Розанов Василий Васильевич
Амфитеатров и Ропшин-Савенков

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В.В. Розанов

Амфитеатров и Ропшин-Савенков

   Дар самовидения -- трудный и неприятный дар. Им совершенно не обладает А.В. Амфитеатров. Он ополчается на г. Ропшина-Савенкова, он защищает революцию и революционеров против Савенкова, совершенно не замечая, что он тут судит в чужом деле, и, естественно, -- судит без всякой компетентности. Сам себе кажется г. Амфитеатров "революционером", и оттого, что был "сослан", "потерпел" и проч., а теперь кажется эмигрировал, и все время возится с революционерами, т.е., по всему вероятно, завтракает с ними, прогуливается иногда и неутомимо разговаривает. По этим "знакомствам" и "разговорам" он и кажется себе революционером. Это Александр-то Валентинович?!! Да Александр Валентинович просто Фамусов, -- ну, немножко "обновленный", как мы вообще существуем уже в "обновленном строе"; Фамусов с прибавкой чуть-чуть Ноздрева, и, пожалуй, еще Петра Петровича Петуха, генерала Бетрищева и Тентетникова. Но основная фигура -- Фамусова. Только без всякой "оглядки на себя" он мог принять себя за "революционера", а несчастная "ноздревщина" вовлекла его в неприятность высылки. Но есть ли более добрый, милый, "житейский" человек, чем Ал. В-ч, который, вероятно, увидя таракана вверх брюшком, поставит его осторожно на лапки и даст убежать. Человек абсолютно бескровный и беззлобный. Удивительно. И придет же такому мысль "затесаться в революцию". Он попал в нее совершенно неожиданно и непредвиденно. В школе он, конечно, отлично учился и затем сейчас же начал великолепно литераторствовать. На что было ему злиться? Мир ему представлялся масляным, вкусным. Кое-кто там, конечно, страдал, -- ну, рабочие, студенты, и он, как добрый и благородный человек, им конечно всем сочувствовал. Но от "сочувствия" до "революции" дело далекое; особенно до нашей русской и в фазе последних десяти лет революции. Делают ее люди страдания и отместки за страдание; в "тоске по жертве" (кровавой), как я писал; или "люди красного цеха", как ту же мысль выразил Ропшин-Савенков в "Коне бледном". Амфитеатров, по великой доброте своей, не понимает самой психологии деловой, реально-движущейся революции, которая есть кровь и прежде всего кровь, есть животное хищное и прежде всего хищное. Недаром особенно евреи, с их мистическим обонянием крови, с жадностью -- хотя в "думках", в воображении "лизнуть крови" -- так жадно, толпами бросились в революцию. Революция краешком касается их "кошерного мяса", с выцеженной предварительно кровью. У Савенкова в "Коне бледном" это очень хорошо показано: "идеи" революции совершенно на десятом плане; над "старичками", заседающими в Париже, в центральном комитете, он подсмеивается. Ему подай крови генерал-губернатора, как еврею "кошерного мяса" на стол на праздник. Тут огромная психология и мистика, которых "травоядному" Ал-ру Вал-чу никогда не понять. Равным образом и в "хитростях политики" что он смыслит? Он, который то пишет "Жар-птицу" и в ней о какой-то черной и белой магии; то целую серию романов посвящает нашей и заграничной проституции, везде с соком, с маслом и с великой добротой своей, заботой и великодушием. Он истинно-русский человек, без кавычек. И когда революция пройдет, мы будем, т.е. вся русская литература будет, любить и помнить "нашего Александра Валентиновича"; и напишутся целые мемуары о том, как он то возился с проститутками (воспоминания его о Берлине), то его ссылали, то он входил в связи с революционерами. "Море житейское", -- и по нему плыл Амфитеатров, едва ли зная, куда. Корабль качает; дни то ясные, то бурные; хорошо "море житейское", -- отлично по нему плыть в комфортабельной каюте, при отличном буфете, хорошеньких пассажирках; особенно хорошо ему, знаменитому "Амфитеатрову", которого вся Россия знает, да и заграница отчасти тоже знает. Конечно, на корабле есть кочегары, матросы, и о них всех "жалеет" наш Фамусов: но принимает их не ближе к сердцу, чем тот первый Фамусов своего "Петрушку" с разодранным локтем, которому он давал, вероятно, и "на чай". Вот и "революции" Амфитеатров дает "на чай" своей литературной деятельностью, отнюдь волнуясь ею не больше, чем судьбою какой-то "Маши Люсьевой", о которой он исписал десятки печатных листов, т.е. сколько не исписал о всех революционерах вместе. Ах, Амфитеатров, Амфитеатров, -- легкомысленный вы человек, похожи в литературе на Боборыкина. Революция есть специальность, революция есть призвание, революция -- на роду написана, а не то чтобы "обстоятельство жизни". Написана "на роду" скорбному, желчному, который в гимназии плохо учился и не мог хорошо учиться, у которого родители были в разврате или в разделении, в ссоре, которого в детстве оскорбляли, которому служба "не давалась"... Вот сколько обстоятельств, и условий. Но проницательность и Амфитеатров -- вещи несовместимые: и он смешал две вещи: красный масляный сыр, -- и ту черную мышь, которая его грызет.
   
   P. S. Это у меня приятель есть. Философов -- тоже революционер. Прошел по сырой улице без резиновых калош -- целую неделю кашляет. Без перчаток руки загорают. Отчего же он "революционер"? А вот подите: нравится такое "emploi". Это девочки в 18 лет говорят: "Я, маменька, буду Рашель". Другая -- "Постараюсь быть Зембрих".
   Философов: "Я -- как Савенков, столь же ужасен". Амфитеатров: "У меня натура широкая -- хочу быть разом Рашелью, Савенковым и Боборыкиным". Я же и говорю, что Русь есть Русь, о которой сказал Тютчев:
   
   Умом Россию не понять,
   Аршином общим не измерить,
   У ней особенная стать,
   В Россию можно только верить.
   
   Так и воюешь с "революционерами" из благонамеренных изданий: а любишь их, любишь, -- невольно и очень любишь, как просто хорошую, красивую "русскую стать".
   
   Впервые опубликовано: Новое время. 1912. 23 мая. No 13000.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru