Так ли хочет умирать человек!.. (К самоубийству Лафаргов)
Социалисты сами о себе говорят, и о них говорят некоторые увлекающиеся, что они несут "новую религию"... Но недоговаривают одного слова: "для сытых". Смерть Лафаргов, мужа и жены, с осязательностью это показала. И всего это яснее в той оценке, какую дают их смерти их друзья-социалисты же. Некто г-н Русанов, из "Русск. Богатства", торопливо пишет несколько строк, прочитав телеграфное сообщение о двойном самоубийстве:
"Телеграф принес известие о самоубийстве известного французского социалиста, Поля Лафарга, и его жены, второй дочери Маркса. Я хорошо знал их и одно время был близок с ними (знались семьями). Когда я увидал на первой странице газеты лаконическую строку "кончили самоубийством Поль Лафарг и его жена", я был очень удивлен: такой конец не вязался с моим представлением об этой в общем жизнерадостной чете (курсивы мои). Но, прочитав в самой телеграмме дополнительные строки: "Отравились Поль Лафарг и его жена, оставив записку, что не желают бороться со старостью", я подумал, что так и должно было случиться. В их взглядах на жизнь и смерть было много напоминавшего воззрения лучших людей древнего мира. И эти воззрения были у них не чем-нибудь внешним, навеянным, но глубоко вросли в их душу. Жизнь, заполненная интересным, разносторонним, высокочеловеческим содержанием, и смерть, как последний акт этой самой жизни, когда, выгорела до конца лампа бытия. Никакой потусторонности у них не было, и никакого мистицизма, даже никакого сомнения насчет того, что здесь все кончается для человека. Раз Лафарг и его жена почувствовали, что, вследствие неумолимых физиолргических процессов дряхления, существование теряло для них прежний смысл и интерес, они решили уйти из него, как должен был бы уходить с пира жизни, по словам великого Лукреция, всякий насыщенный бытием гость. Но они не могли не уйти вместе, ибо вместе, дружно, по-товарищески, они прожили эту хорошую, осмысленную, идейную жизнь, которая была, впрочем, не простым эпикурейством, как может показаться поверхностному читателю предшествующих строк, а именно образцом человеческого существования. Она включила и благородный энтузиазм, и борьбу за идеал, и готовность принести в жертву убеждениям все, все без исключения, что потребует от них дело международного социализма, которому они всегда служили.
О политической, публицистической, вообще общественной деятельности Лафарга (Лаура Маркс участвовала в ней более, чем это могло казаться со стороны) я скажу следующий раз, в особой статье, которую я намерен посвятить воспоминаниям об этих умных, славных, добрых, благородных людях. Теперь я ограничусь прощальным приветом товарищам по великому мировоззрению труда, которые не претендовали на иное бессмертие, кроме жизни в памяти людей, стремящихся, как и они, осуществить здесь, на земле, царство общего счастия и свободы".
Интересное впечатление, как и интересна смерть.
В газетах сообщалось, что Лафарги умерли "в роскошной собственной вилле", в которой и жили. Успешная литературная деятельность, слава на два полушария, бездетность или дети, не дававшие никаких тревог (бывают такие удачные дети), наконец, может быть, небольшие преследования за агитацию, которые являются скорее чем-то "возбудительным" в ровной жизни, чем в строгом смысле "наказанием": все протянуло над ними то ясное небо, под которым ясно протекла и ясно кончилась жизнь.
Текла и кончилась не так, как у чернорабочих. Не так, как "течет" вообще у 99/100человечества.
"Она не была простым эпикурейством" (уже в нашем европейском, дурном смысле), -- пишет Русанов. Но не доказывает, почему? Кажется, была именно эпикурейством, если не в "дурном", то в каком-то ничтожном смысле: жизнь, ежедневно занятая -- агитациею, писаньем, -- но без оглядки на всю жизнь и без глубокого вопроса о ней. Вот поистине умерли "партийные люди", и вопросы у них если и были, то "партийные", и "оглядка" -- тоже партийная. Странна была бы жизнь крестьянина, который, умирая, "оглянулся" бы: "50 раз за жизнь выпахал поле. Как, так мало? и только"! Мужик сам ужаснулся бы так жить и так умереть. То, чем были сыты Лафарги, оставило бы голодным нашего мужика. Сказать ли: Лафарги были глуповатые люди и умерли глуповатою смертью, от которой с ужасом бы попятился всякий темный человек, простой "мужик Семен" из села "Трепаного".
Глуповатые, но талантливые... Это бывает. Хорошо умели спорить, блестяще вели беседу, писали хорошим французским языком, и с тем умеренным темпераментом, живым и несжигающим, который не заставил их продать виллу или поубавить в ней роскоши (писали о "роскоши"), чтобы, ну, хоть до завтра прожил "пролетарий Жак", который (и они это знали) умирает в Париже от безработицы... Сочетание такой "талантливости труда" и "талантливости жизни" с глуповатостью "вообще человека" попадается: и она всего более скрывает истину. Все "партийные разговоры", -- вот с "этим Русановым": и Русанову никогда не пришел на ум тот вопрос, который пришел Вронскому, когда он смотрел на приехавшего в Петербург английского принца, к которому был служебно приставлен.
-- Глупая говядина, неужели я такой?
Принц действительно был похож на Вронского, но только был "еще больше", -- как Лафарг похож на Русанова, и тоже "еще больше".
Ах, большие и малые социалисты: скучна ваша вера. Скучна, ничтожна, пуста и барабанна. "Полковник Скалозуб" не оттого нам противен, что был "военный", а оттого, что он -- "барабанный". Барабан, сухая кожа и две палочки, о нее стучащие. Боже, и никакого бессмертного вопроса, -- о себе, о бытии человеческом! Никакого греха! Вот подумаешь: лучшебы уж они кого убили, кого-нибудь обыграли в карты "до смерти", изменили бы друг другу, обманул "дочь Маркса" с горничной: все-таки что-нибудь, тоска, отчаяние и желание "еще пожить", чтобы "что-нибудь исправить". Но -- ничего!! Черт знает что!! 50 лет верен "дочери Маркса": да ведь Давид, святой, -- и тот изменил! Все лукавы: но это -- какие-то "медные лбы" без лукавства, без измены... Хорошо писали, нажили хорошую виллу; и в ней умерли. Да это точно новенькая колода карт, невскрытая, о которой говорят: "...новенькие, чистенькие, неиграные, без пятнышка, без фальши, куплены на казенной фабрике"...
Черт знает что: я бы голову разбил, если бы был Лафаргом. Такое чистое существование? без тоски? без злобы? без тайного порока, который бы "замолить". О, да, конечно, "Бога не нужно" для колоды карт с фабрики... Но человечество на предложение "быть чистенькими картами с фабрики" ответило бы таким ужасным воем тоски, отчаяния, исступления, что...
Но "Лафарги" бы не смутились... В том и штука, что не смутятся...
Чистенькие и без греха. "Живем в своей вилле, потому что хорошо писали. У нас талант". Нет, это с ума сойдешь от таких "Лафаргов". Только ниточка одна отделяет мужиков, чернорабочих, людей "последних и отчаявшихся", от сознания, что впереди них идут и ведут их какие-то уравновешенные быки, которые... идут, идут, а потом покончат с собою от старости. И -- ничего больше, и -- молчание. "Мы -- колода карт... По правилам, раз сыгранную колоду -- бросают... И мы, когда в нас сыграли, -- бросаем себя сами... Прощайте... Merci и adieu".
Черт знает что...
Это "выравнивание", конечно под разными флагами и с разными программами, "первейших в свете социалистов" с "последними генералами" александровской эпохи -- достопримечательно. Ну, разговоры -- разные: но ведь и тогда были разные "петлички, выпушки". Да существо-то человека уравнялось и стало на всем протяжении "барабанным". Господи, вот пишу о Лафарге и в первый раз в жизни понял и осветился сознанием, почему в самом деле по сторонам Христа очутились разбойники. Ведь мог бы быть другой род смерти, и тогда "разбойников бы не было". Явно. А род смерти Он избирал, ибо -- Бог. Он показал этим, что весь род человеческий -- по уйме грехов на нем -- есть "разбойники", и разница между ними, т.е. частями человечества, только в том, что одна часть "взглянет и приползет со слезами", а другая -- отвернется и выругается. И только. А "разбойники"-то все, как и Давид был с Вирсавией... и Байрон с разными "грешницами".
Но никто не ожидал и христианство никак не предвидело, что придут некогда "супруги Лафарги", поиграют-поиграют в карты, все не крапленые, и потом скажут:
-- Душенька, нам пора спать... т.е. умереть...
Такого "раскладывания пасьянса" на конце "рабочего движения" и даже на конце самой всемирной истории (по обещаниям) человечество никак не ожидало.
Я бы на месте народов или хоть социалистов, если они вообще на людей похожи, послал им "туда" телеграмму:
-- Nous sommes tous tres frappes [Мы все весьма потрясены (фр.)].
Впервые опубликовано: Новое время. 1911. 27 ноября. No 12828.