед ее законами и "церковными правилами" склонились, и расступились, и преклонили выю все светские законодательства. Читая такие слова, думаешь и поешь в сердце: "Хочу быть только церковником и никем еще". Совлекаешь звания "гражданина", "писателя", "русского", хотя быть "христианином" и "со Христом".
В чем же дело, владыко преосвященный? Неужели не видите, а для меня очевидно. В словах ап. Павла -- сперва, а затем в постановлении 6-го собора о монашестве епископов прозвучало одно слово -- вселенской любви... "Вселенской", -- что такое "вселенской"?.. Не "моей", не непременно "моей" и "нашей", а -- "ваше", а -- "ихней", а -- "всех". Прозвучал великий глагол самоотречения, дабы всех привести в любовь. "Не мое! Не мое! Аз -- умираю, дабы жили -- вы". Вот чем Христос победил и победило христианство. Тогда все, эллины, иудеи, бросили "свое", побросали "свое", "свои законы", "своих богов", чтобы единого Христа принять и покориться всему "Христову". В чем же дело и как это выразилось? "Беспреткновенно бывайте иудеем и эллином и церкви Божией, яко же и аз всем угождаю, не иский своея пользы, но многих, да спасутся". Вот о чем мы плачем, вот какое слово целуем, которое сделало нас "не русскими, не немцами, но христианами". Теперь смотрите, что было дальше: монахи не допускались в епископы до шестого вселенского собора; если монашествующий призывался на епископскую кафедру, то он предварительно должен был снять с себя обеты монашества и одеяние монаха. "Отрекался"?.. Да -- сбрасывал с себя монашество, и в этом сбрасывании, в этом отречении содержалось как бы некоторое нарекание на монашество, хотя по существу такого нарекания не было. Признавалось несовместимым "быть монахом" и "быть епископом", по затворническому и молчаливому характеру первого и по деятельному, среди людей, и глаголивому характеру епископской должности. Итак, обиды не было, но она казалась. Между тем перед шестым собором было твердо апостольское слово: "Епископ должен быть единыя жены муж". Как же поступил собор? Поистине, он явил себя "апостольским" собором, в лице своего дивного вдохновения. Он, силою единства духа с апостолом, прорвал форму слова его. Он поступил так, как поступил бы непременно и апостол, видя новые времена вокруг себя; он высказал такое учение, которое непременно высказал бы и апостол Павел, видя сонмы величайших иноков, святейшей жизни, которые по тому только одному "не призываются к заботе епископского управления", что они суть монахи. И им, сущим праведникам в монашестве, в котором именно они достигли праведной жизни, и оно, т.е. монашество, очевидно, помогло этой праведности жизни, вдруг, по слову апостольскому: "должен быть единыя жены муж", -- предлагают и требуют сбросить иночество с плеч, как что-то недостойное, кажущееся "недостойным", ну хотя бы в глазах мира и неопытных, в глазах простецов. Ведь сан-то "епископский" был высший в церкви. Это -- высшая ступень церковной жизни и деятельности. Явная "неправда", -- теперь не правда, в том веке, в каком происходил шестой собор. И силой вселенской любви, силою Павловой любви, собор сбросил Павлово слово и Павлово определение: "должен быть единыя жены мужем". "Не надо! Не будем обижать этих прекрасных иноков! Свидетельство прекрасности которых -- у нас перед глазами!" "Пусть они остаются иноками, и пусть они будут нашими епископами, мы будем повиноваться им с любовью, потому что мы видим их достойными". Вот! Где неправда? -- Никакой! -- Чем было бы черствое следование апостольскому слову о непременной "женатости" епископов? В этом новом веке -- оно было бы уже неправдой. Было бы обидой и огорчением таким мужам, как приснопамятные русские святители Сергий Радонежский и Серафим Саровский.
Что же произошло, однако, далее? Или, поистине, каким-то испытующим нас Промыслом допущено было произойти? Обида и огорчение, монахам незаслуженно чинимая, -- стала незаслуженно чиниться всем не монахам. Как бы закрылись очи наши для света... "Никому обиды" -- вот вселенский глагол, сперва апостола Павла и потом 6-го вселенского собора. "Да не живет никто в унынии, униженный, отвергнутый"... Не апостол ли сказал: ...бывайте и еллинами, и иудеями и церкви Божией; аз всем угождаю -- да спасутся все"... Вселенская любовь учит и заповедует со всем в человеке примириться, лишь бы этот человек был "с церковью", был "цер-ковен", трепетал преданностью ей.
Указывает примириться даже с "эллинством" и "иудейством", т.е. с остатком язычества и ветхозаветности, -- которые, конечно, будут малиться и исчезать, раз уже человек -- "с церковью". Какой же может быть вопрос о семейности человека, т.е. об естественном и врожденном состоянии, почти всеобщем, -- как о "препятствии к епископству"?! Поистине, что-то случилось, что вратами Христовыми прошел диавол, -- как и предсказал сам Спаситель, что (это) будет во временах грядущих: "Придет сын погибели и всеет ночью плевелы в пшеницу Господню, посеянную днем".
Все превратилось. Все развратилось. "Дозволение и монахам" 6-го вселенского собора превратилось в последующую практику: "никого, кроме монахов". Читайте мотив у собора, разум, нравственный гений: "прилагая попечение о спасении и о преуспеянии людей на лучшее", -- и потом: "да не попустим какое-либо нарекание на священное звание", т.е. на монашеское. Теперь дело идет о том же: и собор как бы дает нам в примере своем слово в уста: "Сие же глаголем о допущении иереев к епископству не к превращению соборного постановления, но прилагая попечение о спасении и преуспеянии людей на лучшее, -- и о том, да не попустят какого-либо нарекания на священный чин" (иерея, священника). Вот! Так просто, так ясно. Слава и честь монашествующим: да будут епископами, "заботящимися об епархии". Слава и честь иереям: да будут епископами и они. Вот! Берите розгу и гоните бесчестие. Гоните нарекания, обиды, горечь незаслуженные. Протоиерей Мальцев, в Берлине, перевел на немецкий язык все наши богослужебные книги: и, познакомясь с ними, многие немцы, пораженные глубиною и всеобъемлемостью православного богослужения, приняли нашу веру. Мне рассказывали об одном сыне пастора, близ Дрездена, в Саксонии, который был уже слушателем на богословском факультете местного университета. Ознакомившись с переводами Мальцева, -- он не только перешел в православие, но вследствие наступивших неладов с отцом-пастором пришел "почти по способу Ломоносова" в Россию и здесь стал русским православным иереем. Наши власти, наши черствые и заскорузлые власти, вместо того чтобы возрадоваться о нем Христовой радостью, -- приняли его равнодушно, формально и, кажется, дали только чуть-чуть место дьякона. "Нас не удивишь"... Померкла евангельская любовь в людях; померкла она в самих властях духовных, -- вот где горе! А тексты -- целы. Закатывается, закатывается любовь евангельская. Меркнет солнце христианства. Вот о чем слезы. А тексты -- все в руках.
Этими-то текстами и оперируют спорщики, утеряв из виду маяк вселенской любви. Они уже не знают, что значит "уступить свое" -- "дабы всем спастись". "Свое", у каждого "свое", -- когда у первых христиан было все "общее". И "общее", и "единое" -- прежде всего в славе и чести. Не так ли? -- спросим каждого, кто знает историю церкви. Где вознесение одних перед другими, даже апостолов -- перед мирянами? Что же видим ныне? Такое лицо, как протоиерей Мальцев, -- такое лицо, как протопресвитер армии, от. Гр. Шавельский, столько потрудившийся для священника в армии и сам пронесший труднейшую службу в войсках в Манчжурии, лишены права на епархиальную заботу и попечительство по тому единственному несчастию и позору, что они суть семейные. Позор ли это? Или -- несчастье? А "нарекание священному чину", против которого так восстал 6-й вселенский собор, явно -- есть: епископская обширная забота есть явно полезнейшая, нужнейшая для церкви, и сан епископа есть явно высший. "К высшему меня не пускают, ибо очевидно по состоянию своему я есмь низший". Да в чем "низость"-то? В семье! Тут содержится явно порицание не только "семейному иерею", но самому началу семьи и нам всем, семейным людям.
Вот опасное положение, которое не кричит на улицах, но грызет сердце сонмов белого духовенства, несущего весь труд около народа. Ежедневные службы, несение всех треб: они -- крестят, они -- исповедуют и причащают, они -- венчают, миропомазуют болящих, напутствуют умирающих. Все --они. Все -- их труд, забота, рачительность. Отвергнет ли кто из монашествующих, что между священниками есть святые люди, не по "канонизации", а по очевидной всем праведной жизни. Не в наше время это говорить, когда мы видели Иоанна Кронштадтского. А ведь приближающихся к нему светом лица и правдою жизни есть если и немного, то все-таки -- несколько. И они все отторгнуты от епархиального надзора и заботы, единственно оттого, что сверх заботы церковной несут и заботу семейную. Не Спаситель ли сказал, что "одному дан был один талант, а другому даны были два таланта"? Как же мы ухитрились поставить имеющего "два таланта" ниже того, кому врожденно отпущен "один". Что же произошло? К отметению и слов апостола Павла, к отметению и великого принципа шестого вселенского собора, мы точно вколотили клин в духовное сословие, расколов его на два стана, явно враждебные. Ибо для кого же тайна, -- не тайна это для самих архиереев, не тайна и решительно для всех монахов, что белое духовенство смотрит на него враждебно, чувствует вражду к нему. Это слишком засвидетельствовано записками, мемуарами, воспоминаниями. Напомним "Записку о быте сельского духовенства" священника Беллюстина. Не есть ли это нечто адское? Есть ли это нечто, допустимое в церкви? Может ли мир христианский омрачиться разделением, -- и где же, в самом сердце своем, в служащей иерархии? Поистине скажем: "Христос, взойди и соедини!" Ни на один миг этого нельзя терпеть, если сознали. А как не "сознать", когда это есть? Господи, приди и соедини, Господи, -- приди и соедини, Господи, приди и соедини! Для этого, прежде всего, не будем отнюдь нарекать монахов, признаем высочайшую святость жизни многих из них и правду общего их состояния и доблести быть епископами: дабы пролил Бог и в сердца их радость "принять в братство себе" иереев-тружеников, иереев-праведников, иереев-народников. Да все будут одно и в одном -- Христос. Не будем утороплять ничего, не станем требовать, не будем даже проситься. Станем ожидать, дабы "свет Христов просветил всех" (слова на литургии). Благое, милостивое, братское движение должно начаться именно в архиерействе нашем; и, может быть, -- это "не за горами". Ничего буйного и никакого разделения. Никакой даже простой нескромности. И Бог устроит все.
Впервые опубликовано: Новое время. 1914. 13 июня. No 13739.