Розанов Василий Васильевич
"Отойди, сатана"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В.В. Розанов

"Отойди, сатана"

   Несчастную и благородную семью Столыпиных точно распинают... Изуродовали 10-летнюю девочку -- молчание; убили отца и мужа -- молчание; но вот за убитого поднимает голос брат: и ему велят замолчать, ссылаясь на заповедь Христа о любви, которую он обязан теперь исполнить. Почему же "о любви даже и к врагам" (политическим) ничего не говорил в печати Мережковский, ничего не говорила Гиппиус, ничего не говорил Философов, ничего не говорила Соловьева, когда случилось несчастие на Аптекарском острове? Что, изранение 10-летней девочки сказало ли что-нибудь их сердцу? Ничего. "Не наша кровь пролита, все равно". "Не наша, и не наших". Подняли ли они голос с протестом, когда не год, не два шла травля против убитого, -- не критика его и не порицания, на что каждый вправе, а травля, -- и таким образом умы общества подготовлялись к убийству, дабы, когда оно совершится, все остались равнодушными зрителями и конвульсивным движением не причинили вреда убийцам. Мясник раньше, чем заколоть быка, оглушает его ударом обуха по голове; роль такого предварительного "оглушения" играет печать известного сорта: криками, ложью, злобою изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц и из года в год она доводит читающее общество до того, что кто-нибудь встает и убивает... Убивает с чувством глубокого права, вот как Богров, как все они...
   "Посланец народный", -- думает о себе убийца; так он поверил печати, подтасовавшей собою народную душу, народную волю, народный голос.
   Почему же, пока литературою подготовлялось убийство, Мережковский молчал? Гиппиус не протестовала? Философов "не присоединялся"? и Соловьева не была "притянута за волосы"? Почему они тогда не говорили устно в своих редакциях, не выступали гласно с протестом против такого тона травли, почему тогда молчали о "христианской любви"?..
   Христианская любовь и русские газеты... "Речь" и евангелие... Но что же может быть кощунственнее этого соединения?! Если бы сколько-нибудь было чувства уместности и гармонии у наших писателей, они на столбцы газет никогда бы не тащили этих слов -- "милосердие", "жалость", "любовь", "милость", "прощение"... Ибо слова это все домашние, слова -- выработавшиеся в благословенных странах и в благословенные минуты истории, когда политики не было и где газет тоже, слава Богу, не появлялось... Когда теперь типографские чернила пачкают слово "любовь", то уже в двух вершках расстояния чувствуется убийство, и когда заговаривают в газетах о "милосердии", -- знайте, это готовят паспорт и переодевание убийцам, которые могли бы бежать... Христианская любовь и орган Гессена и Милюкова, Гиппиус и человеческое милосердие: господа, смотрите же на этот маскарад, вы не видали ничего подобного по водевильности!

* * *

   Отвратительно.
   Боже, до чего стала отвратительна русская литература. На газетном языке мы вправе говорить о гневе, мести, ярости, корысти, выгодах и победе партий. Это тоже не золотые речи: но по крайней мере без лжи.
   Еще о софизмах Влад. Соловьева. Он разделил "национальность" и "национализм", одобряя один и призывая все египетские язвы на второй. Но какая же между ними разница? Национализм есть заостренная национальность, заостренная для битв и борьбы, для защиты своего "существования", говоря Дарвиновым языком, -- когда этому существованию угрожает гибель или тяжкий вред. Что же такое за "меч", который должен быть постоянно туп; который нужно сломать, как только он отточен? Какая же другая, родовая разница между "национальностью" и "национализмом"? Когда никто на Россию не нападает и она в мире и тишине растет из себя, из своего зерна и на своем корню -- она "национальна". Но на нее нападают. .. Что же, и при ветре ей нужно не шелохнуться листьями? Вот философия Соловьева, не то младенческая, не то шулерская. Нет, при ветре дерево шумит листьями, перед битвой меч оттачивается... Мягкое железо в битвах закаливается в сталь. "Но это уже национализм, а не национальность, которую я дозволил", -- вопит длинноволосый философ, и за ним повторяют сейчас кровенящимися ртами газетные писаки...
   Оставьте, господа, шулерство. Бросьте связывание себя с философией и с Христом. И вечно-то у наших либералов и социалов потребность носить чужое имя и держать в кармане чужой паспорт. Какое-то "партийное" недомогание!.. Мережковский--Гиппиус -- Философов -- Соловьева, имея свои прямые чувства (ненавидения России и симпатии к еврейству), говорят, будто они "проповедуют Соловьева"; а Соловьев, тоже за свой счет браня Страхова, Данилевского и славянофилов, ссылался, будто бы он "действует по Христу". Но ни Христу -- Соловьев, ни Соловьеву -- Гиппиус и Мережковский -- вероятно, не были нужны... "Отойди от Меня, сатана"...

* * *

   Тот, кто начал гнуться, мало-помалу вырастает кривым. Есть закон "дальнейшего духовного развития". Уже Соловьев начал отречением от России; ломался, истеричничал, -- но, раз ступив на эту топкую почву, не мог поправить своей "печальной судьбы"... Он отрекся нравственно и от Пушкина (в "Судьбе Пушкина") и гнулся дальше и дальше, до унылой смерти... Но если бы он посмотрел на тех летучих мышей, которые теперь цепляются когтями за его саван... Была литература... поэзия была... была философия... И вдруг выглянул полицейский Кулябко: "Это -- все мои друзья". И от "интимной близости" с Кулябкой некуда деться Мережковскому, Гиппиус, Соловьевой и Философову. Одна душенька и одно исповеданьице.
   
   Впервые опубликовано: Новое время. 1911. 14 октября. No 12784.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru