Суд, водевильно разыгранный в Москве, окончился водевильным исходом. Женоубийца оправдан. Присяжные, очевидно, входили мало-помалу во вкус московского анекдота, московского времяпрепровождения, московского халата и калача, где все сладко, гладко и где если оказывается неожиданно труп, то о нем произносят только: "Выволоките вон". Конечно, вся Россия, которая есть тоже до некоторой степени "присяжный заседатель" в открытом и гласном русском суде, никак не согласится нравственно с приговором 12 московских господ, постепенно подведенных под гипноз балагурства около трупа, -- и назовет их приговор безнравственным. Собственно, безнравственно было все ведение суда, весь тон его, совершенно неприличный около такого страшного дела; все эти странные допущенные вопросы и совершенно дикие по разухабистости ответы на них. Решение присяжных гласит, будто убийство произведено в "умоисступлении". Поистине это первое попавшееся слово; поистине, это то "шило", которое высовывается из дырявого мешка нашего суда: ибо о каком же "умоисступлении" можно говорить, когда "револьвер не кладется в брюки, чтобы не испортить их фасона", и из этого самого револьвера убивается жена? Явно, брюки были ценнее жениной жизни.
Эти оправдываемые женоубийцы и оправдываемые отцеубийцы, или отдаваемые на "испытание" в больницу, все они являются прецедентами, все они являются поощрением. Наконец, все они являются этапами той вообще моральной разрухи, которая темным облаком надвигается на Россию. Надвигается, да уже и надвинулась. Суд в опасности, это явно. Из него "выскакивают", как и "попадают в петлю", в зависимости от минуты, настроения, от тона, в каком повелся процесс, в зависимости от удачного mot [слово (фр.)] адвоката. Это не есть серьезный суд. Положение грозное. Вспоминается в общем поговорка: "Кто сеет ветер, пожнет бурю"; а в индивидуальных случаях, которые и ложатся особенною болью на душу, скажем, что куда-то пропало знаменитое сострадание русских людей, куда-то пропала их жалость -- и не жалеют они ни застреленной молодой жизни, ни проломанного черепа стариков и старух. Какой-то дикий, жестокий кутеж стоит кругом, с припевом песенки:
Мертвый в гробе мирно спи,
Жизнью пользуйся живущий.
Это из "Торжества победителей" Шиллера. Но поэт пел о благородных воинах, победителях под Илионом; мы скорбно повторяем его стих, чтобы применить к какому-то торжествующему свиному стаду на Руси.
Впервые опубликовано: Новое время. 1913. 1 февраля. No 13252.