Розанов Василий Васильевич
Из жизненных встреч

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Памяти Железновой).

   
   Розанов В. В. Сочинения: Иная земля, иное небо...
   Полное собрание путевых очерков, 1899-1913 гг.
   М.; Танаис, 1994.
   

ИЗ ЖИЗНЕННЫХ ВСТРЕЧ

(Памяти Железновой)

   
   Присяжные признали эксдепутата, трудовика, невменяемым и вынесли ему оправдательный приговор

Отчет судебной хроники

   
   Так думный дьяк, в приказах поседелый,
   Добру и злу внимает равнодушно

Пушкин1

   Какая разница прочесть три строчки петита в газете или хоть случайно, "на ходу жизни", прикоснуться боком к обрызганной кровью скамейке, к обрызганному кровью и пронизанному пулями стволу дерева, из-под которого замертво вынесли человека.
   Я был почти свидетелем убийства Железновой2, поцеловал лоб усопшей в гробу и помню все то живое волнение, смуту, крики о мести и злобный шепот вокруг, какие поднялись тогда в Кисловодске. Даже не верится, что это было уже в 1907 году, -- кажется, позапрошлый год! Так свежо впечатление, и так быстро летит время. Летит-летит, -- и не успеем оглянуться, как мы все будем близки к этому ненавистному гробу, к этой ненавидимой могиле. У, черное чудовище, яма... Боже, помолимся все, чтобы нам хотя бы в горе и унижении, в нужде и заботах, но побыть еще на земле, с ее дождичками, с ее непогодкой, все равно, но живыми. Перебросимся картишками, почитаем книжку, может быть, кого-нибудь полюбим. Ну, так, приволокнемся, черт возьми, пройдемся по улице с тросточкой, но все-таки же не лежать в яме, обернутым в коленкор, с стеклянными глазами. Бррр... Не хочу!
   Не хотим! Не хотим! Все! Никто не хочет... Ни Недоносков, который ее убил. "И мне не хочется", -- сказал бы он, если бы его спросили.
   -- Вы так несчастны, покинуты любимою женщиною, может быть, запутались в делах, может быть нуждаетесь в деньгах... Умереть бы?
   -- Не хочу!
   "Не хочется!"
   Она вся цвела. Ложно ли, истинно ли, порочно ли праведно ли, -- никто тогда в Кисловодске не знал, никто даже не интересовался знать. Но все говорили: "Вот она прошла по аллее..." Оглядывались, старались встретиться. "В этот сезон это -- самая красивая дама в Кисловодске". Прекрасно одевалась, и при ней постоянно был высокий, худощавый грузин -- техник, в форменной тужурке, еще совсем юноша. Любили они или не любили друг друга, -- тоже никому не было интересно. Но общим мировым сочувствием все предполагали, что "любили", и думали: "Ну и слава Богу, и -- к стороне: в печальном житейском море одна пара счастлива, денег не просит, помощи не просит, в заботах не нуждается, никому не в тягость и просто цветет, как две яблоньки рядом в саду, -- и Бог с ними, о чем же тут думать". И все любовались ими не с большим, но и не с меньшим чувством, как двумя яблоньками в цвету.
   О всем этом я узнал из шума... Сам же лично, много трудясь то лето, просто многих из "публики" не замечал, в том числе ни Железнову, ни грузина... Помню, я прошел в тот начинающийся вечер к "новым ваннам" нарзана... Отсидел свои пятнадцать минут и так же рассеянно и деловито, пройдя часть "аллеи тополей" (совсем не красива), вступил на площадку перед главною аллеею, когда почти "пробужденный" увидел, что все в смятении...
   Бежали, кричали:
   -- Убили! Убили!
   -- Кого убили?
   -- Ах, оставьте!!. Женщину!
   -- Кто убил? Что такое?
   Никто не знал. Толчея. Круговращение. Побросанные столики с картами и деньгами.
   Хохот -- грубый, сатирический:
   -- Деньги-то генералы побросали. Думали: бомба, -- в них палят. Вот они около кумысной... Теперь оправились, выходят. А то все кинулись в кумысную, под защиту татарина.
   Особенно потом над этим много смеялись. Время было "сатирическое", и наблюдательность направлена в эту сторону. Я уже передаю по слухам, а в ту минуту искал: "Где? Кто? За что?"
   Чуть-чуть темнело. На Юге сумрак образуется чрезвычайно быстро. Иду в гущу.
   -- Вот на этой скамейке.
   Скамейка -- как раз против "кумысной" и столиков для карточной игры -- в том "расширении" гулянья, где можно присесть, всех видя и никому не мешая. "Отсюда любуются, и на них любуются..." "По-русски..." И я всмотрелся в капли крови, -- человеческой крови, -- на скамье... А в дереве указывали пули. Подошел: да, дырочка, дырочки...
   -- Где же она?
   -- Сейчас вынесли. Еще жива. Четыре пули, все в живот.
   "В живот! Как Пушкину! Значит, смертельно".
   Я мысленно "похоронил" виновную... Потому что кричали о "вине":
   -- Муж! Она бежала от мужа и проживала здесь... Гуляла. Муж ей говорит: "Поди ко мне!" Она не пошла. Он еще раз: "Поди!" Она опять не идет. Ну, тогда рассвирепел и стал стрелять. Она была со студентом.
   -- Что же, что со студентом, -- вступился я: вид человеческой крови (незабываемый ужас!) помутил меня. -- Муж, и все-таки не смеет убивать.
   -- Как это?
   -- Так это!
   -- А это кто?
   -- Т.е. студент? Ну, с ним гуляла, значит, он и есть муж! Убирайтесь!
   Совсем не помнил себя и, как во всех подобных "воспламенениях мысли", готов хоть гору повалить, только чтобы отстоять "кровь". "Гора", это -- "муж". Против меня стоял полный, в широком пальто, господин, очевидно тоже "муж", и отстаивал "права мужа"...
   -- Раз она мужа оставила и ответила ему: "не хочу", через это он и должен был понять, что он "более не муж". И должен был отстать... А "муж" есть тот, кого она при себе оставила... И убил здесь не "муж жену", ў "посторонний человек убил жену на глазах мужа"! Вот вам...
   Как всегда в жару: не помнишь, что говоришь и что отвечают. Но эта физиономия, довольно толстая, господина в пальто была мне противна...

* * *

   -- Убили кого-то, -- сказал я, входя домой. -- Женщину. Молодую. Из ревности. И кровь видел. И пули. Генералы бежали. Все пули в живот. Умрет.
   На другой день стало известно, что убили "ту самую, -- красивую"... О фамилии несколько путались: называли "Недоноскову"... Потом прибавляли: "Того самого Недоноскова, который был депутатом в Думе". Так вот, "депутат в Думе" связывалось с понятием чего-то "просвещенного и передового", но я никак не мог связать с "депутатством" убийства "лишь из ревности" и стал думать, что он какой-то "не настоящий депутат", а прошел в Думу "фуксом"... "Недоносков, -- что за фамилия?"
   -- Недоносков и по виду, -- отвечали мне. -- Невзрачный, некрасивый. Ничего собой не представляет.
   "А она такая красавица, -- об этом все говорят".
   Имя "Железновой" было названо совсем поздно: "Да она не Недоноскова, и убийце своему вовсе не была жена. Она -- Железнова, но с мужем давно не живет, а жила с Недоносковым, депутатом Государственной Думы. Но потом разошлась. Он, остался в Одессе, она приехала сюда. Постоянно она была окружена молодежью, и у нее всегда бывали веселые вечеринки..." В одну из таких вечеринок к ней постучался муж, приехавший из Одессы. Но она уже его не впустила. Виновата ее служанка: чем промолчать бы или что скрыть, а она все рассказала ему о поведении госпожи: может быть, и с прибавками рассказала. Но, во всяком случае, для Недоноскова не было никакого сюрприза; никакой не было "измены втайне" и "обмана". Еще в Одессе все было кончено, она решительно порвала с ним все, -- все порвала, -- и приехала сюда как совершенно свободная женщина, не связанная никакими узами и обещаниями... И распоряжалась здесь собою как совершенно самостоятельная и независимая женщина. Тайны не было. И он мстил во всяком случае не за "роковую измену" и не "коварной женщине".
   "Коварства не было", "обмана не было", -- на этом встал весь Кисловодск. "Судите ее за поведение, -- но нельзя судить ее как обманщицу". "Она не обманщица!"
   Так стоял ропот в воздухе. Когда узнали, что Недоносков "даже и не муж", -- стали проклинать его. "Как он смел убить женщину, когда она ушла от него, -- когда он сам увел ее от мужа". В самый способ перехода к нему Железновой уже входило как бы молчаливое условие, но условие очевидное, что она от него уйдет также, если разлюбит его. Очевидно! Или он не вправе был сближаться с нею (чужая, не разведенная жена), или не вправе был протестовать против ее ухода.
   -- Но страсть?
   -- Его или ее? Если он имеет страсть, -- явно, и она имеет страсть! И если его страсть пользуется правами, -- явно, и ее страсть пользуется тоже правами.
   -- Он "никак не мог с ней расстаться"...
   -- Вообразите: она "никак не могла расстаться с грузином-техником"! Ну, решительно "никак", -- "никаких сил"... До того "влюбилась". Что делать, -- "страсть".
   -- Должна была "удержаться"...
   -- Вот именно: почему он "не удержался" там, в Одессе, когда она ему сказала, что "все кончено"... "Сделал бы усилие", "постарался". Он -- мужчина, да и старше ее. Что за слабые нервы у члена Думы, у трудовика. Ей же всего было 26 или 28 лет, и она вся была стройна и гибка, как еще молоденькое, недоформировавшееся деревцо... Если у кого быть самообладанию, то, конечно, у него. У нее же, уже по годам, и страсть кипит сильнее, и ей простительнее легкомыслие... По годам, по образованию, по всей прошлой жизни, так рано начавшейся ломкою семьи.
   Весь Кисловодск встал на ее сторону... Главное, -- зги ежечасно приходившие известия: "лучше", "хуже", "пули вынули", но "все кишки перерваны", тоже "печень прострелена"... Все пули -- в мякоть, в нижние органы, ни одна -- в кость. Верно, она привстала, когда показался револьвер, -- и была, очевидно, выше его ростом.
   Передавали, что она мучительно боролась со смертью, -- точнее, цеплялась за жизнь, очевидно счастливую и обещающую. Это видно было из жалобы, которую передавали: "Я хочу непременно, чтобы его засудили!" У нее была месть. Так понятно: ну-ка, в вас читатель, четыре пули в живот... Среди расцвета жизни. От опостылевшего человека.
   -- У... все взял!!! Хоть бы цветочек еще, еще весну...
   И умерла. Я пошел на похороны. Собрался весь Кисловодск. Множество венков и лент с молодыми надписями: "Несравненному человеку", "Удивительной душе"... Я приблизительно передаю, но совершенно точен смысл, что в надписях на лентах сказалось то обожание молодежи, залитой воображением и туманом, когда она дает эпитеты, совершенно не соответствующие делу и, во всяком случае, для посторонних неожиданные. В ее смерти было, конечно, свое "все-таки", "однако"... Молодежь перескочила через всякие "однако", смыла всякое неуважение, опрокинула, отшвырнула всякую тень его и подняла и вознесла ее... Я не мог не улыбаться надписям: буквально было что-то вроде: "Единственной в мире душе, после которой мир осиротел"... Или "Украшению мира"... Известно, -- молодежь. Улыбаться ей улыбаешься, а все-таки это нравится. Совершенно верно, -- что она ей нашептывала слова чудного содержания, в те вечеринки, в уголку, одному, каждому. Сама была счастлива, -- а в счастье приходят счастливые мысли.
   В гробу она лежала угрюмая... "Где же молодость? Красота?" Ей казалось лет 35: десять лет надбавили четыре дня мучений. Так ее молодою и красивою я и не видал, потому что раньше не заприметил.
   Поцеловал. Вышел. Огляделся. Искал, где же "он"... Вдали, в уголку церковной ограды, кусая платок и залитый слезами, стоял тоненький, стройный грузин, лет 20--21--22, в форменной тужурке. Усы и борода чуть пробиваются. Как у всех грузин -- тонкие, благородные черты лица. Он был убит, и, очевидно, он ее чрезвычайно любил. Но как-то боялся, чтоб его все видели... Когда я стоял около "скамейки" и толпа шумела, то на вопрос: "А почему же возлюбленный не вступился?" -- ответили: "Первым убежал". И тогда я и все его осуждали, смеялись, презирали.
   Известно, еще у Лермонтова сказано:
   
   Бежали робкие грузины...3
   
   Теперь я ни капли не осуждал; нет, ему не было и 20-ти лет... Это был совершенный еще мальчик, но только от южного солнца и по южной своей породе кажущийся уже юношею. Как мальчик, он был испуган ужасом, который начался, -- испуган жертвой, жалостью, больше, чем страхом... Вообще, он, не "спасая шкуру", бежал, а бежал, точнее -- упрыгал куда-то, как заяц или зайчик, когда вдруг ужасный охотник застрелил его "матку"... Убежал, зажав уши и глаза и, верно, твердя дома под подушкой; "Сон! не было! сейчас проснусь и увижу, что она цела и ничего не было!"
   Но не проснулся. И это был не сон.

* * *

   Ужасно... И в результате:
   -- Ничего!!!
   Я помню, как тогда в Кисловодске клокотали при мысли, что он может быть "оправдан". Огромное чувство толпы, которое чего-то стоит все-таки, не допускало этого... Говорили: "Оправдают!.." Но и говорившие, и выслушивавшие принимали это как кошмар...
   В последующее время, месяцы, год, когда доносились печатные слухи, что "дело отложено за неполностью данных", а г.Недоносков "остается пока на свободе", -- было это же клокотание гнева и удивления. Естественное чувство справедливости возмущалось. "Как, застрелил среди нас... как курицу или котенка... и ничего. На свободе". "Разве это возможно?!!"
   Три года все "откладывали" дело. Наконец собралась вся "армада" суда. Все принято во внимание, чтобы суд был "скор, милостив и справедлив". Выслушали все, -- уже по бумагам. Судили в Пятигорске, тогда как убили в Кисловодске. Никто ее предсмертных стонов не слышал. Ни этого доходящего до дна души крика: "Я хочу, чтобы его засудили". О, ведь это так основательно, т.е. что так гневалась так умиравшая.
   -- Вам, судьи, ничего, -- а я умираю.
   -- Вы, судьи, стары, -- а я молода.
   -- О, как хочу жить! Хочу! Хочу!!!
   -- Но нельзя жить; кишки порваны; пойду в могилу. Вы, живые, отомстите за меня...
   Поговорили, подумали. И сказали:
   -- Ну, что там... Уже, чай, и мясо черви съели. Не хлопотать же из-за одних костей. Ступайте с миром и впредь так удерживайтесь поступать. Вы -- к обеду, и мы -- к обеду...

* * *

   Так Русь кушает и кушает. Крестит ли -- кушает. Хоронит ли -- кушает. И будет она стоять своим стоянием еще тысячу лет.
   

КОММЕНТАРИИ

   Впервые опубликовано в PC (1911, 4 июня).
   1 Из трагедии А.С. Пушкина "Борис Годунов" (1825--1826). Ст. 194. Ср.:
   
   Так точно дьяк в приказах поседелый
   Спокойно зрит на правых и виновных,
   Добру и злу внимая равнодушно.
   
   2 В Кисловодском городском суде 22--25 мая 1911 г. проходил судебный процесс по поводу смертельного ранения Недоносковым Железновой 21 июля 1907 г., от которого она скончалась 23 июля. Суд вынес оправдательный приговор (см.: Дело Недоноскова // Пятигорское Эхо.-- 1911. -- 22, 24 и 25 мая).
   3 Лермонтов М.Ю. Демон (1839). 243.-- 629.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru